Там, где встречаются сердца

Отошел от стола, отвернулся и больше уже с ней не заговаривал. Только ночью приснился — такой, каким она его увидела, оживленный, со светлой улыбкой, с весело прищуренными глазами.

«А если он — моя судьба, та самая, которую я так ждала? — думала она, проснувшись и вслушиваясь в его спокойное, ровное дыхание. — Что меня ждет? Интересно… Пока же ясно только одно: я без страха и сожаления смотрю в прошлое. И любуюсь настоящим. И вглядываюсь в туманную дымку будущего. Что-то меня ждет — веселое, жизнеутверждающее… Похожее на море. То бурное, то бушующее, то тихое… И я думаю, что совсем скоро появятся объятия, которые будут способны меня утешить и поддержать. Уверена. И жду. Жду, судьба. Пожалуйста, сделай так, чтобы ждать мне осталось недолго…»

Конечно, мысли о том, что будет дальше — не век же ей здесь сидеть! — не оставляли ее. Но в первый раз за всю жизнь она жила в доме, где от нее никто ничего не ждал, не требовал, не задавал вопросов… Ей было хорошо, а главное — спокойно, да, слово найдено, вот именно спокойно! И не хотелось никуда уходить!

«Завтра… я подумаю о том, что делать, завтра, а не сейчас, — твердила она себе, подобно Скарлетт О'Хара. — Завтра вот так сяду и отвечу себе на все вопросы. Завтра или, может быть, послезавтра. Но в любом случае не сейчас…»

И вдруг все кончилось.

Сначала она услышала короткий стук в дверь, уверенный, хозяйский. А потом дверь распахнулась и в комнату, не дожидаясь ответа, вошла высокая, закутанная в меха женщина. У нее были прекрасные густые жгуче-черные волосы и такие же прекрасные глаза, очарование которых портило выражение гордого презрения — этого выражения гостья даже не пыталась скрыть, когда оглядывала убогую обстановку. До сих пор Алине даже не приходило этого в голову, а теперь, когда женщина так огляделась — она поняла, что обстановка в доме именно убогая.

— Иван где? — спросила гостья, не здороваясь и вроде бы даже никак не удивившись Алининому присутствию.

— На работе.

— Вот как? Он работает? Где же? — Как была, в шубе и сапогах, женщина прошла в комнату и села на табуретку возле стола, закинула ногу на ногу. По комнате быстро распространился волнующий запах дорогих духов.

— Я задала вам вопрос, девушка. Где же работает мой муж?

«Муж!» — упало сердце.

— Он водит такси. Если он ваш муж, почему же вы не знаете?

— Ну, наши отношения с мужем вряд ли входят в вашу компетенцию, кто бы вы ни были. А кстати, кто ты такая?

— Знакомая, — буркнула Алина.

— Забавно. Однако он сильно изменился, если стал обзаводиться знакомыми такого… Э-э-э… уровня. Впрочем, неважно, вернее сказать, неинтересно.

Женщина, щелкнув замком, достала из сумки длинную сигарету и курила, сбрасывая пепел прямо на цветной половичок.

— Вот что, знакомая. У меня мало времени, а еще меньше желания сидеть и вести тут с тобою светскую беседу. Дело, в сущности, простое: передай Ивану, когда он наработается, что он мне нужен. Пусть возвращается домой.

«Домой!»

— А если он не захочет? — спросила Алина с вызовом.

— А вот это уже не твоя забота, знакомая. В общем, скажешь ему — дочь приезжает. И всего на неделю. Так что пусть он засунет свое донкихотство в… долгий ящик и явится домой, как Сивка-Бурка. Что бы там между нами ни было, дочь ни при чем. Незачем ей лишние мысли, и так ветер в голове гуляет, в семнадцать-то лет. Уедет девчонка — пусть он потом опять уходит, хоть в таксисты, хоть в дворники, так и передай. Удерживать не буду.

Не глядя, она протянула руку и вдавила окурок в первое, что попалось под руку — сахарницу из синего стекла. Отряхнула пальцы от налипших сахаринок. Встала, подхватила ридикюль, подошла к двери. И вдруг резко развернулась уже у самого порога, подошла к Алине. Взяла ее двумя пальцами за подбородок, властно подняла голову и посмотрела в глаза.

— Ну да, ничего так, — сказала через минуту. — А то мне сперва показалось, будто со вкусом что-то у Вани сделалось. Ладно, живи, не болей… знакомая.

Дверь закрылась. Запах духов еще долго держался в комнате, нагоняя на Алину тоску. Черт! Такая красивая баба! И такая самоуверенная, сразу видно, она всегда и везде будет хозяйкой положения, не то что Алина… Вот бывают же такие женщины, счастливые, сильные, красивые, которые приходят и забирают все, что им надо, просто так забирают, одним движением!.. И Иван пойдет за ней, конечно, за такой нельзя не пойти… И ведь он женат на ней! И долго — ведь она сказала, что дочери семнадцать лет! Семнадцать лет… после такого срока люди вообще редко расстаются…

— Приходила ваша жена и сказала, чтобы вы возвращались домой. Вас дочь ждет, — сказала она сразу же, как только Иван перешагнул порог.

Он живо обернулся:

— Светланка? Она приехала?!

И такая неподдельная радость сквозила в его голосе, так удивленно-счастливо распахнулись вопросительно смотревшие на Алину глаза, что она почувствовала себя обиженной. Насупилась, забралась на кровать, сказала, глядя в стену:

— Я ничего не знаю. Кажется, еще нет… Здесь была ваша жена, сказала, чтобы вы возвращались домой — дочь приезжает. Вроде как на неделю.

— Ах вот как… ну спасибо, что передали.

Краем глаза она увидела — Иван сел на раскладушку и задумался.

«Он уйдет, и мне тоже надо уходить, — с отчаянием думала Алина, — а куда? Конечно, опять в каморку под лестницей, и мне еще повезет, если меня туда снова пустят… Боже мой, как же плохо быть бездомной!»

