Святочный сон

ГЛАВА 4.

Амалия недоумевала: как случилось, что магнетизер забрал над ней такую власть? Бывало порой, когда он отлучался из дома, к Амалии возвращалось трезвое состояние духа, и она не могла надивиться себе и своим поступкам. Нет, без чародейства здесь не обошлось! Иначе, как объяснить происшедшее давеча?

Погадав на картах для молоденькой девицы, которая некогда сделалась добычей Митеньки Волынцева, Амалия зевнула. Это означало, что вечер закончился, пора разъезжаться. Из постоянных обитателей ее кружка почти никого не осталось. Даже Митенька исчез после достопамятного магнетического вечера. Турчанинов распугал последних поклонников Амалии, лишив ее надежды на скорое замужество. Проводив немногих гостей, дама заперлась в надушенном будуаре. Она не желала себе признаваться, что сама боялась Турчанинова, его власти над ней. Зажигая благовонные курения, Амалия прислушалась. Ей почудилось, что за стеной кто-то ходит. Нынче поутру она обнаружила пропажу некоторых бриллиантов и сообщила об этом магнетизеру. Турчанинов успокоил Амалию:

- Вам показалось. Коли все же пропали, найдутся, верьте мне.

И она верила. Когда магнетизер был рядом, Амалия верила во все, что он говорил. Сомнения вновь одолевали ее, стоило лишь остаться в одиночестве. Теперь шаги за стеной пугали даму, казалось, кто-то чужой проник в дом. Она позвонила, вызывая горничную. Та явилась нескоро.

- Ты, верно, думаешь, что я буду ждать тебя вечность? - сердито встретила ее госпожа. - Скажи, кто ходит там, в соседней комнате?

- Там никого нет-с! Нынче убиралась и заперла дверь на ключ. Сами же жаловались, что вещи пропадают.

- Однако послушай...- Амалия поднесла палец к губам и прислушалась. Тишина.

- Почудилось вам, кому там быть-то? - грубовато заметила прислуга. Маленькие глазки ее бегали, ускользая от пристального взгляда хозяйки.

- Ступай, - махнула рукой Амалия, и горничная вышла.

Тщательно запершись на ключ, напуганная женщина прилегла на постель, готовая в любой момент вскочить. Что если это шалят духи, которых вызывает Турчанинов? Он уверяет, что знается с духами всех стихий, они ему как родные. Что если кто-то из его "родных" наметился поселиться здесь, в ее доме? Амалия была не из пугливых, но при этих мыслях ей сделалось страшно.

Силясь отвлечься, дама обратилась к сладостным мечтам о мести. Кузен и эта несносная Сашенька до сих пор не наказаны и не разоблачены. Ее, Амалию, не провести. Пылкий кузен не мог не влюбиться в столь совершенную красавицу, ведь он тонкий ценитель женской красоты. А это означает, что обманщиков следует вывести на чистую воду. Ее задача придумать, как изящно и впечатляюще проделать это. В ее голове уже забродили сладкие видения, веки стали смыкаться. И вдруг она открыла глаза и закричала. Над ней склонилось чье-то страшное лицо.

- Я напугал вас, простите, - произнес знакомый голос.

- О Боже, как вы вошли? - вскричала вновь Амалия, узнавая, наконец, Турчанинова. Она прекрасно помнила, что запирала дверь на ключ.

- Не беспокойтесь, госпожа хорошая. Вы знаете, для меня нет преград.

Что-то случилось с Амалией. Страх исчез, тело ее сделалось вялым, движения - ленивыми. Она зевнула. Прежде чем провалиться в глухую бездну сна, Амалия успела подумать: "А он вовсе не такой гадкий!"

Когда она проснулась, за окном был день. Амалия долго не могла припомнить, что делала накануне, отчего тело так ломит и странная усталость разлилась во всех членах. Постель была скомкана, а сама Амалия покоилась на подушках вовсе нагая. Ничего не понимая, она зарылась в одеяло, чтобы согреться. "Когда же я разделась, и почему на мне нет сорочки?" Отвратительная догадка пришла ей в голову. Амалия вскинулась, оглядела все вокруг. Сквозь туман выплыли безумные картины ночной вакханалии. Боже милосердный! Неужели то была она? Это невозможно! С Турчаниновым? Но как это могло случиться? Ничего, кроме удивления и страха перед его загадочным даром она не испытывала к этому человеку. Что же произошло? Амалия, конечно, склонна к разного рода утехам и давно им не предавалась, но разве это может служить причиной такого унизительного падения? Нет, она еще вполне владеет собой. Но что же тогда случилось давешней ночью?

Амалия почувствовала, как начинает безудержно дрожать. Ледяной ужас охватил ее. Неужели Турчанинов способен подчинить себе любого человека? Надобно непременно избавиться от него! Это дьявольское создание!..

Однако, покуда Амалия одевалась и умывалась, мысли ее обрели иное направление. Нельзя показывать магнетизеру, какое унижение пережила она. Пусть думает, что все свершалось по ее воле и желанию. "Фу, как гадко!" - поморщилась она при этом. Однако из всего можно извлечь пользу... Амалия с интересом смотрела на себя в зеркало и подбирала растрепанные локоны. Вызывать горничную, чтобы переносить ее ехидные усмешки, не было желания. Как могла, Амалия пришпилила шиньон, продолжая думать о происшедшем. Если с умом взяться за дело и привлечь Турчанинова к собственным замыслам, то она вполне удовлетворится. Месть для Амалии - самое сладкое лекарство. И теперь она насладится ею в полной мере. Она не покажет и вида, что оскорблена и унижена, нет! Амалия переиграет и магнетизера, используя его дар в своих целях.

- Посмотрим, кто будет торжествовать последним! - сказала она своему отражению в зеркале и, ласково подмигнув ему, позвонила в колокольчик, вызывая прислугу.

- Больше грации, воздушнее! Вы - легкий зефир, струи эфира! Тяните ручку и носочек ножки, приседаем! Теперь кружимся, как воздушная бабочка!

Мсье Бодри ловко дирижировал танцем, не обращая внимание на смешливость детей, вызванную тем, что Соня занималась вместе с ними. Миша, краснея от удовольствия, изображал кавалера тетушки. Он давно отшлифовал все движения и снисходительно переносил неуверенные шаги новоиспеченной ученицы. Соня осуществила свои намерения и возобновила занятия танцем. К тому же недомогание Сашеньки не позволяло той присутствовать на уроках мсье Бодри, и Сонино увлечение пришлось кстати.

Были еще некоторые обстоятельства, заставившие Соню тряхнуть стариной. Марья Власьевна грозилось свезти молодую особу на новогодний бал в Собрание. С этой целью она однажды принудила Соню ехать в магазин и выбирать наряды. Не найдя ничего подходящего, спешно вызвала свою портниху и объяснила ей, что бы она, Марья Власьевна, хотела видеть на Соне в новый год. Бедная женщина божилась, что не поспеет за три дня, даже если наймет полк белошвеек.

- Не желаю ничего слышать, матушка! - возмутилась Аргамакова. - Изволь мою волю исполнить, не то откажусь от твоих услуг. Не больно надо, коли ты такая нерасторопная! За месяц-то кто не сошьет? А ты попробуй вот так, за три дня. Не то найду кого посноровистей.

Портниха покорно сняла мерки с Сони, которая пыталась отказаться от навязанной помощи и спасти бедную женщину от гнева.

- Молчи, мать моя! - прикрикнула на нее Марья Власьевна. - Я знаю, что делаю!

Пришлось подчиниться. И вот теперь Соня вспоминала прежние навыки, составляя пару Мише, чтобы не оконфузиться на балу в Собрании. Однако получалось нескладно, потому что мысли танцовщицы витали где-то далеко. Мсье Бодри делал замечания и, кажется, начинал сердиться.

