Там где цветут эдельвейсы

Часть 1

Я застал Машку в большой комнате с портретом Андрюхи в руках, опять всю в слезах.

Этот долбаный сюжет повторяется изо дня в день. Похоже, что я ничего никогда не смогу изменить, а так хочется, чтобы жизнь перестала зависеть от него, от моего бывшего друга.

Я ненавижу его. Просто ненавижу, хотя нельзя ненавидеть мёртвого, тем более друга.

Зато Машка продолжает любить…

— Тебе валерьянки накапать? — Я спросил лишь для того, чтобы она обратила на меня внимание.

— Митя, родной, я не верю в его смерть.

Я забрал у неё фотографию, вытер с защитной плёнки ладонью капли слёз и поставил на место, за стекло книжной полки.

— Машенька, — я поднял её на руки и вместе с ней аккуратно уселся на диван, — Машенька, любимая, ты осознаёшь, что мне тоже трудно, мы решили быть вместе, у нас сын…

— Это его сын, Митя. Понимаешь, его.

— Да. Я всегда знал, что Пашкин отец — Андрей, но папой он называет меня. Маша, я клянусь тебе, что как только он сможет понять — я всё честно расскажу ему. Он будет знать, кто его отец.

— Я не верю в смерть Андрея, — она продолжала повторять одно и то же. — Я очень хорошо знаю его, он не мог умереть. Он спортсмен, он сильный, ловкий, умный. Митя, он не мог умереть!

— Хорошо. Допустим, что он жив. Прошло два года. Где он? Почему не даёт о себе знать? Ты же исключаешь возможность того, что он бросил вас с Пашкой?

— Получается, не только нас, но и своих родителей, и тебя тоже. Разве нет? Митя, я хочу знать правду.

— Ты её знаешь. Его накрыло лавиной.

— Только тело так и не нашли.

— Маша, лавина — это тонны снега, это невероятная сила, это смертоносная мощь.

— Кому ты всё это рассказываешь? Мне? Я единственный раз не поехала с ним.

— Ты была беременна, я помню.

— Почему не поехал ты?

— Потому что это было его задание, его гвоздь, его репортаж. А у меня было другое. Я в шахты тогда спускался, расследовал смерть шахтёров в Караганде. Если хочешь, я тебе принесу тот очерк из архивов или в нете сейчас найду. Ты меня обвиняешь в трагедии, случившейся с Андреем? Маша, он был моим другом.

— Только ты любил меня, а я — его.

— Дружбу из-за бабы не предают.

Она дёрнулась и встала с моих колен.

— Я для тебя лишь баба?

— Кто я для тебя, Маша?

Она внимательно и испытующе смотрела в мои глаза.

— Митя, прости. Я никак не могу справиться с собой. Он мне снится: то зовёт меня, то обвиняет… Прости. Конечно, я не должна так себя вести. Я очень благодарна тебе за твою поддержку, за то, что у Пашки есть отец.

— А у тебя мужчина для удовлетворения твоих потребностей. Так?

— Митя, ты не прав. Просто, наверно, в новые отношения надо вступать, покончив со старыми, а у нас с тобой всё кувырком. Ты хочешь уйти?

— Я хочу семью. Нормальную, такую, которая тылом является.

— Что будем делать?

— Решай. Пашка в детский сад идёт завтра третий день, ты можешь начать работать, материально я буду помогать. Но я устал от твоих истерик, от того, что в постели мы всегда втроём. Его призрак неизменно с нами. От того, что ты называешь меня его именем, да хотя бы от того, что ты меня используешь, а не любишь.

— Люблю, Митя.

— Ты уверена?

— Да.

— А если он вернётся?

— Не знаю. Мить, как я могу знать? Хотя думаю об этом каждый день. Я же счастлива с тобой.

— Но продолжаешь его любить.

— Я не знаю! Не знаю, любовь ли это или болезнь. Он умер так внезапно, что я не верю в его смерть. Если бы я труп видела… А то ушёл в дверь, поцеловал на прощание и обещал вернуться. Митька, пойдём спать. Утро вечера мудренее. Не обижайся ты на меня. Пожалуйста, не обижайся.

