Святой вечер (Юля Горячева) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 4)

Я облизала губы. — Я понимаю.

И я говорила серьезно, потому что он был прав. Даже сейчас, когда наши губы едва касались друг друга, когда я вдыхала его, я сходила с ума. Когда мои ноги лежали на его коленях, а его полутвердый член дразнил мою киску, все мое тело дрожало. Ему даже не нужно было прикасаться ко мне или быть внутри меня. Я просто хотела, чтобы он был рядом, достаточно близко, чтобы чувствовать биение его сердца напротив моего, достаточно близко, чтобы наши души потянулись друг к другу. Ничто не могло сравниться с этим.

Я думала, что было больно, когда его впервые вырвали из моей жизни. Но это было ничто по сравнению с той болью, которую, я знала, я почувствую, когда мне придется снова оставить его.

Глава

Линкольн

Я наказал Лирику тем же способом, что и всегда, когда она думала, что может отдать то, что принадлежит мне по праву. Я трахал ее рот без всякой жалости, а потом наполнил ее таким количеством спермы, что она несколько дней будет чувствовать меня на вкус. А потом я провел остаток ночи, прижимая ее к себе и гладя по волосам, пока она рассказывала мне все. Все. Она открыла свою душу и выложила ее там, разбитую и обнаженную. То, как они взяли ее. Блядь. Когда она говорила о том, как они ее брали, меня просто разрывало на части. Мне пришлось попробовать ее губы на вкус, чтобы унять жжение слов.

Я должен был стараться больше. Я должен был раньше понять, что что-то не так. Я буду жить с этим чувством вины до конца своих дней.

Но теперь она была здесь, и я собирался провести каждый день с этого момента и до вечности, заглаживая свою вину перед ней.

Она рассказала мне о браке, который на самом деле не был браком — слава богу, потому что я бы сжег весь этот чертов мир, если бы это было так. Но я все равно собирался это сделать, потому что мысль о том, что она может поделиться чем-то подобным, реальным или нет, с кем-то, кроме меня, разрывала меня изнутри.

Она рассказала мне о мужчине, который пытался напасть на нее, но в итоге умер. Если что и удерживало меня от того, чтобы оторвать член Грея Ван Дорена, так это тот факт, что он спас ее той ночью.

Она рассказала мне о визитах Каспиана и о том, что только это и добрая женщина по имени миссис Мактавиш помогли ей сохранить рассудок.

Но только когда она рассказала мне о том дерьме, которое они заставили ее сделать в брачную ночь, я сломался. Неважно, что говорила Лирика, как сильно она его защищала. Не имело значения, что он защитил ее от этого куска дерьма, монстра. Грей взял то, что она не была готова отдать. Она сказала, что у него не было выбора, что он спасал ее от судьбы, худшей, чем он сам. Мне было плевать на обстоятельства. Он взял то, что ему не принадлежало.

Она была моей. Ее киска была моей. Адреналин, который хлынул в меня в ночь боя, был ничто по сравнению с тем, что я чувствовал, зная, что кто-то другой был внутри нее. Мне потребовалось все, что у меня было, чтобы не пойти туда и не прирезать этого ублюдка во сне.

И мой собственный отец был там. Я поклялся Богом, что как только вернусь домой, заставлю этого ублюдка пожалеть.

Киптон Донахью был мертв. А что касается остальных, то им лучше надеяться, что Бог проявит к ним милосердие, потому что я точно не буду.

Лирика пыталась дать мне оправдания и объяснения, почему Грей был таким, каким он был, но все, что я слышал, это пульс, пульсирующий в моих барабанных перепонках. Все, что я чувствовал, — это ярость, которая стала мне так близка за эти годы.

Я сел и чуть не слетел с кровати, но она прижала руку к моей груди.

— Куда ты идешь?

— Чтобы закончить то, что я начал на пляже. — Может быть, даже убить его на этот раз.

Она забралась на меня сверху, облокотившись на мое тело и направляя мой член в свою сладкую киску. — Почему бы нам не закончить это вместо этого?

Блядь. Как я мог спорить с этим? Ни одно чувство в мире не сравнится с этим — ни одно. Она опустилась до конца и крепко сжала меня. Я приподнялся и взял ее сосок между зубами, а мои руки впились в ее бедра и повалили ее на меня, сильнее, быстрее, пока слова не были забыты, а единственными звуками остались ее сладкие стоны и шлепки плоти о плоть.

Перевод группы : https://t.me/ecstasybooks

***

На следующий день я наблюдал за ней издалека, когда она стояла рядом с моей сестрой у алтаря. Чертово совершенство в нежно-розовом платье с цветами в волосах. Однажды она будет стоять у алтаря на нашей собственной свадьбе, а я буду стоять перед ней и говорить всему гребаному миру, что она принадлежит мне. И это будет не какая-то хреновая церемония, чтобы успокоить Братство. Нет. Это будет по-настоящему. Мы скрепим это кровью, как это сделали моя сестра и Каспиан, и никто, ни Бог, ни сам дьявол, не сможет разрушить это.

Через несколько часов мы все переоделись в обычную одежду и стояли на причале, никто из нас не был готов прощаться. Я был на воде с самого раннего детства. Я умел управлять лодкой еще до того, как научился ходить. Именно поэтому Каспиан поручил мне доставить Лирику, Грея и миниатюрную женщину с добрыми глазами, известную как миссис Мактавиш, на соседний остров. Не то чтобы у него был выбор. Я ехал независимо от этого.

Двадцать четыре часа. Это было то, что Грей дал ей с нами. Самодовольный ублюдок.

— Разве вы двое не должны быть в медовом месяце или что-то в этом роде? — спросил я Татум, когда она обнимала Лирику.

— Мне не нужно ехать на дорогостоящий курорт, чтобы трахнуть свою жену, — вклинился Каспиан.

Я отмахнулась от его слов, потому что меньше всего мне хотелось представлять себе мою сестру, склонившуюся перед ним. Я уже был травмирован окончанием их свадебной церемонии. С каких это пор моей сестре нравится, когда за ней гоняются? Что это было за дерьмо?

— Они во всем разберутся. Мы вернем тебя, — сказала Татум, и Лирика кивнула.

Она так старалась казаться сильной. Моим маленьким бойцом. Но я знал, что это разрывает ее изнутри. Я видел это в ее глазах.

Чертовски верно, что мы собирались все выяснить. Но она полагалась на Каспиана и Чендлера. У меня был свой план.

С воды подул ветерок, развевая мои волосы на лбу. Я зачесал их назад, затем помог миссис Мактавиш подняться на борт, пока Лирика прощалась с Татум.

К черту Грея. Этот засранец мог бы и сам себе помочь. Если повезет, он споткнется и упадет в океан. Мне было все равно, что говорит Лирика. Я не доверял ему. Он был одним из них.

Он наклонился и прошептал что-то на ухо Каспиану, заставив его кивнуть в ответ. Затем он поднялся по ступенькам и вошел в лодку. Я усмехнулся над синяком на его щеке и носу, который портил его красивое мальчишеское лицо.

Лирика обняла Каспиана и Чендлера на прощание. Чендлер позволил своему прикосновению задержаться чуть дольше и с ухмылкой посмотрел на меня через плечо. Этому засранцу повезло, что я потратил всю свою энергию на то, чтобы трахать Лирику до восхода солнца.

Я сузил глаза и схватил ее за задницу, потому что это была моя задница. Она вскочила и вырвалась из его рук. Я подмигнул ему, а потом сунул зубочистку в рот. Шах и мат, ублюдок.

Лирика шлепнула меня по плечу, но держала меня за руку, пока я помогал ей подняться на борт.

— Позаботься о моей лодке, — крикнул Каспиан, когда мы отчалили от причала.

— Ты волнуйся о моей сестре, а я буду волноваться о твоей лодке.

Поездка до следующего острова была недолгой — минут тридцать, не больше. Грей прислонился к поручню, сложив руки на груди, и следил за каждым движением Лирики. Миссис Мактавиш сидела на носу, делая вид, что читает книгу, но большую часть времени я чувствовал на себе ее взгляд.

Новость: я не тот парень, который похитил другого человека.

Лирика стояла позади меня у руля, обхватив руками мою талию и положив голову мне на спину. Лодка покачивалась на воде, разбивая волны гребнями на носу.

— Как ты думаешь, они смогут это сделать? — спросила она меня. Ее приятный голос был музыкой для моих ушей. Он вибрировал на моей спине до самых яиц.

На самом деле она спрашивала, думаю ли я, что она когда-нибудь увидит меня снова, увидит ли она кого-нибудь из нас снова.

— Да, — сказал я. Это был единственный ответ, который любой из нас мог принять.

Почти пять лет я ходил как оболочка человека. Появилась Лирика и вдохнула жизнь в пустоту. Она принесла свет в мою тьму. Ни один наркотик в мире не сравнится с тем кайфом, который я испытывал, когда был с ней. Она была всем и вся. Я не сделал много хорошего в своей жизни, но я готов умереть, чтобы сохранить ее. Все остальное не имело значения.

— Расскажи мне о театре, — сказала она, и это было похоже на один из тех разговоров с человеком, когда ты знаешь, что он умирает, и используешь свой голос, чтобы он держался.

Я улыбнулась и покачала головой, позволяя зубочистке покататься между зубами. — Нет. Я лучше покажу тебе.

Ее руки сжали меня сильнее. — Почему ты дерешься?

Потому что жизнь превратила меня в оружие.

— Потому что без нее у меня ничего не было. — Я вытащил зубочистку изо рта, затем повернулся, чтобы поцеловать ее в макушку. — До сих пор.

Впереди показалась береговая линия Барбадоса. Лодки всех цветов и размеров выстроились вдоль причалов на фоне красочных зданий, высоких пальм и зеленых холмов. Рай для кого-то. Для меня — кладбище, место, где любая надежда на будущее с ней умрет, как только она сойдет с этого судна. Не было ничего безмятежного в том, чтобы смотреть, как она уходит с ним. Я бы не стал делать чертовы фотографии и вспоминать об этом с нежностью.

Грей встал прямо и подошел к нам, когда я спустился на причал. Я ненавидел то, как он смотрел на Лирику, словно она была его защитой. Но это было не так.

— Готова? — спросил он ее.

Она опустила руки и подняла голову. Я тоже ненавидел это. Я уже чувствовал, как ее тепло исчезает изнутри меня. — Дашь мне минутку?

Он кивнул, затем посмотрел на меня. Как будто ей нужно было его разрешение.

Я оскалился в ответ. Ей ни хрена не нужно твое разрешение.

— Конечно, — сказал он. — Линкольн. — Он отстранил меня легким движением головы.

Миссис Мактавиш закрыла свою книгу и тепло улыбнулась мне. — Приятно было познакомиться.

— Да, мне тоже. — Я был бы более любезен, если бы женщина не дала понять, что болеет за Грея в этой поганой ситуации.

Я смотрел, как они переступают через корпус на причал, и ждал, пока они не окажутся на расстоянии слышимости. Нервное беспокойство нарастало внутри меня, накручивая меня все сильнее и сильнее. Мой пульс участился.

Лирика шагнула ближе ко мне, обхватив руками мою талию сбоку. — Это не навсегда. Они найдут способ...

Я прервал ее. — Подожди.

Она посмотрела на меня расширенными глазами. — Что?

— Просто. Держись. Блядь.

А потом я перевел лодку на задний ход и взлетел.

Глава

Лирика

Вернувшись на берег, миссис Мактавиш начала бежать к краю дока, но Грей протянул руку, чтобы остановить ее. Его спокойствие всегда нервировало, но в этот раз оно вызвало дрожь в моем позвоночнике.

Я ударила Линкольна по груди. — Что ты делаешь?

Он не сдвинулся с места.

Паника затопила мои чувства. Меня украли у человека, который украл меня первым. Но в отличие от прошлого раза, этот человек точно знал, где меня найти. Он знал все.

Я запустила пальцы в корни волос и уставилась на причал, который удалялся все дальше и дальше, пока не превратился в сплошное пятно. — Отвечай! — Я снова ударила его, на этот раз по крепкому бицепсу. — Какого хрена ты делаешь, Линкольн?

Он смотрел на океан перед нами, сосредоточенный и решительный. Кроме сгибания и разгибания челюсти, не было никаких признаков того, что все это на него повлияло.

— Ты только что похоронил нас обоих! — Слова вырвались из моего горла, пересохшего от крика.

Если кто-то убил Киптона, такого сильного, каким он был... если его смерть не была случайностью... неизвестно, что они сделают с нами. Если только этим кем-то не был Грей. Грей никогда бы не причинил мне вреда.

Но я не могла сказать того же о Линкольне. Он чуть не убил Линкольна на пляже голыми руками.

Снова тишина.

Он вцепился в руль и смотрел вперед, пока мы не оказались в глуши, окруженной бесконечной синевой. Затем он что-то сделал с дросселем и передачей, заставив лодку замедлиться, пока она не остановилась.

Линкольн развернулся и бросился вперед, остановившись в нескольких сантиметрах от моего лица. — Ты думаешь, я просто так отпущу тебя? Что я позволю ему снова забрать тебя? — Его грудь вздымалась с каждым словом, звучащим с отчаянием. — Что я позволю ему снова причинить тебе боль?

Линкольн считал, что то, что произошло с Греем, было изнасилованием.

Я не соглашалась.

То, что чуть не случилось со мной в том коттедже, было бы изнасилованием. Моя ночь с Греем и близко к этому не стояла.

Я знала, что секс с Греем неизбежен. Он сказал мне об этом за несколько недель до того, как это случилось. Я планировала его. Я ждала его. И когда он наконец наступил, я была готова к нему. Знание того, что это причиняет боль и Грею, что, если бы у него был выбор, этого бы никогда не случилось, сняло часть неприятных эмоций. Для меня это было просто трагическое столкновение двух людей, борющихся за одну цель — держать этих мужчин подальше от меня.

Может быть, я ошибалась. Может быть, я была в большем дерьме, чем думала.

— Ты не знаешь их так, как я, детка. Ты не знаешь, на что они способны. Я видел это, — сказал Линкольн. Что-то промелькнуло в его глазах — страх, гнев, паника — все вышеперечисленное. Это было дико и ужасающе. Я действительно знала, на что они способны. — Я, блядь, видел это. — Он понизил голос и сделал шаг назад. — И я не могу этого не видеть. Но теперь каждый раз, когда воспоминания проносятся в моей голове, я вижу твое лицо. Это ты висишь на том дереве.

Висящий на дереве? О, Линкольн. Через что, блядь, они тебя заставили пройти? Что бы он ни увидел, это было намного хуже того, через что пришлось пройти мне.

Я подавила собственные эмоции и сосредоточилась на нем. Медленными, осторожными шагами я сократила расстояние, которое он создал между нами. Моя рука обхватила изгиб его челюсти. Я говорила мягко, приближая свои губы к его губам, словно укрощая дикого зверя. — Я здесь. И я обещаю не подходить к деревьям. — Я улыбнулась, хотя мое сердце чувствовало себя так, словно я пробежала марафон.