- Мадемуазель, отдайтесь всецело танцу, иначе у вас ничего не выйдет!

Соня встрепенулась, сосредоточилась на плавных движениях, приседаниях и подскоках, но вскоре мысли ее вновь унеслись куда-то. Две вещи теперь беспокоили молодую особу. Во-первых, разговор с больной Сашенькой. Во-вторых ... чего греха таить, все тот же Дюваль царил в ее мыслях. И вовсе непонятно, что же теперь на первом месте.

После несостоявшегося объяснения с Дювалем Соня не могла думать ни о чем другом. Однако недомогание Сашеньки затянулось надолго, и даже Владимир, наконец, забеспокоился. Он навестил бедную супругу, а после вызвал к себе Соню посоветоваться.

- Душа моя, Сашенька опять больна, - начал он не без раздражения. - Ты бы поговорила с ней, мне она не открывается.

- Непременно, я давно собираюсь...

- Мне весьма не нравится ее самочувствие. Сделай милость, вызнай, что за капризы на сей раз у нашей чудесницы.

Соне не понравилась пренебрежительность в речах Владимира, она тотчас кинулась на защиту Сашеньки.

- Володя, ты несправедлив. Мы оба знаем, что Сашенька никогда не прикидывается, это вовсе не в ее характере. Я непременно поговорю с ней, теперь же!

Она действительно устремилась к больной кузине, коротко попрощавшись с Владимиром, который с прежней безмятежностью направлялся в клуб.

Сашенька лежала в полутьме на кисее кружевных подушек, и при этом слабом свете ночника можно было увидеть, как она бледна. Сердце Сони дрогнуло от жалости. Как же она эгоистична и жестокосердна, что до сих пор не нашла времени навестить страждущую! Соне сделалось нестерпимо стыдно за себя.

- Сонечка, как хорошо, что ты пришла! - слабо пролепетала Сашенька и тотчас залилась слезами.

- Душенька, отчего ты плачешь? - страдая, спросила Соня, сама готовая расплакаться.

- Поди, сядь ко мне, - попросила Сашенька.

Соня присела рядом с ней и взяла ее холодные руки в свои.

- Что с тобой, Александрин? Что беспокоит тебя? Что болит?

- Все, все ... плохо... - прерывающимся голосом ответила больная. - Владимир сух, холоден. Только с Биби проводит все время. Его не заботит мое самочувствие, тогда как раньше трепетал при каждом моем покашливании или тяжелом вздохе! - Она вновь расплакалась.

Соня поморгала, отгоняя набегающие слезы жалости, и, силясь не расплакаться, взялась утешать несчастную женщину.

- Помилуй, Сашенька, он просто ревнует, поверь мне! Я знаю его: Владимир, верно, уязвлен чем-то, отсюда это желание сделать тебе больно. Биби? О, не стоит твоих слез, верь мне, душенька. Неужто ты не видишь, что это игра?

- Но за что? Зачем? - плакала Сашенька. - О, он так равнодушен, зол! Что сделала я ему?

Соня несколько замялась, но все же ответила:

- Это все Дюваль. Именно с его появлением, вспомни, душенька, начались всякие недомолвки и недовольство Владимира. Не так ли? Биби вовсе ни при чем, она под горячую руку попала.

Сашенька перестала плакать и несколько задумалась.

- Следует ли отказать мсье Дювалю от места? - спросила она неуверенно.

Пришел черед Соне задуматься. Чего проще согласиться с этим разумным решением, но...

- Дорогая, Миша так привязан к учителю. К тому же мсье Дюваль безупречен как воспитатель, ты сама это знаешь. Под каким предлогом мы откажем ему?

- Да, ты права. Мишу с ним не узнать. Учитель влияет на него вполне благотворно. Скажи, Соня ведь мсье Дюваль отдается своему занятию с удовольствием?

- Да, - вздохнула Соня. - Каким кавалергардом нарядил Мишу, любо-дорого! И все на свои средства!

- Вот видишь... - прошептала Сашенька, и в голосе ее Соне послышалось облегчение.

Да и сама она теперь не могла и подумать, что Дюваля не будет в доме. Как-то незаметно он сделался необходим, незаменим.

- Но как же Владимир? - жалобно пролепетала Сашенька. - Я не вынесу более его равнодушия! Не прогонять же Биби, она так несчастна!

- Воля твоя, но позволь теперь не согласиться! - возразила Соня. - Что за беда, если Биби наймет себе другую квартиру, как она, помнится, намеревалась?

- Но как? - терялась Мартынова. - Как я скажу ей об этом? Мне бы не хотелось, Соня, лишаться подруги. Она непременно надуется на меня, и все наши планы рухнут.

- Какие такие планы, когда ты лежишь больная который день уже? - удивилась ее собеседница.

- Но балы, вечера, гулянья? Я и так уже пропустила сколько всего! Нет, отказать Биби я не в силах!

- Тогда терпи, душа моя. Не вижу, как можно еще воздействовать на Владимира и вернуть его к прежнему! - Соня была непреклонна.

Прекрасные глаза Сашеньки вновь наполнились слезами. Она схватила Соню за руку и жарко зашептала:

- О нет, я не вынесу! Соня, душенька, послушай. Я не знаю наверное, но кажется, я ... беременна...

- Нет, мадемуазель! Это несносно, вы не слушаете меня! Где вы блуждаете в своих мыслях? - возмущался мсье Бодри. - Все. Я умываю руки. Дети непременно перещеголяют вас в танце.

Лиза и Катя хихикнули, но тотчас сделались серьезными под хмурым взглядом Сони. Когда учитель танцев удалился с поджатыми губами и обиженным лицом, Миша взялся утешать тетушку:

- Это ничего, Соня. Мы с тобой еще порепетируем, и все получится!

Воспитательница растроганно чмокнула Мишу в макушку:

- Спасибо, мой ангел. Мсье Бодри прав, мои танцы никуда не годятся. Ох, не до того мне сейчас.

Помимо всяких хозяйственных забот Соню одолевали тревоги, связанные с новостью, которую ей довелось узнать от Сашеньки. Молодая особа отправила детей умываться к обеду, а сама закрылась в своей комнате. Дюваля в доме не было. Он все чаще уходил по своим делам, насколько позволяли занятия с Мишей. После несостоявшегося объяснения француз заметно отдалился от Сони, она это болезненно ощущала. Давеча за завтраком (Сашенька по-прежнему не выходила к столу, а дети уже позавтракали) Владимир обратил внимание на отсутствие учителя.

- Не загулял ли наш Дюваль? Не нравится мне это.

Когда как его никто не поддержал, Мартынов сам себе пообещал:

- Сегодня же справлюсь у князя Горского об его протеже!

Биби тревожно встрепенулась:

- Вы представлены князю? Но как?

Соня внимательно прислушивалась к происходящему, и отметила беспокойную дрожь в голосе дамы.

- Нет покуда. Он ускользает от меня с ловкостью невидимки. Однако я был у него на квартире и оставил визитную карточку. Право, князь не спешит отрекомендоваться.

- Не проще ли спросить у самого мсье Дюваля, куда и зачем он отлучается? - робко пролепетала Биби. - Я уверена, ни на что дурное он не способен.

Владимир шутливо округлил глаза:

- И за Дюваля вы можете ручаться? О, Биби, вы воплощенное великодушие!

Тут вступила Соня:

- Володенька, ты в чем-то подозреваешь учителя?

Мартынов сделался серьезным.

- Знаю, скажешь, что пустое. И что прикажешь делать: все женское население без ума от француза. Что за комиссия, Создатель...! А ведь мы до сих пор ничего не знаем о нем.

Силясь скрыть волнение, Соня возразила:

- Однако он показал своими поступками и благородство, и усердие. Чего ж еще? Что подсказывает тебе сердце?

