Утром я просыпаюсь с жутким похмельем. Голова раскалывается. В рот будто дохлых жуков напихали. Яркий солнечный свет, проникающий сквозь полуоткрытое окно, больно режет глаза. Чувствую себя так, словно меня переехал индийский автобус. Дважды.
Проклятый алкоголь.
Отбросив в сторону смятое одеяло, сажусь в кровати и сжимаю ладонями виски, прокручивая в голове события вчерашнего вечера. Фрагмент за фрагментом. Эпизод за эпизодом. Когда в памяти всплывает картинка разбитого байка футбольной выскочки, губы непроизвольно изгибаются в улыбке.
Святое дерьмо, я и вправду это сделала!
Теперь Каннинг наверняка выставит мне счет за ремонт, а Руби вычеркнет меня из завещания. Но, черт возьми, оно того стоило.
Повернув голову, обнаруживаю на прикроватном столике стакан с водой и две таблетки адвила. Из груди вырывается облегченный выдох. Мысленно благодарю маму за такую заботу, беру таблетки, кладу их в рот и запиваю, наслаждаясь тем, как прохладная жидкость смягчает сухость в горле. Затем встаю и направляюсь к шкафу, чтобы переодеться на пробежку.
Я отношусь к таким людям, которым по утрам нужно немного пространства и одиночества, чтобы прийти в себя. Для меня бег – как утренняя сигарета для курильщика, то есть обязателен. Он помогает упорядочить мысли и обрести внутреннее равновесие. Пусть даже ненадолго.
Надеваю бледно-розовый спортивный бра, черные тайтсы и разноцветные «асиксы», которые классно сочетаются с резиновыми браслетами на руке. В одежде я почти всегда предпочитаю стиль спорт-кэжуал: кеды, джинсы, трикотажные платья, свитшоты… Мода тоже бывает комфортной.
Собираю волосы в высокий хвост и смотрю в зеркало на туалетном столике.
Ох, дьявол.
Я выгляжу так, будто только вчера слезла с героина. Лицо опухло, под покрасневшими глазами пролегли тени, а некогда золотистая кожа приобрела уродливый сероватый оттенок. Ребята из массовки «Ходячих мертвецов»[28] выглядят симпатичнее. Интересно, насколько по шкале от «Ничего страшного» до «Полный пиздец» будет нормально прогулять второй день занятий?
Ладно, идейка так себе. Сегодня лекция по судебной палинологии, а это должно быть очень увлекательно. Неделю назад я прослушала серию подкастов под названием: «Записки на телах» и осталась под огромным впечатлением. Особенно от историй о жутких убийствах, которые могли бы остаться нераскрытыми, если бы не анализ пыльцевых зерен и спор растений, обнаруженных на телах жертв или одежде преступников. Так что, палинология – наше все.
Закрепив на руке спортивный чехол с телефоном, я отправляюсь на кухню, чтобы съесть батончик мюсли, который успокоит мой желудок, и наполнить спортивную бутылку водой. Выйдя из спальни, слышу негромкие голоса, доносящиеся со стороны обеденной зоны: похоже, мамин очередной дружок-на-разок решил задержаться у нас на завтрак. Отстой.
Представляю, как вытянулось лицо у Совпадения-из-Тиндера, когда Руби вручила ему сковородку и указала идеально наманикюренным пальцем на плиту. Мама всегда так делает. Сначала любезно предлагает поесть, а затем садится за обеденный стол и ждет, пока для нее этот стол накроют. И здесь еще важно не облажаться. Потому что, если завтрак окажется дерьмовым, она может запросто выставить счет за испорченные продукты. Ей богу, с этой женщиной лучше не связываться.
В гостиной беззвучно работает телевизор. На журнальном столике стоит одинокий бокал из-под вина, на котором виднеются следы губной помады. Пахнет пиццей – непривычно ощущать запах вредной еды в нашем доме.
Похожий на воробьиное чириканье материнский смех, льющийся из кухни, привлекает мое внимание.
Я поднимаю голову.
И планета замедляется.
Чейз Каннинг. Здесь. В моем доме. Стоит, небрежно прислонившись к стене, и с аппетитом жует кусок пиццы, заполняя своим огромным телом почти все свободное пространство кухни. Мои глаза расширяются в неверии. Единственное объяснение всему происходящему – я галлюцинирую.
Такое ведь случается при похмелье?
Словно почувствовав мое присутствие, Чейз переводит взгляд с Руби на меня, и его губы медленно растягиваются в улыбке. Той самой, от которой у девчонок плавятся трусики. На пятьдесят процентов – самоуверенной, на сорок – сексуальной, и на оставшиеся десять – гарантирующей неприятности.
– Доброе утро, милая! – громкий голос Руби звучит в моей голове как маршевый барабан.
Она сидит рядом с ним, на столешнице, скрестив обтянутые леггинсами ноги, и держит в руках кружку с кофе, от которого идет пар. Я с облегчением отмечаю, что они оба полностью одеты, ничего не смято, следов секса нет. По крайней мере, на первый взгляд.
– Какого дьявола он тут делает? – спрашиваю я у матери.
– Проезжал мимо и решил составить Руби компанию за завтраком, – с усмешкой отвечает Чейз, пялясь на мои ноги.
Его голос вполне реальный. Он – не галлюцинация.
Я гневно шарю глазами по гостиной в поисках тяжелых предметов, которые можно запустить ему в голову, чтобы окончательно это проверить, но, как назло, не нахожу ничего подходящего.
– Очень мило с его стороны, правда? – подхватывает мама. Она выглядит ошеломленной и даже немного смущенной.
– Раскошелился на «Убер» или дальнобойщики подбросили?