— Я сделаю все, что потребуется, чтобы ты была в безопасности. — Его голос был спокойным, ровным и, честно говоря, немного пугающим.

— Я знаю, что ты сделаешь это.

***

В доме Татум Чендлер был на заднем дворике, стоя за грилем для барбекю. Облака дыма поднимались вместе с пламенем, а мясо шипело на раскаленной металлической решетке.

Он откинул голову назад и рассмеялся, когда я подошла, держа за руку Линкольна. — Я, блядь, знал.

Линкольн хрипел. — Ни хрена ты не знал.

Чендлер указал на гриль щипцами из нержавеющей стали. — Нет? Почему, по-твоему, я приготовил пять стейков?

— Потому что ты большой голодный ублюдок? — Линкольн ответил, не дожидаясь ответа, открыл дверь и провел меня внутрь.

Каспиан лежал на диване с Татум между ног. Он перевел взгляд с телевизора на нас, затем покачал головой. — Из всего импульсивного дерьма, которое ты натворил, я думаю, это самое худшее.

В кои-то веки я с ним согласилась.

Линкольн перекинул руку через мое плечо и притянул меня к себе. — Я должен обеспечить ее безопасность. Я сделаю все, что потребуется. Ты, как никто другой, должен это понимать.

Каспиан посмотрел вниз на Татум, а затем снова встретил взгляд Линкольна. — Да. Я понимаю. — Он испустил долгий вздох. — Черт. — Он подтолкнул Татум, чтобы та села и встал с дивана. — Пойдем со мной, — сказал он Линкольну. Затем он постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание Чендлера. — Я нашел кое-что прошлой ночью, что может помочь.

Так это всё? Они собирались просто поощрять Линкольна? Придумать какой-то дьявольский план, чтобы мы все исчезли и жили на этом острове?

От всего этого у меня разболелась голова.

Я опустилась на диван рядом с Татум, подтолкнув ее плечом. — Спорим, ты думала, что избавилась от меня.

Она протянула мне наполовину съеденный пакетик арахисовых конфет M&Ms. — Ты никуда не уходила.

Татум не ела арахисовые конфеты. А я ела. Видя ее сейчас, сидящую здесь, сразу после моего ухода, с моими любимыми конфетами на коленях, мое сердце разрывалось. Все это время, все эти годы она носила частичку меня с собой, как только могла. Я никуда не уходила.

Крепись, солдат. Не плачь, мать твою.

— Если ты скажешь мне, что у тебя есть Dr Pepper, я, возможно, поцелую тебя в губы.

— Ну... — она поставила на паузу фильм, который они смотрели. Джон Уик, судя по всему. Он напомнил мне Грея — спокойный, разбитый и опасный. Затем она вскочила с дивана и направилась на кухню. — Похоже, сегодня нам обеим повезло. — Затем она подмигнула мне и открыла холодильник.

Я опустилась обратно на подушки и положила в рот зеленый M&M.

Татум опустилась рядом со мной и протянула мне Dr Pepper. — Я подумала, что это будет странно..., — она потянула за алюминиевую закладку, открыв банку с шипением газированной воды. — ...видеть тебя с моим братом.

Я открыла банку и сделала глоток, позволяя холодной шипучке успокоить мое горло. Ничто не могло сравниться с этим ощущением. — Правда?

Она улыбнулась и откинулась на подушку. — Не совсем. — Ее ярко-голубые глаза сверкали. Это была Татум, которой мне так не хватало. Она все еще была там. Просто жизнь изменила ее так же, как изменила меня. — На самом деле это мило. Вы хорошо смотритесь вместе. Он совсем другой Линкольн, когда он с тобой.

— Надеюсь, это хорошо.

Она взяла напиток, затем украла M&M и положила его в рот. — Это очень хорошо.

Остаток времени мы провели за разговорами о ее жизни на острове и о том, почему они с Каспианом уехали из Нью-Йорка. Я рассказала ей о его визитах ко мне в Шотландию и о том, что они были единственным, за что я могла держаться большую часть времени.

Я знала, что Грей найдет меня. Это был лишь вопрос времени. И я знала, что остальные члены Братства не отстанут от него. Но пока что я собирался наслаждаться тем, что снова чувствую себя нормальным человеком, даже если не было никакой возможности, что это продлится долго.

Глава

Линкольн

Кабинет Каспиана был похож на центр управления НАСА. У него было три стола, сдвинутых вместе, чтобы образовать подкову в центре комнаты с компьютерными мониторами и другим оборудованием, установленным на поверхности. Окон не было, а стены, по его словам, были звуконепроницаемыми.

— Что это за хрень? — Я подошел к одному из мониторов, на котором отображалась активность чьего-то банковского счета.

— Ни к чему не прикасайся, — сказал Каспиан.

Я взглянул на другие экраны. Некоторые из них показывали различные новостные статьи. Некоторые из них показывали прямую видеотрансляцию. — Что. Блядь. Это. Такое? — Я знал, что Каспиан выполнял миссию по уничтожению Братства, но это было дерьмо следующего уровня.

Он сел в кожаное кресло. — Это правда, и я использую ее как оружие. — Он указал на диван по другую сторону стола. — Возможно, ты захочешь присесть для продолжения.

***

Прошлой ночью я узнал о своем отце и его поганом тайном обществе больше, чем хотел. Я думал, что то дерьмо в Роще было плохим. Это было только начало.

Каспиан признался, что это он убил своего отца. Он выстрелил ему в голову и обставил это как самоубийство. Что-то в этом заставило меня гордиться тем, что именно этот человек потратил свою жизнь на заботу о моей сестре. Я знал, что она всегда будет в безопасности. Я хотел быть таким для Лирики.

Я собирался стать таким для Лирики.

Киптон Донахью, вероятно, сейчас находился в аду, сражаясь с дьяволом за свой трон. Я знал еще одного, который не отставал от него. Такими темпами мы могли бы уничтожить Братство за несколько месяцев.

Сегодня утром мы вместе с Чендлером на частном самолете вылетели обратно в Нью-Йорк. У этого ублюдка было больше связей, чем в центре Delta.

Лирика не сомкнула глаз прошлой ночью... и не только потому, что я почти всю ночь держал язык во всех ее маленьких дырочках. Она вздрагивала от каждого шума. Она заставила нас пригнуться в машине, пока мы не доехали до аэропорта, и настояла на том, чтобы мы все надели одну из толстовок Чендлера и спрятали свои лица. Поездка от аэропорта Кеннеди до моего театрального лофта была ничуть не лучше. Любой, кто смотрел на нее, мог подумать, что она беглянка. Наверное, в каком-то смысле так оно и было. Она была пленницей, и я освободил ее.

В театре было темно и тихо, когда я вел ее по центральному проходу к лестнице.

Ее глаза блуждали от сидений к картинам на стенах и к балкону. — Это? Все это твое?

Я потянул ее за руку, готовый отвести ее домой. Да. Домой. Потому что теперь, когда она вернулась ко мне, я сжег бы заживо ублюдка, если бы он снова попытался забрать ее у меня. — Наше. Все это наше.

Ее дыхание сбилось, и я улыбнулся. Да, детка. Теперь ты застряла со мной.

Мы остановились прямо перед моей дверью.

Лирика сжала мою руку. — Он придет за мной. И даже если не придет, придут они.

Они. Братство. Мой отец. Грей.

Пошли они. К черту их всех.

После того, что Каспиан показал мне и Чендлеру прошлой ночью, я никого к ней и близко не подпускал. Чендлер сделал несколько телефонных звонков, прежде чем мы покинули остров. Все, что мне нужно было сделать, это обеспечить безопасность Лирики, пока все это будет происходить, и нигде не было безопаснее, чем с человеком, который готов убить мужчину только за то, что тот не так на нее посмотрел.

— Если они настолько глупы, чтобы появиться здесь, я буду готов к этому. — Я ввел код и услышал, как тут же повернулся замок. Люцифер ждал по другую сторону двери, как только я толкнул ее.

Я потрепал его по макушке. — Привет, здоровяк. Смотри, кого я привел домой. — Он посмотрел на Лирику, которая застыла на месте при виде его. Я хихикнул. — Лирика, познакомься с Люцифером.

— Ты назвал свою собаку в честь Сатаны? — Ее глаза расширились. — Он злой?

Только когда ему это нужно. Как я.

Он ткнулся носом в ее ногу, чтобы поздороваться, что было совсем не по-сатанински. Это только что принесло ему дополнительный стейк на ужин.

— Полегче, приятель. Она моя. — Я взглянул на Лирику и подмигнул. — Думаю, ты ему нравишься. — Затем я наклонился и прикусил зубами ее подбородок, наблюдая, как мурашки бегут по ее коже. — У него хороший вкус.

Она стянула толстовку через голову и положила ее на спинку стула, обнажив кусочек кожи между верхом юбки и тем местом, где футболка задралась вверх.

Черт.

Я хотел провести языком по этой коже.

Она оглядела кирпичные стены, деревянные полы и открытые воздуховоды. Окна обычно создавали ощущение легкости и свежести, но я задернул тяжелые черные шторы, пока меня не было.

Что-то на кухонном острове привлекло мое внимание как раз перед тем, как Лирика посмотрела в ту сторону.

Черт.

Дьюс зашел, чтобы присмотреть за Люцифером, пока меня не было, и благодаря своей привычке держать дерьмо там, где оно должно быть, подобрал весь мусор, который я оставил. Но я пригрозил ему жизнью, если он хоть пальцем тронет мою заначку, и, конечно же, прямо посреди столешницы из черного гранита лежали пакетик «Перков» и восьмерка (прим. Шар судьбы, который выдает ответы «да», «нет» и т.д). Единственный раз, когда этот ублюдок действительно послушал меня, был именно сейчас.

— Черт, подожди. — Я бросился на кухню и схватил мусорное ведро. Я поставил его на край стойки, затем провел рукой по гладкой поверхности, вытряхивая все содержимое в мусорное ведро.

Лирика схватила меня за предплечье. — Я знаю тебя, Линк. Помнишь? — Ее большие голубые глаза смотрели на меня. — Мне это может не нравиться, но ты не должен прятаться от меня.

— Я не хочу, чтобы это дерьмо было рядом с тобой. Я не повторю эту ошибку. — Я отпустил мусорное ведро, позволив ему упасть на пол с металлическим стуком.

Она убрала мои волосы со лба. — Единственная ошибка, которую ты совершил, — это то, что ты думал, что это нормально — подносить это дерьмо к моему телу. На этом твоя вина заканчивается. Не ты забрал мою жизнь.

— Теперь я это знаю, но четыре с половиной года... четыре с половиной долбаных года, птичка... — Четыре с половиной года чувство вины, как опухоль, убивало меня медленно, мучительно. Я кормил его таблетками и кокаином, поливал алкоголем, пока оно не расцвело в безрассудство, которое я желал убить.

— Я знаю. — Она погладила меня по лицу, и я откликнулся на ее прикосновение — прикосновение, которое успокоило моих демонов, как ничто другое. Точно так же, как это было вчера на лодке, когда я думал о том, что могло с ней случиться, что может случиться с ней, если она вернется. — Я знаю.

Я повернул кран на кухонной раковине и вылил горсть мыла на ладонь. Я ни в коем случае не должен был прикасаться к ней грязными руками. А я, черт возьми, прикасался к ней. Прошло целых шесть часов с тех пор, как я прикасался к ней. Я мечтал, чтобы она была здесь вот так, чтобы услышать ее стоны, отражающиеся от этих стен, слишком много раз, чтобы ждать еще дольше.

Она запрыгнула на столешницу и смотрела, как я смазываю руки. Ее язык высунулся и смочил нижнюю губу. Эта гребаная губа блестела от ее слюны — она умоляла, чтобы мой рот сосал, кусал и царапал ее, а затем покрывал моей спермой.

Блядь.

Мой взгляд просканировал ее тело от загорелых голых ног до короткой желтой юбки с рюшами и до того, как ее соски проглядывали сквозь тонкую белую рубашку. Я хотел испачкать эту рубашку до блеска. Вот так она была в моих венах сильнее, чем когда-либо могли быть наркотики.

На моих губах появилась медленная ухмылка. Я подставил руки под воду, а затем набрал в них еще одну порцию пенистого мыла. Лирика смотрела на меня, ее губы разошлись, а глаза потемнели. Мне нравилось, когда она смотрела на меня так — невинное лицо с грязными мыслями. Мне это чертовски нравилось.

Я намылил руки, пока они не покрылись пеной, а затем провел ими вверх и вниз по ее голым бедрам.

Она проглотила дрожащий вздох. — Что ты делаешь?

— Все, что, блядь, захочу.

Мои руки проследовали дальше по ее бедрам, раздвигая ее ноги и покрывая ее кожу мылом по мере продвижения. Я наклонился вперед и прикусил ее сосок через хлопковую рубашку. Она откинула голову назад и застонала. Черт, этот звук. Я был под кайфом от нее. Каждый звук, который она издавала отныне и навсегда, принадлежал мне. Это были мои хныканья. Мои стоны.

Я поглаживал ее бедра изнутри вверх и вниз, сильнее, глубже погружая кончики пальцев. Я хотел оставить на ней следы, синяки. Я хотел, чтобы по всей ее коже были напоминания обо мне.

Я прикусил ее второй сосок, и сладкий звук еще одного стона наполнил комнату. Боже, я мог бы слушать этот звук вечно.

— Здесь никого нет, детка. Ты больше не должна молчать. — Я заставлю тебя кричать.

Я намочил руки и снова намылил их. На этот раз я провел ими по ее бокам, под рубашкой, к ее идеальным сиськам. — Сними это.

Она подняла рубашку через голову, затем расстегнула лифчик и сняла его тоже.

Ее сиськи были идеальными, полными и умоляли, чтобы мой член снова поставил на них синяки. Мои руки скользнули вверх по ее бокам и к ее грудям. Мой рот тут же начал наполняться слюной. Блядь. Эта женщина была моей погибелью. Я покрывал ее тело грязью, проникая кончиками пальцев под пояс ее юбки, пока ее тело не стало биться о столешницу и мои руки. Боже, это было сексуально. Я вернулся к ее бедрам и провел большими пальцами по ее киске через ткань трусиков. Тонкая белая ткань обрисовала ее красивые, набухшие губы и влагу между ними. Боже, мне нравилось, как это выглядит.

— Уже такая чертовски мокрая.

Придыхательный стон. — Пожалуйста, Линкольн. — Она повернула бедра к моей руке.

У Лирики была такая манера умолять меня прикоснуться к ней глазами. Достаточно было одного взгляда, и я становился чертовски твердым. Но когда она использовала свое тело и это слово — это чертово слово — это было похоже на посещение церкви. То, как отражение витражей и отголоски чарующего хора заставляли некоторых людей чувствовать себя, точно так же я чувствовал себя, когда Лирика умоляла. Это было свято.