Мы остаёмся с ней вдвоём на огромной двухспальной кровати. Сна нет.

Она целует мою грудь, трётся носом, и я, забыв о неприятном разговоре, отдаюсь чувствам,тону в ощущениях и понимаю, что нет более желанной женщины, чем она, моя Мария. Я овладеваю ею немного грубо, но так, как она любит.

Уже засыпая, слышу её тихий шёпот:

— Мне так хорошо с тобой, Митька.

И мне хорошо, когда ты плавишься в моих руках, думаю я. В моих, не его. Когда я вхожу в тебя и ты поддаёшься мне, когда ты кричишь. Я знаю тебя, чувствую и хочу всегда.

Утром, не в силах разлепить глаза, просыпаюсь от её ласк и поцелуев.

Сын играет кубиками на полу тут же рядом. Я не могу при нём, но хочу её до безумия. Она тоже хочет меня.

— Пашка ещё ничего не понимает, — произносит Маша, форсируя свои провокационные действия.

И я сдаюсь.

Мы делаем это под одеялом, второпях. Я даже не замечаю, получила ли она удовольствие. Присутствие ребёнка рядом решает всё.

— Митя, после садика я отвезу Пашку к маме. Ужин при свечах и мы вдвоём. Согласен? Мой план хорош?

— Спрашиваешь! — Я безумно рад Машиному предложению.

— Так не опаздывай, — говорит она и снова целует меня в грудь.

Я лечу на работу окрылённый, настроение отличное, дурных мыслей больше нет, и мир вокруг прекрасен.

Я высаживаю Марию с Пашкой из автомобиля у детского сада и чувствую, что опаздываю на летучку в редакции.

Но испортить мне настроение не может ничто и никто, даже шеф. И пробка на дороге, в которую я встрял и встал намертво.

Я вспоминаю о незаконченной статье, набираю текст тут же, в машине, на лаптопе. На планшет падает письмо.

Открою его в редакции. Сейчас не до этого, впереди явно что-то случилось — по обочине дороги мчится «скорая», потом несколько нарядов полиции.

Опять авария, главное, чтобы без жертв. Машины медленно начинают движение, пусть в один ряд, но всё же. Я успел дописать статью и скинуть её на комп начальнику отдела.

Теперь можно не торопиться, я сделал всё.

Выруливаю на обочину, беру в руки фотоаппарат и пешком, захлопнув дверцу автомобиля, иду к месту аварии.

Часть 2

— Громов, ну какого чёрта! — так шеф приветствует меня, входящего в отдел.

— И вам не хворать. Что опять стряслось?

— Ты не был на планёрке.

— Я вам дал материал. Я не могу находиться в двух местах сразу.

— Оправдываешь своё опоздание?

— В следующий раз проеду мимо сенсации, и вы ничего не получите.

— В Караганде опять взрыв метана. Собирайся. Тебе Света билет забронировала. И там практикантка у нас, её с собой бери, опытом делиться. Только не пугай девочку.

— Что она у нас делает, если из пугливых?

— Практику проходит. Может быть, это будущая звезда журналистики. Громов, не мне тебя учить, как надо обращаться с женщинами.

Кое-как отвязываюсь от шефа и направляюсь к своему кабинету в виде крохотной комнатушки, где помещается рабочий стол, книжный шкаф и два кресла, одно из которых моё, а второе предназначается посетителям.

Да, там тесно, но тихо. Не то что в общем отделе.

У меня под дверью действительно стоит девица. Ростом метр с кепкой, «воробей на морозе». Улыбаюсь скорей своей ассоциации, а не девочке с огромными глазами инопланетянки, радующейся при виде меня.

— Дмитрий Иванович, меня к вам направили, я Надя.

— Здравствуй, Надя. — Открываю двери своего кабинета, пропуская её вперёд.

Самое смешное, она решила, что я просто счастлив её появлению. Ну ладно, не буду разочаровывать девочку. Включаю чайник и наливаю кофе себе и ей.

