Там, среди звезд

Глава I. С бала на корабль

Глава 1 С бала на корабль
Они шли по городу пешком, молодые офицеры, вчерашние курсанты. Девушки, в честь праздника изменившие своей строгой форме, и нарядившиеся в платья с длинными юбками, и в туфли на высоких каблуках уже подустали в непривычной обуви. Анна сняла свои туфли первой, и вслед за ней, как по команде, освободились от туфель, ставших почти испанскими сапожками, и другие девушки. И теперь ступали по теплому асфальту босиком.
Уже стемнело, и небо перечерчивали светом бортовых огней летавшие над городом флайеры. Из-за них казалось, будто над городом вечный звездопад.Анна запрокинула голову, придерживая пучок волос на затылке, который уже успел растрепаться.
— Ну вот и начинается наша служба! — произнесла она негромко и задумчиво.
Кто-то засмеялся, предложил выпить за то, что бы их не оставили болтаться на орбите какой-нибудь планетки, а отправили в дальний космос. Иначе зачем было трудиться шесть лет для получения диплома пилота первого класса, с правом управления любым транспортным средством, способным оторваться от поверхности планеты?
Торжественный ужин по случаю окончания военного училища закончился поздним вечером. После вручения лейтенантских погон и нагрудных ромбов о высшем образовании, дружная компания состоявшихся выпускников, многочисленными тостами проводила свое курсантское прошлое в стенах известного ресторана Нового Лондона. Из груди лейтенантов рвались горячие признания беречь дружбу и обещания не забывать «Альма-матер».
Кто-то предложил заглянуть в музей Космического флота, который был открыт круглосуточно. Остальные горячо поддержали это предложение. Рассел Морган, мрачно тащившийся вслед за сокурсниками, был вынужден изобразить улыбку и готовность веселиться. Его не очень любили. Внук великого деда, адмирала Моргана, он не выказывал никого желания идти по его стопам.
Рассел был трусом. Он был трусом, и не стеснялся себе в этом признаться. Это не являлось для него проблемой, он не придумывал себе оправданий и эвфемизмов. Он просто был трусом. Но, по какой-то причине это являлось проблемой для всех вокруг. Поэтому Рассел трусливо молчал, не пытаясь отстаивать свое мнение, и плыл по течению.
А еще он был тем самым уродом, без которого не обходится ни одна семья. Даже семейство Морган — пять поколений его предков служили в космофлоте.
Его дед был адмиралом, отец и дядя дослужились до генеральских чинов и погибли, защищая планеты, входившие в Содружество, от пиратов. Его двоюродные братья тоже отметились на военном поприще — старший был подполковником, младший — майором. Оба погибли, когда Рассел учился в средней школе. Это еще сильнее заставляло Рассела бояться военной службы.
Ему не хотелось умирать так, как умирали его многочисленные родичи — среди обломков космического корабля, не то от ран, не то от отсутствия воздуха. Не хотелось, чтоб его тело вечно дрейфовало среди звезд, нетленное, как тела святых или египетских мумий. Он вообще побаивался космоса — далекие, чужие звезды пугали его.
Конечно, признаваться в таком мужчине постыдно. Так Рассел и жил — боясь будущего и того, что об этом страхе кто-нибудь узнает. Время от времени он листал медицинскую энциклопедию в поисках какого-нибудь заболевания, которое позволило бы ему откосить, не лишая при этом благ. Беда была в том, что слишком развитая медицина легко диагностировала бы полное отсутствие у него болячек.
В конце концов, Рассел решил, что если станет совсем невмоготу, то можно будет притвориться каким-нибудь безумным, с суицидальными наклонностями, хотя это и закроет для него профессиональный рост на гражданке. А если не прокатит, можно пустить себе пулю в лоб и умереть здесь, на Земле, а не среди холодных, надменных, ухмыляющихся звезд.
К счастью, он не единственный страшился такого исхода. Его мать в ногах валялась у своего всесильного тестя — адмирала, умоляя не отправлять единственного внука в действующую армию, а оставить его при Генеральном штабе. Дед ворчал, но кажется начал сдаваться. В конце-концов Рассел был единственным ростком на засыхающем генеалогическом древе семьи Морганов. Так что Рассел мог надеяться, что ему повезет.
Пока он раздумывал о своей печальной судьбе, их развеселая кампания подошла к воротам круглосуточного музея Космического флота. В последний раз они имели возможность воспользоваться тридцатипроцентной скидкой, положенной курсантам.
Рассел принялся рыться по карманам, в поисках своих документов, и краем глаза заметил, как Анна отошла от группы и направилась к сгорбленному старичку, сидевшему на скамейке у входа. Старик, кажется плакал и перебирал мелочь в ладони.
«Конечно, — усмехнулся Рассел, провожая взглядом ее фигуру. — Это же Анна! Наверняка углядела какую-нибудь несправедливость!»
Девушка уселась рядом со стариком, о чем-то спросила, затем подняла голову и столкнувшись со взглядом Рассела, решительно поднялась и подошла к нему.
Они не были друзьями, даже приятелями их назвать было сложно. Анна, в каждой бочке затычка, мелькала то там, то тут, занимаясь тысячей дел одновременно, и при этом находилась на самом верху в списке успеваемости.
Рассел же держался подчеркнуто отдельно от своей группы. Эти идиоты, рвались в космос, чтоб сложить свои головы по приказу старых брюзгливых солдафонов, среди которых был и дед Рассела. Эти восторженные придурки раздражали его.
Анна подошла ближе, и Рассел взглянул на ее лицо, бледное, с мелкими чертами, с веснушками, обрамленное темно-рыжими волосами и подумал: «Что же в ней такое находят, черт побери?!» Да ничего в ней не было особенного. Кроме неуемной энергии и жажды справедливости. Ей бы к психологу походить, избавиться от своих детских комплексов.
— Слушай, Морган, — произнесла она прямо глядя в лицо. — Позвони деду, а? Очень надо.
Рассел уставился на Анну в немом изумлении. Да он не позвонил бы адмиралу Моргану даже если бы Луна падала на Землю!
— Тебе шампанское в голову ударило, Воронцова? — спросил он.
Анна взяла его за локоть, и прошептала, кивая на старика, сидевшего на скамейке:
— Морган, присмотрись! Никого тебе этот старик не напоминает?
Рассел еще раз посмотрел на старика и присвистнул.
— Капитан Эркарт? Что он здесь делает?
Капитана Эркарта знали все. Десять лет назад он спас от катастрофы мирную аграрную планету, уничтожив приближавшиеся к ней пиратские корабли. Он уже тогда был стар, и вскоре ушел в отставку…
— Пожалуйста, — тихо сказала Анна, кладя свою маленькую, сильную руку с мозолью от штурвала между большим и указательным пальцем, ему на ладонь. — Пожалуйста, Морган, будь человеком! «Амальтея», его корабль, был списан, и его поместили сюда, в музей. Завтра он уже будет просто экспонатом. Полковник просто хочет с ним попрощаться!
Рассел сглотнул. Звонить поздним вечером деду только потому, что выживший из ума старик хочет попрощаться с грудой железа?
— Я сама с ним поговорю, пожалуйста? — умоляюще сказала Анна.
Почему Рассел не сумел ей отказать? Он безропотно набрал номер деда, и, вскоре в окошке коммуникатора показалось его недовольное лицо. Анна тут же перехватила инициативу:
— Добрый вечер, господин адмирал, — бодро отрапортовала она. — Требуется помощь господину полковнику Эркарту, сэр!
Она быстро пересказала всю эту историю деду, тот недовольно поморщился, а потом сказал:
— Полковника пропустят к его кораблю, лейтенант.
И отключился.
Анна, на ходу объясняя товарищам, что происходит, бодро потащила старичка в здание. Они почти бегом промчались мимо экспонатов, выскочили на забетонированное поле за зданием, на котором располагалось пол десятка различных кораблей, и подошли к отгороженной щитками «Амальтея» в самом конце строя.
Эркарт сразу обрел юношескую бодрость, рысцой побежал к кораблю.
— Нельзя, — попытался преградить ему вход какой-то мужчина.
— Вы что, он военный капитан, это его корабль, — возмутилась Анна. —
Он ничего не сломает.
Запиликал коммуникатор на руке охранника, тот, прочитав сообщение изменился в лице, махнув на компанию курсантов рукой, и отошел. Полковник Эркарт вбежал внутрь.
— Капитан на корабле, — проскрипел дребезжащий голос, тихий и слабый.
Старик прислонился к стене.
— Амальтея, ты жива?
Капитан уселся в свое кресло, знакомо скрипнувшее, родное, протертое. И машинально скомандовал:
— Приготовиться к взлету.
— Ну-ка, навались! — сообразил один из лейтенантов, Рихард, указывая на тросы, которым корабль был надежно зафиксирован.
— Дайте же ему полетать! — наседала на директора Анна.
— И столкнется с кем-нибудь?
Анна оглянулась, вновь умоляюще смотря на Рассела. Тот только пожал плечами, засовывая руки в карманы. Анна потянулась к своему комму, по памяти набирая номер адмирала Моргана.
Адмирал ответил сразу. Наверняка, за прошедшие четверть часа досье Анны прошерстили несколько раз.
— Проблемы? — спросил дед, уже не морщась, а даже с некоторым интересом.
— Небольшие, сэр.
Адмирал выслушал, кивнул и отключился.
Вверху началась какая-то суматоха, пассажирские флайеры разгоняли в стороны юркие полицейские транспортники.
— Освободить все линии! — гремело вверху. — Полет военного корабля. Освобождаем линии!
Со звоном лопались тросы, освобождая «Амальтею», Эркарт с замиранием сердца слушал родной голос:
— Полет возможен. Системы работают на шестидесяти двух процентах. Капитан?
Капитан посмотрел на мутный монитор внешнего обзора, во все стороны разбегались фигурки директора парка и механиков.
— Старт, Амальтея.
Корабль заскрипел, затем виновато сообщил:
— Взлет невозможен. Отказ систем автопилотирования. Для управления требуются четыре младших пилота.
Эркарт погладил штурвал. Что уж теперь. Глупо было рассчитывать на чудо.
— Капитан? — Анна склонилась к переговорнику.
— Один я ее не подниму, — печально доложил тот. — «Амальтея» не справится с управлением. Тут хотя бы трое еще пилотов нужно, поддержать системы.
Рихард Кестер хохотнул:
— Ну раз пошла такая пьянка, а не пройти ли нам последний экзамен, ребята?
Анну и Рассела, как героев дня выбрали безоговорочно. Остальные тянули жребий.
Рассел скрипнул зубами. Он надеялся, что больше никогда не сядет за штурвал.
Капитан Эркарт в последний раз в жизни сидел в своем кресле, ловя всем своим существом привычное ощущение полета. «Амальтея» в первый и последний раз поднималась в мирное небо.
Потому, что на следующий день началась война.
***
О начале войны Анна узнала от разбудившей ее подруги, будущего военного медика, обучавшегося в Академии Космофлота. Айрис занималась генной инженерией, и, кажется, ничего кроме своих экспериментов не замечала.
Они жили в одной комнате на двоих, время от времени действуя друг другу на нервы несовпадением привычек, обычно, впрочем, вполне мирно уживаясь.
Айрис, как и положено сумасшедшему ученому, роль которого так старательно отыгрывала, привлекала своей неприземленностью курсантов, заскакивавших время от времени к Анне в гости. И, соответственно не заморачивалась с бытом.
К тому же, эта рассеянность давала ей возможность менять кавалеров так часто, как она пожелает. Никто не задерживался рядом с ней дольше, чем требуется на падение розовой пелены романтики с глаз.
Анна не терпела вещей, не лежащих на своём месте. И вообще не любила ничего лишнего. Её гардероб умещался в средних размеров чемодан, а в комнате не было кровати, стола и гравиподставки под цветочные горшки, которую ей подарила воспитательница из приюта семейного типа, в котором выросла Анна.
В гравиподставке когда-то даже стояли горшки с цветами, но, во время очередных экзаменов Анна забыла о том, что их положенополивать, и когда у нее появилось время оглянуться по сторонам, то увидела, что цветы трагически погибли от жажды.
Анна тогда облегченно вздохнула. Чувство ответственности не давало ей избавиться от цветов самостоятельно, но раз уж судьба сама распорядилась… Приемная мать так ничего и не узнала.
Айрис влетела в комнату, грохоча каблуками и широко распахнув дверь, так, что она ударилась о стену.
Анна с трудом вынырнула из сна. После вчерашних приключений она устала невероятно, да и вернулась домой только под утро. Нужно было ведь проводить капитана Эркарта домой, тот жил в маленьком коттедже, в достаточно приличном месте и в полном одиночестве, не считая приходящую кухарку. Детей у него не было.
Старик напоил их чаем, пытался как-то отблагодарить, рассказывал интересные и малоизвестные эпизоды своей службы.
Напоследок он обнял Анну, пробормотал несколько слов, настойчиво предлагая приходить в любое время, и поцеловал в лоб, уронив слезу.
Громкий голос Айрис вырвал Анну из раздумий:
— Ты уже слышала? Ты слышала да? — спросила она, возбужденно бегая по комнате. Потом остановилась и казав пальцем на гравиподставку. — Ты мне ее проиграла! Я же говорила, что это возможно!
Анна села на постели, несколько раз энергично растерла лицо ладонями, и в недоумении взглянула на Айрис, с трудом вспоминая давнишний спор.
Они тогда что-то отмечали, или просто устроили посиделки. Айрис привела своего очередного ухажера, Рихарда Кестера, были еще парочка девчонок с медицинского, и подруги Анны.
Речь зашла о том, существует ли во вселенной иной разум или нет? Анна к этому относилась скептически, Айрис, кажется, спорила, просто что бы поспорить.
— Вселенная огромна, — сказала Айрис.
— И? — спросила Анна.
— Почему бы на другом конце вселенной не быть разумной цивилизации.
— На другом конце? Да сколько угодно. Но вряд ли они до нас доберутся. Это противоречит теории относительности.
— Чем это? — спросил Рихард, беря с тарелки последний пирожок.
— Ну вот смотри, — сказала Анна. — Вот на теле Айрис живут микробы. Живут у тебя на теле микробы, Айрис?
— Ну, живут, — нехотя подтвердила та. Говорить о микробах в присутствии
симпатичных курсантов казалось ей по меньшей мере неприличным.
— И на моем живут, — сообщила Анна. — Какова вероятность, что микроб, живущий на большом пальце левой руки познакомятся с микробами, живущими на большом пальце правой руки Айрис? При условии, что мы не возьмемся за руки?
— Смотря какие микробы, — не согласилась Айрис. — Если у тебя к примеру насморк…
— Эта идея до сих пор популярна, — сказал Рихард.
Анна посмотрела на него и задумчиво произнесла:
— И она до сих пор остается только голой идеей. Сначала люди думали, что жизнь возможна уже на Луне, потом — на Марсе, потом предполагали встретить ее в иных звездных системах. Но как только человечество достигало Луны, Марса или этих самых иных звездных систем, его ждал очередной облом. Вселенная бесконечна, и глупо отрицать в ней наличие другого разума, но я не думаю, что человечество встретится с этим разумом в ближайшие миллионы лет.
— А если они все-таки прилетят? — спросил один из ее сокурсников, громила Кроули.
— Вот тогда мы и вступим в дело.
— В какое дело? — спросила Айрис.
— Будем воевать с ними, — сказал Кроули.
Анна погладила его по голове и спросила:
— Вот мы тут сидим, разговариваем, мы с Айрис пирогов напекли, ребята вино принесли… А ты что вкладываешь в наш общий котел?
Кроули, который действительно заскочил на минутку с пустыми руками, гордо ответил:
— Я привношу свой интеллект.
Анна скептически смерила его взглядом:
— Не похоже. Я найду тебе новое применение: ты будешь наливать.
Кроули покладисто кивнул и налил.
— А почему ты думаешь, что они будут настроены враждебно? — спросила его Анна, возвращаясь к теме.
— Неважно, как они будут настроены, — сказал Рихард. — Главное, что мы настроены с ними воевать, так что их согласия никто и не спросит.
— Вот поэтому они не прилетят, — ответила Анна. — Я бы не полетела бы к воинственно настроенным дикарям. А если бы и прилетела, с легкостью победила бы… Воевать с пришельцами не имеет смысла. Клянусь, своей гравиподставкой для цветков и двумя пустыми глиняными горшками!
— Ну, если что, отдашь мне, — откликнулась Айрис.
— Да хоть сейчас бери!
— Это еще почему? — спросил Рихард. Похоже тема задела его за живое.
— Да потому что, — ответила Анна. Если они прилетят сами — это само собой подразумевает превосходство иной расы над нашей, так что нам все равно нечем будет ответить. А если мы кого-то найдем, то технологическое преимущество будет на нашей стороне. Вот и весь расклад…
А теперь Айрис говорила, что Анна должна ей отдать свою цветочную гравиподставку.
Ответ на вечный вопрос:» Одиноки ли мы во вселенной» наконец был получен. И ответ этот был более чем неутешительным.
Неделю назад, появился из ниоткуда огромный корабль, внешне похожий не то на исполинских размеров изюмину, не то на человеческий мозг черного цвета, испещренный бороздами.
Он вышел и черной дыры на самой границе исследованного космоса. Наткнувшийся на него патруль был полностью уничтожен.
Журналисты позже прозвали его Врагом. Именно так, большой буквы. Ибо не было для человечества врага страшнее чем он.
Анна встала с постели, прошла в ванную под возбужденные возгласы Айрис о том, что он знала, всегда знала, и что не надо было слушать маму, а идти в ксенопсихологи, и что не смотря на то, что раньше это и за науку не считалось, ну уж теперь-то…
Рассел был вне себя от злости. Дед предал его! Он посчитал, что теперь, когда этот чертов инопланетянин атаковал землю, все обещания теряют силу.
Какая разница, от рук кого умирать? От рук повстанцев или пиратов, или от рук, или щупалец, или что там у ксеносов еще?
Мать плакала, прижимая к лицу кружевной платок. Она умела плакать так, чтобы не покраснел нос и не размазался макияж. Это выглядело как дождь над бесплодной пустыней.
Дед кричал. Дед стучал кулаком по столу.
— Я начинал в приграничье пилотом, — орал дед. — Мой отец там служил, и отец моего отца, и его отец! И ты пойдешь защищать свой народ, трусливый ты собачий сын!
Рассел смотрел на деда, и думал о том, что три недели свободы закончились слишком быстро. Не лучше ли было шагнуть вчера с Ниагарского водопада. Быстрая смерть.
Дед отдышался, и нажал кнопку вызова на столе. Дверь тут же открылась, и в кабинет вошла Анна с подносом в руках. Строгая военная форма делала её совершенно безликой.
Взглянув мельком на узкое и бледное лицо девушки, Рассел подумал, что бедняге ничего не светит на гражданке с такими внешними данными. А вот среди военных, которыми преимущественно становились мужчины, ей может и повезти. Когда вокруг одни самцы, даже такая невыразительная внешность обеспечат поклонниками любую женщину только в силу того, что она — существо противоположного пола.
Анна радостно улыбнулась Расселу, и вежливо — его матери, щелкнула каблуками и произнесла:
— Сэр, пора принимать пилюли…
Рассел увидел, как взгляд деда потеплел, когда он глянул на адъютанта. Морщины, на все еще представительном лице, разгладились, и он сказал:
— А впрочем, поступай как знаешь. Может, поменять вас с Анной местами? Будешь сидеть со стариками, мало что решающими, на самом деле. А другие будут в это время сражаться, побеждать или умирать, пока ты сидишь за их спиной, пьешь вино и ходишь по театрам. Хотите на передовую, адъютант?
В голосе адмирала слышалась тоска — он сам хотел туда, к звездам, закончить жизнь в битве, а не медленно умирать здесь, в кресле Главнокомандующего, от старческих болячек.
Анна, поставившая поднос на стол, все это время стояла по стойке смирно.
— Так точно, ваше превосходительство господин адмирал! Однако, осмелюсь напомнить, мой рапорт с просьбой о переводе был отклонен!
— Лейтенант Воронцова рвётся на передовую, знаешь ли, Рассел, — насмешливо заметил адмирал.
Мама удивленно взглянула на девушку. Она, ухоженная, сорокапятилетняя, красивая женщина, могла позволить себе быть снисходительно — покровительственной. От нее не укрылись ни редкие веснушки на лице Анны, ни ногти, подстриженные аккуратно, но явно не в салоне.
— Но вы же женщина! — воскликнула вдова генерала Грегора Моргана. — И вы так юны! Неужели вам не хочется создать семью? Свить свое гнездышко?
Анна улыбнулась одними губами.
— Хотелось бы. Но так же, мне хочется, что бы мое уютное гнездышко было защищено. А в нынешних реалиях это не возможно.
Братья по разуму оказались упертыми ксенофобами — в их стройной картине мира не было места другим расам. Человеческий флот пока держал оборону — война была вялотекущей, и жизнь на обитаемых планетах текла обычным чередом уже больше месяца после того, как люди сумели ответить на главный вопрос: да, они не одни во Вселенной.
— И вы отправите ее туда? — спросила мама после недолгого молчания. — Справится ли она?
Адмирал Морган пожал плечами.
— А что тебя не устраивает, Элис? Она займет место твоего сына. Такой вот жертвенный агнец. Будет уроком Расселу. На счет нее я не переживаю. У Анны есть голова на плечах, и голова светлая. А уж яйца у нее покрепче, чем у моего внука будут!
Анна все так же стоявшая у стенки, засияла от счастья. Что у нее в голове? Откуда это желание помереть во славу не пойми чего?
А вот мама Рассела выглядела шокированной… Она то считала, что девушки идут по военной стезе в двух случаях: если природа обделила женственностью, и если среди гражданских нет приличного кандидата в мужья. Но поняв, что добиться желаемого удалось, не стала ничего говорить.
Итак, девушка без роду и племени, выросшая в приюте и взятая в военное училище благодаря талантам, и представитель военной аристократии, больше всего на свете боявшийся войны, поменялись местами.