— Пожалуйста, не оставляйте меня, — сказала она вдруг. — У меня никого нет и пойти мне некуда, вы понимаете, совсем некуда пойти! Вы хотите уйти туда, куда вас позвали, к этой женщине, жене? Хорошо. Пусть. Но возьмите меня с собой. Я буду работать, честное слово, я очень хорошо могу работать, я все умею делать по дому — мыть, стирать, подметать… Мне все равно, чем заниматься, лишь бы только была крыша над головой и работа!

(«И еще вы», — но вслух она этого не сказала).

— Вы с ума сошли! — воскликнул он и поднялся. — Это невозможно, это глупо, в конце концов! Куда я вас возьму? Зачем?

Но Алина уже схватила со спинки кровати свое платье, сдернула шубу. По счастью, обе вещи были уже чистыми, и она лихорадочно переодевалась, загородившись от мужского взгляда приоткрытой дверью.

Озадаченный и, наверное, смущенный ее напором, он ждал. И вот она стоит перед ним, вызывающе подняв голову, в длинном вечернем платье, накинутой на плечи шубке, только волосы не было времени собирать, и широкая мягкая волна рассыпалась по плечам, закрывая руки до самых локтей. Иван, она видела, невольно залюбовался ею. Но быстро опомнился, воспротивился:

— Алина, вы что, серьезно?! Это глупо, поймите! Я не могу взять вас с собой! Это исключено совершенно, такой вариант не стоит даже обсуждать!

— Ах так, — сказала она с отчаянием, — Ну тогда я… я… я в окно выброшусь!

Эта угроза разрядила обстановку: Иван сделал шаг назад, покосился на подоконник, пряча улыбку — ведь домик был одноэтажным, — с силой провел пятерней по кудрям, засмеялся.

— В жизни не встречал такой странной особы! У вас какие-то совершенно непредсказуемые порывы. То не хочу отсюда уходить, то наоборот — заберите меня отсюда, я в окно выброшусь! Хотел было довезти вас до Москвы и высадить у метро, а теперь чувствую — черта с два вы меня отпустите. Так?

— Черта с два, — подтвердила Алина.

— Ну и что мне с вами делать?

— Я уже сказала: возьмите с собой! — топнула она обутой в валенок (единственное нарушение в «форме одежды»!) ногой, и подбородок упрямо вздернулся. — И вообще, я все равно за вами пойду. Все равно!

— Ну… Трудно не растеряться от такой настойчивости. Хорошо, поехали. Пожалуй, я смогу найти вам жилье и работу — действительно, не век же вам сидеть здесь вот так, бирючкой, людей не видя… Хорошо, я согласен, буду исполнять свою роль «спасителя» до конца — я спас вас от смерти на заснеженной обочине, спасу и, как говорится, от голодной смерти… Но если будет трудно — не взыщите.

— Нашел чем испугать… Я уже давно ничего не боюсь, — пробормотала она скорее про себя.

Похоже, что Иван этого и не услышал. Он вообще был не слишком разговорчив, и за то время, что им понадобилось, чтобы доехать до места — особняка в стиле модерн, скрытого за коваными воротами и запрятанного среди своих собратьев на территории элитного подмосковного поселка, — они едва ли обменялись десятком слов.

— Иван Дмитриевич! — Маленькая полная женщина с высокой седой прической бросилась навстречу, как только они перешагнули порог особнячка. — Сколько лет, сколько зим! Вы вернулись? Насовсем, правда? Ох, я так рада, дорогой мой!

На ней было синее форменное платье строгого фасона. Униформа домоправительницы (почему-то с первого взгляда становилось ясно, что эта женщина — именно домоправительница) не слишком вязалась с восторженным выражением ее подвижного лица. Казалось, еще секунда — и женщина в экстазе бросится Ивану на шею.

— Здравствуйте, Софья Павловна, здравствуйте, дорогая! — ответил он вполне добродушно. — Рад, рад. И тоже соскучился.

— Бог мой, но что же на вас такое надето! — вплеснув ручками, Софья Павловна поочередно ткнула пальчиком в тулуп и мохнатую шапку. Безобразие невероятное! Просто мужик из леса или даже леший — простите, что я так говорю, но это же невозможно! Вам нужно немедленно привести себя в порядок. Евгения Валерьевна…

— Где она?

— С утра уехала «развеяться», как она сказала, то есть, скорее всего, по магазинам… Но это все равно, вы не можете перед нею в таком виде… Снимайте, снимайте! И сразу в душ, я сейчас принесу вам во что переодеться. Все ваши вещи в порядке.

— Спасибо, моя дорогая, но… вот еще какое дело. Я привез вам девушку, ей нужно найти место в доме. Я имею в виду работу.

— Какую работу?

— Не знаю. Она говорит, что согласна на любую.

— Да, но… — Домоправительница с сомнением оглядела Алину, — едва ли она согласится… Мне действительно нужна помощница… Евгения Валерьевна как раз на днях уволила очередную, та девушка отработала всего две недели…

— Как раз это я и предвидел, — усмехнулся Иван. — Вы последняя из могикан, Софья Павловна. Кроме вас, в этом доме больше чем на месяц вообще никто не может задержаться.

Женщина деликатно помолчала, не желая обсуждать хозяйку, да еще при посторонней. Вздохнула.

— Мне любую работу, я никакой не боюсь, — на всякий случай сказала Алина.

— Хорошо… Идите, моя милая, во флигель для прислуги, я сейчас подойду… А вы, Иван Дмитриевич, — марш, марш! Начинайте приводить себя в цивильный вид, иначе я на вас, дорогой мой, ей-богу, обижусь…

Софья Павловна оказалась редким существом — она была абсолютно не способна на зло. При взгляде на эту женщину мгновенно возникало чувство симпатии. И Алина, у которой немного кружилась голова от неожиданных поворотов судьбы, вдруг поймала себя на желании все-все-все рассказать маленькой седовласой толстушке сразу же, когда та взяла ее за руки и спросила, усаживая на диванчик:

— Что же это, моя милая, с вами произошло, как так получилось, что наш хозяин привел вас в качестве прислуги? Такая красивая девушка в вечернем платье, это странно, согласитесь… У вас есть какая-то тайна? Да?