— Я хочу, чтобы ты кончила на моих пальцах, птичка. На моем языке. Я хочу чувствовать твой вкус каждый раз, когда облизываю губы, — сказал я, задирая юбку на талии и снимая с нее трусики. Затем я провел двумя пальцами по ее блестящей киске и обратно по шву между ее губами.

— Блядь, — задыхалась она, приподнимая бедра навстречу моей руке. Готова. Всегда так охуенно готова для меня. — Линкольн. — Она облизала губы, и я наклонился и взял их между зубами.

Лирика задыхалась, умоляла и почти теряла сознание от нужды. Мне нравилось видеть ее такой, безрассудной, без запретов, не трахающей ничего, кроме воздуха, своей жадной маленькой киской. Как будто я был ее наркотиком.

Мой взгляд нашел ее, горячий и жаждущий. — Ты будешь петь для меня. С моим ртом на твоей киске и моим пальцем в твоей заднице... ты будешь петь, блядь. — Я погладил ее киску, вводя средний палец внутрь.

— Я хочу почувствовать, как ты растягиваешься вокруг меня, увидеть, как ты примешь мой член... — Я провел еще одним пальцем по ее попке, слегка надавливая на тугую дырочку. — ...здесь. — Господи, от одной мысли об этом мой член стал таким твердым, что болел.

Я обхватил ее бедра и спустил ее со столешницы, ее кожа была липкой от моих прикосновений там, где высохло мыло.

Она запуталась пальцами в моих волосах и покачала головой. — Я не знаю, готова ли я к этому. — Ее взгляд упал на эрекцию, упирающуюся в мои черные треники, и она напряглась.

— Будешь. — Я закружил ее, а затем опустился на колени. Запах ее возбуждения довел меня до предела. Мускусный, но сладкий. Чертов афродизиак, как никакой другой. — Раздвинь ноги.

Она раздвинула.

Я провел ладонью по ее спине, заставляя ее перегнуться через стойку. Затем я обеими руками раздвинул ягодицы ее задницы. Ее голая киска блестела, умоляя меня попробовать ее на вкус. — Боже, как ты прекрасна в таком виде.

Я провел языком по ее щели спереди назад, прошелся по ее попке и вырвал из ее губ вздох. Такая мокрая. Так чертовски сладко. Она напряглась вокруг меня, и я обвел языком ее тугую дырочку, затем провел кончиком и погрузился внутрь. Она расслабилась и оттолкнулась с хныканьем, как я и знал. — Тебе это нравится, детка?

— Да. — Ее голос был низким и хрипловатым.

— Мне взять его так же, как ты брала мой?

— Бери. Это твое.

Мое.

Да, блядь, так оно и было.

Я откинулся назад и смотрел, как кончик моего пальца исчезает в ее тугой дырочке. Это был настоящий рай. Дразнить ее, наблюдать за ней, смаковать каждый стон и хныканье. Пока я не перестал терпеть. Я был как человек в пустыне, смотрящий на бассейн с водой. Я должен был попробовать.

Я взял ее клитор между губами. Потом зубами. Она снова застонала, и воздух наполнился громким шлепком, когда ее руки ударились о столешницу. Ничто не имело значения, кроме этого — ее. Я потерялся в ее вкусе, в ее стонах. Я поклонялся ее киске своим ртом и трахал ее задницу своим пальцем. Сначала медленно. Нежно.

Потом глубже.

И еще глубже. До самой костяшки.

Лизал. Сосал. Трахал. Поглощал.

Пока ее ноги не начали дрожать. Пока я не понял, что она вот-вот сорвется. Пока ее сладкие стоны не превратились в плотские крики. Тогда я отстранился и подул теплым дыханием на ее набухший клитор.

Она смотрела на меня сверху вниз, ее рот сделал идеальное — О. — Ее лицо раскраснелось, а дыхание было резким и тяжелым. — Боже, Линкольн.

Да, эта задница отлично примет мой член.

Я снова приблизил свое лицо к ее киске и просунул язык внутрь. Она издала громкий звук «Ннннннннн» и развалилась.

— Ты, блядь, ангел, когда кончаешь. — А я отправлялся прямиком в ад за то, что осквернил ее.

Слава Богу, мы были на кухне, и у меня под рукой было кокосовое масло. Прямо за мной, собственно говоря. Все, что мне нужно было сделать, это встать, открыть шкаф и взять его.

Она смотрела, как я стягиваю треники и смазываю член маслом. Медленные, уверенные движения. Ленивые. Как будто мое сердце не колотилось в груди. Ее дыхание сбилось, но она была полностью поглощена тем, что должно было произойти, наблюдением за происходящим.

Я провел своей скользкой рукой по ее попке, втирая масло в ее плоть, затем просунул пальцы в ее щель.

Она оттолкнулась от моей руки и издала стон.

Господи, эта женщина сводила меня с ума.

Другая моя рука работала с ее киской, потирая медленные круги вокруг ее клитора. Я закрыл пространство между нами, поместив свой член прямо между ее ягодицами. Ее тело напряглось, прижимаясь ко мне.

Я провел рукой по ее позвоночнику, наклонившись над ней. — Все хорошо, детка. Я держу тебя.

Мои бедра покачивались вперед-назад, легкий ритм вдоль ее щели, пока я продолжал дразнить ее клитор. Время от времени я останавливался и позволял толстому, пронзенному венцу легко войти в ее маленькую тугую попку. Она задыхалась каждый раз.

Это была медленная, устойчивая схема потирания клитора и дразнения задницы, и это заставило мои яйца напрячься так сильно, что я мог бы выпустить свой заряд на всю ее ебаную спину, даже не находясь внутри нее.

Она снова вжалась в меня, и это была охуенная игра.

Я обхватил ее затылок и вошел в нее — только кончиком.

— Линк... — Она схватилась за край стойки. — Блядь. Линкольн.

Я работал над ее клитором сильнее, быстрее. — Хочешь, чтобы я остановился?

Она покачала головой, задыхаясь, затем снова толкнулась в меня попкой.

Чеееерт.

— Это моя девочка, блядь. — Я скользнул глубже внутрь, еще на дюйм, и мне потребовалось все, чтобы не кончить. Так горячо. Так тесно. Господи.

Еще один дюйм.

Она задыхалась, издавая эти хныкающие звуки, которые стали моим новым пристрастием.

Я покачивал бедрами, трахая ее задницу медленно и плавно, осторожно, не доходя до самого корня, еще нет. Спокойно, но не грубо. И моя девочка принимала меня так, словно ее тело было создано для этого. Я переместил руку с ее клитора на киску, введя два пальца внутрь.

— Ты делаешь это так хорошо, детка. — Мои слова прерывались, в горле хрипело. — Ты хочешь еще?

— Пожалуйста. — Это был тихий, мягкий, нуждающийся звук, рвущийся из ее горла.

Пожалуйста. Это гребаное слово убивало меня каждый раз. Она была единственным человеком, который смотрел в глаза моим демонам и умолял о большем.

Я трахал сильнее, двигался быстрее. Каждый удар был мощным напоминанием о том, кому она принадлежит, о том, чей член она умоляет. Ревность и собственничество подстегивали мои толчки.

— Он трахал тебя здесь?

— Нет.

Я хотел вырвать из нее все его частички, стереть все следы, которые он когда-либо оставил на ее коже.

— Эта задница моя. — Я выгнул спину дугой и вошел в нее до основания. — Эта киска моя. — Я погрузил пальцы глубоко в ее киску. — Ты моя.

Она выкрикнула мое имя, когда ее тело задрожало подо мной, и, черт меня побери, если это не было самым прекрасным зрелищем, которое я когда-либо видел.

Чтобы доказать свою точку зрения, я вырвался и кончил с рычанием, на всю ее мягкую кожу, покрывая ее задницу и спину только мной. Всегда я.

Именно это, блядь, было причиной моей страсти к ней. Это было то, без чего я не мог обойтись.

Она оставалась так на мгновение, ее руки обхватили стойку, лицо и сиськи прижались к прохладному граниту, а глаза остекленели от вожделения.

Я поднял руку и аккуратно убрал волосы с ее лица. — Иди прими душ. Я собираюсь вывести Люцифера и сейчас приду. — Я любил вытирать ее почти так же сильно, как и пачкать.

***

За театром я огородил небольшую территорию и посадил траву. Ничего причудливого, просто зеленый участок двадцать на двадцать, без цветов и одно недавно посаженное дерево высотой едва ли десять футов. Он был неуместен посреди города и нигде не был достаточно большим, чтобы по нему мог бегать ротвейлер, но он был наш. Может быть, когда-нибудь у нас будет больше. Я мог бы продать театр и купить дом с кучей земли где-нибудь на севере штата. Я бы продавал страховку, а Лирика учила бы первый класс. У нас было бы двое-пятеро детей. Гребаный телевизионный ситком. И такой же скучный, как наблюдать за высыханием краски.

Блядь. Это.

Это была прекрасная жизнь... для кого-то другого. Не все созданы для этого дерьма.

Я знал, что хочу Лирику. Я знал, что не будет ни одного дня до конца моей жизни, чтобы я не хотел проснуться с ней рядом. Я знал, что убью любого, кто попытается отнять ее у меня.

Остальное просто должно было встать на свои места.

Как только мы вернулись в дом, Люцифер навострил уши, а в его горле раздалось низкое рычание. Я оглядел темноту, но не нашел ничего необычного. Пока мы не добрались до лестницы.

Мой отец прислонился к стене, засунув руки в карманы, с самодовольным выражением на лице. Я должен был догадаться. Люцифер никогда не ошибался.

Я остановился в нескольких футах перед ним. — Не помню, чтобы я тебя приглашал.

Он оттолкнулся от стены, затем провел руками по передней части своего сшитого на заказ костюма. — Когда твое имя стоит в договоре, приглашение не нужно.

Еще одна причина продать этого ублюдка.

Люцифер подпитался моей энергией — ненавистью и отвращением — и рысью направился к месту, где стоял мой отец. Он оскалил зубы и зарычал, и, клянусь Богом, папа чуть не наложил в штаны. С его лица исчезла вся краска. Его глаза стали широкими, как блюдца, когда он посмотрел на меня в поисках помощи. Мне потребовалось все, чтобы не рассмеяться.

Я позволил Люциферу еще раз зарычать, прежде чем вмешался. — Полегче, мальчик. — Затем я прищелкнул языком, подзывая его к себе. Как бы мне ни нравилось смотреть, как моя собака разрывает его на части, я хотел быть тем, кто это сделает.

Папа прочистил горло и расправил плечи. — Я знаю, что она там.

Я схватил свой член и сузил глаза. — Тебе нужно быть немного более конкретным.

Он стиснул зубы, вены на его шее напряглись от его слов. — Лирика, ты маленький засранец. Я знаю, что ты забрал ее у Грея Ван Дорена. Я не знаю, как ты ее нашел, но я знаю, что она здесь. Я видел по камерам, как ты вошел с ней.

Камеры? Какого хрена? В этом здании не было камер. Благодаря своим незаконным пристрастиям, я убедился в этом. Не было никакого способа узнать, кто вошел или кто вышел.

— Ты врешь насчет камер. Попробуй еще раз.

Он рассмеялся. — Ты забыл, что я владею зданием через дорогу? Да ладно, Линкольн. Ты же не думал, что я оставлю тебя совсем без присмотра?

Мать всех чертей.

Я не сдвинулся с места. Я держал свое лицо твердым, как камень, и контролировал дыхание. Не дайте ему понять, что вы у него в руках.

— Мы готовы заключить сделку... чтобы позволить тебе оставить ее у себя, — продолжал он, делая шаг ко мне.

Позволить мне оставить ее. Как будто она была гребаной бродягой, которого я нашел на улице.

Люцифер зарычал.

Я прижал руку к его макушке. Все в порядке. Я справлюсь. Я наклонила голову на одну сторону, глядя на него. — Лирика мертва. Или ты забыл?

— Хватит притворяться, маленькая дрянь. Я пытаюсь тебе помочь. — Теперь он кипел. На его лбу выступили бисеринки пота, а лицо покраснело. Его ноздри раздувались при каждом гневном вздохе.

Помочь мне? Он не помог мне ни одного дня в моей жизни. Он был болезнью. Нет. Чума. Он портил все, к чему прикасался.

Я похлопал его по плечу, хотя мне хотелось вырвать ему глотку. Тот, кто жил без демонов, никогда не поймет, какая сила нужна, чтобы держать их на расстоянии, чтобы управлять силой, которая хочет только разрушать. — Хороший разговор, папа. Может быть, в следующий раз не начинай пить так рано. — Я подмигнул ему и пошел к лестнице.

— Это единственный выход для тебя, — крикнул он мне вслед. — ... Для вас обоих. — Я повернулся, а он продолжил. — Она должна покинуть это здание в какой-то момент. Даже если она этого не сделает, это сделаешь ты. Ты не можешь следить за ней вечно, Линкольн. Как только она останется одна и без защиты, она будет у них. И то, что они с ней сделают, не будет красивым.

Он сказал — они, как будто он не был одним из них. Чертов лжец.

В голове промелькнули девушки в лесу, и сердце бешено забилось в груди.

— Все знают о твоих привычках, сынок. О твоем безрассудстве. Никто и глазом не моргнет, если с тобой что-то случится.

Да, все знали о моих привычках. Я не хоронил их в темноте и не прятал за фальшивыми улыбками, как это делал он. Он держал свои секреты под замком. Но не настолько крепко, чтобы Каспиан не смог их найти.

Я посмотрела на него. — Ты угрожаешь мне?

— Я пытаюсь помочь тебе!

А я собираюсь уничтожить тебя.

Люцифер снова зарычал, и на этот раз я не стал его останавливать.

— Мы закончили, — сказал я, а затем я перепрыгивал по две ступеньки по лестнице, не в силах достаточно быстро вернуться к Лирике.

Голос моего отца эхом прокатился по лестнице вслед за мной. — О, мы еще далеко не закончили.

Я подождал, пока вернулся в свой лофт и услышал, что душ все еще работает, прежде чем достал из кармана мобильный телефон и позвонил Чендлеру. Он ответил на первом же звонке.

Я глубоко вздохнул. — Время пришло.

Глава

Линкольн

Мои волосы были мокрыми от пота. Мои шорты промокли насквозь. Каждый вдох заставлял мои легкие гореть. Адреналин горел в моих венах, как электричество. Я перемещался по клетке вместе с Джоной, моим спарринг-партнером, а Лирика сидела на соседнем стуле и наблюдала. Я не спускал с нее глаз уже два дня. Свет в театре был выключен. Освещалась только клетка и соседние ряды сидений. Дьюс стоял на внешней стороне клетки рядом с тем местом, где сидела Лирика.

