Своя ноша

3

Но оказалось, что Эрвин не предоставил ей такой возможности. Он уехал сам.

Солнце только начало золотить склоны холмов, когда Джоан встала с постели, на которой в этот раз спала одна, совершенно разбитая после бессонной ночи.

В какой из комнат провел ночь Эрвин, она не знала, да и не хотела знать. По крайней мере, она пыталась убедить себя в этом, затягивая потуже пояс халата на своей тонкой талии. Как только она обнаружит Эрвина, тут же попросит оставить ее дом и объявит, что он сможет связаться с ней через ее адвоката… когда-нибудь потом. Пусть знает, что не он один способен» принимать решения, не оставляя другим возможности выбирать.

Если Эрвин не захотел выслушать ее, поверить ей, тогда их совместная жизнь больше не имеет смысла. И в особенности — те насквозь лживые отношения, которые он посмел ей предложить. Лучше уж окончательный разрыв!

Джоан направилась в кухню. Едва распахнув дверь, она увидела записку — листок бумаги, одиноко лежащий на полированной поверхности стола. На нем знакомым почерком было написано:

«Я пробуду оставшиеся три недели в Сетубале. Перед нашим возвращением в Эдинбург заеду за тобой».

Черт бы его взял! Джоан скомкала записку и швырнула в угол. Ее взбесил непредвиденный отъезд Эрвина. Она даже не знала, в каком отеле в Сетубале он остановится. И теперь была лишена возможности связаться с ним и заявить, что не собирается покорно подчиняться его приказаниям.

Слезы выступили у нее на глазах. Неужели она втайне надеялась, что наутро Эрвин одумается, выслушает ее и поверит ей? Если так, она была полной дурой! Да, и никем иным! Нужно справиться со своими чувствами, иначе ей не прожить здесь оставшиеся три недели.

Внезапно Джоан ощутила знакомое недомогание и бросилась в ванную. Двадцать минут спустя, стоя под душем, она слегка погладила себя по животу и прошептала:

— Ты еще не скоро появишься на свет, малыш, но хлопот с тобой уже предостаточно!

Несмотря на то что Джоан при этом заставила себя улыбнуться, по ее щекам заструились слезы. Она плакала о Томе, который так никогда и не узнает, что у них родится ребенок, о себе и об Эрвине, потерявших свою любовь и вряд ли способных вернуть ее.

Теплые струи воды смывали ее слезы, и понемногу Джоан успокоилась. Она вышла из ванной, одетая в полотняные шорты и топик, с головой, обмотанной полотенцем, и твердо сказала себе, что это были последние слезы, пролитые ею о них троих.

Жизнь продолжается. У нее будет ребенок, и она сделает все, чтобы обеспечить ему или ей самую счастливую жизнь на свете. Это даже лучше, что Эрвин решил разорвать их отношения. Теперь она убедилась, что муж никогда по-настоящему не любил ее. Он мог бы поговорить с ней, расспросить обо всем и тогда бы убедился, что она ни в чем перед ним не виновата. Даже то, что он уехал, не предупредив ее, — тоже к лучшему. Иначе она не устояла бы перед искушением затеять ссору, во время которой могла не сдержаться и, чего доброго, врезать ему хорошенько.

Когда они снова увидятся, Джоан уже будет в состоянии сообщить ему о своем решении спокойно и с достоинством. Она хорошо понимала, что любые проявления гнева ничего не изменят. Сейчас Эрвин испытывает к ней лишь презрение. Вся его любовь ушла, и, что бы она ни сказала, что бы ни сделала, ничего уже не изменить. Такова реальность. Смириться с этим тяжело, но все же возможно.

Она справится с болью, как справлялась и раньше. Хотя, по сравнению с тем, что она испытывала сейчас, боль, причиненная ей Барни, казалась не серьезнее булавочного укола. Но в то время у нее ничего не было и ее мать, сжимая ей руки и плача, пророчила всяческие ужасы, когда Джоан решила порвать с прошлым и уехала из дома, взяв с собой лишь чемоданчик с одеждой.

Однако даже тогда, на пустом месте, она смогла построить новую жизнь. А сейчас у нее есть работа, приносящая доход, и она носит ребенка, которого так хотела иметь.

Итак, в целом, решила Джоан, гадая, сможет ли теперь съесть хотя бы ломтик тоста и выпить стакан воды без того, чтобы это не вызвало очередной бурной реакции у ее еще не рожденного ребенка, дела обстоят не так уж плохо, и постепенно все образуется.

