Сыграем в любовь?

Глава вторая. Харпер

Что ж, если так подумать, не могу же я простоять тут всю ночь!

Еще один тяжелый вздох – я делаю шаг вперед, поднимаюсь по ступенькам и оказываюсь под крышей крыльца.

Запасной ключ все еще спрятан под горшком с геранью. Вот из-за таких вечных мелочей и тяжело принимать крупные перемены! Смотришь на них и невольно представляешь, что с прошлого твоего визита сюда ничего не изменилось.

Дверь бесшумно отворяется. Внутри дом выглядит даже лучше, чем когда мы там жили. Я заставляю себя пройти дальше.

Все точно такое же, как и десять лет назад, будто старые деревья в лесу – дре́внее, но крепкое.

Я, словно призрак, скольжу по тихому, безжизненному помещению и по пути включаю свет. Вскоре на первом этаже горят все лампы. Они освещают укрытую белой тканью мебель, отчего кажется, что она жутковато бликует.

Кухня выглядит совершенно обычно, и вся техника в ней работает. Единственная комната, которая кажется обитаемой. Я ставлю пакет на тумбу и осторожно разбираю покупки: достаю текилу и кладу лаймы и пачку картофельных чипсов на безукоризненно чистый мрамор.

Немного порывшись в шкафчиках, нахожу миску, нож и разделочную доску. Открываю пачку чипсов и сразу засовываю в рот горсть. Жую и глотаю, наслаждаясь солью и кисловатым привкусом уксуса. Затем мою лаймы и начинаю их нарезать.

Спустя пару минут до меня доносится, как открывается входная дверь. Я вздрагиваю – как и от внезапно раздавшегося голоса. Подростком я мечтала услышать, как он произносит мое имя…

– Харпер?

– Я на кухне, – кричу я в ответ.

Дверь захлопывается. Сердце несется, словно скаковая лошадь на старте.

Надо было выпить текилы до его прихода.

Я переключаю внимание с дикого пульса на разделочную доску и разрезаю лайм с точностью, которой позавидовал бы хирург. Ровные ломтики один за другим падают в миску.

– Приветик, – голос раздается ближе, чем я ожидала.

Я дергаюсь, сбивая локтем с тумбы другой лайм. Порываюсь поймать его, но Дрю реагирует быстрее – хватает фрукт в полете и отдает мне. Наши пальцы соприкасаются. Я крепко сжимаю лайм, тщетно пытаясь унять искру, несущуюся по телу с силой и скоростью молнии.

– Отличная реакция! – подмечаю я.

Дрю с улыбкой опирается на столешницу – расслабленная, непринужденная поза.

– В младших классах как-то был вратарем.

– А после – нет?

Он, не переставая улыбаться, качает головой.

– Почему? – спрашиваю я.

– Тренер понял, что забиваю я лучше.

Дрю произносит эти слова без намека, но в моей голове все звучит иначе. Я невольно стискиваю лайм едва ли не до синяков на пальцах, а затем кладу несчастный фрукт на столешницу.

Дрю опускает руку в карман. Он достает напоминающую птицу керамическую фигурку, окрашенную бирюзовыми мазками, и ставит передо мной. Я, прищуриваясь, рассматриваю предмет.

– Что это?

– Солонка.

– В форме… птицы?

Краем глаза я вижу, как Дрю кивает.

– Ага, зяблика. Мама их обожает. В молодости она рассказала папе, что любит птиц, и на первое свидание он пригласил ее в океанариум – посмотреть на пингвинов. Мама до сих пор ему это припоминает. Видимо, запах рыбы не очень-то добавляет романтики.

Я улыбаюсь:

– Все равно очень мило.

– Ага. Ну, как видишь, у них все получилось.

– А твоей маме и сейчас нравятся птицы? То есть зяблики?

Уголок рта Дрю дергается в улыбке.

– Гм. Родись я девочкой, меня бы назвали Гага.

– Что ж, тебе повезло!

Дрю смеется:

– В общем, я тоже хотел внести свой вклад в вечер.

Я бросаю взгляд на керамическую птичку:

– Принести соль?