Двадцать процентов тренировок были умственными, а восемьдесят процентов — физическими. В реальном бою все было наоборот. В реальности именно ментальная сила выигрывала раунды. Сейчас я боролся и с тем, и с другим. С каждым ударом я видел лицо отца, слышал его слова, звучащие в моих ушах.

Никто и глазом не моргнет, если с тобой что-то случится.

Возможно, он был прав. А может, и нет.

Но я не хотел, чтобы он узнал об этом.

Чендлер и Каспиан все еще работали над планом, что делать с информацией, на которую мы наткнулись, пока были на острове. Я даже сыграл свою роль, проникнув в родительский дом и взломав папин компьютер. После многих лет, проведенных там в подростковом возрасте, я точно знал, как незаметно проникнуть в дом и в домашний офис отца.

Это был лишь вопрос времени, когда Карма получит свой кусок пирога. Была старая пословица: Пока лев не научится писать, каждая история будет прославлять охотника. Мы были львами, и у каждого из нас была чертовски интересная история. Я не мог дождаться, когда мир прочтет ее.

Острая боль в бедре в том месте, где нога Джона соприкоснулась с моей плотью, вернула меня в тот момент. Черт. Это должно было оставить синяк.

— Давай двойку, — позвал Дьюс из моего угла.

Мои удары были твердыми и всегда попадали в цель, но моя игра на земле была тем местом, где я получал их каждый гребаный раз. Я был мастером в том, чтобы заставлять мужчин отбивать чечетку.

Я прижал Джона к стенке клетки и уперся предплечьем ему в горло. Его колено попыталось ударить меня по почкам, но промахнулось. Я отпрянул назад и ударил его кулаком в живот. Он зажмурил глаза и выдохнул, покрыв мою руку своей слюной.

Драка была грязной игрой. Хорошо, что меня не тошнило.

Он вырвался из клетки только для того, чтобы я повалил его на землю и обхватил рукой его горло. Через пять секунд он постукивал по моему бедру.

— Черт, Хантингтон. Надеюсь, ты не будешь так душить свою девушку, — сказал Джон между приступами кашля, когда он сел. Он взглянул через мое плечо на Лирику и ухмыльнулся.

Я толкнул его обратно и прижал руку к его горлу. — Не беспокойся о том, что я делаю со своей девушкой, и я не буду выжимать из тебя жизнь прямо сейчас.

Его пальцы потянулись к моей руке. — Господи, брат. Это была шутка.

— Эй, Линк. Я принесла тебе воды, — раздался сзади меня приятный голос Лирики.

Буря, бушевавшая вокруг меня, улеглась, как только я услышал ее. Стук в ушах притупился до низкого гула. Я отпустил Джона и отступил к клетке, где с другой стороны стояла Лирика. Она закрутила крышку и поднесла бутылку к одному из отверстий в клетке. Я открыл рот и позволил прохладной жидкости успокоить мое пересохшее горло, когда Лирика налила ее внутрь. Часть жидкости пролилась и потекла по моему подбородку. К черту. Я позволил ей пролиться.

Ее взгляд упал на мои губы, затем на воду, капающую с моего подбородка на голую грудь. Ее дыхание сбилось, и в ее зеленых глазах промелькнула знакомая тьма. — Это было довольно горячо. — Она зажала нижнюю губу между зубами. — Сыро и по-животному.

Мой член запульсировал в чашечке, которую я был вынужден надеть. — Ты хочешь, чтобы я привел тебя сюда, детка? Прижал тебя к клетке и трахнул, как животное? — Я хотел этого — ее бедра вокруг моей талии и ее киска на моем члене. Ее горловые стоны, когда я бил ее об ограждение.

— Пожалуйста.

— Это слово. Я заставлю тебя кричать это гребаное слово.

Кто-то прочистил горло позади меня.

Я наклонил голову. Дьюс.

— Извините, что прерываю, но к вам пришел один человек. Он в костюме и говорит, что это важно.

— Ты узнал его имя?

— Да. Он сказал, что это Грей. Грей Ван Нечто. — Дьюс перевел взгляд с меня на Лирику и обратно на меня. — Он выглядит взбешенным.

Черт. Я знал, что это только вопрос времени, когда он найдет и нас.

Я провел рукой по лицу. — Скажи ему, чтобы пришел в клетку.

***

Грей прислонился одним бедром к театральному креслу, а я прислонился к внешней стороне клетки, держа Лирику под руку. Она отказалась идти наверх, как я ей велел. Я обязательно отшлепаю эту упрямую задницу позже. Пока же я прижал ее к себе, обняв за талию. Я вытер полотенцем пот со своего тела и провел им по влажным волосам. Дьюс и Джон ушли, как только я сказал им, что все в порядке. Хотя я знал, что Дьюс позвонит через пятнадцать минут, чтобы убедиться, что все действительно в порядке.

— Дай угадаю. Ты здесь, чтобы помочь. — Я все еще хотел отпиздить его за то, что он дотронулся до нее.

Грей выдержал мой взгляд, глядя на меня темно-синими глазами. — Ты импульсивный, безрассудный и нестабильный, как черт. Я ничем не могу тебе помочь. — Глаза Грея переместились с меня на Лирику. — Я пытаюсь спасти ее.

Спасти ее? Он был одним из них. Как, блядь, он собирался спасти ее? Это было похоже на то, как если бы змея сказала, что хочет спасти мышь. Грей Ван Дорен был гребаной змеей.

Я сжал челюсти. — Она не вернется к тебе.

— Ей и не нужно.

— Тогда почему ты здесь?

Он оттолкнулся от сиденья и расправил плечи. — Потому что Братство предлагает тебе сделку.

Он был не лучше моего отца. Я, блядь, знал, что он один из них.

Я отпил из бутылки с водой, которую дала мне Лирика. — Я уже слышал эту проповедь. Меня не интересует их спасение.

— Я хочу, чтобы ты боролся со мной.

Лирика напряглась от его слов.

— Простите?

— Я и ты. — Он указал на клетку. — Там. Победит тот, кто лучше.

Он никак не мог быть серьезным. Клетка была моим доменом.

Я посмотрел на его угольно-серый костюм, сшитый на заказ, и гладкую кожу и рассмеялся. Он выглядел так, будто пришел прямо из зала заседаний. В клетке он не продержался бы и одного раунда.

Его челюсть сгибалась и напрягалась. — Это была моя идея, и они пошли на это. Они хотели крови. Все варварское возбуждает их члены.

Я не был с этим не согласен. Я видел это своими глазами. Я также не был идиотом. Эти мужчины не удовлетворились бы пятью раундами простого пота и крови. Они хотели большего. Они всегда хотели большего. — В чем подвох?

— Я на твоей стороне, Линкольн. Я не плохой парень.

Ты изнасиловал мою девочку. Ты такой же плохой, как и они.

Я стиснул зубы. — Уловка.

Он засунул руки в карманы и вдохнул через нос. — Мы оба войдем, но один из нас не выйдет.

Вот оно — настоящее дело. Смерть. Они всегда говорили о смерти.

— Линкольн... — Лирика отстранилась от меня, чтобы посмотреть мне в глаза. — Я не позволю тебе сделать это.

Эти глаза. Этот взгляд. Черт. Она почти сломала меня. Но, возможно, Грей что-то напутал. Может быть, был выход. — Если я выиграю, мы с Лирикой оба уйдем?

— Да.

— А если ты выиграешь, что будет с Лирикой?

— Они не оставят то, что ты сделал, безнаказанным.

Боль пронзила мою грудь, когда я подумал о ее улыбке, о ее смехе, об этом чертовом взгляде широко раскрытых глаз и о лицах, которые она делала, когда кончала. Необходимость защитить ее превратилась в собственного демона, и я собирался дать ему коробок спичек и посмотреть, как он сожжет их мир.

Я сделал шаг к нему. — Ответь на гребаный вопрос, Грей. Что будет с Лирикой?

Он встретил мой взгляд, его уверенность была непоколебима. — Мы оба позаботимся о том, чтобы ты победил.

Я провел двумя руками по волосам, не веря в то, что услышал. Он никак не мог сказать то, о чем я подумал. — Ты собираешься проиграть бой?

— Я сказал тебе, что я здесь, чтобы спасти ее, и я серьезно.

Его слова не должны были скрутить мое сердце в груди. Я ненавидел его. Мне не составило труда убить его после того, что он сделал. Две минуты назад я хотел выколоть ему глаза за то, что он смотрел на Лирику. Но вот он принес себя в жертву. Ради нее. Ради нас.

Кто, блядь, был этот человек? Зачем он это сделал? Что это было для него?

Что ты скрываешь, Грей?

— Грей, — Лирика судорожно замотала головой. — Нет. — Она вскинула руки вверх и зарычала. Чертово рычание. — Это безумие. Я не позволю ни одному из вас сделать это.

— Милая птичка, — я схватил ее за руку и притянул к своей груди. — Похоже, у тебя нет выбора.

Я заставил себя дышать. Второй раз в жизни я собиралась уйти с кровью другого человека на руках.

Глава

Лирика

Если бы вы знали, что это может быть ваш последний день на Земле с любимым человеком, как бы вы его провели?

Мы с Линкольном провели его голыми — почти, за исключением приготовления пищи. Он сделал целый заказ на Instacart, и мы устроили тако-бар на его кухонном острове, с автоматом для маргариты для меня и шестью упаковками Corona для него.

Когда пришло время десерта, все ставки были сделаны. Он обмакнул палец в мороженое со вкусом банана и провел им по всему моему телу — вокруг твердых сосков, вниз к пупку, внутри пупка и между бедер. А затем он полакомился мной, как будто я была его последней едой.

Я сделала то же самое с ним, а потом мы не спеша смыли все это в душе.

Эти моменты с Линкольном были всем, о чем я когда-либо мечтала. Это было гораздо больше, чем украденные поцелуи в шкафах или поздние ночные визиты в мой пентхаус после того, как Татум ушла домой. Мы наконец-то смогли просто... быть. И благодаря жестокому чувству юмора судьбы, эти моменты могут быть всем, что мы когда-либо получим.

После душа он вытер меня полотенцем, а затем повел в свою спальню. — Закрой глаза и подними руки над головой. Есть кое-что, что я хочу тебе дать.

— Что? — Лучше бы это не было каким-то дерьмом вроде БДСМ-фиксации тела. Если я что-то и знала о Линкольне, так это то, что нужно ожидать неожиданного.

— Ты слышала меня. — Он поднял мои руки над головой, а затем наклонился, чтобы укусить мой открытый сосок.

— Какого хрена, Линк?

Он изогнул бровь. — Ты не слушала.

Я закатила глаза, а затем плотно закрыла их. Прохладный воздух заставил мою кожу задрожать, затем я почувствовала мягкую ткань на своих руках, затем вниз по рукам и по телу.

— Теперь ты можешь посмотреть.

Я посмотрела вниз на белую футболку, которая теперь прикрывала мою грудь, и мое сердце упало в желудок. — Линкольн...

Он стоял передо мной, молча, его глаза были чудесно-зелеными с оттенками коричневого, как лес. Тлеющие и в то же время игривые. Его взгляд опустился на мой рот, затем медленно, лениво поднялся к моим глазам, когда он облизнул губы.

— Ты мне нравишься в этой рубашке, птичка. — Его голос был жестким и грубым, как будто словам пришлось пробивать себе путь сквозь эмоции, чтобы вырваться наружу.

В ту ночь в своей комнате, с которой все началось, он разорвал мою любимую футболку пополам. Папа купил ее мне, потому что, когда я была маленькой, я смотрела Грязные танцы на повторе, потому что... Джонни. Видимо, я всегда была неравнодушна к плохим парням. Однажды папа принес домой белую футболку с надписью Nobody puts Baby in a corner. Я носила ее везде, даже когда она стала мне мала — это объясняет, почему мои соски проступали сквозь ткань в тот вечер. Я делала это не для того, чтобы дразнить его, но я была рада, что это произошло.

А Линкольн только что надел точно такую же через голову. Как?

Когда?

Он не отходил от меня с тех пор, как мы вернулись от Татум. Что означало... О Боже. Мое дыхание перехватило от комка в горле. Сердце колотилось и болело, каждый глоток обжигал, а слезы застилали глаза. Он превратил свои воспоминания в физическое напоминание обо мне, так же как я сделала это с его фотографиями в моем телефоне. Мы переплели нашу душевную боль в нити надежды, что-то осязаемое, что-то реальное. Он впускал меня внутрь, давая мне крошечный проблеск своего горя, говоря мне, что он никогда не отпускал меня.

— Как ты думаешь, ты сможешь пережить эту ночь, не разорвав ее в клочья? — спросила я, потому что не хотела терять ни секунды на грусть. Мы не могли пройти через это снова — ни один из нас этого не переживет. Боль уничтожила бы нас обоих.

Он схватил меня за задницу и приподнял. — Единственное, что я буду рвать сегодня вечером, это твоя киска. Думаешь, ты сможешь это выдержать?

Я обхватила ногами его талию. — Почему бы тебе не попробовать меня и не узнать? — Затем я наклонилась и взяла его губы между зубами.

Он зарылся лицом в мои волосы и вдыхал их, пока вел меня к кровати, а затем уложил на нее.

Линкольн стоял на краю кровати, возвышаясь надо мной, его темный взгляд был устремлен на меня. — Покажи мне, что я делаю с тобой. — Он наклонился и взял мои колени в свои руки, медленно и мучительно медленно раздвигая их. — Покажи мне, что я делаю с этой сладкой маленькой киской.

Чистый голод свернулся вокруг его слов. Осознание того, что я сделала это с ним, сделала его таким, и того, что он сделает с моим телом из-за этого, воспламенило меня.

Я хотела большего. Больше этого взгляда. Больше этих слов. Больше его одобрения.

Моя рука скользнула между бедер, и пальцы раздвинули мои губы, оставляя меня открытой и полностью обнаженной перед ним.

Его руки двинулись вниз по моим бедрам, раздвигая меня все шире. Что-то дикое эхом отдавалось в его груди, низкое и глубокое. Его глаза не отрывались от моей киски, пока он забирался между моих ног. Он поднес руки к моей заднице, крепко сжимая горсть плоти. Его твердый как сталь и толстый член дразнил мой вход.

Я прогнула спину и выгнулась дугой, бесстыдно потираясь об его эрекцию так же, как в ту ночь в его комнате. Пожалуйста. Тепло расцвело по всей моей коже, распространяясь по венам, как лесной пожар. Еще. Мне нужно было больше.

— Так чертовски сексуально, — сказал он, покачивая бедрами вперед-назад, скользя членом по моей щели.

Я уже была там, на грани наслаждения. Оно горело, нарастало и бурлило, пока я почти не могла больше терпеть. — Линкольн, пожалуйста.

Он заключил меня в объятия. А потом он был там. Внутри меня. Растягивая меня. Заполняя меня. Владея мной с каждым порочным толчком.