Но она поняла, что ошибалась, когда неделей позже Эрвин приехал к ней со своей матерью.

Джоан пока не думала о том, чтобы начать новую книгу, и поэтому не отвечала на телеграммы, которые почти непрерывно приходи ли от ее агента в последние два дня. Принося извинения за то, что беспокоит ее во время медового месяца, тот напоминал ей о церемонии вручения литературных премий, которая должна была скоро состояться в Эдинбурге. Видно было, что он крайне взволнован предстоящим событием, но Джоан оно оставило равнодушной, поэтому она со дня на день откладывала ответ.

Она съездила в деревню и сказала Кармен, что та может взять еще две недели отпуска. По том вернулась к себе, чтобы на клочке горячей алгарвийской земли, ставшей ее домом, в одиночестве обрести покой, которого ей так недоставало.

Джоан пропалывала сорняки в зарослях благо ухающей красной гвоздики, протянувшихся вдоль дорожки из каменных плит, когда услышала шум автомобиля. Она выпрямилась, отряхнула руки от земли и пошла к дому, раздосадованная этим нежданным вторжением. Джоан испытала еще боль шее огорчение, когда увидела, как Эрвин помогает матери выйти из машины.

Она совершенно не представляла, зачем они сюда приехали и о чем с ними разговаривать. Особенно с Самантой Кросс, даже если учесть.

что та была одна из самых милых женщин, которых Джоан когда-либо встречала.

Одетая в светло-голубой летний костюм, Саманта сейчас выглядела намного лучше, чем та убитая горем мать, с которой Джоан виделась на протяжении двух недель, проведенных ею в Каслстоуве, поместье Кроссов под Эдинбургом. Впрочем, Саманта невероятно обрадовалась их предстоящей свадьбе и деятельно взялась за подготовку к ней. В результате небольшой прием, устроенный в честь бракосочетания, на редкость удался.

— Джоан! — радостно воскликнула Саманта, едва увидев невестку. — Как мило с твоей стороны пригласить меня сюда! Но я не стану слишком надоедать вам, обещаю. Я пробуду здесь всего пару дней.

Значит, Эрвин не рассказал матери ничего о том, что произошло между ними и сделало их брак пустой формальностью. Иначе Саманта не выглядела бы такой оживленной и жизнерадостной. Но он ведь и не собирался этого делать, напомнила себе Джоан, стараясь изобразить на лице хоть какое-то подобие улыбки. Разве он не заботился превыше всего о том, чтобы оградить мать от новых ударов судьбы?

— Я так рада вас видеть! — Джоан наклонилась к Саманте, и та поцеловала ее. На Эрвина Джоан старалась не смотреть, тем более что он в этот момент доставал из багажника чемоданы. Она видела только его тень и с радостью согласилась бы, чтобы он так и остался тенью. Тогда ей удалось бы сохранить душевный покой и не пришлось бы снова испытывать боль и гнев, с которыми она уже почти справилась. — Думаю, вы не откажетесь выпить чего-нибудь.

— О, с удовольствием! Мы приехали прямо из аэропорта. Ах, как мило у тебя здесь. Такой чудесный дворик и все эти цветы! Лилии про сто чудо. А какая роскошная герань!

Почти не слыша похвал, которые гостья щедро расточала дому и саду, Джоан провела ее в прохладную, затемненную гостиную и усадила в глубокое уютное кресло.

— Слава Богу! Наконец-то я смогу разуться, — со вздохом облегчения произнесла Саманта.

Джоан тем временем отправилась в кухню. Выйдя из гостиной, она увидела Эрвина, который нес чемоданы наверх. Джоан сжала губы и сделала вид, что не замечает его. В кухне она плотно закрыла за собой дверь. Она могла бы догнать его и спросить, что все это значит. За чем ему понадобилось привозить сюда свою мать, когда их брак, заключенный столь недавно, уже потерпел полное и окончательное крушение? Да еще и убеждать ничего не подозревающую женщину в том, что невестка сама пригласила ее в гости?

Однако Джоан решила не расспрашивать его ни о чем. Ей хотелось поскорее скрыться от него. Всю последнюю неделю она говорила себе, что сможет выдержать этот внезапно обрушившийся на нее удар и что, когда она снова встретится с Эрвином, то останется равнодушной. Во-первых, она разумная взрослая женщина, а не глупая девчонка. А во-вторых, ей уже пришлось однажды пережить нечто подобное. Так что теперь она сможет разорвать все связи с прошлым и начать новую жизнь.