Оказывается, все это время Алина в глубине души тосковала вот о таком искреннем женском участии! Теплая ладошка накрыла ее руку, милое лицо было участливым:

— Не правда ли, вы мне все расскажете?

И она рассказала. С самого начала, со дня отъезда из Больших Щавелей. Пока длился рассказ, Софья Павловна не сделал ни одного шаблонного жеста, не прервала ее банальными вскрикиваниями и причитаниями. Только выщипанные бровки над внимательными глазами поднялись домиком:

— Да, теперь я понимаю, как все это ужасно… Но, милая моя, «ужасно» — не значит «непоправимо». Вы так молоды! Начните все сначала. Кто знает, может быть, и кроется где-нибудь неподалеку ваше счастье… Ведь чего только не бывает в жизни.

— Я и хочу начать все сначала! Поэтому я и сказала, что не боюсь никакой работы. Вы же видите.

— Я вижу, но… Хорошо, давайте попробуем. К сожалению, я вынуждена вас предупредить: с нашей хозяйкой очень трудно, ей не может угодить ни одна прислуга, а вы к тому же юны и хороши собой, это может сработать против вас, к сожалению… Но мы попробуем. В крайнем случае я найду вам место у других людей, а может быть, и Иван Дмитриевич защитит, ведь, как я понимаю, он взял вас под покровительство.

— Скажите… А Иван, то есть Иван Дмитриевич… Он кто? — жарко спросила Алина о том, что занимало ее больше всего. — Он хозяин всего этого, да? Муж вашей хозяйки? Но тогда почему…

— Тш-шш! — Домоправительница приложила палец к губам. — Не стоит нам с вами сплетничать о людях, у которых работаем.

— Но мне просто хотелось знать…

— Неужели он не говорил вам?

— Нет! Абсолютно!

— Все такой же молчун… Ладно, моя милая, я расскажу вам, просто затем, чтобы вам не пришло в голову расспрашивать кого-нибудь еще… Здесь этого не любят, учтите. Иван Дмитриевич — бывший водитель Евгении Валерьевны, когда они встретились, она была уже молодой вдовой с семилетней Светланочкой на руках… То есть, конечно, это так говорится, что «на руках», на самом деле — молодая богатая женщина, муж ей много чего оставил, муж-то банкир был, его убили в конце этих проклятых девяностых, тогда многих убивали, такое время… Иван пришел к нам устраиваться на работу водителем, не захотел прозябать в школе на учительской ставке, да к тому же учителям тогда и не платили по полгода, я же говорю, проклятое время! Да-да, не удивляйтесь, он учителем работал, преподавал историю, и, как стало ясно дальше — он очень хороший педагог, просто от бога. Светланка наша тогда прямо влюбилась в него, могла часами слушать, как Иван что-нибудь рассказывает или объясняет. Бывало, весь дом ходуном — девочка пропала! — ищут Светланку, а она сидит в гараже на ящике, глаза горят, и слушает, как мамин шофер рассказывает про Ледовое побоище, или битвы варягов, или о нравах царского двора времен Ивана Грозного, он очень умело рассказывал, захватывающе, я сама пару раз слышала — и забывала про все… По всему дому от Светланки только и разговоров было — Иван да Иван, она его запросто стала звать… А сам Иван очень отстраненно держался, вроде бы и считается, что шофер — обслуживающий персонал, но было в нем что-то… гордость какая-то или достоинство такое внутреннее, что сразу становилось ясно: этот человек не прислуга, он бедный, но гордый, Евгения Валерьевна даже робела в его присутствии, это мне видно было… Ну а потом… Неизвестно, как у них это началось, ну то есть известное дело, конечно, — молодые оба да красивые… И Светланка еще привязалась к Ивану как к родному, и он тоже — глянет порой на девочку, и такое тепло в глазах… В общем, сперва он в мужнины комнаты жить переехал, а потом они и поженились с хозяйкой. На это мало кто из домашних косо тогда посмотрел. Я же говорю, уважали мы его крепко, и сейчас тоже… Потому что мужик настоящий и хозяин. Что было сразу хорошо — женился на богатой, а дома сидеть и бездельничать не стал, работал как вол, во все дела по бизнесу вник, настоял, чтобы Евгения ему зарплату положила, как управляющему, и половину этой зарплаты на содержание вот этого дома мне отдавал… Я видела, как тяжело было, ведь это здесь на него никто не косился, а там, в этих кругах, наверняка ведь поговаривали: мол, хорошо устроился, женился на богатой, был никто и враз все получил… Не хотел он с этим мириться. В шесть утра вставал, уходил из дому — только мы его и видели, и вечером приходил, усталый, круги под глазами… Даже Евгения его жалела, он и в отпуск с ней ни разу не поехал, на курорт какой-нибудь — считал, что пока не имеет права… Вот так и жили. Семь лет почти прожили.

— А потом? — решилась Алина подать голос.

— Потом… — вздохнула Софья Павловна. — Трудно мне судить, что потом… А только стала я замечать, что Евгения наша все мрачнее и мрачнее становится. Несколько раз у себя в комнате кричала на него, ругалась, не знаю, в чем дело было, а сам Иван так спокойно ей отвечал… И видимо, сильно ей плохо было, раз она даже сюда, ко мне, приходила и плакала — это ж надо знать хозяйку, она вообще во флигель прислуги не заходила никогда! — плакала, что молодость уходит, а вместе с нею красота, что жизни не видит, муж, говорит, вроде бы и есть, а в то же время и нету… Тут еще Светланку в Сорбонну на учебу отослали, дома сразу как-то поскучнело, посерело, как солнышко закатилось, — Светочка у нас девочка чистая, яркая, смех у нее такой, как колокольчик, на нее Иван когда смотрел — даже лицо менялось, просто как отец родной он к ней относился, да и что удивительного, Светланка тоже к нему тянулась, легко ли девочке без отца… Тем более что Евгения к дочери не очень была внимательна, не было у них общего языка, что поделать… И вот как девочка уехала, дома стало совсем нехорошо. Хозяйка рыдала… Я успокаивала, конечно. Но чувствовала — не надолго это, потому что Евгения очень такая… своенравная, а если что-то в голову ей взбредет, то и жестокая даже… Я так думаю, она просто захотела ему отомстить, Ивану. А точнее, даже не Ивану отомстить, а самой себе доказать, что она может и без него обойтись. Это так неправильно было, что она задумала! Ведь они друг друга любили, несмотря ни на что — любили, это же видно было, никто бы из тех, кто обоих видел, не сомневался: любили!

