Танцующая на лепестках лотоса

Глава 1 Возрождение

Кбал Спин, начало сухого сезона, 1177 год

После нескольких дней утомительного путешествия на север от Ангкор-Вата путники отметили, что местность постепенно становится холмистой, словно поверхность неспокойного моря. Здесь уже преобладали долины, обнажения скальных пород, невысокие холмы. Благодаря множеству рек и озер растительность была разнообразной, появились новые звери и рыбы. Даже в сухой сезон все здесь казалось сочным и свежим.

Нигде буйство природы так не бросалось в глаза, как в Кбал Спине. Расположенное глубоко в джунглях, это место было выбрано индуистскими священниками для религиозных целей. Здесь протекала небольшая речка, где жрецы оставили свои знаки. На скалах по берегам и на дне реки были вырезаны в камне сотни древних рисунков и надписей. Местами прозрачная вода бежала по изображениям Шивы, Вишну и Брахмы, по рисункам цветов, коров и крокодилов, по старинным письменам на санскрите. Они были высечены здесь священниками много десятилетий тому назад, когда река почти пересохла. Валуны на берегах также были покрыты резьбой, равно как и стены небольших пещер и передние поверхности нависавших над ними каменных козырьков. Священные изображения так хорошо сохранились, как будто их вырезали совсем недавно.

Больше месяца прошло с тех пор, как Джаявар и Аджадеви вернулись из Ангкора; сейчас они сидели под водопадом, который в сезон дождей, должно быть, превращался в ревущий поток, но теперь был вполне смирным водным каскадом. Небольшая заводь под ним была размером в несколько длин копья в длину и ширину. Громадные деревья почти полностью закрывали ее от солнца, хотя в некоторых местах лучи все же пробивались сквозь их кроны, падая на воду пятнами, похожими на большие святящиеся листья. У самой воды возвышался муравейник в рост человека. Весь берег порос цветами, кустарником, бамбуком и лианами, свисавшими с веток деревьев. Воздух был влажным и наполненным смесью насыщенных ярких запахов.

Чуть ниже по течению раскинулся лагерь кхмеров, в котором сейчас было уже почти пять тысяч жителей. После возвращения Джаявара и Аджадеви из Ангкора в Бантей Срей стали каждый день приходить группы желающих присоединиться к ним. Всех этих людей тщательно проверяли кхмерские командиры, после чего их отводили на секретную базу в Кбал Спин. Хотя в основном такой долгий путь проделывали воины, скрывавшиеся в джунглях после нападения чамов, были среди них и простые жители — крестьяне, священники, ткачи, повара и дети. В лагере также находились и семь сотен сиамских наемников, а на днях ожидалось прибытие новых отрядов. Хотя кхмеры и сиамцы давно враждовали между собой, обещание расплатиться золотом помогло заключить этот маловероятный в обычные времена союз. Джаявару удалось убедить правителей Сиама, что победа возможна и что победа эта принесет им большое богатство.

Над заводью стала порхать большая розовая бабочка, и это подтолкнуло Аджадеви к тому, чтобы встать с камня и шагнуть вперед, в прохладную воду. Под ногами она увидела множество округлых фигурных выступов, называемых лингами, которые были вырезаны в скале на дне реки, и подумала, как это священникам удалось выполнить такую титаническую работу. Она знала, что линги эти имеют фаллическую природу и символизируют собой мужскую суть бога Шивы. Осторожно, чтобы не наступить на линги, она зашла поглубже и, сев на дно, стала смывать с себя пот и пыль.

— Сколько еще мы будем ждать нападения чамов? — спросила она мужа.

Хотя сама она не торопилась сразиться с врагами, но знала, что Джаявар рвется в бой.

Он тоже зашел в воду и сел рядом с ней. Он хотел уже ответить ей, но тут дозорный, расположившийся на верхушке дерева, росшего неподалеку, крикнул, что к ним приближается группа вновь прибывших, которая несет правильную комбинацию опознавательных флагов. Поскольку не возникло сомнений в том, что это проверенные люди, им были даны инструкции по дальнейшим действиям.

— Каждый день я жду известий, что чамы обнаружили Бантей Срей и маршем движутся туда, — отозвался Джаявар. — Наши силы растут с каждым рассветом, но точно так же возрастает и вероятность того, что нас обнаружат.

— Мы приняли меры предосторожности. Им будет трудно нанести удар неожиданно.

— Да, хотя однажды им это уже удалось, и это стоило нам империи.

Она кивнула, изучая каменные линги и удивляясь, почему здесь отсутствуют изображения символов женского начала, йони.

— Сиамские слоны стали настоящим благословением для нас. А также лошади сиамцев.

— Это правда. Индраварман не ожидает, что у нас будут верховые воины.

«Сколько времени нужно, чтобы высечь из камня лингу? — спрашивала себя Аджадеви, поражаясь терпению, необходимому для выполнения такой работы. — Месяц?» Она представила себе жреца, вырезающего лингу в сухой сезон, а затем следящего за тем, как уровень воды в реке повышается, мало-помалу затопляя результат его труда. Может быть, подъем и опускание линги символизирует собой колесо перерождений?

Хотя Аджадеви с благоговением относилась к Будде и его учению, она восхищалась индуистскими священниками и тем, что они смогли создать. Ангкор-Ват был воплощением мечты множества людей и их бесконечных стремлений. Равно как и эта небольшая, мало кому известная речка с вечно меняющимися образами Шивы и Вишну.

— Мы должны атаковать его в месте, удобном для нас, которое мы выберем сами, — сказал Джаявар, потирая свою ногу. — Они будут превосходить нас числом, и мы должны что-то противопоставить такому их преимуществу.

— А что говорят твои командиры?

— Говорят, что мы должны напасть на страну чамов и таким образом выманить их из Ангкора.

Аджадеви задумалась над этой стратегией, по-прежнему разглядывая линги.

— В этом случае мы будем ничем не лучше их. К тому же разве это не растянет конфликт во времени?

— Растянет.

— Лучше будет драться с Индраварманом возле Ангкора. Дать ему бой и покончить со всей этой нечистью.

Он вздохнул и стал разглядывать незаконченный каменный столбик, который он складывал.

— Если мы пойдем на Ангкор, сможешь ли ты сделать кое-что для меня?

Она оторвала взгляд от камней и подозрительно посмотрела на него:

— Что именно?

— Останься здесь. Теперь, когда Нуон, возможно, уже носит ребенка, ей может понадобиться твой совет. А если родится сын, ему со временем будет необходимо мудрое наставление.

Аджадеви прикусила губу, подумав о том, что Нуон нравится Джаявару. Она была молода, красива, часто смеялась. В другое время и в другом месте Аджадеви рассматривала бы ее как соперницу и относилась бы к ней соответственно. Но здесь, в джунглях, когда на кону стояла судьба всей империи, Нуон и ее ребенка нужно было холить и лелеять.

— Я буду заниматься с ней каждый божий день, — сказала Аджадеви. — Но потом я поеду с тобой.

— Но почему? Почему ты хочешь ехать со мной, когда знаешь, что эту битву мы можем не выиграть?

— Потому что мое место рядом с тобой. И если тебе суждено умереть, мы умрем вместе.

Он сокрушенно покачал головой.

— Ты что-то недоговариваешь, упрямая женщина.

— Возможно.

— Может быть, твои знаки говорят тебе, что мы должны быть с тобой вместе?

— Это говорит мне мое сердце. Что может быть для меня более убедительным?

— Если Индраварман поймает тебя, он…

— Возьмет меня себе?

— Да.

— Тогда он умрет. Однажды ночью он проснется, захлебываясь собственной кровью. А после этого, где бы ты ни был, в кого бы ни возродился в следующей жизни, я все равно найду тебя.

— Ты, конечно же, меня найдешь. Я в этом не сомневаюсь.

Повернувшись к нему, она прикоснулась к шраму на его колене.

— Наша любовь дает нам утешение, а оно, в свою очередь, придает нам сил. Поэтому мы должны делиться своей верой со всеми окружающими. Мы должны вдохновить их, прежде чем они сразятся с врагом. А еще лучше, если нам удастся объединить кхмеров и сиамцев.

— Я пытаюсь. Я провожу военные советы и стараюсь подбодрить людей в нашем лагере. Я провожу время как с сиамцами, так и с нашими соотечественниками. Но как мне достичь большего?

Над головой у них раздался крик обезьяны. Аджадеви вспомнила о простой церемонии, которую они недавно провели, — коронации Джаявара. Она предлагала организовать более пышный ритуал, но он отказался, заявив, что было бы неправильно греться в лучах собственной славы, когда вокруг страдает столько людей.

— Думаю, нам нужно устроить праздник плавающих фонариков, — наконец сказала она. — Лучшего места для этого просто не найти.

Джаявар улыбнулся. Праздник плавающих фонариков проводился, чтобы воздать дань природе и попросить у нее прощения за то, что люди засоряют землю и воду. С детских лет он запомнился Джаявару как одно из самых любимых празднеств.

— Да, — с улыбкой отозвался он. — Это займет наших детей. Пока мы будем готовиться к битве, они будут делать фонарики.

Аджадеви погладила его старый шрам.

— Ты тоже должен построить свой плавающий фонарик, Джаявар. Наши короли всегда делали такие фонарики, и ты не должен быть исключением.

— Обязательно. Хотя иногда я не ощущаю себя королем. Возможно, королем видит меня моя судьба, но почему она настолько всемогуща? Почему власть досталась мне, а другие рождаются рабами?

Ее пальцы замерли.

— Однако, перерождаясь, в новой жизни рабы становятся королями. Поэтому ты должен видеть себя таким, каким тебя видят остальные. Я вижу мужчину, который отмечает со мною все праздники этой жизни, который участвует в главном празднике, каковым и является жизнь. И что бы чамы ни отняли у меня в прошлом, что бы они ни отняли в будущем, они не в силах украсть у меня твой образ. Как река не может стереть эту резьбу на камнях, так же никто не может забрать тебя у меня, а меня — у тебя. В этом наша судьба. Не подвергай это сомнению, Джаявар, а просто прими. Ты — наш король. И не по воле рока, а потому что это результат твоих прошлых жизней и твоих поступков.

Боран никогда не был так далеко от Ангкора. Сейчас он шел через джунгли и вел за собой Сорию, Прака и Вибола. Два дня назад они оставили свою лодку, спрятав ее в зарослях папоротника, и дальше пошли пешком, тяжело нагруженные припасами, которые они несли на плечах, связав веревками. Боран также нес чамскую боевую секиру, которую они забрали с собой после спасения Вибола. Время от времени он поглядывал на секиру, хотя на самом деле ему очень не хотелось бы применять оружие.

Идя по звериной тропе, Боран думал о Виболе. Он не мог дождаться, чтобы его сын вновь начал смеяться. Чамы покалечили его дух сильнее, чем тело; кровоподтеки и порезы зажили, но сознание его оставалось далеким черным пространством, куда не было доступа его близким. Боран мог только догадываться, что мучает Вибола, — страх, унижение или злость на самого себя. Возможно, все эти три чувства переплетались в нем. Вибол раньше страстно хотел поскорее стать мужчиной, но первая же проба мужской жизни закончилась для него катастрофой. Не зная, что сказать сыну и что сделать, чтобы вновь услышать его смех, Боран чувствовал себя беспомощным и потерянным.

В течение последних нескольких недель Боран продавал чамам рыбу, тогда как Сория, Прак и Вибол оставались на берегу. За это время он изучил лагерь и узнал, кто из командиров отвечает за закупку припасов. Цены у него были низкие, и чамы радовались его появлению; завидев кхмера издалека, они торопились ему навстречу по длинному причалу. Но, бросая врагам рыбину за рыбиной, Боран считал лодки, людей, лошадей и слонов. Он также обращал внимание на расположение оборонных сооружений, прибытие войск и состояние людей в лагере. Каждое утро Прак ставил ему уточняющие вопросы, и каждый вечер Боран возвращался с информацией. Пока отец торговал, Вибол и Прак ловили рыбу, а их мать чинила сети.

Когда Боран и его семья узнали про то, что кхмеры собираются на севере, они должны были принять трудное решение. Можно было остаться здесь, чтобы, поддерживая с чамами дружеские отношения, шпионить за ними, а можно было воссоединиться со своими соотечественниками. В конце концов Сория подошла к Борану и на ухо шепнула ему, что для Вибола будет лучше покинуть Великое озеро, уйти с того места, где его взяли в плен и избивали. Хотя Боран и понимал, что, если они уйдут с озера, то уже никогда не вернутся сюда в качестве рыбаков, следовательно, не смогут отравить чамов, он согласился со своей женой. Здесь, у воды, прячась от людей, которые едва не убили его, Вибол превратился в тень, в жалкое подобие себя прежнего. И он не сможет выйти из этой тени, пока в его жизни что-то коренным образом не изменится. Сория считала, что излечить его может подходящая молодая женщина или жизнь среди своего народа. Но что-то обязательно нужно было изменить.

Боран много лет провел в джунглях, но густого девственного леса, по которому они сейчас шли, не знал. Опираясь лишь на слухи и свои инстинкты, они двигались строго на север, стремясь побыстрее встретиться с воинами своего короля. Иногда члены его семейства шли вместе с другими кхмерами, но вскоре такие группы разделялись, чтобы легче было избегать чамских патрулей. Дни тянулись долго, но ночи были еще длиннее. Чем дальше они уходили от своего дома, тем больше над ними довлели страхи. Тоскливо ныло в желудке, пока воображение рисовало таившиеся в мрачной тишине джунглей опасности.

Несмотря на то что Боран обычно считал себя главным в их семье, чем дальше они уходили в джунгли, тем чаще он советовался со своей женой и детьми. Сория понимала Вибола лучше, чем кто бы то ни было, а Прак был настоящим мастером составлять планы. Боран видел, как достойно они справляются со всеми испытаниями, каким его семья еще никогда в жизни не подвергалась, и гордость за самых близких ему людей наполняла его сердце.

Сейчас, встав на поваленное дерево, он пропустил Сорию и Прака вперед. Вибол шел, как всегда, потупив взгляд. Протянув руку, Боран придержал его ровно настолько, чтобы Сория и Прак ушли на несколько шагов вперед. Вздохнув, Боран потер свою болевшую шею и протянул Виболу чамскую секиру:

— Мог бы ты понести это, сынок? У меня болит спина.

Вибол сначала испуганно замотал головой, но потом взял оружие и положил себе на плечо.

— Ты же знаешь, что чамов этим все равно не напугать, — тихо сказал он, проходя вперед.

— Я знаю.

— Тогда зачем же мы его несем?

— Потому что это хорошее оружие, и ты сможешь передать его кому-нибудь из наших воинов.

Вибол ничего на это не сказал. Так же молча он обошел большой муравейник, стоявший посередине тропы.

Боран не заметил здесь никаких муравьев и подумал, что муравейник, должно быть, брошенный. Иногда такие оставленные муравейники сохраняются в течение нескольких лет.

— Если мы не спасем Ангкор, — сказал он, — в его домах будет так же тихо, как сейчас в этом муравейнике. Наш народ исчезнет.

— Но мы никогда не были частью Ангкора, отец. Ангкор для богатых.

— Однако же мы плавали в водоемах Ангкора, мы ходили по его улицам. Поэтому мы, безусловно, являемся его частью.

— Мы там были гостями. Он никогда не был нам домом.

— Ты всегда хотел переехать туда. После каждой рыбной ловли ты хотел в город.

— Я был глуп. Я и сейчас глуп.

Боран протянул к Виболу руку, но тот уклонился от нее.

— Зачем ты говоришь так? Ведь это неправда.

Вибол покачал головой:

— Я не хочу об этом разговаривать.

Боран пошел за сыном. С болью в сердце он осознавал, что тот сломлен, и очень хотел как-то восстановить его веру в себя. Нужно было каким-то образом убедить Вибола, что ошибки допускают все, что у каждого есть свой собственный опыт страданий.

— Я всегда хотел защитить тебя, — тихо сказал Боран, — и поэтому не рассказывал тебе о своих неудачах. О самых больших ошибках. Но они у меня есть — как и у тебя. Они есть у всех.

— Каких таких ошибках?

Боран продолжал идти, но воспоминания уже унесли его далеко, в другое место и в другое время.

— Когда я был молодым… у меня был младший брат.

— Какой брат? У тебя ведь были только сестры.

— Это я тебе так говорил, но это было неправдой. У меня был брат, совсем еще маленький. Однажды я остался с ним один на берегу Великого озера. Дул сильный ветер, а я делал острогу для рыбы. Мои мысли… они витали непонятно где… и когда я наконец поднял глаза… он был уже в воде. И он погиб.

— Как это — погиб?

Боран сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться.

— Я отвечал за него. И все же… я не справился с этим. В тот день он утонул. Утонул из-за меня. И после этого я еще долго, очень долго, не хотел подходить к воде, не хотел молиться богам, которые тогда не надоумили меня. Но потом, когда родились вы с Праком, у меня появилось ощущение, что все вернулось на свои места. Я почувствовал, что мой брат возвратился ко мне в вас обоих, и мне опять захотелось показать ему озеро, потому что оно ему всегда нравилось.

— Ты так и сделал.

— И я очень рад, что вновь вернулся к воде. Когда я плыву по воде, когда вижу, как вы улыбаетесь ей, я знаю, что в этот момент мой брат тоже улыбается. Он наблюдает за тем, как мы втаскиваем в лодку замечательную рыбу, и радуется, от восхода до сумерек.

Вибол замедлил шаг.

— Я не могу себе представить… что было бы, если бы я потерял Прака.

— Я знаю. Поэтому-то я и пытался удержать тебя — чтобы тебя защитить. Для меня была невыносима мысль, что я могу потерять еще одного любимого человека.

Большая золотисто-черная бабочка отчаянно махала крыльями, пытаясь выбраться из паутины, натянутой между двумя ветками дерева. Вибол оглянулся на своего отца:

— Почему ты раньше никогда не рассказывал мне про своего брата?

— Потому что думал, что ты еще слишком юн, чтобы узнать о его смерти. Теперь же я знаю, что ты достаточно взрослый и достаточно смелый. Ты пошел прямо в лагерь врага, и хотя тебя поймали, ты вел себя отважно, и я очень горжусь тобой.

— Это правда? Ты действительно мной гордишься?

— Да, сынок, — ответил Боран, положив руку ему на плечо и крепко сжав его, — потому что мне кажется, что настоящая смелость проявляется не в результате, а в самом поступке. И то, что ты сделал… это показало мне… что мой мальчик превратился в мужчину.

Вибол попытался сдержать радостную улыбку, но Боран все же заметил, как уголки его губ поползли вверх.

В разгар сухого сезона, когда дождь и прохладный ветерок превратились в далекие воспоминания, вокруг общественных зон для купания собирались толпы кхмеров. В громадном храмовом рву весь день укрывались от зноя десятки тысяч людей. На мели дети гонялись за лягушками. Мужчин тянуло на глубину. Женщины стирали, отбивая грязную одежду о камни, и собирались небольшими группками, чтобы помыться вместе и поболтать. Чамы теперь тоже приходили сюда: воины плавали от берега к берегу наперегонки под ободряющие крики их командиров.

Воисанна, Тида и Чая стояли вместе посередине рва, по плечи в воде. Рядом с ними, пощипывая листья лотоса, плавал у поверхности декоративный карп, видимо, подаренный китайским купцом или дипломатом кому-то из кхмерских чиновников. Карп был большой, длиной с руку Тиды, и золотисто-белый. Он двигался с изяществом и достоинством самой уважаемой рыбы — такой же хозяин здешних вод, каким в небе является орел.

Тида наблюдала за тем, как Чая, весело смеясь над своей старшей сестрой, взобралась на спину Воисанне. Уже три недели прошло с тех пор, как Воисанна рассказала Тиде про Чаю, и за это время Тида уже привыкла видеть, как резвятся и проказничают в воде сестры. С одной стороны, Тиде нравилось следить за играми Воисанны с Чаей, а с другой, она завидовала их отношениям. Было несправедливо, что у Воисанны есть сразу два близких ей человека — Асал и Чая.

Большинство своих ночей Тида проводила с Индраварманом. И хотя он ее никогда не бил, она продолжала панически бояться его. Он никак не мог поймать Джаявара, и это было постоянным источником его злости, которая в любой момент могла, вскипев, вырваться на поверхность. Тида пыталась угодить ему, говоря или делая ему приятное. Она восхищалась его мудростью, нашептывала ему всякие нежности и прикасалась к нему так, как будто он был отцом ее детей. К счастью, она не беременела. По крайней мере хоть в этом смысле боги были к ней милостивы.

Индраварман в этот день вызвал ее к себе раньше обычного, и это удивило ее, поскольку он теперь почти все время находился вне дворца. Идя к нему, она готовила себя к худшему и поэтому вздрогнула, когда он встретил ее улыбкой. Он рассказал ей, что его разведчики выследили скопления кхмеров на севере, возле древнего храма. Похоже, они использовали этот храм как свою базу. Индраварман решил повести туда несколько отрядов своих лучших воинов. Их будут сопровождать повара, кузнецы, лекари, священники и женщины. Тида должна будет поехать вместе с ними. Большинство чамских военачальников брали с собой своих жен и наложниц. Асал не просил Воисанну поехать с ним, но Тида, которой отчаянно хотелось иметь там рядом друга, стала упрашивать ее поехать. Воисанна не хотела оставлять сестру одну, однако в конце концов она все-таки согласилась. Войско должно было выступить на рассвете.

За свою жизнь Тида не так много времени провела в джунглях и поэтому переживала из-за насекомых, змей, скорпионов и хищных зверей. Даже несмотря на то, что ее будут окружать воины, ночевки под открытым небом все равно тревожили ее. Она также боялась, что чамы найдут там кхмеров и убьют их так, как это описывал Индраварман, — вонзая в их тела раскаленные наконечники копий, пока все вокруг не пропитается запахом паленой плоти.

Тида не была уверена, что без Воисанны выдержит все то, что ее ожидает в джунглях. Но когда она думала о том, что рядом с ней будет ее подруга, сердце ее билось ровнее и дыхание успокаивалось. Воисанна защитит ее и развеет все ее страхи.

Когда Чая спрыгнула со спины своей сестры и направилась в сторону китайского карпа, Тида взяла Воисанну за руку:

— Ты уверена, что с твоей сестрой все будет в порядке, если ты оставишь ее здесь одну?

— Она здесь в безопасности, просто будет выполнять свои обязанности. Один из людей Асала присмотрит за ней. Я с ним уже дважды встречалась и доверяю ему.

— Как ты вообще можешь доверять чаму?

Усмехнувшись, Воисанна отвернулась от Чаи, брызгающей в нее водой.

— Потому что я верю Асалу, и если он может поручиться за кого-то, этого для меня достаточно. К тому же я считаю, что лучше уж Чае быть тут, чем в джунглях. Чамы знают, чья она рабыня, и никто не посмеет причинить ей вред. А кхмеров ей бояться не стоит.

Тида кивнула и сказала, сжав руку Воисанны:

— Спасибо тебе… за то, что согласилась поехать со мной. Я никогда в жизни не углублялась настолько в джунгли.

— Там очень красиво.

— Ничто не может быть для меня красивым, когда рядом Индраварман.

— Но ведь его не будет рядом с тобой, Тида. Он займется поисками кхмеров. Возле тебя буду я, и нам там нечего бояться.

Тида отвела взгляд в сторону:

— Нечего? Ты говоришь так, потому что не слышала, что он говорит о предстоящем сражении. Не слышала, как он обещает захватывать в плен и пытать наших людей.

Воисанна крикнула Чае, чтобы та не заплывала слишком далеко. Затем она вновь переключила свое внимание на Тиду.

— И что же он говорит?

— Не стоит тебе этого знать.

— Рассказывай.

Тида послушалась подругу и в подробностях пересказала ей все угрозы и обещания Индравармана.

— Он убьет их всех, — добавила Тида. — Даже женщин и детей. Потому что они не покорились ему.

Воисанна взглянула на ребятишек, плескавшихся на мелководье. Над водой разносился их веселый смех.

— Тогда мы должны предупредить наших соотечественников, — прошептала она. — Не знаю, как нам это сделать, но уверена, что есть какой-то способ.

— Если Индраварман узнает, что мы с тобой…

— Так ты предлагаешь ничего не делать, Тида, когда мы можем спасти их?

Тида молчала, не зная, что ответить. Она не хотела, чтобы их соотечественники страдали от пыток, но мысль о том, что они с Воисанной решатся перехитрить Индравармана, повергала ее в ужас.

— У него повсюду множество шпионов, — сказала она. — Они докладывают ему буквально обо всем, и если мы с тобой совершим оплошность, он живьем сдерет с нас кожу, как с какой-нибудь дичи. Я видела, как он расправляется со своими врагами, а с нами он поступит еще хуже.

Воисанна кивнула:

— Тогда я сама как-то предупрежу наших. Тебе не о чем беспокоиться. Считай, что я тебе ничего не говорила.

