Там, где ты

Глава 1

Прием в доме Ларса Толумния мало отличался от всех прочих приемов в дни Сатурналий. Столы с угощением, расставленные в саду и внутреннем дворе[ЕГ1], гирлянды из пшеничных колосьев, круговорот гостей, перетекающих из одного гостеприимного дома в другой: старинные костюмы всех эпох, среди которых попадались даже тоги и тебенны[1], обнаженные плечи и руки дам, по завету Овидия напудренные полбой[2] из Клузия, слуги, пирующие бок о бок с хозяевами, дети, освобожденные от школьных занятий. И подарки, подарки…

Рано утром Мелина уехала из дома с корзинкой, полной позолоченных грецких орехов, засахаренных фруктов и вышитых лент. Когда поздно вечером она наконец вышла из машины во дворе их с мужем домуса[3], ее руки оттягивала все та же корзинка, полная восковых свеч, медовых сот в вощеной бумаге и терракотовых фигурок. Борясь с желанием сбросить туфли прямо перед порогом и пройтись по прохладной плитке босиком, она прошла через остий[4] в атриум[5] и дальше в перистиль[6], в задней части которого находился храм домашних богов.

Мраморный алтарь с позеленевшими от времени бронзовыми украшениями был достаточно широк, чтобы вместить все ее сегодняшние приношения. Мелина тщательно соскребла восковые лужицы и зажгла новые свечи. Апельсин и горстка миндального печенья — вот все, что она могла дать двум своим самым родным людям, маме и бабушке. Она долго всматривалась в пламя свечей, но так и не увидела знака, что ее жертва принята.

— Мама, я скучаю по тебе, — прошептала она.

Апулей считал, что добрые люди обязательно становятся после смерти ларами[7]. Мелина свято верила, что маму и бабушку не поглотила тьма Гадеса, и они остались рядом с ней, чтобы заботиться о доме, виноградниках, козах и овцах, обо всем огромном хозяйстве Тарквиниев. Наверное, у них было много дел и забот, потому что в последнее время духи-хранители все реже и реже посещали этот холодный и пустой дом.

Отойдя на несколько шагов от святилища, она, наконец, разулась и с туфлями в руке поднялась на второй этаж, где находились гостевые комнаты и их с мужем спальня. Марк уже лежал в постели. Его закрытые глаза и мерно вздымающаяся грудь не обманули Мелину — он не спал. Стараясь не смотреть на мужчину в своей постели, она села к зеркалу в бронзовой раме и начала вынимать шпильки, удерживавшие копну вьющихся волос в тяжелом «греческом узле». Одна за другой длинные пряди соскальзывали вниз по спине, и скоро вся ее фигура до поясницы стала казаться окутанной золотым покрывалом. Когда-то Марк прочитал ей стихи одного иудейского поэта, который сравнивал волосы возлюбленной своей со стадом коз, спускающихся с горы Галаадской. Когда-то Мелина гордилась этим живым золотом, сейчас же просто устало радовалась, что ей не приходится в соответствии с италийской и греческой модой постоянно осветлять и окрашивать свою густую гриву.

Подняв глаза к своему отражению, она замерла, как кролик перед удавом. Марк следил за каждым ее движением из-под полуопущенных век. Он не изменил позы, даже не пошевелился, но вдруг стал неуловимо похож на большого хищника, леопарда, которого ей однажды показывал Атарбал, посол Карфагена.

Мелина специально не стала зажигать лампу, но ее мужу было вполне достаточно лунного света — она поняла это по тому, как подрагивали крылья его носа, как напряглись сильные бицепсы заведенных за голову рук. Не отпуская ее взгляда, он медленно высвободил одну руку и похлопал ладонью по простыне рядом с ним. Она знала, это была не просьба.

Когда она выгнулась под ним и застонала сквозь сжатые зубы, Марк приподнялся на вытянутых руках и продолжал следить за спазмами, сотрясающими ее тонкое тело. Затем он вышел и упал на спину рядом, дыша все еще хрипло и прерывисто.