– Ну, я знал, что ты купила текилу и лаймы, так что…

Я ловлю лукавый взгляд парня, и мои губы невольно расплываются в улыбке.

– Эм… удивительно, что ты до сих пор сюда приезжаешь, – говорю я.

– Почему? Ты ведь тоже любишь этот городок.

Я сглатываю и смотрю в сторону. Дрю прав: я люблю это место. И любила всегда.

Я знала, что вновь оказаться в доме будет тяжело. Легче держаться от него подальше, чем так переживать. Любовь ведь усиливает и другие чувства – и хорошие и плохие.

– Пойдем на крыльцо, – говорю я, беру бутылку текилы и миску с лаймами. – Захвати соль… и пару бокалов, если можно.

– Конечно.

Дрю с любопытством смотрит на меня, но просьбу выполняет. Он тянется к шкафчику – и край его футболки поднимается на пару сантиметров, открывая крошечный участок мускулистого тела.

Внизу моего живота что-то сжимается.

Я сглатываю, отвожу взгляд и направляюсь ко входной двери. Останавливаюсь у корзины в кладовке – там сложены несколько пледов.

После того как мы перестали сюда приезжать, мама поручила управленческой компании сдавать дом на лето. В интерьере они почти ничего не изменили – это и радует, и раздражает. Точно такие же чувства я испытываю оттого, что коттедж никогда не снимают в августе. Он так и стоит – пустой и одинокий.

Я выхожу на улицу. Кожу и волосы обдает влажным летним воздухом. Дождь уже кончился, но ветерок, треплющий волосы, все еще сильно им пахнет.

Я заворачиваюсь в плед и сажусь на качели. Провожу рукой по влажным волосам и смотрю, как вода стекает с перил на гортензии. До ушей доносится лишь мягкое «кап».

Спустя пару секунд приходит Дрю. Он садится рядом со мной и ставит бокалы и солонку между нами. Внизу живота снова тянет. Футболка Дрю местами сырая и липнет к его телу. И я не отвожу взгляд – зачем? Ведь парень так близко и такой красивый. Наблюдаю, как Дрю устраивается поудобнее, чувствую, как под его весом слегка проседают качели. Затем снова смотрю на двор перед домом. Из-за темноты и тумана дальше тротуара ничего не видно. Фонари не горят – светит только луна и лампы из окон домов Эшленд-авеню. Даже асфальт дороги едва разглядишь.

Все это – словно маленький кокон. Городок, крыльцо, сам момент.

С края крыши падают капли. Я насчитываю шестьдесят восемь и тут слышу голос Дрю:

– А ты хоть раз сюда приезжала? С того лета.

– Не-а. – Я поднимаю ноги и кладу голову себе на колени. Уверена, что Дрю и так знает ответ. – Не понимаю, почему мама до сих пор не продала дом.

Отчасти я очень жалею, что она этого не сделала. Так было бы проще. Этот дом висит надо мной, словно кусочек пазла, который никак не встает на место и не дает закончить головоломку. Он просто стоит в этом городе – чистый, ухоженный и пустой.

Дрю прислоняется к спинке качелей и забрасывает ногу на перила. Я украдкой перевожу взгляд с улицы на его профиль. Может, хоть вблизи замечу какой-нибудь изъян. Не тут-то было!

Пять каникул – столько мы были «знакомы». Однако я не так уж и много о Дрю знаю: он играет в хоккей, у него хорошие родители, раньше он любил газировку Dr Pepper, а еще у него аллергия на арахис. По шкале от незнакомцев до друзей мы куда ближе к первому.

Мышцы на голени Дрю напрягаются и расслабляются. Качели начинают двигаться – слегка покачиваются туда-сюда.

Я открываю бутылку и щедро разливаю текилу по бокалам, а затем беру ломтик лайма и посыпаю его солью. Мой новый старый знакомый приподнимает бровь, но молча следует моему примеру.

– До дна! – говорю я и «чокаюсь» с ним кусочком лайма.

Дрю расслабленно улыбается. На его щеках тут же появляются чудеснейшие ямочки.

– До дна.

Пытаясь отвлечься от губ Дрю, я вгрызаюсь в лайм. Во рту растекается кисловато-соленый вкус. Я спешно тянусь к бокалу. Дрю первым берет свой и поднимает, легонько касаясь им моего. Раздается тихий звон.