— Возможно, так даже лучше… если я ничего не буду об этом знать. Тогда и Индраварман, который видит меня насквозь, тоже ничего не узнает.

— Ладно. Вот и хорошо, Тида.

— Спасибо тебе. Ты очень хорошая подруга. Я такой не заслуживаю.

— Ты заслуживаешь быть счастливой. Мы все заслуживаем этого. И я думаю, что в один прекрасный день… так и будет. Я мало что знаю про этот мир, про войны и про королей. Но я думаю, что мы еще будем счастливы.

Тида снова сжала руку подруги, прежде чем отпустить ее.

— Иди поиграй со своей сестрой. Она зовет тебя. А я хочу просто постоять здесь и понаблюдать за вами. Когда я смотрю на вас, мне кажется, что все, как и прежде, хорошо.

— Я вернусь.

Тида с улыбкой смотрела, как Воисанна плывет на глубину. Там сестры встретились и начали брызгаться, и Тида на какое время забыла про Индравармана.

Но тут протрубил боевой слон и мысли Тиды снова стали мрачными. Воисанна не понимала, как опасен Индраварман, даже не догадывалась, что еще никому не удавалось его провести. Он позволял людям думать, что у них это получилось. Он и Тиде разрешал считать, что ей удается его дурачить. Но на самом деле он все видел и понимал. И то, что он был королем двух королевств, что люди боялись его и умирали за него, отнюдь не было случайностью.

Индраварман найдет кхмеров. А также выяснит, кто его предал, кто бы это ни был.

В «комнате эха» храма Ангкор-Ват стоял полумрак, сюда практически не попадал солнечный свет. В отличие от большинства других помещений громадного храма, стены этой комнаты совсем не были украшены резьбой. Простые блоки из песчаника были плотно подогнаны друг к другу в этой небольшой прямоугольной келье с потолком высотой в двадцать футов. В западной и восточной стенах имелись дверные проемы, через которые был виден почти весь храм.

Воисанна помнила, как в «комнату эха» ее водил отец и как он объяснял ей ее секреты. Перед глазами возникла картина, как он держит ее за руку, рассказывая, что нужно делать, и она улыбнулась. Он был очень терпеливым человеком, и ее не удивляло, что это было его самое любимое место во всем Ангкоре.

Испытывая чувство благодарности за то, что эти воспоминания сейчас вызывают у нее улыбку, а не слезы, Воисанна взяла Асала за руку. За месяц, который прошел с тех пор, как он освободил Чаю, она видела его через каждые несколько дней. По службе он должен был часто бывать вне города, поскольку вооруженные стычки с кхмерами стали случаться все чаще и чаще. Тем не менее, вернувшись, он всегда посылал за ней, и она быстро приходила к нему, чтобы перевязать его раны и рассказать о том, чем занималась, пока его не было.

Воисанна и Асал обычно встречались в его комнате, но накануне их отъезда вместе с войском Индравармана ей захотелось отвести его в особое место, место, которое было важной частью ее прежней жизни. Ей бы не хотелось прийти в «комнату эха» одной, а рядом с ним ей было хорошо и спокойно. Разумеется, она продолжала горевать о потере своих близких, однако это горе больше уже не переполняло ее сердце. У нее была Чая. У нее был Асал. И у нее была надежда.

— Что ты об этом думаешь? — шепотом спросила она, сжимая руку Асала и заглядывая ему в лицо.

Он оглядел комнату:

— Все остальное в Ангкор-Вате так прекрасно, так необычно. Что особенного в этих простых голых камнях?

— Это место, где исполняются желания. Где тебя могут услышать боги. И я подумала, что они должны услышать нас, пока мы не уехали из этого города.

— И как же здесь сбываются желания? Что нужно сделать?

— Стань к стене и прижмись к ней спиной. Затем семь раз ударь себя кулаком в грудь и загадай желание.

Асал прислонился спиной к серым блокам песчаника и кожей почувствовал их прохладу. Затем он поднял глаза к высокому потолку, слегка сходившему на конус в центре комнаты. Он снова и снова бил кулаком себя в грудь, издавая звук, напоминавший отдаленный звон большого колокола. Уходя вверх, звон этот звучал гулко и раскатисто, поражая своей чистотой. Зачарованный этим необычным явлением, Асал забыл о своем желании.

— Это какое-то волшебство, — прошептал он, когда эхо наконец стихло.

— Меня приводил сюда мой отец, — отозвалась Воисанна. — Мы слушали это вместе и вместе загадывали желания.

— И как это действует?

Она пожала плечами:

— Как действует солнце? Или звезды на небе?

— А что другие кхмеры? Они тоже приходят сюда загадывать желания?

— Каждый день. Чтобы загадать желание. Чтобы помолиться. У нас считается, что это то место, откуда богам проще всего услышать нас.

— Тогда пусть они на самом деле услышат тебя, моя госпожа.

Улыбнувшись, она тоже подошла к стене и прижалась к ней, выпрямив спину и отведя назад плечи. Закрыв глаза, она семь раз ударила себя кулаком в грудь и стала слушать звон далеких колоколов. Странный звук нарастал внутри нее, поднимал ее куда-то, унося в другое время и другое место. Ее желанием был мир. Не отмщение, не кровавая бойня, а просто мир. Если чамы уйдут из Ангкора, жизнь снова станет прекрасной.

Наконец в «комнате эха» все стихло.

Асал покачал головой; он явно был поражен.

— А что, моя госпожа, если мы с тобой вдвоем загадаем одно желание? Может быть, в этом случае вероятность того, что боги услышат нас, будет больше?

— Да, думаю, да.

— Тогда давай пожелаем радости нашим ушедшим близким и чтобы жизни, в которых они возродились, были лучше этой.

Чам и кхмерка стучали себе кулаком в грудь, вслушивались в издаваемые звуки и улыбались.

— Вместе с тобой я могла бы простоять тут всю ночь, беседуя с богами, — сказала Воисанна, довольная тем, что Асал очарован этим местом не меньше, чем она сама.

— Ты думаешь, что они слушают нас? Что им есть до нас дело? — спросил он.

— Иногда. Но прямо сейчас… я не подпитываюсь их силой… зато получаю силу от тебя.

— Ты, моя госпожа, и так очень сильная и благородная.

Она сжала его руку.

— Когда ты называешь меня так, я чувствую внутри тепло. И внутренне улыбаюсь.

— Моя госпожа, моя госпожа, моя госпожа…

Рассмеявшись, она притянула его к себе.

— Можно я тебе кое-что скажу?

— Да.

— Когда я была обручена… я многого хотела для себя. Моего возлюбленного, конечно. Но также и свой дом. А еще всякие глупости вроде драгоценностей, слуг и власти.

— Многие люди жаждут таких вещей.

— Но не ты.

— Не я.

— А теперь уже и не я. — Сделав паузу, она заглянула ему в глаза, чувствуя, как участился ее пульс. — Вместо всего этого… я хочу только тебя. Я говорю это сейчас, в этой комнате, потому что надеюсь, что боги подарят мне исполнение этого желания.

— Они уже сделали это.

Она покачала головой:

— Нет, они пока только дразнят меня. Потому что ты не принадлежишь мне. Пока твоим господином остается Индраварман, ты не мой.

— Но…

— Я хочу мира, Асал. А с миром придешь и ты.

— Но для мира он не тот человек. Я уже встречал такие сердца, его сердце гонит черную кровь.

Наклонившись поближе к нему, она прижалась губами к его уху.

— Тогда мы должны убежать. Когда наступит подходящий момент, мы должны бежать.

— Он будет охотиться на нас.

— Значит, мы будем жить в страхе?

— Да.

Она представила существование в джунглях, вдали от Ангкора.

— Я бы предпочла, — прошептала она, — прожить короткую яркую жизнь, чем долгую, но серую. А с тобой жизнь была бы прекрасна. Чая тоже была бы с нами. Мы бы смеялись, касаясь друг друга. И были бы счастливы. И даже Ангкор со всем его величием не может предложить мне такого.

— Я стал бы дезертиром. Мы были бы нищими.

— Мне кажется, что… богатство никогда не даст таких радостей, какие может принести свобода.

Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее.

— Тогда мы убежим, когда придет время. Только, пожалуйста, пусть это останется между нами и богами.

Кивнув, она хотела уже уйти, но остановилась.

— Позволь мне загадать еще одно, последнее желание, — сказала она, снова прислоняясь к стене.

Она била себя в грудь, слушала далекие колокола и просила богов услышать ее и позволить ей бежать с мужчиной, которого любила все больше и больше.

Глава 2 Зов битвы

Войско чамов выступило из Ангкора вскоре после рассвета. Впереди и позади длинной колонны ехали три сотни всадников. Между ними шагали две тысячи пеших воинов, а также рабы, священники и низшие командиры. Из-за узости троп боевые слоны не использовались. Запряженные лошадьми повозки везли рис, соленую рыбу, овощи, оружие и доспехи — все, что было необходимо для нескольких дней пути и предполагаемого сражения. На других повозках, устеленных циновками и заваленных подушками, ехало множество чамских жен, наложниц и высокопоставленных чиновников.

Приближение армии в джунглях чувствовалось издалека. Стук копий о щиты и скрип деревянных колес заранее оповещали всех местных обитателей о приближении человека и хаоса. Олени и леопарды торопливо уходили с пути войска, а с деревьев поднимались стаи встревоженных птиц. Позади людей в воздухе оставался запах пота, нечистот, промасленной кожи и благовоний.

Сразу за головой колонны на мощном белом жеребце ехал Индраварман. Хотя разум подсказывал ему, что безопаснее находиться в середине войска, он всегда его возглавлял и сам водил своих людей в бой. Позади него следовали военачальники, пользовавшиеся наибольшим его доверием, все конные и в полном боевом снаряжении. Впереди шли пятнадцать воинов, которые длинными ножами вырубали подлесок, чтобы расширить проход. Такое методичное продвижение требовало больших усилий, но все же прогресс был налицо: армия неуклонно двигалась вперед, все больше углубляясь в джунгли, все дальше на север, где прятались кхмеры.

Индраварман сообщил своим военачальникам о том, что выяснили разведчики: группы кхмеров собирались на севере от Ангкора возле старинного храма. Предполагалось, что сосредотачиваются они там уже некоторое время, и была вероятность, что в этом месте теперь могли находиться основные силы противника, которыми, скорее всего, командует Джаявар. Если Джаявар действительно собрал у этого храма свою армию, Индраварман хотел здесь же безжалостно истребить ее, поэтому и привел сюда из Ангкора грозное войско.

Кхмеров, скорее всего, будут задерживать дети, а также больные и старики. Хотя армия чамов продвигалась неспешно, при необходимости она могла двигаться быстрее. Конные воины по команде в любой момент могли ринуться вперед. Большим скоплением кхмеров управлять сложно, к тому же в джунглях нет пространства для маневра, поэтому чамы были уверены, что смогут захватить их предводителей. На самом деле уже даже заключались пари на то, кто именно убьет Джаявара и получит щедрую награду, назначенную Индраварманом за его голову.

Асал участвовал в десятках таких экспедиций и привык к тому, что люди говорят о предстоящем сражении с хвастовством и бравадой. Больше всего хвастаются, как правило, молодые воины. Они же первыми будут трусливо топтаться на месте и хныкать, когда острая сталь начнет вспарывать животы, когда в панике начнут сшибаться и падать кони, молотя копытами по грязи. В настоящем бою приблизительно равных противников большинство молодых погибнет из-за своей опрометчивости, робости и неопытности. Мало кто выживет, и через много дней, недель или месяцев, перед следующим сражением большинство этих людей уже будут помалкивать в ожидании предстоящей резни и страданий.

Асал, ехавший через бамбуковые заросли вслед за Индраварманом, волновался не за себя. Время от времени он оглядывался, раздумывая, где находится Воисанна и как он мог бы защитить ее, если их атакуют. Маловероятно, что кхмеры намеренно причинят ей какой-то вред, но в бою возможно всякое. Ее может поразить случайная стрела. Или же воин, опьяненный видом крови в пылу битвы, сочтет ее своей добычей.

Асалу полагалось всегда быть готовым защитить короля. Однако, если кхмеры начнут накатываться волна за волной, смогут ли его чувства к Воисанне пересилить чувство долга? Если он бросит Индравармана одного, то по окончании битвы его, без сомнения, объявят трусом и дезертиром, и тогда пощады не жди.

Несколько дней тому назад, когда Воисанна начала упрашивать его позволить ей отправиться с войском, он был недоволен. Впервые с момента их встречи она расстраивала его. И все же он тщательно подбирал слова, понимая, что Воисанна хочет поддержать Тиду. Вместо того чтобы высказывать ей свое неудовольствие, он посоветовал девушке, что ей делать, если они подвергнутся нападению: она должна спрятаться под повозку или за щит; как она должна представиться кхмерам или чамам — в зависимости от того, кто победит. Может так получиться, что он будет не в состоянии прийти ей на помощь, так что ей придется самой позаботиться о себе.

Как бы Асалу хотелось, чтобы они не передвигались с военной колонной на марше, а снова оказались в «комнате эха». Тогда он чувствовал себя так, будто они с ней одни на всем белом свете, будто Ангкор-Ват надежно защитит их от посторонних глаз и ушей. Даже в своей комнате в королевском дворце он не чувствовал себя с ней в полной безопасности. В любой момент Индраварман мог потребовать кого-то из них к себе или же вообще навеки их разлучить. Асал понимал, что король знает об их отношениях с Воисанной, и из-за этого все время был настороже. Не добавило ему настроения и то, что, когда они покидали Ангкор, он видел, как По Рейм внимательно разглядывает Воисанну. Будь его воля, он вполне мог бы использовать ее, чтобы добраться до своего старого врага и соперника.

Стараясь, чтобы в движениях его не было ничего подозрительного или необычного, Асал наклонил щит к себе. Свободной рукой он достал из щели записку Воисанны и осторожно развернул квадратный кусочек кожи. На внутренней его стороне было написано:

В комнате эха я молилась за себя. Я благодарила за благословение богов, за то, что они дали мне тебя.

Он с нежностью провел кончиком пальца по этим словам. Затем он сложил лоскут кожи и снова спрятал его под железную окантовку своего щита. Ему до сих пор было трудно поверить в то, что она тянется к нему так же, как стремится к ней он. Они отличались друг от друга многим, как небо и земля. Она была кхмеркой, он — чамом. Она была родом из зажиточной семьи, он — из бедной. Она была прекрасна и грациозна, тогда как он мог похвалиться разве что силой и крепостью своих рук, держащих оружие.

Асал был любим своей матерью и в принципе понимал, что это за чувство. Рассчитывая найти для себя женщину, которая родила бы ему сыновей и дочерей, он никогда не думал, что будет заботиться о ней больше, чем предполагает супружеский долг. Да, он будет ее обеспечивать, защищать ее, возможно, обмениваться с ней улыбками. Однако он никогда и подумать не мог, что будет представлять ее лицо накануне битвы, будет мечтать о том, чтобы прикоснуться к этому лицу при мерцающем свете свечей.

Асала окружало слишком много врагов. Будучи в дурном расположении духа, Индраварман мог выпустить ему кишки. По Рейм, безусловно, строил планы, как ему убить его. Не менее опасными во время этого многодневного марша будут и сотни скрывающихся в джунглях кхмеров.

Единственным человеком, которому верил Асал, была Воисанна; однако, доверяя ей, позволяя ей полностью завладеть его мыслями, он подвергал свою жизнь еще большей опасности. Она была для него олицетворением любви, добра и надежды — драгоценных даров, к которым он с каждым днем тянулся все больше. Но у даров этих была своя цена, и он это понимал.

Асал не хотел подводить своих соотечественников. Он гордился своими предками, гордился наследием своего народа. Кхмеры в прошлом нанесли чамам не меньше обид, чем чамы кхмерам. Он был чамом и таковым останется до конца своих дней.

Но он был влюблен в кхмерку. И продолжал влюбляться все больше, несмотря на все опасности, сопряженные с таким союзом.

Сория и Прак сидели на краю длинной и узкой прогалины. Здесь совсем недавно упало большое фиговое дерево, образовав в густых джунглях своего рода просеку. На стволе дерева стояли пятеро кхмерских воинов, которых они встретили накануне. Мужчины эти шли из Ангкора, и Боран с Сорией решили идти дальше вместе с ними. Кхмеры оказались добрыми людьми, хотя все были в шрамах и хорошо вооружены.

Воины проснулись на рассвете и теперь, стоя на стволе упавшего дерева, отрабатывали навыки владения саблей. Боран, Сория, Вибол и Прак с восхищением наблюдали за тем, как воины по очереди, попарно вели тренировочный бой. Широко расставив ноги, чтобы удерживать равновесие, они ловко наносили удары и защищались, используя вместо стальных клинков тяжелые бамбуковые палки. Разносившийся по лесу стук дерева о дерево пугал птиц и заставил притихнуть зверей. Мужчины сражались, пока один из них не падал или не был вынужден спрыгнуть со ствола на землю.

После того как воины уже по нескольку раз поучаствовали в такой схватке, один из них спросил, не хотят ли Боран и Вибол попробовать себя в этом. Боран решительно замотал головой, но Вибол, немного поколебавшись, встал и вскарабкался на толстый ствол. Он внимательно слушал наставления воина, а затем поднял тяжелую палку. Вначале он неловко обращался с нею, и это было заметно, однако Вибол был молод и силен, так что через некоторое время он уже уверенно размахивал палкой. К немалому удивлению своих родителей, он при этом улыбался, а потом попросил отца стать его противником в тренировочном бою. Боран согласился, и отец с сыном встали друг напротив друга. Вскоре, напряженные и вспотевшие, они, подбадриваемые воинами, уже наносили удары.

В этой схватке победил Вибол, а Прак, который сидел на камне возле матери и играл на флейте, думал о том, не поддался ли ему отец. Остальные мужчины могли видеть это, но Праку оставалось только гадать. И для себя он решил, что отец свалился с бревна умышленно.

Сория, зашивавшая дырку в запасной набедренной повязке мужа, подсела к сыну поближе.

— Ты бы хотел, чтобы они и тебя позвали попробовать? — тихо спросила она, и он почувствовал запах ожерелья из цветов жасмина, которое закрывало большую часть ее груди.

Прак начал было качать головой, но сразу перестал, решив не врать.

— Я хотел бы, чтобы моя слабость не была так очевидна для всех, — ответил он.

— У нас у каждого есть свои слабости.

— Возможно. Но одни из них трудно заметить, а другие трудно упустить из виду.

— А ты присоединился бы к ним… если бы мог?

— Если бы они позвали меня.

Она вздохнула и отложила иголку, чтобы взять его за руку.

— Я не воин, Прак, но мне кажется, что ум тоже может быть могучим оружием. Твои придумки стоят сотен сабель. А люди эти… если они и видят твою слабость, то только потому, что не видят тебя настоящего. Они просто не знают, на что ты способен.

— Но ты видишь?

— Конечно вижу. И ты можешь сделать не меньше, чем кто-нибудь другой.

Он улыбнулся, поверив ее словам, хотя его все же беспокоило, найдется ли когда-нибудь такая женщина, которая захочет стать его женой, родить ему детей. Затем он подумал, что было бы приятно услышать его матери. Сория, как и все они, многое пережила в последнее время, став свидетельницей того, как разрушили их дом, как избивали ее сына, попавшего в плен.

— Когда закончится война, чего бы тебе хотелось? — спросил он, откладывая в сторону флейту и чувствуя кожей лица нежное прикосновение солнечных лучей.

— Мне?

— Да, мама, тебе.

— Я хочу… чтобы все это закончилось. Чтобы мои близкие были целы и невредимы. И больше ничего.

— А ты помечтай. Просто позволь себе помечтать.

Очередной воин со смехом свалился с бревна. Все остальные, включая Борана и Вибола, понукали побежденного подняться обратно на дерево и продолжить поединок.

— Я хочу иметь свой дом, — наконец ответила она. — Возле воды.

— Но не на берегу Великого озера?

— Лучше у ручья. У ручья, недалеко от реки. В этом случае твой отец по-прежнему сможет заниматься тем, что он делает лучше всего.

Прак подумал о том, что для его матери вода была столь же важна, как и для отца. Она была нужна, чтобы стирать, готовить еду, купаться. В прошлом его мать всегда ходила к источнику и наполняла тяжелые деревянные сосуды для воды. Понимая, что она уже не такая сильная и быстрая, какой была когда-то, Прак задумался над тем, как облегчить ей этот труд.

— Вода очень тяжелая, мама. И, таская ее в дом, ты стала совсем сутулой.

Она рассмеялась:

— Уж не собираешься ли ты изобрести для меня воду полегче?

— Нет, но что, если… если мы построим свой новый дом так, чтобы ручей проходил под ним? Я бы мог выложить дно этого ручья камнями, чтобы он не заиливался. Вода будет течь прямо под комнатой, и, когда тебе она понадобится, ты просто опустишь в ручей на веревке сосуд из тыквы, а потом поднимешь его. И тебе не пришлось бы ходить за водой. Она всегда была бы рядом с тобой, а перед сном ты слушала бы ее ласковое журчание.

Она порывисто сжала его руку:

— Я… я очень хотела бы иметь такой дом, Прак. Но смог бы ты его построить?

— Почему бы и нет? Надо только выбрать подходящее для него место, чтобы его не затопляло в половодье. У тебя всегда было бы вдоволь воды… а отец держал бы лодку неподалеку.

— Это сделало бы нас обоих счастливыми.

— Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, мама.

— Я знаю. Поэтому ты и сидишь тут со мной, поэтому и играешь на флейте, когда мог бы заняться чем-нибудь поинтереснее.

— Мне нравится играть.

— А я люблю тебя слушать.

Прак улыбнулся, но выражение его лица тут же изменилось, потому что Вибол застонал от боли.

— Эти воины говорят, что нам предстоит сражение, — сказал Прак.

Сория кивнула.

— А если предстоит сражение… может быть, нам лучше оказаться подальше от того места, где оно произойдет, — добавил он.

— Мы не можем.

— Почему?

— Потому что Вибол не сможет ужиться сам с собой или с нами, если будет думать… где-то в глубине души… что он трус.

— Но что, если он пострадает в бою? Или пострадает отец?

Она сжала руку Прака, пристально глядя ему в глаза.

— Ты не можешь сражаться, сынок. Но, как я уже много раз говорила, ты умеешь думать. Так что, пожалуйста, воспользуйся своим умом. Это дар тебе от наших богов. Ты слышал, что твой отец рассказывал про чамов, тебе известны сильные и слабые места их лагеря. Придумай побольше способов, как нам победить их. Твоя идея насчет пожара была очень хорошей. Но это только начало. Что, если главное сражение будет в Ангкоре? Что, если прямо сейчас сюда выскочит десяток чамов с саблями наголо? Ты должен найти ответы на эти вопросы, потому что я… я точно знаю, что мне это не дано. Как бы я ни старалась, я не в состоянии придумать, как победить чамов. А ты можешь это сделать. Возможно, именно поэтому боги забрали у тебя зрение. Может быть, взамен они решили дать тебе другое видение, видение, которое может спасти нас всех.

Прак кивнул; слова матери эхом отозвались в его душе. Почувствовав, что ей в первую очередь необходимы успокоение и уверенность, он пообещал составить план, как им защитить себя.

Правда, он уже много дней и ночей размышлял над этим, но, сколько бы раз он ни пытался представить себе картины их будущего, перед глазами неизменно всплывало одно и то же: его брат бросается в бой и гибнет страшной смертью.

Если Вибола убьют, вместе с ним умрет и дух их семьи, иссякнет ее жизненная сила. Родители Прака будут ходить будто на деревянных ногах, а сознание их станет неживым.

Что бы ни пришлось для этого предпринять, какие бы жертвы от него ни потребовались, Прак должен сделать так, чтобы в будущем этого ни в коем случае не произошло.

Сидя у реки, протекавшей через центр лагеря, Аджадеви следила за Нуон, женщиной, ставшей после простой брачной церемонии женой Джаявара и которая, как верила Аджадеви, сейчас носила в себе его ребенка. Эта река и Нуон во многом были похожи. И та и другая были красивыми, живыми и трепетными. Нуон, которой было всего девятнадцать, напоминала Аджадеви ее саму в юности, вызывая у нее редко испытываемую ею ностальгию. Аджадеви вспомнила, как она влюбилась в Джаявара, как обострялись все ее чувства, когда он сидел рядом с нею, вспоминала их грандиозные мечты.

К счастью, она и сейчас воспринимала жизнь как непрерывную цепочку чудес. Например, любое дерево было для нее совокупностью тысяч деревьев, которые до него стояли на этом месте, — ни больше и ни меньше. Ребенок был чашей, в которой содержались воспоминания, надежды и восторги как настоящей, так и всех прошлых его жизней.

Чудеса, с которыми Аджадеви сталкивалась каждый день, поддерживали ее, придавали ей сил в тяжелые моменты, ободряли ее, когда она думала о своем бесплодии. Нуон была для нее еще одним таким напоминанием. Без колебаний, не тратя времени на то, чтобы задуматься, помолиться или потосковать, Нуон сделала то, что не смогла сделать Аджадеви, — обеспечила возможность появления наследника престола.