Она устраивается за столом, разглядывает фото на стене, дипломы в рамочках, всю мою коллекцию достижений. А там есть что посмотреть. Не зря же мне отдельный кабинет выделили.

Потом подходит ближе, читает подписи и останавливается рядом со шкафом. Там, за стеклом, фото меня, Андрюхи и Машки в горах, а у Машки в руках эдельвейсы.

— Как вы попали в отдел криминальных расследований? — спрашивает меня она.

— Нос люблю совать куда не следует. Ты спортом занималась?

— Почему занималась? Я и сейчас занимаюсь борьбой. Я тоже так, как вы, хочу. Чтобы и в горы, и в шахты. Я читала статьи. Это ваши друзья?

— Да, друг и жена.

— Ваша или его?

Я теряюсь от её вопроса. Пожалуй, первый раз в жизни не знаю, как правильно ответить.

— Он был одним из лучших журналистов. К сожалению - был! Он умер, Надя, погиб два года назад, ну, чуть больше.

— То есть погиб на задании?

— Да нет, на отдыхе. — Я говорю эти слова и понимаю, что не прав. Что Андрюха ездил не просто так, он копал и, может быть, что-то выкопал такое…

Нет, не может быть! Это паранойя, и я её подцепил от Машки.

Для Андрюхи это была обычная командировка, он выполнил задание и дал материал, а потом они с коллегой из Алматы Ерланом поехали в горы, взяли вертолёт напрокат, поднялись гораздо выше турбазы и горнолыжного курорта, там спускались на лыжах по дикому склону. Их накрыло лавиной.

Панику поднял пилот вертолёта, когда прилетел за ними и не обнаружил ребят.

Началась поисково-спасательная операция. Тело Ерлана обнаружили через сутки на глубине двух метров, а Андрея так и не нашли.

Несчастный случай!

До этого момента я не сомневался, что всё было именно так. А если нет, если кому-то было выгодно представить всё в виде несчастного случая? И проблема решена. Свидетелей-то нет, только снег и горы. Вот они уж умеют молчать.

Картинка в голове не складывалась. Их было двое, значит, кроме стихии никто не мог причинить им зла. Всё. Точка.

Надо поговорить с Машкой, а то сойду с ума от её истерик.

Входит секретарша шефа, как всегда — без стука.

— Ну что, собирайтесь, друзья, вечером самолёт. — Света кладёт на стол распечатку билетов. С ухмылкой разглядывает мою практикантку, подмигивает. — Удачи тебе, Димыч!

Я делаю пару звонков в Караганду, узнаю ситуацию и погоду. Договариваюсь с коллегами о встрече. Набираю вызов Марии.

Ужин вдвоём отменяется и всё, что планировалось после ужина, тоже. Обещаю звонить ей из Караганды два раза в день, утром и вечером.

Быстро набираю заметку для первой полосы, все остальные подробности уже будут с места событий.

«Тридцать первого августа около четырёх часов утра в Шахтинске на шахте № 2, произошел внезапный выброс метана.

В момент аварии в шахте находились сто тридцать шесть человек, из них трое — в аварийной выработке. В пять тридцать пять работник шахты обнаружил тела трех пострадавших без признаков жизни. В результате ЧП погибли Ахметжанов Рустам Ренатович, 1983 года рождения, Руденко Валерий Валентинович, 1980 года рождения, и Шебанов Максим Сергеевич, 1986 года рождения. У всех троих остались жены и дети».

Везу Надю к ней домой, ещё раз напоминаю, чтобы не забыла взять с собой тёплые вещи, потому что ночи уже холодные.

Возвращаюсь в свою квартиру, ем щи, приготовленные Машкой. Собираю сумку, проверяю комплектность камер, заряд аккумуляторов.

Я не успел просмотреть почту, но теперь уже и не успею, а там накопилось много писем, требующих ответа и просто непрочитанных, среди них могут быть важные.

Хочу в отпуск к морю вместе с Машкой и сыном.

Хотелки оставляю дома за закрытой дверью, а сам ухожу. Впереди работа.