Глава II. Самый лучший враг

Глава 2. Самый лучший враг
Анна  любила перебирать чётки — это  её успокаивало. Она никогда не была особо религиозна, то есть признавала, что где-то что-то есть, но где и что, не знала. Так что чётки она использовала  не для подсчета молитв, а для перебора воспоминаний.
Чётки у нее  были странные — с разномастными бусинами, самодельные, время от времени распускаемые, чтобы добавить еще одну. 
Анна  сидит у окна, открытого по летнему времени, ветер раздувает занавески как паруса, слышны крики чаек и шум моря. Море плещется почти под окнами ее небольшого домика. В детстве она мечтала  о таком.
Анна  перебирает чётки, разглядывает на свету бусины, сделанные из минералов с разных планет. Этот большой, почти не ограненный кусок обсидиана — Враг.
Враг и никак иначе. Враг, понять которого землянам не удалось. Даже поговорить с ним было невозможно, вернее, шанс выпал лишь раз, и судьба распорядилась,  что бы переговорщиком оказалась она. Поэтому её было принято считать героем, человеком, остановившим войну…
Так это или нет — история рассудит. Она  просто делала то, что должна была.
***
Анна  считала, что ей очень и очень повезло пойти служить  именно сейчас, когда всем планетам, населенным людьми, пришлось объединиться для борьбы с Врагом. Она считала его почти спасителем человечества, одним своим явлением прекратившим все междоусобные войны.
Враг был беспощаден в силу какой-то иной, не понятной человеку логики. Он был беспощаден и всемогущ. Его было легко убивать — морально легко. Анна  не был уверена, что смогла бы также легко убить человека, будь он хоть трижды преступником!
Враг нависал прямо над их кораблем. Громадный, закрывающий полнеба, словно грозовая туча, и такой же безмолвный. Он не отзывался ни на один сигнал. Он был разумен, это единственное, что было известно точно.
Словно джинн, вырвавшийся из бутылки, он с наслаждением менял все вокруг, что бы не попадалось на пути его преобразовательной силы: первый и единственный исследовательский корабль, направившийся к нему двадцать лет назад, когда он только появился у границ обжитого космоса, на глазах превратился в один огромный бриллиант, великолепно ограненный, сохранивший форму корабля. Ужасное в своем мрачном великолепии произведение искусства.
Он так и остался вращаться вокруг Врага…
А Враг  очень медленно, но непреклонно,  двигался к Солнечной системе. Два года назад на его  пути встала одна из колонизированных людьми планет. На ней цвели сады, жили люди… а затем планеты просто не стало. В одно мгновение! Не стало и пяти из пятнадцати миллионов ее жителей. 
Тогда Анне не  повезло: отряд, в составе которого она прикрывала отход корабля с беженцами, сильно пострадал. Анна была ранена, и почти месяц провалялась в госпитале, тут же, на корабле. 
Врачи предупреждали ее, что ее детородные органы задеты ранением, и, что, вполне возможно, со временем ее фертильность снизится, и предлагали заморозить свои яйцеклетки на будущее. Все мысли Анны занимала война.  Она  была приписана к дредноуту «Александр Великий» в качестве пилота истребителя, основы основ космофлота.
Неофициально истребители считались высшей кастой среди пилотов. Вести большой корабль много ума не надо — пилота контролируют и люди, и техника —  пилот  истребителя же сможет надеяться только на себя. Можно быть каким угодно человеком: заливать слезами и другими жидкостями летный комбинезон, орать, или материться, но от пилота требуется всего две вещи — сбивать корабли противника, и возвращаться на базу. Если пилот не умеет этого делать —  он умирает.
Во время войны подняться в звании очень легко — делай то, что должен делать, и тебя заметят. Так и поступала Анна. И оказалась  права  — звания и  награды сыпались на нее, может не как из Рога Изобилия, но достаточно регулярно, тут  не на что было жаловаться. Она обзавелась друзьями и ухажерами. Теперь по вечерам они  часто сидели в кают-компании,  болтали, играли в карты и шахматы.
На борту «Александра Великого» было не  слишком много женщин: большинство медики, связисты, или техники. В  военные пилоты женщин все еще брали неохотно, в отличии от Торгово-исследовательского флота. Так что Анна была обречена на успех. Ничего серьезного, впрочем. 
Анне  всегда нравились звезды, ей нравились военные корабли, и ей  нравилась её  теперешняя жизнь. Смерти она  не боялась, по крайней мере своей. Пожалуй, можно было бы сказать, что она счастлива, если бы не гибель её   товарищей. Теперь это называлось «текучкой кадров».
Впрочем, страшнее смерти было остаться калекой. Даже пословица такая была «Солдат молится о легкой ране или о смерти». Третий вариант был еще и самым нелепым, зачастую, если на счету было недостаточно денег, многие операции не делались, даже если уровень медицины их позволял. Анна  никак не могла  понять, кому нужны толпы неспособных отрабатывать свое содержание, когда можно сделать их относительно трудоспособными? Но она  ничего не решала, ей  осталось только, как и многим другим, бессильно злиться.
Война для офицерского состава состояла из попоек и сражений вперемешку, иногда перемежаемых добровольно-принудительными походами к психологу или капеллану, по выбору. Анна предпочитал капеллана — тот, по крайней мере,  не лез в душу и не навешивал ярлыки. И категоричного мнения о чем-либо это старичок в фиолетовой мантии, тоже не имел. С ним просто приятно было поболтать за чашкой чая.
И именно ему рассказала  Анна  и о своих впечатлениях и мыслях, возникших после первой своей встречи с Врагом (то, о чем она  не писала в рапорте) и о своем безумном плане прекращения войны, хотя случилось это почти через пять лет после первой встречи. Это случилось в битве над Кьярдом — экзопланетой, населенной землянами и находившейся на пути следования Врага.
Врага требовалось отвлечь, пока не будут эвакуированы все жители. Две задачи одновременно выполнять у него не получалось. Когда к нему приближались истребители, Враг выделял из своего тела, состоявшего из некой странной, не поддающейся анализу и непроницаемой материи, такое же количество кораблей. Дредноуты и линкоры он уничтожал на месте, с истребителями — играл, как сытый кот с мышью.
Истребители носились друг за другом, отвлекая Врага от линкоров и шлюпок, переправлявших людей на корабли. Обычно все заканчивалось смертью по крайней мере трети пилотов. От врагов же ничего не осталось, ни обломков, ни тел. За что их и прозвали «Призраками».
Истребитель Анны  был подбит, но и она не остался в долгу, подбив одного из трех «Призраков», висевших на хвосте. Они упали на выжженную к тому времени поверхность планеты — на горизонте виднелось то, что осталось от столицы, то, что потом будет называться Обсидиановым городом.
Анна  откинула купол истребителя, сняла контактный шлем,  и выпрыгнула на землю, вставив только носовые фильтры — на Кьярде хватало кислорода, но всюду пахло гарью. В боку истребителя обнаружилась дыра величиной с кулак, а вот вражеская машина выглядела исправной. Анна  проверила заряд своего нейробластера и медленно подошла  к своему противнику. Купол истребителя был полностью прозрачным, и то, что предстало ее глазам, пугало. 
Еще в приюте Анна  читала  об эффекте «зловещей долины»: робот или другое существо, выглядящее, и ведущее себя почти как человек, но все же неуловимо отличающееся, вызывает неприязнь. Увиденное определенно относилось к этому эффекту. Анна  была  готова  к чему угодно: к щупальцам, жвалам, клыкам, но не к тому, что он увидела: в истребителе сидел самый обыкновенный человек. И когда он  поднял голову, Анне  пришлось прикусить руку, чтобы  не закричать: на неё глядела её  точная копия!
Но, улучшенная  версия, если можно так сказать. Чуточку другая форма носа — о такой Анна мечтала в юности, когда еще кажется будто такие мелочи, как разрез глаз или длина носа могут изменить жизнь к лучшему. Не было россыпи мелких веснушек, волосы чуть длиннее,  и кудрявятся.
Против воли она  принялась раздумывать, не сделать ли себе такую же прическу, но тут Враг, до этого равнодушно и пристально смотревший на нее,  достал из кобуры свой нейробластер и приставил его к виску. Против воли, рука Анны  с зажатым в ней оружием, начала подниматься. Анна  с трудом сумела её  остановить. А вот враг, смотревший все также пристально, выстрелил. Анна  не сумела удержаться от вскрика, глядя, как удары тока сотрясают тело, так похожее на её собственное…
Одним хороши нейробластеры — смерть получается чистой, не как от лучевиков или разрывных — никаких рваных и обожженных ран, и прочих прелестей.
— Даже цвет лица неплохой, — отстранено заметила Анна, вскрывая истребитель.
Тот оказался вполне исправным, если не считать того, что никаких средств связи не было предусмотрено. Труп пришлось положить под ноги, вблизи он оказался еще более похожим на оригинал.
Управление ничем не отличалось от управления  стандартным  истребителем. Только искин молчал. Впрочем, Анна сама его зачастую отключала, что бы не нудел под ухом. В истребителях не устанавливали слишком продвинутый искусственный интеллект, обладавший  имитацией личности, как на больших кораблях. Это было бы лишней тратой денег, малые летательные аппараты слишком часто приходили в негодность. 
Ее нейрошунт, находившийся в затылочной части головы,  легко подключился к системе, и истребитель оторвался от поверхности планеты. Дредноут «Александр Великий», которому Анна  была приписан, чуть не встретил ее  огнем. Но, благодаря азбуке Морзе, (сообщение пришлось выплясывать почти три часа) ей разрешили пришвартоваться.
Разумеется, встретили Анну  очень неприветливо, заключили под стражу и повели на допрос. В конце коридора она  оглянулась и увидела, как истребитель, и уже извлеченное из него тело пилота, превращается в вязкую массу, напоминающую цветом и консистенцией битум. Он, на глазах у изумленных военных, протек сквозь обшивку корабля, никак ей не повредив…
Анну  допрашивали почти неделю, и допрашивали очень серьезно — сыворотка правды текла рекой, а благодаря физическому методу допроса она обзавелась шрамом на щеке. Но, выяснив все, что только было можно,  её  наградили, повысили в звании и отпустили на побывку. Рапорт и протоколы допроса засекретили, а Анне  пригрозили трибуналом, если будет болтать лишнее. 
Анна отправилась  на Землю — она как раз скопила достаточное количество денег, чтобы сделать то, что делали многие женщины военнослужащие — она хотела заморозить некоторое количество яйцеклеток, пока молода и здорова. Всё  же, военная служба — слишком большой риск… А так,  у Анны, что бы с ней не произошло, все равно оставалась надежда на здоровых детей, пусть, возможно, и не выношенных самостоятельно.
В пути к Земле, благодаря гипердвигателям на это уходила неделя, Анне приснился странный сон.
***
Она шла  по мерцающему коридору. Его стены и пол были упругими и приятно теплыми на ощупь, а впереди виднелся просвет. Анна  дошла до конца коридора, оказалась у входа в огромный слепяще-белый зал. Потолок был такой высокий, что терялся вдалеке, его поддерживали по крайней мере сотни тонких колонн.
Поначалу ей показалось, что где-то рядом мяукает  котенок, но, обернувшись на звук, Анна  увидела ребёнка лет трех или четырех, он сидел, прикрыв лицо ладо
Анна присела с ним рядом, погладила ребенка по кудряшкам. Тот поднял голову, демонстрируя заплаканные глаза.
— Почему ты меня ненавидишь?
— Я? — растерянно спросила Анна.  С маленькими детьми она никогда дела не имела. — Я тебя ненавижу? Ну что ты!
— Вы все меня не любите! Я же делаю все,  как вы хотели!
— А кто ты, малыш? Расскажи мне, кто тебя обидел?
Мальчик перестал плакать, только шмыгал носом.
— Я не знаю как меня зовут, меня никто не звал по имени…
Анна  посадила  ребенка к себе на колени.
— Не плачь, пожалуйста, малыш. Хочешь, я спою тебе песню?
Она  откинула  голову и прислонилась  спиной к стене. Откуда-то из глубин памяти вылезла колыбельная, которую когда-то пела её родная мать. Голос у Анны  был слабым, да и музыкального слуха не было, но ребенку было все равно.