Думая про Нуон и про тот подарок, который она однажды преподнесет Джаявару, Аджадеви напоминала себе о Восьмеричном пути к спасению, указанном благородным Буддой, о том, как, освобождаясь от привязанностей и желаний, ее душа в конце концов может достичь нирваны. А достижение нирваны было ее высшей целью, и она знала, что для этого должна отбросить в сторону зависть и чувство жалости к себе. И все же порой она не могла совладать с собой, и это огорчало ее по многим причинам, лишь одной из которых была ее неудача в следовании по пути Будды.

Большую часть этого дня Аджадеви и Нуон оставались у реки, беседуя о будущих обязанностях Нуон. Молодая женщина понимала, насколько особенное ее положение, и у нее хватало ума внимательно прислушиваться к советам Аджадеви. Сидя на стволе поваленного дерева в нескольких шагах от воды, они не обращали внимания на то, что происходило вокруг, сосредоточившись только друг на друге. Они не видели женщин, набирающих в реке воду. Вырезанное в камне древнее изображение бога Вишну было больше похоже на игру теней, чем на результат труда камнерезов. Звон сабель тренировавшихся неподалеку воинов отвлекал их не больше, чем шелест листвы, трубные крики слонов, детский смех или стрекот цикад. Хотя здесь на относительно небольшом участке джунглей разместились тысячи кхмеров, Аджадеви и Нуон казалось, что, кроме них, тут никого нет.

— Но вы уверены в этом, моя госпожа? — спросила Нуон, прикладывая ладони к животу так, будто он уже округлился и нуждался в поддержке. — Может быть, тут нет еще ребенка. Может быть, меня тошнит из-за чего-то другого.

Аджадеви, оценивая состояние Нуон, почти не сомневалась, что она беременна.

— Это хорошо, что у тебя ощущение, будто тебе всего лишь нездоровится, — сказала она. — Значит, ребенок сильный.

На лице Нуон мелькнула полуулыбка.

— А что… если это будет девочка?

— Если родишь дочь, ты должна будешь сделать две вещи.

— Что же?

— Любить ее больше, чем любишь саму себя. И забеременеть еще раз. Потому что, хотя дочь принесет тебе море радости и ты будешь счастлива, нашей империи нужен сын. Без мальчика, без наследника короля мы обречены.

Нуон кивнула; ее приятное округлое лицо было покрыто мелкими капельками пота.

— Но если это будет мальчик, моя госпожа, я не знаю, как воспитывать его.

— Поэтому-то я здесь. Чтобы помочь тебе.

— Но я так неопытна!

— Ты будешь такой, какой сама захочешь быть. Почему ты так беспокоишься по поводу своего возраста, если уже прожила столько жизней? Как буддистка, я убеждена, что у тебя хорошая карма, раз ты попала сюда и раз твое лоно благословлено богами. Несомненно, в прошлых своих жизнях ты совершала прекрасные и удивительные поступки. Ты уже была матерью, была сыном, была вожаком. Так почему бы тебе не положиться на опыт этих жизней и сейчас сделать то, что ты должна сделать?

Где-то вдали заржала лошадь. Нуон быстро взглянула в ту сторону.

— Но я… я не чувствую в себе эти свои жизни.

— А сознание свое чувствуешь?

— Я ничего не знаю о тех жизнях. И ничего не знаю о своем сознании.

— Тебе снится что-то такое, чего с тобой в этой жизни никогда не было?

— Да.

— А как ты думаешь, откуда приходят эти сны, если не из твоих прошлых воплощений?

Нуон замотала головой, и руки ее сжались в кулаки.

— Но как, моя госпожа, могут мои сны помочь мне воспитать будущего короля?

Аджадеви встала.

— Давай пройдемся.

Женщины пошли вверх по течению, к камням с большими резными фигурами. Аджадеви, указывая на изображения индуистских богов, объясняла их божественные атрибуты и символические элементы.

— В отличие от тебя, я не индуистка, — сказала Аджадеви. — Тем не менее и индуисты, и буддисты верят в перевоплощение души. Когда мы смотрим на эти изображения, они вдохновляют нас обеих. У нас с тобой… один муж на двоих. В каком-то смысле мы с тобой похожи на сестер.

— Я бы хотела быть вашей сестрой.

— И как твоя сестра я буду помогать тебе. Поэтому не тревожься понапрасну. Мы воспитаем твоего сына вдвоем. Он вырастет прекрасным человеком и станет замечательным правителем страны.

Они продолжали идти дальше по берегу, с одной стороны у них была река и густые джунгли — с другой. Им то и дело встречались кхмеры всех возрастов. Женщины ремонтировали походные жилища, пряли, готовили еду, обдирали шкуру с дичи. Мужчины разговаривали и тренировались, упражняясь в боевом искусстве. Дети в основном были предоставлены сами себе.

Время от времени Аджадеви бросала взгляд на золотой браслет, украшавший запястье Нуон. Он был тонкой работы, с узором из чередующихся драгоценных камней — небольших изумрудов и сапфиров. Его мог подарить ей только Джаявар, и Аджадеви стала вспоминать, когда он дарил такие подарки ей. Ей уже ни к чему были такие вещи, а думала она о том, как именно он преподнес этот браслет Нуон. Он мог предложить ей его из чувства долга либо в знак привязанности, а может быть, поводом стало и то и другое. Золотое украшение отлично смотрелось на гладкой коричневой коже женщины и очень шло ей. Он со вкусом подобрал его, и это свидетельствовало о том, что Джаявар думал о Нуон больше, чем говорил об этом.

Молодая женщина подняла голову, и Аджадеви отвела глаза от ее браслета. Они продолжали идти дальше и вскоре наткнулись на группу лучников, тренировавшихся в стрельбе по удаленным мишеням. Хотя большинство стрел попадало в цель, одного из стрелков командир строго отчитывал за промах. Мужчина стоял перед ним, опустив голову от стыда.

— Можно я вам кое-что скажу? — спросила Нуон, когда они повернули за излучину реки и остались одни.

Аджадеви остановилась:

— Конечно.

— Король Джаявар… когда он приходит ко мне, — прошептала она, — он всегда очень добр.

— Он добрый человек.

— Я хотела сказать, что он добр ко мне… но он не со мной. Я думаю… думаю, в этот момент он с вами.

Аджадеви посмотрела по сторонам, а затем снова остановила свой взгляд на лице Нуон.

— Что ты имеешь в виду?

— Я никогда не любила, моя госпожа. И я не знаю, что это такое — любить. Но когда я произношу ваше имя, что-то меняется в его глазах. Они начинают светиться. А его голос… он оживает. В такие моменты он рядом со мной, но его душа, как мне кажется, улетает к вам.

— Он очень хорошо к тебе относится, Нуон. Я знаю это наверняка.

— Да. Но любит он вас, моя госпожа. Возможно, вы правы, я должна прислушиваться к голосам из моих прошлых жизней. Возможно, они действительно что-то подсказывают мне. И это они говорят мне, что он любит вас очень сильно и что со мной он находится только потому, что должен это делать. И я очень рада за вас. Знать, что тебя так любят… это, должно быть, уносит вас в какие-то прекрасные места.

Аджадеви кивнула, безуспешно стараясь сдержать счастливую улыбку.

— От этого… я чувствую невероятную легкость в ногах. Как будто я не женщина, а дух, воспаряющий к небесам.

— Вы думаете, что и я буду испытывать такие же ощущения, когда рожу ребенка?

— Я уверена в этом.

— Но я тревожусь из-за чамов. Дитя короля Джаявара будет представлять угрозу для них. А они привыкли устранять все опасности.

— Они и сейчас попытаются это сделать, Нуон, но у них ничего не выйдет. Король Джаявар жив, разве не так? Он находится в этих лесах, чтобы собрать армию и отвоевать нашу землю. Он должен был умереть, и тем не менее вы с ним сотворили чудо. И это чудо не погибнет. Я говорю это не потому, что уверена в нашей победе, а потому, что любовь научила меня одной вещи.

— Какой?

— Ни ты, ни я не должны бояться находиться на виду, быть в центре внимания. Мы заслуживаем это. А когда мы на виду, с нами происходят разные чудеса. Это может случиться после боли, после страданий, после горя. Но это обязательно произойдет. Жизнь, такая прекрасная, изобилующая чудесами, она нескончаема, и никакие чамы, что бы они ни делали, не могут изменить такого порядка вещей.

В джунглях день сменялся ночью с поразительной быстротой. Высокие деревья стремительно отсекали свет, и в лесу сразу становилось холоднее. С заходом солнца появлялись несметные полчища летучих мышей, носившихся на открытых местах, гоняясь за насекомыми. Под стрекот цикад и кваканье лягушек чамская армия готовилась к ночевке. Вырубались небольшие деревья и подлесок, чтобы освободить место для лошадей. По всему периметру лагеря расставлялись часовые. Готовилась и раздавалась еда.

Чамы были уверены в своей неуязвимости, и их командиры не считали нужным скрываться. Ярко пылали костры. Мужчины пили рисовое вино из сосудов, сделанных из тыкв, музыканты били в барабаны, а женщины искали своих любовников или покровителей. Хотя с первого взгляда могло показаться, что в лагере чамов царит ленивый беспорядок, это было очень далеко от истины. Из двадцати шести сотен воинов двадцать сотен расположились не у огня, а спрятались в низком подлеске, страдая от укусов москитов и завидуя своим собратьям. Все люди Индравармана были в кожаных стеганых доспехах с короткими рукавами и держали оружие под рукой. На них также были головные уборы в форме перевернутого цветка лотоса. Все были четко проинструктированы и готовы к бою. Если бы войско чамов было атаковано, все командиры и их подчиненные вступили бы в схватку с противником за считаные мгновения.

В центре лагеря была установлена конструкция из бамбука и шелка, напоминающая большую палатку; внутри на китайском ковре сидели Индраварман, По Рейм и Асал, перед ними лежала искусно нарисованная карта. Индраварман и Асал положили рядом свои сабли. У По Рейма, казалось, не было с собой оружия, но Асал не сомневался, что в складках набедренной повязки этого убийцы скрывался один из его смертельных инструментов.

Асал знал, что для Индравармана не было большего счастья, чем преследовать врага, и сегодняшний вечер был лишь подтверждением этого. Этот крупный человек уже поглотил немалое количество еды и вина. Его и без того зычный голос звучал еще более громогласно. Движения его стали чрезвычайно энергичными, он возбужденно тыкал пальцем в разные места на карте, хлопал Асала по спине. Уверенность его была заразительна, и Асал чувствовал, как в нем растет убежденность в скорой поимке Джаявара. И тогда война будет закончена.

Но что будет потом, после окончания войны? Это оставалось для него загадкой. Что станет с Воисанной? Когда король кхмеров будет мертв, ее жизнь коренным образом изменится. Будет ли она так же относиться к нему, когда его народ практически все отберет у ее народа? Эти вопросы не давали ему покоя, и хотя ему очень хотелось сейчас же пойти и разыскать ее в темноте, он заставлял себя внимательно слушать Индравармана и По Рейма, обсуждавших последнюю полученную ассасином информацию.

— Зачем им собираться в этой Цитадели женщин? — спросил Индраварман. — Карта показывает, что местность эта ровная, поэтому там трудно защищаться. А если сам храм небольшой, то укреплять его не имеет смысла.

По Рейм наклонился вперед, и висевший у него на шее громадный тигриный коготь, свесившись, закачался над картой.

— Тот пленный… он этого не знал.

— Не знал или не захотел тебе сказать?

— Он рассказал мне все, король королей, — с холодной улыбкой ответил По Рейм. — Раскаленный докрасна клинок делает разговорчивым даже самого сильного воина. Не правда ли, Асал?

Асал напрягся:

— Я этого не знаю. И не хочу знать.

— Но ты ведь слышал его крики. Ты думаешь, что этот жалкий поедатель навоза мог что-то скрыть от меня?

Гоня от себя страшное воспоминание, Асал покачал головой:

— Я думаю, что, испытывая такую боль, человек скажет тебе все, что, как ему кажется, ты хочешь от него услышать. Так что я не считаю такими уж действенными твои методы убеждения. И он не был поедателем навоза. Он сопротивлялся и держался до самого конца.

— Ты рассуждаешь, как кхмеры, создатели прекрасных храмов, но не сильной армии. Похоже, ты проводишь слишком много времени с этой худой женщиной.

Глаза Асала угрожающе прищурились. Он поднял руку и ткнул указательным пальцем в сторону По Рейма.

— Оставь ее в покое, ассасин. Если тебе дорога твоя жизнь, держись от нее подальше. Как можно дальше.

— Я держусь и буду держаться там, где хочу. И когда хочу. Тебе бы следовало уже знать об этом, любитель кхмерок.

— Тогда возьми в руку саблю и приходи ко мне. Приходи сегодня, и увидим, что из этого получится.

— Довольно! — рявкнул Индраварман и шлепнул Асала по щеке тыльной стороной кисти. — Если кто-то из вас поддастся голосу ненависти, я живьем сдеру с него шкуру! Это понятно?

Асал, лицо которого после удара горело, с громадным трудом подавил в себе переполнявшее его желание нанести ответный удар.

— Да, о великий король.

По Рейм кивнул, вынимая руку из складок своей набедренной повязки.

— Нашим общим врагом, — продолжал Индраварман, — является Джаявар. Ты говоришь, По Рейм, что он находится возле этого храма. И я тебе поверю. Но только когда кто-нибудь подтвердит, что твой пленник говорил правду.

— То были его последние слова, король королей. А последние слова человека всегда правдивы. Даже если это кхмер.

Индраварман задумался над этим заявлением По Рейма, потирая кусочек железа под кожей у себя на животе.

— Тогда мы найдем Джаявара там. И найдешь его ты, Асал. Ты разыщешь его во время битвы и возьмешь в плен.

— В плен? — переспросил Асал, внезапно позабыв о требующей выхода ненависти.

— Я хотел получить его голову, но то было раньше, а теперь я хочу взять его живым. Я хочу привести его обратно в Ангкор в цепях. Там мы устроим ему публично кровавую казнь. Когда кхмеры увидят своего спасителя мертвым, их сопротивление будет сломлено. И еще возьми в плен его женщину, Асал. Я слышал, что между ними крепкая любовь. Поэтому они должны умереть на руках друг у друга.

Асал знал, что Джаявара будут защищать его самые сильные воины. Приказ захватить в плен кхмерского короля, скорее всего, был равносилен смертному приговору.

— Это честь для меня и моих людей, — сказал он, слегка поклонившись. — Когда придет время, я сойдусь с ним лицом к лицу.

— Покажи мне, Асал, чего ты стоишь на самом деле. Докажи, что я верил в тебя не напрасно, что мне не придется забирать у тебя твое звание, твою власть и твою женщину.

Асал старался не выдавать своих чувств.

— Я докажу, о великий король, — ответил он, раздумывая над тем, почему Индраварман считает необходимым постоянно проверять его. Ведь он преданно служил ему все это время и уже устал от такого недоверия. А еще он все больше тревожился о Воисанне. И По Рейм, и Индраварман могли использовать ее, чтобы манипулировать им, чтобы нанести ему удар. Безусловно, она была в опасности.

Будучи не в состоянии в данный момент найти какое-то решение, Асал понимал, что должен попытаться угодить Индраварману, и он ниже склонился к карте.

— Вы видите эти долины, мой король, к северу от храма? — спросил он.

— Расскажи мне о них что-то, чего я не знаю.

— Будь я Джаяваром, я бы на его месте спрятался в одной из этих долин. Я бы использовал храм как промежуточный пункт, а не как базу. Я бы собирал своих воинов у этого храма, а затем переправлял бы их уже на свою настоящую базу.

Индраварман хмыкнул:

— В какую долину? В какую из долин повел бы их ты?

Асал еще больше наклонился вперед, изучая карту.

— Вот в эту, — сказал он, указывая на долину, раскинувшуюся по обе стороны реки. — Армии нужна свежая вода, о великий король. Ей нужна пища. А где найти и то и другое, если не у реки? Кхмеры вполне могут прятаться в долине вроде этой. Они могут спокойно собирать там свою армию. Наши разведчики не видят сквозь скалы. Пять тысяч кхмеров могли бы прятаться в этой долине, а мы бы об этом даже не догадывались.

Недалеко от шелкового шатра заржала лошадь. Индраварман не обратил внимания на это, продолжая изучать долину на карте.

— Если Джаявар там и ты возьмешь его в плен, я назову эту долину твоим именем, — сказал он.

— Да, о великий король.

— Тебе нравится эта мысль? Насчет того, чтобы обессмертить свое имя?

— Я знал людей, которые считали себя бессмертными, — Асал выразительно взглянул на По Рейма, — а после битвы видел их мертвыми. Я и сам убивал уже таких людей.

— А где же твое тщеславие? — насмешливо произнес Индраварман. — Самые дерзкие вожаки всегда очень тщеславны.

— Тщеславие, мой король, — это тот щит, который пусть лучше несут другие. Я же только хочу служить вам.

— Тогда поймай мне этого фальшивого короля. Ты сослужишь мне наилучшую службу, если приведешь его ко мне в цепях.

Кивнув, Асал встал и вышел из шатра. В воздухе висел тяжелый запах конского навоза и готовящейся на огне пищи. Асал переводил взгляд от костра к костру, раздумывая, где сейчас может быть Воисанна. Душа его устала от угроз, от ненависти, от войны. Ему хотелось к ней, хотелось обнять ее. Он столько времени был одинок, пребывал в состоянии неопределенности, не рассчитывая на чью-либо поддержку, и при этом каким-то образом всегда оставался сильным.

Но в эту ночь сильным он себя не чувствовал. Он чувствовал себя невероятно одиноким. И все же он не мог рисковать, пойдя к ней, потому что этим он мог привлечь к ней ненужное внимание. Внимание и взгляды убийц.

Скользнув в темноту, Асал направился к краю лагеря и присел там на ствол умирающего дерева. «Разве я могу остаться с ней? — думал он. — Разве я могу быть с ней, когда меня загнали в ловушку? Когда я не тот, кем хочу быть, а тот, кем должен быть для них?»

Ему захотелось увидеть звезды, и он поднял голову. Небо было заслонено кронами деревьев, и он почувствовал себя так, будто был заперт в комнате без окон. Душа жаждала ощутить присутствие богов или хотя бы присутствие Воисанны. Но их свет не прорывался в его мир. И сейчас он испытывал только страх и осознавал неминуемость судьбы.

В какой-то момент Воисанне обязательно понадобится его защита. Но где окажется он, когда этот момент наступит? А если король захочет, чтобы ее убили, как можно будет противостоять этому?

Асал размышлял, как ему изменить своему народу и при этом не погибнуть позорной смертью.

Глава 3 Полет через джунгли

Через два дня после учебного боя на поваленном дереве Боран вел свою семью через, казалось, бесконечные заросли бамбука. Идя следом за кхмерскими воинами, они двигались так же, как они, — осторожно и скрытно. То, как шли воины, часто озадачивало и тревожило его. Порой они громко смеялись и вели себя беспечно, а в другое время буквально плыли среди деревьев, создавая не больше шума, чем катящийся по камням ручей. Борану никак не удавалось угадать, как эти люди в следующий раз отреагируют на шум крыльев птицы вдалеке, запах дыма или же свежесломанную ветку. В лесу он чувствовал себя не в своей тарелке, его тянуло к открытой воде. Здесь, на севере, джунгли были очень густыми и зловещими, и в них было слишком много чамов, которых они выслеживали и в то же время бежали от них.

Боран знал, что Сория и Прак пребывают в замешательстве. Они сами сказали ему об этом, хотя продолжали идти, ни на что не жалуясь. А вот Вибол в этом походе наконец-то ожил. Он все больше и больше общался с воинами, приглядывался к их движениям, учился правильно истолковывать трубный крик слона или погашенный походный костер. Боран растил Вибола как будущего рыбака, но, вытаскивая из воды сомов или угрей, тот делал это без воодушевления. Боран только сейчас понял, что в его сыне разгорается настоящая страсть, когда он занимается тем же, что и эти воины, — обсуждает возможность отбить у врага Ангкор, учится биться на саблях и двигаться по джунглям так, будто является их частью.

Боран был рад, что его сын жаждет торжества справедливости. Но одновременно он боялся потерять его и мечтал о том, чтобы их жизнь вернулась в прежнее русло, стала такой, какой была до прихода чамов. Если же сойдутся два войска, Вибол будет сражаться, а рядом с ним и Боран, потому что он ни за что не отпустит своего ребенка биться одного.

Сражение это могло забрать у Борана многое. Его могли убить, и тогда он больше никогда не увидит своих близких. Он мог стать свидетелем гибели сына. Эти мысли заставляли его опускать руки — так под дождем обвисают листья. Он чувствовал себя потерпевшим поражение, хотя никакого сражения еще не было. Несколько раз он порывался сказать Виболу, что хочет повернуть назад, но так и не произнес этих слов. Если бы он все-таки решил вернуться, это означало бы не только то, что он бросил свой народ, но также — и это было для него гораздо важнее — что он бросил своего сына. Поэтому Боран, ведя свою семью вперед, старался делать вид, что все в порядке и настроение у него приподнятое.

Подумав о Сории и о том, что его дни с ней, возможно, сочтены, он обернулся и посмотрел на нее. Она улыбнулась ему, а он остановился, чтобы шепнуть ей на ухо, что любит ее. Такое проявление чувств с его стороны случалось нечасто, и она вопросительно посмотрела на него, пропуская вперед сыновей.

— Неужели я не могу собственной жене сказать, что она мне нравится? — тихим голосом спросил Боран.

Сория пошла дальше.

— Но почему именно теперь?

— Потому что я уже очень давно не говорил тебе этого. Слишком давно.

Она кивнула, обходя стоявший на тропе муравейник высотой ей до пояса. Наклонившись к мужу, она шепнула ему:

— Думаешь, мы совершаем ошибку?

— Я… я не знаю.

— Если будем идти дальше… можем потерять сына. А если развернемся и пойдем назад, он все равно будет идти вперед, но уже без нас.

— А чего ты боишься больше?

Тяжело вздохнув, она покачала головой:

— Я не могу отпустить его одного.

— Я тоже.

— Но как ты сможешь защитить его, когда появятся чамы?

— Эти люди… они учат и тренируют его.

— Им на него плевать. Они используют его. А мальчик не может сражаться со взрослыми мужчинами.

— Я знаю. Поэтому я буду рядом с ним.

— Но, Боран, ты ведь всего лишь простой рыбак. Прости, что говорю так, но, увидев тебя с саблей в руке, я поняла, что эти люди просто дурачатся с тобой.

Боран взглянул в сторону воинов, понимая, что она права, и злясь из-за своего неумения.

— Так чего ты тогда хочешь от меня? Ты говоришь так, будто у меня есть множество вариантов, а я выбираю неверный путь. Куда же мне идти, Сория? Он хочет сражаться и учится тому, как это делается. Возможно, это спасет его. Возможно, это спасет и меня тоже. День за днем я задаю себе те же самые вопросы, которые только что упомянула ты. Здесь не река, и я сейчас не расставляю сети. Поэтому я и не знаю, что делать.

— Прости. Видишь ли…

Внезапно шедший впереди воин подал сигнал тревоги. Боран замер на месте. Воины вдруг ринулись в обратном направлении. Они неслись, словно ветер. Вибол, держа Прака за руку, бежал впереди своих сотоварищей. Боран развернул Сорию, и она побежала вслед за воинами; сам он бежал за ней, чувствуя, что сердце его готово выпрыгнуть из груди.

Прак споткнулся о корень дерева и упал на колени; Сория вскрикнула и бросилась к нему. Вибол помог брату подняться, а Боран забрал у него чамскую секиру. Он стоял, повернувшись лицом на север, и ждал, кто появится на тропе. Но тут Сория потянула его за руку, и они снова побежали, пригибаясь, уклоняясь от веток и изо всех сил стараясь не упасть.

К немалому удивлению Борана, воины привели их к большому баньяну и велели взбираться на дерево. Боран хотел возразить, но потом кивнул и стал помогать своим близким подняться туда через хитросплетение толстых ветвей. Они лезли вверх, пока земля не осталась далеко внизу и частично не открылся вид на окружающую местность.

— Почему мы не стали бежать дальше? — пытаясь отдышаться, шепотом спросил Боран.

Командир воинов, мужчина с большим шрамом через все лицо и сломанным носом, наклонился к Борану:

— Потому что я хочу увидеть.

— Увидеть, как мы умрем?

— Увидеть, кто идет. И теперь я вижу, что это не чамы, рыбак, это сиамцы. Так что просто подождем, пока они уйдут.

Боран только покачал головой: ему было непонятно, почему сиамцы не могут убить их всех так же, как это сделали бы чамы. Он хотел спросить об этом, но суровый взгляд воина заставил его запнуться на полуслове. В полной беспомощности он поочередно смотрел на Сорию, Прака и Вибола, кивал им, стараясь как-то подбодрить, хотя на самом деле чувствовал себя угрем, попавшим в его собственную сеть.