Владимир усмехнулся:

- Увы, сердце - это по вашей, дамской части. Я человек трезвый и должен полагаться на рассудок. А рассудок мне говорит, что дело нечисто.

Соня теребила салфетку и не находила слов. Ей нечем было возразить, поскольку Владимир оказался прав, как всегда. Однако именно сердце подсказывало ей, что не следует сомневаться в благородстве Дюваля. Влюбленной женщине (да, приходится все же признать это!) представились ясные живые глаза, его внимательный, чуть насмешливый, но ласковый взгляд... Она невольно вздохнула. Тотчас же вздохнула и Биби. Владимир швырнул салфетку и грохнул стулом, поднимаясь.

- Изволь беседовать с глупыми бабами!- и он вышел, хлопнув дверью.

Женщины переглянулись, словно спрашивая друг у друга, что это с ним. Биби первая пришла в себя и посеменила за Владимиром, как обычно то делала Сашенька.

И теперь, припоминая утренние события, Соня чувствовала необходимость разобраться во всем. Она решительно отогнала тревожные мысли, связанные с Сашенькиной возможной беременностью. Придет время об этом подумать, когда все станет ясно. Она раскрыла свою тетрадь и взялась писать.

Между Дювалем и Биби определенно есть отношения. Вот каковы они? Биби показывает подлинную заинтересованность в судьбе Дюваля и трепещет при его упоминании. Дорого бы я дала, чтобы узнать, что между ними...Однако инстинкт подсказывает мне, что скоро все разъяснится. Эти отлучки из дома неспроста.

Даша просунула голову и позвала:

- Барышня, обедать кличут.

"До тридцати лет дожила, а все "барышня",- с грустью подумала Соня. - Докрасовалась девица до седой косицы..."

- Детей посади, я скоро спущусь, - приказала она горничной.

Верить ли сну? - продолжила записи Соня. - Покуда ни намека на его исполнение, разве что только его маска заставляет задуматься. Что скрывается под этой маской? Все вопросы, вопросы и ни одного ответа. Завтра мы вместе ведем детей в балаганы, он обещал. Может статься, тогда вернемся к тому разговору? Дюваль обижен тем, что я не выслушала его. Я глупо поступила, осознаю вполне. Теперь не нахожу себе места от раскаяния. За утренним чаем хотела повиниться, но он казался неприступным, мрачным. На завтрак не явился, и теперь его нет. Одна надежда на завтрашние балаганы...

Глубоко вздохнув, Соня закрыла тетрадь. Она поспешила в столовую и замерла на ее пороге, услышав голос француза.

- О, нет, мадам, - смеялся чему-то Дюваль. - У меня нет невесты, а также никого родных.

- Но где же вы бываете, когда уходите из дома? Может, решили наняться в другую семью? - спрашивала Биби, и в голосе ее чуткая Соня уловила нотки скрытой угрозы.

Приняв независимый вид, она вошла в столовую.

- Соня, мы завтра едем в балаганы! - радостно сообщил тетушке Миша. - Мсье Дюваль обещал! Вместе едем, верно?

- Да, мой мальчик, - силясь не смотреть на француза, ответила Соня и заняла свое место.

Дюваль поднялся при ее появлении, но и только. За всю трапезу он не перемолвился с ней ни словечком. Да и Биби тоже напрасно растрачивала свой пыл, посылая красноречивые взгляды: Дюваль говорил только с Мишей.

Ранним утром следующего дня, который не предвещал ничего дурного, Соня заглянула к Сашеньке. Та уже проснулась и ждала горничную, чтобы умываться.

- Что, душенька, нынче тебе лучше? - заботливо спросила Соня.

- Будто лучше... - неуверенно ответила дама и виновато улыбнулась. - Сегодня, верно, спущусь.

Они уговорились не сообщать никому о Сашенькиной беременности, покуда не будет верных подтверждений. Соня боялась даже думать, что их ожидает, если Сашенька и впрямь на сносях. Без ее, Сониной, помощи им не обойтись, не брать же в дом няньку. И тогда все неясные надежды молодой женщины на самостоятельную будущность рухнут, не осуществившись. Она никогда не оставит дорогих ей людей в тяжелый момент. Они ведь без нее, как дети, беспомощные. Вот и теперь Сашенька смотрит на кузину доверчиво, зная, что та поможет ей во всем. Разве можно обмануть ее ожидания?

Соня вздохнула и улыбнулась Сашеньке ободряюще.

- Ну и славно, сколько можно хворать. Даст Бог, все наладится.

Она поспешила на кухню сделать необходимые распоряжения, какие делала всякое утро. На кухне кипела жизнь. На печи грелся огромный чан с водой, стояли ведра с ледяной водой для обливания Дюваля и Миши. Они готовились к процедуре в комнате француза. Кухарка и горничные живо обменивались впечатлениями.

- И не лень ему день-деньской мыться да чиститься? - ворчала кухарка.

- Верно, верно, - подхватила Таня. - Рубашки-то, почитай, каждый день меняет, не настираешься. Чай, это мода у хранцузов такая? А прыскает на себя благовония - натурально, наша Сашенька. Все рубашечки пахнут, ну ровно как в саду весной!

- Дайте-ка понюхать хоть! - простонала Даша, и тут Соня сочла благоразумным вмешаться:

- Делом бы занялись!

- Так мы ж о деле! - ответствовала наглая Танька. - Нам велено это постирать, а сейчас принести воду со льдом да щетку для омовения и обтирания. Вот я и несу.

Она красноречиво взялась за ведра и озорно подмигнула подруге, которая завистливо вздохнула. Этого Соня вынести уже не могла.

- Пусть Тришка снесет, ему все равно идти топить в комнатах.

Танька, по всей видимости, ничуть не опечалилась. Она захохотала во все горло и помчалась искать Тришку. Соню в доме не боялись. Все дворовые знали "барышню" с детских лет и любили ее, однако приказания ее никогда не оспаривались. И теперь кухарка выслушала ее с почтением, согласно кивнула и принялась хлопотать у печи.

Самовар уже закипал, пора было накрывать стол к чаю. Соня погнала Дашу к Сашеньке, а сама, оглянувшись по сторонам, робко потрогала кончиками пальцев ткань сорочки Дюваля, скинутой в лохань с бельем. Кухарка Арина выскочила зачем-то из кухни, и Соня схватила сорочку и поспешно поднесла ее к лицу. У нее закружилась голова от знакомого и такого притягательного запаха. Это был запах молодого и чистого мужского тела. Тотчас устыдившись ("Господи, что я делаю?!"), Соня отшвырнула рубашку и выскочила из кухни, словно убийца с места преступления. Едва не сшибла по дороге Тришку, который явился за ведрами. Он задумчиво посмотрел ей вслед и почесал в затылке.

После чая были классы. Соня учила девочек вязать крючком, а пока вязали, твердили наизусть стихи Пушкина. Воспитательница казалась рассеянной, чего никогда не случалось с ней во время занятий.

- Итак, "Птичка Божия не знает".... - подсказывала она Кате и задумывалась надолго, не слыша, что так старательно лепечет девочка.

- "Людям скучно, людям ... грустно".

Лиза толкнула сестрицу в бок:

- Неверно! - и тотчас поправила: - "Людям скучно, людям горе".

Соня встрепенулась.

- Да-да, милая...

Она все слушала, что происходит за стенкой в комнате француза. Миша и Дюваль громко говорили и смеялись. И дурного настроения как ни бывало!

За чаем-то француз выглядел сердитым и замкнутым. На замечание Владимира о частых отлучках он ответил лишь:

- Пардон. Неотложные дела.

Биби неопределенно фыркнула, а бледная Сашенька стоически молчала.