— Можно, я буду звать себя Малыш?
— Конечно, маленький, как захочешь.
Ребенок  обнял её  за шею и уснул.
***
Сон легко забылся, тем более что  молодая женщина приняла его за обострение родительских инстинктов. Двадцать пять лет — самое время рыть норку.
*** 
На Милен Кроули Анна наткнулась во время прогулки по госпитальному саду — после пластической операции ей пришлось на пару суток остаться под наблюдением врачей. Или, скорее, это Милен  наткнулась на него. Беременная женщина  бежала,  не разбирая дороги, и только отличная реакция Анны не дала им столкнуться.
Анна  смутно помнила Милен — жену её сокурсника, двухметрового громилы Огастина Кроули, про которого шутили, что он с трудом вмещается в стандартную кабину истребителя. 
Она успокоила Милен, напоила водой и выслушал его печальную историю. Кроули служил на другом корабле, они с Анной почти не пересекались  в последнее время и она не знала, что ее товарищ был тяжело ранен. 
Он лишился зрения и обеих рук. Бионические протезы и операция по восстановлению зрения стоили слишком дорого. Волна злости поднялась из глубины её  души, как и всякий раз, когда она думала  он несправедливостях, которыми был полон их мир. Когда Милен  назвала  сумму, требующуюся мужу, Анна  только усмехнулась — это было все, что она скопила за шесть лет службы.
Анне  остались бы деньги еще на пару бутылок хорошего виски, чтоб было чем отпраздновать торжество беспримерной глупости и гуманизма в голове одного отдельно взятого старшего лейтенанта.  Она  бросила взгляд на успокоившуюся  Милен, сидевшую  на скамейке и безучастно глядящую  вдаль.  Руки её поглаживали хорошо заметный живот.
Потом Анна  взглянула на яркие буклеты, которые держала  в руке. С них ей  улыбались пухлощекие малыши, которых держали на руках изящные женщины  в военной форме. Их обнимали гордые мужья. Они будто спрашивали Анну: «Неужели ты отдашь свое счастье, свою мечту в обмен на чужое счастье. Это ты сейчас здорова и молода, а что с тобой будет через год? Через пять лет?».
Некстати вспомнился недавний сон. Должно быть, думала Анна, это мой не рожденный ребёнок прощается со мной…
Но кто важнее — ребёнок, которого еще нет в проекте, или страдающий сейчас человек?
Всем помочь невозможно, думала Анна, сидя у постели старого друга, Огастина Кроули, лишившимся в бою рук и зрения, всем невозможно помочь, думал Анна, перекидывая деньги со своей карты на карту Огастина.Всем невозможно помочь, думала она,  покупая элитное виски и выпивая прямо из горлышка в своей палате. Всем невозможно помочь…
Но хотя бы попробовать можно?
***
Рассел наслаждался каждым мгновением жизни, зная, что она покупается чужой смертью. И это была его месть им, своим бывшим сокурсникам, всегда смотревшим на него, как на существо второго сорта, только потому, что он не желал умирать. 
И эта Анна… всегда такая приветливая, аж бесит. Наверняка она потешалась над ним,  а теперь рассказывает своим дружкам о том, как дед унижал Рассела в её присутствии! 
Посмотрим, как они запоёт, когда ей отстрелят что-нибудь нужное, или вообще убьют… они умрут, умрут мучительно, а он, Рассел будет жить, будет пить вино, будет ласкать красивых женщин, пока за него  умирают другие. 
Ну, и кто из них дурак? 
Он был совершенно доволен тем, как живёт. У него были деньги, была своя квартира, и необременительная служба.  Всё  было почти хорошо, если бы не дед, пристально следящий за своим любимцами и регулярно докладывавший внуку о подвигах молодых  офицеров. Среди них была и Анна, которую дед называл  своим последним птенцом, прочил ей  свое место лет через тридцать…. И надо сказать, та вполне оправдывала чаяния старого адмирала. 
Свое двадцатипятилетие Анна встретила   в звании  капитан-лейтенанта, совершив тридцать два боевых вылета, имела две награды и один выговор с занесением в личное дело. Последнее адмирала Моргана радовало больше всего. Ему нравилось, что Анна до последнего отстаивает свое мнение.
Непонятно было, чего ожидал дед от внука, так и застрявшего в звании лейтенанта, хваля при нем своего любимцев, стремительно взбегавших вверх по карьерной лестнице? Что он раскается и побежит на передовую? Рассел чувствовал небольшое раздражение от манипуляций, но не более.
Его всё  устраивало — чем ниже звание, тем меньше ответственность. И тем дальше Рассел от звёзд. Разве что маму нервировал этот карьерный застой — ей  хотелось хвалиться достижениями сына, а достижений не было. Но по сравнению с реальной возможностью умереть, это были мелочи.
  Они встретились во время отпуска, когда Анна прибыла  на Землю, для того, чтобы сделать пластическую операцию — на щеке её красовался довольно заметный шрам. С этим была связана какая-то мутная история, оставшаяся под грифом " секретно». По настоянию адмирала Моргана, Анна остановилась  не в гостинице, после того, как её  выписали из больницы,  а в семейном особняке — роскошном двухэтажном здании, окруженном садом, неподалеку от центра Нового Лондона.
Обычно прижимистый Алистер Морган даже расщедрился на настоящую, а не синтезированную пищу ради гостьи. Анна с восторгом принялась дегустировать седло барашка и прочие разносолы. Ела она так, будто до этого сидела на всех диетах сразу, но при этом не забывала  про столовый этикет. Даже мама  не нашла к чему придраться. Беседа за столом текла непринужденно, обсуждали новый мюзикл, на который дед настойчиво отправлял Рассела и Анну вместе. У него уже были готовы и билеты. 
Затем адмирал спросил:
— Я слышал, ты решила потратить все скопленные деньги на лечение своего товарища?
Анна  отложила вилку и нож.
— Да,  сэр. Мы учились вместе.  — ответила она,  с вызовом глядя в глаза адмиралу. —  Я встретил его супругу,  беременную, плачущую в саду госпиталя, после того, как мне сделали пластическую операцию. Я была знакома с ней, хоть и шапочно, поэтому спросила в чем дело, и не могла ей не помочь. У них не было нужной суммы денег: молодая семья, им пришлось потратиться на свадьбу и покупку жилья… Огастину  сделали несколько операций, входящих в его медицинскую страховку, выделили некоторую сумму на восстановление и покупку протезов: лейтенант потерял обе руки, а так же зрение. Мне показалось это нелогичным — оставлять человека инвалидом, не способным содержать семью, платить ему пособие. Неужели это выгоднее, чем член общества, способный, так или иначе,  приносить пользу?
Адмирал крякнул, как показалось Расселу, одобрительно.
— И ты отдала все свои сбережения, девочка? До цента?
Анна  спокойно кивнула. 
— Но почему вы не обратились в какой-нибудь благотворительный фонд? — спросил мама,  глядя на Анну, как на инопланетное существо — непонятное и опасное.
Анна  пожала плечами.
— Ни у меня, ни у Милен, супруги  лейтенанта Кроули,  не было времени оббивать пороги. Стопроцентное зрение можно было вернуть, только проведя операцию незамедлительно, да и вживлять бионические протезы сейчас легче, пока культи не зажили.
— Но вы ведь были не обязаны…
— Не обязана. Это обязанность государства помогать своим гражданам. Но оставим политику политикам. Я ничего не решаю, кроме того, как мне распоряжаться своими деньгами!
— Ты осталась без средств.
— На жизнь мне хватит — жалованье у меня неплохое, к тому же, я надеюсь, что не долго задержусь в капитан-лейтенантах,  и жалованье будет выше и страховка получше….
— А для чего ты копила деньги?
Анна  ответила все с тем же вежливым равнодушием.
— Я собиралась заморозить яйцеклетки, на случай, если в будущем мне захочется детей, но я буду уже стара,  или по другим причинам неспособна самостоятельно выносить и родить ребенка. Я рассчитала  цену за суррогатное вынашивание, за содержание ребёнка…. К тому же, мне хотелось бы обеспечить моему гипотетическому ребёнку достойное будущее, насколько это возможно, со мной ведь может случиться что угодно.
Старый адмирал смотрел на неё с неприкрытой гордостью и время от времени бросал взгляды на внука — погляди, мол, как должен вести себя человек умный и честный. А затем обратился к Анне: 
— Зайди завтра в банк, капитан-лейтенант. Я распорядился возместить тебе все расходы.
Анна  покраснела до кончиков ушей, что при её рыжих волосах выглядело ужасно, и опустила голову.
— Не стоит, господин адмирал! Я делала это не в расчете на награду!
— И сколько времени ты потратишь на сбор суммы, девочка? Тебе будет уже тридцать, даже если ты уже успеешь стать к тому времени полковником…
Анна нервно  улыбнулась, принимая поражение. 
Дед и внук после ужина отправились курить, оставив Анну на растерзание маме Рассела. 
— Она хорошая партия для тебя, — в который раз заметил адмирал, когда они вместе с Расселом уединились в курительном салоне. — Я счастлив был бы назвать её  своей внучкой  на законных основаниях.
— Ну так усынови её,  — огрызнулся Рассел. — Она ведь вроде бы сирота…
— Ты прекрасно понимаешь,  о чем я! Этот девушка  вернет славу дому Морган! Да и для её карьеры замужество за представителем военной династии было бы хорошим подспорьем.
Рассел отделался общими словами. А по дороге домой, еще в лимузине, мама  спросил его:
— Старик сватал тебе эту?
— А тебе-то что, — вяло ответил Рассел. Неожиданно ему вспомнились очень тонкие пальцы Анны, стискивающие черенок вилки…
— Она тебе не пара, — мама надула губы. — Что она вообще умеет? Что она может тебе дать?
Дед однако всё никак не желал отстать от них. Он потащил свою семью отдыхать, и пригласил, нет, приказал Анне отправиться на отдых вместе с ними. 
До побережья Тихого Океана требовалось лететь всего четыре часа на флайере. Рассел собирался взять их семейного  пилота, чем несказанно удивил Анну. 
— Неужели мы не справимся сами? — удивилась она, и ткнула Рассела в плечо своим крепким кулачком. 
Дед полностью поддержал эту нелепую идею. Он уселся в кресло рядом с пилотским, и приготовился наслаждаться полётом. 
Рассел сел на заднее пассажирское кресло, выпил коньяка и расслабился, насколько это было возможно. Анна  и дед пересмеивались, готовя машину к старту.
Над городом флайер летел дисциплинированно и ровно, будто управляемый  автопилотом.  Поднявшись повыше, Анна  кивнул на предложение деда  и обратилась к Расселу.
— Ты не против, если мы немного пошалим?
Сердце у Рассела неприятно ёкнуло, но он благодушно кивнул и на всякий случай выпил еще коньяку. И очень вовремя, потому что Анна, удостоверившись, что пассажиры пристегнуты, а пространство вокруг чисто,  сделала мертвую петлю.
Флайер швыряло туда-сюда, за мертвой петлей последовала «бочка», «кобра», «штопорная бочка», «атака гремлина», разнообразные виражи…
Ко всему прочему Анна еще и запела. Как и многим людям, лишённым музыкального слуха, ей казалось, будто чем громче поешь, тем лучше. Она выбрал песню из прогремевшего недавно мюзикла про летчика времен докосмической эры. Особую пикантность ситуации придавало то, что в конце каждого куплета лирический герой вопрошал: «Долечу или разобьюсь?»
Сам сюжет мюзикла, который Расселу помнился достаточно смутно, тоже не вдохновлял: главный герой потерпел крушение в пустыне и сочинял для успокоения сказочки о мальчике, прилетевшем со звёзд. Наконец песня закончилась, и Анна  выровняла флайер. Она обернулась, и  взглянула на Рассела. Глаза её  блестели от азарта, на губах  играла сумасшедшая улыбка.
Рассел нашел в себе силы криво улыбнуться в ответ. 
В быту  Анна была неприхотлива  и совершенно не приспособлена. Что с неё возьмешь — ей никогда не приходилось заботиться о еде или одежде, все всегда за казённый счет.
Свою сумку она  разобрала стремительно, тем более, что там почти ничего не  было, и, со спокойной душой отправилась отдыхать. Мама недовольно поджала губы, поставив Анне еще один минус в мысленном списке.  К счастью, она летела отдыхать на своем собственном флаейре,  бережно управляемым её личным пилотом, приноровившимся к её капризам. 