В самолёте пытаюсь отдохнуть, но у меня ничего не получается. Надежда укуталась в плед и спит, а её голова покоится на моём плече. Смешная девчонка всё пыталась выведать что-то про мою личную жизнь, про отношение к смерти, про то, как я пропускаю через себя происшествия, о которых пишу, как живу с этим.

Пытался объяснить, что со смертью мы уже почти друзья. Что просто пишу о том, что вижу; анализирую, пытаюсь сказать, как надо, чтобы такое не повторилось. Надеюсь, что пишу не зря.

Это же как техника безопасности, на крови созданная, так и я пишу, чтобы услышали и решали что-то. Да хоть ту же технику безопасности соблюдали. Чтобы приборы, определяющие концентрацию метана, работали, чтобы не на авось полагались.

Часть 3

Я читаю текст письма снова и снова.

«Зачем ты украл мою жизнь, Митя?»

Митя! Митей меня Андрюха никогда не называл. Не сходится. Только Дима или Димыч. Не мог он так написать. И выглядит письмо уж слишком по-женски. Андрюха бы меня обматерил, или вообще слать письмо не стал бы — сам бы пришёл. Морду бить.

А если ходить не может?

Даже если не может, то какого чёрта ждал два года?

Вопросы, одни вопросы, и сердце в галоп — такой, что мушки перед глазами и боль за грудиной.

Я хочу, чтобы он был жив, хочу, чтобы это правдой оказалось. Он мой друг. Соперник, но друг. Я его смерть не пережил, а потому понимал мою Машку.

Мысль о Маше холодом сковывает спину. Если он жив…

Мне подумать страшно о продолжении этой фразы.

Господи, неужели вот сейчас я желаю другу смерти, потому что присвоил его жену и сына?

Нет, не желаю!

Хотя Пашка скорее мой сын, чем Андрея. Биологически — его. Пусть сам растит ребёнка дальше, а я помог. Просто помог в трудное время. Пацан маленький, привыкнет к другому папе, настоящему, а я дядей буду. Не денусь никуда, всё равно буду с ними.

Снова перечитываю две строки письма.

Набираю ответ, прошу о встрече и отправляю в никуда.

Комп, бездушная машина, сообщает, что такой адресат не существует.

Надо включить мозги, привести их в рабочее состояние и думать. Интересно, Марии тоже такое письмо пришло? Если да, то как она там одна? Смотрю на время, у меня первый час ночи, но разница три часа между нами остаётся. Беру в руки смартфон и нажимаю вызов. Долго жду, пока она возьмёт трубку.

— Мить, что ты? Я Пашку спать укладываю.

— Поговори со мной.

Пытаюсь говорить осторожно, просто выведать, как они там. Но любимая женщина слышит нотки паники в голосе.

— Устал?

— Скучаю.

Чувствую, что она довольно улыбается.

— Ты там с кем? Эта девочка с тобой, да?

— Практикантка. Девятнадцать лет. Да, со мной.

— Совершеннолетняя… Мне пора ревновать?

— Не говори глупостей, она не в моём вкусе.

— А я в твоём вкусе? Митя, что случилось?

— Ничего.

— Я слышу, я чувствую. Я тоже очень скучаю по тебе.

— Маша, ты не помнишь, над чем работал Андрей тогда, ну, перед тем как ушёл? Я не про официальное расследование, которое он вёл. Было что? Скажи.

Слова даются мне трудно, я не могу говорить.

— Я отдала тебе всё. Все материалы. Почему ты вспомнил о нём?

— От тебя паранойей заразился.

— Нет, я всё отдала. Вернёшься — вместе всё пересмотрим. Может быть, у родственников Ерлана что осталось. Я не спрашивала.

— А у Ерлана кто есть из родни?

— Братья, сестра, жена и дочка. Но с женой он в разводе. Да что тебе выяснять на ночь глядя приспичило?

— Ладно, спи там.

— Сплю, Мить, я устала. Ты тоже спи, целую.