- Что ж, неотложные дела у всякого случаются, - только и изрек недовольный Владимир.

Соня не знала, как ей быть. Следовало поговорить с Дювалем и узнать, во что же он желал ее посвятить, но холодность француза отталкивала и пресекала всякие попытки. Приходится мириться, но инстинкт подсказывал Соне, что дело не терпит отлагательства. "Может, пойти теперь к нему и вызвать на беседу?" - предположила молодая женщина.

- Соня, а кто такая "лива"? - прервала ее размышления Катя.

- Что такое? - вновь встрепенулась учительница и непонимающе уставилась на девочку.

- Ну, вот: "Хлопот лива не свивает долговечного гнезда"?

Тетушка рассмеялась и, поцеловав малышку, растолковала:

- Это одно слово - хлопотливо...

"Ничего, - подумала она. - В балаганах-то я непременно найду способ поговорить с Дювалем!" На этом и успокоилась.

В балаганы отправились после сытного, основательного завтрака. Ехали в Петровский, где устраивались еще и катания на тройках. По дороге не раз встречались сани с ряжеными да цыганами. Народ гулял от души. Легкий морозец и солнце довершали картину святочного торжества. Как обычно. Соня ехала с девочками, а Дюваль и Миша следовали за ними в своих маленьких санках. Всем было весело, смеялись без причины. Когда выбирались на широкие улицы, оба кучера, молодые, азартные парни, норовили устроить состязание в быстроте. Тогда обе упряжки неслись наперегонки, и дети едва не вываливались из саней. Задыхаясь в снежной пыли, они визжали от восторга и криками ободряли разошедшихся молодцов.

Соня заразилась общим азартом и тоже что-то кричала, смеялась и - врх неприличия! - показывала язык отстающим спутникам. Впрочем, Дюваль тоже не оставался в долгу. Изловчившись, он хватал с обочины снег, лепил его в ком и зашвыривал в девичьи сани. Причем угадывал именно в Соню. Девица смеялась, стряхивая снег со сбитой набок шляпки, и пальчиком грозила баловнику. Девочки так развеселились, что надумали встать в санях во весь рост, чтобы показать Мише нос. Насилу Соня их угомонила.

В Петровском уже вовсю шло гулянье. Прежде чем отправиться смотреть балаганные чудеса, решили поглазеть на скачки. Дюваль вновь удивил Соню тем, что выразил желание участвовать в конных состязаниях верхом. Он исчез на некоторое время, а после вернулся с великолепным скакуном гнедой породы.

- Ахилл! - восторженно вскрикнул Миша.

Соня не успела остеречь любимца, как тот уже целовал морду гнедого и трепал его ухоженную гриву.

- Что это? - обратилась тетушка за разъяснением к Дювалю.

- Соня, ты не пугайся, это Ахилл. Мы в манеже с ним познакомились, - опередил его Миша.

Девочки тоже осторожно подбирались к Ахиллу, не слушая Сониных окриков.

- Мсье Дюваль, что же это? - растерялась воспитательница.

- Он весьма деликатный конь, не тревожьтесь, - ответил француз, ласково оглаживая Ахилла и любуясь им, как собственным дитя.

- Барин, али раздумали? - крикнул какой-то мужик, и Дюваль, бросив свой редингот прямо на снег, вспрыгнул в седло с исключительной для его сложения легкостью.

Тотчас к нему подъехал верховой в бело-красном мундире. Соне он показался смутно знакомым. Однако времени вспомнить не было. Соревнующиеся выстроились в линию, и Дюваль с офицером среди них. Звук колокола возвестил о начале состязания. Что тут началось! Снег взметнулся под копытами лошадей, вопли сочувствующих наблюдателей покрыли крики торговцев, стайки мальчишек следовали за шумной кавалькадой на безопасном расстоянии. Соня насилу удержала детей возле себя. Она боялась, что их затопчут в толпе.

Впрочем, она сама едва утерпела, чтобы не кинуться вслед за Ахиллом. Миша нашел небольшое возвышение - поваленное дерево на краю пустыря, где проходили скачки. Маленькое общество взгромоздилось на дерево, силясь рассмотреть, кто скачет впереди. Море голов закрывало им обзор, но всадники вскоре вернулись на новый круг, и все увидели, что соперников опережает офицер в белом с красным мундире. За ним по пятам, не отставая, следовал Дюваль.

Соня поймала себя на том, что в волнении кусает кончик перчатки. Девочки, рискуя поскользнуться и упасть, прыгали на месте, хватаясь друг за друга. Миша тянул шею и готов был выскочить из собственной кожи, чтобы проследить ход состязания.

Победил офицер. Соня видела, как спешились всадники, Дюваль что-то горячо объяснял сопернику и был непривычно возбужден. Офицер снисходительно трепал его по плечу. Затем соперники взяли под уздцы лошадей и увели их куда-то. Дюваль вернулся мрачным, с обиженной физиономией натянул редингот, протянутый Мишей. Соня сунулась было его утешать, но он так посмотрел, что бедная девица прикусила язык. "Как некстати огорчился Дюваль! - подумала она. - Теперь к нему и не подступишься..." А вопросов скопилось - пропасть!

Молча направились в балаганы. Тут дети скоро забыли поражение учителя, дивясь всяческим чудесам. Они остановились подле театра Петрушки, да Соня, с брезгливостью послушав шутки кукольного героя, тотчас увела их подальше.

- Позорище! - проворчала она.

Дюваль продолжал безучастно молчать, и это весьма раздражало бедную девицу. Дети стали просить разрешения покататься с ледяных гор, устроенных на широкой площади у Петровского дворца. Тревожась, как бы чего не случилось с девочками, Соня сама взобралась с ними на гору и даже рискнула скатиться вниз. Салазки, на которых она съезжала, все норовили выскользнуть из-под нее, от скорости захватывало дух, и Соня невольно визжала точно так же, как ее питомицы. Дюваль изволил улыбнуться, наблюдая за ними со стороны. Храбрец Миша катался, держась на ногах, что удивляло и восхищало девочек. Наконец они устали, и, разгоряченные, румяные, запорошенные снегом, вернулись к Дювалю. Тут Соня с невольным трепыханием сердца вновь прочла в глазах учителя ласковый интерес.

Пошли по балаганам. Посмотрели диораму, восковые фигуры, батальные сцены. В одном из балаганов их задержало выступление фокусников разного рода и глотателей яда и огня. На беду Миша потянул спутников в высокий балаган с матерчатым куполом: там изумлял всех своим искусством канатоходец. Дети с замиранием сердца следили, как тот не только ходит по натянутому туго канату, но и устанавливает стол и стул и непринужденно завтракает, балансируя на высоте в несколько метров.

Чадили факелы, толпа стискивала со всех сторон, и Соня не чаяла выбраться отсюда. Однако дети в восторге вопили:

- Нет, Соня, еще, еще посмотрим!

Народ все прибывал, далеко оттеснив их от выхода, и Дюваль уже высказывал тревогу. Они поднялись на дощатый помост, чтобы не было так тесно, однако и туда ринулись толпы, теснимые снизу.

- Пробиваемся к выходу! - скомандовал Дюваль и пошел вперед, прокладывая путь остальным.

Они уже достигли края помоста, как вдруг раздался чей-то ужасный крик:

- Горим!

Толпа, состоявшая по большей части из молодых парней и мужиков, всколыхнулась и ринулась к выходу, сметая все на пути и давя упавших. Дюваль крикнул Соне:

- Детей вперед!