Рассел, после пережитого стресса,  и выпитого коньяка, завалился спать еще засветло. Его разбудило скрежетание об оконною раму. На песке под окнами их дома, стоявшего на самом берегу, на отгороженном личном куске пляжа, стояла Анна. Босая, простоволосая, в купальнике и какой-то белой штуке, намотанной поверх него.  И с мечтательной улыбкой на лице. 
— Ты посмотри какая красота!
Рассел кое-как продрал глаза и уставился на воду. Океан, казалось, горел. Словно ненавистный космос пришел к порогу дома Рассела.
— Не то звёздное небо отражается в воде, не то светящаяся вода отражается в небе, — благоговейно произнесла  Анна, и заглянула в  лицо Расселу. — Ради таких моментов и стоит жить, верно?
— Это всего лишь биолюминесценция, — как можно небрежнее ответил Рассел. — Фосфорный планктон.
Анна рассмеялась, повернулась, и пошла к воде. 
— Пойдем поплескаемся! Нельзя спать в такую чудесную ночь! 
— Дикарка! — проворчал Рассел.
Девушка  только махнула рукой.
Она шла, будто по звёздному небу, произнося вслух глупые строчки из древнего стиха:
— Белорунных ручьев Ханаана,
Брат сверкающий — Млечный путь!
За тобой к серебристым туманам,
Плыть мы будем. О, дай нам взглянуть
Мертвым взором на звёздные страны!
От этого голоса, от этих слов, и от этих звёзд защемило в груди. Рассел хотел вернутся в кровать и сделать вид, будто спит. А вместо этого он  выпрыгнул в окно, пошёл за Анной, схватил за руку, развернул к себе и поцеловал. У её губ был вкус мяты и яблок, от её  волос так приятно пахло… одна беда — в её глазах отражались звезды. А Рассел боялся звёзд. 
Анна смотрела на него чуточку удивленно, не отталкивая, но и не приближаясь. Рассел сам её оттолкнул, вернулся домой, заперся в комнате и лег на кровать, дрожа от ненависти. И он сам не мог сказать, к кому ненависти было больше — к себе или к Анне. 
Когда Рассел, Анна и дед вернулись с отпуска, мама сказала:
— Старик опять изменил завещание. И есть у меня нехорошие подозрения, в чью пользу он его изменил. Я не против, если ты поухаживаешь за этой девицей. Откуда только на нас свалилась эта страхолюдина? Лучше бы он сам на ней женился, и то проблем меньше было бы меньше.
Расселу пришлось поднапрячься, чтобы заставить Анну забыть тот трусливый побег после поцелуя. Ухаживать Рассел умел и любил. Неудивительно, что девушка, выросшая в приюте, где оказалась после того, как её отца убили за долги, а мать покончила с собой, которая не знала ничего, кроме муштры, сдалась еще до конца отпуска.
Через год они заключили помолвку, еще через год поженились, потом тяжело заболел адмирал Морган, и Анна примчалась к одру болезни. Явилась в их милое семейное гнездышко — четырехкомнатную квартиру, подарок деда на свадьбу, — поздним вечером, не предупредив о своем приезде.
На Анне были надеты модельные джинсы из прошлогодней коллекции одного из виднейших модельеров, и толстовка, купленная десять лет назад на распродаже. Обычное для неё  сочетание, и это тоже Рассела раздражало. Волосы её острижены довольно коротко, и вьются. Это тоже раздражает — Рассел любит, когда у женщин длинные волосы. Теперь они едва достигают плеч.
— Нравится? — спрашивает Анна, смеясь, и закружилась вокруг своей оси.
Объективно, ей идет. Но Рассела раздражает все, что связанно с Анной. И эти кудряшки его раздражают тоже. В руках у неё бутылка красного полусухого и пакет с логотипом круглосуточного супермаркета. Рассел зевает и прикрывает рот.
— Ты откуда здесь? Разве ты не должна была прибыть завтра?
Анна покачала головой.
— Я прибыла на курьерском корабле, и уже успела побывать у деда. Он скоро умрёт.
Дедом она называла адмирала Моргана, тот сам об этом попросил сразу после свадьбы.
— Я знаю, — говорит Рассел.
— Ну, так сходил бы к нему. Попрощаться.
— А ты? Собираешься торчать в больнице?
— Да. — Анна прошла в холл, села на пуф, в форме пушистого облака, у обувного шкафа, разулась. Умная техника спрятала её кроссовки в свои недра. Рассел предусмотрителен: он не водит сюда никого. Для этого у него есть ещё одна квартира неподалеку. На кухне Анна разгружает пакет. В нем несколько готовых салатов, банка кофе и жаркое в вакуумной упаковке.
— Будешь меня кормить? — хмыкает Рассел. — Как порядочная супруга?
Анна дёргает плечом.
— В сущности, я примитивно устроена. И мечты у меня вполне обывательские, знаешь: дом на берегу моря, пара детишек, любимый мужчина… Я хочу простого счастья. Но возможность его все откладывается, да откладывается.
Анна обернулась к Расселу, неловко и ласково улыбаясь. Он оперся о дверной косяк.
— Я бы с удовольствием кормила тебя завтраками по утрам. Но меня учили убивать, а готовить мужу завтраки как-то не сочли нужным.
Рассел в ответ затыкает жене рот поцелуем. Он не любитель разговаривать, тем более на тему работы. Они опускаются на кровать, долго, до изнеможения целуют друг друга. Рассел вспоминает, что нужно придать этому действу хотя бы видимость совместного удовольствия.
— Раздевайся, — шепчет он.
Манера раздеваться у Анны — отдельное представление. Если она в военной форме — то педантично складывает вещи на стул, если в гражданской одежде — то расшвыривает вещи по комнате. И то, и другое Рассела раздражает.
Оседлав бедра мужа, Анна скидывает свою идиотскую толстовку. Из джинсов вместе с бельем она выпрыгнула уже давно: у неё потрясающая способность выскальзывать из одежды, будто она змея, мняющая шкуру. Во всем этом нет ни показной страсти, ни оттенка театральности. Анна не пытается казаться сексуальной и раскрепощенной — она такая, какая есть.
Тело её  почти совершенно — это признает даже Рассел. Ничего лишнего: ни грамма жира, ни бугрящихся мышц. На бедре — шрам, появившийся ещё в приютские времена. Тело гладкое, белое, никаких волос — от них девушка давно избавилась из соображений гигиены.
Она потрясающе сексуальна, эта чёртова Анна. Днем она прячется под одеждой, под военным мундиром, как прятали раньше женщин под ворохом тряпок. Днем её можно считать тупым солдафоном, синим чулком, но ночью, ночью Рассел ненавидит её еще сильнее.
В постели Анна совершенно бесстыдна, и того же ожидает от партнера. Красота тела для неё  ничего не значит — ни своя, ни чужая. Тело — лишь сосуд, а её интересует то, что внутри. Иногда Расселу кажется, что с Анной легко стать чище, лучше. Кому-нибудь другому, не ему.
Вознестись наверх, к звёздам. Но вот незадача — Рассел боится звёзд. И Анна тоже его пугает, особенно такая: беззащитная, обнажённая. Она умеет отдавать легко и без сожалений: деньги, любовь, свою жизнь, а Рассел умеет только брать.
Они, наверное, могли бы быть счастливой парой, если бы не чертовы звезды в её  глазах. Если бы только Анна был как все другие женщины! Если бы ей нужны были тряпки, машины и бриллианты — это Рассел мог дать.
Но он не может дать того, чего эта девушка заслуживает — любви, поддержки, заинтересованности и уважения. Рассел — эгоист и трус, и смелость, и благородство, и альтруизм Анны его злят. Ведь рядом с женой Рассел выглядит ничтожеством, по крайней мере, в собственных глазах. Он бы с удовольствием лишил Анну всех её преимуществ. О, тогда бы он наслаждался их браком.
Пока Рассел предавался рефлексии и самоуничижению, Анна приступила к делу, и вскоре мужчина почувствовал, будто в груди у него кто-то разматывает тонкий шелковый кокон, нить тянется, доставляя невыразимое удовольствие.Рассел шипит, дергается, стонет. Кажется, еще рывок и произойдет что-то невероятное, сокровенное. Анна — нежная садистка. Даже здесь она всё делает идеально.
— Ну как? — спрашивает Анна, ложась набок. — Хорошо было?
Рассел только ухмыляется, как сытый кот, гладя жену по обнаженному бедру.
— Неплохо. — хрипит он. — Уже лучше.
Анна ложится на спину. Она выглядит уязвленной.
— До тебя никто не жаловался, знаешь ли.
— Это ты про своих корабельных дружков? Им не из чего выбирать в общем-то. Сколько вас там, женщин, на корабле? По штуке на тысячу?
Анна хмыкает.
— Почему ты пытаешься выглядеть хуже, чем ты есть?
— А ты пытаешься выглядеть лучше. Леди Совершенство. Нет, Адамантовая леди. Капитан в двадцать восемь. Нехило, да? И это при твоём-то происхождении. Мечтаешь перегнать саму Флориану Арке?
Анна отворачивается. Флориана  Арке, «Адамантовая леди», первая женщина-адмирал, была кумиром Анны еще с институтской скамьи. Рассел не раз подшучивал над этим.
— Не гони так, детка. Она стала адмиралом тридцать восемь. Успеешь.
— Я не намерена с тобой ругаться — это бессмысленно, что бы я не говорила— ты переворачиваешь на свой лад. Если я тебя раздражаю, может быть нам лучше развестись?
В ответ Рассел обнимает её и целует в шею.
— Не дуйся, детка. Рядом с тобой кто угодно выглядит засранцем, Леди Совершенство.
— Поедем завтра к деду вместе? — спрашивает Анна сквозь сон.
Рассел вздыхает: он на деда обижен. И из-за наследства, и вообще. Анна, святая душа, не замечает, что происходит у неё под носом.
— Ты собираешься спать голой? — спрашивает Рассел. Одеяло у него одно, и он не намерен им делиться.
— Ага, — сонно отвечает Анна. — Я три месяца спала в летном комбинезоне. И вообще снимала его только в душе.
— Все так плохо?
— Все еще хуже. Тебе ли, штабисту, не знать?
Но Рассела мало интересовала война. Он знал, что вроде еще два — три года покоя есть впереди, пока Враг не подошел к Солнечной системе близко. А там, может быть, получится уйти из армии. Пользу обществу можно и в качестве простого гражданина приносить, не обязательно для этого носиться в железном корыте под носом у злобных инопланетян.
В больницу они приехали к девяти утра, но уже было поздно. Алистер Морган, адмирал, герой и просто старый человек, скончался на рассвете. На Анну жалко было смотреть: она впервые в сознательной жизни потеряла дорогого человека.
Разумеется, она, как всегда держалась прямо и немного отчужденно, но по побелевшим костяшкам и сомкнутым губам Рассел видел её состояние.
Потом были похороны, чтение завещания, и тут-то до Анны дошла подоплека их брака. Она взглянула на Рассела в упор и тихо сказал:
— Вот оно что. Теперь понимаю.
Рассел вздрогнул, натыкаясь на её взгляд, как на остро заточенную пику. Анна лишь моргнула, и снова её взгляд стал обычным, спокойным.Она принялась расспрашивать адвоката семьи, как можно передать наследство Расселу. Не получив внятного ответа, Анна попрощалась и вышла.
Жизнь, казалось, не претерпела никаких изменений, разве что из их отношений окончательно ушла страсть. Они все так же встречались два — три раза в год, проводили время в постели, но это был просто супружеский долг.
Анна все искала возможность отказаться от наследства. Немаленького наследства, надо сказать. Завещание было составлено очень грамотно, и из него следовало, что Анна скорее хранительница состояния. Она могла тратить деньги по своему усмотрению, но передать их, и недвижимое имущество могла только своим детям. В случае развода деньги тоже доставались только ей и детям, если они будут.
Молодые супруги встречались два — три раза в год, и Рассел был этим вполне доволен. Его счета, и счета матери оплачивались в срок, секс у них был крышесносный, хоть и нечастый. Хотя это у Анны был нечастый…
***
«Пирит», —думала Анна, глядя на море в окно, и перебирая свои четки. — «Пирит, золото дураков».
Это определенно то, что символизирует неудачный брак Анны и Рассела. Золото дураков… они оба дураки. Анна, поверившая в то, что Рассел, Рассел-красавчик как его называли в Академии, мажор из всех мажоров, может полюбить её, ничем не примечательного девушку…. «Хорошие девочки любят плохих мальчиков» — очень верно сказано.
Но как он ухаживал. Как он ухаживал! Никто и никогда так не вёл себя с Анной. А она так отчаянно жаждала, чтобы её любили…
Рассел тоже дурак: он так боялся потерять свои деньги, что предпочел жениться на девушке, которая не вызывала у него ничего, кроме злости. Он еще и пытался переделать своего жену под себя, но на это Анна  даже при полностью затуманенных мозгах не согласилась бы. Ведь у неё никогда ничего не было, кроме самой себя.
Нашла коса на камень. Эта затея была обречена на провал с самого начала.