Вдалеке с криком вспорхнули несколько черных птиц. Боран затаил дыхание, правой рукой сжимая древко боевой секиры. Ему показалось, что между деревьями он заметил блеск стали. Заржала лошадь. До него донесся какой-то незнакомый запах. Глядя вниз сквозь ветки и листву, он пытался разобраться, что там происходит.

В просветах между деревьями появился отряд военных. Хотя находились они на расстоянии полета стрелы, Боран сразу понял, почему кхмерский воин узнал в них сиамцев. На быстро передвигавшихся солдатах были набедренные повязки и туники из ткани ярких окрасок, с изысканным тонким рисунком. На головах мужчин были головные уборы пирамидальной формы, украшенные бисером, ракушками и перьями. В отличие от кхмеров и чамов, у них были не небольшие круглые щиты, а прямоугольные, закрывающие их от шеи до колен. Почти все они были вооружены копьями с металлическими наконечниками; посередине копий и на концах были прикреплены белые перья. Вообще же это скопление сиамских воинов являло собой своего рода рисунок с такими красками и узорами, каких Боран никогда не видел. Хотя храмы Ангкора были великолепны и ни с чем не сравнимы, большинство кхмеров носили простую одежду, и на них редко можно было увидеть кольца и другие украшения. Сиамцы же, похоже, наоборот, старались украсить себя как можно более пышно.

Боран наблюдал за тем, как внизу проходит войско. Сначала он пытался считать воинов, но очень быстро сбился со счета. Под ним, похоже, шли сотни и сотни сиамцев. Слышны были стук щита о щит и топот бесчисленных ног. Некоторые сиамцы посматривали на верхушку большого баньяна, где укрылись кхмеры, но никто из них не удосужился подойти поближе. Воины явно торопились, они двигались быстрее, чем Боран мог себе представить. Ему казалось, что копья и тяжелые щиты нисколько не замедляют их шаг.

Когда войско наконец прошло и скрылось из виду, Боран повернулся к воину со шрамом.

— Что они здесь делают? — спросил он.

Мужчина улыбнулся.

— Ходят разные слухи, — сказал он. — Слухи о том, что король Джаявар послал за сиамскими наемниками и попросил их прийти к Цитадели женщин, куда направляемся и мы. Если слухи эти правдивы, это может означать, что боги вновь благосклонны к нам. И мы можем теперь надеяться, что справимся с врагом.

Боран заметил, что Сория при этих словах воина согласно закивала, как будто тоже верила в то, что этот знак — встреченное сиамское войско — предвещает им хорошее будущее.

Однако Боран не был в этом уверен. Такое количество людей и оружия могло привести только к большому числу смертей. И как он сможет защитить свою семью от столь разрушительной силы, оставалось для него загадкой.

Когда кхмерский воин велел всем слазить с дерева, Боран испытывал большое искушение попросить своих близких остаться там. Но потом он поймал себя на том, что вместе со всеми спускается с ветки на ветку навстречу своей судьбе, которой он так боялся.

Асал подгонял своего коня, продвигаясь в голову колонны. Двое разведчиков, которых он послал вперед, к этому времени должны были вернуться. Он уже имел дело с этими людьми раньше, и они никогда его не подводили. Теперь они задерживались и он нервничал.

Джунгли здесь стояли плотной стеной — Асал с таким никогда не сталкивался. Тут преобладали заросли бамбука, хотя над ними возвышались громадные баньяны, а также тиковые и фиговые деревья. Несмотря на сухой сезон, практически каждый камень, ствол дерева или упавшая ветка были покрыты мхом. Косые лучи солнца с трудом пробивались сквозь густую листву, бросая на землю редкие светлые пятна.

Хотя люди вокруг него двигались без остановок и не испытывая сомнений, беспокойство Асала нарастало с каждой минутой. Что-то здесь было не так. Его конь артачился, обитатели джунглей как-то подозрительно притихли. В пятидесяти шагах впереди колонны пятнадцать чамов прорубали саблями дорогу в густом подлеске. Вздрагивая, мерно падали под их ударами стебли бамбука. Папоротник просто вырывали.

Асал доложил Индраварману о пропавших разведчиках, однако король не разделял его опасений. Судя по всему, основные силы кхмеров находились севернее, в районе старого храма. И все же Асал чувствовал себя так, будто идет в ловушку.

Натянув поводья, он придержал коня и крикнул воинам, чтобы они готовились к бою. Они растерянно смотрели на него, но он повторил свой приказ и выхватил саблю из ножен. Теперь он вглядывался вперед, пытаясь понять, что подсказывают ему его инстинкты.

Он начал уже разворачивать коня, чтобы посоветоваться с Индраварманом, но тут джунгли взорвались боевыми кличами. Листва раздалась в стороны, и на тропу стали выскакивать кричащие воины с копьями и большими щитами, в набедренных повязках и туниках ярких цветов. У чамов было всего несколько мгновений на то, чтобы выхватить оружие и собраться с духом. Асал, конечно же, не был готов к тому, что нападут на них не кхмеры, а сиамцы.

Кто бы ни командовал нападавшими, место для засады он выбрал удачно. На узкой тропе чамские лошади запаниковали, некоторые из них понеслись в подлесок, сбросив своих седоков. Даже понимая, что враг превосходит их численностью и они почти обречены, Асал кричал чамским воинам, чтобы они держали строй.

А затем сиамцы нанесли им удар.

Находившаяся в нескольких сотнях шагов, ближе к хвосту колонны, Воисанна, услышав крики и свист стрел, сразу вспомнила слова Асала. Крикнув Тиде, чтобы та следовала ее примеру, она вывалилась из повозки и забралась под нее. Вокруг уже раздавался звон клинков, слышались крики на кхмерском, чамском и сиамском языках. Заслышав голоса своих соотечественников, Воисанна хотела выползти из своего укрытия, чтобы попросить у них помощи. Но только она высунулась, как люди вокруг начали падать, корчась в смертельных муках и зовя на подмогу, которая не приходила. Рядом с ней пронзительно кричала Тида, закрыв уши руками, с обезумевшими от страха глазами. Шум боя нарастал. Воисанна перебралась к центру повозки, откуда ей были видны лишь ноги сражающихся мужчин.

Возле них, стеная от боли, упал воин в красной тунике с копьем в животе. Глядя на его мучения, Воисанна подумала об Асале. Она стала звать его, но голос ее безнадежно тонул в шуме битвы.

Повозка содрогнулась. Запряженная в нее лошадь рухнула на землю, стуча копытами по деревянному колесу. Запахло дымом, и вскоре Воисанна почувствовала жар пламени. Она крикнула Тиде, что им необходимо уходить. Но бедная женщина лишь упала ничком и закрыла глаза. Воисанна попыталась вытащить ее из-под повозки, однако Тида даже не пошевелилась. Воисанна сжала руку подруги, но потом бросила ее, внезапно в отчаянии решив бежать отсюда самой.

Вокруг повозки вовсю шел бой. Она видела чамов, сражавшихся с сиамцами и немногочисленными кхмерами. Прямо перед ней стояли два воина Индравармана, а когда они упали, какой-то сиамец тут же бросился к ним, чтобы обобрать их, заполучить трофеи.

Воисанна бежала, панически боясь забрызганных кровью воинов; ей казалось, что все они смотрят на нее и только на нее. Она соскочила с тропы и ринулась напролом через подлесок. Упавшие деревья и колючий кустарник замедляли ее продвижение, но она не обращала внимания на эти препятствия, как и на царапины и раны на своих ногах. Она обежала два громадных муравейника, упала, а затем нырнула в заросли бамбука. В десятке шагов позади нее какой-то человек что-то крикнул на непонятном языке; ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это сиамец. Догадавшись, что он считает ее своей добычей, она побежала так, как не бегала никогда в жизни.

Однако он бежал быстрее, и вскоре конец древка его копья ударил ее в поясницу. Вскрикнув, она упала в заросли папоротника, пытаясь сопротивляться еще до того, как он оказался на ней.

Когда боевой строй чамов сначала прогнулся, а затем рассыпался, Асал побежал вместе со всеми остальными. Только он не нырнул сразу в джунгли, а ринулся к тому месту, где, по его мнению, должна была находиться Воисанна. Зная, что сиамцы могут сделать с ней, он бился, как демон, рубя своих врагов направо и налево и мало заботясь о собственном благополучии. Он вскоре оказался там, где бились выжившие охранники Индравармана, отразил удар сабли щитом и заколол атаковавшего его сиамского воина, после чего вытащил Тиду из-под горящей повозки.

— Где она? — прокричал он ей, и все равно голос его тонул в воплях дерущихся и умирающих.

Тида ничего не ответила, только глазами указала в сторону бамбуковых зарослей. Асал бросил ее и побежал, увернувшись от брошенного в него копья. Неподалеку раздался женский крик. Асал перепрыгнул через пытающуюся встать лошадь и, прокладывая себе путь щитом, с занесенной над головой саблей, рванул через группу молодых воинов в ту сторону, откуда слышался крик.

Когда Асал подбежал к зарослям папоротника, сиамец пытался стащить с Воисанны юбку. Он поднял голову и зарычал, получив сильный удар ногой по ребрам. Скатившись с Воисанны, сиамец потянулся за своим отброшенным копьем, а затем, не веря глазам, уставился на свою руку, которую Асал отрубил ударом сабли. Сиамец пронзительно закричал. Пока он оторопело смотрел на хлещущий кровью обрубок, Асал вновь занес перепачканный кровью и грязью клинок и нанес врагу смертельный удар по шее.

Услышав крики других сиамцев, Асал бросил щит. Воисанна пыталась встать, ее всю трясло.

— Бежать можешь? — быстро спросил он.

Она молча обняла его, и на мгновение ему захотелось так и застыть, нежно обнимая и успокаивая ее. Но за спиной раздавались торжествующие крики сиамцев, поэтому он отпрянул от нее, саблей проделал в ее юбке широкие разрезы спереди и сзади и, схватив ее за руку, потащил за собой в дебри девственного леса. Сначала она спотыкалась и плакала, но по мере того, как они, не разбирая дороги, бежали все дальше, он чувствовал, как к ней возвращаются силы. Она уже не волочилась за ним, а, позволяя ему вести себя, не замедляла их продвижение. Сердце его наполнилось гордостью за нее, и он увеличил скорость, зная, что Воисанна выдержит такой темп.

В это время на поле битвы арьергард армии чамов перегруппировался и отогнал сиамцев от горящих повозок и от убитых. Индраварман, окруженный личной охраной, сражался, как дикий зверь. Благодаря громадной силе короля его сабля летала молниеносно, повсюду сея смерть. Опытные сиамские воины выглядели перед ним беспомощными, как дети. Приведенный в ярость этой засадой, он рубил их одного за другим, оттесняя в джунгли. Хотя чамские военачальники из соображений его безопасности пытались приостановить это контрнаступление, Индраварман, перемазанный в крови врагов, продолжал вести своих людей вперед. Он понимал, что даже если атака будет успешной, чамскому войску нанесен большой ущерб. Сотни его людей были убиты или ранены, и теперь ему необходимо возвращаться в Ангкор, чтобы собрать новое войско. А Джаявар пока будет жить.

Широко замахнувшись, Индраварман обезглавил очередного сиамского воина и в этот момент понял, насколько прав был Асал. Исчезновение разведчиков подсказывало, что необходимо принять меры предосторожности. Враги бросились наутек, и король обернулся, ища глазами Асала. Он знал, что тот находится в голове колонны, где битва самая жаркая.

«Неужели ты умер? — думал он. — Неужели сиамцы забрали твою жизнь раньше, чем это успел сделать я?»

Стоявшие поблизости чамы по-прежнему оглашали джунгли торжествующими, победными криками, а Индраварман понимал, что во многом он все-таки потерпел поражение. Проклиная мертвых сиамцев и ступая по их трупам, он направился обратно к горящим повозкам обоза. Возле большого дерева он заметил рыдающую Тиду. Неподалеку По Рейм уже допрашивал раненого вражеского воина. Здесь же находилось большинство военачальников Индравармана. Но где же Асал? Если он погиб, то где его тело? Если он жив, то куда подевался?

В своем лагере на севере Джаявар и Аджадеви сидели на вершине холма, откуда была видна вся их долина. Хотя вид перекрывали кроны деревьев, все-таки сквозь просветы в кронах можно было увидеть кое-что из происходящего в их базовом лагере. Лошади ели насыпанный в тростниковые корзины корм, дети играли, воины тренировались, усталые рабочие разгружали привезенное продовольствие, спокойно текла, поблескивая, река. На таком расстоянии кхмеров, находящихся в лагере, почти не было слышно, хотя время от времени до Джаявара и Аджадеви все же доносился звон стали о сталь или трубный клич их немногочисленных боевых слонов.

Джаявар обводил взглядом лагерь, вглядываясь в те места, где были расставлены часовые. Чамам будет невозможно подойти к ним незамеченными. О любом нападении будет известно заранее, а значит, у кхмерских воинов хватит времени подготовиться к обороне. Женщин, детей и стариков отправят в расположенные по берегам реки пещеры, а мужчины построятся на близлежащих холмах в боевые порядки. Чамам придется драться, поднимаясь вверх по склонам или же идя вброд по воде — непростая задача, если учесть, что при этом они будут прекрасной мишенью для кхмерских лучников.

И все же, несмотря на все преимущества ландшафта, у Джаявара не было желания встречать врага здесь: он хотел перенести сражение на территорию противника. Чамов нужно выдворить из Ангкора, они должны быть разбиты полностью и окончательно, чтобы уже больше никогда сюда не вернулись. А отбив их атаку в этой долине, достичь этой цели невозможно. Можно вернуть себе королевство, только отвоевав Ангкор и отпраздновав победу в этом городе.

Однако проблема состояла в том, что Джаявар до сих пор не знал, как ему лучше отбить у врага Ангкор. Враг превосходил его во всем — у него было больше людей, лошадей, слонов, ресурсов. Единственным утешением было то, что несколько крупных формирований сиамских наемников уже присоединились к его армии, а другие были на подходе. И хотя после выплаты сиамцам обещанного вознаграждения королевская казна окажется практически пустой, Ангкор без их помощи взять будет невозможно.

Как обычно, когда дело доходило до планирования нападения на противника, мысли Джаявара стопорились. Взгляд его привлекла птица, вспорхнувшая с дерева, стоявшего вдалеке. Уже второй раз за последние дни он чувствовал, что за ним кто-то следит. Рука потянулась к сабле, но остановилась: он доверял своей интуиции, но также понимал, как опасны навязчивые идеи. Его деда беспрерывно одолевали мысли о реальных и вымышленных угрозах, и такое рассеяние внимания сделало его слабым правителем.

Желая отогнать неприятные воспоминания, Джаявар стал разглядывать жену, отметив, что после многих недель, проведенных в лесу, кожа ее потемнела. Исчезли золотые браслеты и цепочки, как и другие отличительные признаки того, что она королева в изгнании. Лишь величественная осанка и острый взгляд были свидетельством того, что эта женщина обладала властью над другими людьми.

Джаявар много времени проводил в окружении своих военачальников и понимал, что среди них нет незаменимых. А вот Аджадеви заменить было невозможно. Ее советы были мудрыми, а поступки — бескорыстными. Она не пыталась как-то льстить ему, когда он излагал свою стратегию, а предлагая что-нибудь дельное, не старалась уязвить его — в отличие от некоторых командиров. Аджадеви также не строила из себя знатока в вопросах, в которых не разбиралась. Когда разговор заходил о плане сражения, она, разумеется, больше доверяла его суждениям, чем своим собственным, хотя всегда была готова обсудить с ним различные тактики ведения боя.

После их бегства из Ангкора Джаявар четко осознал, что без Аджадеви он бы уже пропал. Горе, испытываемое им после гибели детей, захлестнуло бы его. И хотя он продолжал скорбеть о том, что их нет больше в его жизни, он понимал, что обязан прежде всего думать о нуждах своего народа. От него зависела судьба всех кхмеров, от самых бедных до самых знатных. Аджадеви день за днем указывала ему на эти нужды, и это давало ему силы, чтобы делать то, что должно быть сделано.

— Если бы я был храмом, — тихо сказал он, устанавливая продолговатый камень на круглый, — ты была бы моими стенами, позволяющими мне достичь больших высот. Без тебя я бы рассыпался.

Она улыбнулась:

— Однажды, когда мы прогоним чамов с нашей земли, ты станешь для своего народа настоящим героем. И тогда твои изображения будут украшать стены храмов, чтобы люди помнили тебя и восхваляли.

— Но ведь я — обычный человек.

— Однако ты станешь героем. А героев нужно восхвалять, нужно увековечивать их память. Без героев общество никогда не станет высокоразвитым.

Он покачал головой:

— Тогда пусть это лучше будет твое изображение. Все, что мы построим в ознаменование нашей победы, будет создано в честь тебя.

Пронзительно прокричал ястреб, круживший у них над головами в неподвижном воздухе.

— Прошлой ночью мне приснился сон, — сказала она, вглядываясь в птицу.

— О чем?

— Я видела огонь. Я видела боль. Но из этой боли возникло нечто прекрасное.

— И что же дальше?

— Самые прекрасные вещи — жизнь, мудрость, удовлетворение — возникают из боли. И наша победа тоже родится из боли. Пока что мы этого не осознали. Мы еще недостаточно настрадались. Но в конце мы все же победим. А когда мы сделаем это, Ангкор вознесется до еще больших высот. Наше королевство станет непревзойденным. И благодаря нашим людям, а не богатству или силе. А ты будешь хорошо обращаться с ними. Будешь их поддерживать. И за это тебя будут почитать вечно.

Он заерзал на камне.

— А я буду почитать тебя.

Она повернулась к нему всем телом:

— Но, Джаявар, я не буду жить вечно. Эта война может забрать меня. И если это случится, ты должен продолжать начатое. Ты должен реализовать свои возможности через свой народ. Ты должен привести наших людей к тому, что им предначертано судьбой.

— Ты не можешь оставить меня, любовь моя, — сказал он, все еще пытаясь уравновесить верхний камень и используя это, чтобы отвлечься от ее страшных слов.

Он прекрасно понимал, что, если потеряет жену вскоре после смерти всех своих детей, он просто не сможет это выдержать. Он будет стараться вести за собой людей, вдохновлять их, как этого хочет она, но все его усилия будут тщетны.

— Расскажи мне про Нуон, — тихо сказала Аджадеви. — Я вижу, что она носит золотой браслет с драгоценными камнями. Такое украшение она могла получить только от тебя.

— Да, это я дал его ей — чтобы он стал свидетельством ее статуса, раз она носит моего сына. Этот браслет является символом власти для них обоих.

— И все же я видела, как вы с ней улыбаетесь друг другу. И конечно же, этот браслет — больше, чем просто свидетельство ее положения. Расскажи мне… каково это — быть с кем-то настолько юным? Заставляет ли это трепетать твое сердце?

Камень выпал из его пальцев, и он поднял на нее глаза.

— У нее любознательный и цепкий ум, и это может быть приятно какое-то время, — сказал он. — Но время быстротечно. У него есть начало, есть конец. С тобой я ценю каждый миг и никогда не тороплю время, не стараюсь приблизить то, что нас ждет. Настоящее никуда не убегает. Оно не заканчивается. И с тобой я ощущаю удовлетворение, какого не испытываю с Нуон.

В небе вновь прокричал ястреб. Аджадеви внимательно взглянула на него и кивнула, соглашаясь с какими-то своими мыслями.

— Видишь, как он кружит над нами? — спросила она.

— Вижу.

— Если эта война заберет меня, если я упаду, я точно так же буду кружить над тобой после своей смерти. Я возрожусь, и ты увидишь меня во многих местах.

— Скажи мне точнее… где я увижу тебя… чтобы я знал, где мне искать.

— Ты увидишь меня везде, где есть жизнь. На восходе солнца я буду рядом с тобой. Когда ощутишь прикосновение воды, знай — это я. А когда наступит время… воплотиться мне в другом теле, я снова вернусь к тебе, и тогда ты почувствуешь, как я касаюсь тебя. И услышишь мой голос.

— Ты веришь в такие вещи… потому что так сказал Будда? Потому что ты веришь ему? Или же ты, чувствуя правдивость его слов, следуешь своим собственным инстинктам?

— Я верю в то, что он сказал. А еще я верю в любовь. Я верю, что любовь связывает людей как ничто другое.

Ему наконец удалось установить продолговатый камень на верху столбика из камней. Закончив, он положил руки ей на колени и крепко сжал их.

— Все это может быть правдой. И я хочу, чтобы все так и было. Но, пожалуйста, не оставляй меня! Я хочу, чтобы ты была со мной всегда, я должен видеть твое лицо.

Снова прокричал ястреб, и в этот момент она вдруг поняла, что умрет раньше его и что ему придется пережить ее смерть. Чтобы он не утратил своего величия, в его жизни должна быть красота, ему понадобится обещание надежды и любви. За оставшиеся ей дни — сколько бы их ни было, пять или пять тысяч, — она должна привнести больше света в его жизнь, потому что без этого света он никогда не станет таким королем, каким мог бы стать. А ее народу нужен именно такой король. Люди истосковались по такому правителю.

— Я люблю тебя, — сказала она и поцеловала его. — И ты должен знать, что… ты исцеляешь мои раны точно так же, как я исцеляю твои. В твоем присутствии я не так болезненно ощущаю потерю своих близких. Мои недостатки кажутся не такими уж значимыми. И это для меня — бесценные подарки от тебя. И ничто не сможет забрать их.

Он тоже поцеловал ее.

Она вдруг подумала о грядущем сражении, о смерти и разрушениях, которые придут уже очень скоро, и закрыла глаза.

Глава 4 Его нашли

Джаявар зевнул, поднял голову и посмотрел на свою спящую жену. Осторожно натянув шелковое покрывало на ее обнаженное плечо, он взял саблю и встал на колени. Поднимаясь на ноги, он вглядывался в светлеющее небо, пытаясь угадать, каким будет этот день. Снаружи угадывались очертания временных жилищ, где укрывались его люди. По его приказу все они для маскировки были выстроены из бамбука и тростника и располагались беспорядочно, не в одну линию.

Первые отряды сиамских наемников привезли с собой рулоны шелка и более грубой ткани, а также оружие, инструменты, еду и лекарства. Прибывавшие из Ангкора кхмеры тоже брали с собой самое необходимое, и мало-помалу то, чего им раньше очень не хватало, появилось в изобилии. Недоставало теперь только воинов. Людей у Джаявара было мало. Даже с учетом сиамских наемников на каждого его воина приходилось по два чама. То, что о его армии вряд ли знали чамы, было преимуществом, но мысль о том, как уравновесить малочисленность своего войска, не давала ему покоя ни днем ни ночью.

Осторожно, чтобы не разбудить никого из сотен спавших вокруг мужчин, женщин и детей, Джаявар шел, обходя деревья, навесы и погасшие костры. Уровень воды в реке, похоже, еще понизился — обнажились новые рисунки, вырезанные на камнях. Взгляд Джаявара привлекли изображения Шивы и Вишну на поверхности скал. Он кивнул нескольким часовым и начал подниматься по тропе, которая вела на вершину ближайшего холма.

По мере того как он поднимался все выше, запахи и шум лагеря таяли и их место занимали звуки и ароматы природы. Тонко пахла цветущая орхидея. В земле ковырялись птицы в поисках червей и личинок. По широким листьям ползали улитки, проедая в них дыры, а тропу перебежала громадная, длиной с его руку, многоножка. Где-то наверху громко долбил сухой ствол или ветку дятел.

Джаявар быстро взбирался на холм, напрягая свои мышцы. Он должен быть в форме, поскольку очень скоро ему понадобится вся его сила. Он не слышал мягких шагов у себя за спиной и не догадывался, что маленькая рука держит копье с искусно украшенным резьбой древком. Очень часто в последнее время он думал о том, где лучше атаковать чамов, стоит ли сражаться с ними в Ангкоре или имеет смысл выманить их из города. Если это будет в Ангкоре, возможно, к его армии присоединятся кхмеры, захваченные в рабство. Но такое сражение могло разрушить город, и мысль об этом, об осквернении святилищ была невыносима для него.

Скорее всего, Индраварман ожидает, что Джаявар попытается захватить боевых слонов. Использование этих мощных животных могло бы частично лишить чамов превосходства в живой силе. Любому воину известно, что в бою сотня боевых слонов стоит тысячи человек. И все же Джаявар колебался — уж больно очевидной была такая тактика. Он думал, не лучше ли драться там, где слоны не станут преимуществом ни одной из сторон, — возможно, в густых джунглях или на заболоченных берегах Великого озера. Однако как увести Индравармана подальше от его ресурсов, оставалось для Джаявара проблемой, которую он никак не мог решить.