— Так, а что она сделала-то?

— Милая моя, что все они делают в этих случаях? Изменила. Очень открыто, демонстративно, я бы сказала… Наверное, думала, что никуда он от нее деться не может, особенно учитывая все обстоятельства… Думала, что испугается ее потерять и подчинится, станет виться у ее юбки и все такое… Только вот получилось-то все совсем наоборот! Уж не знаю, где Евгения нашла того мальчишку — ну просто стыд смотреть было, ей-богу, лет на двадцать он был ее младше, и глаза-то какие бесстыжие! — только с неделю она его сюда привозила, пока Иван на работе пропадал. Запирались они наверху, в спальне, ну и значит… И не скрывались особо. А скоро Иван их и застал — приехал зачем-то домой, поднялся наверх, и… Я не знаю, что там произошло, только слышала, как кричала Евгения, ругалась, обвиняла его в чем-то, рыдала… А потом Иван спустился вниз, лицо белое-белое… Вышел из дому, как был — в одном костюме… И не в машину свою сел, у него «джип» был последней марки, а просто вот так взял и вышел за ворота… И ушел… И не видели мы его больше. Все два с половиной года не видели. Только знаю я, что они развелись: решение из суда по почте пришло. И ничего он от нее не потребовал, даже свои вещи не забрал… Даже чистой рубашки. Никаких, как это называется, «имущественных претензий». А ведь имел право — если по закону.

— А почему же сейчас он вернулся? — Алина на секунду зажмурилась, отгоняя навязчивое видение: ее будущий муж, трусливо улыбаясь, предлагает ей подписать некий документ. Тогда речь тоже шла об «имущественных претензиях».

— Из-за Светланки, я думаю. Да и то — насовсем ли вернулся? Не очень похоже. Девочка все это время в Россию не приезжала, понятно — молодость, Франция, Европа, новые впечатления, она увлеклась… И вдруг вчера звонок: «Софичка Павловна, — кричит, — здравствуйте, я завтра прилетаю! И не одна — с женихом. Передайте маме и папе, говорит, что привезу его познакомиться, он прекрасный парень, тоже русский…» Еще сказала, что пробудет у нас не долго, всего неделю. Счастливая такая была. Об отце, об Иване то есть, все расспрашивала, по голосу слышно было — скучает девочка… Ну я и взяла на себя смелость хозяйке посоветовать, что Ивана надо обязательно разыскать. И убедить его хотя бы на эту неделю сделать вид, что они по-прежнему живут вместе. И все у них хорошо. Зачем расстраивать девочку? Тем более кода она так счастлива. А там, глядишь…

И она прошептала, нагнувшись к Алине:

— …а там, глядишь, чем черт не шутит, может быть, они и вправду сойдутся… Вот уж было бы хорошо!

— Да, — пробормотала Алина. — Хорошо…

И тут же разозлилась на себя. Что она несет? Разве это было бы хорошо? Плохо, плохо, плохо!..

Софья Павловна продолжала говорить что-то еще, в основном фантазировала и строила планы — а ну как хозяева и в самом деле помирятся, и в дом вернется забытое счастье… Она призывала Алину в свидетельницы — «ведь правда же, как это было бы прекрасно?» — и девушка механически кивала ей, не отнимая руки, а мысли роились в голове и складывались совсем в другие слова!

«Я не могу с тобой проститься, мое сердце не отпускает тебя. Я только сейчас поняла — ведь я люблю тебя! Я очень сильно люблю тебя, и эта любовь не отпускает тебя и не хочет отпустить. Я не прошу от тебя ничего, я не прошу от тебя твоей любви, я лишь люблю тебя, и все. Я понимаю, что я тебе не нужна и ты меня не любишь… Я уже пыталась тебя забыть, но не получается… И как я раньше не замечала, что думаю только о тебе? Я думаю о тебе: встаю — думаю, ложусь спать — думаю, иду есть — опять думаю, думаю, я думаю о тебе!..

Скажи мне, почему меня так тянет к тебе? В чем был смысл нашей встречи, почему ты так поздно появился в моей жизни? Я должна сказать тебе — „прощай“, но не могу… Если бы не было поздно, и ты бы позволил мне внести в твою жизнь тот Свет, который я увидела благодаря тебе. Мы оба прозябали в темноте. Пришел свет, но одновременно пришла Она — и Она отнимает меня у тебя…»

Ей выдали синее форменное платьице, выдали «орудие для уборки помещений», выдали ключи от комнат, которые предстояло убирать. Судьба в третий раз смеялась над Алиной — иначе как объяснить это очередное возвращение к ведрам и швабрам? Замкнутый круг. Вечное невезение. Карма…

Ивана она не видела, не встречала и женщины со жгучими черными глазами. Хотя и некогда было особенно смотреть по сторонам: Алина и еще две девушки под руководством Софьи Павловны чистили, мыли, мели, гладили — дом содержался в образцовой чистоте, но тем не менее к приезду Светланы готовились, как к приему принцессы крови. На журнальном столике в гостиной Алина видела ее фотографию: беленькая, хорошенькая, как персидский котенок, девушка с искрящейся улыбкой смотрела прямо в объектив, источая вокруг себя сияние по-настоящему счастливого человека. «И она дорога ему», — кольнула мысль. Она занимает в его жизни, наверное, самое большое место. А я? Неужели я совсем-совсем тебе не нужна?