Глава III. Помни о смерти

Глава 3. Помни о смерти
{Странно жить в двадцать четвертом веке и верить в жизнь после смерти. Однако меньше верующих в это не становится. Ведь никто не хочет умирать навсегда…
В ВКФ не принято возиться с телами умерших: их зачастую оставляют в космосе, а родне посылают кристаллы горного хрусталя, как символ чистой скорби.
А для Анны хрусталь — камень воскресения. Ей не хочется верить, что все они ушли и растаяли безвозвратно… и как солнце проходит через грани, расцвечивая все вокруг ясными красками, так душа, невидимая и невесомая, как солнечный свет, проходя сквозь смерть, становится чем-то иным, но не исчезает навеки…
Такова была  наивная вера Анны.
А хрустальная бусина в четках — память обо всех погибших…}
***
Чем ближе подходил Враг к Солнечной системе, тем ожесточеннее становились схватки, тем больше пилотов умирало. Вся жизнь на «Александре Великом», как и на любом другом корабле, сводилась к сражениям и похоронам, но офицерский состав успевал ещё и напиваться, играть в карты, проигрывая свое жалованье. Благородные занятия, будто сошедшие со страниц исторических книг.
Анна не пила: её  эскадру могли отправить в бой в любую минуту, а после спиртного его тошнило за штурвалом. Ела она тоже довольно мало. От ковыряния в салате её отвлекла капитан третьего ранга Натали О' Брайен, упавшая на стул напротив.
— Меня все достало, — заявила она, постукивая длинными ногтями по столешнице. — Этот чёртов ксенос, этот чёртов корабль, и эта чёртова канитель! Когда наконец эти чёртовы ксенопсихологи разбираться что этой чертовой штуке от нас нужно.
Учёные действительно не спешили с выводами. Они спорили, защищали диссертации, но не намного продвинулись вперед, хотя, вялотекущая война продолжалась уже почти десять лет. Айрис, старая подруга Анны, бросила свою генную инженерию, и ушла в стремительно набирающую обороты ксенопсихологию. И, даже имела в тех кругах вес.
— У тебя крайне бедный словарный запас, — неодобрительно заметил Рихард Кестер. — Ты же служишь в космическом флоте, О' Брайен! Где твое умение виртуозно ругаться?
О? Брайен только махнула рукой.
— Мне не до литературных изысков, уж прости Кестер. Я не нахожу себе места, а когда я в таком состоянии, мне не до подбора слов.
Настроение вообще в последнее время было самым радужным. В том числе и от того, что после смерти адмирала Моргана, протянувшего без малого сто лет, безупречная военная машина начала давать сбои. Анне особено тяжело было потерять старика, заменившего ей и отца и доброго дедушку, в которых она так отчаянно нуждалась. 
Адмирала Корсини, занявшего кресло главнокомандующего, люди, умиравшие под командованием протащенных им в командиры бездарностей, мало волновали. Основные силы теперь были сосредоточены у планет, правительство которых могло предложить ВКФ наиболее высокую оплату. Снова подняли головы присмиревшие было пираты и мародеры, которых в первые годы войны с Врагом почти не было.Война на два фронта иссушала. У многих опускались руки против воли. Было уже несколько случаев самоубийств.
 — Сыграем в карты? — предложила Анна, что бы отвлечь друзей от печальных мыслей. — Кажется, у меня еще осталась мелочь, не перекочевавшая еще в карманы Кестера.
Феноменальная способность Рихарда всегда выигрывать, была одной из легенд их дредноута. Натали пожала плечами. Ей было тошно, и она этого не  скрывала. Вряд ли игра могла что-то изменить.
Рихард, как по мановению волшебной палочки, извлек из кармана колоду и оглянулся вокруг в поисках четвертого игрока. Анна отставила салат, и они перешли за низкий стол, в углу кают-компании.
Четвертый партнер нашелся легко. Какое-то время они сосредоточенно играли, наблюдая как мелочь с повседневных счетов, перекочевывает на счет Кестера. Казалось что даже его комм радостно жужжит, напоминая об очередном мизерном переводе из одного электронного кошелька в другой.
— Ну всё, — сказала Анна, после очередного проигрыша. — Иначе мне завтра жвачку не на что будет купить.
— Ничего, — утешила её Натали, которая осталась с полностью опустошённым кошельком. Она была очень азартна, и не умела останавливаться. — Не везет в карты, повезет на войне. Или в любви. 
И ткнула подругу локтем в бок. О фиктивном браке Анны не судачил только ленивый. 
— Так вот почему я до сих пор жива, — обрадовалась Анна.
— Ты заметила, Воронцова, — спросил Рихард, развалившись в кресле с видом ленивого кота и прищурив левый зеленый глаз. Правый, искусственный, сиял желтизной. — Что когда ты находишься в составе летной группы, бой идет ожесточеннее?
— Наверно, я ему не нравлюсь, — меланхолично пожала плечами Анна, раздумывающая, доедать салат или нет. О фигуре она не беспокоилась — при таких перегрузках, что он испытывала, чуть ли не ежедневно, растолстеть не вышло бы при всём желании.
 — А может, наоборот, Воронцова? Вдруг ты ему нравишься, вот он и пытается приударить?
—Увы, другому отдана и буду век ему верна. К тому же  слишком дорожу своим честным именем, чтоб завязывать отношения с каким-то подозрительным ксеносом, — ответила Анна, чопорно поджав губы и неодобрительно глядя на старого друга. — Но могу его усыновить, если очень надо! Приемная мамочка Врага человечества, неплохо, правда?
Рихард сделал брови домиком.
— Сейчас в годину бедствий мы должны сделать все зависящее от нас ради победы…
— Красиво, — оценила Анна. — Кто сказал?
— Это адмирал Корсини, конечно. Ты его видела? Забавный такой… Добренький-добренький, а потом — раз! Горло перегрызет. Причем, улыбочка будет при этом такая же умильная…
— Хорошо, что он сидит себе в генштабе и приказы строчит. От таких людей надо держаться подальше.
— Святые слова. А если серьезно: Воронцова, как тебе удается до сих пор выходить из всех передряг живой  и невредимой?
Анна усмехнулась.
— Если серьезно… Я думаю о смерти… нет, не так. О небытие. О том, как было бы прекрасно раствориться среди бездны звезд, не думать, не дышать, не быть… Ты слышал, верно, о гипотезе, что Враг — телепат, а, Кестер?
— Что-то такое слышал… — кивнул тот. — Да, точно! Это когда в прямом эфире два ксенопсихолога подрались! И Айрис, что-то такое говорила… Значит, ты пытаешься притвориться куском неодушевленного вакуума и не отсвечивать? Стоит попробовать.
— Между прочим на идею о том, что враг подстраивается под нас, натолкнула Айрис я, — скромно потупив глазки, заметила Анна. 
Кестер развеселился. 
— Несчесть твои таланты,  Воронцова. Ты еще и ксенопсихолог! Идеальная женщина! Шестьдесят килограмм золота! 
— Попрошу! — возмутилась Анна. — Пятьдесят восемь! 
Рихард тут де вызвался ее взвесить,  Анна шутливо отбивалась…
Потом был бой. Тот бой, которому предстояло стать последним, но ни Анна, ни Рихард этого не знали. Всё было как обычно, если не считать одного происшествия: истребитель Рихарда Кестера упал прямо на черное вязкое тело Врага и прошел его насквозь.
Он сумел вернуться назад, приложив к этому последние силы. Вылезти из истребителя сам он уже не смог, и когда его извлекли, даже самых прожженных циников среди военных врачей, повидавших всякое, чуть не стошнило. Ниже колена у Рихарда не было ног, только вязкая, полупрозрачная железистая масса, издававшая ужасный запах. Ноги Рихарду ампутировали через пятнадцать минут, но это не помогло.
Рихард грязно ругался, требовал, чтоб его пристрелили и позвали Анну.
Когда Анна вошла в палату, Рихард приподнял голову и шевельнул тем, что осталось от его правой руки. У его кровати сидел, перебирая четки, отец Себастиан — майор Кестер был одним из немногих действительно верующих людей на корабле.
— Я был прав, Анна… — прохрипел он. — Он действительно ищет тебя, знаешь… у него твое лицо…
«Что это?» — Подумала Анна. — «Совпадение? Но у того «Призрака» шесть лет назад тоже было мое лицо… Бред умирающего или нечто большее?»
— Что ты видел? — спросил она, и, игнорируя тошнотворный запах, склонилась к самому лицу умирающего, — Что он говорил тебе?
— Ничего… — прошептал тот с трудом. — Но ему больно и страшно… Он ничего не понимает.
Анна молчала. Рихард прикрыл глаза на какое-то время, а потом резко открыл и посмотрел в упор на нее.
— Мне больно, Анна. Чертовски больно и страшно. Я не хочу сгнивать заживо. Помоги мне!
— Нет! — Вмешался отец Себастьян, до этого сидевший тихо. — Это грех, сын мой! Я не позволю тебе рисковать вечным спасением!
— Пусть лучше кипящий котел на том свете, чем это! — закричал Рихард и истерически принялся колотиться головой о подушку. — Это мой выбор!
Анна достала свой нейробластер из кобуры.
— Ты примешь смерть от меня, Кестер?
Рихард неожиданно успокоился, улыбнулся и кивнул.
— Поцелуй меня.
— Что?
— Поцелуй меня на прощание, Анна. Я всегда об этом мечтал… Если бы не эта война…
Анна приставила дуло нейробластера к виску майора и склонилась к его губам. И поцелуй этот был чист и горек, как смерть.
А потом Анна нажала на курок. Она еще успела увидеть облегчение и счастье в глазах Рихарда, пока они не закатились.
Анна распрямилась.
— Это грех. — Сказал капеллан. — Смертный грех…
— Я грешна, — ответила Анна и вышла из палаты.
Ноги дрожали, в глазах двоилось от слез. Анна злилась на свое тело, мелко дрожащее, роняющие никому не нужные слезы, бегущие по щекам вдоль носа, смачивающие сжатые в нитку побелевшие губы… Она со всей силы саданула кулаком по стене, сбила костяшки, но боль не принесла облегчения. Хотелось кричать, выть, вцепиться в свои волосы, кататься по полу от горя…
Но вместо этого она просто шла по коридору. Вперед, куда глаза глядят.
Из палаты вышел отец Себастиан.
— Вам не совестно?! — спросил он. — Нельзя вот так сдаваться. А если бы он сумел выжить? Кто знает, может, нашли бы врачи способ, вот-вот.
Анна удивленно посмотрела на священника. Пожалуй, хорошо бы сейчас с ним поговорить, успокоиться, разложить все по полочкам. Перед тем как идти и сделать то, что она задумала, нужно привести голову в порядок.
Анна сползла по стенке и уселась на пол, вытянув ноги. Капеллан тоже присел рядом. Какое-то время Анна молчала и прислушивалась к себе. Затем ответила:
— Совестно? Нет. Я испытываю злость. Он страдал — вы молились, врачи мучили его опытами. Кому от этого польза? Науке? Я не могу сидеть и смотреть, как мучается человек… Это всё. 
— Но ты убила человека! Не врага, не предателя — своего товарища! Отняла его последние минуты. Быть может, он не успел подумать или сделать нечто важное!
— Это была его… Нет, лгу! Это была моя воля! Мне было тяжело и страшно смотреть, как он умирает. Я могла бы его отвлечь! Если бы не струсила. Мне было страшно, невыразимо страшно смотреть, как он мучается. Да. Я убила его из эгоизма. Я должна был остаться с ним до конца.
Капеллан устало вздохнул. Трудно ему приходится с атеистами или агностиками, как Анна. Цельная, сильная натура, характер не сахар… Но есть в ней главное — любовь к людям, честь, благородство взращенные самостоятельно, вопреки обстоятельствам. А значит, и разговор будет с ней суровым, для её же блага, чтоб не запуталась в себе, чтоб всегда видела, откуда ноги растут у поступков, чтоб разобравшись, не мучила себя ложной виной, но и самооправданий не искала. И молитва за нее будет горячая. Пусть Анна и считает, что не нуждается в этом.
В этом проблема людей неверующих — они блуждают в потёмках, стирают ноги в кровь не понимая, что стоит только протянуть руку и…
— Вам надо прилечь, дочь моя. Выпить снотворного и прилечь…
— Издеваетесь? — прошипела Анна, упираясь в стену лбом. — Я покончу со всем этим сегодня! Сейчас! Все равно после такого только под трибунал.
— Вы имеете в виду… — прошептал капеллан, складывая руки на груди.
— Да! Встречусь сегодня, если повезет, с Врагом. А если не повезет, то с Создателем!