Но она опять ошибалась. Она вовсе не была равнодушной. Прежняя боль нахлынула на нее с новой силой.

Джоан достала из буфета два бокала, а из холодильника — бутылку белого вина. Ей необходимо было прийти в себя. Она собиралась вы пить немного вина, даже если Саманта и не составит ей компанию.

Но Саманта охотно к ней присоединилась.

— Чудесное вино и такое холодное! Сейчас это очень кстати. А где же Эрвин?

— Он понес ваши вещи наверх. — «И это по чему-то заняло у него невероятно много времени», — хотелось добавить ей. Джоан прилагала все усилия, чтобы хоть немного расслабиться. Хотя к чему эти старания? Все равно рано или поздно Саманта узнает, что ее невестка вскоре перестанет считаться таковой.

Пока гостья рассказывала о перелете, Джо ан, держа в руке бокал, сидела в кресле и раздумывала, не лучше ли сообщить все новости прямо сейчас. Она уже прикидывала, в какую форму облечь свое сообщение и как лучше к нему приступить, но тут Саманта заживо похоронила эту идею.

— Джоан, я должна сказать тебе: ваш брак с Эрвином стал одним из самых счастливых событий в моей жизни. Конечно, оно не смягчило потерю Тома, но очень помогло справиться с горем и дало силы жить дальше. С тех пор как умер мой муж, главным для меня было видеть моих мальчиков счастливыми.

В голосе Саманты зазвенели слезы, потому что она заговорила о самом ужасном, что может случиться в жизни женщины, — о потере ребенка.

— Как любая мать, я хотела, чтобы мои сыновья нашли себе хороших жен и у них родились дети. Я уже начала отчаиваться, что этого никогда не случится. — Она с нежностью улыбнулась Джоан. — Том… ну, он был перекати-полем. А Эрвив, наоборот, врос корнями в семейный бизнес и стал настоящим трудоголиком. Но когда он пригласил тебя провести у нас какое-то время после похорон Тома, я подумала, что это знак свыше! Мне доставляло радость просто смотреть на тебя… и надеяться на будущее. Я видела, что происходит между вами. Да и кто бы этого не увидел? Я замечала, что вы пытаетесь сдерживать свои чувства, хотите получше узнать друг друга перед тем, как прийти к какому-то решению. Хотя Эрвин и я уже довольно много знали о тебе из рассказов Тома.

Мысль о том, что мой единственный оставшийся в живых сын встретил настоящую любовь, дала мне силы пережить ужасное горе. И вот, когда он позвонил несколько дней назад, чтобы узнать, как я себя чувствую, я попросила разрешить приехать к вам. Я не собираюсь оставаться надолго, — поспешно добавила Саманта. — У вас медовый месяц. Но я подумала, что, если увижу вас обоих, это укрепит мою веру в Божью справедливость. Ведь Он посылает нам как хорошее, так и плохое и дает силы, чтобы со всем справиться.

Улыбка Саманта сияла любовью и спокойствием, в то время как у Джоан сердце обливалось кровью. Как отважиться открыть правду и разрушить хрупкое счастье этой женщины, снова погрузить ее в темную пучину горя?

Эрвин решил, что они должны и дальше изображать счастливую семейную пару, поскольку знал: правда убьет Саманту. Джоан поняла это. То, что она раньше считала тираническим принуждением, теперь казалось ей разумным решением человека, который сознает свой долг перед матерью.

Бог свидетель, Джоан не собиралась соглашаться с мужем или оправдывать его. Она хотела навсегда вычеркнуть Эрвина из своей жизни, никогда больше не видеть его и не слышать о нем. И предвидела, что ей придется пройти долгий путь, чтобы окончательно избавиться от боли, которую она испытывала, осознав, что любовь Эрвина в одночасье превратилась в ненависть.

Не зная, что сказать Саманте, Джоан вновь наполнила ее бокал и сделала глоток из своего, все еще нетронутого. В этот момент послышался голос Эрвина:

— Ты уверена, что тебе можно пить? Ну как же, беременность и алкоголь несовместимы!

Ребенок Тома был еще одним существом, о котором ему предстояло теперь заботиться.

— Не сердись. Скоро будем ужинать. Лучше присоединяйся к нам! — ответила за невестку Саманта, не подозревавшая об истинной причине недовольства сына. Затем она подняла бокал, и в глазах ее блеснули гордость и материнская любовь.