Вечером появилась Евгения — скользнула равнодушным взглядом по Алине и, кажется, ее не узнала… Весь вечер женщина просидела внизу, у телевизора, равнодушно листая какой-то журнал. Потом, отбросив журнал, долго смотрела в потолок, сцепив руки на затылке.

— Прошла молодость… Совсем прошла… — пробормотала она еле слышно, только для себя. Алина от неожиданности сделала неловкое движение, что-то скрипнуло, хозяйка резко подняла голову:

— Кто здесь?

— Это я… Простите. Меня Софья Павловна сегодня на работу приняла, в помощницы. Она сказала, что пока не будет меня представлять, я вроде как на испытательном сроке пока у вас.

— Ясно. — Евгения Павловна сразу же потеряла к Алине интерес. — Ты… как тебя? Поди скажи хозяину, чтобы спустился, — приказала она и отвернулась, снова сцепила руки на затылке.

Алина тихо-тихо положила метелочку для сметания пыли и отправилась выполнять приказание. Как оказалось, Иван был в одной из верхних комнат. Одетый в спортивный костюм явно из своего гардероба трехлетней давности, он стоял у окна и смотрел во двор.

— Хорошо, я сейчас спущусь, — сказал он. — А вы как? Устроились? Довольны?

— Да, все хорошо, спасибо.

— Ну что ж, я рад.

Он спустился к жене.

— Выйди, — приказала та Алине.

Пришлось повиноваться. Не в силах сдержать рвущееся из нее больное любопытство, девушка нашла себе работу в холле за закрытой дверью. Услышать, однако, удалось очень немного: вроде бы Евгения говорила что-то, потом повысила голос, пару раз до нее донеслось: «ты сам, только сам во всем виноват!!!» — на что было спокойно сказано: «Женя, нет смысла это выяснять… Нельзя возродить то, что уже перегорело, наверное, мы оба ошибались, это и есть наша общая вина. Но я вернулся — и вернулся ради Светланки».

Слышать это было больно, слезы невольно выступили из глаз и мешали рукам выполнять работу… «Ради Светланки! Есть же на свете ничем это не заслужившие девушки, которым бог дал все — и красоту, и молодость, и богатую мать, и любящего отца, который ей даже и не отец…» Позже, когда оба они ушли из комнаты, Алина вернулась в гостиную и долго рассматривала фотографию девушки с молочно-белой кожей и такими же волосами.

На следующий день она смогла убедиться в том, как мало отличается фотография в гостиной от оригинала. Светлана ворвалась в дом рано утром — яркая, стремительная, хохочущая, счастливая своей молодостью и любовью.

— Мама! Папа! Ой, как же я рада вас видеть! Родные вы мои! Любимые! И ведь нисколько не изменились — такие же красивые! Боже мой, боже мой, неужели я дома — просто не верится!!!

Девушка обнимала мать, целовала Ивана, со смехом падала на диван, болтая в воздухе ногами так, что все ждали — вот сейчас котенок начнет кувыркаться и играть прямо здесь, на большом ковре. Светланка не умолкала ни на минуту — щебетала и смеялась, взвизгивала от восторга, рассматривая и трогая знакомые с детства вещи, порывалась сейчас же, немедленно вскрыть привезенные с собой чемоданы:

— Там подарки! — Взмахивала руками и смеялась, когда ее останавливали, начинала взахлеб рассказывать о своей жизни в Европе, сбивалась с одной истории на другую, перебивала сама себя, сердилась и тут же снова смеялась, вплескивая руками.

— Ну хорошо, Светка, а где же твой молодой человек? — сумела Евгения Валерьевна вставить вопрос в этот фейерверк.

— Ой, мама! Ты представляешь, он сбежал!

— То есть?

— Ой, он такой смешной! Каждый раз что-нибудь такое выкидывает! Представляешь, всю дорогу и еще в самолете представлял мне в лицах, как он будет с вами знакомиться, и еще спрашивал, как сделать так, чтобы сразу понравиться, — а как стали подъезжать к дому, так буквально за первым поворотом и сбежал! Ни с того ни с сего, представляешь?! Просил остановить машину, чмокнул меня в щеку, крикнул: «Я позвоню!» — И только мы его и видели!

— Послушай, но это же как-то странно…

— Да нет, мама, это просто смешно! Он вообще такой — никогда не знаешь, чего от него ждать! За это я его и люблю! Да приедет он сюда, никуда не денется, наверняка сейчас какой-нибудь сюрприз нам всем готовит!

Она махнула рукой и снова засмеялась — ну не было и не могло быть на белом свете существа более беззаботного и счастливого, чем эта Светлана.

Больше Алина не могла наблюдать. Ее ждала работа по дому.

В течение дня Светланкин кавалер так и не появился, и по тому, как реже и глуше стал разноситься по дому ее смех, Алина поняла, что девушка начинает тревожиться. Не появился он и на следующий день, и Светланка напрасно не отходила от окна и не выпускала из рук мобильный телефон. Оживление девушки увядало прямо на глазах.

— Ну что же это такое, Светлана? — спрашивала ее мать и надменно пожимала плечами. — Это же просто демонстрация неуважения к нам всем — и к тебе, конечно, в первую очередь.

— Я не знаю… не знаю… — потерянно твердила Светланка. — Мама, ты знаешь, я боюсь, что что-то случилось… Что-то страшное…

— Да перестань! Просто наглость, мальчишеская выходка, вот и все!

Девушка улыбалась дрожащими губами и в который раз — безрезультатно! — набрала тонкими пальчиками номер на телефоне. А телефон молчал, молчал — и становилось действительно страшно.

А на третий день, уже ближе к вечеру, Софья Павловна негромко, как бы про себя, спросила, высматривая кого-то в окошко флигеля для прислуги:

— Интересно… Вот только тебя-то нам и не хватало, особенно в такое время… И кого это он там высматривает, нахаленок?