— Не богохульствуйте, капитан  Воронцова! Я обязан доложить об этом куда следует.
— Пошли бы вы… прилегли, что ли, отче… — совершенно беззлобно ответила она. Внезапно Анна успокоилась. Что произойдет в самом страшном случае? Она умрёт. Не самая большая плата за возможность перекроить ход войны… — Сообщайте, конечно. Только подождите минут пятнадцать.
И не слушая возражений, зашагала в сторону ангара.
— Я помолюсь за вас, дочь моя, — прошептал капеллан, перекрестив удаляющуюся спину, вернулся в палату.
Там уже суетились врачи.
~°~°~
В ангаре довольно прохладно — на корабле отапливаются только жилые помещения. Коридоры же, имитирующие «улицы» и подсобные помещения соответствуют средней земной температуре каждого времени года. Близилось Рождество, и у Анны замерзли пальцы без перчаток. Она взяла запасные, проверила заряд нейробластера: больше половины — убить себя всяко хватит.
Истребитель Кестера был в полном порядке, даже лучше — он будто вчера сошел со стапелей. Почему-то Анна решила взять именно его. В ангаре было тихо и гулко, и ей казалось, будто она слышит, как колотится сердце.
— Если выживу и не попаду под трибунал, — вслух пробормотал Анна, заводя истребитель. — Уйду из армии, научусь готовить и заведу минимум троих детей. И вообще немецкое «три к», как шутил капитан Эркарт,  очень правильная штука. Kuchen, Kirchen, Kinder — кухня, церковь, дети!
Анна проглотила таблетку запрещенного, и купленного из-под полы стимулятора жизнедеятельности, и тяжело вздохнула, запрокидывая голову. Перед глазами всё заволокло туманом, как это всегда бывает в первую секунду, а потом картинка стала невероятно четкой и яркой, словно кто-то изменил настройки у неё в мозгу. Одна таблетка — сутки без сна и усталости, без признаков утомления и синяков под глазами. Сутки бодрости и способности мыслить и анализировать быстрее чем обычно. После — усталость, ложащаяся на плечи, как бетонная плита, головная боль, безразличие.
Мысли е  несло диким потоком. Упорядоченности не было, лишь обрывки, вспыхивающие и гаснущие как сверхновые, отголоски бессмысленных идей. Голову раскалывало болью, но и это пройдет, надо только подождать, когда сосуды перестанет конвульсивно спазмировать. Зато не осталось ни боли, ни страха, ни сожалений. Лишь четкое понимание цели и того, как этой цели добиться.
Анна всегда любила летать. Она испытывала ни с чем ни сравнимое наслаждение, опускаясь на сидение истребителя, тут же принимавшие форму тела пилота, и подключась  к его системам, становясь единым целым с машиной. Она глубоко вздохнула, расправлялся руки-крылья, разгоняясь на взлетной полосе. Это чувство единения с машиной было бесценно, и  затягивало куда глубже любого наркотика. Пилот, симбионт, «Deus ex machina», если угодно!
Анна невольно задержала дыхание, окунаясь в звёздное море, и, сжалась, заставляя корабль приподнимать щитки, усиливая броню. На душе было неспокойно, и истребитель реагировал на эти неоформившиеся команды.
В Академии Анну уверяли, что только человек мог по-настоящему заставить разумный металл двигаться в космическом пространстве, останавливаться за секунды и набирать световую скорость за мгновения. Но Анна знала, что всё гораздо проще — люди были дешевле чем дорогая электронная начинка, способная сделать корабли действительно разумными. Люди всегда были дешевле. Поэтому на истребителях летали живые пилоты, а машины лишь поддерживали их.
Чем ближе маленький истребитель подлетал к громаде врага, тем громче стучало сердце.
— Я слабая, глупая девочка, — вслух сказал она сам себе. — Я не хочу ничего решать, я хочу, чтоб эта глупая война закончилась! Я хочу домой, шубку и брильянтовый гарнитур.
Болтовня немного разрядила атмосферу, и Анна приблизился к Врагу вплотную.
— Мы пришли с миром, — пробормотала она и направила истребитель прямо в тело Врага.
Дальше была боль. Ослепляющая, всеобъемлющая. А за ней — свет.
***
Анна  открыла глаза и единым, слитным движением, будто бы совершенно не используя силу мышц, села. Её окружали стены, сделанные будто бы из непрозрачно-черного желе. Она дотронулся до стены, и рука вошла в нее с неприятным, хлюпающим звуком. 
— Я всё еще жива,  — пробормотала она, поднимаясь на ноги. — И, кажется, в своём уме. Героиня! Если выберусь из этой передряги, куплю себе шоколадную медаль, самую большую. 
Вдалеке вспыхнул свет, и Анна сразу вспомнила,  где она всё это видела. Этот каучуковый коридор и яркий свет в его конце… Сон, что приснился Анне семь лет назад, который она посчитала тогда игрой подсознания, сигналом обострившегося родительского инстинкта, который вполне успешно подавлялся. 
Коридор и тот огромный зал, в котором плакал ребенок. Анна думала,  что это аллюзия на собственный матку  и родовые пути, но теперь она не была так в этом уверена. Анна  почти бежала по коридору, длинному, узкому, и ее не покидало ощущение взгляда в спину: равнодушного, отрешенного, мудрого взгляда. 
Вскоре она достигла цели — входа в зал, точную копию зала из сна. Все те же светящиеся тонкие колонны и ребенок, сидевший там же, все в той же позе. Ребенок поднял голову и взглянул в лицо присевшему рядом с ним женщине. За семь лет он совершенно не изменился. 
— Привет, малыш, — ласково сказала Анна.  — Как ты? 
Мальчик бросился на шею, обнял, прижался худеньким дрожащим тельцем к  ней, уткнулся носом в шею. 
— Я плохой,  — жалобно сказал он. — Я только мешаюсь… 
Анна  прикрыла глаза и вдохнула нежный запах ребенка. 
— Ну что ты, малыш, ну что ты! Просто… просто мы разные. Мы друг друга не поняли, не смогли понять. Ты не виноват. 
Мальчик всхлипнул и утер нос кулаком. 
— Ты, наверно, хочешь знать, откуда я взялся? 
Анна погладила малыша по плечу, обняла. 
— Было бы неплохо, маленький. Было бы неплохо. 
— Я не умею объяснять словами. — ответил тот. — Я испортился, пока летел к вам. Мне очень жаль… Тебе будет больно. Но ты все поймешь, Анна. 
Из пола выросли цепкие, тонкие щупальца, и не успела Анна вздрогнуть, как оказалась опутана этими щупальцами. А потом одно из них, пульсирующее, полупрозрачное, вонзилось в её мозг. 
И Анна  увидела…
Очнулась она внезапно — будто ее  включили — бодрой  и отдохнувшей. Она стояла на плоской, словно срезанной вершине горы. Пришло невероятное чувство простора и бесконечности, такое, что дух захватывало. Горизонта не было: вдали океаны, горы и леса сливались в цветную мозаику. Потом Анна подняла  взгляд наверх и обомлела: неба не было, там, вверху были все те же горы, леса и океаны. Прямо над ней  нависала горная гряда, прикрытая нежной дымкой тумана. 
— Красиво… — прошептала  она — Пересечения миров… Как они влияют друг на друга? 
Словно бы отвечая ей,  откуда-то сверху спикировала серебристая птица, размером с земную ласточку. Она легко преодолевала невидимую человеческому глазу границу между мирами. Неожиданно на плечо опустилась тяжёлая рука, она  испуганно вздрогнула  и обернулась. Ей улыбался печально и нежно, Рихард Кестер. 
— Рихард? — голос Анны  предательски сел. — Как ты здесь… 
Он  покачал головой. 
— Я не Рихард. Вернее, не только он. Его полная информационная копия, неспособная покинуть это место. 
— Расскажи мне, что произошло?! 
Рихард кивнул.
— Именно за этим ты здесь, Анна, — а затем обвел рукой полукруг. — Ему три миллиарда лет. Три миллиарда лет! Можешь себе это представить? 
Анна села на землю, скрестив ноги. Рихард последовал ее примеру. 
— Но кто он? Что он? Как он себя называет? Что ему нужно? 
— Все гипотезы наших ксенопсихологов не верны. Он не инопланетная машина для сбора информации, и не космический корабль с экипажем. Но и не живое существо. Он — все вместе. 
— Не понимаю. 
— Я тоже еще не во всем разобрался. Если вкратце: три миллиарда лет назад он был создан, чтобы помогать нам.
— Помогать нам? Но тогда еще… 
— Помогать любой возникшей разумной расе в этой части вселенной. Последний дар могущественной умирающей цивилизации тем, кто будет после нее. Одного они не учли, что ждать придется слишком долго — и их дар, их волшебный всемогущий джинн, успеет придти в негодность. 
— Что с ним случилось? 
Рихард пожал плечами.
— Кто знает? Мало ли что случилось с ним за такой огромный срок? Радиоактивное облучение, взрыв сверхновой рядом… или что-то, что мы и представить себе не можем. Как бы то ни было, он оказался сильно поврежден, теперь он разумен весьма ограниченно. И ни я, ни другие информационные копии, которых он успел собрать, не можем на него повлиять. А он, в свою очередь, не способен осознать, что не помогает, а, наоборот, вредит. 
— Что требуется от меня? 
— Ему нужен поводырь. Оператор, который будет принимать решения за него. У тебя два пути, Анна:  раствориться в нем, стать еще одной информационной копией, и бессильно наблюдать, как умирают люди, рушатся планеты, как он мечется, чувствуя вину и не понимая того, что он может сделать…
Анна  уткнулась  в колени и вздохнул. Рихард продолжал: 
— Либо стать оператором. Остановить войну! 
Анна  в ответ усмехнулась. 
— Выбор не отличается разнообразием. Но что будет с моим телом? Ты… ты знаешь, как ты умер? 
Рихард кивнул.
— Вероятно, сгнил заживо, предварительно хорошо помучившись. К сожалению, наши тела не очень подходят к взаимодействию с ним. 
— Я убила тебя,  — глухо сказала Анна. — Застрелила из нейробластера. 
— Спасибо. 
— Перед этим ты попросил меня о том, чтобы я тебя поцеловала. Ты… любишь меня? 
Рихард молчал какое-то время, затем отвернулся и ответил:
— Любил. Рихард тебя любил. У меня его память, его внешность. Но я — не он. Я — часть всего этого. Как горы или птица. Я мёртв. Прощай, Анна.  
— Ты говоришь мне правду, или просто не хочешь причинять мне боли? 
Рихард покачал головой. 
— Я не хочу влиять на твой выбор. Не хочу, чтобы ты чувствовала вину. 
— Мне не из чего выбирать! Я пришла  сюда, чтобы сделать всё возможное. И я это сделаю, чего бы мне это ни стоило. 
— Прощай, Анна, — повторил Рихард и растаял во внезапно сгустившемся тумане. 
А Анна  снова вернулась в огромный зал. Малыш больше не плакал. Он с любопытством посмотрел ей  в глаза. 
— Ты не бросишь меня, правда? 
— Правда,  — ответила Анна. — Но, Малыш… люди еще не готовы принять тебя. 
— Я знаю, — кивнул он. — Люди хотят странных вещей: убивать и причинять другим боль. Я не хочу это исполнять. Я хочу делать хорошие вещи. Когда мы станем симбионтами, я не буду слышать их мыслей. Мне не нужно будет исполнять их. 
Анна поцеловала малыша в лоб. 
— Тебе пора,  — тихо сказал малыш. — Иначе ты тоже растворишься. Мне очень жалко, но ты будешь болеть. Сильно будешь болеть. Зато мы сможем общаться, где бы я ни был… Пока. Пожалуйста, сделай так, чтобы люди немножко выросли! 
— Пока, — ответила Анна, чувствуя себя крайне странно, будто бы ее вывернули наизнанку, а потом собрали заново. 
Анна  очнулась уже в истребителе, едва не крича от невозможной боли. На корабле её встретили медики и отец Себастьян. Она  ещё  успела коротко доложить об обстановке и провалился в забытье. Анну  разбудили довольно грубо, принялись допрашивать, и она  с трудом, но сумела их успокоить. Врачи, прилипшие к мониторам, ничем не могли помочь: даже ослабить боль надолго не выходило. Ее органы отказывали один за другим, почти до конца, а затем снова принимались работать. Дважды останавливалось сердце. 
И потом Малыш исчез. Совершенно неожиданно, качнул гравитационной волной дредноут и, набрав невероятную скорость, затерялся среди звезд. 
Анна, сама не понимая зачем, солгала, что сумела лишь договориться о том, что Враг уйдет. 
Почти постоянно она  была мысленно с Малышом, путешествововала с ним от звезды к звезде.