Он наклонился и провел языком по моей шее к уху. — Ты создана для меня. — Его зубы прикусили край моей челюсти. Затем мои губы. И горло. С каждым толчком его бедер он отмечал меня. — Кончай на мой член, детка. Накрой меня собой. — Он прижал тазовую кость к моему клитору, и я разбилась.

Я разлетелась на осколки. Волны наслаждения, ослепительные и интенсивные, прокатились по мне.

— Закричи для меня, птичка.

И я закричала.

Затем он потянулся к моим рукам, сцепил наши пальцы вместе и с рычанием кончил.

Линкольн перекатился на спину, положив одну руку за голову, а другой притянул меня к своей груди. Мы оба смотрели в потолок, казалось, часами, когда наконец он нарушил тишину.

— Я люблю тебя. — Он не отрывал взгляда от потолка, но его сердце бешено билось о мою голову на его груди. — Я должен был сказать это тогда. — Он сглотнул. — Мне просто нужно было, чтобы ты знала это сейчас.

Я сделала вдох, так как слезы затуманили мое зрение.

Он любил меня.

Я всегда это чувствовала — или, по крайней мере, думала, что чувствовала, — но он никогда не произносил этих слов вслух. Меня захлестнула волна эмоций. Радость. Я много лет ждала, чтобы услышать эти слова из его уст. Печаль. Могло ли все быть иначе, если бы я знала? Отчаяние. Потому что это было похоже на извинение и немного на прощание.

Скажи это снова. Повторить тысячу раз.

Но я знала, что он этого не сделает.

Я должна была быть вне себя от счастья, но вместо этого мое сердце разрывалось на части.

Я подняла голову с его груди и посмотрела в его горящие глаза. — Я тоже тебя люблю.

Он тяжело сглотнул. — Ложись на спину. — Он наклонился надо мной, открыл верхний ящик своей тумбочки и достал черный маркер «шарпи». Он снял колпачок и поднес кончик к моему плечу. — Ты когда-нибудь задумывалась, как бы ты выглядела с татуировками?

Не совсем. Но мне нравилось, как они выглядят на нем.

— Ты рисуешь татуировки на моем теле?

Он пожал плечами и продолжил проводить кончиком пальца по моей коже.

— Ты можешь хотя бы сказать мне, что это такое? — Я наблюдала, как он создавал вихри и линии в тонких узорах. У него был дар. Мне стало интересно, создавал ли он свои татуировки сам. Полагаю, творчество было естественным побочным продуктом для того, чей ум никогда не спал.

Он лег на бок и оперся на один локоть. — Я еще не знаю. — Он продолжил путь по верхней части моей руки, остановился на локте, а затем поднялся обратно. — Ты доверяешь ему? — Он говорил о Грее. Это был слон в комнате с тех пор, как он посетил театр пять дней назад.

— Думаю, да. — Это был самый честный ответ, который я могла дать.

Линкольн написал линию римских цифр вдоль моей ключицы, затем продолжил вихри и узоры. Я изо всех сил старалась не шевелиться, пока мягкий кончик пальца щекотал мою кожу.

Его горячее дыхание обдавало мою плоть, когда он дул на чернила, чтобы они высохли. Мое тело инстинктивно дернулось, и он захихикал. — Проголодалась по моему члену так скоро?

Изголодалась.

— У нас вся ночь, детка. И вся оставшаяся жизнь после этого. — Он говорил так спокойно, так уверенно. Я хотела бы чувствовать то же самое.

Маркер провел по гребню моей груди и вокруг соска. — Я чуть не убил человека. — Он поднял на меня глаза, и мои легкие замерли, когда я увидела, как яркость в его глазах рассыпается и трескается, как лед на озере. Его рука перестала двигаться. — Это было во время драки. Я только что узнал... — Его слова оборвались, словно он потерял мысль. Он тяжело сглотнул, затем снова посмотрел на меня, положив подбородок мне на грудь. — Меня не было. Потерялся в темноте. Я чуть не свернул ему шею, и даже не понял этого. — Его голос был тихим, измученным.

Я смахнула волосы с его лба, затем положила ладонь ему на щеку. — Но ты не убил его.

— Я бы убил, если бы Дьюс не остановил меня.

Мое сердце заколотилось от сожаления в его глазах, которое притупило его искру.

— До того, как Грей решил стать благородным и все такое, я уже решил, что убью его. — Его голос был сырым, все эмоции выплеснулись наружу. — И, если завтра он передумает и попытается убить меня первым... — Его рот коснулся моих губ. — Не будет никакого Дьюса, чтобы остановить меня. На случай, если ты волнуешься. Если ты боишься. Я хочу, чтобы ты знала: я сделаю все, что потребуется, чтобы ты была в безопасности. — Он прижался своими губами к моим, жестоко и яростно. Он кусал, сосал и требовал мой рот, как будто он требовал мою душу. И я отдалась ему. Его сожалениям. В его гнев. В его боль. Его рука переместилась на сторону моего лица. Кончики его пальцев глубоко зарылись в мои волосы, и он прижал меня к себе, углубляя поцелуй и заставляя все мое тело пульсировать от потребности. Другая его рука пробежала по моему боку, задевая кожу. Мое тело покачивалось на его бедре, создавая трение там, где я жаждала его больше всего. Он зарычал мне в рот, и я почувствовала металлический привкус крови, когда он наконец разорвал поцелуй.

Линкольн провел большим пальцем по крови на моей губе, затем поднес его к своей, размазывая ее, прежде чем засунуть в рот. — Ты навсегда поселилась в моей душе.

Я посмотрела вниз на свою покрытую чернилами плоть и обнаружила розы, десятки из них, проросшие из колючих лоз и поглощенные пламенем.

Глава

Лирика

— Почему я не могу пойти? — спросила я, мои слова отскочили от закрытой двери.

Дверь в ванную медленно открылась, и оттуда вышел Линкольн. Его лицо было покрыто белой краской, а вокруг глаз размазалась черная краска. В углах были черные полосы, похожие на трещины. Или слезы. Его нос и щеки были покрыты той же черной краской, а над губами до самых ушей он нарисовал ряд улыбающихся, но зловещих зубов.

Мои губы разошлись, и внутри меня вспыхнул огонь. Этот мужчина был моим. Весь мой. То чувство собственничества, которое он испытывал ко мне, я испытывала к нему в той же степени. Я бы убила любого, кто причинил бы ему боль, кто даже прикоснулся бы к нему.

Его губы изогнулись, когда он взял мой подбородок между большим и указательным пальцами. — Я думаю, моей грязной девочке это нравится. — Его другая рука протянулась между моих бедер и коснулась моей киски. — Я думаю, ей это чертовски нравится.

Тепло и потребность закрутились в глубине моего живота, заставляя пульсировать мое ядро. На краткий миг борьба была забыта. Была только эта бесконечная, висцеральная нить, тянущая нас вместе, обжигающая, палящая, горящая с обоих концов.

Линкольн наклонился вперед так, что его губы коснулись раковины моего уха. — Тебе нравится, детка? — Его средний палец провел по моей мокрой складочке. — Тебе нравится, когда я освобождаю своих демонов? — Низкое рычание окутало его голос.

Да.

Люцифер зарычал, привлекая внимание Линкольна к двери. Через секунду раздалось легкое постукивание по дереву.

— Мне пора идти, Птичка. — Он провел пальцем по моим губам, и мое сердце подскочило к горлу. Нет.

Я схватила его вторую руку в свою, сглатывая боль в груди. — Если я побегу, ты побежишь со мной? — Я закрыла глаза и молча умоляла, чтобы все это было одним большим кошмаром, который пройдет, если я только смогу проснуться.

Пожалуйста. Боже. Судьба. Кто-нибудь. Сделайте так, чтобы это прошло.

— Я пойду туда, куда ты захочешь, детка. — Мои глаза распахнулись при звуке его голоса. Грустная улыбка украсила его губы. — Как только все закончится.

Затем, поцеловав меня в губы нежным, не похожим на Линкольна поцелуем, он ушел.

Дьюс сидел на диване и молча смотрел на свой телефон. Его пальцы скользили по экрану, как будто он случайно пролистывал Instagram. Как будто это был просто еще один день. Линкольн заставил его остаться со мной, чтобы убедиться, что я не улизну и не последую за ним вниз. Мне хотелось взять его гребаный телефон и швырнуть его в стену.

Я прислонилась спиной к двери и сползла на задницу. Тяжесть в груди стала невыносимой — виноградная лоза скручивала и сжимала мое сердце.

Вернись ко мне, Линкольн Хантингтон.

Пожалуйста. Он всегда ломался, когда я говорила пожалуйста.

Люцифер лег передо мной, прижавшись головой к моим ногам.

Не было ничего. Только гулкий стук моего сердца.

Я уставилась на пол под собой. Щели и сучки в темном дереве рассказывали историю, которую мог знать только лес. Когда мы с Линкольном расскажем нашу историю, мы будем злодеями или героями? Я сделаю все, что потребуется, чтобы ты была в безопасности.

Каспиан как-то сказал, что Грей — самый жестокий человек в Братстве. Неужели он так легко сдастся? Он ненавидел Братство и сделал своей личной миссией то, чтобы оно пало. Почему он должен это оставить?

Ты ему доверяешь?

Да. Доверяю.

Я должна была.

Иначе я отправила бы человека, которого люблю, на смертельный поединок с человеком, которого все остальные считают опасным.

От одной мысли, что с кем-то из них что-то случится, меня тошнило.

Раскаты грома становились все громче, ощущая физическую вибрацию на моей спине.

Дьюс посмотрел на свой телефон, затем вскочил с дивана и бросился к двери, указывая на меня одним пальцем и прижимая другой к губам. — Не двигайся.

Стук. Кто-то стучал.

Линкольн не стал бы стучать, что означало...

О, Боже.

Я отползла в сторону, затем все мое тело напряглось, когда Дьюс открыл дверь.

— Приведи ее, — сказал мужской голос.

Дьюс схватил меня за руку и оторвал от пола.

Я вырвалась из его хватки. Мне не нужно было, чтобы он меня тащил. Я была способна идти сама.

Мужчина шел впереди меня, а Дьюс позади, оставив меня зажатой между ними. Каждый жесткий шаг на лестнице был подобен предсмертному звону. Лестничный пролет освещали лишь несколько аккуратно расположенных бра на стене. Это напомнило мне Убежище.

— Где Линкольн? — спросила я мужчину, который постучал в дверь. Он шел слишком медленно. Мне нужно было спуститься вниз и выяснить, что случилось, почему этот человек стоит у двери и кто его послал.

Он был высоким, выше Линка, и крепким. Борода скрывала большую часть его лица, но глаза были холодными и серыми. Он проигнорировал меня и продолжал идти.

— Куда ты меня ведешь? — Мой голос становился громче с каждым словом. — Что случилось с Линкольном?

Тишина.

Мои мысли крутились в голове, а сердце бешено колотилось. Ничего хорошего в этом не было. С лестницы доносилась музыка, мрачная и предвещающая. Это было похоже на предзнаменование.

Я последовала за мужчиной и Дьюсом за угол и вошла в зал. Свет над клеткой был тусклым, лишь слабый отблеск исходил с балкона.

У меня перехватило дыхание, когда я увидела Линкольна. Он стоял в центре клетки. Один. И живой.

Где был Грей?

Все вокруг нас светилось красным светом от прожекторов, создавая ощущение склепа или подземной катакомбы. Моя кровь застыла от жуткого вида всего этого. Все места были пусты, кроме первого ряда за клеткой, где сидели Малкольм Хантингтон, Пирс Кармайкл и Кинг Уинстон. Видеть их, выстроившихся таким образом, в своих костюмах, с небрежно подставленными лодыжками на коленях, было слишком знакомо. Мой желудок забурчал, когда мы подошли ближе.

— Где он, блядь, находится? — Ярость Линкольна была очевидна в его голосе.

Грея здесь не было?

Грея здесь не было.

Злость уколола мою кожу, пробежав по мне, как лед, и разбив мое сердце.

Он солгал.

Я доверяла ему, а он лгал. Я позволила Линкольну довериться ему.

О, Боже. Что сейчас произошло?

Мужчина во всем черном кивнул, и Дьюс схватил меня за руку, его хватка была сильной и жесткой. — Думаю, в конце концов, ты снова увидишь своего парня, — сказал Дьюс.

Я дернула руку, но он был слишком силен. Мои ноги спотыкались на лестнице.

Глаза Линкольна потемнели и стали дикими, как только он увидел меня. — Уведите ее отсюда. — Мышцы на его челюсти сжались, когда его взгляд упал на то место, где Дьюс держал мою руку. — Прекрати, блядь, трогать ее. Убери от нее свои чертовы руки. Я сказал тебе защищать ее, а ты притащил ее прямо в логово льва?

Дьюс усмехнулся, дразня Линкольна. — Разве не для этого нужно свежее мясо?

В мгновение ока хватка с моей руки исчезла, и Линкольн схватил Дьюса за ворот рубашки, прижав к клетке.

— О, это будет хорошо, — раздался позади меня зловещий голос Малкольма.

Голый кулак Линкольна ударил Дьюса в челюсть, вдавив его голову в ограждение. Он ударил его снова, на этот раз кровь полилась из его носа. И еще раз. Еще больше крови стекало с его бровей.

Я кричала, чтобы он остановился, но он был ослеплен яростью.

Дьюс поднял руки, чтобы отбиться, но удары Линкольна были слишком быстрыми, слишком сильными.

Еще один удар. И еще один. Еще больше крови. Его лицо и грудь были покрыты пунцовой кровью. Еще удар. Пока тело Дьюса не обмякло, и Линкольн не отпустил его рубашку, наблюдая, как он падает на пол.

Грудь Линкольна вздымалась. Капли пота стекали с его темных волос на лицо, оставляя следы на черно-белой краске. Костяшки его пальцев были покрыты чужой кровью.

Но я бросилась к нему, и он принял меня с распростертыми объятиями. Он подставил окровавленную руку под мой подбородок, а затем поднял ее так, что наши глаза встретились.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но Малкольм прервал меня прежде, чем слова успели вырваться наружу.

— Хватит театральных представлений. Отдай нам то, за чем мы сюда пришли.

— Пошел ты. — Линкольн устремил на отца пристальный взгляд. — Ты хотел драки. Я дал тебе бой. — Он сплюнул на землю рядом с тем местом, где лежал бездыханный и обмякший Дьюс. — Я обещаю, что он отсюда не уйдет.

Малкольм подошел к клетке, просунув пальцы в отверстия. Он широко ухмыльнулся. — Это? — Он посмотрел на Дьюса, потом на Линкольна. — Это был просто бонус. Теперь пришло время для настоящего шоу. — Малкольм рассмеялся, и от этого звука у меня по позвоночнику пробежал холодок. — На самом деле это счастье, что Грей решил не появляться. — Он сделал шаг назад и указал на меня. — Годами я наблюдал, как ты развращаешь мою дочь и соблазняешь моего сына. Ты была ядом в нашей семье. Я понял это в тот день, когда столкнулся с тобой в общественном центре. Я знал, что ты не сможешь держать свой чертов рот на замке.