Не теряя хладнокровия, молодая особа втиснула детей перед собой и прикрыла их своим телом. Испуганные дети тесной кучкой следовали за Дювалем, который с невероятной силой расталкивал безумную толпу и прокладывал им путь к выходу. Внезапно откуда-то вырвалось пламя и закрыло дорогу. Дети закашлялись. Соне щипало глаза, и она почти ничего не видела. Дюваль, держа напор толпы своим телом, быстро осмотрелся по сторонам. Дым заволакивал балаган, не давая дышать несчастным жертвам. Горела уже материя купола, занявшаяся от драпировки, прикрывающей голые доски балагана. Все началось, верно, с факела, нечаянно вырванного из гнезда.

- Наверх! - неожиданно скомандовал Дюваль и стал пробиваться назад, откуда они только что выбрались.

Поднявшись на помост, который грозил вот-вот вспыхнуть, Дюваль бросился сдирать материю купола, которая начиналась именно с этой высоты. Ему уже помогали другие мужчины, откуда-то взялся нож, дело пошло быстрее. Когда образовалась брешь, пламя вспыхнуло с новой силой, снизу раздались вопли погибающих в огне.

- Прыгайте! - крикнул Дюваль Соне.

Она с ужасом смотрела в открывшуюся пустоту.

- Немедленно прыгайте и принимайте детей! - яростно рыкнул молодой француз и добавил несколько неблагопристойных слов на чисто русском языке.

Соня закрыла глаза и ухнула вниз. Она не разбилась и даже не покалечилась: под ней оказались большие, еще не заледеневшие снежные сугробы. Едва опомнившись, Соня вскочила, чтобы поймать падающую на нее Катю. За ней последовала Лиза, а Миша спрыгнул сам.

- Скорее уходите! Уходите! - кричал им сверху Дюваль, из последних сил сдерживающий напор тел.

С трудом карабкаясь по сугробу, Соня тащила девочек за собой. Они насилу успели. Сверху, как по команде, посыпались люди, падая друг на друга, давя и калеча. Несмотря на страх и ужас, Соня помнила о Дювале. Отведя детей к саням и не обнаружив ни одного кучера, она строго-настрого наказала Мише никуда не отходить и смотреть за девочками.

- Ты куда? - спросил ее бледный Миша, который держался изо всех сил, чтобы не вопить, как Лиза и Катя. - Соня, ты скоро вернешься?

- Да, милый, - вытирая с его лица сажу, успокоила Соня. - Я только посмотрю, как там Дюваль.

Она вернулась к месту бедствия, и страшная картина открылась ее глазам. Балаган полыхал, а люди в бессилье бегали вокруг, не зная, как помочь оставшимся в балагане. Полицейские оцепили пожарище, не принимая мер. Да и поздно было. Пожарной команде не подоспеть, даже если и заметят на городской каланче дым, и пошлют команду в нужном направлении. Слишком далеко от города.

- Что же вы стоите? - вскрикнула Соня, обращаясь к усачу в полицейском мундире. - Надобно тушить пожар!

- Никаких указаний не было, - ответил тот, дрогнув усом.

Люди сами помогали обожженным, снаряжали повозки для раненых. Соня металась вокруг балагана в надежде увидеть Дюваля. Думать о худшем она не желала, но как же ей было страшно! Он спас ее и детей, а сам? Спасся ли сам? Она металась вокруг оцепления, и видела обожженных людей, которые прыгали из огня и падали возле балагана. Не вынеся этого зрелища, Соня ринулась за оцепление, но была весьма чувствительно схвачена дюжим молодцем в мундире.

- Не велено, сударыня! Не велено пускать. Извольте отойти подальше.

Она билась в сильных руках, не помня себя и думая лишь о погибающем Дювале.

- Отпусти женщину, каналья! - услышала Соня знакомый голос, и почувствовала, как ослабела хватка квартального и она очутилась на свободе.

Перед ней стоял Дюваль. Не замечая сажу и грязь на одежде, превратившейся в лохмотья, Соня с плачем припала к груди француза и замерла на миг, сжимая его в своих объятьях.

- Вы живы! Боже, какое счастье, вы живы...

- Полегче, Соня, полегче, - пробормотал Дюваль по-русски, и Соня, отпрянув, увидела, что он морщится от боли: - На мне живого места нет.

Только теперь девица заметила на его лице и руках ожоги.

- Немедленно домой! - закричала она. - Вам надобно наложить повязки!

- Не теперь. Вы сядете в одни сани, Филька отвезет вас. А мы с Василием задержимся. Везите, Соня, детей домой. Они и без того натерпелись.

- Но как же вы? - растерянно спросила молодая женщина, не выпуская из рук край одежды Дюваля.

- Я скоро вернусь. Поторопитесь же!

Соня послушалась, но покуда шла до экипажа, все оборачивалась назад. Она увидела, как к Дювалю подвели Ахилла, и он взялся впрягать его в наспех сооруженные сани, на которых лежали несчастные жертвы пожара.

Притихшие дети сидели в санях, накрывшись медвежьей полостью и тесно прижавшись друг к другу. Они обрадовались Соне, словно уже и не чаяли ее увидеть. Девочки тихонько плакали, братец мужественно утешал их.

- Соня, мсье Дюваль забрал наши сани, - сообщил Миша. - Мы поедем вместе.

Соня обняла его и поцеловала.

- Да, мой ангел, я знаю.

Тут появился Филька, весь перепачканный сажей, но не утративший веселости. Как ни в чем не бывало, он свистнул и взмахнул кнутом:

- Посторонись!

И они помчались, с облегчением удаляясь от этого страшного места.

По дому с быстротой молнии разнеслась весть о беде, в которую попали дети. Они едва успели подняться на крыльцо, как вся дворня столпилась в передней с причитаниями и воем. Соня, давно взявшая себя в руки, гневно воскликнула:

- Будет вам выть! Все, слава Богу, живы, нечего причитать, как по покойнику! Сашеньку напугаете.

Но было поздно. Александра Петровна уже спускалась из своих покоев бледная как полотно. Держась за сердце, она медленно приблизилась к детям и рухнула без чувств. Девушки забегали, засуетились вокруг нее. Прибежала, запыхавшись, Биби, следом за ней спустился Владимир. Сжав зубы, он молча, тщательно осмотрел и ощупал каждого ребенка и только тогда, подняв глаза на кузину, спросил:

- Что случилось?

- Пожар в балагане, - коротко ответила Соня.

- Дюваль? - жалко пролепетала Биби. - Он ... жив?

Тут Сашенька, которую усадили на стул, открыла глаза и с тем же мучительным вопросом впилась в лицо Сони.

- Жив! - возвестил Миша. - Он нас спас! И Соню. Теперь других спасает. Он... он... - мальчик глубоко вздохнул, не находя нужного слова, - герой!

Тут девочки, оправившиеся, наконец, от пережитого потрясения, наперебой взялись сообщать подробности печального происшествия. Соня распорядилась:

- Воды поболе нагреть, приготовить мази, чистое полотно. Дети, мыться, переодеваться. После я осмотрю вас.

Потом она окинула тревожным взглядом старших и дрогнувшим голосом произнесла:

- Дюваль изрядно обожжен, надобно доктора позвать.

- Где ж он сам? - спросил Владимир.

- Скоро вернется, - тихо ответила Соня и занялась детьми.

Она не стала живописать о том, как Дюваль чудесным образом заговорил чисто по-русски, решила прежде сама во всем разобраться. Предчувствуя нечто неотвратимое, она не спешила искать разгадку сим чудесам.

Остаток дня прошел в тревожном ожидании. Пообедали наспех, без Владимира и Дюваля. Мартынов отправился к губернатору выяснять обстоятельства пожара, который переполошил всю Москву. К вечернему чаю не замедлила явиться Марья Власьевна, но даже ей не удалось рассеять тревожную обстановку в доме. От пережитого потрясения вдругорядь слегла Сашенька, Соня была сама не своя, прислушивалась ко всякому звуку, доносившемуся с улицы. Миша тоже не находил себе места в ожидании Дюваля, девочки притихли. Лишь Биби слушала городские новости от Марьи Власьевны, но и она казалась не столь безмятежной, как прежде.