Глава IV. Возвращение к мирной жизни

Глава 4. Возвращение к мирной жизни
Капитан Рассел Грегори Морган, мужчина тридцати двух лет от роду, был очень красив, элегантен, одет невероятно гармонично. Все части его гардероба сочетались превосходно. Он был изыскан, так же, как его сшитые на заказ костюмы. Его галстук подходил к его одеколону, пряному и довольно приятному, рубашка подходила к галстуку, а часы на правой руке — к туфлям.
Он несколько нелепо смотрелся в военном госпитале, в который временно превратился дредноут «Александр Великий», на котором еще три недели назад воевала и жила его жена — подполковник Анна Воронцова.
Теперь она лежала в медицинской капсуле, погруженная в искусственную кому — боль, которую она испытывала, не могли заглушить никакие обезболивающие. Да и боялись корабельные костоправы делать что-то. И так чудом довезли её живой до Земли. Во время каждого из трёх гиперпрыжков у Анны останавливалось сердце.
Рассел подошел к капсуле вплотную и присел рядом. Медтехник поднял прозрачную крышку, и Расселу, чтоб оправдать ожидания наблюдавших, пришлось взять супругу за руку. Рука была холодной и худой, как птичья лапка. Очень неприятно, но Рассел все же прикоснулся губами к голубоватой вене на запястье.
— Здравствуй, Анна, — очень нежно сказал он. Не стоит забывать, что здесь всюду камеры. — Милая, ну как же так, почему ты?
Рассел никогда не считал своего жену красивой, да у неё было красивое тело, и Анна обладала бесспорной харизмой, но не более, да и не проявлялась она в статике.
Черты лица были правильными, но мелкими, и сейчас производили почти отталкивающее впечатление: слишком резко были очерчены скулы, слишком высоким был пергаментный лоб, а нос казался хищно заостренным…. Да и кожа белая, как снег, неживая и холодная.
В палату вошел профессор Старринг — светило военной хирургии. Рассел встал и отдал честь — профессор имел звание генерала, а Рассел был капитаном, штабистом. Старринг, немолодой уже мужчина, обладатель роскошных усов и живых, темных глаз, мягко похлопал Рассела по плечу.
— Позвольте выразить вам своё сочувствие капитан. А также свое восхищение беспримерным подвигом вашей супруги! 
Рассел едва заметно поморщился. Генерал понял это по-своему.
— Конечно-конечно, — проговорил он, все так же похлопывая Рассела по плечу. — Не время петь дифирамбы, когда надо думать, чем мы можем помочь бедной девочке. Может, поговорим у меня в кабинете?
Рассел все так же молча кивнул, сглатывая комок в горле. Его опасения не напрасны — Анна тяжело пострадала, и теперь повиснет на шее, вечным напоминанием Расселу о его трусости!
В кабинете у генерала было очень чисто, так чисто, что он мог бы проводить операции прямо здесь. Из интерьера выбивались только комнатные цветы на псевдоокне. Рассел сел в предложенное кресло и пригубил предложенный чай. Хороший чай, саккатский, не какая-нибудь подделка. Рассел грустно вздохнул, вспомнив, что планеты Сакката больше нет. Один голый камень. Профессор-генерал, наконец, заговорил:
— Я могу уже сейчас точно уверить вас, полковник, что разум вашей супруги пострадал минимально. Возможно, будут небольшие проблемы с памятью и концентрацией, но, в целом, её личность останется неизменной.
Кто бы сомневался, подумал Рассел, потирая лоб. Мама придумала идиотский план, а он, Рассел пошел на поводу у неё, и вот итог — больная  жена на шее, но вполне способная самостоятельно распоряжаться своим наследством! И не разведешься теперь — как бросишь больную героиню?
Да и деньги тогда достанутся одной Анне — завещание дед написал, еще до брака, и разделу при разводе не подлежит. Правду говорят — послушай женщину и сделай наоборот! Не стоило во все это ввязываться, не стоило слушать маму. И без этих денег Рассел как-нибудь прожил бы, зато без геморроя в лице немощной супруги!
Генерал, меж тем, продолжал:
— Конечно, для поддержания функционирования умственной и физической деятельности придется физической деятельности придется постоянно применять ноотропы и нейролептики, но, в общем и целом, ваша супруга сможет вести почти обычную жизнь, с некоторыми ограничениями, разумеется.
— Насколько эта жизнь будет почти обычной, господин генерал?
— Пока мы можем только предполагать, но, к сожалению, плохую координацию, рассеянность, проблемы с памятью я могу гарантировать с точностью. Как вы должно быть уже знаете, нейрочип для соединения с истребителем был практически расплавлен, вплавлен в черепную коробку, его пришлось извлечь вместе с частью черепа и вырастить новую костную ткань на этом месте. По этой-же причине мы не можем вживить искусственную нервную систему, как делают при некоторых заболеваниях и травмах — мозг и так висит на волоске, что-то к нему подключать попросту опасно. Мы будем тщательно наблюдать за госпожой Анной, и возможно сможем попробовать что-нибудь сделать чуть позже. Могу только обещать что забывчивость не будет тотальной. Она не забудет своего имени и не выйдет на улицу голой, но о времени приёма лекарств и прочих мелочах заботиться придется вам.
Рассел расслабился, по крайней мере, кормить Анну с ложки не придётся.
— Однако, хочу заметить, что с повреждениям такого рода мы еще не сталкивались, поэтому вполне может вылезти то, чего мы не ожидаем…
Анна… Анна… что ж ты не померла-то? Ведь вполне могла. Сердце трижды останавливалось, пока ты летела к Земле… проявила и здесь свое ослиное упрямство!
— Когда вы собираетесь выводить Анну из искусственной комы? Мне хотелось бы быть рядом. 
***
 Боль казалась огромной черной змеей, обвивающей голову. Когда змея сжимала кольца, тело Анны охватывали языки огня. Они выжигали глаза, плавили кожу и мышцы, в пепел превращали кости, и тело исчезало, оставалась только боль, черная змея, скользящая в черном пепле. Однажды Анна удивилась: почему её  сжигают живой? Потом решила,  что всё же умерла. Но разве мертвым бывает больно? Выходило, что бывает.
Где-то в этой непроглядной темноте плакал ребенок. Голос его был то ближе, то дальше. Одинокий, маленький, сжавшийся в комок ребенок звал ее.
— Малыш, — хотела позвать его Анна, и не могла. У нее не было ни горла, ни губ, ни языка.
Она хотела отправиться на его поиски, вытянув руки, на ощупь в этой непроглядной тьме, и не могла. У неё не было тела. Потом в этой темноте и тишине появился неяркий свет, и Анна, бестелесная и слабая устремилась к нему, или это свет устремился к ней. Этим светом был Малыш.
— Прости. — сказал он. — Я не мог иначе соединится с тобой. Твое тело так не походе на их тела…
— «На чьи»? — хотела спросить Анна. Но потом поняла: на тела тех, кто создал Малыша.
И сказала вслух, пытаясь приободрить и себя и его:
— Ничего, Малыш, ничего. Мы справимся…
Потом Анна очнулась. Тело казалось странно тяжелым, неповоротливым, чужим и лишним. Пятьдесят восемь килограмм, почему-то вспомнила Анна. Сейчас они воспринимались как пятьдесят восемь тонн. Совершенно неподъемных. Она открыла глаза и удивилась, встретившись взглядом с Расселом. Это был последний человек, которого она ожидала увидеть здесь.
Рассел невесомо поцеловал её  в губы и сглатывая комок в горле махнул рукой, будто не зная, что сказать. Вокруг суетились медтехники. А Анна смотрела только на мужа. Можно ли ему верить? Нет, верить ему нельзя. Но она все еще любила его… 
Рассел  появлялся каждый день, приносил цветы, притащил огромного люминесцентно-розового зайца, которого пришлось подарить медсестре. При взгляде на него у Анны начинала болеть голова.
***
У Анны был посетитель — капеллан «Александра Великого», отец Себастьян. Поэтому Рассел не стал им мешать, а остался за дверью. Через полуоткрытую дверь ему неплохо было видно и слышно то, о чем говорят святой отец и его супруга. Он что-то тихо говорил, поглаживая полулежащую  женщину по руке. Анна улыбалась из-под кислородной маски. Священник достал из кармана странные четки, состоявшие из бусин разной величины и цвета.
— Это лютеранские четки, дочь моя, «Жемчужины жизни», я католик, но их идея показалась мне забавной…. У каждой бусины свое значение.
Капеллан вложил четки в руку больной и осторожно сжал непослушные пальцы.
— Вот эти две красные бусины — символ любви, к примеру. Но я хотел бы, чтобы ты сама создала свои четки, привязала каждое воспоминание, важное для тебя, к оригинальной бусине…. Вот у меня с собой и набор имеется. Может, мы что-нибудь подберём?
Анне говорили — что-то перебирать в руках полезно для мелкой моторики. Так почему бы не чётки?
— Вот, например, супруг твой, Рассел. Какой камень ты для него выберешь? Может быть бирюзу? Это символ вечной любви, или розовый турмалин? А вот ещё гранат…. Нет?
Анна пока не могла толком говорить, только кивала или издавала хриплые звуки. Священнику пришлось перебрать весь свой запас бусин, пока они наконец не остановились на пирите.
— Хороший выбор! — обрадовался отец Себастиан, нанизывая бусину пирита на толстую нитку. — Говорят, пирит помогает сохранять семейные отношения…. И увеличивает мужскую силу.
«Нет, — подумал Рассел. — Просто пирит — золото дураков. Не все то золото, что блестит».  Священник начал собирать свои самоцветы, когда Анна задержала его, жестом и мимикой попросив оставить несколько бусин: обсидиановую и малахитовую.
— Обсидиан это — Враг? — тихо спросил священник, наклоняясь самому лицу. Она  кивнула. — А малахит? Это защитный камень. В древнем Риме его вешали над колыбелью.
Анна помотала головой, показывая, что не хочет об этом говорить. Отец Себастиан принялся собираться — Анна была не единственной на корабле, кто жаждал утешения. Рассел решился наконец зайти в палату. Это была не первая их встреча, но до этого их окружало слишком много людей. Рассел присел рядом с кроватью, не поднимая глаз, и разглядывал? узор на одеяле, которым был укрыта  его жена. Анна пошевелила пальцами, привлекая внимание.
— Что? — спросил Рассел. — Ты хочешь что-то написать?
Анна бледно улыбнулась. Рассел подложил ей под руку планшет. Какое-то время они оба молчали. Анна сосредоточено набирала текст, а Расселу просто нечего было говорить.
Сегодня утром его вызвал к себе адмирал Корсини, ставший главнокомандующим после смерти деда. Он озадачил Моргана, предложив ему осуществлять слежку за собственной женой. Якобы, у контрразведки есть к ней вопросы, которые не стоит задавать в лоб. У какого-то параноика возникла мысль, что Анна  могла заключить с Врагом некое соглашение. И кто знает, чем это может обернуться для человечества?
Расселу стало смешно — Анна, само благородство, вступила в сговор с противником? Легче поверить в то, что луна сделана из сыра! Потом он долго об этом думал. Сознательно его жена никогда бы не совершила предательства, но что если её обманули? Кто знает, знает что способна изощренная логика Врага? Никто не знает.
Расселу дали карт-бланш на любые действия, лишь бы они принесли результат и не всколыхнули общественность. Подполковник Анна Морган-Воронцова была сейчас всеобщей любимицей, обходиться с ней следовало как можно бережнее. Бережнее — значит никаких допросов и прочих нелюбезных действий.
Анна наконец дописала свое послание. Это далось ей нелегко — пальцы не слушались.
— Надо развестись. Счета оплачивать буду. Не беспокойся. — прочитал Рассел вслух и рассердился. Ей легко говорить! Её теперь на руках носить будут. А где останется Рассел? Бывший муж героини…. Это просто отвратительно!
Нет уж, дорогуша! Никуда мы друг от друга не денемся, подумал Рассел, а вслух очень мягко сказал:
— Ну что ты, милая. Раньше у нас не все было гладко, это правда — тут уж я виноват. Но мы ведь можем начать все сначала.
Анна снова попросила планшет:
«Зачем тебе калека. Деньги нужны? Отдам». 
— Зачем мне калека? — переспросил Рассел. — Милая моя, ну что ты! Когда я узнал о том, что могу потерять тебя, действительно потерять… Я так испугался.
Он поцеловал тонкую дрожащую руку — это помогло спрятать глаза. Анна смотрела на супруга молча. Глаза её подозрительно блестели.
— Я люблю тебя. Мы ведь столько лет вместе. Прости, если я заставлял тебя думать, будто женился на тебе только из-за денег. Прости меня, чурбана бесчувственного.
Затылка мужчины коснулась невесомая женская рука. Через некоторое время Рассел поднял голову и обнаружил, что Анна уснула.
Он тихо вышел из палаты.
Два часа требуется для того, чтобы спуститься на шлюпке с дредноута на землю, потом Рассел отправился в один из любимых баров и знакомится там с очаровательно безмозглой девицей. Она за новостями явно не следила, по крайней мере, Рассела не узнала.
Секс без обязательств. Что может быть лучше?
 *** 
Анне позволили подниматься с постели. Ходить пришлось учиться заново, ноги подгибались, и дрожали, едваспособеые выдержаь вес тощего тела, с костями, торчащими под бледной кожей. Профессор Старринг обещал, что со временем станет легче. Но, увы, ненамного.
Однажды Анна попросила зеркало и долго глядела на свое отражение. Волосы ей полностью сбрили, а выращенная заново затылочная кость была мягкой, как родничок у новорожденного ребенка. Анна разглядывала зеленые глаза, чуть приподнятые к вискам, острый нос, обыкновенный рот с тонкими губами. Ничем не приметное, бледное, немного лисье лицо никогда не было красивым, но сейчас… С отвращением Анна заметила, что правая часть лица изменилась, несильно, но заметно, подтаяла, словно слепленная из весеннего снега. Опустился уголок рта, изменился разрез глаза, и оттого лицо ее приобрело выражение незаконченной гримасы то ли боли, то ли грусти. 
***
Анна идет, нелепо размахивая руками, время от времени впечатывая ноги в землю с такой силой, будто та под ней качается. Ей тяжело ходить. Ей вообще много чего делать тяжело — дотронуться до носа, или оценить расстояние до предмета. При стопроцентном зрении Анна вынуждена двигаться, словно слепая, ощупывая землю под ногами и прикасаясь к предметам.
Анна подходит к садовой скамейке и, предварительно дотронувшись до нее рукой, садится. У этого всего есть мудреное название на латыни, но Расселу от этого не легче. Куда делась её грациозность?
Рассела раздражают все эти мелочи. Наверно, если бы он любил жену, все это казалось бы ему несущественным. Подумаешь, всего лишь странная походка, да руки не могут удержать мелкие предметы…. Но Рассел злится, ему стыдно за свою злость, но она от стыда никуда не девается, а становится только сильнее.
Анна стягивает с головы вязаную шапку, подставляя весеннему солнцу голову, покрытую короткими, ярко-рыжими волосами, которые начинают кудрявится. Шапка Расселу тоже не нравится, он принес на выбор несколько шляп, и даже сделанный на заказ парик из натуральных волос в точности подходящие к родному оттенку волос жены. А она вцепилась в эту вязаную шапку, вязаную криворукой Айрис, с которой они слишком много и подозрительно шушукаются. Анна сидит, уставившись в одну точку. Лицо её безмятежно, а взгляд обращен внутрь себя — такой взгляд бывает у беременных женщин, думающих о своем будущем ребенке.
— Анна… — мягко зовет Рассел, кладя руку на колено супруги. Женщина встрепенулась, и мягкое, одухотворенное выражение, тут же исчезло с ее лица. — О чем ты думаешь?
— Как… мы будем… жить? — выталкивает она слова из горла. — Отдельно?
Это было бы прекрасно, думает Рассел. Жить отдельно — это то, что надо. Но адмирал Корсини будет против. Он желает, чтобы слежка не прекращалась ни на минуту. Да и Рассел взял неудачный старт: его образ за эти полгода, что Анна провела в госпитале, растиражирован в СМИ как идеал мужчины-защитника и супруга.
В конце концов, Анна не единственная, кто вернулся с войны инвалидом. И многих бросили вторые половинки, поэтому положительный образ их семьи был невероятно важен.
Неплохо было бы еще завести ребенка, тогда у дедовых миллионов появится наследник, а Анна станет менее ценна. В конце концов, она насквозь больная, с ней может случится все что угодно. Рано или поздно её популярность сойдет на нет, она ведь не актриса и не политик, и можно будет думать о…
О том, чтобы наконец разорвать этот Гордиев узел.
Возвращение домой обставляется с большой помпой — вокруг фамильного особняка Морганов, расположенного в зеленом районе Нового Лондона, не протолкнуться было от журналистов. Анну вывели из машины, аккуратно поддерживая под руки, Алекса, мать Рассела и сам Рассел. Адмирал Корсини и мэр Нового Лондона не поленились лично поздравить национальную героиню с началом мирной жизни и даже остались на обед.
А после обеда адмирал в который раз принялся расспрашивать Анну о контакте с Врагом. При этом и Рассела, и Алекса, и даже мэра бесцеремонно выставили из комнаты. Алекса поманила Рассела к вентиляционному отверстию, едва им удалось избавиться от мэра, намекавшего, что он не против распить что-нибудь из коллекции старого Моргана.
— Я… уже рассказала. Все, что знала. Мне больше нечего… добавить. Он больше не причинит нам беспокойства… будьте уверены, — услышали они тихий, прерывающийся голос Анны.
— Но ты можешь с ним связаться, верно? — спросил адмирал.
— Зачем? Что бы вы… использовали его… в своих целях? Вы понимаете, на что он… способен?
— Судя по твоим рассказам, он способен на все!
— Именно! Представляю… куда вы направите… его мощь…. Вряд ли в мирных… целях.
— Пять миллиардов людей, дорогая! Пять миллиардов людей погибло во время этой свистопляски! Разве он не должен за это отплатить?!
— Я… ведь … уже объяснял вам… что он… что он как ребёнок. Как всемогущий ребёнок… по мощности сопоставимый… с взрывом сверхновой…. Уничтожить его… не удастся, поставить себе на… службу… тоже.
— Но ты уговорила его уйти.
— Потому что он сам… понял. Что это правильно. Он… мне поверил…. Потому что… я сама верю в это.
— Он оставил тебя калекой, милочка. Неужели ты не чувствуешь к нему ненависти?
— Нет. Человеческое тело слишком слабо для… контакта… с таким существом…
— Тебе повезло, что ты теперь что-то вроде священной коровы. Но рано или поздно о тебе забудут, и тогда…
— Глупо мне… угрожать. Я ведь могу натравить его на вас.
Что-то с грохотом упало, и Анна протестующие и испуганно вскрикнула. А затем раздраженный и раскрасневшийся адмирал Корсини вылетел из комнаты. Подслушивающих Морганов он, кажется, не заметил и почти бегом покинул дом.
Мать и сын удивленно переглянулись. Они заглянули в комнату и обнаружили Анну на полу. Стул, на котором он сидела, валялся рядом, опрокинутый. Она запрокинула голову и засмеялась, словно сумасшедшая.
***
Вечером явилась Айрис. Рассел ей дружелюбно улыбнулся, и проводил  комнату, где отдыхала Анна. Она полулежала на кровати, и  разглядывала в вирт-окне экзопланеты, выставленные на продажу Торгово-Исследовательским флотом. 
Подруги обнялись, и минут пятнадцать Айрис щебетала, рассказывала о выделенном ей кабинете, о вредном начальнике, о каком-то Кевине Мак-Дугале, холодном как рыба, но классном специалисте. Айрис  совсем не изменилась со студенческих времен. 
— Эх, я так скучаю по нашим посиделкам, — вздохнула она. — Если бы не ты, Анечка, где бы я познакомилась с таким количеством офигенных парней? Эх, сейчас бы собраться всем вместе… Как тогда. 
— Кестер, — сказала Анна.- О' Брайен.  
Она еще долго могла перечислять имена тех, кто уже никогда не посидит с ними на кухне. Подруги замолчали, отдавая дань памяти. Рассел почувствовал себя лишним. 
— Ну, у Кроули все хорошо, — нарушила тишину Айрис. — Твоими стараниями. Почему ты, дурашка, не кинула нам клич? Милен понятно — она никого из мужниных друзей не знала, а ты? 
— Время. — объяснила Анна. — Вы потом помогали. 
— Большая помощь, с ребенком погулять, да продуктов принести. У Майкла кстати уже трое детей. По-моему у единственного из нашей компании. Знаешь как назвали старшую? 
— Анна. 
— Точно. Ты  переписывалась с Кроули? 
— И с Милен. 
— У Огги Кроули такой классный кузен, знаешь его, нет? Красавец, вот такие широкие плечи, — Айрис широко раскинула руки, демонстрируя какие у кузена Огги плечи. — Бывший десантник, сейчас служит в полиции. Он с Нового Эдема, из отшельников, представляешь?
Анна улыбнулась. Айрис махнула рукой и засмеялась. 
— Какая я все-таки болтунья. Когда только научусь затыкаться? А вы не собираетесь? 
Анна только засмеялась. 
— Я был бы не против, — заметил Рассел. — Выносить самой Анне не позволит здоровье, но ведь можно прибегнуть к услугам суррогатной матери.
— Я помню, ты даже заморозила яйцеклетки, верно? Кстати, откуда эта идея? 
Анна пожала плечами. 
— Флориана Арке, — как смогла, объяснила она. 
— А? — не поняла Айрис. — Я не помню про неё ничего, кроме того что она развалила империю. 
Анна закатила глаза. Айрис адресовала вопросительный взгляд Расселу.  
— Анна возмущена, что ты так плохо знаешь историю. Флориана не развалила Империю. Её сводный  племянник, последний император, сам отрекся от престола. А Флориана осталась бездетной после ранения в битве при Юнис-шесть. 
Айрис пожала плечами. История ее никогда особенно не интересовала. Женщины улыбаясь смотрели на Рассела, будто ждали, когда же он наконец уйдет. Рассел повиновался молчаливой просьбе-приказу. В спальне стояли две камеры. 
Он вышел, бегом преодолел лестницу со второго этажа на первый, в свой кабинет, и подошел с кабинетному терминалу как раз в тот момент, когда последняя из камер в спальне отключилась. 
Корсини будет очень недоволен.