Линкольн крепче прижал меня к себе.

Желчь поднялась у меня в горле, но я проглотила ее обратно. Я знала, что Малкольм был в полной заднице. Он должен был быть таким, чтобы делать то, что делало Братство. Грей тоже был таким, но в нем еще оставались крупицы порядочности. Я всегда надеялась на то же самое для Малкольма. Но это... Я никогда не ожидала этого. Я смахнула слезы предательства и посмотрела ему в глаза. Ничего, кроме зла, я не увидела. Мое сердце билось полым эхом в груди.

— Мне не терпелось избавиться от тебя, — усмехнулся Малкольм.

Осознание ударило меня с силой тысячи пуль.

Все это время я думал, что это Киптон похитил меня и отправил на Судный день.

Противостояние с Киптоном Донахью должно было привести тебя в морг с ледяным телом и биркой на ноге. Киптон не отправляет людей. Он их убивает.

Грей был прав, а я ошибалась, очень сильно ошибалась. Это был не Киптон.

Это был Малкольм.

Линкольн, должно быть, тоже это понял, потому что отпустил меня и бросился вперед. Его руки сотрясали клетку, а ярость покидала его тело с пронзительным воем. Это был его демон, дикий и безумный.

Я бросилась к нему, обхватила его за талию и прижалась к его спине. Он задрожал от моего прикосновения.

— Я не собираюсь тебя убивать, — сказал Линкольн своему отцу. — Не на ее глазах. Но когда я закончу с тобой, обещаю, ты пожалеешь, что не сделал этого. — Его слова были наполнены ядом, а жестокость накатывала на него волнами.

В глазах Малкольма мелькнуло что-то похожее на страх. Он прочистил горло и быстро пришел в себя. Перевел взгляд обратно на меня. — Я все ждал, что Грей сломает тебя. Я думал, что он был худшим из всех нас. — Он покачал головой, как будто был разочарован. — Но ты отравила и его, я полагаю. — Его слова были дотошными и расчетливыми. Он издал скучающий вздох. — Теперь мне придется сделать это самому.

— Один из вас отсюда не выйдет. — Он пожал плечами. — А может, ни один из вас. — Он посмотрел на Линкольна. — Все зависит от тебя. — Его лицо исказилось в злобной ухмылке. — У тебя есть два варианта, сынок: убить ее или посмотреть, как это сделаю я.

Линкольн вырвался из клетки и бросился к выходу. Пирс и король встали, обойдя Малкольма с флангов, и уставились на него.

Я поспешила остановить его, схватив его за руку. — Все в порядке. — Я встала между ним и воротами. Мои глаза нашли его. — Ты хотел спасти меня, теперь у тебя есть шанс.

— Я не буду тебя трогать, Птичка. Не так. — Взгляд его глаз был мертвым. Холодным. Сломанным.

— Линкольн, — я сделала шаг вперед и взяла его лицо в свои руки. — Ты должен. — Я кивнула головой в сторону его отца. — Если ты не сделаешь этого, то сделает он.

Слова Грея из прошлого врезались в меня. Либо я трахаю тебя, либо они. Выбирай. Но уверяю тебя, ты хочешь, чтобы это был я.

— Я не буду этого делать. — Вся его боль вылилась в слова.

— Ты должен.

Он медленно покачал головой.

— Послушай меня. — Я сохраняла спокойствие в голосе, хотя мое сердце колотилось. — Я могу помочь тебе. Мы можем это сделать.

— Нет. — Он схватил меня за плечи. — Черт! — Его глаза стали свирепыми. — Ты слышишь себя? Я не причиню тебе вреда.

Я выдержала его взгляд и напряглась. — Обхвати меня за горло. Ты делал это сотни раз с теми мужчинами. Я сделаю все остальное. — Я умоляла его взглядом. — Мне нужно, чтобы ты мне доверял.

Я повернулась и прижалась к нему спиной. Он задрожал всем телом, когда я обхватила его рукой за шею.

— Все хорошо, Линк. — Я поцеловала его предплечье. — Все будет хорошо. — А потом я закрыла глаза и затаила дыхание. Он отказался сжиматься, поэтому я сделала это за него. Я со всей силой прижала его руку к своему горлу, а затем сомкнула колени. — Ты просто должен заставить их поверить, что это сделал ты.

— Лирика, — услышала я его слова возле своего уха.

Я представила его улыбку, сосредоточилась на его запахе. Я затаила дыхание и ждала, когда темнота сомкнется вокруг меня, надеялась потеряться в ней. Может быть, я потеряю сознание прежде, чем смогу почувствовать, что они со мной сделали. Если повезет, они решат, что я уже мертва, и оставят нас в покое.

После случая в ванной я погуглила. Мозг может оставаться без кислорода до пяти минут, прежде чем возникнут необратимые повреждения. Дети так делали, когда закатывали истерики, и это постоянно случалось с такими бойцами, как Линкольн.

Конечно, он тоже знал об этом. Я молился, чтобы он тоже это знал.

Голос Линкольна был похож на песню, мою любимую песню. Я люблю тебя. Я чертовски сильно люблю тебя.

Я словно снова оказалась в ванне. Оцепенение. Покой. Только на этот раз я хотела, чтобы меня спасли. Я не хотела утонуть во тьме.

Голос Малкольма прорвался сквозь тьму как раз в тот момент, когда она начала просачиваться внутрь. — Я знал, что ты слишком слаб, чтобы сделать это.

Я почувствовала, как рука Линкольна оторвалась от моего горла. Я открыла глаза, пытаясь сфокусировать все вокруг. Силуэт Малкольма был похож на тень, приближающуюся все ближе и ближе. Линкольн зарычал позади меня, когда тепло его тела, прижатого к моему, исчезло. Еще две тени пробежали мимо меня, обе они кричали.

— Теперь мне придется сделать это самому. — Голос Малкольма прорычал мне в ухо. Затем раздался знакомый холод острой стали на моей коже, прямо у горла. Он надавил, и у меня заслезились глаза от ужаса, вызванного разрывом плоти.

Где был Линкольн? Что они сделали с Линкольном?

Мрачные мысли просачивались в мой разум, дразня меня, говоря мне, что в Шотландии мне было лучше, что мне не следовало уезжать. Было бы так легко пожалеть о том, что я не поехала на свадьбу Татум, захотеть вернуть себе безопасность одинокой, послушной жизни. Но я бы упустила возможность увидеть свою лучшую подругу в самый важный день ее жизни. Я бы упустила каждый момент, проведенный с Линкольном с тех пор. И хотя в моих венах бурлил ужас, в душе был покой. Почти пять лет назад Лирика Мэтьюс умерла, и часть меня умерла вместе с ней. Последние несколько дней заставили меня снова почувствовать себя живой.

И если все должно было закончиться прямо сейчас, я не жалела ни об одном моменте.

Острие лезвия стало острее. Глубже. Я почувствовал тепло крови, прилившей к моей коже.

Следующее, что я услышала, был голос Грея, который звучал в моих ушах. Он звучал так близко, но так далеко.

— Извините, я опоздал, но мой водитель выбрал длинный путь. — Густое напряжение заполнило воздух. Я чувствовал его в своих костях. — Джентльмены, я полагаю, вы знаете Каспиана Донахью...

Глава

Линкольн

Наши фамилии были как пятна на наших душах. Мы были запятнаны. Прокляты. В нашем мире не было такого понятия, как хорошие люди. Здесь не было героев. Мы все были злодеями.

Ты был ядом в нашей семье, и я не мог дождаться, когда избавлюсь от тебя.

Я видел, как разбилось ее сердце, когда мой отец произнес эти слова. Я видел боль в ее глазах. Я чувствовал ее в своих венах.

А потом этот ублюдок ударил меня электрошокером. Самая сильная боль, которую я когда-либо чувствовал в своей жизни, пронзила каждый нерв моего тела, пока у меня не отказали ноги и я не упал. Казалось, что прошло несколько часов, я просто сидел там, застыв, крича изнутри, но не в силах, блядь, пошевелиться, не в силах, блядь, помочь ей.

Я был готов разорвать Грея Ван Дорена на куски, пока он не появился с Каспианом под руку. Жаль, что у меня нет фотографии лица моего отца, когда они вошли. Пирс Кармайкл чуть не обделался, когда Чендлер последовал за ними.

Как только я снова смог встать, я поднял Лирику на руки.

Чендлер смотрел на меня из-за ринга. Его взгляд упал на реку крови, текущую из ее пореза. — Убери ее отсюда на хрен.

Мне не нужны были его требования. Я забирал ее независимо от этого.

Грей открыл выход из клетки. Что-то похожее на боль — а может, сожаление — сжало его лицо, когда я прошел мимо него с Лирикой на руках. Хорошо. Он должен был увидеть, чего стоило Лирике его отсутствие.

Каспиан и Чендлер подошли к месту, где мой отец стоял с королем Уинстоном и Пирсом Кармайклом.

— Похоже, нам нужно кое-что наверстать, — сказал мой отец. От одного звука его голоса мне захотелось вырвать ему голосовые связки.

Звук захлопнувшейся двери клетки эхом отразился от музыки, которая все еще играла.

Когда мы с Лирикой подошли к лестнице, в воздухе раздался голос Грея. — Вы трое, возможно, захотите присесть.

Я поднял Лирику наверх и промыл ей порез, слава богу, что он был не настолько глубоким, чтобы причинить реальный вред. Затем я перевязал ее и отнес в кровать, где лег рядом с ней, гладя ее по волосам, пока она снова не заснула. Я мог бы надрать ей задницу за то, что она пыталась провернуть такое дерьмо, за то, что даже подумала, что это хорошая идея. Хотя в тот момент, когда она сказала мне довериться ей, и что она сделает все остальное, я точно знал, что она задумала.

Моя девочка была такой чертовски сильной. Такая чертовски храбрая.

Люцифер зарычал, когда в мою дверь постучали.

Я погладил его по голове, сползая с кровати. — Хороший мальчик.

Чендлер стоял за моей дверью, держа в руке Глок. — Я подумал, что ты захочешь оказать мне честь.

— Сейчас? — Я оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что Лирика не проснулась и не последовала за мной. — Я думал, мы отправляем его...

— Не твоего отца, придурок. Другого парня. — Чендлер прервал меня. — Кровавого на полу.

Дьюс.

— Я позаботился о нем. Он больше не будет со мной возиться. — Он больше не тронет Лирику. Я сломаю ему пальцы, один за другим.

— Тебе лучше спуститься вниз.

О чем, блядь, он говорил? Что происходит?

Я еще раз оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что моя девочка все еще в постели. Затем я закрыл дверь и последовал за Чендлером вниз.

Дьюс не спал. Он сидел, прислонившись спиной к клетке, и выкрикивал ругательства в адрес моего отца.

— Это не было частью сделки, — сказал он, а затем сплюнул кровь на коврик.

Кровь прилила к моей голове, когда адреналин толкнул меня вперед. Что он только что сказал?

Какой сделки?

— Ты сказал мне следить за ним, сообщать тебе, если она когда-нибудь появится, если он когда-нибудь увидит ее. Ты никогда ничего не говорил об этом. — Дьюс прижал палец к порезу над глазом и поморщился. — Он не должен был узнать.

Я распахнул дверь в клетку и шагнул внутрь, остановившись в шести футах перед ним. — Не должен был узнать что? — Моя челюсть сжалась.

Мой разум боролся с правдой, собирая все воедино. Это был мой тренер. Мой друг. Я доверял ему.

Он снова плюнул, на этот раз в мою сторону. — Отвали. — Он оскалился. — Ты чертов сумасшедший. — Он откинул голову назад к клетке. — Вы все такие.

Я сделал еще один шаг. Позади Дьюса я увидел, что мой отец встал. — Откуда ты знаешь? Ты работаешь на него? — Я направил пистолет в сторону отца.

Мой отец ухмыльнулся. Как будто он гордился этим моментом.

Я снова направил пистолет на Дьюса. — Отвечай! — Я сделал еще два шага вперед. Теперь нас разделяло всего три фута. Мой пульс колотился, и все, что я видел, было красным. — Я доверял тебе, ублюдок.

Дьюс ухмыльнулся, медленно и широко. Самодовольный ублюдок. Его белые зубы были покрыты кровью. — Думаю, это была еще одна из твоих многочисленных гребаных ошибок.

— Сколько? — спросил я его.

Его брови нахмурились.

— Сколько он заплатил тебе, чтобы ты продал свою душу? — Я надеялся, что это того стоило, потому что я был готов отправить его прямо в ад.

Ноздри Дьюса раздувались, когда он боролся за воздух. Его рука сжимала бок, как будто его ребра не могли принять положение, в котором он сидел. Я собирался оказать ему услугу.

Я глубоко вдохнул и напрягся. Мой палец лежал на спусковом крючке, а ярость, пульсировавшая в моих венах, начала успокаиваться внутри меня.

Демоны больше не танцевали. Они смотрели, затаив дыхание.

А потом я выпустил дыхание и сжал металл.

Кровь полилась из его лба, смешиваясь с остальным багровым цветом его лица. Его голова упала вперед, а тело обмякло, когда последний вздох покинул его легкие.

Я поднял взгляд и встретился с глазами отца. Это было забавное чувство — смотреть на лицо дьявола и видеть там проблески себя.

— Что сейчас? — спросил я, вспоминая ту ночь на озере Крествью, ту, когда он вручил мне топор. — Теперь ты горд?

Я вышел из клетки и передал Чендлеру пистолет. Я достаточно долго оставлял Лирику одну. Если они хотели попрощаться, то могли сделать это и без меня. Я сделал свое дело.

***

— С ней все в порядке? — спросил Грей, когда они все вернулись в мой лофт.

Он сидел на диване с Каспианом, а Чендлер откинулся в огромном кресле, положив ноги на пуфик. Я пошел на кухню, чтобы принести нам всем пива.

— Да. — Я открыл холодильник и достал четыре бутылки. — Она чертовски истощена. Она через многое прошла. — Я не был уверен, что кто-то из нас когда-нибудь будет в порядке, но я был чертовски уверен, что сделаю все, чтобы Лирика была счастлива... и в безопасности.

Я раздавал пиво, как конфеты, и все с радостью принимали его, откупоривая и выпивая еще до того, как я успел сесть.

— Не забудьте дать чаевые своему серверу, сучки. — Я опустился на стул напротив Чендлера и стал медленно пить. Черт, холодная жидкость приятно текла по рукам. Люцифер улегся у моих ног. Я поставил бутылку на колено и посмотрел на Каспиана, все еще не веря, что он показал свое лицо. Никто не сказал мне, что это было частью плана — или что вообще существовал этот гребаный план. — Они ушли?