Разговор не приносит облегчения. Вопросы остаются вопросами. Но у меня появляются идеи, в каком направлении копать. А ещё письмо пришло в тот же день, что нам прислали эту практикантку. И почему шеф её мне подарил? Сам бы и занимался воспитанием будущего журналистики… И вопросы она задавала странные. Очень двоякие вопросы задавала.

Подхожу к дивану и спрашиваю девушку:

— Надя, ты ведь не спишь. Кто ты и зачем тебе всё это? Скажи правду.

— Какую правду, Дмитрий Иванович? — она садится на диване и смотрит мне в глаза. — Я студентка третьего курса, вот и всё. К вам в отдел я на практику пришла, а вот к вам лично очень просилась. Правда, очень. Вы легенда живая, а ещё, оказывается, совсем не старый!

Ещё одна новость. Я совсем не старый! Мне тридцать два года. Приплыли! Я ещё ничего так для этой девочки.

— Не старый, порадовала! Спи!

— Теперь уснёшь! Что случилось-то?

— Спи!

Подхожу к бару, смотрю, что в нём есть приличного из выпивки. Ассортимент радует глаз. Ещё бы вкус соответствовал. Наливаю виски и выпиваю залпом. Повторяю лечение.

Возвращаюсь к событиям более чем двухлетней давности.

Март.

Известие о гибели Андрея застало меня здесь же, только шахта другая, и там тоже были живые люди, отрезанные от мира обвалом. Разгребали, как могли: техникой, руками, лопатами. Работали круглосуточно. Я со спасателями. А как иначе? Две руки-то есть, а у тех шахтёров воздух закончится — и всё.

Спасли, подняли всех живыми. Думал в ночь очерк писать, а пока с ребятами отмечали. Тут звонок — Маша. Плачет, кричит, просит вернуться.

Вернулся. В самолёте очерк написал. О чём? О спасателях или о друге, о потере, утрате или о боли, о неизвестности, сжигающей душу? Писал, что чувствовал.

Никогда ту статью не перечитывал, хотя говорили, что это была бомба.

Потом в Алматы полетел на похороны Ерлана. Машка в это же время в больницу загремела на сохранение, оставлять её было страшно, но пришлось. Заодно забрал у казахстанских коллег вещи Андрея, отдал их его родителям.

Вот тогда встал вопрос: где и с кем жить Марии. Они с Андрюхой с родоками не ужились, квартиру снимали. Оставлять Машку одну на съёмной квартире было глупо. Мало ли что сотворит, ещё беременная, да и одну с ребёнком тоже не бросишь.

К родителям Андрюхи она не пойдёт, к своим тем более. Предложил пожить у меня, пока не родит и ещё какое-то время. Согласилась. И она, и родственники. Как выписали, так к себе перевёз.

Тяжко было. Её кормить и поить приходилось. Уговаривать жить ради сына. Напоминать, что они сами с Андрюхой меня просили крёстным стать их мальчику.

А потом как-то пришёл с работы, а она меня встречает, ужином накормила и говорит:

— Ты не бойся за меня, Митя. Я не умру, Андрей не хотел моей смерти. Ты прости меня, что я его любила, тебя тоже, но не так, как его. Простишь?

Ничего ей не ответил, ужин похвалил.

Так и жили — вместе и врозь. Она за хозяйство взялась. Готовила, прибиралась. Я работал. Потом Пашка родился.

Часть 4

— Надя, значит, система такая. Мы прилетаем домой, и я передаю тебя другому наставнику. Понятно?

— За что, Дмитрий Иванович?

— Что значит «за что»? У меня дела, работа. Отпуск возьму и займусь семьёй.

— Так отпуск или работа? И мне сказали, что вы не женаты.

— Женат! И кому лучше знать — мне или тому, кто сказал? А потом, что с тебя толку? Пишешь ты паршиво, помочь со статьями не можешь, водяру и вискарь не пьёшь, ну зачем ты мне?

— Учиться, вы ж не учите.

— Вот, я не учу, отдам тебя тому, кто учить будет.

— Я буду, честное слово! Только не отдавайте!

— Что будешь?

— Водку пить с вискарём, не прогоняйте меня, а!