- Дмитрий-то Владимирович велел расследовать, как и что, виновников наказать, - повествовала Аргамакова.

- А кто виновные? - вскипела Соня. - Пожарные не прибыли, а полицейские вместо того, чтобы людей спасать, не подпускали никого к балагану и сами бездействовали! Таких, как Дюваль, было ничтожно мало! С кого теперь спрашивать? Поздно - люди погибли!

- Дюваль-то каков! - удовлетворенно отметила Марья Власьевна. - Век теперь меня благодарить за него будете.

Биби с удивлением на нее посмотрела, но ничего не сказала. Соня тоже предпочла отмолчаться. Однако почтенная дама уже отвлеклась от предмета беседы:

- А ведь завтрашний бал в Собрании не отменили! Сонюшка, мы едем!

- После всего - на бал? - удивилась Соня. - Воля ваша, Марья Власьевна, я не еду. Да, боюсь, Дювалю понадобится помощь.

- Полно вздор-то молоть! - рассердилась Аргамакова. - Я портниху загнала с твоими нарядами, а ты теперь кобенишься!

Соня не успела ничего сказать в свое оправдание. С улицы послышался шум подъезжающего экипажа, и в гостиную влетела Даша с сообщением:

- Француз прибыли-с!

Молодые дамы опрометью бросились в переднюю. Марья Власьевна и та не выдержала, поспешила за ними, чтобы посмотреть на героя. Дюваля уже обхаживали девушки, набежавшие из людской. Они сняли с него пропахшие пожаром, прожженные во многих местах редингот и сюртук, принесли стул. Дюваль тяжело опустился на него. Он натурально валился с ног от усталости, и являл из себя жалкое зрелище. Соня шикнула на девиц и деловито принялась осматривать ожоги на руках и лице Дюваля. Биби лишь тихо постанывала, а Марья Власьевна тотчас взялась командовать:

- Капусты кислой наложить или морковку натереть! Тащите баранье сало, помогает. Если пойдут волдыри, ржаное тесто хорошо прикладывать. Можно еще яйцом взбитым намазать, где не сильно обожжено. А для рук лучше всего, - она понизила голос, - переведи ему, Сонюшка, помочиться на них и дать обсохнуть.

Девушки прыснули, а Биби брезгливо поморщилась. Однако Марья Власьевна скоро привела всех в чувство:

- Чего пялитесь? Немедля исполнять!

Девицы тотчас умчались на кухню. Соня не стала ничего переводить. Она помогла Дювалю подняться и добрести до комнаты.

- Соня, - заговорил по-русски Дюваль, - мне необходимо покинуть ваш дом. Я готов объясниться...

- Не прежде чем я наложу повязки, иначе останутся шрамы. У меня есть отменный бальзам. Снимите рубаху, надобно осмотреть вас.

Дюваль подчинился. Он невольно охнул, задев больное место, и Соне пришлось ему помочь.

- Я пошлю за доктором, - с трудом выговорила молодая женщина, осмотрев раны на его сильных плечах. Она насилу удержалась, чтобы не расплакаться от нестерпимой жалости к мужественному человеку.

- Не надобно доктора. Право, бывало и хуже... - храбрился Дюваль, но силы его определенно были на исходе.

Он молча перенес промывание ран и наложение мазей и повязок. Соня осторожно смазала своим волшебным бальзамом ожоги на лице и руках мнимого француза. После она помогла ему лечь на кровати так, чтобы не сбились повязки, и уже готовилась уйти, как Дюваль вдруг нарушил молчание:

- Софья Васильевна, вы единственный человек в этом доме, кому я могу довериться... Выслушайте меня.

- Не теперь, - умоляюще посмотрела на него Соня и легонько приложила пальцы к его губам. - Вам следует непременно поспать. Вот когда восстановите силы, тогда и поговорим.

Она поспешила уйти. Запершись в своей комнате, бросилась к заветной тетради.

"Я боюсь узнать правду! Боюсь разрушить то, что связывает нас теперь с этим загадочным человеком. Он сказал, что доверяет мне. Боже милосердный, как мне хочется ему верить! Искала допросить его, вытянуть все секреты, а когда он сам решился открыться, я бегу! Мне страшно. Дурные предчувствия терзают меня беспрестанно. Вспоминается рождественский сон.

Он спас меня и детей. Он пострадал за людей. Возможно ли ему не верить? Я видела его в беде, этого ли не довольно? Однако он тщился открыть свою тайну, а я позорно бежала... Я знаю, как скоро Дюваль снимет свою маску, я потеряю его навсегда. Ничего нельзя будет изменить! И вот теперь я оттягиваю этот миг, сколь хватит духа не слышать мольбы раненого и беспомощного человека. Любимого человека..."

- Я не еду в Собрание, - вновь заявила Соня, прощаясь с Аргамаковой.

- Не дури, матушка! - тотчас обрушилась на нее Марья Власьевна.

- Право, Марья Власьевна, мне надобно остаться, - сказала Соня твердо. - Сашенька и Дюваль нуждаются в уходе, каково им будет без меня?

Аргамакова отступилась:

- Но к Мещерским я тебя беспременно вывезу, и не вздумай упираться!

С этим она оставила дом.

В Собрание Владимир уехал с Биби, чем неприятно удивил всех домашних.

Узнав об этом, Сашенька опять разрыдалась. Жизнь ее рушилась, как песчаный берег, размытый половодьем. Прелестный костюм турчанки, купленный во французском магазине для этого бала, напоминал о несбывшихся надеждах. Но что было делать? Тошнота усилилась, слабость охватила все члены, шевелиться не стало сил. Пожар в балагане вовсе подкосил слабую натуру Сашеньки. И еще очередное объяснение с Владимиром...

Супруг счел причиной болезни Сашеньки разыгравшееся воображение. Он положительно не хотел прощать ей беспокойство за Дюваля. И даже забота о детях, напуганных, потрясенных пережитым, не объединила супругов. Владимир зашел попрощаться перед балом, но казался холодным и далеким. Разве Сашенька могла открыться ему? А как хотелось поделиться предположениями! Обрадуется ли теперь этот, такой чужой, Владимир? Было ли родство душ? Не приснилось ли ей счастье с любимым, их тихое семейное счастье? Ах, зачем они покинули имение, приехали в Москву, полную искушений? Права была Соня, когда отговаривала их ехать. Не для семейной жизни такое существование! Рассеяние и соблазн...

Покуда Сашенька придавалась печальным размышлениям, Владимир скучал на балу. Он не желал себе признаваться, что поехал только из упрямства и своеволия. С Биби ему было скучно. Одно дело, игра в легкий флирт на глазах этих влюбленных дур, другое дело - остаться с Биби наедине и слушать ее вздор. Однако беззаботная дама тотчас упорхнула танцевать с каким-то адъютантом.

- Проклятье, - выругался Владимир сквозь зубы, заметив, что к нему торопливо приближается Амалия, наряженная еврейкой.

Амалию сопровождал странный господин в шальварах и остроносых туфлях. Он был закутан в восточное покрывало, лицо скрыто под маской. Однако Владимиру не составило труда догадаться, кто следовал тенью за госпожой Штерич. Это был Турчанинов.

- Мой дорогой, как давно я не видела тебя! Неужели ты один нынче? Что сделалось с твоей прекрасной супружницей? - посыпала Амалия вопросами.

- Она нездорова, - холодно ответил Владимир, не желая вступать в долгие беседы.

Однако Амалия как раз желала. Она присела на софу и веером указала место рядом с собой. Владимир невольно подчинился. Турчанинов встал чуть поодаль.

- Ты один? - с нарочитой небрежностью спросила Амалия, обмахиваясь веером из перьев.