— Да. Они обделались, как только увидели Каспиана. Но тот трюк с тобой и пистолетом, это их заебало. — Чендлер сказал с ухмылкой. Как гордый отец или что-то в этом роде.

Грей протянул руку через спинку дивана. — Они знают, что им пиздец. Каспиан может спустить их всех на землю за все, что они сделали с ним... с Татум... с другими девушками в Роще. — Он выпил, затем протянул руку назад. — Ты гребаная пушка, и это держит их на грани. Чендлер бросил свою маленькую бомбу. И они не настолько глупы, чтобы возиться с Каспианом. Он же Донахью, в конце концов.

— Так вот почему ты привел его? Для страховки? — спросил я.

— Бой никогда не должен был состояться. Мне просто нужна была причина, чтобы собрать их всех в одном месте, не созывая официального собрания.

Он планировал все это с самого начала.

— И ты не подумал ввести меня в курс дела? — Гнев кипел во мне. Мне пришлось выпить еще, чтобы остудить его. — Из-за тебя Лирика стала гребаной человеческой мишенью. — Я наклонился вперед, положив локти на колени, и уставился на него. — Он разорвал ее душу в клочья, а она все равно принесла себя в жертву.

Грей сжал челюсть, и в его глазах появился намек на сожаление. — Я знаю. — Его взгляд упал на пол. — И я сожалею об этом. — Он прочистил горло, затем снова посмотрел на меня. — Какой-то парень, работающий на взлетной полосе в аэропорту, начал щелкать снимки своим телефоном и клясться, что знает, кто такой Каспиан. Мы должны были разобраться с этим, пока дерьмо не вышло из-под контроля. — Он выдержал мой взгляд. — Я никогда не хотел, чтобы с ней что-то случилось.

По какой-то хреновой причине я поверила ему. Он убедил Каспиана показать свое лицо. Это было только для тех, кто скорее умрет, чем признает, что он все еще жив, но все же...

Я переключил свое внимание на Каспиана, покончив с Греем. Возможно, его намерения были благородными, но он все равно мне не нравился. — Значит ли это, что ты вернулся? Собираешься возглавить Братство?

— Неа. Мне не нравится быть на вершине. — Он ухмыльнулся над ободком своей бутылки. — Если только это не касается моей жены.

Я откинулся в кресле. — Все еще моя сестра...

Он засмеялся. — Мне нравится моя жизнь такой, какая она есть. Я счастлив. Татум счастлива. Мне нравится быть невидимой силой, стоящей за силой. — Он направил бутылку в мою сторону. — Теперь, когда мы позаботимся о твоем старике, ты останешься во главе стола Обсидиана.

Я насмешливо хмыкнул. — К черту. Выбирай Чендлера.

Чендлер покачал головой, глотая свой напиток. — Не получится. Я не той крови, помнишь?

Верно. Чендлер был усыновлен. Единственное, что связывало его с Братством, была его фамилия.

Каспиан подпер лодыжку коленом и устроился на подушках. — Тогда остается Грей.

— Вы все говорите так, будто все кончено. — Грей оторвал руку от спинки дивана и сел прямо. — Это далеко не конец. — Его глаза просканировали всех нас. — Это только начало.

В груди Люцифера раздался низкий рык, и он навострил уши. Как по команде, кто-то постучал в дверь.

Что за хрень?

Я отодвинул бутылку пива от рта и обменялся взглядами с Чендлером и Каспианом. Мой отец никак не мог быть настолько сумасшедшим, чтобы прийти сюда, зная, что мы все находимся в одной комнате. Не после того, чему он только что был свидетелем.

А может, и был.

В комнате стало тихо, кроме стука лап Люцифера о твердое дерево, когда он шел за мной к двери.

Когда я открыл ее, у меня перекосило рот.

— Здравствуй, Линкольн. Грей Ван Дорен сказал мне, что я могу найти здесь свою дочь.

Глава

Лирика

Я проснулась в кровати Линкольна.

Вокруг был только мягкий свет прикроватной лампы и стук дождя в окно... и папа, сидящий в кресле и держащий меня за руку.

Может быть, все это был просто кошмар.

— Ты проснулась. — Его лицо озарила яркая улыбка. Его голубые глаза, похожие на мои, сверкали в янтарном свете лампы. Его волосы теперь были темными, а не светлыми, к которым я привыкла, и он отрастил бороду. Не кустистая, но достаточная, чтобы выглядеть старше своих лет.

— Как...

— Я здесь оказался? Я знаю? Сколько ты спала? — Он закончил за меня все возможные сценарии.

Я засмеялась, и он сжал мою руку. — Все вышеперечисленное. — Я мечтала об этом воссоединении много лет. Теперь, когда оно произошло, оно казалось нереальным.

Может быть, я умерла в той клетке? Если это был рай, то где был Линкольн?

— Ты спал несколько часов, — сказал мой отец.

Ладно, значит... не рай. Но все же, где был Линкольн?

— Какой-то парень по имени Грей нашел меня в Лос-Анджелесе и все рассказал. — Печаль наложила тень на лицо моего отца. Я предположила, что первоначальный шок прошел после встречи с Греем. К тому же у него было несколько часов, чтобы все это обдумать.

Именно этим Грей занимался последние пять дней — подводил итоги. Он не уходил от нас. Он замышлял нашу победу. Или свою месть.

— Господи, ангел, мне так чертовски жаль. Я должен был догадаться, что что-то не так. — Слезы навернулись на глаза моего отца. — Я должен был...

На этот раз я оборвала его. — Они инсценировали мою смерть и отправили меня в другую страну. Ты никак не мог этого знать.

Черт возьми, у меня заболело горло. Я поднесла руку к шее и провела пальцами по повязке. Лезвие. Он порезал меня. Малкольм собирался убить меня — на этот раз по-настоящему.

Папа тяжело сглотнул. То ли из-за повязки, то ли из-за безумия всего этого. Я не винила его. Если бы я не пережила это, я бы сама не поверила.

— Они причинили тебе боль. — Это прозвучало так, как будто он винил себя во всем, что произошло.

— Они не сделали ничего такого, с чем бы я не смогла справиться. — Я ухмыльнулась. — Кто-то научил меня быть жестким.

— Точно, блядь, научили. — Он наклонился и прислонился своим лбом к моему. — Ты самая выносливая.

Дверь со скрипом открылась, и мое сердце бешено забилось, когда Линкольн заглянул внутрь.

— Мне показалось, что я слышал здесь голоса. — Его губы изогнулись в моей любимой ухмылке. — Привет, соня. — Он подошел и прижался поцелуем к моему лбу.

Да, это определенно был рай.

Линкольн провел тыльной стороной пальца по моему лицу. Он смыл кровь со своих рук, но на костяшках его пальцев было сочетание корки и синяков. Его каре-зеленые глаза потемнели, когда он провел языком по губам. Его темные кудри упали на лоб. Его лицо было чисто вымыто, но часть меня скучала по черепу. Часть меня жаждала демона.

— Ты в порядке? — спросил он, и от его заботы у меня перехватило дыхание.

— Никогда не было лучше.

— Хорошо. — В его глазах мелькнуло озорство. — Потому что ты в полном дерьме за тот трюк, который ты провернула. Как только он уйдет, — он кивнул в сторону моего отца. — Эта задница будет моей.

— Следи за своим языком рядом с моей дочерью. — Отец отодвинул стул от кровати и засунул руки в карманы своих выцветших джинсов. — Мы поговорим позже. Может быть, завтра пообедаем?

Я улыбнулась ему. — Обед звучит прекрасно. — Я бы рассказала ему о библиотеке Грея, о миссис Мактавиш, свадьбе Татум и похищении Линкольна. Я нарисовала бы для него наименее душераздирающую картину, потому что остальная часть моей истории была не тем, что ему нужно было услышать.

— Ты хорошо о ней заботишься, или я тебя оттрахаю, — сказал он Линкольну, заставив меня рассмеяться. Это был мой отец, и Линкольн знал, что лучше не спорить. Они были как две капли воды похожи друг на друга. Глаза отца смягчились, когда он посмотрел на меня. — Скоро увидимся, ангел. Я люблю тебя.

Я прижала пальцы к губам и поцеловала его. — Я тоже тебя люблю, папа.

Как только мой отец вышел и за ним захлопнулась дверь, на губах Линкольна заиграла лукавая улыбка.

— Так ты имел в виду мою задницу в буквальном смысле или...

Его рот прижался к моему, заставив меня замолчать. Мои пальцы запутались в его волосах, притягивая его глубже в поцелуй. Все было здесь, раздетым и сырым, истекающим кровью из моей души в его. Я застонала в его рот. Еще. Он поклонялся мне своим языком и наказывал меня своими губами. Он устроился между моих бедер, его член был твердым и пульсировал в моем сердце даже сквозь ткань нашей одежды. Он оторвал свой рот от моего, перехватив мои губы зубами.

То, с какой нежностью он смотрел на меня, разорвало меня на части. — Ты больше никогда не сможешь так со мной поступать, птичка, — прошептал он с прерывистым дыханием, а затем провел кончиком носа по моему. — Понятно?

Я кивнула.

— Хорошая девочка. — Он перевернулся на спину и прижал меня к своей груди, его рука провела по моим волосам.

— Что случилось? Где твой отец? — И Грей. Где был Грей? Последнее, что я помнила, это как они с Каспианом появились перед тем, как Линкольн отнес меня наверх. Сразу после того, как Малкольм вогнал лезвие в мою кожу.

Ледяной холод заставил мое тело содрогнуться. Дыхание перехватило в легких. Он все еще там?

Голос Линкольна успокаивал меня. — Никаких вопросов. Не сегодня.

Я приподняла бедра с кровати, безмолвно умоляя его прикоснуться ко мне.

Он ухмыльнулся. — Как бы я ни хотел трахнуть тебя прямо сейчас, сегодня мы просто будем лежать здесь. — Он поцеловал меня в макушку. — Сегодня вечером мы просто заживем.

И это было то, что мы делали. Это было то, кем мы были — две поврежденные души, пытающиеся исцелить друг друга. Я влюбилась в Линкольна не потому, что он был хорошим человеком. Я влюбилась в него, потому что мое одиночество нашло приют в его темноте. Я никогда не ставила перед собой цель найти героя, потому что мой отец всегда учил меня спасать себя. Я любила Линкольна, потому что быть с ним — это как выйти на солнечный свет после жизни в тени. Я любила его, потому что, хотя я всегда говорила все, что думаю, он понимал все то, что я не говорила. Я была мотыльком, загипнотизированным его пламенем, и вместе мы сожгли бы весь мир, чтобы согреть друг друга.

Глава

Линкольн

Лирика спала, свернувшись калачиком у меня на груди, всю ночь напролет. Чертов рай. Я вообще не спал. Вместо этого я провел всю ночь, просто наблюдая за ней. Так спокойно. Наконец-то я смог отдохнуть.

Мне удалось выскользнуть из постели незамеченным, и теперь я стоял на кухне и взбивал яичницу, пока бекон шипел на сковороде.

Я не любил кофе, но Лирика обожала это дерьмо, поэтому я сделал и его.

Как раз когда я собирался вылить яичницу на сковороду, мой телефон пискнул новым текстовым сообщением.

Чендлер: 15 канал.

Черт. Это случилось. Наконец-то.

У Чендлера были связи с даркнетом. Этот ублюдок был в курсе всего. Благодаря его связям, прослушке, которую я установил на папин компьютер, и тайному логову Каспиана в стиле Бэткейва, они смогли найти доказательства того, что папаша серьезно увлекался порно. Не просто порно — такое, которое было запрещено везде, кроме каких-нибудь суперхуевых стран третьего мира. Такое, в котором мужчины получали удовольствие от пыток и убийств женщин, а затем трахали их безжизненные тела, пока те истекали кровью. Мой отец не только финансировал один из сайтов, который снимал это дерьмо, но и посылал им девушек для использования. Не лучший образ для парня, баллотирующегося в президенты. От осознания того, что он когда-либо был рядом с Лирикой — или моей сестрой — мне хотелось блевать.

Я схватил пульт и включил телевизор. Там, конечно, показывали, как моего отца выводят из нашего дома в наручниках с офицером по обе стороны, держа его за руки, пока они вели его к черному внедорожнику. Камера переместилась на входную дверь, где моя мать стояла, прикрыв рот рукой, словно не могла поверить в происходящее, словно не знала, за какого человека она вышла замуж.

Внизу экрана мелькнул заголовок:

Кандидат в президенты Малкольм Хантингтон задержан оперативной группой ФБР в ходе международной операции по борьбе с торговлей людьми.

Он никогда не покинет стены этой тюрьмы. Я схватила телефон со стойки и отправила ответное сообщение. Ты знаешь, что теперь делать. Затем я нажал кнопку питания на пульте и взбил свои гребаные яйца.

Солнце проникало сквозь щель в занавесках, освещая нежные изгибы тела Лирики. Она высунула одну ногу из-под одеяла, а ее голова уютно устроилась на подушке, подоткнутой под ее руку.

Я прислонился к дверной раме с подносом для завтрака в руках и смотрел, как она спит. Впервые за почти пять лет я снова мог дышать. Мое сердце билось, а не колотилось. Я не пил больше недели и ничего крепче пива. Это были не наркотики, от которых я был зависим. Это был побег, которого я жаждал. Я мог обходиться без них неделями — месяцами, когда тренировался.

Теперь Лирика была в моих венах. Мне больше ничего не было нужно.

Она зашевелилась, когда я подошел и поставил поднос на кровать. Я провел пальцем по ее щеке, призывая ее проснуться. Она потянулась, как ленивая кошка, затем открыла глаза и медленно улыбнулась мне.

— Что это все такое? — спросила она, увидев поднос, полный еды.

Я наклонился и поцеловал ее в лоб, затем сунул ей в рот ломтик бекона. — Что? Я не могу принести тебе завтрак в постель?

Она сузила глаза, пережевывая пищу.

Я засмеялся и взял кусочек бекона себе. — Это я говорю тебе, что собираюсь провести остаток своей жизни, делая тебя счастливой.

— Это значит...

— Да, детка. Теперь ты в безопасности. — Я переставил поднос на пол, затем устроился между ее ног. — Больше никакого Малькольма. Больше никакой Шотландии. — Я провел языком по ее губам. — Больше никакого Грея. — Я сорвал с нее покрывало и прижался к ней своим твердым членом. — Ты вся моя, и я позабочусь о том, чтобы все об этом знали.

Эпилог

Линкольн

Месяц спустя...

Моя кожа стала более плотной, как будто мне не хватало места внутри собственного тела. Моя кровь быстрее текла по венам. Мое сердце билось как рекордсмен.

Дыши, Линкольн. Просто дыши, мать твою.

Все это было очень поэтично — то, что его тюрьма была похожа на церковь. Ведь именно в церкви я впервые влюбился в Лирику.