Мед его глаз моментально твердеет, превращаясь в холодную медь. Чейз проводит рукой по своим волосам, демонстрируя мне мой чокер, который болтается на его запястье, как браслет, и многозначительно приподнимает бровь. Это угроза. Штормовое предупреждение.
– Так, так, так… – Мама ставит свой кофе на столешницу и с подозрением смотрит сначала на меня, затем на Чейза. – Кто-нибудь объяснит мне, что, черт возьми, происходит?
– Выметайся из моего дома, Каннинг! – рявкаю я, впиваясь ногтями в ладони.
– Если ты не заметила, я пришел не к тебе. – Он кладет руку на колено Руби и уверено ведет вверх по бедру.
Жест выглядит слишком интимным. Внутри меня что-то обрывается. Я дышу ровно, но кажется, будто задыхаюсь.
Грязная, грязная игра, Чейз.
Я отступаю назад, заплетаясь в ногах, после чего разворачиваюсь и вылетаю из дома как торнадо.
Горячий утренний воздух врезается мне в лицо, словно передо мной распахнулись врата в преисподнюю. Но какой бы зной не был снаружи, он не сравнится с тем пожаром, который разгорается у меня внутри.
Стремительно пересекаю лужайку и вижу припаркованный у тротуара мотоцикл. Тот, который я разбила накануне, был черным, как ночь, а этот цвета свежепролитой крови и размером с небольшого слона. Стало быть, богатенький говнюк владеет целым мотопарком. Прекрасно!
– Хантер!
Я слышу, как Чейз следует за мной, но не оглядываюсь. Может, если я буду достаточно долго игнорировать его, он просто исчезнет. Растворится в солнечном свете, как предрассветный кошмарный сон. Или на хрен сгорит в нем, как какой-нибудь слащавый вампир из романтичных сериалов.
– Хэй! Постой!
Каннинг хватает меня за руку, и от его прикосновения меня пронзает током. Я резко разворачиваюсь и бью его кулаком в нос. Он слегка отшатывается, зажимая пальцами переносицу, и по его лицу проносится столько эмоций, что я не успеваю их прочесть.
– Это же моя мать, ты, долбаный урод! – Дрожь в голосе обнажает всю мою боль, и от этого я злюсь еще сильнее. – Как ты посмел использовать ее в своей грязной мести? А о ее чувствах ты подумал? Она ведь живой человек! Женщина! Которая всю жизнь страдает из-за таких бездушных ублюдков, как ты!
Чейз отнимает руку от лица и хмурится, когда обнаруживает на своих пальцах кровь. Ее тяжелый металлический запах стремительно заполняет воздух между нами. И в этот момент я чувствую, как кипящий внутри меня гнев уступает место беспокойству. Каннинг небрежно вытирает нос подолом черной футболки и поднимает голову. К моему удивлению, несмотря на то, что губы парня плотно сжаты, в его глазах нет злости.
– Прости меня, Хантер, – внезапно произносит он. Его маска беспечного самодовольства сменяется выражением искреннего сожаления. – Ты права, я повел себя как мудак.
Я моргаю, сбитая столку его словами.
– Послушай, я не являюсь святошей, – тем временем продолжает Чейз, переминаясь с ноги на ногу. – Это правда. Но я и не полный козел. Хотя сейчас я чувствую себя именно им, – полным козлом. И мне не нравится это чувство, понимаешь? Поэтому я прошу у тебя прощения.
Слова Каннинга кажутся мне такими же реальными, как снег в стеклянном шаре.
– Ты больше никогда не приблизишься к моей матери, – медленно произношу я, с подозрением изучая его лицо.
– Слово скаута. – Он поднимает правую руку и улыбается, будто только что выиграл конкурс «Мистер Вселенная». На фоне измазанного кровью лица его белоснежная улыбка выглядит жутковато. – А ты больше никогда не подойдешь к моему байку. Кстати, ты в курсе, что его ремонт обойдется мне в пять штук?
«Мне», – это местоимение согревает меня. Но… Пять штук? Охренеть.
– Хорошо, – коротко киваю я, после чего разворачиваюсь и шагаю по направлению к парку, где обычно бегаю.
Конечно, прилипала сразу же нагоняет меня и идет рядом.
– Тебе бы тоже не помешало извиниться. – В его низком надменном голосе звучат нотки веселья.
Я фыркаю.
– Это вряд ли.
– Совесть. Знакома с этим словом?
– Это что-то из вьетнамской кухни?
Он издает хриплый смешок.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты невыносимая?
– Все, кого я знаю.
– А еще ты очень красивая.
Я закатываю глаза, но в то же время чувствую, как по моей шее и щекам разливается жар. Проклятье, я что, краснею?
О, нет. Это просто нелепо.
– Кто научил тебя так бить? – спрашивает прилипала, приветливо махая рукой идущей навстречу старушке, которая, заметив кровь на его лице, тут же спешит перейти на другую сторону улицы.
– Мой бывший тренер по боксу.
Чейз восхищенно присвистывает.
– Ты ходила на бокс?
– Три месяца в средней школе.
Боже правый, я и в самом деле разговариваю с Чейзом Каннингом, как с нормальным человеком? Невероятно.
– Это был классный удар. Кажется, нос не сломан, но в голове все еще звенит.
– Я не нуждаюсь в твоих комплиментах.
– А я – в твоем разрешении их делать. – Чейз разворачивается и идет спиной вперед, с интересом разглядывая меня. – Ты вообще когда-нибудь улыбаешься?
– Моя улыбка – не рекламный флаер, я не раздаю ее кому попало.
Я стремительно ускоряю шаг, обгоняю его, и перехожу на бег.
– Звучит как вызов! – доносится мне вслед, и я качаю головой, чувствуя, как уголки губ невольно ползут вверх.