— Дай мне сына, Мелина.

Вот уже два года, ночь за ночью, эти слова рвали ту тонкую нить, что начинала завязываться между ними в темноте спальни. Она давно утратила веру, что они когда-нибудь сблизятся, что он увидит в ней любящую женщину, а не только матку и пару яичников. Марк Луций Вар был точно таким же, как ее отец — расчетливым, холодным и беспощадным в своей одержимости получить сына. И ей, дуре романтичной, понадобилось целых два года, чтобы окончательно убедиться в этом.

Она знала, что последует дальше, и не ошиблась. Мужчина встал и, не оглядываясь, направился в ванную комнату. Она проводила его больным взглядом — широкая спина, узкая талия, сильные руки и ноги — затем сползла с кровати и вытащила из комода свежую пижаму. Ее шелковые сорочки и пеньюары давно перекочевали в нижний ящик, теперь она пользовалась простыми комплектами из хлопка — широкая майка и длинные штаны.

Соблазнять мужа кружевным неглиже не было необходимости. Он исправно выполнял свой супружеский долг и дотошно следил, чтобы она получила свой оргазм. Он точно знал, где и как нужно прикоснуться к ее телу, чтобы вызвать ответную реакцию. Так стригаль умело нажимает определенные точки на теле овцы, чтобы животное покорно поднимало ногу, или перестало брыкаться, или лежало на спине.

Стараясь не думать о том, как муж в душе брезгливо смывает следы их недавнего соединения, она вышла из спальни и спустилась вниз. Лунная дорожка из атриума вела прямо на кухню. Мелина включила чайник и открыла шкаф в поисках трав. Мешочки с пустырником и мелиссой стояли на самом видном месте — неудивительно, ведь в последнее время она пользовалась ими очень часто. Не заморачиваясь с заварочным чайником, она на глаз отсыпала из обоих мешочков прямо в чашку. Дождавшись, когда подоспеет кипяток, налила чашку почти до краев и накрыла ее блюдцем.

Первый глоток показался горьким, но она сделала над собой усилие, и скоро почувствовала, как понемногу согревается. Во всяком случае, ее больше не знобило. Присутствие мужа она не заметила, скорее, почувствовала. Двигаясь, как всегда, бесшумно, он прошел к холодильнику и достал приготовленный кухаркой кувшин апельсинового сока. Не затрудняясь поисками стакана, глотнул из горлышка.

— В чем дело, Мелина?

Холодный тон заставил ее непокорно вскинуть подбородок и посмотреть Марку прямо в глаза. Он рассматривал ее со слегка брезгливым любопытством. Ну, что ж, по крайней мере, сейчас он ее видел, подумала Мелина. Вне пределов спальни он обычно ее вообще не замечал, предпочитая смотреть куда-то за плечо или вообще в сторону. И приказы, если их приходилось давать, отправлял в пространство. А Мелина покорно их выполняла. Я покончила с этим, пообещала себе девушка. Больше никогда.

Слуги никогда не оставались в доме на ночь, и потому Марк не потрудился одеться. Так и стоял перед ней в полотенце на бедрах, с каплями воды на груди и взлохмаченными мокрыми волосами. Девушка чуть не застонала от ощущения несправедливости: если бы его внешность хоть в малой степени отражала его внутреннюю суть, он был бы уродлив, как лемур[8].

Она отвела глаза:

— Я хочу развестись.

Эти слова так давно жгли ей язык, что теперь она почувствовала облегчения словно выплюнула наконец кусок прогоркшей еды. Марк подчеркнуто медленно поставил кувшин на стол, затем приблизился и наклонился над ней. Мелине не нужно было прикасаться к нему, чтобы знать — в эту минуту его тело было тверже камня.

— Развод?

Нежность в его голосе граничила с жестокостью. Никогда, ни разу в жизни, он не обращался к ней с такой мягкой лаской. Более того, он взял и медленно пропустил сквозь пальцы волнистую прядь ее волос. А затем стал медленно накручивать ее на кулак.