Наконец он добрался до густо поросшей лесом вершины холма. Здесь были расставлены дозорные — они сидели на самых высоких деревьях; Джаявар, зная об этом, увидеть их не смог. Это были лучшие глаза и уши во всем его войске. Если появятся чамы, сразу же прозвучит сигнал тревоги. Воины выстроятся в боевой порядок и защитят своих близких.

При мысли о том, что сражение с чамами может произойти в этой долине, Джаявар почувствовал, как по спине его потекла струйка холодного пота. Дыхание его участилось. Он посмотрел вниз, а потом на небо. Биться здесь означало бы для них гибель, потому что Индраварман окружил бы их и, пользуясь численным превосходством, просто взял бы измором. Нет, драться с ними нужно на юге, в прямой видимости от Ангкор-Вата. Там, по крайней мере, кхмеры смогут видеть это святое место, дом их богов.

Джаявар опустился на одно колено. Закрыв глаза, он начал молиться. Он просил богов защитить его народ, просил, чтобы чамы ушли с их земли, просил благополучия для дорогих ему людей — как живущих, так и еще не родившихся. Он так сосредоточился на молитве, что не слышал приближающихся к нему шагов. А они были то мягкими, осторожными, то торопливыми. Человек занес над его головой саблю. Открыв глаза, Джаявар увидел перед собой кхмерского воина, увидел в его глазах свою смерть, но уже ничего не мог сделать. Сабля поднялась еще выше. В этот момент из подлеска вылетело копье. Бросок был слабым, и копье, не долетев до нападавшего, воткнулось в землю перед ним, но это заставило его замереть на месте; его рука с саблей дрогнула.

Воспользовавшись этим, Джаявар резко отклонился вправо и, выхватив свою саблю, отвел удар, который должен был снести ему голову. Сказались опыт и годы тренировок. Он, целый и невредимый, вскочил на ноги. Его сабля стала продолжением его руки, его жаждой жизни; она ритмично поднималась и опускалась, и в предрассветном воздухе раздавался звон металла о металл. Издав боевой клич, противник снова бросился на него, но каждый его удар Джаявар неизменно отражал. Внезапно он подумал об Аджадеви и о том, что этот человек хочет забрать его у нее. Осознание этого привело его в ярость, и тяжелое оружие в руке вдруг стало необычайно легким, словно высохшая на солнце палка. Его сабля начала плясать, крутиться, резко взметаться и стремительно падать.

Нападавший был дважды ранен и умер еще до того, как упал на землю. Внезапно вспомнив про копье, Джаявар круто развернулся и, увидев перед собой мальчика, шагнул в его сторону. Мальчик поднял руки вверх и что-то прокричал. И только тогда Джаявар остановил свою уже занесенную над ним саблю.

Мгновение он и мальчик стояли и молча смотрели друг на друга; у обоих тяжело вздымалась грудь, а мысли в голове путались. Затем мальчик упал перед ним на колени и низко поклонился. Оглянувшись и увидев, что его противник мертв, Джаявар все же не торопился прятать саблю в ножны.

— Это копье… оно твое? — спросил он, все еще тяжело дыша.

Мальчик кивнул.

— А этот человек? Ты знаешь его?

Тот помотал головой из стороны в сторону.

— Говори! — потребовал Джаявар. — Скажи мне то, что я хочу знать.

Однако ребенок продолжал молчать.

— Да говори же!

По детской щеке побежала слеза.

— Вы спасли мне жизнь… о великий король.

— Что?

— В тот день… в джунглях… когда за нами гнались чамы. Вы тогда несли меня на себе.

Джаявар вспомнил мальчика-раба, которого они подобрали, когда бежали от чамов в день их вторжения.

— Но что ты делаешь здесь?

— Я сделал… это копье для вас… о великий король. И я просто хотел отдать его вам.

— Значит, ты следил за мной? А когда наемный убийца хотел меня убить, ты бросил это копье?

— Да. Но… бросок был слабым. Простите меня. Прошу вас, простите меня!

К Джаявару постепенно возвращалась способность слышать голоса джунглей. Дятел все так же продолжал долбить дерево. Весело стрекотали цикады. Джаявар наслаждался этими звуками. С чувством благодарности за то, что остался жив, он наклонился и протянул мальчику руку, помогая тому подняться на ноги.

— Как тебя зовут, малыш?

— Бона, о великий король.

Джаявар продолжал окидывать взглядом джунгли, чтобы убедиться, что они не таят в себе новых опасностей.

— Спасибо тебе, Бона. Я обязан тебе жизнью. Но, пожалуйста, называй меня «мой король».

Мальчик потупил взгляд.

— Но ведь я промахнулся… мой король.

— Ты заставил его замереть. И это подарило мне время, которого у меня не было.

— Он собирался убить вас, мой король.

Джаявар кивнул и, подойдя к убитому воину, осмотрел своего противника, обыскал его набедренную повязку в поисках спрятанного там оружия или какого-то приказа. В нее было зашито что-то тяжелое, и Джаявар разорвал материю. На землю вывалилось несколько золотых монет.

«Чамские монеты, — отметил Джаявар. — Плата наемному убийце, ассасину. Человеку, который решился убить своего короля за обещанное богатство. И он не последний, кто придет за моей жизнью. Но кто заплатил ему? Кто-то из нашего лагеря или тот, кто остался в Ангкоре?»

Джаявар раздумывал над этим, рассеянно перебирая монеты в руке. Не находя ответа, он поднял с земли копье и, разглядывая его древко, провел пальцем по искусной тонкой резьбе.

— Ты сам это сделал, Бона?

— Да, мой господин. Для вас.

— А ты не следил за мною раньше? Несколько недель тому назад, когда мы впервые спрятались в этих джунглях? А еще и вчера?

— Да, это был я. Простите меня.

— Не извиняйся.

— Я только хотел встретиться с вами… и отдать вам это копье.

— Это хорошее оружие. Самое красивое из того, что я видел.

— Благодарю вас, мой господин.

Джаявар вспомнил, как он спас этого мальчика и как тогда бежала к нему за сыном его мать.

— Ты раб, Бона?

— Да. Как и моя мать.

— А твой отец?

— Он умер.

Кивнув, Джаявар подумал о том, чем ему наградить ребенка. Он внимательно рассматривал копье, продолжая водить пальцами по замысловатому рисунку резьбы.

— Бона, а хотел бы ты стать подмастерьем у нашего оружейника? Я его прекрасно знаю. Все время находясь возле горна, он стал раздражительным, но человек он хороший. Он мог бы многому тебя научить.

Бона поднял на него глаза:

— Но… мой господин… я же должен…

— Ты должен делать то, до чего мы с тобой сегодня договоримся. И если мы договоримся, что ты будешь подмастерьем у оружейника, так оно и будет.

Мальчик заулыбался, от радости встав на цыпочки.

— Спасибо вам, мой господин. Моя мама будет очень довольна.

— Тогда иди. Иди и расскажи ей, что ты сделал сегодня. А я поговорю с оружейником. Завтра разыщи его. Он расположился у изгиба реки, ниже по течению.

— Да, мой господин.

Бона тут же бросился бежать, но Джаявар протянул руку и поймал его за плечо. Он внимательно всматривался в лицо ребенка. И хотя тот совсем не был похож на него, он подумал, что, может быть, Бона отправился сюда не случайно, может быть, кто-то из его погибших сыновей и дочерей указал ему дорогу на этот холм.

— И все-таки почему ты пришел сюда? — тихо спросил он.

— Я должен был прийти, — ответил Бона. — Когда я увидел, как вы выходите из лагеря… я просто понял, что должен прийти.

На расстоянии половины дня пути, к югу от места засады Воисанна шла вслед за Асалом по звериной тропе. Большую часть утра они молчали, а он все время держал наготове саблю. Он молился за своих людей, которые бились с сиамцами, думал, как объяснит свое бегство королю, и постоянно вглядывался в джунгли в поисках возможной опасности.

Но сиамцев со времени нападения они больше не видели и не слышали, так что в конце концов Асал вложил саблю в ножны и начал негромко задавать Воисанне вопросы. Он расспрашивал девушку о ее семье, о ее мечтах и верованиях. В отличие от большинства знакомых ей мужчин, он не пытался, выслушав ее ответ, долго разглагольствовать, похваляясь своим жизненным опытом. Скорее ее ответы побуждали его задавать еще более сложные и волнующие вопросы. Он интересовался, о чем она думает, о чем спрашивает себя в ночной тиши.

В паузах между его расспросами Воисанна думала о том, что он вернулся за ней, бросив своих людей ради ее спасения. Если бы не он, ее участь была бы ужасной; скорее всего тот сиамский воин убил бы ее. Тогда она уже чувствовала дыхание смерти, и только спасшись, она поняла, насколько ей хочется жить. Хотя Воисанна верила в реинкарнацию, она страстно хотела познать радости своего теперешнего существования в образе молодой женщины, которая уже видела все самое страшное, что только может произойти в жизни.

— Почему ты пришел за мной? — тихо спросила она.

— Соскучился по твоим оскорблениям. Уж больно давно ты в последний раз называла меня собакой или трусливым чамом.

— Нет, я серьезно. Скажи мне, почему ты это сделал?

Он отодвинул нависший над тропой стебель бамбука; со лба его капал пот.

— Потому что, моя госпожа, во время боя я мог думать только о тебе.

Лицо ее расцвело в улыбке.

— И что ты думал обо мне?

— Я не мог вынести мысль, что тебе могут причинить вред.

— Но такое уже случалось со мной раньше.

— Но тогда рядом с тобой не было меня.

Она кивнула и в этот момент заметила отпечатки звериных лап в засохшей грязи. Хотя она и не умела охотиться, но догадалась, что следы эти принадлежат тигру.

— Там, в Ангкоре, — сказала она, — я готовила для тебя подарок.

— Правда?

— Да, это было ожерелье. Я украсила его кусочком нефрита. И все для того, мой господин, чтобы показать, как я к тебе отношусь.

— Мой господин?

— Ну, если я для тебя госпожа, то ты — мой господин.

Улыбнувшись, он повернулся и широким жестом обвел подступавшие к ним со всех сторон джунгли.

— И мы с тобой правим всем этим королевством? Этими растениями и животными?

— Да, мой господин. Это наши владения. Правда, наши подданные разбегаются от нас врассыпную.

Он рассмеялся, и этот смех удивил ее. Он был глубоким и гортанным, она никогда раньше не слышала, чтобы он смеялся.

— А как же наши троны? — спросил он.

— Пойдем, — ответила она, взяв его за руку. — Я тебе сейчас покажу.

— Сделай милость.

Она улыбнулась и повела его за собой, чувствуя необыкновенную легкость в ногах. Сначала Воисанна просто шла, но потом, устав от предосторожностей, она, продолжая держать его за пальцы, побежала по тропе. Он снова засмеялся, и она побежала еще быстрее, не обращая внимания на ветки, хлеставшие их по рукам, и тревожные крики обезьян над головой. Она бежала, как в детстве, — не с целью побыстрее попасть из одного места в другое, а чтобы ощутить радость движения, почувствовать бьющий в лицо ветер. Кусты по бокам расплывались, под ногами мелькали корни деревьев, а она все бежала, чтобы он увидел ее силу, чтобы понял, что она не боится неизвестности. Она все бежала и бежала, с фонтанами брызг перескакивая ручьи и не отпуская его руку. Ее переполняли радость, восторг, и было непонятно, происходило это из-за того, что она жива, или же потому, что они с ним остались наедине. Они уже оставались одни в его комнате, но от этой уединенности в джунглях веяло свободой и очищением. Никто не следил за ними, никто их не слышал. Они действительно были королем и королевой в этих бесподобных владениях.

От быстрого бега грудь ее тяжело вздымалась, на плечах блестел пот. Замедлив шаг, она пошла по ручью, который вел к глубокой заводи под большим баньяном. Отпустив наконец руку Асала, она бросилась в воду и нырнула. Прохладная вода наполняла тело энергией. Она позвала к себе Асала и весело захохотала, когда он ринулся было к ней, но затем вспомнил о своей сабле и быстро вернулся на берег, чтобы отцепить ее и прислонить к большому камню. Вскоре он был уже рядом. Она брызнула в него водой, попыталась уклониться от его немедленного ответа, а затем внезапно оказалась в его объятиях.

То, что произошло потом, удивило ее саму: она, не задумываясь, подалась вперед, стерла брызги с его лица и поцеловала его. Губы у него были мягкими, но она не замечала этого, как не чувствовала прикосновения воды, омывавшей ее грудь, или лучика света, ласкавшего ее плечо. Вообще ничего не чувствуя, кроме обжигающего желания, она притянула его к себе. Он приподнял ее, они оплели друг друга руками, ее груди крепко прижались к его груди. Ноги ее оторвались от песчаного дна, она стала невесомой. Склонившись к нему, она целовала его так же, как только что бежала, — в радостном возбуждении, с восторгом, рожденным надеждой. Он был единственным, что сейчас имело для нее значение, поскольку в нем она нашла то ощущение единения, которое некоторые люди называют любовью.

Неутоленное желание переполняло и захлестывало ее, она продолжала целовать его, крепко прижимаясь к нему. Застонав, она обхватила его ногами и еще сильнее прижалась к нему. Их движения становились все более неистовыми. Он покачнулся, но удержался на ногах и понес ее на берег, где попытался уложить. Но она стала на колени, не переставая целовать его. Он склонился над ней, и его губы двинулись сначала к ее шее, а затем к груди. Выгнувшись дугой, она, вцепившись в узел его волос, вскрикивала, когда он целовал и ласкал ее.

Они перекатились вправо, и она оказалась на нем. Руки его скользнули под ее юбку, сжав ее бедра у основания тугих ягодиц. Она застонала и поцеловала его сначала в губы, потом в шею. Рот ее приоткрылся, и она укусила его за плечо, словно хотела съесть его целиком. Сжимая ее все крепче, он шептал ей на ухо, как он хочет ее, как много дней и ночей мечтал о том, чтобы прикоснуться к ней.

Его слова понудили ее двигаться быстрее — мысли ее путались, но инстинкты требовали решительных действий. Они еще раз перевернулись, и теперь уже сверху оказался он. Разорвав шнурок, удерживавший ее юбку, он отбросил ее в сторону. Пальцы лихорадочно разбирались с собственной одеждой, и вскоре он тоже оказался голым.

Воисанна всегда считала, что перерождение придет к ней после смерти, но, сгорая в огне страсти, она чувствовала себя так, будто уже путешествует из одной жизни в другую.

К северу от них, но все еще на расстоянии дневного перехода от Бантей Срея, или Цитадели женщин, как это место называли в народе, Вибол, Прак, Сория и Боран сидели рядом и смотрели на останки лошади. Они поджидали кхмерских воинов, которые ушли вперед на разведку. Бедное животное, раненное двумя стрелами, похоже, было брошено всадником и само пришло сюда с далекого поля битвы, потому что никаких других следов сражения вокруг не было. Лошадь, лежавшая в густых зарослях папоротника, была то ли добита хищниками, то ли найдена ими уже мертвой, потому что на данный момент от нее мало что осталось. Стрелы были изгрызены и все в крови. Скелет уже был облеплен насекомыми, и очень скоро все это превратится лишь в груду разбросанных костей.

Пока мать прикладывала лечебную мазь к порезу на его предплечье, Вибол думал про эту лошадь, из-за которой всем им стало тягостно на душе. Казалось, что даже глубоко в джунглях и так далеко от чамов война все равно преследует их, крадется за ними по пятам, словно туман прохладным утром. И тогда как Вибол радовался, что лагерь кхмеров уже близко, его мать, похоже, с каждым шагом все больше теряла уверенность. В это утро она сказала ему, что они, как ей кажется, идут навстречу своей смерти и им нужно двигаться в другом направлении. Когда же она заглянула ему в лицо в ожидании ответа, он кивнул и сказал: значит, дальше он пойдет один.

Вибол верил, что ему на роду написано стать воином, а не рыбаком. Он уже попробовал себя в ремесле отца и преуспел в этом. Но когда пришли чамы, крючки и сети никого не смогли спасти. Чамы несли смерть людям, используя свою силу, используя силу, они избивали его, и точно так же, используя силу, их нужно было выгнать из Ангкора.

Вначале Вибол жаждал мести. Ему ужасно хотелось отомстить за свой народ и за себя самого. Но теперь он готов был драться за будущее, потому что считал, что, если не заставить чамов убраться из Ангкора, его близкие всегда будут бояться того, что ждет их впереди. Они никогда не будут чувствовать себя спокойно в присутствии чамов, как и он. И не только потому, что видел, что они сделали, какие страдания уже причинили. Жить в стране, где господствуют чамы, было все равно что ловить рыбу из лодки, полной змей, — рано или поздно кто-то из них наверняка укусит.

Несмотря на то что Вибол был уверен в правильности и необходимости такого выбора, он сожалел о том, что причиняет боль близким людям. Прак был задумчив и постоянно играл на своей флейте грустные мелодии. Мать суетилась вокруг них обоих, чего не делала с тех пор, как они были детьми. А их отец пытался учиться тому же, чему учился Вибол, — рубить саблей и защищаться щитом. Но отец не был воином. Он всю свою жизнь был терпеливым — сидел в лодке и вглядывался в поверхность воды в поисках какой-либо рыбы. Исходя из того, что Вибол уже знал о методах ведения боя, война подходила для людей быстрых умом и телом. А его отец этими качествами не обладал.

— Дальше я должен идти один, — сказал Вибол уже не в первый раз.

Сория перестала обрабатывать рану на его руке и спросила:

— Зачем ты это говоришь?

— Потому что вы все должны быть вместе. Это я должен уйти, а вы — остаться.

Прак закрыл глаза.

— Ты думаешь, что воды рек так уж отличаются от крови братьев?

— Я…

— Реки связаны. И мы с тобой связаны тоже.

— Но я не хочу вести вас туда, куда вы идти не хотите.

— Не нужно рассказывать мне, чего я хочу, а чего не хочу, — сказал Прак, качая головой. — Ты считаешь, что из-за того, что я не вижу, я не могу помочь? Что я должен просто убежать в джунгли? Так я обуза для тебя, Вибол? Что теперь, когда ты нашел своих героев-воинов, я буду тебя задерживать?

Боран прокашлялся:

— Они говорят, что мы всего в одном дне пути от храма, от наших. Ты не задерживаешь нас, Прак. Ты никогда нас не задерживал, никому даже в голову это не приходило.

— Но все ожидают, что я убегу.

Вибол протянул руку к брату; он сейчас очень жалел, что Прак слепой, и ему ужасно хотелось, чтобы это было не так, но он прятал это желание очень глубоко, потому что брат не должен был его почувствовать.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной. И я всегда хотел этого, — сказал Вибол.

— Может, глаза мои подкачали, зато слух у меня острый. И я не верю тому, что ты говоришь.

— Тогда ты просто не слышишь меня.

— Неужели?

Вибол отмахнулся от комара.

— Не слышишь. Потому что…

— Оставь меня в покое!

— Потому что, когда мы вместе, у нас работают твой ум и мои глаза. Так было всегда, когда мы ловили самую большую рыбу, выторговывали лучшую цену, находили в себе смелость заговаривать с девушками, живущими во дворцах. Все это мы с тобой делали вместе, и ты участвовал в этом так же, как и я.

Прак отвернулся, сморщившись: от останков лошади исходило зловоние.

— Что, по-твоему, я должен сделать?

«Я хочу, чтобы ты выжил, — подумал Вибол. — Хочу, чтобы ты поддержал мать, если со мной что-то случится. Если рядом будете вы с отцом, горе ее не сломит. Может, чтобы справиться с ним, ей понадобится не один месяц или даже год, но когда-нибудь это все же произойдет».

— Я хочу, чтобы ты делал то, что хочешь делать сам, — наконец ответил он.

— Я хочу идти дальше. Я уже думал над тем, как напасть на чамов. И я, как и ты, хочу победить их.

Вибол заметил, что при этих словах мать вздрогнула.

— Мы будем осторожны, — сказал он, глядя ей в глаза. — Обещаю.

Она отвела взгляд.

Со стороны тропы послышались голоса. Это возвращались воины. Боран взял своих близких за руки и притянул их ближе друг к другу.

— Я всегда пытался, — тихо сказал он, — держать наших мальчиков подальше от войны. Потому что сильные, но бедные мальчики часто уходят на войну. Там такие мальчики могут создать себе имя, могут заработать на жизнь. Но война отвратительна, как туша животного, плавающая в воде. Она портит чистых. Она калечит невиновных. Возможно, вы восхищаетесь этими воинами и берете с них пример — может быть, так и должно быть. Похоже, они достойные люди, но простые, незнатного происхождения, как и вы. И когда начнется битва, когда бедные окропят землю своей кровью, богатые будут стоять наготове, чтобы схватить то, что уцелеет. Такова природа войны. Вы будете драться, страдая и истекая кровью. А плоды будут пожинать те, кто наблюдал за всем этим со стороны.

— Но, отец, — сказал Вибол, — есть войны, которые нужно вести.

Боран кивнул:

— Погоди, сынок. Погоди минутку. Я думал об этом столько, что за это время можно было бы расставить сотни сетей, и хочу поделиться своими мыслями. Я согласен с тобой — некоторые войны действительно нужно вести, хоть таковых и немного. Мне кажется, что королевство вообще — это хорошо, но иногда королевством правит человек со злобой в душе. И тогда такой король нападает на соседа, а сосед вынужден защищаться, иначе его народ может прекратить свое существование. Наши дома уничтожены, наши люди убиты или попали в рабство. Да, я хотел убежать от этой войны, обнять вас всех и увести куда-то далеко, где спокойно и красиво, но я не могу уйти в такое место. Я не могу этого сделать, потому что способ нашей жизни важнее, чем моя собственная жизнь. И если при этом мне придется умереть ради того, чтобы ваши дочери и сыновья были свободными людьми, живущими по нашим законам и под нашими флагами, что ж, значит, так тому и быть.

Сория молча встала и отошла в сторону, а Вибол пристально смотрел на отца, только теперь поняв причину и смысл его действий. Долгое время он боялся, что его отец трус. Страх этот заставил его отвернуться от человека, которого он всегда любил. И только сейчас Вибол понял, что его отец такой же отважный человек, как эти возвращающиеся воины, как все остальные. Его отец не хотел драться, но будет это делать. И не ради себя, а ради детей своих детей.

Виболу стало стыдно, что он усомнился в собственном отце, человеке, который научил его ловить рыбу, читать послания ветра и воды. Они вместе смеялись, вместе плакали, и его отец вовсе не был трусом.

— Прости меня, — прошептал он, потянувшись к отцу и сжимая его крепкую, покрытую шрамами руку, которая была ему так хорошо знакома. — Прости меня, я был таким дураком!

Отец в ответ тоже сжал его руку.

— Ты только оставайся рядом со мной, сынок. Когда начнется бой, старайся держаться неподалеку, и тогда мы с тобой сможем защитить друг друга.

Сидя на своей раненой лошади, Индраварман вытирал с лица брызги крови своих врагов; он до сих пор был в ярости, что его армия попала в засаду и понесла существенные потери. Хотя в его распоряжении были еще тысячи воинов, оставшихся в Ангкоре, он рассчитывал вернуться из похода, ведя Джаявара на цепи, а вместо этого получил сокрушительный удар по репутации и подорвал уважение к себе. Несомненно, весть о том, что его унизили сиамцы, вдохновит кхмеров.

Индраварман то и дело смотрел по сторонам. Он ненавидел эти джунгли. Он устал от всех этих насекомых, летучих мышей и колючих растений. Несмотря на отчаянное желание сразиться с врагом, он хотел воевать на открытой местности, где мог видеть противника, где сила могла схлестнуться с силой. А война в джунглях была для трусов, потому что здесь можно прятаться в лесу и убивать из укрытия.

Когда Индраварману удалось собрать своих людей и контратаковать сиамцев, те тут же бросились врассыпную, как стайка мелкой рыбешки, завидевшей цаплю. И все же урон ему был нанесен немалый. Голова колонны, которая должна была уподобиться наконечнику копья, была смята. Там находились Асал и другие высшие военачальники, и все они подвели своего короля, позволив врагу атаковать так, что это оказалось полной и обескураживающей неожиданностью для всех. Четыре сотни чамов были либо убиты, либо тяжело ранены. Но хуже всего было то, что Джаявар был по-прежнему жив.

Разъяренный Индраварман с силой ударил свою лошадь по крестцу открытой ладонью. Животное, раненное саблей, раздуло ноздри и лишь очень ненадолго ускорило шаг. Индраварман подозвал к себе По Рейма, вспомнив, как тот простым тычком копья вывел из строя сиамского командира. Позже этот сиамец сломался под пытками ассасина и умолял даровать ему жизнь, рассказав во всех подробностях о предложении Джаявара. Этот человек продался за золото, и, когда По Рейм наконец закончил с ним, Индраварман лично сунул ему в горло монету, а потом смотрел, как тот, задыхаясь, умирал.

Тропа была достаточно широкой, чтобы По Рейм смог догнать его, и вскоре их лошади уже ехали рядом.