- Помилуй, Амалия, потащился бы я на этот скучный бал, кабы не нужда? - слукавил Владимир. - Мадам Бурцева непременно желала выехать.

- Ах, мадам Бурцева! - многозначительно произнесла Штерич, внимательно взглянув на Мартынова. - Ее история наделала шуму в Москве. Что, она так хороша, как сказывают?

Владимир небрежно пожал плечами.

- Суди сама, она идет сюда.

Нехотя представив дам, Мартынов не чаял, как сбежать от них обеих. Его мысли постоянно возвращались к дому, детям, к Сашеньке. Раскаяние грызло Мартынова. Он вспоминал несчастное лицо жены, когда она, шепнув на прощание: "Ступай, хоть ты повеселись за нас", перекрестила его и поцеловала в лоб. Владимир видел, как бедняжка мучается. Сашенька побледнела, осунулась, как обычно бывало во время беременности. Уж не беременна ли она? Владимир встрепенулся.

Болван, он мог бы догадаться! Сашенька силилась что-то сказать ему, а он не слушал. Бесчувственный чурбан! Не обращая внимание на веселое щебетание дам, Мартынов погрузился в глубокие раздумья. Открытие обрадовало его. Коль скоро он прав и Сашенька действительно понесла, все вернется на круги своя. Во время беременности Сашенька нуждается в его внимании, постоянном присутствии рядом. Это закон. И он непременно сделается внимательнее и заботливее. Он будет беречь и лелеять любимую жену...

Владимир не заметил, как Биби вновь упорхнула. Он очнулся лишь тогда, когда Амалия обратилась к нему с вопросом:

- Дорогой, я наслышана о вашем французском гувернере. Что, ты доволен им? Сказывают, он спас детей на пожаре? Это верно?

- Верно, - раздраженно ответил Владимир, чувствуя какой-то подвох.

- Еще сказывают, он слепок с греческих богов? Ты не находишь? - коварно спросила Амалия.

- Не доставало мне еще разглядывать стати какого-то гувернера! Ты шутишь?

Владимир злился, однако Амалия, казалось, не замечала этого. Она невинно вопросила вновь:

- Но, верно, твои дамы не столь безразличны к нему? Такое часто случается, поверь мне, mon cher! Непременно будь настороже! - она загадочно улыбнулась змеиной улыбкой.

- Желаешь что-то сказать, говори! - вконец рассердился Владимир.

- Ну, полно! - Амалия шутливо хлопнула его веером по руке: - Какая гроза! Я всего лишь советую тебе держать ухо востро. Что как этот француз не тот, за кого себя выдает?

- Ты что-то знаешь? - зло спросил Владимир и больно стиснул ее локоть.

Амалия высвободила локоть и опасливо отодвинулась от Мартынова. Турчанинов сделал движение в ее сторону, но дама качнула головой, и тот вновь застыл как изваяние.

- Ты тоже скоро все узнаешь! - прошептала она в самое ухо Владимиру, и едва успела ускользнуть от его руки.

Держась на безопасном расстоянии, Амалия громко произнесла:

- Возможно, завтра!

На них уже оглядывались, но ничего не поняли. Когда Биби вернулась на свое место, она не узнала кавалера. Владимир кипел бешенством и не чаял убраться отсюда. Лишь вняв пылким мольбам прелестной спутницы, он изволил остаться еще на некоторое время. Однако до конца общего веселья Владимир ни разу не улыбнулся, не станцевал ни одной кадрили, не съел мороженого, только пил неумеренно и многажды удалялся курить свои сигарки. Беспокойство, как сокрытый червь, грызло его, и хмель не брал.

Соне было стыдно. Весь день она бегала к Сашеньке, а покои Дюваля обходила стороной. Вовсе не оттого, что не хотела видеть его израненного. О нет! Она готова была просидеть у его постели целую вечность. Она почла бы за величайшее счастье служить ему, менять его повязки, поить травным настоем и ставить компрессы. Но на деле трусливая девица как огня боялась встречи с мнимым французом. Она трепетала при мысли о скором разоблачении и неизбежной разлуке. Покуда сохранялась иллюзия прежнего уклада, она могла грезить о невозможном.

Соне докладывали, что Дюваль справлялся о ней. Ночь прошла спокойно. Сильное сложение, выносливость не позволили молодому мужчине слечь надолго.

Не то Сашенька. Она опять плакала и дурно спала. Соня сидела возле нее до возвращения Владимира. Только после его поцелуя на ночь бедняжка несколько успокоилась и задремала. Но более всего ее утешило обещание Владимира весь завтрашний день посвятить супруге. Соня оставила кузину, лишь уверившись, что та спит.

Все домашние отметили наутро изменения в состоянии духа Владимира Александровича. Мартынов был внимателен к детям, тепло и нежно говорил с Соней, беззлобно подсмеивался над Биби, припоминая ее победы на давешнем балу. Казалось, беспокойство и раздражение оставили его наконец. Даже с Дювалем Владимир обошелся приветливо, чем нимало удивил присутствующих.

- Мсье Дюваль, я ваш вечный должник, - заявил Мартынов, когда француз неожиданно для всех занял свое место в столовой. Положительно он шел на поправку.

После слов отца Миша весь засветился горделивой радостью. Однако Дюваль не вполне оценил признательность Мартынова, он лишь молча поклонился. Соне почудилось, что ему неловко под благодарными взглядами. Владимир же не утратил прежнего расположения духа, глядя на мрачное лицо Дюваля. Он весело переговаривался с Биби, покуда подавали чай, а, напившись чаю, направился в Сашенькины покои. Соня не смела глянуть на Дюваля, сидевшего визави. Учитель меланхолически постукивал ложечкой по блюдцу и от времени до времени взглядывал на Соню. Бедная девица не выдержала испытания и позорно сбежала из столовой под благовидным предлогом.

Тем временем у супругов Мартыновых состоялось решительное объяснение. Когда Владимир вошел, Сашенька встрепенулась и вся подалась к нему. В ее глазах было столько надежды и радости, что сердце Владимира дрогнуло. "Трижды болван!" - подумал он, нежно целуя горячую щечку жены. Присев на постели и бережно сжав безвольную ручку Сашеньки, он задал единственный вопрос:

- Скажи, душа моя, ты беременна?

Сашенька вздрогнула и с испугом взглянула в его глаза. Она хотела увидеть в них ответ на все мучительные вопросы, что толпились в ее измученной головке. Одобряет ли? А может статься, недоволен? Подозревает в чем-то - он так мнителен?

- Да, - испуганно прошептала бедная женщина и увидела, как просияло лицо супруга.

- Славно! Право, я рад.

Из глаз его прелестной супруги полились слезы.

- Ну, полно, ангел мой. Я счастлив, совесть тому порукой, - Владимир привлек ее на грудь и осыпал поцелуями заплаканное личико.

Сашенька приникла к нему и пуще расплакалась, теперь от счастья. Все сомнения вмиг рассеялись, более ничего не стояло между ней и супругом.

- Тебе надобно беречь себя и наше дитя, а ты что же делаешь? - ласково укорял Владимир, нежно гладя ее по головке.

Сашенька не припомнила, когда ей было так хорошо. Она послушно отерла слезы и улыбнулась.

- Так-то лучше.

- Как я была глупа, что боялась тебе признаться! - посетовала Сашенька. - Меня терзают страхи, предчувствия...

- О чем же ты печалуешься, душа моя? - встревожился Владимир.

- Что как я умру? - прошептала прелестная женщина, спрятав личико у него на груди.

- Полно, душенька, тебе ведь не впервой. Это все фантазии!

Сашенька кивнула, крепче прижимаясь к супругу, и тот зашептал ей на ухо что-то успокаивающее, нежное. Постепенно ласки его обретали порывистость, дыхание пресеклось. Сашенька томно прикрыла глаза и легко подчинилась пробужденной страсти любимого мужчины.