— Надь, ты дура или прикидываешься?

— А какая разница, если вам до меня дела нету.

— Надя, мне сейчас не до тебя, я должен расследовать одно дело, понимаешь, почти личное. Два с половиной года назад погиб мой самый близкий друг. До вчерашнего вечера я думал, что это несчастный случай. А теперь понимаю, что его могли убить.

— Как вы это поняли?

— А мне письмо пришло от анонима. Странное письмо. Андрюха его написать никак не мог. Там говорится, что он жив. То есть не говорится, а подразумевается.

— А если жив? — Она не мигая смотрела на меня своими инопланетными глазами.

— Если жив — я его найду, а если мёртв, то найду его убийц. Но сначала мне придётся поработать с документами, а потом лететь в Алматы. Если шеф заинтересуется — в командировку; если нет, то за свой счёт.

— А если я с вами за свой счёт, мне практику зачтут?

— Зачтут. Но зачем тебе всё это надо?

— Я люблю мой родной город, мы же совсем недавно, всего четыре года назад, из Алматы уехали. А так я там родилась и выросла. Вы без меня пропадёте, Дмитрий Иванович.

— Уехали почему?

— Так мама решила после смерти папы. Родственники к себе позвали, да и образование лучше в России. Диплом котируется.

— Диплом! Получишь ли ты ещё свой диплом? Журналистка, блин. Надь, смотри. Трупов ты боишься, спать одна в номере не можешь, писать не умеешь. Что я забыл из твоих достоинств?

— Водку не пью.

Я рассмеялся.

— Точно! Не пьёшь!

— Дмитрий Иванович, я могу помочь с расследованием, понимаете, могу. Вам же кучу статей и материалов просмотреть надо будет. Вы один не справитесь. А тут я в помощь. Я внимательная очень и детективы люблю.

— А ещё навязчивая и наглая.

— Как все журналисты.

— И что мне с тобой делать?

— Учить, воспитывать и ещё раз учить. Я способная, я исправлюсь. Вы не пожалеете, что меня под крыло взяли!

— Я? Тебя? Под крыло? Ох, Надя! Сумку твою давай да поехали. Сейчас машину с паркинга заберу, тебя домой закину и в редакцию.

— И я в редакцию. У меня практика, не забывайте.

***

Узнав у Светы, что шеф на месте, я сразу направился к нему.

— Вот статьи, фотографии по Шахтинску. Надеюсь, я могу быть свободен?

— Не можешь. Громов, репортаж нужно сократить до трёх тысяч знаков. Это первое. И второе — зачем ты просил Свету поднять все статьи и материалы, по которым работал Андрей?

— Займусь этими делами.

— Дома проблемы? С Машей?

— Нет, с Машей всё хорошо, только я письмо получил странное.

Пришлось рассказать всё от начала и до конца.

— Дима, Андрей погиб. Ты это понимаешь, я понимаю. Но кому-то нужно, чтобы ты влез в это дело. Зачем? Вот в чём вопрос. Может быть, твой аноним так мстит? Опять-таки, кому? Тебе? Вполне возможно, давая очередной «гвоздь», ты наживаешь врагов. А если не тебе, то, может быть, Маше? Андрей не был примерным мужем, и ты это знаешь.

— Зачем было ждать два с лишним года, чтобы мстить Маше?

— Согласен. Слишком долго ждали. Есть ещё вариант: кто-то очень хочет, чтобы расследование, затеянное Андреем, завершилось, и виновные были наказаны. Таким образом аноним будет отомщён.

— И правосудие свершится моими руками?

— Да.

— Что бы это ни было, я должен узнать правду. Мне плевать на анонима, но я должен разобраться в смерти друга. Ради себя, ради Маши, ради Павлика. Понимаете, я должен найти Андрея, мёртвого или живого.

— Дима, я дам добро при условии, что публиковать будем всё, что нароешь. Только будь осторожен, Павлику необходим отец.

— Когда я получу материалы?