– За лето.

– За лето!

Я запиваю ностальгию обжигающим глотком текилы. Алкоголь стекает в желудок и начинает поступать в вены, принося с собой ленивое спокойствие. По телу разливается тепло.

– Тьфу! – кашляет Дрю. – Гадость какая!

Я с улыбкой делаю еще глоток:

– Лучший напиток супермаркета на Мэйн-стрит.

– А этому ты в колледже научилась? – спрашивает Дрю, бросая лайм в бокал.

– Моя лучшая подруга, с которой мы снимаем квартиру, как-то работала барменом. И ее напарник всегда солил лаймы, которые подавал к шотам текилы.

– Пожалуй, это более гигиенично, чем совать язык в рот незнакомке.

– По своему опыту говоришь, Галифакс?

Дрю ухмыляется. К таким улыбкам предупреждение нужно ставить. И вдруг я перестаю понимать, откуда во мне эта легкая расслабленность – от текилы или же… от него.

– Не-а, – отвечает парень.

– Врунишка.

С такой внешностью девушки за ним должны хвостом бегать. Да и слава и богатство наверняка свою лепту вносят.

Дрю смеется. Я наливаю себе еще бокал и протягиваю парню бутылку, а затем кладу ноги в грязных кедах на перила, рядом со ступнями Дрю, и тону в теплом пледе. Постепенно свежий воздух перебивает затхлый запах пустого дома.

– Разве она не такая, жизнь профессионального спортсмена? – продолжаю я. – Вечеринки до утра, хоккейные фанаточки…

Дрю поворачивается ко мне. Его брови приподнялись, а в зеленых глазах читается изумление.

– Фанаточки?

– Ага, – киваю я и делаю еще глоток.

Он прав: текила так себе, дешевая и некачественная. Однако дело свое делает. Уж не знаю почему – из-за знакомого крыльца, алкоголя, общества Дрю или пледа, который сшила моя бабушка, – но я чувствую себя лучше и счастливее, чем в прошедшие месяцы или даже годы. Уж этого я от сегодняшней ночи точно не ожидала. Даже наоборот.

– Ну, знаешь, я про девчонок, которые мечтают переспать с хоккеистом, – уточняю я.

– Харпер, я в курсе. Просто удивился, что ты тоже слышала это выражение.

– Я много чего знаю, – отвечаю я.

Дрю качает головой. С его губ срывается мягкий смешок, и он снова отпивает текилы.

– Я работала с одной певицей, которая встречалась с хоккеистом. А еще слышала слова «хет-трик» и «офсайд».

– То есть ты просто знаешь об их существовании или что они значат – тоже?

– Первое, – закатываю глаза я.

Дрю снова смеется. Мне нравится этот звук. Раньше я никогда не придавала особого значения тому, как звучит чей-то смех. Теперь прячу эту информацию в закоулках памяти – словно некую тайну.

– Значит, ты певица? – спрашивает Дрю.

– Еще чего! Просто сотрудничаю с исполнителями.

– Отвечаешь на звонки и разносишь кофе.

Тот факт, что парень в точности запомнил мое описание рабочих обязанностей, возмутительно и невероятно радует.

– В точку!

– А хочешь быть певицей?

Тут смеюсь уже я:

– Не-а.

– Почему?

Я на секунду задумываюсь: «А не сказать ли ему, чем я действительно хочу заниматься?» Однако в итоге отвечаю:

– Петь не умею.

– Умеешь.

– Легко сказать! Ты ж ни разу не слышал.

Я ожидаю, что Дрю согласится или рассмеется, но вместо этого он говорит:

– Вообще, я слышал, как ты поешь.

– Что?! Когда?

На улице слишком темно, чтобы сказать наверняка, но Дрю явно выглядит смущенным. Его щеки краснеют; он проводит большим пальцем по поверхности бокала в руке.

– Тем летом, когда мы частенько тусили на причале у дома Даксбери. Перед тем как Джефф поступил в колледж. Ты тогда пела у костра.

– Ты что, серьезно это помнишь? Я и то почти забыла!