Массивное кирпичное здание имело ряды арочных окон вдоль фасада и круглые башенки, обрамляющие вход в стиле собора. Как и большинство старых зданий в Нью-Йорке, оно выглядело готично и жутко.

Внутри это была мрачная каменная коробка с клетками, поставленными друг на друга. По крайней мере, так казалось. Полы были из бетона, а стены выкрашены в белый цвет с потертостями. Ряды клеток размером десять на десять с белыми прутьями выстроились вдоль стен и уходили в высоту на три этажа. И пахло здесь комбинацией отбеливателя и застоявшейся гребаной воды.

Мое сердце билось о грудную клетку, когда я прислонился к крашеным шлакоблокам и ждал. Чендлер подкупил парня из тюрьмы пакетом травы и фотографиями стриптизерш, чтобы тот отвел Малкольма в тюремный кафетерий. Он также купил мне десятиминутное окно в лазарете, а чертовы часы тикали быстро.

В коридоре раздались крики, за ними последовал высокий звук набираемого цифрового кода, затем металлическая дверь захлопнулась.

Вот и все.

Время платить.

Я подождал еще секунду, пока не услышал, как дверь снова захлопнулась, а затем медленно вышел из ванной, где прятался.

— Давно пора, блядь. Я могу истечь кровью до смерти. — Мой отец лежал на больничной каталке со скованными наручниками руками. Его тюремный комбинезон цвета загара был пропитан кровью. — И передайте своему начальству, что мой адвокат позаботится о том, чтобы парень, который меня зарезал, никогда не увидел свет.

Таков был Малкольм Хантингтон — он отдавал приказы, даже когда проигрывал.

В комнате было холодно и стерильно. Единственными предметами здесь были раковина из нержавеющей стали и запертый шкаф у стены.

Я натянул хирургическую маску на подбородок и провел рукой по синей форме. Его лицо стало белым, как простыня, как только он увидел меня. Или это могла быть потеря крови.

Я изогнул бровь и сунул зубочистку в рот. — Ты ожидал кого-то другого?

— Линкольн... — Его голос был таким же слабым, как и его внешний вид. Его взгляд метался по комнате, к двери, затем, наконец, остановился на мне.

— Никто больше не придет. Только я и ты. — Я посмотрел на его залитый кровью живот и покрутил зубочистку между зубами.

Его грудь вздымалась от коротких вдохов.

— Этот взгляд. — Я указала пальцем на его лицо. — Вот этот... Держу пари, так выглядела Лирика, когда очнулась в Шотландии посреди испорченной церемонии помолвки.

Он закатил глаза. — Пожалуйста. — Его взгляд встретился с моим. — Я был там. Он обращался с ней как с королевой. — Его глаза сузились. — Ей это нравилось.

Движимый чистой ненавистью и адреналином, я бросился вперед, схватил в кулак его комбинезон и поднял его с каталки. — Он изнасиловал ее, а ты заставил его это сделать.

— Это вопрос восприятия.

Мой кулак с громким треском столкнулся с костью. Его голова откинулась назад, кровь хлынула из носа, потекла по рту и подбородку. Я толкнул его обратно и сделал шаг назад, вспомнив, зачем я здесь. Я не был уверен, сколько минут у меня осталось.

— Черт. — Я надавил на низ его живота, и он вздрогнул. — Ты выглядишь как дерьмо.

— Охрана! — начал кричать он, но я зажал ему рот латексной рукой. Сильно. Его зубы царапали мою ладонь, почти прорвав перчатку.

Я покачал головой, нащупывая в кармане скальпель, затем покрутил его между пальцами. Стальное лезвие прочертило дорожки в его крови, когда я проследил за его раной через ткань.

Я надавил вниз, прорывая хлопок и его кожу.

Он закричал, вытираясь об мою руку, покрывая ее слюной, соплями и кровью.

— Это за тринадцатилетнего меня. — Я еще глубже вонзила лезвие. — За детство и любой шанс на нормальную жизнь, которые ты у него украл. За то, что заставил его чувствовать, что он никогда не будет достаточно хорош. — Я сглотнул. — Мне нужен был отец, а ты дал мне топор.

Его желудок всколыхнулся, как будто его вот-вот стошнит. Давай. Я бы держал руку прямо здесь и смотрел, как он задыхается.

Я переместил лезвие ниже, ближе к его паху, затем снова ударил его. — Это за Татум. — Я вывернул руку. — За попытку продать свою собственную гребаную дочь. — Я наклонился и прошептал ему на ухо: — Кстати, она жива. Жива, счастлива и замужем за Каспианом, блядь, Донахью.

Я вытащил лезвие, вытер его о комбинезон, затем поднес его к подбородку.

Его глаза были дикими. Бешеными. А его кожа становилась все бледнее с каждой секундой.

— А это за Лирику.

Я провел лезвием по его коже и увидел, как его кровь покрывает мою руку.

Я где-то читал, что либо ты умираешь героем, либо живешь достаточно долго, чтобы увидеть, как ты становишься злодеем. Я только что убил монстра, чтобы спасти девушку. Какого черта это сделало меня героем?

***

Несколько часов спустя, когда мои руки были чистыми, а мысли спокойными, я лежал в постели с Лирикой, проводя кончиком маркера по ее обнаженному телу. Ее сладкий аромат витал вокруг меня, а ее рот расплывался в великолепной, блядь, улыбке, от которой мой член становился твердым.

— Куда ты ходил сегодня? — спросила она, когда я нарисовал еще одну розу на ее ключице.

Уже распространилась новость о том, что Малкольм Хантингтон погиб в тюремной драке.

Жаль.

Я омрачил свою душу его кровью, но я не хотел, чтобы она была рядом с этими тенями. Поэтому я сделал то, что умел лучше всего. Я отвлек ее.

— Просто немного дерьма с Чендлером, — сказал я, проводя языком по тонкой колонне ее горла.

Она приподняла бедра, лишь малейший намек, но я поймал его.

— Твоя киска умоляет о моем члене. — Я провел зубами по ее челюсти и нарисовал еще одну линию карандашом. — Ты этого хочешь, детка? — Я прикусил ее губу. — Это то, о чем ты просишь?

Еще одна линия. Еще одна метка. Еще одна буква. Все в идеальном дизайне между ее грудей.

Она потянулась и схватила меня за задницу, прижимая мой член к своей киске.

Я взял ее запястья в одну руку и держал их над ее головой. — Еще нет. — Я ухмыльнулся. — Я почти закончил.

Лирика выгнула спину, вжимаясь в меня своими идеальными сиськами. Ее тело было опасным гребаным оружием, и она знала, как им пользоваться.

Я наклонил голову и прикусил ее сосок. — Нет. — Я провел еще одну линию по ее грудине. — Блядь. — Еще одна линия ниже. — Пока. — Еще несколько линий чуть ниже пупка, и я отпустил ее запястья.

Я зажал маркер между зубами, затем вытащил ее из кровати и потащил в ванную.

Когда я включил свет и встал перед зеркалом, у нее перекосило рот.

Вдоль ключицы я написал те же римские цифры, что и всегда. Вся верхняя часть ее груди была усыпана розами, охваченными пламенем, потому что это и есть наша любовь — прекрасная и хаотичная, а по центру сисек до пупка были слова «Выходи за меня замуж».

Слезы навернулись ей на глаза и хлынули на щеки. Я смахнул их большим пальцем, а затем размазал их по губам так же, как я сделал это с ее кровью в первую ночь, когда прикасался к ней.

— Я люблю тебя, Лирика Мэтьюс. И не только потому, что ты чертовски совершенна или потому, что ты так сжимаешь свою киску, когда я глубоко погружаюсь в тебя. Я люблю тебя, потому что мы чертовски беспорядочны. Но, блядь, это прекрасно. Я люблю тебя в свете... и в темноте. Я не знаю, к какому дерьму мы идем, но я знаю, что хочу сделать это с тобой. Я хочу делать это с тобой всегда.

Она приподнялась на цыпочки и прижалась своим ртом к моему.

— Это значит да? — спросил я с ухмылкой.

— Да. — Она посмотрела на меня ярко-голубыми глазами, и меня поглотила вся надежда, которую они хранили.

Я взял маркер и провел линию вокруг ее пальца. — Завтра мы купим тебе настоящее.

После «смерти» Татум я остался единственным наследником Хантингтонов. Я не только унаследовал место отца в Братстве, но и получил тонну денег, которые, как он думал, он скрывал. Все незаконное дерьмо, которое не ушло прямо к моей маме — которая была свободна жить своей жизнью теперь, когда отца не было рядом, чтобы выдвигать требования — было моим. У Лирики могло быть пять гребаных колец, если бы она захотела. Черт, я бы купил ей десять — по одному на каждый палец.

Я бросил маркер на стойку, затем обхватил ее затылок и прижался ртом к ее рту. Я не ждал больше ни секунды, чтобы попробовать ее на вкус. Ее тело прильнуло к моему, а ее руки сжимали мои волосы. Это было отчаянное, пылкое столкновение языков и разбитых губ. Когда я отстранился, у нас обоих перехватило дыхание.

Она бездумно провела кончиками пальцев по ключицам. — Могу я тебя кое о чем спросить?

— Только если это касается моего члена... — Я потянулся и провел кончиком пальца по ее киске. — ...и этой киски.

Она откинула голову назад на мою грудь, когда я просунул палец внутрь. — Что означают римские цифры?

— Это дата похорон твоей матери, когда ты взяла меня за руку и попросила бежать с тобой. — Я приподнял ее и поставил ее попку на стойку в ванной. — В тот день ты вырезала свое имя в моей душе.

Она обхватила меня ногами за талию, а руками за шею. — Ты все еще будешь бежать со мной?

— В том-то и дело, Птичка. — Я придвинулся ближе к ее ждущему телу. — Я именно там, где хочу быть. — Я схватил ее за задницу и притянул к себе. — Нам больше не нужно бежать.

КОНЕЦ

Чендлер

Раньше я боялся своего отца. Большую часть моей жизни Пирс Кармайкл был пугающим и мстительным человеком.

Пока я не решил тоже стать пугающим и мстительным.

— Это какая-то шутка? — спросил Малкольм Хантингтон, когда мы стояли в театре Линкольна, все трое в ряд, как в каком-то гребаном супергеройском монтаже. Он был потрясен. Это было заметно по его голосу.

Я не винил его. Он только что видел, как его дьявольский план разрушить жизнь его сына рассыпался на куски у него на глазах. А потом он стал свидетелем того, как тот же сын всадил пулю в мозг другого человека.

Линкольн вернулся наверх, чтобы проверить Лирику, пока мы заканчивали дела внизу. Он сделал свою часть работы... пока что.

— Это было бы удобно, не так ли? — ответил Грей, когда мы вышли из тени и оказались на виду.

Они стояли там — мой отец, Малькольм и король Айелсвика — с челюстями и расправленными плечами, словно приготовившись к битве.

Мы принесли эту гребаную войну. В этом мире власть не была привилегией или правом по рождению. Она принадлежала тем, кто был достаточно храбр, чтобы взять ее.

Малкольм наклонил голову и сузил глаза. — Ты ожидаешь, что нас запугают мой сумасшедший сын и какой-то двойник Каспиана Донахью?

Рот Каспиана искривился в горькой ухмылке. — Так вот кем вы меня считаете? — Он шагнул ближе, позволяя Малкольму посмотреть ему в глаза.

— Это невозможно, — сказал Малкольм.

— О, это чертовски возможно. Просто спроси моего отца. Он был удивлен не меньше, чем ты. — Каспиан ухмыльнулся. — О, подожди. Ты не можешь.

Глаза Малкольма расширились от понимания.

Я чувствовал, как взгляд отца буравит меня.

Я не стал отводить взгляд.

— Что насчет Татум? — спросил Малкольм.

Каспиан перепрыгнул через пять футов, отделявших нас от них, и обхватил рукой горло Малькольма. — Ты не должен произносить ее имя.

— Халид? — спросил мой отец.

Каспиан повернулся к нему, чтобы ответить. — Составляет компанию моему отцу в аду. — Он снова посмотрел на Малькольма. Костяшки его пальцев побелели, когда он крепче сжал горло Малькольма. — Пока они ждут, пока остальные присоединятся к ним.

Грей шагнул к Каспиану и положил руку ему на плечо. Его взгляд был устремлен на Малкольма. — Как видишь, твой план не сработал. Теперь тебе придется решать досадную проблему манипулирования авиакатастрофой, в которой предположительно погибли три человека, и тем, что произошло в Роще той ночью.

Малкольм закашлялся и захрипел, схватившись рукой за горло. Каспиан смотрел на него еще несколько секунд, а затем наконец опустил его. Он тут же начал задыхаться.

Это. Вот ради такого дерьма я и жил. Это почти заставило мой член напрячься.

Грей убрал руку с плеча Каспиана.

Мой отец шагнул вперед. В Роще ничего не произошло, кроме того, что группа мужчин собралась вместе и хорошо провела время. Дети годами играют в прятки. В этом нет ничего криминального.

Я взглянул на него и улыбнулся. — У меня есть четыре свидетеля, которые могут не согласиться.

Его лицо побледнело. — Девочки. Это был ты. — Он сглотнул. — Ты забрал их.

Мои глаза сузились, я мысленно запечатлел тот самый момент, когда Пирс Кармайкл понял, что ему крышка. — Мне немного помогли.

Грей прочистил горло. — Одна последняя маленькая деталь, и мы уйдем от тебя. — Он перевел взгляд на короля. — Есть сайт под названием Багровый грех. Слышали о нем?

Король и Малкольм переглянулись. Черт, жаль, что я не снимал это дерьмо.

Когда никто не высказался, Грей продолжил. — Да. Я подумал, что вы могли бы. — Он переместился прямо перед королем, в дюймах от его лица. У Грея были яйца. Он мне нравился. — Первое, что ты сделаешь, когда выйдешь отсюда, это закроешь этот гребаный сайт. — Он сделал шаг назад и сунул руку в карман, как будто это была обычная, повседневная деловая встреча. — И чтобы убедиться, что ты это сделаешь, я заехал в Айелсвик по пути сюда и выбрал небольшую страховку.

Король Уинстон глубоко вдохнул и посмотрел на Грея. — Ты забрал Сэди.

Грей усмехнулся. — Когда я заберу свою королеву, я не собираюсь ее возвращать.

— Тогда кто?

— Скоро узнаешь, — ответил Грей, а затем кивнул в сторону лестницы за клеткой — той, что вела в мансарду Линкольна на втором этаже. — На сегодня это все. У нас есть другие дела.

Каспиан бросил на Малкольма последний взгляд. Этому ублюдку повезло, что Каспиан не убил его. Если бы Линкольн не был уже на высоте, он бы, наверное, так и сделал. Но у нас была вся эта херня с разделением с классом. Дать каждому по очереди. Бла-бла-бла.