— Света к вечеру всё тебе пришлёт. Бумаги подготовлю за день-два. А теперь фишка — Андрей расследовал смерть журналистов в Средней Азии и Казахстане. Он пытался связать их гибель с неугодными властям статьями и передачами ТВ, понимаешь? Он вышел на «батальоны смерти», осуществляющие зачистки по приказу…

— Речь о самых верхах?

— Нет, не думаю. Слишком много прислужников рангом, а то и пятью рангами ниже. Верхи о таких делах могут вовсе не знать. Да и зачем им мышиная возня? Копай друг, но и про родное издание не забывай. План уже есть?

— Конечно, сначала изучу то, что вы мне дадите, посмотрю домашний архив, в компе Андрюхином пороюсь, а уж потом поеду на место его гибели.

— Хорошо. Дерзай. Всё, свободен.

Перед уходом домой глянул последние статьи Андрея. В частности — о заказном убийстве кыргызского журналиста Степана Павлова. Дело казалось раскрытым, а виновные наказанными. Подсудимые — граждане Казахстана Алишер Иликов и Шерар Ураин — приговорены к десяти и одиннадцати годам тюрьмы соответственно, гражданин Кыргызстана Алдар Иманкулов приговорен к семнадцати годам тюрьмы.

По данным следствия Степан был выброшен с шестого этажа жилого дома в городе Алматы, куда прибыл шестнадцатого декабря три года назад. Ноги и руки его при этом были связаны скотчем. От полученных травм он скончался двадцать второго декабря в одной из больниц. Гражданин Кыргызстана Алдар Иманкулов получил за данное преступление вознаграждение в сумме тысяча долларов США.

Обвиняемые свою вину не признали.

Тысяча долларов за убийство? Абсурд какой. Но так написано, значит, именно эта сумма была озвучена в суде. Алдар Иманкулов — бывший сотрудник спецслужб. Степан — оппозиционный журналист, пытающийся озвучить правду-матку.

Часть 5

Уже второй час ночи, а я всё читаю Андрюхины записи. Кажется, я забыл поесть, рядом с компом стоит тарелка с давно остывшим ужином. А вот кофе выпил.

Надо бы ещё налить. В желудке спазмы и боль, и волосы на голове шевелятся. Но не от голода, а от той информации, которую пытается усвоить и переработать мой мозг.

Что же это происходит? Суровые девяностые остались позади, криминальные разборки различных группировок — тоже, но, видимо, бандиты, став крупными бизнесменами, не потеряли своей бандитской сущности. Правда, методы стали более цивильными: на улицах никто не палит из автоматов, смерть настигает незаметно и является простым несчастным случаем.

Я никогда не лез в политику и не пытался расследовать такие заказные убийства.

Может быть, потому и был вторым всегда.

Вторым после Андрюхи, вот он падок до сенсации. И в немалой степени поэтому он мёртв, а я ращу его сына. И пусть я вечный второй, зато живой. Отвлёкся что-то.

Читаю дальше.

События четырёхлетней давности.

«20 июля в шесть пятнадцать утра скончался журналист интернет-газеты «Навигатор» Аслан Шарипов, вследствие тяжелых черепно-мозговых травм, полученных в результате ДТП.

Как сообщает «Информбюро — 31 канал», это чрезвычайное происшествие получило новую версию: заказ властей. По словам редактора Интернет-газеты Ярослава Крутова, неделей ранее Шарипов взял интервью у министра информации и днём позже у опального оппозиционера (фамилия не указана). По данным источника, после трагедии исчез личный диктофон журналиста с записями обоих интервью».

Я вспоминаю Аслана. Милый, умный, целеустремлённый и такой молодой. Однажды мы отдыхали вместе на Медео, пили, катались на коньках…

Нет, это мы пили, а он не пил, говорил, что спиртное не переносит. Я вижу его улыбающегося, весёлого, а как иначе — вся жизнь впереди. Пытается клеиться к Машке, которая просто повисла на своём Андрее. А Аслан уверяет, что как только встретит такую — обязательно женится.

Я даже не знал о его смерти.