— Про кого это вы? — спросила Алина без особенного интереса.

— Да вот… Ходит тут, ходит… Уже третий раз за день его замечаю. Видишь?

Алина подошла к домоправительнице, выглянула в окошко. Флигель стоял далеко от дома, прямо у кованого забора. И по ту строну этого забора нервной походкой прохаживался некий молодой человек в дутом пуховике. По всему было видно: как ни старался он делать вид, что прохаживается просто так, дышит свежим воздухом и все такое, но внимание молодого человека было приковано к особняку. Что-то он там высматривал. Но при этом, что было особенно странно, отскакивал в сторону и прятался за заснеженными деревьями каждый раз, как только замечал движение на интересовавшей его территории.

— Может быть, сказать охране?

— Ох, не знаю… Боюсь, Евгении Валерьевне это может не понравиться. Знаешь, как в хозяйские дела лезть? Себе дороже может выйти, ведь кто его знает, что у них на уме…

— Не понимаю, Софья Павловна!

— Да что тут понимать. Знаешь, это кто? Тот самый прощелыга, с которым хозяйка… ну… из-за которого Иван Дмитриевич из дому-то ушел тогда! Я его сразу узнала — мне хоть и за шестьдесят уже, а глаза острые, как в молодости. Узнала! Он это! Ишь, смотрит. И ходит. Чего ходит? Как знал, черт такой, в самую ненужную минуту приперся…

У Алины тоже были острые глаза, и она не смогла сдержать удивления:

— Не может быть! Хозяйка — с ним, с вот этим? Да не может быть! Ему же лет, ну… ну лет двадцать всего!

— Скорее, двадцать пять, — прищурилась Софья Павловна. — Щеночек еще совсем, это верно. Но наглый. Чего вот ходит, скажи? Только у нас здесь все налаживаться стало!

— А знаете что? Я сейчас выйду да спрошу у него, чего надо! Ну что мы гадаем, в самом деле, а вдруг он высматривает, как бы дом обокрасть? А что! Он же знает, какая здесь обстановка! А с нас с вами, Софья Павловна, потом спросят. Я выйду.

— Осторожнее бы надо… — начала было домоправительница.

Но Алина накинула на плечи шубку и взялась за ручку двери.

— Да не бойтесь, Софья Пална! Я его сейчас быстро отважу!

По хрустящему снегу девушка быстро пересекла небольшое расстояние, отделяющее флигель от ворот. Встала напротив парня, нахмурилась.

— Эй! Тебе что надо? А если я охрану позову?

— Ну наконец-то! — красивый (действительно очень красивый!) молодой человек с глубоко запрятанной в глубине карих глаз тревогой шагнул к ней навстречу, как к своей спасительнице. — Что вы там все, уснули? Замерз весь, думал, уж и не дождусь, когда кто-нибудь выйдет. Плохо вас школят, эх вы, «обслуживающий персонал».

— Что? Ты ждал меня? Меня?

— Да мне все равно. Ладно, к делу. Слушай, хочешь заработать сто баксов за десять минут работы? То есть даже не работы, а так, поручение одно выполнить надо. Берешься?

— Сперва скажи, что надо!

— Не ори. Внимание привлекаешь.

Он воровато оглянулся и сунул руку во внутренний карман. Алина невольно отпрянула, прикрыла рот ладошкой.

— Ты чего? Записка вот. Записку передашь? Девчонке, которая вчера приехала. Дочери хозяев.

Он протянул руку через чугунные прутья, схватил Алину за рукав и насильно вложил ей в руку вчетверо сложенный листок.

— А это тебе. — И следом за запиской в руку вползла зеленая бумажка. — Согласись, работка не пыльная. Сто бакинских за пустяковую услугу. Так передашь?

— Ну… ладно.

Конечно, дело было не в ста долларах, просто хотелось быть чем-то полезной Светланке, которая, Алина знала, наверняка плакала где-нибудь в Большом доме. Ну и конечно, было интересно: чисто по-женски Алина чувствовала, что назревает интрига, и опять же чисто по-женски не могла отказать себе в удовольствии принять в ней участие.

— Ну, вот и договорились. Спасибо тебе. Только не тяни с запиской, слышишь? Сразу передай.

Она отмахнулась и пошла к дому, больше не оглядываясь на парня. Стодолларовая купюра отчего-то жгла руку.

На самом пороге Алина столкнулась с Евгенией. Женщина машинально посторонилась, но сразу же опомнилась:

— Это что еще за явление? — спросила она грозно. — Куда ты несешься, ты что — у себя дома? А ну давай к себе, и чтобы больше я тебя не видела! Еще раз увижу, что шляешься без дела — рассчитаю в два счета и без выходного пособия. Так и знай!

— Я по делу, — негромко, но твердо возразила девушка. — Меня просили передать…

— Что?

— Записку.

— Записку? Что за чушь! Давай сюда свою записку.

— Это не вам.

— Я сказала — давай сюда записку! Рассуждать она мне еще будет. Быстро, ну?

— Да нате!

Разозлившись, Алина сунула бумажку в раскрытую перед ее лицом ладонь и, развернувшись, побежала к флигелю.

Остаток дня прошел тихо, вечером, перед сном, Алина с Софьей Павловной пили чай с вареньем, домоправительница долго рассказывала о своих внуках, младшему из которых в этом году предстояло пойти в первый класс. Из Большого дома как будто тоже не доносилось ни звука.

Ночью, как это случалось теперь часто, долго не спалось. Она вспоминала Ивана, каким помнила его там, в деревенском домике, и невольно думала о том, как он переменился, едва переступив порог своего прежнего дома. «Милый, родной… Что-то неуловимое пролегло между нами, стеклянный барьер, который не виден взглядом, но ведь его и не перешагнуть… Мне надо привыкать к мысли, что все кончилось — да ведь ничего и не начиналось! — все кончилось и больше ничего не может быть!»

Но как же это больно, боже мой… Неужели это навсегда?

Конечно, со мной произойдет еще много-много всего, и быть может, даже чего-то хорошего, ведь трудно загадывать на всю жизнь вперед, я ведь еще так молода!