— Развод, принцесса? — Повторил он. Жена ненавидела, когда он называл ее принцессой. Именно поэтому он так и делал. — А как же «я люблю тебя»? «Я хочу всегда быть с тобой»? «Я буду тебе самой лучшей женой»?

Он был прав, это были ее слова. Те обещания, что она так опрометчиво дала ему два года назад. Ей тогда было восемнадцать лет, а ему двадцать восемь. Он был старше, умнее и, вероятно, опытнее. Потому что он никаких обещаний ей не дал. Ни одного, кроме традиционной формулы перед алтарем.

— Тебе не нужна никакая жена, ни хорошая ни плохая. Тебе вообще никто не нужен.

Он отодвинула чашку и попыталась встать, но ее волосы все еще были у него в кулаке.

— Значит, в брак ты уже наигралась? — Он смотрел на нее, презрительно сузив глаза. — Тебе уже не нужна игрушка, которую заботливый отец купил своей избалованной дочке?

— О чем ты говоришь?

— Ты знаешь о чем я говорю! — Он так неожиданно повысил голос, что Мелина невольно дернулась.

Ответом ей была боль. И это было хорошо, боль отрезвляла.

— Нет, не знаю, — возразила она. — И я вижу, что этот брак стал ловушкой для нас обоих.

— Вот именно. Ловушкой. Клеткой. — Он притянул ее лицо совсем близко к своему и теперь она чувствовала кожей его жаркое дыхание. — Но выход из нее только один. Ты дашь мне то, что я хочу получить. Ключ к твоей и моей свободе в твоей утробе, Мелина. Сделай, наконец, единственное, на что ты годишься — дай мне сына!

Показать ему, как трясутся ее губы и текут из глаз слезы было невыносимо, и она выбрала меньшую боль — изо всех сил дернула головой в сторону. Лучше расстаться с прядью волос и клочком кожи, чем с остатками гордости.

Она почувствовала свободу прежде, чем успела рвануться еще раз. Марк отпустил ее и теперь стоял, выпрямившись и опустив руки вдоль тела.

— Больше не будет никаких разговоров о разводе. Я не подпишу документы. Твой отец так же не поддержит тебя.

Мелина закусила губу. Конечно, отец ее не поддержит. Она была главным разочарованием отца — единственный ребенок, которого после многочисленных неудачных попыток смогла произвести на свет его жена, да и тот оказался девочкой. В том, что ни одна из его любовниц не принесла вообще ни одного ребенка, Авл Тарквиний не видел послания богов, только насмешку судьбы. Будь его воля, он запер бы дочь в спальне и выпустил только, когда придет время перевести ее в родовую палату.

Внезапная мысль заставила Марка нахмуриться:

— Или ты решила купить себе нового мужа? Ведь деньги всегда решали все твои проблемы, да, принцесса?

Несколько минут девушка молчала, не с силах произнести ни слова. Бесполезно было убеждать его, что она на собственном опыте знает: за деньги нельзя купить очень нужные ей вещи. Невозможно купить ум, самоуважение, талант, искреннюю дружбу или любовь. И в первую очередь любовь. Ни купить, ни украсть, ни выпросить. Любовь была даром, который дают добровольно. После смерти мамы никто не делал таких подарков дочери Авла Тарквиния.

— Я знаю, что отец будет против, — тихо сказала она. — Но я все еще могу обратиться к богам.

Она чувствовала, как его взгляд жжет ей спину, пока шла через атриум к лестнице и пока поднималась наверх. Но Марк не сказал больше ни слова и не попытался остановить ее.

Впервые со дня их бракосочетания Мелина не ночевала в супружеской постели. Кровать в гостевой спальне не была застелена, так как гостей в этом доме никогда не было. Она завернулась в покрывало с головой и наконец позволила себе заплакать. Что помогло больше, слезы или успокаивающий чай, она не знала, но вскоре уже спала, лишь изредка всхлипывая во сне.