«Как сообщалось ранее, авария произошла шестнадцатого июля около двадцати трёх часов в четырнадцати метрах западнее улицы Ауэзова, в Алматы. Двигающаяся по проспекту Абая в западном направлении частная автомашина «Mitsubishi Galant» под управлением временно неработающего уроженца Кызылординской области Т. Усенова столкнулась с пересекающим в северном направлении проезжую часть проспекта Абая А. Шариповым, который, не завершив переход, внезапно развернулся и пошел в обратную сторону. Сразу после ДТП водитель «Mitsubishi Galant», оказав пострадавшему первую помощь, сообщил о случившемся в полицию и вызвал скорую помощь, сообщил KZ-today со ссылкой на сообщение ГУВД Алматы».

Далее сотрудники дорожной полиции утверждали: пострадавший был изрядно пьян, а в медицинской карте указано, что наличие алкоголя в крови не выявлено.

Да и со слов коллег Шарипов алкоголь не употреблял.

И я помню, всё верно — не употреблял.

Характер повреждений тоже не соответствует тем, что получают при дорожно-транспортном происшествии. У Аслана нет переломов ног, рук и других частей тела. Похоже, что ему был нанесён очень сильный удар по голове. При поступлении в стационар у Шарипова диагностирована открытая черепно-мозговая травма.

«Фонд «Журналисты в беде» объявил сбор средств на организацию похорон».

Как это страшно — никого не иметь, кроме коллег по цеху.

Был человек — и нет его больше. Остались только строчки о нём, написанные коллегой, который тоже погиб. Как это страшно!

Пытаюсь найти информацию о том оппозиционере. Интересно, он жив? Было бы логично, если бы его тоже убили или он погиб в результате несчастного случая.

Не судьба!

На мои плечи ложатся Машкины руки. Сначала поглаживают, потом разминают мышцы.

Приятно. Я готов мурчать, как кот, которого приласкали.

Машка целует меня в макушку, наваливается сзади всем телом, а руки всё скользят по моим плечам.

— Митенька, ты не ел. Разогреть?

— Если можно. Почему не спишь?

— Тебя ждала, читала.

— Что читала?

— Не смейся — Донцову. Так увлеклась.

— У меня тут свой детектив, покруче твоего. Но ты права, пойду поем и спать, а завтра на свежую голову буду читать и думать.

— Митя, родной, я столько лет знаю тебя. Скажи всё как есть. Что случилось?

И я рассказал сдуру. Поведал ей о письме, о моём решении докопаться до правды любой ценой.

Она молча разогрела ужин и, поставив передо мной тарелку, села напротив.

— Если ты полетишь туда, то я с тобой. Иначе никак, Митя.

— А сын? Его тоже с собой?

— Нет, оставим родителям, твоим или моим.

— Поговорим завтра, хорошо?

— Сегодня уже завтра. Митенька, это не обсуждается.

— Опасная затея.

— Я знаю. Но если нам суждено умереть, то вместе. Я не переживу, если потеряю ещё и тебя. Убедила? А ещё я могу быть полезной. Я ведь тоже журналист. И не всю жизнь кулинарные рецепты писала.

— Надя тоже едет.

— Надя? Какое она имеет к Андрею отношение?

— Не знаю. И к Андрею ли? Но мне показалось, что то письмо отправила именно она. Потом, правда, я уже так не думал. Но она настойчива, и кстати, родилась и выросла в Алматы. Её лучше держать при себе.

— Она тебе нравится?

— Ревнуешь?

— Да. Очень. Не веришь?

— Верю, спать пошли, а то сейчас Пашка проснётся и задаст нам жару. Он-то выспался, это мы ещё не ложились.

Она уснула сразу, как только её голова коснулась подушки. А я всё никак не мог. Радовался, что она будет рядом, и в то же время не хотел этого. Что я раскопаю, в какой бассейн со змеями попаду — я не знал. То, что прочёл, оптимизма не внушало.

Сон не шёл, и я вернулся к чтению. Меня очень интересовала судьба того оппозиционера, после интервью с которым убили журналиста, просто чтобы украсть диктофон с записью разговора.