Соня, решившая вновь навестить кузину и самолично отнести ей чашку чая, остановилась у двери и удивленно подняла брови. Постояв немного, она тихонько удалилась, шикнув по пути на Дашу, которая зачем-то искала Владимира.

"Они помирились, моя молитва услышана! - записывала вскоре Соня. - Теперь я молюсь о том, чтобы ничто более не мешало их семейному счастью! Однако в душе по-прежнему тревога, в том виноват Дюваль. Я предчувствую неотвратимую беду, это чувство не дает мне покоя. Потерять его навсегда? Только не это! Кто он? Заговорщик? Шпион? Преступник? Нет, невозможно!

Однако пора с ним объясниться. Кажется, я чувствую в себе силы сделать это. Готов ли он?"

Прежде чем направиться к Дювалю, который покуда был освобожден от уроков и отлеживался в своей комнате, Соня тщательно изучила свое отражение в зеркале. Она хмурилась. Нет, с такой физиономией только дома сидеть. Хоть и нет на ней старого уродливого чепца, и волосы причесаны на прямой пробор и убраны в строгий узел, краше она не стала. Вот бы опять распустить волосы по плечам да повязать красный платок по-пиратски! Такой наряд ей более к лицу.

О, как хотелось бы сделаться красивой, как Сашенька или Биби! Дюваль тотчас бы дрогнул. Но... смотрел бы он тем ласковым, чуть насмешливым взглядом, каким смотрит теперь на нынешнюю Соню? Этот взгляд заставляет ее краснеть и трепетать. И думать о чем-то запретном, давно забытом... Вот и сейчас краска залила лицо, и Соня невольно оглянулась на дверь, словно боялась, что ее застигнут за этими дерзкими, непристойными мыслями и прочтут их. Что же делается с ней? Бедная дева точно отравлена каким-то таинственным зельем.

Решительным жестом Соня вынула шпильки из косы и распустила свои чудесные волосы по плечам. Повязав на открытую шею газовую косынку, она в последний раз глянула в зеркало и направилась к Дювалю. Легонько постучав, она тотчас вошла и отпрянула. На постели француза, низко склонившись к нему, сидела Биби. Она недовольно воззрилась на Соню, которая не нашлась сказать ничего умнее, нежели:

- Я зашла справиться о здоровье мсье Дюваля.

Молодой мужчина приподнялся, и Соня отвела взгляд, увидев под повязкой его обнаженную грудь. Она попятилась назад и, уже прикрывая дверь, услышала голос Дюваля:

- Софья Васильевна, куда же вы?

Пожав плечами, Соня поплелась к себе.

Владимир сдержал слово, и весь день провел возле супруги. Сашенька так воспряла духом, что даже вышла к обеду и храбро откушала консоме и рагу из жареной дичи. На щеках прелестной дамы - невиданная вещь! - заиграл легкий румянец. Соня с понимающей улыбкой наблюдала за супругами. Владимир, чудилось, был вполне всем доволен. Он похвалил повара, пообещал детям прогулку за город, в подмосковную Марьи Власьевны, куда она давненько зазывала Мартыновых. Соню кольнула невольная зависть, когда она наблюдала за значительными переглядываниями супругов, их нежными рукопожатьями вскользь и другими красноречивыми знаками любви. Она боялась увидеть те же признаки между Биби и Дювалем, однако, как ни силилась, не приметила ничего подозрительного. Француз был бледен и казался изрядно растерянным. Он искал взгляда Сони, но та коварно избегала его.

Однако объяснение неизбежно, молодая особа не могла не признать это. Скрепя сердце она решилась на новую попытку заговорить с Дювалем. Сие действо было намечено на вечерние часы, которые обычно посвящались отдыху. Будто нарочно, Миша завладел вниманием учителя именно в это время. Соня обошла весь дом, прежде чем обнаружила их на кухне строгающими какие-то палочки. Увлекшись занятием, они не тотчас заметили девицу. Подняв, наконец, голову, Миша воскликнул:

- Соня, ты-то нам и нужна!

- Вот как? - удивилась его тетушка. - Неужто и я пригодилась?

- Нам нужен лоскут белого полотна, - с улыбкой объяснил по-французски Дюваль.

- Ожоги тревожат? - испугалась Соня.

- Да нет же, Соня! - досадуя на ее непонимание, ответил Миша. - Не видишь разве, мы парусник сооружаем. А паруса еще нет.

- Что ж, будет вам парус.

В поисках лоскута Соня порылась в рабочем столике, в корзинках. Не найдя тряпочку нужного размера, она отрезала от куска. Вручив полотно доморощенным кораблестроителям, Соня еще потопталась в надежде, что Дюваль обратит на нее внимание, но тщетно. Пришлось уйти ни с чем.

Прочие домашние, включая и девочек, собрались в гостиной помузицировать и поиграть в мушку по пять копеек. Настроение Владимира определяло климат дома, теперь он желал общения, веселья в домашнем кругу. Любуясь супругой, Мартынов попросил ее спеть. Сашенька просияла и села за фортепьяно. Она сыграла арию Нормы, приведя всех слушателей в восхищение, далее исполнила отрывки из Россини и Моцарта.

Биби, утратив внимание Владимира, несколько заскучала. Она вздыхала, зевала, роняла карты и положительно обрадовалась, когда в гостиную явился Дюваль.

- Что парусник, удался? - шепнула ему Соня.

- Завтра спускаем на воду, - важно ответил тот.

Биби не дала им продолжить беседу. Она ухватилась за молодого мужчину:

- Мсье, потанцуйте со мной, такая скука!

Дюваль любезно поклонился:

- Был бы счастлив, мадам, но, увы! Мои раны дают о себе знать, так что танцор из меня сейчас вовсе негодный, поверьте, мадам.

Биби огорчилась.

- Отчего мы не поехали нынче в концерт? - посетовала она, возвращаясь на свое место.

Девочки робко предложили достать волшебный фонарь и посмотреть картинки, но никто не поддержал их затею. Биби даже возмущенно фыркнула.

- Непременно посмотрим, но после, у себя, - пообещала детям Соня.

- А не пора ли вам отправляться спать? - без всякой строгости спросил Владимир.

Дети дружно протестовали, и им позволено было остаться.

- Биби, душенька, спой! - попросила Сашенька, желая развлечь подругу.

- Что же спеть? - с деланным равнодушием Варвара Михайловна поднялась с софы.

- Фенеллу, - предложил великодушный Мартынов.

- Да, да! - поддержала его милая супруга, раскрывая ноты.

И вновь в гостиной зазвучал сильный, красивый голос Биби. Соня тревожно взглянула на Владимира. Боялась, что, зачарованный пением этой северной сирены, тот снова забудет о Сашеньке. Однако Мартынов спокойно слушал пение Биби и поминутно взглядывал на прелестную фортепьянистку.

И Соня успокоилась.

Заметив, что Дюваль собирается покинуть гостиную, она прошептала:

- Мсье, я хотела бы выслушать вас, если это вас не затруднит.

Дюваль замер на миг и тотчас согласно кивнул. Соне показалось, что он изменился в лице. Теперь он уже не спешил выйти, с досадой отметила молодая особа. "Он тоже боится нарушить покой, а ведь он нарушится, как только Дюваль откроется мне!" - догадалась Соня.

Собравшись с духом, учитель шепнул ей:

- Нам следует уйти куда-нибудь для важного разговора.

Соня обреченно кивнула. Да, сейчас она все узнает, и сон прервется. Да, этот удивительный сон... Они уже собрались было выйти, как двери гостиной распахнулись, и на пороге явился взволнованный Миша. Он крикнул:

- Ряженые приехали!