Джоан поставила свой бокал на низкий сто лик, чувствуя, что руки у нее слегка дрожат. Затем украдкой взглянула на Эрвина. Тот улыбнулся матери и небрежной походкой вошел в комнату, засунув руки в карманы обтягивающих черных брюк. Белая шелковая рубашка мягко облегала широкие плечи.

Красоту его мужественного лица немного нарушали глубокие складки, залегшие в углах четко очерченного рта. Смуглая кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Джоан подумала, что эта неделя не прошла бесследно и для него, и неожиданно ощутила прилив сострадания. Если бы только он выслушал ее до конца, то поверил бы, что они с Томом никогда не были любовниками.

— Ну вот, теперь вы вместе, — начала Саманта, глядя на них сияющими глазами. Джоан удивилась: неужели эта умудренная жизнью женщина настолько ослеплена восторгом от увиденного, что даже не подозревает ничего плохого? — И я хочу вам сообщить, что приехала вовсе не за тем, чтобы изображать кумушку при молодоженах. Есть одна вещь, которую мне нужно обсудить с вами обоими. Конечно, я могла бы сказать об этом по телефону или написать, но я хотела, чтобы вы были рядом со мной…

Голос Саманты непроизвольно дрогнул, и Джоан поняла, что под ее внешней жизнерадостностью по-прежнему скрывается глубокая скорбь.

— Мы очень рады, что ты приехала, — мягко произнес Эрвин и слегка сжал плечо матери. — Я сам еще ничего здесь толком не осмотрел, так что теперь у нас будет прекрасная возможность делать это вместе. Моя жена очень хочет показать нам все свои любимые места.

На самом деле Джоан и не подозревала о таком своем намерении. Роль преданной жены, которая с увлечением таскает мужа и его мать на долгие экскурсии вдоль побережья, окончательно подорвет ее силы. Она пришла в такое замешательство, что, когда Эрвин спросил: «Так что же ты хотела с нами обсудить, ма? — поспешно встала и сказала первое, что взбрело на ум:

— Пора готовить ужин. Вы наверняка проголодались, Саманта. Может, расскажете нам обо всем за едой?

Джоан взяла свой бокал, пошла в кухню и опять плотно закрыла за собой дверь. Сердце ее бешено колотилось. Саманта сказала, что погостит у них совсем недолго. Но все равно это будут мучительные дни. Неужели она считает их с Эрвином счастливыми новобрачными? Но в то же время, какие у нее могли быть поводы для подозрений? Джоан не хотела еще сильнее омрачать жизнь этой и без того несчастной женщины, но понимала, что дальше так продолжаться не может. Теперешняя ситуация уже сей час была почти невыносима для нее.

Она выплеснула в раковину остатки вина. Эр-вин прав: ей лучше воздерживаться от спиртного.

— Я рад, что ты согласилась с моим решением, — услышала Джоан за спиной все тот же холодный голос.

От неожиданности она вздрогнула. Эрвин неслышно вошел в кухню, и сейчас, после его слов, у нее появилось ощущение, словно ее неожиданно окатили холодной водой. Неужели он забыл, чем они были друг для друга еще совсем недавно?.. И разве мне не следует сделать то же самое? — подумала Джоан и отвернулась.

— На этот раз ты оказался прав. Но ты тоже можешь ошибаться, и тебе следует об этом по мнить.

Ей было все равно, задумается ли Эрвин над ее словами или нет. Он отказался выслушать ее историю и пресекал все попытки заговорить на эту тему. Что до нее, Джоан не собиралась постоянно подвергаться унижениям.

— Почему бы тебе не занять Саманту, пока я готовлю ужин?

Конечно, она многое могла бы сказать ему. Но сейчас ей хотелось одного: чтобы он со своим каменным лицом и холодными нравоучениями оставил ее в покое. Все ее чувства и без того были в беспорядке с тех пор, как она узнала, что беременна, а теперь, когда Эрвин вернулся и привез с собой мать, они грозили совсем выйти из-под контроля.

Джоан знала, что долго не выдержит, и даже не собиралась прилагать особых усилий. Но у Эрвина, похоже, были другие планы.

— Мама сейчас на террасе, наслаждается солнцем и вином. Она ведь уже немолода, и путешествие ее сильно утомило.