Я с трудом припоминаю, как мы с Кэтрин Эддингс и Софи Стюарт танцевали на сосновых иголках. Мы пытались составить последовательности движений и тут же их забывали, а пением хотели отвлечься от всего этого. Амелия же в это время обычно сидела в сторонке с банкой газировки вместо пива. Часто к сестре присоединялась ее лучшая подруга Саванна – она иногда гуляла на пирсе с нами.

– Думаю, ни один парень из нашей компании не забыл, – говорит Дрю.

Мои брови взлетают вверх. Я изучаю выражение его лица – смущения как не бывало! Между нами возникает то самое тяжелое, значимое чувство с налетом «а что, если…». Про свои-то мечты о том, как все могло пойти иначе, я знаю и вспоминаю каждый раз, когда напиваюсь и ищу имя Дрю в интернете. Однако до сегодняшней ночи мне ни капли не казалось, что интерес может быть взаимным.

– Хм-м, – неясно отвечаю я.

Не стоит усложнять поездку сексом со знаменитым хоккеистом. Будь он хоть тысячу раз горячим или добрым. Я пытаюсь вырасти, отказаться от склонности топить чувства и комплексы во внимании и низкопробных удовольствиях.

Кроме того, пожалуй, глупо думать, что речь вообще обо мне. Может, Дрю был тайно влюблен в Кэтрин или Софи и, встретившись с кем-то из них в супермаркете, сказал бы то же самое.

Между нами повисает тишина, нарушаемая лишь редкими глотками алкоголя, – однако она не неловкая, а, напротив, уютная. Мне и в голову не могло прийти, что возвращение сюда вызовет подобные чувства.

Мы сидим, покачиваемся, и я успеваю потерять счет времени. В моменты счастья оно идет иначе – словно песок, текущий сквозь пальцы, или облака, уплывающие вдаль…

– Так… расскажешь, почему приехала на одну ночь? – интересуется Дрю.

Я выдыхаю и бросаю взгляд на бутылку текилы – она стоит между нами, словно барьер. Она наполовину пуста, а значит, продолжать пить – плохая идея. Дрю потягивает алкоголь медленнее меня. Наверное, потому что он богат, знаменит, чертовски хорош собой и не пытается хоть ненадолго спрятаться от проблем.

– По сути, погрустить.

Дрю легонько касается моего колена своим. По бедру словно проходит ток, обжигая нервные окончания.

– Я умею слушать.

Это я знаю. Единственный раз мы с Дрю остались наедине, когда мне было семнадцать. Возможно, это произошло тем же летом, которое он недавно вспоминал. Парень зашел на кухню Даксбери за чипсами, а я проходила мимо по пути в уборную. Мы пару минут поболтали – уже не помню о чем. Однако в памяти отчетливо осталось радостное, воздушное чувство, столь похожее на то, что я ощущаю сейчас.

А неделю спустя Амелия гордо объявила, что весь день будет кататься на катере Галифаксов. Когда я узнала, что компанию ей составит только Дрю, я поняла: о влюбленности к соседскому парню придется забыть. Так что на следующих выходных отправилась на свидание с Фредди Оуэнсом и до самого отъезда притворялась, что мне абсолютно плевать на Дрю. А спустя несколько месяцев умер мой папа, и больше мы в городок не возвращались.

Я плотнее закутываюсь в плед. Чем позднее, тем ниже температура. Я уж и забыла, каково лето в Мэне: влажные дни, холодные ночи. В большом городе все не так: асфальт весь день впитывает солнечный свет, а по ночам излучает тепло.

– В следующую субботу Амелия выходит замуж, – наконец отвечаю я на вопрос. – У тети и дяди ее жениха есть турбаза на берегу озера Полсон. Отдельных девичника и мальчишника не будет. Всех близких родственников и друзей пригласили провести недельку на турбазе, а в пятницу подтянутся остальные гости. Отказаться от приглашения не получилось. Более того, я единственная подружка невесты без пары. А раз уж я еду на север, то решила по пути заночевать в Порт-Хэвене. Оттянуть неизбежное, так сказать.

«И взглянуть в глаза прошлому», – мысленно добавляю я.