Глава V. Все началось с разбитой чашки

Глава 5. Все началось с разбитой чашки

Корсини не давил, но ждал результата. Он всё так же был ласков и улыбчив, отпустил Рассела в бессрочный отпуск, приходил пару раз в гости, и вообще вёл себя как добрый дядюшка. Старый Морган, дед Рассела терпеть его не мог, да и Корсини отвечал полной взаимностью. Рассел чувствовал, что на его ноге сжимаются челюсти очень улыбчивого крокодила.

Результатов не было. Анна дисциплинированно занималась с логопедом и физиотерапевтом, общалась с друзьями и людьми из стихийно возникшего в ее честь некоего подобия фан-клуба. Она занималась делами фонда имени Алистера Моргана, созданного ею довольно давно, и начинала набирать общественный и политический вес. Это начинало беспокоить Корсини, и это беспокойство передалось и Расселу и его матери. Анна, как всегда, не видела ничего дальше своего носа. Или не хотела замечать.

Иногда Расселу хотелось, чтоб его драгоценная женушка вытащила уже голову из задницы, или вернулась из тех заоблачных высей, в которых постоянно витала, и оглянулась по сторонам. Если бы она была героиней фильма или книги, Рассел первым крикнул бы ей: «Беги дура! Кругом враги». Но он был не зрителем, а одним из героев, и, стоит признать, довольно мерзким. Рассел себе никогда не лгал.

Не такой он представлял себе семейную жизнь. Всё крутилось вокруг Анны. Вокруг её лекарств, её занятий, её прогулок, её маленьких достижений: сама налила себе чай, сама оделась… Чудо из чудес. Они разговаривали гораздо больше, чем когда-либо до этого, пусть Анна и молчала большей частью. Рассел просто пытался избавиться от страха и напряженная, болтая без умолку. Близости у них не было — Анне не хотелось. А у Рассела не было времени искать на стороне.

Напряжение должно было прорваться, и прорвалось.

Рассел и сам не знал, что на него нашло. Он и не представлял себе, что сможет ударить Анну. Уязвить её словом, задеть — да, но ударить? Раньше ему в ответ прилетело бы не меньше, потом Анна собрала бы свои вещи, хлопнула дверью и ушла.

А теперь Анна сидит на полу кухни, прямо на черепках разбитой чашки, в луже чая и держится за щеку. Она такая жалкая в своем коротком халатике, с трясущимися руками и ногами…

— Это была моя любимая чашка, — тихо говорит Рассел, подходя ближе. Впервые он видит в глазах жены панику. — Моя любимая чашка. Разве сложно было оставить мне право хоть на что-то?

— Я… — начинает Анна. Когда она нервничает, ей трудно говорить.

Рассел чувствует, что его несет, но он не может — или не хочет, — остановиться: он хватает Анну за запястье с такой силой, что наверняка останутся синяки. Анна вырывается, оскальзывается на разлитой воде и снова падает.

— Ты отобрала у меня все, — кричит Рассел. — Даже этот дом. Даже дом, в котором я вырос. Дрянь!

Но Анна уже справилась с собой: она попыталась подняться, вначале встав на четвереньки, а затем опираясь на ближайший стул.

— Как ты смеешь? — прошипела Анна в лицо Расселу. На щеке алела пятерня. — Чашек мало? Иди, купи себе, разрешаю!

Рассел стоял, опустив руки и дрожа от возбуждения и злости. Он всегда мечтал о власти над женой, хотел её сломать. Теперь это открылось ему в полной мере. Рассел был поражен демонами, вынырнувшими из глубин его разума, но демоны эти не вызывали отвращения. Теперь он знал, как показать свое превосходство. Теперь он знал. Анна меж тем окончательно пришла в себя.

— Я буду наверху. — Спокойно сказала она. — Отмени… сегодняшние занятия. Не хочу мелькать… с разбитой. Рожей. Дай лёд!

Машинально, все еще погруженный в свои мысли, Рассел подал жене пакет со льдом. Анна в ответ нервно дернула плечом и вышла из кухни.

Какое-то время Рассел прислушивался к тому, как она медленно преодолевает ступеньки, а затем набрал номер комма физиотерапевта и отменил сегодняшнее занятие. Послонялся по дому, слишком большому тихому и гулкому, от нечего делать заглянул в спальню Анна — та крепко спала. А вот Рассел от открывшихся перед ним перспектив не мог сидеть спокойно. Едва он только вспоминал, как плескалась паника в глазах Анны, когда она сидела на полу, кутаясь в халат, словно эта тряпка могла её защитить.

Рассел думал, что потерял всякий интерес к жене, но нет… нет, теперь он знал, что его возбуждает! Слабость, беспрекословное подчинение… вот, что ему всегда требовалось, что бы почувствовать себя наконец мужчиной. Ему давно надоело быть на вторых ролях, исполнять роль двигателя карьеры.

Ведь действительно, он никогда не имел претензий к телу Анны, он имел претензии только к её характеру, к её внутреннему стержню. А болезнь этот стержень сделала еще более явственным, оголила его: Анна не плакала, не страдала, а, сцепив зубы, работала на результат. И пусть с поддержкой лекарств, но все же, она стала почти полноценной… С поддержкой лекарств…

Осененный идеей, Рассел бросился на кухню и открыл ящик стола, где хранились лекарства, дорогие лекарства, между прочим, на полковничью пенсию, даже если учитывать прилагающиеся к ордену деньги, не купишь и половины…

— Ты все-таки зависишь от денег Морганов, детка! Как бы ты ни крутила носом…

За все время Анна не потратила на себя ни цента из наследства, не считая днег на лекарства, в остальном жила на свое жалование. Единственное, что он создала- благотворительную организацию для помощи ветеранам и их семьям памяти Алистера Моргана, которая обеспечивала помощью нуждающихся быстрее, чем ее аналоги, которыми управляли скучающие женщины из высшего света, или бизнесмены, пытающиеся таким образом уменьшить выплату налогов.

Рассел разглядывал всевозможные упаковки, коробочки, блистеры, капсулы, ампулы и шприцы. За последнее время он многое узнал о лекарствах, ведь по нескольку раз в день ему приходилось, сверяясь с рекомендациями ведущих врачей кормить ими свою болезную… Так, что тут у нас? Вот эти капсулы для восстановления кровообращения мозга… Вскроем-ка их: из капсулы высыпался порошок, белый и горький на вкус. Рассел засыпал в капсулу немного сахарного песка.