— Тогда ей вообще не следовало приезжать! — Джоан резко повернулась и оказалась лицом к лицу с Эрвином. — Как ты думаешь, что я почувствовала, когда увидела вас обоих? Ты мог, по крайней мере, позвонить и предупредить меня! — Едва произнеся эти слова, Джоан пожалела, что дала им сорваться с языка. Бедной женщине нужна была эта поездка, чтобы восстановить душевные силы, ненадолго позабыть о своем горе и обрести покой и счастье. Присутствие Эрвина было настолько тяжело для Джо ан, что она даже толком не понимала, о чем говорит.

— Я и не подозревал, что ты такая эгоистка. — На этот раз Эрвин взглянул на нее с откровенной неприязнью и, секунду помедлив, добавил: — Ты выглядишь нездоровой. Иди подыши свежим воздухом, ужин я приготовлю сам. И держи себя с моей матерью как подобает. Если ты хоть чем-то расстроишь ее, я заставлю тебя…

Джоан стремглав выбежала из кухни, даже не дослушав угроз. Когда она оказалась в своей комнате, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Как он посмел обращаться с ней как с последней тварью? Как он мог?

Она отшвырнула туфли в угол, стянула хлопчатобумажную рубашку и шорты, в которых работала в саду, и решительно направилась в ванную.

Через десять минут Джоан вышла оттуда, завернувшись в махровое полотенце. Она знала теперь, что делать. Ради своего будущего ребенка ей следовало оставаться спокойной. И не опускаться до уровня Эрвина: не говорить жестоких и несправедливых вещей и ни на ком не срывать зло, не приходить в бешенство и не ломать вещей.

Джоан надела бирюзовое шелковое платье, не доходящее до колен и оставляющее полностью открытыми ее слегка загорелые руки. Цвет платья оттенял голубизну глаз, а тонкая ткань выгодно подчеркивала каждый изгиб тела. Скоро ей придется носить бесформенные балахоны, а после рождения ребенка она наверняка превратится в почтенную матрону. Так отчего бы сейчас не показать себя с самой лучшей стороны и не подчеркнуть свою привлекательность? Кто сможет ей это запретить? Во всяком случае, не этот наглый тип, который считается ее мужем.

С одобрением взглянув на свои длинные полуобнаженные ноги и на обтянутые нежным, ласкающим кожу шелком грудь и бедра, Джоан откинула волосы назад и слегка надушила шею лавандовой водой.

Да, она хороша собой и сексуальна! И если человек, которого она любила, так быстро охладел к ней, то уж теперь у нее хватит ума больше никогда не влюбляться. С этим покончено!

— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнула Саманта, когда Джоан вышла во внутренний дворик, где Эрвин уже расставлял салаты на столе.

— Спасибо. — Джоан улыбнулась в ответ и села в плетеное кресло напротив гостьи. Она заметила, что своим появлением привлекла внимание Эрвина, но упорно отказывалась встретиться с ним взглядом. Каждый раз, когда он смотрел на нее сегодня, она не видела в его глазах ничего, кроме гнева или пренебрежения. Хватит с нее!

— Веришь или нет, но когда-то я была очень стройной. А потом появились сыновья, и вот что со мной стало! — Глаза Саманты весело блесну ли. А Джоан подумала: Боже мой, в один пре красный день ей предстоит узнать, что она скоро станет бабушкой… ребенка Тома.

Джоан сжала виски кончиками пальцев. Как Саманта встретит эту новость? Кажется, ей суждено, едва лишь придя в себя после одного по трясения, пережить другое, не менее тяжелое. Кто бы мог поверить, что решение, которое они с Томом приняли когда-то, породит такую цепь совершенно неожиданных последствий…

— Думаю, мне нужно переодеться к ужину, — прервала ее мысли Саманта. — Я отлучусь ненадолго, чтобы привести себя в порядок?

— Нет-нет, — поспешно сказала Джоан, которой не хотелось оставаться наедине с Эрвином.

Она чувствовала, что пока еще остается уязвимой для его обидных замечаний. Сейчас он снова ушел в кухню, но мог вернуться с минуты на минуту, а вместе с ним и все то плохое, что доставляло ей столько мук.

Джоан сделала над собой усилие и улыбнулась:

— Вы прекрасно выглядите, правда! Лучше останьтесь и мы поболтаем.

Они говорили до тех пор, пока Эрвин не появился из кухни с блюдом пасты, приправ ленной оливковым маслом и чесноком.