— Вы звали меня, о великий король?

— Почему меня окружают такие слабаки?

— Я не…

— Джаявар, обещая золото, которого у него нет, привлек на свою сторону сиамцев, тут же слетевшихся сюда, как стая мух на падаль. А мои люди, едва завидев врага, бросились наутек, словно дети!

По Рейм про себя ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— Где Асал? — требовательным тоном спросил Индраварман и снова ударил лошадь, чтобы отъехать подальше от своих людей. — Почему его позиция была смята?

— Его женщина сбежала, король королей. Люди говорят, что он пришел за ней еще до того, как начался настоящий бой.

Индраварман выругался, вспомнив, как Асал беспокоился по поводу своих пропавших разведчиков.

— Если он бросил свой пост и если то, что ты слышал, подтвердится, он умрет на костре. Трусов всегда лучше убивать огнем.

— А его шлюха?

— Она умрет вместе с ним.

— Что ж… подходящая участь.

— А ты хотел бы получить их в свои руки, чтобы сделать с ними то, что хочется тебе?

По Рейм кивнул:

— Я бы, о великий король, предпочел смотреть им в глаза, когда они будут умирать. А огонь будет держать меня на расстоянии.

— Но почему? Почему тебя так интересует чужая смерть?

— Потому что, умирая на твоих руках, человек отдает тебе свою душу.

— Так ты забираешь чужие души, По Рейм? Считаешь себя Богом?

— Я…

— Думаешь, и мою душу можешь забрать?

— Ваша душа, король королей, будет существовать вечно.

В рот Индраварману попала пыль, и он сплюнул.

— Я презираю джунгли, По Рейм. Ты, похоже, получаешь удовольствие, прячась в зарослях, но я и презираю и ненавижу их. Я бы предпочел открытое поле битвы, где мог бы видеть своих врагов.

— Джунгли хороши для крестьян, мой король. Что же касается ваших врагов, позвольте мне убить их, прежде чем они смогут еще раз вас огорчить.

— Ты говоришь об Асале?

Сквозь кроны деревьев над головой пробился солнечный луч и упал на лицо По Рейма. Он поднял руку, прикрывая глаза от солнца.

— Этот любитель кхмерок сбежал, когда был крайне необходим вам, когда ваша жизнь была в опасности. Мне доложили, что он так и не вынул саблю из ножен.

— Но до последнего времени все его советы были весьма ценными, По Рейм. Ведь это он посоветовал мне подойти к Ангкору на лодках, это он вел моих лучших людей от победы к победе.

— И где же он теперь, мой король?

— С этой кхмеркой, — ответил Индраварман. — И поэтому она должна умереть. Но вот он пусть немного поживет. Он мне еще нужен. Я хочу получить Джаявара живым, и Асал может стать тем человеком, который приведет его ко мне.

— Я бы…

— Мы уже потеряли четыре сотни бойцов, По Рейм. Завтра, когда мы вернемся в Ангкор, выбери четыреста самых подходящих кхмеров и всех, кого только сможешь найти. Поставь их во внутреннем дворе храма, пусть наши люди потренируются на них в метании копья и стрельбе из лука. И там ты можешь собрать столько душ, сколько захочешь.

По Рейм прищелкнул языком.

— А что потом? Должен ли я искать этого труса?

— Нет. Потому что он вернется, как всякий преданный хозяину пес. Если его объяснение по поводу своего отсутствия меня удовлетворит, он останется жить. И не потому, что я такой милостивый, а потому, что его ум острый, как стальной клинок. И пока что мне просто необходимо иметь при себе несколько светлых голов.

— Но как только фальшивый король…

— Я уже говорил тебе: когда Джаявар будет моим, Асал станет твоим.

— Благодарю вас, о великий король.

— Так что молись своим богам. Молись себе самому, По Рейм, чтобы все это закончилось побыстрее. Потому что терпение мое на исходе. Оно уже покидало меня ранее, а когда это происходит, сознание мое затуманивается, я забываю о великодушии и люди вокруг меня начинают умирать.

Костер был маленьким, слабое пламя колыхалось от малейшего дуновения ветерка, отгоняя темноту ночи лишь на несколько шагов. Асал развел его не для того, чтобы греться, поскольку было очень тепло, а чтобы держать на расстоянии москитов. Он и Воисанна отдыхали у ручья под выступающим из известнякового склона козырьком. Эта полупещера была достаточно глубокой, чтобы они могли улечься в ней, и только ноги их высовывались наружу. По другую сторону костра он установил щит из бамбука, скрывавший огонь. Чтобы заметить костер, нужно было подойти почти вплотную, а поскольку они с Воисанной давно ушли со звериной тропы, он не очень переживал, что их найдут в этом уединенном месте. Хотя, разумеется, и сабля и щит были у него под рукой.

Асал нарубил листьев папоротника и выстлал ими пол их укрытия — получилось неплохое ложе. Они ели плоды диких фруктовых деревьев и орехи, купались в заводи и установили вокруг своего нового жилища заостренные колья — на случай, если в темноте к их лагерю попробует подойти человек или зверь. С заходом солнца они вместе помолились, попросив у богов милости в большом и малом. Обратившись с просьбой к богам защитить Воисанну, Асал также помолился за своих людей. Он всегда сражался, думая о них, а теперь, впервые в жизни, чувствовал себя так, будто предал их. Он должен был заранее почувствовать опасность, должен был отвести своих людей на позицию, более пригодную для отражения нападения. Но хуже всего то, что он вынужден был бросить их на произвол судьбы, чтобы защитить Воисанну. Его эмоции взяли верх над чувством долга, и, хотя Асал считал божьим благословением то, что ему удалось спасти Воисанну, он горько сожалел, что не мог также спасти многих своих людей — смерть некоторых из них под саблями сиамцев он видел собственными глазами.

Теперь же, когда они с Воисанной, скрестив ноги, сидели у костра, он поглядывал по сторонам, чтобы убедиться, что должным образом подготовился к ночи. На расстоянии в несколько длин копья начинались заросли бамбука, доходившие до воды. Стоявшие рядом высокие деревья заслоняли темнеющее небо. Квакали лягушки, стрекотали цикады, повсюду, преследуя насекомых, носились летучие мыши, каким-то чудом не наталкиваясь на ветки деревьев. Тихо журчал ручей, на его поверхность падали слабые отблески огня.

Закрыв глаза, Асал снова вспоминал о битве. Он знал, что во время атаки погибло много его соотечественников, и задавал себе вопрос, были ли убиты или ранены Индраварман и По Рейм. На защиту короля при любых обстоятельствах были бы брошены все силы. И все же существовала вероятность, что случайная стрела или копье могли унести его жизнь. В этом случае многие проблемы Асала решились бы сами собой. Он мог бы убить злобного ассасина, прежде чем тот явится убивать его. А после этого мог бы скрыться с Воисанной и ее сестрой. И тогда он был бы свободен.

Но тут, не желая обманывать себя и строить иллюзии, Асал напомнил себе, что Индраварман — очень опытный и искусный воин. Скорее всего он выжил в этой битве и теперь пытается узнать, почему Асал сбежал. И чтобы оправдаться, Асалу нужно будет за время их путешествия обратно в Ангкор придумать какое-то очень убедительное объяснение.

— О чем ты думаешь? — спросила Воисанна, поворачиваясь к нему.

Он, будто завороженный, смотрел, как отблески костра играют на гладкой коже ее лица, на ее губах. Он уже прочувствовал эти губы, он помнил их чарующую мягкость и хотел прикоснуться к ним снова.

— Возможно, моя госпожа, завтра утром тебе нужно будет скрыться. Твоя сестра сможет к тебе присоединиться — я приведу ее к тебе.

— Нет, я могу скрыться только с тобой.

— Но Индраварман знает про тебя, и уже поэтому тебе угрожает опасность. Он не доверяет мне и, чтобы добраться до меня, может воспользоваться тобой.

— Как король может не доверять своим военачальникам?

— Дело в том, что его способ добиться власти основан на предательстве. Его отец, за которым шли люди, был убит одним из его командиров. Индраварман боится того, что с ним произойдет то же, что и с его отцом; он боится, что то, что он делает с другими, может постигнуть и его самого. Кроме того, он не дал жизнь наследнику, у него нет ни сына, ни дочери. Его кровь не течет ни в чьих жилах, и поэтому он не верит никому на свете. Он прорвался к власти, уничтожая тех, кто мог противостоять ему.

Воисанна устроилась поудобнее, положив голову ему на плечо.

— А ты не пойдешь с нами, со мной и Чаей?

— А куда вы направитесь?

— Я должна найти наших. Не ради себя — ради Чаи. Ей необходимы друзья. Придет день, и ей понадобятся поклонники, которых у нее никогда не будет, если ей придется прятаться в джунглях вместе со мной.

Асал кивнул и обнял ее одной рукой. Хотя он боялся будущего и очень переживал из-за того, что ему, возможно, придется предать своих собратьев, прикосновение к ее нежной коже поднимало ему настроение. Наконец он сказал:

— Твои люди могут мне не обрадоваться.

— Но Джаявар очень великодушный, он умеет прощать. Я дважды встречалась с ним, и он меня вспомнит. А когда я поручусь, что тебе можно доверять, думаю, он мне поверит.

Костер начал затухать, и Асал подкинул в него пару веток; затем он стал всматриваться в джунгли, чтобы убедиться, что им не грозит какая-нибудь опасность.

— Было время, когда я с радостью отдал бы жизнь за свою родину. А сейчас я раздумываю над тем, не отказаться ли мне от нее.

— Прошу тебя, не делай этого ради меня.

— Если это случится, моя госпожа, я сделаю это ради нас обоих.

— Но, может быть… риск для тебя слишком велик. Может быть, тебе следовало бы вернуться.

Произнося это, она отвела взгляд в сторону, и он не поверил, что она действительно так думает.

— Большую часть своей жизни, — заговорил он, вновь подкармливая огонь хворостом, — у меня было ощущение, что боги бросили меня.

— Почему?

— Я чувствовал себя обманутым, потому что всех, кого я любил, у меня отняли. Моя мать, мой отец, мои братья и сестры — все они умерли. У меня от них остались только расплывчатые воспоминания, даже слишком расплывчатые. Но хуже всего то, что запечатлевшегося в моей памяти на самом деле могло никогда и не быть. — Сделав паузу, он повернулся к ней, сам удивляясь тому, что делится с ней сокровенным, но все же чувствуя необходимость рассказать об этом. — Я пытался убедить себя в том, что я не был одурачен и что лучшие черты моих близких живут во мне.

— Так оно и есть.

— Наверное. Я действительно люблю море, как любила его моя мать. А мой отец много рассказывал мне про ястребов, и я до сих пор постоянно ищу их в небе.

— Я заметила, что ты поднимаешь глаза вверх… время от времени.

Он улыбнулся:

— Я высматриваю их ради него, а плаваю — ради нее.

— Вот видишь, такие вещи нельзя отнять.

— Я пытался убедить себя в этом. Но после боя, во время которого я испытал одиночество и разочарование, я вновь почувствовал, что меня обманули, что боги относятся ко мне с презрением.

Она пододвинулась к нему.

— Я не всегда понимаю богов, — сказала она, проводя рукой по его бедру, — но я думаю, что они не могут быть настолько непостоянными, чтобы в один момент дарить нам свою милость, а в следующий — игнорировать наши мольбы.

В костре треснула ветка, и в черное небо полетели искры.

— То, что ты сказала, — правда. Потому что теперь я чувствую себя не обманутым, а получившим благословение. Боги привели меня в Ангкор, затем они сделали так, что я встретил тебя. Таким образом некоторые несправедливости моей жизни были исправлены. И поэтому, моя госпожа, я пойду с тобой. Я не настолько глуп, чтобы отказываться от такого благословенного дара.

— Ты правда так относишься… ко мне?

— Я отношусь к тебе… как к чему-то такому, что заполняет пустоту внутри меня, согревает в холод и светит в ночи.

Она улыбнулась, продолжая гладить его по ноге.

— Воин-поэт. Я нашла себе воина-поэта.

— Моя госпожа, я в гораздо большей степени воин, чем поэт.

— Тогда я не хочу быть твоим врагом.

Пришел его черед усмехнуться.

— Когда мы вернемся в Ангкор, я найду для нас способ бежать. Но на это может уйти какое-то время. Ты должна быть терпелива и никому не рассказывать о наших планах. Даже своей сестре. Когда наступит час, мы просто придем за ней и заберем с собой.

— А потом мы вместе убежим? К моему народу?

— Да. Мы будем бежать дни и ночи, и я не знаю, куда приведет нас этот путь.

В темноте заухала сова, побудив Воисанну бросить в огонь еще одну ветку.

— Мне кажется, ты должен провести Индравармана, — сказала она. — Если он настолько недоверчив, как ты об этом говоришь, нужно убедить его в том, что его намерен предать кто-то другой. Мы могли бы подговорить Тиду шепнуть ему, что тебе известно о существовании предателя и что у тебя есть план, как выследить его, когда он пойдет на север для встречи с кхмерами.

— Да… такой вариант может сработать. Но будь осторожна, моя госпожа. Очень осторожна. Предательство — это как раз любимый способ Индравармана достигать цели, и если мы начнем сражаться с ним его же оружием, оно вполне может обернуться против нас.

— Тогда, может быть, нам следует просто незаметно выскользнуть ночью и убежать.

— Терпение, моя госпожа. Ты должна иметь терпение, хотя тебе оно совершенно не идет.

Он бросил в костер еще одну ветку, и вновь в небо взметнулись искры.

— Что я действительно должна сделать, так это убежать с тобой, потому что боги, так же как и тебя, обманывали и одаривали меня — мы с тобой не можем упустить этот такой нежданный подарок небес. Второго такого случая может не быть.

— Ты сама — уже подарок, — сказал он, целуя ее в губы. — Подарок, который я вижу, слышу и… что самое приятное… ощущаю.

Откинувшись назад, она легла спиной на листья папоротника и теперь смотрела на него снизу вверх. Он наклонился над ней и снова поцеловал, двигаясь спокойно и неторопливо, как языки пламени в их костре. Он пытался заставлять себя действовать медленно, потому что в прошлый раз они в горячке неистово накинулись друг на друга, и теперь ему хотелось наслаждаться подольше. Боги все-таки благословили его, и ему хотелось воздать должное как им, так и Воисанне. Она заслуживала того, чтобы ее лелеяли и почитали, а он не сделает ни первого, ни второго, если утратит контроль над своим желанием.

Его руки и губы касались ее тела, красноречиво говоря ей о его чувствах. Когда он ласкал ее, никакие слова не были нужны. Хотя сердце его таяло от счастья при виде ее, где-то в глубине души он боялся, что ее заберут у него, что двое людей не могут остаться невредимыми, попав под жернова войны.

Очень скоро они вернутся в Ангкор, где он уже не сможет защитить ее, не сможет делиться с ней своими чувствами, как делает это сейчас.

Асал оторвал от нее свои губы. Сердце бешено стучало в груди, и ему хотелось придержать его, хотелось остановить время, чтобы все навек осталось так, как было сейчас. Но костер продолжал гореть, над головой качали ветками деревья, и он снова наклонился, чтобы поцеловать ее, а его руки стали двигаться быстрее; его сознание, тело и душа уже торопились взять то, что могла предложить ему Воисанна.

Глава 5 Боль тяжкого пути

Храм Бантей Срей был таким же, каким он запомнился Аджадеви. Единственный из храмов такого значения в районе Ангкора, построенный не королем, Бантей Срей занимал места не намного больше, чем десяток домов. Возведенный зажиточным почитателем индуистских богов, весь этот комплекс был сделан из светло-красного песчаника и имел гораздо больше архитектурных деталей, чем массивные храмы юга. Сам храм представлял собой платформу, на которой располагались три башни, и был окружен стеной в рост человека, сложенной из больших блоков из латерита.

Аджадеви и Джаявар прошли по длинной, приподнятой над уровнем земли дорожке к главному входу, через который попали в крытую галерею с гладкими колоннами по обеим сторонам. В конце ее находилось несколько внутренних двориков и два пруда. Платформа, на которой были возведены башни, была покрыта замысловатой резьбой, изображавшей демонов, богов, танцующих женщин, змей и цветы лотоса. Резьба на больших каменных панно воссоздавала героические сцены из индуистского эпоса Рамаяна. И хотя храм был посвящен Шиве и Вишну, имевшиеся здесь надписи также взывали о поддержке бедных, слепых, немощных и больных.

Резьба по камню в этом храме была очень замысловатой, и в народе говорили, что на такое способны только женщины. На самом деле здесь было множество изображений женщин-танцовщиц и женщин-стражей. Улыбающиеся женские лица были повсюду, добавляя красоты стенам, колоннам и башням и внушая спокойствие. Было понятно, почему многие называли это место Цитаделью женщин: трудно было подобрать более удачное название. Кто бы ни проектировал этот храм, целью его, наряду с восхвалением богов, было воздание должного женщинам.

Стоя между двумя башнями, Аджадеви смотрела на восток. Храм славился не только своими открытыми внутренними двориками и прудами с цветами лотоса, но и высокими плодоносящими деревьями, которые росли возле окружавшей его стены. Высотой эти деревья с голыми стволами и пышными кронами были более двухсот футов. Кхмерские воины приделали к ним лестницы и построили площадки для часовых ближе к верхушкам. Вид оттуда открывался не во все стороны, и Аджадеви сомневалась, была ли видна дозорным вся дорога до Ангкора.

— С твоей стороны было мудрым решением проверить наши позиции здесь, — сказала она, поворачиваясь к Джаявару.

— Это место как ушко иголки. Это ключ к нашему будущему.

— Если чамы придут сюда, наши воины смогут вовремя заметить их.

Он кивнул, и лицо его просияло.

— Да, и у наших людей на земле будет достаточно времени, чтобы скрыться. Однако нашими людьми на деревьях, боюсь, скорее всего придется пожертвовать.

Аджадеви посмотрела вверх, неожиданно сообразив, сколько времени понадобится, чтобы спуститься с такой высоты. После того как дозорные предупредят о подходе врага, они вскоре будут окружены чамами и убиты.

— Но как бы мы могли им помочь? — спросила она.

— Ничего сделать нельзя. Им может хватить времени на то, чтобы спуститься, а может и не хватить. Но все они добровольцы. Большинство из них были ранены при нападении на Ангкор. У некоторых есть лук и стрелы, и они будут сражаться, когда придет этот момент, другие просто спрыгнут с деревьев.

Несмотря на то что Аджадеви уже привыкла к ужасам войны, ее все же передернуло при мысли о том, как люди добровольно прыгают с такой высоты навстречу неминуемой гибели.

— Тогда мы должны атаковать чамов, прежде чем они обнаружат нас здесь.

— И мы обязательно атакуем. Но пока мы не готовы сделать это.

— Объясни почему.

Джаявар вытер пот со лба.

— Потому что большинство сиамских наемников еще не прибыли. К тому же еще не вернулись из Ангкора наши лазутчики. Мне не хватает данных о численности чамов, об их оборонных порядках, и я еще не до конца продумал план сражения.

— Сколько тебе нужно времени?

— По меньшей мере полмесяца. Мы проведем Праздник плавающих фонариков, а после него атакуем.

Аджадеви вздохнула и пробежала взглядом по тысячам резных рисунков, украшавших стены и башни храма. Цитадель женщин вдохновляла ее. У нее было ощущение, что некая сила, исходящая от каждого женского лица, наполняет ее, делает мудрее. Эти лица что-то говорили ей, она была в этом убеждена, но все же никак не могла догадаться, что именно они хотят ей сказать.

— Что? — спросил Джаявар, разворачиваясь, чтобы лучше видеть ее.

Она подошла к башне и прикоснулась к фигуре одной из танцующих женщин.

— Бантей Срей не уносит человека ввысь, но из всех храмов, наверное, я люблю его больше всего. — Кончики ее пальцев скользили по каменному лицу, задержавшись на глазах. — Хотя этот храм был воздвигнут не королем, а обычным человеком.

— Ну и что из этого следует?

— Возможно, не стоит прикладывать столько усилий, чтобы самому разработать план битвы. Возможно, среди нас, обычных людей, есть кто-то, кто знает, как организована оборона чамов, и может подать тебе неплохую идею.

— Но ведь я спрашивал у всех, и никто не отозвался.

— Спроси еще раз, — сказала она, разглядывая небольшую группу кхмерских воинов, собравшихся возле храма.

«Настроение у них неважное», — подумала она, заметив, что они не подтрунивают друг над другом, как обычно.

— Ты должен вдохновить их, — заявила она. — Ты должен вдохновить своих людей.

— Понятия не имею, как это сделать, но, может быть, у тебя есть какие-то соображения на этот счет?

— Ты должен сделать плавучий фонарик для праздника. А когда мы будем его отмечать, ты запустишь фонарик вместе с остальными. Пообщайся со своими людьми запросто, как ты общаешься со мной. Не как король, а как человек, который любит их и который за них переживает. Скажи им, что мы выиграем это сражение и что оно того стоит, так как, когда мы победим, наша империя станет даже более великой и более прекрасной, чем раньше.

Раздался лай собаки, а отраженное от стен эхо подхватило его и разнесло по округе.

— Посмотри по сторонам, Джаявар, — продолжала она. — Ты видишь, как вдохновляют людей храмы? В них и сейчас осознаешь, о чем мечтали их создатели. Ты должен вдохновить наших людей точно так же, как это делают наши храмы, — убеждая их в том, что они являются частью чего-то более великолепного и величественного, чем они сами. Кхмеры верили в это всегда, и мы должны продолжать в это верить.

Рука его, лежавшая на эфесе висевшей в ножнах сабли, потянулась к каменному лицу, которого только что касалась она.

— Когда я ухаживал за тобой, твой отец как-то сказал мне, что он безмерно гордится тобой.

— Он действительно так сказал?

— Он сказал, что я пришел в эту жизнь в первую очередь для того, чтобы заботиться о тебе и лелеять тебя, и он был прав. Хотя было время, когда я жаждал власти и богатства, эти желания с годами ослабевали. Теперь же я просто стремлюсь к тому, чтобы война поскорее закончилась и мы с тобой могли бы вместе провести остаток наших дней в мире. Я верю, что именно это нам и суждено.

— Но мы не должны проводить их праздно, любовь моя, нам еще очень многое нужно сделать.

— Согласен. И эти свершения станут вершиной и твоей и моей жизни.

Она улыбнулась, представляя себе будущее без смерти и отчаяния, когда думать можно будет о том, как поделиться своим благоденствием с теми, кому повезло меньше.

— Когда война закончится, — сказала она, — мы построим лечебницы, дороги, новые дома. Но мы также построим храм в твою честь, храм, на стенах которого будет твое лицо.

Он покачал головой, соскребая с резного изображения пятно зеленоватого лишайника.

— Ты превращаешь меня в кого-то более значительного, чем я есть на самом деле.

— Возможно.

— А что мне сделать в твою честь, когда закончится эта война?

— Продолжай жить, Джаявар. Лучше ты не сможешь почтить меня. Враг снова придет за тобой, а ты мне нужен живым.

Он уже открыл рот, чтобы ответить ей, но тут раздался сигнал рога. Он прозвучал дважды: это означало, что приближается группа союзников, скорее всего кхмеров. Четыре сигнала указывали бы на присутствие чамских воинов. Ладонь Джаявара вновь опустилась на рукоятку сабли.

— Пойдем, моя королева, — сказал он, — посмотрим, кто к нам пришел.

Она смотрела, как он удаляется. Ей так знакома была его походка! Сделав несколько шагов, он обернулся, похоже, удивившись, что ее нет рядом с ним. И она пошла за ним, как делала всегда, как будет делать и впредь. Она взяла протянутую ей руку и сжала ее; в этот момент внутри у нее что-то дрогнуло; она осознала неизменность все еще непонятной природы их связи.

В одном из внутренних дворов храма Ангкор-Ват Тида наблюдала за тем, как Индраварман практикуется в боевом искусстве. Сейчас он орудовал бамбуковым шестом, как и двое его противников. Будучи меньше его ростом, они оба искусно владели этим оружием, и к тому же противостояли они ему по очереди. Тида несколько раз видела, как дерется Индраварман, но не могла припомнить, чтобы он атаковал с такой яростью. Его шест неутомимо ударял и колол, со свистом рассекая воздух с такой скоростью, что его почти не было видно. Каждый из его соперников уже получил немало болезненных ударов, на месте которых начали проступать синяки. Но Индраварман, действуя беспощадно, продолжал атаковать, когда они отступали, используя при этом и шест, и кулаки, и даже ноги. На сером песчанике отчетливо были видны темные капли пота и крови.

Когда Индраварман повернулся спиной к ней, Тида перевела взгляд на великолепные башни храма Ангкор-Ват, надеясь, что их величественный вид заглушит воспоминания о прошедшем дне. Вчера она стояла возле короля, когда во двор храма согнали четыре сотни кхмеров, которых затем окружили воины и закололи копьями, сваливая трупы в кучу. Их оставили там на всеобщее обозрение. Жены и дети погибших жались друг к другу и отчаянно голосили; их крики до сих пор звучали в ушах Тиды. Она раньше никогда не видела такого ужаса, и теперь при мысли об этом у нее начинали трястись колени. В какой-то момент она стала умолять Индравармана прекратить побоище, но он с такой злобой взглянул на нее, что она тут же замолкла.