Независимо от того, сколько она спала ночью, Мелина всегда просыпалась в одно и то же время — в семь утра. С открытыми глазами она лежала в постели еще некоторое время, прислушиваясь к звукам дома. У горничных и садовника был выходной. Лаукумния, их кухарка переговаривалась с молочницей у дверей кухни. Затем по улице процокали копыта ослика, нагруженного корзинами со свежей выпечкой. Прогремели по булыжникам мостовой колеса тележки зеленщика. Она надеялась услышать шорох шин большого автомобиля Марка, но со стороны гаража никаких звуков не доносилось. Пора было вставать.

С кухни доносился аромат яичницы и жареного бекона, и это было странно, потому что Марк никогда не завтракал дома, ограничиваясь стаканом сока, а сама Мелина ограничивалась молочной кашей и мягким сыром.

— Доброе утро, барышня. — Лаукумния, начавшая служить в доме Тарквиниев еще при бабушке Мелины, упрямо продолжала звать ее «барышней» и после замужества. — Господин Марк кушает в саду. Я сейчас подам вам.

Мелина поспешно проглотила возглас изумления. Ее муж никогда не ел дома. Утром после их первой брачной ночи он встал с кровати, принял душ, оделся и уехал. Так раз и навсегда был установлен порядок жизни в их доме. Он не сидел со своей женой за одним столом, не целовал, не смотрел ей в глаза и вообще не прикасался к ней за пределами супружеской спальни. Он ни разу не повысил голос и не сказал ни одного грубого слова, но не потому что берег и заботился о ней. Просто у него было множество иных способов выразить свое глубокое к ней отвращение.

— Спасибо, не нужно. Я не буду завтракать.

Мелина проскочила мимо возмущенной кухарки, которая уже набрала в грудь воздуха, чтобы в очередной раз обругать «эти новомодные диеты», и прошла в перистиль. «Садом» его западная часть называлась потому, что была заставлена большими кадками с апельсиновыми и лимонными деревцами. Сквозь их блестящую листву белела скатерть на садовом столике. Стараясь не смотреть в сторону одинокой фигуры в плетеном кресле, Девушка быстро прошла в домашний храм. Свечи уже догорели, а печенье исчезло. В детстве она верила, что его действительно забирают лары, пока однажды рано утром мама тихонько не подвела ее к порогу. На алтаре пировало целое семейство хорьков — самочка с двумя детенышами. Не пугай их, сказала тогда мама, кто знает, куда уходят наши души после смерти. Может быть, не все спускаются в Гадес, а кто-то остается здесь в другом облике.

— Благослови меня, мама, — попросила Мелина.

Где-то на крыше ворковала горлица, кошка на пороге кухни орала так, что слышно было даже во дворе. Девушка смахнула ладонью с алтарной доски крошки от печенья и встала на ноги. Возможно, два года назад она свернула с правильной дороги и заблудилась, но сейчас она точно знала, как она хочет жить и что должна для этого сделать. Возможно, боги хотели дать ей урок. Спасибо, она его усвоила.

Мелина помнила их первую с Марком встречу. Они с подружкой стащили с подноса официанта по бокалу сладкого фалернского вина и наслаждались им в нише большого приемного зала Римского посольства.

— Ну и как тебе новый прокуратор? — Спросила Рамта.

— Еще не знаю. Но думаю, первые три балла он уже заслужил. — Хихикнула Мелина, разглядывая широкую спину, обтянутую черным смокингом.

Три балла они давали за внешность, еще три полагалось за хорошие манеры, следующие три за харизму. Десятый балл — «мужчина мечты» — в этом зале не заслужил никто.

— Ну, не знаю, — подружка играла пресыщенную жизнь матрону. — Слишком солдафон на мой вкус.

Зато на вкус Мелины он был то, что надо. Немногословный, сдержанный, с короткой военной прической и идеальной осанкой, он разительно отличался от пузатых купцов, напомаженных артистов и слишком гибких юристов.

Марк Луций Вар, тот самый новый прокуратор, вежливо склонив голову, слушал пожилую матрону, густо увешанную бриллиантами.

— А твоей бабушке он, кажется, понравился, — заметила Мелина. — Смотри, она с ним кокетничает!