— Наши съестные припасы подходят к концу, — сообщил он без малейшего, намека на упрек. — Придется удовольствоваться пастой и салатами.

Да, так и должно было случиться. За последнюю неделю Джоан ни разу не выбралась в магазин, потому что чувствовала отвращение к еде и почти ничего не ела. То, что Эрвин сказал «у нас», опять на словах показывая, что они — одна семья, вызвало у нее раздражение.

— Ужасно, не правда ли, Саманта? — Улыбка Джоан была столь же ослепительна, как и ее наряд. — Мы все никак не можем выбраться в окружающий мир. Даже за едой!

Она смотрела на Эрвина и видела, что ее слова — соль на открытую рану. Рот его сжался, мышцы лица напряглись, в глазах мелькнула боль. Джоан сказала себе, что ей наплевать. Он может разложить свою обиду по полочкам, но не сможет смириться с ней. А если даже и сможет, подумала она, глядя, как Эрвин ухаживает за матерью, то все равно ему будет чертовски неприятно.

— Ну вот, а теперь, — произнесла Саманта умиротворенным и в то же время немного торжественным тоном, — я расскажу вам о том, ради чего приехала. — Она слегка провела по губам бумажной салфеткой и продолжила: — Как ты помнишь, Джоан, твоя мать помогала мне с подготовкой к вашей свадьбе и оставалась в Каслстоуве, когда ты уезжала сюда, чтобы закончить работу, а Эрвин улаживал деловые проблемы в Эдинбурге. Одним словом, за это время мы с ней очень сдружились. И сейчас… — Она перевела взгляд на сына. — Не знаю, может быть, я тороплю события, но я надеюсь, что вы вернетесь в Каслстоув и он станет вашим домом. Я бы хотела, чтобы ваши дети выросли там. Этот дом был нашим семейным гнездом вот уже много лет.

Джоан поймала предостерегающий взгляд серо-стальных глаз и изо всех сил прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать возглас протеста.

— Ты уверена? — спросил Эрвин, слегка на клонившись вперед, для того чтобы лучше раз глядеть выражение лица матери в сумерках. — Я не хочу, чтобы ты потом раскаялась в своем решении.

Джоан недоверчиво взглянула на него. Но Эр-вин, казалось, говорил совершенно серьезно.

— Ты ведь так любишь свой дом — все твои воспоминания связаны с ним. Я уж не говорю о саде, которым ты так гордишься.

— Ну, после того как я сегодня побывала в саду Джоан, я могу быть спокойна за свой. — Саманта улыбнулась и слегка дотронулась рукой до руки сына. — Тома больше нет, да и при жизни он не стремился к оседлости. Каслстоув принадлежит вам.

— Даже если так, — возразил Эрвин, — я не хочу слишком резко вторгаться в твою жизнь. Не сейчас… — Его голос прервался, и Джоан против воли была тронута его внимательным отношением к матери. Мне бы хватило и десятой доли такого участия, подумала она.

— Обо мне не беспокойтесь! — Саманта улыбнулась им обоим. — То, что я на самом деле собиралась вам сказать, заключается в следующем: я не хочу оставаться одна! Даже не знаю, кому впервые пришла в голову эта идея, мне или Карен, но мы решили, что нужно собрать всю семью вместе. Неподалеку от нашего дома продается коттедж. Ты помнишь чету Сноу, Эрвин? Так вот, они решили перебраться на юг, поближе к дочери и внукам. И сейчас, когда я рас сказываю вам об этом, Карен уже наверняка договаривается с агентом о покупке их дома, а свой собственный выставляет на продажу. Ну, что вы об этом думаете?

Джоан словно онемела. Эрвин, кажется, сказал что-то, но она не расслышала его слов. Ее мать ничего не говорила ей о продаже их маленького домика в Ковентри, где Джоан родилась. И это глубоко ее задело.

— С тех пор как я поселилась здесь, я много раз просила маму переехать ко мне. А она все время твердила, что это слишком далеко от родных корней. Но, выходит, ее намерения изменились.

Джоан с трудом поднялась на ноги. Звезда ярко сияли на темном бархате неба, легкий ветерок доносил с гор запах свежей травы и цветов. Ночь была такой прекрасной, а она испытывала смятение, боль и гнев одновременно.

— Извините меня, Саманта, я пойду к себе. — Джоан собрала тарелки со стола, сложила их в; стопку и через силу улыбнулась: — Если вам что-нибудь понадобится, спросите у Эрвина.