Дрю знает, от чего я скрываюсь, – пусть я и не произнесла этого вслух.

Он отвечает не сразу. Я коротаю тишину, покачивая в ладони бокал и глубоко вдыхая влажный воздух. Он все-таки спросил. Однако ответ получил грустный и жалкий. И очень не хочется, чтобы считал такой же и меня.

Я решаю осушить бокал, и тут Дрю говорит:

– Я поеду с тобой на свадьбу.

Я закашливаюсь, не успев сглотнуть. Наконец, взяв себя в руки, окидываю парня полным недоумения взглядом.

Дрю ухмыляется. Очевидно, моя сильная реакция его позабавила.

– Что?! – переспрашиваю я.

– Я сказал, что поеду с тобой на свадьбу, – повторяет он нарочито четко, зная – я прекрасно поняла его и в первый раз.

Иначе мой нос бы сейчас не горел.

– Но зачем?

– Звучит прикольно, – пожимает плечами Дрю.

– Что в моем рассказе показалось тебе прикольным?

– Ты спросила, каково это – быть профессиональным хоккеистом. Нет, это не вечеринки до утра и фанаточки. Это катание по льду до тошноты, необходимость вставать на заре, постоянные поездки… Да, я обожаю такую жизнь. Мне чудовищно с ней повезло. Однако время вне сезона тянется долго. Почти никто из команды не остается в Сиэтле. Я съездил к родителям, паре друзей с универа, а теперь вот тусуюсь здесь, и мне скучно. Так что да, неделька на озере звучит заманчиво.

– Но все будут считать нас парой.

– И что с того?

– А тебе не будет неловко? Вы же встречались с Амелией.

– Мы? С Амелией? – Дрю округляет глаза и тихо смеется. – Ну да, подростками мы пару раз гуляли вместе, обычно в компании. Целовались… кажется, разок? Может, два. – Он пожимает плечами и прислоняется к спинке качелей, сдвигая бейсболку на лоб. – Неловко не будет.

Голова кружится – и не только от алкоголя. По словам Дрю, отношения у них были короткие и без особых чувств. А вот Амелия все то лето хихикала и вздыхала: «Дрю так шикарно целуется!», «Дрю такой красавчик!», «Дрю от меня не отлипает!». В ответ я обычно надувала пузырь из жвачки или закатывала глаза. Однако каждый раз, когда сестра говорила о Дрю, в моей душе что-то сжималось. Если речь шла о другом парне, я ничего подобного не чувствовала.

– Этим ваши отношения и закончились? – уточняю я.

Я бросаю взгляд на Дрю и замечаю, что он внимательно на меня смотрит.

– М-м… ага.

Еще один мой косяк. У меня нет ни парня, ни успешной, по стандартам большинства, жизни – и ко всему этому я отвратительная старшая сестра. Не могу даже съездить на свадьбу без экзистенциального кризиса.

– Что ж, предложение в силе, – напоминает Дрю. – Можешь позвонить хоть в середине недели – я приеду.

И я ему верю.

Обычно я стараюсь мыслить реалистично – уж лучше приятно удивиться, чем разочароваться. Однако я действительно считаю, что Дрю приедет.

– Спасибо, – говорю я. – Правда. За компанию, общение и предложение.

Дрю улыбается и вновь подносит бокал к моему. Веселье исчезает с его лица.

– За Пола.

Я рвано вдыхаю. Мы стукаемся бокалами.

– За Пола.

На губах Дрю появляется печальная улыбка, а затем он подносит к ним напиток. Я наливаю себе еще текилы, выпиваю ее залпом, словно шот, и вгрызаюсь в дольку соленого лайма. А затем вместо того, чтобы положить ее на крыльцо, как нормальный человек, швыряю во двор со всей дури.

– К черту все! – выдыхаю я.

Дрю крепко сжимает мое колено.

– К черту все, – уже тише повторяю я.

Он не пытается утешить меня пустыми фразами – просто сидит рядом, не убирая руки. Его касание приводит меня в чувство. Так мы и качаемся бок о бок, глядя, как вода капает с крыши на гортензии. На крыльце дома, в котором мой папа покончил с собой.