Та самая «бриллиантовая» матрона шутливо стукнула прокуратора по плечу веером, после чего повернулась к другому своему собеседнику и мгновенно обрела кислый вид.

— А посол Атарбал ей не нравится.

Посол давно получил свои шесть баллов за манеры и внешность и дальше так и не продвинулся. Хотя очень старался. Во всяком случае, от него в первую очередь Мелина и пряталась сейчас в оконной нише.

— К сожалению, он слишком нравится моему отцу, — вздохнула девушка.

— Прячься! — Рамта резко дернула ее за гардину. — Атарбал смотрит.

Высокий черноволосый мужчина с золотой серьгой в ухе со скучающим видом разглядывал толпу гостей поверх головы своей собеседницы. Однако, его напряженный и острый взгляд противоречил расслабленной позе, и от этого взгляда Мелине, как всегда, стало не по себе.

— Ладно, расслабься, — подбодрила ее никогда неунывающая подруга. — Через два месяца ты о нем и думать забудешь.

— Точно.

Через два месяца студентке Мелине Тарквинии предстояло начать слушать курс по истории искусств в Академии Платона в самих Афинах. И этот немного жутковатый финикиец и отец, мечтающий выдать ее замуж за любого, кто сможет подарить ему внука, останутся далеко позади. Письмо, уведомляющее, что ей выделена стипендия, было спрятано в надежном месте. Скоро придет день, когда она уедет из дома и избавится от угнетающей опеки отца. Но Авлу Тарквинию знать об этом пока не следовало.

— Ну и что это за вино? — Рамта покрутила в руках опустевший бокал. — Компот какой-то. Надо раздобыть что-то покрепче.

— Жди здесь, я сейчас, — распорядилась Мелина и под прикрытием матроны в широком как парус платье стала пробираться к буфету.

— Два бокала террагонского, — попросила девушка официанта.

— Не самый удачный выбор, — вдруг прозвучало у нее над головой. — Я бы порекомендовал помпейяну. Это вино хранит запах малины, которую специально доставляют из горных деревень.

Она сама не помнила, как бокал оказался у нее в руке. Мелина машинально сделала глоток. Мужчина с удивительно прямой осанкой и коротко остриженными каштановыми волосами следил за ее губами так, словно от ее ответа зависела его жизнь.

— Да… — пришлось откашляться, чтобы заговорить. — Очень вкусно. Спасибо. Спасибо, господин прокуратор.

Он улыбнулся так, будто ждал именно этих ее слов, и только теперь девушка заметила, что его волосы не уложены с помощью геля, а лежат естественными волнистыми прядями. И что галстук немного ослаблен. И длинный тонкий шрам через всю щеку слегка приподнимает уголок рта. Жаль, что Рамта не видит, мелькнула мысль. Этот мужчина точно заслуживает девяти баллов.

— Зовите меня просто Марком. — Он кивнул в ответ на ее ошеломленный взгляд и, не дав ей времени возразить, продолжал: — А вы… дайте-ка угадаю… вероятно, Аврелия или Флавия[9] или Хрисеида[10].

— Мелина… — девушка чувствовала, как наливаются жаром щеки и даже шея. — Мелина Тарквиния.

Что она такого сказала? Улыбка слетела с его губ, и взгляд Марка Вара был не просто серьезным, скорее, печальным и полным боли. Слава богам, эту боль причинила не она, потому что он мягко взял ее руку и поднес к губам:

— Так вот ты какая, Мелина Тарквиния. Лучше, чем я мог себе представить.

Вблизи его карие глаза под широкими темными бровями казались полными золотистых искр. От них она вся горела и плавилась как восковая свечка, и девушка молила богов, чтобы он как можно дольше не отпускал ее руки.

Через два месяца, все так же держась за руки, они стояли в храме Уни[11], ожидая решения гаруспика[12].

Она встряхнула головой, прогоняя болезненные воспоминания. Пусть прошлое остается в прошлом, но настоящее она попытается взять в свои руки.