Все может случиться…

Ты перекрасишься, переоденешься, пострижешься по-новому. Сменишь город или даже страну, получишь профессию и увлечения, возраст и амбиции. Ты обретешь новых друзей и новых близких, а старые — не дай бог, и все же как зарекаться! — тебя предадут и бросят или просто скроются за горизонтом воспоминаний.

Но две вещи останутся неизменными: ты будешь женщиной, а он — он всегда будет где-то рядом, даже если он будет далеко. Даже если он сам о тебе не вспомнит. Даже если ты его не видишь.

Как сейчас.

Но он есть. И он будет. Ведь он не может не быть. Это как воздух, как свет — без них нельзя, но их не замечаешь, пока они в достатке.

Он не принц, он не годится тебе ни в кавалеры, ни в любовники. Ты это понимаешь. И он это понимает. Он, трудяга и умница, скорее всего, останется со своими родными или, что тоже может случиться, заведет семью и родит детей. Он будет прекрасным отцом — но не для ваших детей. Время пройдет, и, может быть, в какую-то минуту тебе даже покажется, что и у тебя, и у него наконец-то все хорошо.

Но, очень может быть, однажды тебе вдруг станет необходимо убедиться, что он все еще есть. И ты не сможешь успокоиться, пока не обнаружишь какие-то следы его присутствия.

И где ты будешь искать их спустя много лет, как не в своей душе?

И успокоишься ли ты, обнаружив их там?

— Алина, Алина! Детка, проснись! — Ее трясли за плечо, заставляя просыпаться, и ах как же этого не хотелось, ведь она уснула, кажется, только минуту назад! Или больше? Ведь ей снился сон, она видела во сне Ивана. И себя — вот поэтому-то и не хотелось просыпаться…

— Что случилось? — Девушка села на кровати, сонно моргая глазами. За окном стояла непроглядная чернота. — Разве уже утро?

— Вставай, вставай скорее! Одевайся и беги в дом! Мне нужна твоя помощь, срочно, детка, не мешкай!

— Да что случилось?!

— Ох, столько всего! Вставай же, некогда рассказывать, нужно срочно что-то делать… Одевайся же!

Алина уже натягивала через голову форменное платье. Наспех пригладила волосы, посмотрела вопросительно:

— И все-таки — что случилось?

— Это ужас какой-то! Хозяйка сбежала из дому со своим мальчишкой, а Светланка отравилась!

— Как?!

Шок был настолько сильным, что девушка невольно снова присела на кровать.

— Быстрее, деточка, быстрее!

Там, в Большом доме, было тихо, но тишина была тревожной. У самого входа стояла машина «скорой помощи». По всему дому горел свет, большой ковер в гостиной был сдвинут, валялись какие-то бумажки, мелкий мусор. Посредине комнаты стоял Иван с серым застывшим лицом. Алина бросилась к нему — и остановилась на пороге, совершенно не понимая, какая именно помощь от нее нужна.

По лестнице спускалась высокая женщина в белом халате. Иван кинулся к ней, схватил за плечи:

— Ну что, доктор?!

— Успокойтесь, папаша! — Докторша говорила ровно и чуть насмешливо. — Сделали промывание желудка вашей красавице, жить будет. И даже хорошо будет жить, судя по тому, что здесь ей ни в чем не отказывают. Ох уж эта мне золотая молодежь! Бесятся с жиру, а нам мотаться по всей Москве, латать им сердечные раны, как будто других дел нет. Что у нее там случилось? А, я и так знаю. Мальчик бросил или подружке позавидовала.

— Зачем вы так?

— Да бросьте, знаю я этих балованных барынек!

— Сколько я вам должен за визит?

— А это уж сколько вам совесть подсказывает.

Алина отвернулась, чтобы не видеть, как докторша берет деньги, — так не вязалась эта меркантильщина с тем страшным, что здесь недавно произошло. И еще она мучительно соображала — какая помощь от нее могла понадобиться, чего от нее ждут?

— Алина. — Иван шагнул к ней, и все вдруг стало сразу ясно. — Алина, вы сами видите, как тут у нас… Пожалуйста, помогите! Я прошу вас — ступайте сейчас к Светлане. Вы молоды, вы ее ровесница, вы поймете ее лучше, чем кто-нибудь другой… Ей нужна помощь, нужно участие. Мне трудно объяснить, но вы… просто будьте рядом:

— Я поняла. Конечно, я сейчас пойду к ней… я все сделаю.

— Спасибо вам. Вы даже представить себе не можете, как для меня это важно.

Она кивнула и побежала наверх, не оглядываясь.

Только спустя много времени Алина узнала, что произошло в ту ночь.

Можно только представить себе, что испытала Евгения, прочитав записку, приглашающую ее на тайное свидание. Конечно, она узнала почерк и, может быть, даже интонации, которыми дышала каждая строчка, — она и подумать не могла, что записка предназначалась не ей! Мысли о приближающейся старости, депрессия, скука и холод одиночества — все было забыто. Ближе к ночи она вышла за ворота особняка. И наверное, романтическая обстановка придавала свиданию особенную прелесть.

Она вышла за ворота, с замирающим сердцем бросилась к чернеющему у назначенного места силуэту, а там…

Кто знает, что именно там произошло?

…Может быть, она обнимала его — свою последнюю любовь, и жарко шептала что-то, держа любимое лицо в ладонях, и целовала его руки, и умоляла его увезти ее навсегда, навсегда, и сыпала обещаниями — в последней отчаянной попытке стать любимой, желанной, дорогой?

И может быть, молодой охотник за богатыми невестами сразу понял, какие выгоды несет ему возвращение старой любовницы, которая так исступленно не хотела его отпускать? И он понял, в одну минуту все просчитал, все сложил в столбик — и отчаяние увядающей женщины, и ее богатство, и желание бежать с ним… Разве не меркло рядом с этим хорошенькое личико Светланы, ее трогательная доверчивость, ее финансовая зависимость от матери, в конце концов?