Тем временем учебная схватка продолжалась, и Тида, услышав громкий стон, успела повернуться, чтобы заметить, как один из сражавшихся кубарем отлетел от Индравармана, держась за бок. Король ударил его еще и ногой, после чего быстро повернулся лицом ко второму сопернику. Как же ей хотелось, чтобы оружие этого воина попало в цель! Но Индраварман был настолько страшен, что она не верила в возможность этого. Этот человек принес неисчислимые страдания людям, и с каждым днем она видела все больше мук, ощущала их.

Король разбил шест второго воина, а свой следующий удар нанес снизу вверх, попав противнику в подбородок. Из образовавшейся раны потекла кровь. Когда тот рухнул на землю и стал корчиться от боли, Тида всем сердцем пожалела его. Никто из зрителей не пришел ему на помощь, пока Индраварман не бросил свой шест и не ушел с площадки. Широким шагом он направился прямо к Тиде, тело его блестело от пота. Хотя она провела с ним уже очень много ночей, ее до сих пор поражала его мощь. Но двигался этот громадный человек с невероятной скоростью и ловкостью.

— Иди за мной, — сказал он.

— Да, о великий король.

Он увел ее с внутреннего двора в галерею. Стену здесь украшал позолоченный барельеф, и Тида на ходу рассматривала изображения различных богов и демонов. Стрекотали невидимые цикады, в воздухе висел запах горелого дерева. Индраварман повернул направо и по длинному пролету каменной лестницы поднялся на второй уровень Ангкор-Вата. Затем он вошел в еще один внутренний дворик и стал карабкаться по крутым ступеням наверх, на вершину храма. У Тиды мелькнула мысль, что будет, если она сейчас дернет его назад. Такое падение было бы страшным, возможно, даже фатальным. Лишь раз дернув за плечо, она могла заставить его кубарем покатиться вниз с опасной высоты, а затем стать хозяйкой своей судьбы. Однако она так ничего и не сделала, просто продолжала идти за ним и вскоре запыхалась на крутой лестнице.

Достигнув вершины Ангкор-Вата, они прошли через массивные, искусно разрисованные двери и подошли к большому проему в западной стене, откуда открывался бесподобный вид на Ангкор. Тида оперлась на перила, и кулаки ее невольно сжались при виде своей прекрасной страны. Перед ними раскинулись сады, каналы, волны поросших густой растительностью холмов — от всего этого невозможно было оторвать взгляд. В лучах утреннего солнца поблескивали бронзой и золотом башни нескольких храмов. Внизу, ловя потоки теплого ветра, кружили птицы.

— Красивая страна, — бесстрастно заметил Индраварман.

— Да, о великий король.

— Ты поняла, почему мы пришли сюда?

Она подняла глаза на его широкое лицо, не зная, что ответить.

— А разве ваша страна не такая красивая? — спросила она.

— Она красивая. Но когда у тебя уже есть сапфир, что делать со вторым?

— Я не знаю.

Он хмыкнул, а затем вытер пот, заливавший ему глаза.

— Ты считаешь меня слишком суровым? Из-за того, что те люди были убиты таким образом?

— А что… что они сделали, владыка король?

— Они ничего не сделали. А вот их единомышленники сделали: они устроили засаду и внезапно напали на нас. Если такие преступления оставлять безнаказанными, в итоге мы будем жить в стране, где царит беззаконие. А мне необходим действующий закон. Мне необходим порядок. Без этого мы будем ничем не лучше живущих в горах дикарей, из которых получаются хорошие рабы, но ни на что другое они не годятся.

— Да, о великий король.

— Я не наслаждаюсь жестокостью. Правда. Но это грозное оружие, и я при необходимости буду им пользоваться.

— Я надеюсь… что на вас больше не будут нападать. И тогда, о великий король, у вас не будет повода для жестокости.

Индраварман рассмеялся:

— Ишь как заговорила моя робкая Тида! У тебя внутри, наверное, все трепещет сейчас.

Она кивнула, немного отстраняясь от него.

— Я хочу лишь мира.

— А теперь скажи мне: хочешь ли ты поспособствовать достижению этого мира?

— Что вы имеете в виду?

— Что твоя подруга Воисанна рассказывала тебе о моем военачальнике Асале? Я знаю, что он сильный и очень способный воин — лучший из моих командиров. Время от времени он становится моей опорой, и его отсутствие тревожит меня. Почему они до сих пор не вернулись?

Она вся сжалась под его пылающим взглядом.

— Я говорила вам, о великий король. Она побежала, а один сиамский воин бросился за ней. Я слышала ее крик. А затем Асал схватил меня… Потом он побежал за ними. Я звала их, но… никто мне не ответил.

— Думаешь, они погибли?

— Я не знаю.

— Если они погибли, тогда почему не были найдены их тела?

— О великий король, я знаю только то, что рассказала вам, — ответила Тида, понимая, что Воисанна нуждается в ее защите, и стараясь как-то помочь ей. — Она равнодушна к нему. Как и он к ней. Она просто притворяется, делает вид, вот и все.

— Возможно, они оба обманывали тебя.

— Возможно.

Индраварман устремил взгляд на один из далеких храмов.

— А ты знаешь, почему я беспокоюсь о его судьбе?

— Нет.

— Я беспокоюсь, потому что ценю его. Мне нужно иметь в своем окружении хотя бы несколько таких людей. Однако у каждого человека есть своя слабость. Некоторых притягивает золото. Другие ищут известности и славы. Может быть, Асал нашел свое спасение в этой женщине. Если это так, я не смогу влиять на него. А королю необходимо иметь влияние на своих подданных.

Тида кивнула, не понимая, чего он хочет от нее.

— Я совсем не знаю его, о великий король.

— Но зато ты знаешь ее. И ты расскажешь мне, что она будет говорить тебе о нем.

— Но его ведь нет здесь, владыка король. Как и ее.

Индраварман стиснул зубы так, что у него заиграли желваки.

— Я могу быть и мягким и жестким, Тида. Дашь мне то, что я хочу, — и я буду мягок, откажешь — и я стану жестким. Поэтому, когда они вернутся, — а я верю, что они вернутся, — расспроси ее о нем. Женщины — очень хитрые создания, и я рассчитываю узнать от тебя много интересного о них обоих.

Она подняла на него глаза, но тут же потупила взгляд.

— Я попробую, мой король.

— Попробовали мертвые, Тида. Они попробовали, а после этого умерли. А выжившие… они сделали больше, чем просто попробовали. Поэтому они еще живы. Ты поняла меня?

— Я…

— Если ты хочешь жить и не хочешь для себя очень печальной судьбы, ты должна сделать так, как я тебе сказал.

— Да… Я сделаю.

— Хорошо. Тогда приходи ко мне сегодня ночью, когда взойдет луна. И я воздам тебе должное за твою преданность.

— Благодарю вас, мой король.

Он развернулся так резко, что она вздрогнула от неожиданности. Проходя по галерее, он провел пальцами по барельефам танцующих женщин, затем свернул за угол и пропал из виду.

Тида пыталась взять себя в руки и успокоить дыхание. Она подумала о Воисанне, и в уголках ее глаз выступили слезы. Ее трясло. Она не хотела предавать свою подругу, но опасалась, что Индраварман видит ее насквозь, как и других людей. Она была свидетельницей того, как, подозревая всех в предательстве, он уничтожал вокруг себя как врагов, так и друзей. Если его действительно беспокоил Асал, он будет искать ответы на свои вопросы и захочет получить их от нее. Но что она могла ему ответить? Как она может защитить себя и Воисанну? Для этого были нужны качества и умения, которыми она не обладала. Пока ей никогда в жизни не приходилось лгать. Ее всегда учили, что нужно говорить правду, что правдивость является одним из важных человеческих достоинств.

Чтобы защитить подругу, придется лгать, а этому искусству она не была обучена.

Раздумывая о несправедливости жизни, о том, что она страдает, тогда как другие радуются и смеются, Тида закрыла глаза, отчего вниз по ее щеке скатилась слеза. Она содрогнулась, осознав, что этот мир слишком жесток для нее, что она не готова к такой жизни, что ее не так воспитали. Ее мать была слишком добрым человеком.

Боран терпеливо ждал, стоя на коленях и низко опустив голову. Он раньше никогда не представал перед королем. Пот катился по его спине, во рту у него совершенно пересохло. Быстро взглянув направо, чтобы убедиться, что Прак тоже пал ниц перед правителем, Боран стал повторять про себя, что он скажет, если король захочет его выслушать. Кхмерские воины, с которыми шло семейство Борана, как раз рассказывали Джаявару и нескольким его командирам, что им известно о позициях чамов. Когда они закончат, возможно, настанет его черед говорить.

Джаявар стоял перед Цитаделью женщин. Рядом находился пруд, покрытый листьями и цветами лотоса. Король был шире в плечах, чем ожидал Боран, с крепкими мускулами зрелого мужчины. Лицо у него было приятное, а голос и манера говорить делали собеседника разговорчивым. В отличие от королей из сказок и легенд, на Джаяваре не было никаких украшений. Он был одет, как обычный воин, в руке был круглый щит, а на боку висела сабля в ножнах.

Где-то возле храма Сория и Вибол дожидались завершения этой беседы. Боран жалел, что они сейчас не с ним. Они были бы очень рады послушать короля.

Воины закончили рассказывать, ответили на несколько вопросов Джаявара и покинули внутренний двор храма. Один из людей короля велел Борану и Праку подойти поближе; сердце рыбака от волнения забилось учащенно. Он поднялся на ноги, подошел к Джаявару и снова опустился на колени, низко склонив голову.

— Встань, прошу тебя, — мягко сказал Джаявар, жестом понукая его подняться. — Здесь нет нужды в соблюдении всех этих формальностей.

Боран кивнул, но, вставая, так и не поднял на короля глаз.

— Благодарю тебя, о великий король.

— Достаточно будет просто «мой господин».

— Да… мой господин.

— Мне сказали, что ты видел лагерь чамов у Великого озера, знаешь, как он устроен, и у тебя есть идеи, как разгромить врага.

Боран заговорил, но тут же запнулся: тщательно отрепетированная речь вылетела из головы. Он был сыном строителя лодок, человеком, который не имеет права стоять в присутствии короля.

— Мой господин, мы… мы простые рыбаки.

— Но без рыбы мы все определенно страдали бы от голода.

— Да, мой господин.

— Будь любезен, расскажи мне, что ты видел на Великом озере. Расскажи мне все.

Боран взглянул на Джаявара, но тут же потупил глаза.

— У них там много людей, мой господин. Вначале было… наверное, две тысячи. Затем некоторые ушли — примерно половина.

— А сколько у них боевых слонов и лошадей?

— Я насчитал сорок слонов, мой господин, но слышал и других. А лошадей… наверное, две сотни.

— А лодки? Пожалуйста, расскажи мне про их лодки.

Впервые с момента встречи с королем Боран улыбнулся. В лодках он разбирался. Он почувствовал себя увереннее и поднял голову.

— Мне кажется, мой господин, что лодки для них очень важны.

— Почему ты так решил?

— Потому что они большие, с хорошими командами, к тому же прибывают и отходят в любое время дня. Чамы используют их, чтобы доставлять продовольствие со своей родины. Все они, мой господин, хорошо охраняются. Лодки поменьше, полные воинов, охраняют те, что побольше. А иногда… иногда, мой господин, мне казалось, что чамы грузят на них наши сокровища. Я видел издалека блеск золота, а лодки после погрузки оседали в воду глубже.

Кулаки Джаявара сжались.

— А что это за идея насчет того, как нам победить врага?

— Если… вам будет угодно, мой господин, об этом расскажет мой сын, — ответил Боран. — Потому что на самом деле это придумал он. Поэтому я и попросил, чтобы он пришел со мной к вам.

Король кивнул, и Прак выпрямился. К удивлению Борана, его сын не гнул голову, а держался гордо и с достоинством.

— Прежде чем я начну рассказывать, мой господин, я хотел бы сообщить, что я почти полностью слепой. И мои идеи возникают не благодаря моим глазам.

— Так и должно быть.

Прак улыбнулся.

— Спасибо вам. Большое вам спасибо.

— Так что же за мысли возникают в твоей голове?

— Я думаю, что чамов можно загнать в ловушку на берегу озера. Я много раз слышал их смех там. Они не беспокоятся насчет того, что на них могут напасть. Они лишь пируют, веселятся и спят.

— Так как бы ты напал на них?

Руки Прака сами собой соединились вместе. Он вспомнил, как мать говорила ему, что нужно защитить брата, нужно спасти его, придумав план, который обеспечит им победу над врагом.

— Чамы там разместились очень плотно, как в мотке бечевки для рыбной ловли. — Он заговорил быстрее. — Чтобы освободить место для своих людей, они вырубали деревья, хотя в последнее время я уже не слышал стука топоров. А вонь, доносящаяся со стороны их лагеря, наводит меня на мысль, что набиты они там вплотную.

Джаявар покачал головой:

— Армия всегда смердит.

— А вы знаете, что мы продавали им рыбу? Мы обманывали их, и когда мы это делали, в голову мне пришла одна мысль.

— Говори.

— Почва, на которой разбит их лагерь, очень сухая. Во время сезона дождей уровень воды в озере был выше, и благодаря влаге хорошо росли разные растения, в том числе и деревья. Но сейчас стоит сухой сезон. Вода в Великом озере спала, и вся земля, которая раньше была залита водой, завалена высохшими деревьями и кустарником. В это время года ветер часто дует с севера, от Ангкора в сторону Великого озера. Зайдя с севера и дождавшись такого ветра, мы могли бы поджечь сушняк, и огонь ринулся бы в сторону Великого озера. И тогда чамы окажутся в ловушке, пожар загонит их в воду, отрезав от слонов и лошадей. Мы могли бы идти по следам огня, атакуя врага, а также могли бы напасть на них с воды. В любом случае мы окажемся в гораздо более выгодном положении, чем они.

К удивлению Прака, Джаявар рассмеялся.

— Ты говоришь, что не можешь видеть, хотя на самом деле видишь все.

— Думаю, пожар вызвал бы у них панику, и если бы мы в этот момент ворвались в лагерь, они бы просто не знали, что делать. Мы бы смяли их, и, возможно, удалось бы отбить у врага часть их слонов и лошадей. Я слыхал, что никто не может сравниться с кхмерами в искусстве управлять слонами. Почему бы нам не захватить этих животных для наших воинов?

Джаявар снова улыбнулся.

— Чтобы вернуть себе Ангкор, нужно будет сделать много шагов. Однако твой может стать первым. Индраварман не ожидает нападения на Великом озере.

— К тому же немало кхмеров продают свой улов чамам. А что, если рыба окажется отравленной или достаточно несвежей, чтобы некоторые чамы заболели, поев ее? Мы могли бы продать им тухлую рыбу, а на следующий день атаковать.

Король повернулся к Борану:

— Твой сын умен не по годам. Откуда у него такая мудрость?

— Я не знаю этого, мой господин. Определенно, этим он не в меня. Моя жизнь очень проста, как и мои мысли.

— Моя жена захотела бы познакомиться с вами обоими, — сказал Джаявар. — А также встретиться и с остальными членами вашей семьи. Сегодня утром она сказала мне, что должны прийти такие люди, как вы. Она сказала, что мне следует внимательно выслушать их, и я рад, что так и поступил.

Прак не видел, что его отец поклонился.

— Откуда же она могла знать об этом? — не подумав, спросил он. — Как она узнала, что мы должны прийти?

— Все дело в том, что у нее, как и у тебя, есть дар предвидения. Она видит знаки, и эти знаки сообщили ей о вашем появлении сегодня.

— Интересно…

— Нам пора идти, сынок, — перебил его Боран. — Король — человек занятой. — Затем он повернулся к Джаявару. — Когда мы понадобимся вам, мой господин, и когда королева сможет встретиться с нами, мы будем в вашем распоряжении.

Джаявар кивнул и положил руку на эфес сабли.

— Неподалеку отсюда, мои новые друзья, есть одно секретное место. Там много воды, и там водится много всякой рыбы. Думаю, оно вам очень понравится. Вскоре я отправляюсь туда, и для меня было бы честью, если бы вы сопровождали меня.

— Мы с радостью пойдем с вами, мой господин, — ответил Боран, снова низко кланяясь.

Король попрощался с ними и повернулся к одному из своих командиров.

Боран взял Прака за руку и, крепко сжимая ее, увел его. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы никто не мог их слышать, он сказал сыну, что очень гордится им, поскольку тот дал совет королю и король его выслушал. В конце он добавил:

— Думаю, только что, на моих глазах мой мальчик стал настоящим мужчиной. В самом лучшем смысле этого слова.

— Как это — в самом лучшем смысле? — спросил Прак, вглядываясь в размытый контур громады храма из красного камня.

— Лучшие из мужчин те, кто думают не о себе, а о других, сынок. А ты у меня именно такой. Боги не дали тебе зрения, зато наделили сильным и благородным духом.

— Спасибо, отец.

Боран заключил сына в объятия.

— Если что-то… случится со мной в будущем, помни, что я только что сказал тебе: ты относишься к лучшим из людей и гордость моя тобой так же беспредельна, как Великое озеро.

— Но только с тобой ничего не случится.

— Конечно, сынок, — ответил Боран, хотя при этих словах по спине у него, несмотря на палящие лучи полуденного солнца, пробежал холодок. — Пойдем, — сказал он, — давай отыщем твоего брата и мать. Они не поверят, что им предстоит встретиться с королем и королевой.

Воисанна и Асал сидели в длинной узкой лодке, которая была покрашена в красный цвет, оборудована навесом, а нос ее был вырезан в форме головы дракона. Морда этого устрашающего создания была зеленой, раскрытые челюсти — алыми, а зубы и глаза — белыми. Вероятнее всего, лодка эта когда-то принадлежала высокопоставленному кхмерскому чиновнику, и чамы захватили ее во время нашествия. Когда Асал с Воисанной случайно натолкнулись на нее, он отобрал ее у трех чамских воинов, которые, казалось, с удовольствием сложили с себя нудную обязанность ее охранять.

Это была прогулочная лодка, предназначенная для каналов и водоемов Ангкора. Стоя на корме, Асал управлял ею с помощью длинного бамбукового шеста. Воисанна сидела возле него на деревянной скамье, тянущейся вдоль одного борта лодки. Она смотрела вперед, но часто поглядывала на него. Время от времени между деревьями показывались башни Ангкор-Вата. Сияя в золотых лучах клонившегося к закату солнца, эти башни казались чьим-то волшебным воплощением, слишком совершенным, чтобы возникнуть в умах смертных. При виде их Воисанна одновременно и радостно замирала, и вся сжималась, с одной стороны, восхищаясь красотой, созданной ее народом, а с другой — боясь вновь оказаться под властью чамов. Последние два дня были едва ли не самыми счастливыми в ее жизни. Она смеялась, бегала, плавала, купалась в любви. Возвращение в Ангкор, чего она всегда с таким нетерпением ждала, теперь представлялось ей окончанием прекрасного сна, и как же ей не хотелось просыпаться! Когда она проснется, рядом уже не будет Асала и она не сможет положить голову на его плечо. Его голос не будет последним, что она услышит, прежде чем сон накроет ее своим покрывалом. И вместо того, чтобы целовать его в любой момент, когда ей этого захочется, она должна будет ждать, пока он придет к ней и они укроются от посторонних глаз.

— Можно я тебе что-то скажу? — спросил он.

— Конечно.

— Тебе может не понравиться то, что ты сейчас услышишь.

— Тогда, мой большой чам, будь осторожен и тщательно подбирай слова.

Он поднял шест, перенес его вперед и вновь оттолкнулся от дна. С воды вспорхнула утка, и от ударов ее крыльев по поверхности канала побежали круги. Птица взмыла в небо, и по мере того, как успокаивалась рябь на воде, таяла улыбка Асала.

— Когда мы плыли сюда с моей родины, — сказал он, — я думал, что все кхмеры… ниже нас.

— Почему? Почему ты так думал?

— Потому что нас этому всегда учили. Наше сознание заполнялось обманом, и я, чашу за чашей, пил этот дурманящий напиток.

Неподалеку от того места, откуда взлетела утка, канал начала переплывать змея, скользя по поверхности быстро и грациозно.

— Я никогда не думала так о чамах, — отозвалась Воисанна.

Он кивнул, вновь поднимая шест.

— Но когда я впервые увидел башни Ангкор-Вата, я засомневался, правильно ли меня учили, так как начал понимать, что такую необыкновенную красоту мог создать только необыкновенный народ.

Взгляд ее метнулся к башням вдалеке, поднимавшимся, словно рукотворные горы, блестя на солнце, клонящемуся к горизонту.

— Вся моя жизнь, — сказала она, — прошла в тени Ангкор-Вата. И я не хотела бы оказаться в другом месте.

— Твоя страна, моя госпожа, изобилует красотой. Я вижу ее здесь повсюду. В ваших храмах, в ваших джунглях и… в твоем лице.

На губах ее промелькнула улыбка.

— Но если ты увидел, что Ангкор-Ват такой необыкновенный, почему ты старался уничтожить эту красоту?

— Потому что воин делает то, что ему приказывают. Потому что страх иногда побуждает сильнее, чем красота. А я боялся твоего народа… и своего короля.

— А теперь?

— Теперь меня тревожит только мой король.

Она опустила руку в воду и стала наблюдать за тем, как волны от ее пальцев бегут к берегу, укрытому сплетением трав, кустарника, лиан и деревьев.

— Думаю, страх возникает от незнания, — сказала она, вглядываясь в заросли на берегу. — Возможно, если бы чамы жили в кхмерских городах, а кхмеры — в чамских, они бы не боялись друг друга. Мы, конечно, по-прежнему отличались бы друг от друга, но, может быть, тогда нам было бы легче разглядеть красоту и там, и там.

— Красота, моя госпожа, есть и в ваших, и в наших городах.

— Тогда расскажи мне о красотах твоей родины.

Он поднял шест и снова послал лодку вперед.

— Наша страна не похожа на вашу. У нас есть долины, реки, озера, бескрайние поля риса. Но если вы поднимаетесь на холмы, мы поднимаемся в горы — крутые и необитаемые, места, где боги оставили свои знаки.

Воисанна продолжала расспрашивать его о тех краях, где он родился, но мысли ее внезапно унеслись в другую сторону. Ангкор-Ват, похоже, был уже рядом, а она пока что не хотела возвращаться туда.

— Если бы не моя сестра, я бы убежала с тобой, — сказала она, прерывая его. — Мы могли бы взять эту лодку и поплыть в противоположном направлении, туда, где нашли бы мир.

— Я бы тоже ушел с тобой, моя госпожа.

— Мы могли бы побыть здесь еще, хотя бы одну ночь?

Шест выскользнул из его рук, но в последний момент его пальцы сжались и он удержал его.

— Я… я не знаю…

— Я понимаю, что ты должен вернуться к своему королю. Что он ждет твоего возвращения. Но разве одна ночь что-то решает?

— Он… очень требовательный человек. Я долго придумывал историю, которую ему расскажу, историю, которая усмирит его гнев. Я меня есть план. Но все же… его будет очень сложно утихомирить.

Она кивнула, пытаясь скрыть свое разочарование.

— Конечно. Тогда мы должны идти к нему. Прости меня, пожалуйста, что спросила.

— Тебе не за что извиняться. — Он поднял шест. Лодка вновь скользнула вперед, однако тут он остановился. — Но я также не нуждаюсь в прощении ни богов, ни Индравармана. И он, разумеется, вполне может и завтра увидеть меня.

— Но ты ведь сказал…

— Раньше меня подгоняло тщеславие, моя госпожа, но теперь я нахожу вдохновение в другом. Зачем же мне покидать это место на день раньше? Разве это так уж необходимо? Я нужен Индраварману. Он рассчитывает на меня. Он не причинит мне вреда, потому что считает, что я ему помогу.

— Ты в этом уверен?

— Да, по крайней мере в данный момент. Так будет, пока он не почувствует себя в безопасности в вашей стране. Так что давай насладимся временем, которое нам с тобой осталось провести вместе. Я вернусь к нему завтра.

Она улыбнулась и, поднявшись со скамьи, встала рядом с ним. Мысль о том, что они проведут вместе остаток дня и всю ночь, переполняла ее сердце радостным ожиданием. Все вокруг стало казаться намного более ярким и трепетным, чем всего какой-то миг назад. Как будто с плеч спало тяжкое бремя, без которого она почувствовала себя моложе, веселой и игривой, как когда-то в детстве.

— Ой, что это было? — спросила она, сделав вид, что заметила что-то на проплывавшем мимо них берегу.