Ведь тогда, когда они с юной хохотушкой подъезжали к этому так хорошо знакомому ему особняку, разве не резанул его страх? Он все понял, и ужаснулся тому, как жестоко ошибся. Ведь стоит матери узнать, что избранник дочери — ее бывший любовник, им обоим несдобровать… Поэтому он и сбежал тогда, скрылся, едва только притормозил автомобиль.

И разве мог он думать, что в конце концов все сложится так удачно? Он уедет отсюда, как и планировал, и уедет не один. Всего лишь маленькая замена, неистово ласкающая его женщина вместо восторженно влюбленной девочки, и мир падет к его ногам, и ни о чем не придется жалеть. Разве можно было подумать, что все сложится так удачно?!

Два часа на поспешные сборы — а кто бы мог ее остановить? Дочь спала крепким сном, а бывший муж совсем не интересовался ее времяпрепровождением — и вот уже спешно вызванное такси мчит их в Шереметьево. А там, уединившись под незначительным предлогом за стеклянной перегородкой, всего один звонок — «Дорогая, прости, я улетаю, не взыщи, но с твоей матерью у нас давние и почти что родственные отношения, такой напор страсти, я просто не сумел устоять!» — И огни взлетной полосы, и вежливые стюардессы с тележкой — «Чего изволите?» — и женщина, которая, он знал, никогда не сможет его оставить, нежно прижимается к плечу, и давняя погоня за лучшей долей закончена, он сумел, он выбрал, он победил!..

— Светлана. — Алина присела рядом с лежащей на ковре девушкой, погладила ее по голове. — Светлана, если бы вы знали, как я вас понимаю!

И девушка прильнула к ней, спрятала лицо на груди. Она не плакала. Но немое отчаяние передалось Алине, тронула в ней самые затаенные струны, и она заговорила:

— Светлана… Я знаю, мы поймем друг друга. Ведь мы ровесницы. Конечно, у нас совсем разное прошлое, но нам есть что сказать друг другу. К сожалению, жизнь жестока, и она все время приносит нам подарки, которых мы меньше всего хотели бы получить. Я тоже живу с огромной тяжестью на душе, пытаюсь быть как все, не выделяться… занимаюсь множеством дел, только чтоб не думать ни о ком… Это больно, когда понимаешь, что ты пуста внутри… когда тебя все покинули… Знаешь, когда вокруг обман, люди, которым ты доверяла, — врут, ты любишь, а они предают… Тяжело жить только на вере в себя, ведь ты не деталь в схеме, ты живая, а люди так редко это замечают…

— Холодно… Холодно… — шептала Светлана. — Как они могли так поступить со мной? Что я им сделала?

— Не надо никого судить… И, прежде всего, не надо винить себя… Не стоит брать на себя вину за то, что произошло. Ты не отвечаешь за их выбор. Ты сделала все, что могла, чтобы им было хорошо с тобой, и их беда, что они этого не оценили… И за эти последствия им придется нести ответственность самостоятельно. Бог им судья.

Прошло много времени — наверное, целая тысяча лет.

А может быть, всего полгода.

Однажды в прекрасный летний день, когда солнечные лучи, словно расплавленное масло, заливали комнаты, и в окна вместе с шелестом листвы врывались дразнящие июньские запахи — однажды Иван, сделав таинственное лицо, поманил Алину за собой.

— Давно хотел сделать это, да все не подворачивалось случая, — сказал он, усадив ее в кресло с роскошными подлокотниками, больше похожее на трон. — А сегодня решил: не буду ждать никакого случая, просто возьму и отдам тебе…

— Что? — распахнула она глаза.

— А вот. — И он извлек из кармана ярко-красную туфельку на длинном каблуке-шпильке, почему-то смутно ей знакомую. — Ты позволишь?

И, опустившись на колени, он бережно надел туфельку на ее ногу.

— Ничего не понимаю…

— Разве не узнаешь?

Прищурившись — на лакированной «лодочке» играли солнечные блики, — она смотрела на туфельку и не могла собрать в единое целое некие разрозненные и, казалось, вычеркнутые из памяти воспоминания. И вдруг…

— Да это же… Постой-постой! Это же те самые туфли, которые я потеряла, когда бежала, сломя голову, из ресторана, в котором на меня устроили дурацкий спор?!

— Верно. Ты сбежала, я бросился за тобой — так не хотелось тебя терять — но не догнал. Зато подобрал туфлю, просто так, на память. Ты поразила мое воображение. Разве мог я подумать тогда, что в такой день, как сегодня…

— Не может быть! Ты был тогда в ресторане? В той компании?!

— Разве ты меня совсем не помнишь?

И она вспомнила! Единственный человек, который обошелся с ней вежливо. Тот, кого она назвала про себя «Царевич» — потому что вот такой, с крупными кольцами русых волос, спускающимися на воротник рубашки, и синими смеющимися глазами, он так и просился на картинку в книжку с русскими сказками!

— Так это был ты?

Он кивнул, не вставая с пола и не меняя своей коленопреклоненной позы. В глазах появилась виноватость:

— Я тогда оказался там почти случайно. Павел пригласил отметить подписание удачного контракта, познакомил меня со своим партнером, а тот выпил и затеял какой-то дурацкий спор… Слава богу, что я в нем не участвовал. И слава богу, что этот спор состоялся — ведь благодаря той шутке я в конце концов и получил тебя… Слава богу.

— Слава богу, — эхом отозвалась Алина.

В комнату вошла Светланка, посмотрела на них, нахмурилась:

— Папа! Встань немедленно с ковра, ты простудишься. И кстати, я давно хотела тебя спросить — почему, интересно знать, ты не женишься на Алине?

— Твой вопрос опоздал ровно на два часа, — засмеялся он.

— Почему это?

— Два часа назад мы расписались…

Сказка о Золушке — самая прекрасная, самая романтическая, самая желанная из всех сказок, которые когда-либо любили девочки.

Так было. Так будет.

И слава богу!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.