Следуя за ее взглядом, Асал наклонился над бортом лодки и вскрикнул от неожиданности, когда она толкнула его сзади. С громким всплеском он свалился в воду, на мгновение погрузившись в нее с головой. Выплыв на поверхность и отфыркиваясь, он расхохотался.

Она тоже засмеялась. Схватившись за край лодки, он сильно качнул ее, и Воисанна упала на него сверху, и его сильные руки подхватили ее в воде. Она поцеловала его, не отвлекаясь больше на башни Ангкор-Вата, а сосредоточив все свое внимание только на нем. Когда губы их разъединились, она взглянула на него, восхищаясь его красотой и зараженная таким же восторгом, какой читала в его глазах.

Они поплыли к берегу, таща лодку за собой. На поверхности плавал островок листьев и цветов розового лотоса, и они аккуратно, чтобы не потревожить, обогнули его. Вскоре их ноги коснулись илистого дна. Выйдя из воды, они обошли гниющее дерево, сплошь покрытое плоскими белыми грибами.

Солнце садилось за горизонт, окрашивая пейзаж в оттенки оранжевого и янтарного цветов. Асал начал было вновь целовать ее, но Воисанна остановила его — ей хотелось полюбоваться картиной заката. Он был частью всех этих чудес, и она, держа его за руку, показывала ему то на одно, то на другое, зачарованная неповторимым великолепием момента. Сочные краски неба, создавая природное полотно, отражались на гладкой поверхности воды бесконечное множество раз.

День медленно угасал. Не отпуская руку Асала, Воисанна встала и посмотрела на Ангкор-Ват, гордясь его башнями и гордясь Асалом, оценившим их красоту. Ее отец всегда говорил ей, что совершенство — это слово, придуманное поэтами, и что в природе такого не существует. Однако сейчас это совершенство было вполне ощутимо, оно было таким же реальным, как воздух, который она с жадностью вдыхала. Все недуги мира ушли на задний план. Теперь ее переполнял триумф богов, она как будто поднималась ввысь, к такому свету, какого раньше никогда не видела и не ощущала.

Когда ее ноги действительно оторвались от земли, Воисанна поняла, что находится в объятиях Асала. И только в этот момент она поцеловала его опять.

Глава 6 Запах войны

Никогда не видевшая такого количества народа вне Ангкора, Сория смотрела на громадный лагерь с благоговейным трепетом. Казалось, что навесам, сделанным из бамбука и покрытым камышом, не было числа, хотя они были почти не заметны на фоне джунглей. Перед навесами, в специальных каменных очагах, скрывавших огонь, жгли костры, на которых готовили пищу. Женщины варили рис и пекли рыбу. В узкой речке плескались дети, в основном без присмотра, хотя их матери время от времени покрикивали им, чтобы они держались подальше от камней с замысловатой резьбой.

Сории хотелось радоваться этим водопадам, плесам и деревьям, хотелось рассмотреть изображения их богов. Однако ее взгляд неизменно перескакивал на воинов, которые в лагере были повсюду. Кхмерские и сиамские солдаты точили свое оружие, чинили щиты, тренировались в искусстве владения саблей или спали после долгих ночных дежурств. Большинство мужчин были очень серьезными и не обращали внимания на смех детей или молящихся женщин. Кхмеры были в простых набедренных повязках, тогда как сиамцы предпочитали пестрые туники. Хотя долгие годы эти люди множество раз воевали друг с другом, сейчас они мирно уживались в этой долине, объединенные единой целью — прогнать чамов. Кхмеры хотели отвоевать свою столицу. Сиамские наемники жаждали золота, которое принесет им победа над врагом.

С тех пор как семья накануне вечером пришла на базу кхмеров, Сория почти не видела своих мужчин, которых с радостью приняли в кхмерскую армию. Прак не собирался сражаться, но находился рядом, когда его отцу и брату выдавали щиты, сабли и копья. В те редкие минуты, которые Сория провела с Праком после его встречи с королем, она видела, что его переполняет гордость. На самом деле оба ее мальчика и даже, в некоторой степени, Боран с воодушевлением влились в ряды кхмерских воинов. Боран сказал ей, что хоть он и боится и ненавидит войну, все же считает приемлемым для себя стать частью чего-то большего, чем он сам, приобщиться к благородному делу — освобождению родной земли от захватчиков. И Сория, несмотря на все свои опасения в связи с тем, что они делают, была очень довольна возвращением Вибола к жизни и тем, что королю понравились советы Прака.

Сейчас, идя вдоль реки, она высматривала своих близких. Тропа время от времени делала крутые повороты, огибая упавшие деревья, валуны и большие муравейники. Сория здоровалась с незнакомыми ей людьми, улыбалась детям, мастерившим плоты для Праздника плавающих фонариков, а оказавшись перед изображением Вишну, быстро помолилась. Она просила Вибола встретить ее возле одного из водопадов после тренировки и надеялась, что он уже там.

В стороне от реки, на склоне, ведущем к высокому горному гребню, Сория заметила группу командиров, окруживших короля. Он стоял на валуне и что-то тихо говорил им. Вокруг этой группы на расстоянии двадцати шагов воины образовали кольцо, чтобы никто посторонний не мог приблизиться к королю. Говоря, Джаявар показывал на склон бамбуковым шестом, тыча им в разных направлениях. Некоторые командиры согласно кивали. При каждом движении воинов солнце играло бликами на их оружии и щитах. Сория подумала, что Джаявар, наверное, обсуждает с ними последнюю атаку сиамцев войска Индравармана. Он был доволен, получив сообщение об этой стычке, которая, по крайней мере, замедлила продвижение чамов в джунгли.

Сория услышала шум водопада и ускорила шаг. У реки оружейник с каким-то мальчиком закрепляли стальные наконечники на длинных шестах толщиной с запястье Сории. Ей вдруг представилось, как такая штука пронзает кого-то из ее близких, и внутри у нее все оборвалось. «Вы же не воины, — мысленно обратилась она к ним. — Пожалуйста, не обманывайте себя в этом».

Еще через сотню шагов она оказалась у водопада. К ее удивлению и облегчению, Вибол уже стоял здесь на плоском камне и, похоже, изучал резное изображение у своих ног. В руках у него были копье и щит, на боку висела сабля в ножнах. В этом военном облачении он выглядел старше, его можно было принять за незнакомца. Когда она окликнула его по имени, он повернулся к ней и она сделала знак, чтобы он следовал за ней.

В джунглях они пошли по тропе, поднимавшейся на близлежащий холм. Миновав группу сиамских воинов и нескольких кхмерских детей, которые смеялись и махали им руками, Вибол и Сория направились к вершине. Здесь рос густой лес, укрывавший землю плотной тенью.

Вибол прислонил копье к дереву.

— Зачем ты хотела видеть меня?

Она заметила на его правой руке длинный порез, из которого сочилась кровь.

— Это от сабли? — спросила она, потянувшись к нему.

— Пустяки, мама.

Кивнув, она стала выискивать взглядом целебные растения, но ничего подходящего не нашла.

— Я залечу эту рану. Найду только…

— Не нужно. Мы упражняемся, и такие царапины есть у каждого.

— С виду это не такой уж и пустяк. Такие раны часто гноятся.

Он потянулся за своим копьем.

— Почему мы сюда пришли? Зачем ты хотела видеть меня?

— Почему бы мне не хотеть этого? — отозвалась она, закусив губу. — Скоро ты уйдешь на войну, и вполне понятно, что я хочу видеть тебя.

— Пока никто никуда не уходит. Мы просто должны быть наготове.

Она снова стала вертеть головой, высматривая нужное растение, продолжая тревожиться из-за его раны.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — наконец произнесла она.

— Что?

С соседнего дерева упало несколько орехов, и, подняв голову, он заметил наверху обезьяну.

— Пожалуйста, Вибол, выслушай меня.

— Я слушаю.

— Пожалуйста! Я не знаю, будет ли у меня еще возможность поговорить с тобой. А я хочу тебя кое о чем спросить. Это важно. И времени много не займет.

— Так спроси.

Она коснулась края его щита; ей очень хотелось бы, чтобы у него не было таких вещей.

— Ты находишься здесь… Ты проделал весь этот путь из-за той девушки, девушки, которую ты поцеловал, а потом ее убили чамы?

— Что?

— Прак рассказал мне про нее и про то, что она тебе нравилась и что ты, возможно, мечтал о ней.

Вибол сцепил зубы. Он начал было говорить, но запнулся. Помолчав, он сказал:

— Она просто улыбалась мне. Она часто мне улыбалась.

— А почему она так часто улыбалась, как ты думаешь?

— Я не знаю.

— Это ты заставил ее улыбаться, Вибол. И я уверена, что она тоже вызывала у тебя улыбку. Разве это не замечательно?

Он отрешенно кивнул и вытер кровь, продолжавшую сочиться из раны.

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас? Какое это имеет отношение к тому, что должно произойти уже очень скоро?

— Потому что я хочу узнать две вещи. Во-первых, я поддерживаю тебя во всем том, что ты здесь делаешь. Я понимаю тебя. А во-вторых, я очень хочу, чтобы ты снова улыбался кому-то таким вот особым образом. Я хочу, чтобы эта «кто-то» заставила тебя опять улыбаться. — Сория сделала паузу и продолжила только тогда, когда глаза их встретились. — Потому что, когда я оглядываюсь на те дни, я понимаю, что тогда ты был счастливее всего. Ты не говорил о мести, о саблях, о гневе. Ты просто смеялся и придумывал разные поводы, почему тебе нужно в Ангкор. И я хочу снова видеть тебя таким. Поэтому пообещай мне одну вещь, Вибол. Всего одно обещание, и о втором я тебя никогда не попрошу.

— Что?

— Если ход битвы будет не в нашу пользу, ты должен поклясться мне, что возьмешь своего отца за руку и убежишь. И будешь бежать, как до этого не бегал никогда в жизни.

Он медленно покачал головой:

— Воины не…

— Ты должен бежать. Иначе ты никогда вновь не узнаешь того чувства, вкуса любви. Разве ты не хотел бы ощутить его снова? Разве ты не тоскуешь по нему? Прошу тебя, сынок, дерись, раз должен. Сражайся со своими врагами. Но если это будет не наш день, а их, ты должен бежать. Ты должен выжить.

Вибол начал было что-то возражать, но потом умолк и, в конце концов, кивнул:

— Я не думаю, что мы проиграем. Но если… если нас разобьют, я сделаю так, как ты сказала.

— Спасибо тебе.

— Но мы победим.

— Я знаю. Я верю в это. Но если не победите, тогда беги. И приведи с собой отца. Мы с Праком будем вас ждать. Нам понадобятся ваши сабли, Вибол, потому что чамы будут охотиться на нас. Ты можешь убежать, но при этом все же остаться мужчиной. И ты сможешь защитить нас от них. А потом, когда все сражения завершатся, ты найдешь девушку, которая вызовет у тебя улыбку. И вы с ней сделаете друг друга счастливыми.

Он снова вытер кровь.

— Не беспокойся, мама. Я всегда был шустрым. Как и отец. Если мы проиграем, я сделаю, как ты говоришь. Я убегу.

И снова она вспомнила про те длинные копья, жалея, что не в состоянии защитить его от их страшных жал, и приходя в ужас при мысли, что эта сталь может войти в его тело. Подавшись вперед, она обняла его и изо всех сил прижала к себе. Он сначала напрягся, но потом она почувствовала, как мышцы его постепенно расслабляются. Он тоже обнял ее и пообещал, что будет быстр, как дикий зверь, скрывающийся в джунглях.

Заставив его повторить свое обещание, она вновь прижала его к себе, после чего очень неохотно отпустила.

— Я люблю тебя, — прошептала она, снимая с себя гирлянду из цветов жасмина и вешая ее ему на шею.

Он улыбнулся ей, кивнул, а затем, словно демонстрируя свою скорость, стремительно бросился бежать по тропе к оставшимся внизу воинам.

Асал шагал решительно и с достоинством, стараясь прогнать из головы мысли о Воисанне и тревожась по поводу того, как король отреагирует на его столь позднее возвращение. Хотя он очень уверенно говорил ей, что Индраварман на него рассчитывает, он произносил это, только когда смотрел ей в глаза, предвкушая возможность провести с ней еще одну ночь. Теперь же, находясь вдали от нее, он уже жалел о своем поступке. Ему нужно было вернуться раньше. Несмотря на то что король и вправду рассчитывал на него, он все равно мог приговорить его к смерти. А его место тут же займет кто-то из придворных льстецов.

Вдалеке он заметил короля и По Рейма, которые стояли на помосте, установленном на такой высоте, что до него с земли едва можно было дотянуться рукой. На расстоянии брошенного камня от помоста к деревьям были привязаны цепями боевые слоны. Некоторые из них своими гибкими хоботами срывали с соседних веток нежные листья. Другие хлопали ушами, топтались на месте и трубили. Чамские воины учились залазить на них, становясь сначала на согнутую в колене левую ногу зверя, потом хватаясь за его левое ухо и карабкаясь ему на шею. Поскольку делали они это в полной боевой выкладке, на землю постоянно падали выроненные копья, звучала грубая брань, а неловкие воины стыдливо опускали головы.

Сохраняя гордый вид, Асал представился страже Индравармана, прошел мимо нее и взобрался по лестнице на помост, который был примерно пять шагов в длину и три в ширину. На лице По Рейма мелькнула тень хищной улыбки. Индраварман даже не удосужился обернуться.

— О великий король, — начал Асал, падая на одно колено и смиренно склоняя в поклоне голову. — Для меня счастье вновь видеть вас.

Индраварман хмыкнул, продолжая рассматривать слонов. Ко многим животным устремились рабы, неся им корзины с бананами и травой. Они прикладывали примочки к ранам слонов и проверяли, прочно ли они привязаны цепями. Хотя это место когда-то было покрыто буйной растительностью, слоны всю ее вытоптали, и теперь, когда они двигались, над ними поднимались густые клубы пыли. Над их гноящимися ранами и горами их помета жужжали тучи мух.

— Объяснись, — наконец сказал Индраварман. — Попробуй объяснить мне, почему у тебя на возвращение в Ангкор ушло четыре дня, тогда как я вернулся за два.

Асал с готовностью заговорил, ведь ответ на этот вопрос он подготовил прошлой ночью, когда Воисанна спала в его объятиях.

— Ближе к концу боя, о великий король, после того как наши боевые порядки были смяты, несмотря на то, что я убил много сиамцев, я вдруг понял, что нашим женщинам угрожает опасность, — как можно убедительнее начал он излагать свою версию. — Но прежде всего, разумеется, я должен был защитить вас. Я попытался пробиться к вам, но был отрезан несметными полчищами сиамцев. Я зарубил нескольких из них, но неминуемо погиб бы, если бы продолжал сражаться. В этот момент я увидел, что на наших женщин напал сиамец, и стал преследовать его. Я убил его, после чего попытался вновь пробиться к вам. Но путь мне преградили сиамцы, которых было слишком много, так что я был вынужден углубиться в джунгли.

— Но твое место было в голове колонны! И ты оставил позицию ради женщины?

— Наши порядки были смяты, о великий король. Прошу вас простить меня за это…

Индраварман резко развернулся и, ударив его ногой в челюсть, сбил на помост.

— Ты побежал за своей женщиной, а не за своим королем! А что, если бы сиамцы окружили меня?

Асал ожидал удара. Он поднялся на одно колено, потирая челюсть. Хотя взгляд его был потуплен, он внимательно следил за руками короля, опасаясь, что они могут потянуться к его сабле.

— Мои люди… поручатся за меня, о великий король, — ответил он. — Именно я предупредил их о нападении. Именно я подготовил их к этому. Я дрался с врагами, пока их не стало слишком много. Мои руки были омыты сиамской кровью, и я…

— Твои люди действительно поручились за тебя, и только поэтому ты до сих пор жив. Они сказали, что ты сражался как лев. Но львы — гордые животные. Вероятно, даже слишком гордые, чтобы возвращаться к своим хозяевам. Только отпусти льва, и кто знает, где он окажется.

— И все же сейчас я здесь, о великий король. Чтобы служить вам верой и правдой, как всегда. А еще я принес важные вести.

— Тогда вставай, глупец, и поделись ими.

Асал поднялся на ноги.

— Я допросил одного сиамца, — начал он. Эту ложь он тщательно готовил, и она основывалась на его предположениях. Хотя он понимал, что предает Воисанну, он должен был что-то дать Индраварману. — Тот сиамец был командиром высокого ранга, имевшим доступ к секретной информации. Он сказал мне, что должен был привести своих людей к Цитадели женщин и что…

— Но это мы и так знаем!

— Но мы не знали, о великий король, что кхмеры потом должны отвести сиамцев в расположенную неподалеку долину, где их и будет поджидать кхмерская армия. И где Джаявар планирует совершить возмездие.

Индраварман потер кусочек железа под кожей на животе.

— Мы подозревали, что так оно и есть.

— Да, о великий король, подозревали. Но мой пленник подтвердил наши подозрения. А глядя на него, я вдруг вспомнил, что некоторые из наших людей говорят и на языке сиамцев, и на языке кхмеров. Мы могли бы переодеть их сиамцами и отправить в Цитадель женщин. После того как их отведут на секретную базу, один из них мог бы ускользнуть и вернуться к нам. Затем он мог бы привести нашу армию прямо к кхмерам. Нашим союзником будет неожиданность. А результатом станет победа.

— У тебя ушло четыре дня на составление этого плана? — насмешливо бросил По Рейм. — Плана, который способен придумать любой ребенок.

— Самые простые планы всегда самые лучшие, — возразил Асал. — Это вам скажет любой военачальник.

— Военачальники не бегут с поля битвы. Бегут трусы.

Рука Асала тяжело опустилась на рукоятку сабли.

— Позвольте мне, о великий король, освободить мир от этого…

— И все же ты действительно бежал, Асал, — сказал Индраварман. — И возвращался четыре дня, тогда как мы сделали это за два. Сдается мне, что твое чувство долга перед своей женщиной больше, чем перед своим королем.

— Вы всегда будете…

— Сейчас не время устраивать разборки. Вы оба должны служить мне.

Асал убрал руку с рукоятки сабли.

— Мой план, о великий король, сработает. Мы можем одним махом закончить эту войну.

Индраварман кивнул, а затем сплюнул в пыль.

— Еще неделю назад я бы послал тебя искать эту долину, тогда как остальных своих людей направил бы к храму, как ты предлагаешь. Но теперь… теперь моя вера в тебя поколеблена. Я вижу воина. Я вижу острый ум. Но я вижу также и твою раздвоенность. Чам — да. Человек, верно служивший мне. Но также и человек, позволивший женщине очаровать себя. В следующий раз, когда ты столкнешься с таким выбором, вернись ко мне через день вместо четырех и убей десять сиамцев вместо трех. Сделаешь это, и твоя женщина будет жить. Снова подведешь меня, и я выпотрошу ее, как дикую свинью.

Асал попытался что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Поэтому он просто кивнул и потупил взгляд.

— Я оставил тебя в живых только потому, что твои планы восхищают меня, — добавил Индраварман. — И мы выступим против кхмеров, как ты и предлагаешь. Через десять дней с нашей родины сюда прибудут еще три тысячи воинов; они высадятся на берегу Великого озера. Когда это произойдет, мы двинемся на врага и нападем на него в той долине. Так что ты будешь продолжать носить саблю, вести за собой людей и быть моим советником. Однако до конца сегодняшнего дня ты сдашь свое оружие и станешь рабом.

— Что… что вы хотите, чтобы я сделал, о великий король?

Индраварман жестом показал в сторону слонов.

— Грязь в этом месте оскорбляет мои чувства. Очисти его. Освободи эту площадку от навоза.

— Да, о великий король.

— Но не лопатой, а своими руками. И будь благодарен мне, что я сохранил их тебе.

По Рейм расхохотался. Он по очереди тыкал пальцем в слонов, делая вид, что пересчитывает их.

— И лучше мойся, раб, прежде чем встретиться со своей женщиной. Мойся и молись, чтобы она не нашла меня более привлекательным.

Несмотря на горячее желание потребовать, чтобы ассасин держался подальше от Воисанны, Асал знал, что этим он только привлечет к ней излишнее внимание, а следовательно, подвергнет большей опасности. Стараясь не обращать внимания на По Рейма, он снял пояс с саблей и положил его на помост.

— Мой план сработает, о великий король. А если нет… вы можете забрать мои руки.

Индраварман презрительно скривил губы:

— Есть еще одна причина, Асал, почему ты пока жив. У меня благодушное настроение, потому что вскоре мы найдем этих кхмеров. И когда их кровь будет пролита до последней капли, я буду решать, кто из воинов достоин богатства и процветания. Некоторые получат военные трофеи, а другие будут до конца своих дней убирать за слонами навоз. А ты, Асал, сам должен решить, к которым из них будешь относиться.

Асал кивнул, затем спустился по лестнице на землю и приблизился к громадному слону-самцу, стоявшему в каких-то двадцати шагах от помоста. Не раздумывая, он наклонился и зачерпнул полные пригоршни навоза. Темная масса в его ладонях была еще теплой. Вокруг лица надоедливо вились мухи, а в ушах эхом отдавался смех По Рейма.

И все же Асал радовался. Его план сработал. Он все еще был жив. И к тому же по завершении этого дня он отмоется в реке, проведает своих людей, раненных во время сражения, затем решит, когда и как умрет По Рейм, после чего отправится к Воисанне.

Он представлял себе ее лицо, вспоминал пухлые губы, жар ее тела. Ради нее он с радостью убирал бы и за тысячей слонов. Он сгребал навоз так, будто был рожден для этого. Единственным страшным наказанием, которое Индраварман мог придумать, было отобрать ее у него, а чтобы этого не произошло, ему просто нужно перехитрить короля.

Ему нужно бежать.

Поскольку чамский стражник вряд ли последовал бы за ними в ров, Воисанна сбросила свою юбку и, прикрыв ладонью сокровенное место, шагнула вслед за Тидой в темную воду. Держа в одной руке юбку, она стала заходить глубже, чувствуя, как вода поднимается до щиколоток, потом до колен, затем до живота. День был пасмурным и прохладным, поэтому людей во рву было не так много, как обычно во время сухого сезона. И все же дети гонялись здесь за водяными жуками, воины промывали свои раны, женщины мыли свое тело и волосы, стирали одежду для своих близких.

На другом берегу рва группа кхмеров собралась, как догадывалась Воисанна, чтобы посмотреть бой петухов или кабанов. Позади этих мужчин, за дорогой, раскинулась базарная площадь, на которой стояло множество торговых лавок и толпились сотни покупателей. Время от времени эту картину заслоняли проходящие по дороге слоны, тянущие повозку или везущие нескольких чамских воинов на спинах. Из-под ног могучих животных поднимались тучи пыли, висевшей, словно облако, над всем и всеми. Воисанне показалось, что слонов было больше, чем обычно, и она удивилась: к чему бы это?

За храмовым рвом высился Ангкор-Ват. Отойдя немного назад, на свободное пространство, Воисанна подняла глаза на храм, закрывавший собой весь горизонт на западе. Она не могла оторвать взгляд от вздымающихся в небо центральных башен, идеально симметричных, и думала о том, кто все это придумал. Она не могла представить, чтобы человеку явилось такое вдохновение, и радовалась, что Ангкор-Ват не только задевает за живое ее, но и заставил Асала задуматься о смысле нашествия чамов. Вероятно, были и другие чамы, думавшие, как и он, — что создателей такого чуда нужно чествовать, а не порабощать.

Несмотря на то что Воисанна попрощалась с Асалом этим утром, ей казалось, что они не виделись уже много дней. Она скучала по нему даже больше, чем ожидала от себя, чувствуя в его отсутствие странную пустоту, как будто он жил в ее сердце и вдруг ушел. Воспоминаний о том, как они вместе смеялись, разговаривали, занимались любовью, было для нее недостаточно. Ей было необходимо, чтобы он присутствовал в ее мире явно и немедленно, и все ее мысли были направлены на то, когда и как они могли бы вновь оказаться вместе.

Когда Тида наконец добралась до того места, где не было купающихся кхмеров или чамов, она повернулась к Воисанне и обняла ее. Воисанна, стоя по плечи в воде и крепко прижав подругу к себе, гладила ее по затылку.

— Прости меня, что бросила тебя, когда напали сиамцы, — тихо сказала она. — Но я не могла там оставаться, я должна была уйти.

— Не извиняйся. Ты сделала то, что должна была сделать я.

— Но друзей не бросают. Я думала о себе, тогда как должна была подумать о тебе.

Тида покачала головой и, отойдя на шаг, начала полоскать свою юбку.

— Индраварман нашел меня, когда я пряталась, и… высмеял меня.

— Почему?

— Потому что я вскрикнула, когда увидела его. Он весь был забрызган кровью. Его лицо… оно было безумным. Я испугалась и вскрикнула.

— А он посчитал, что это забавно?

Тида кивнула:

— Он смеется надо мной, потому что я слабая. Потому что я плачу. Думаю, он получает удовольствие, видя мое смятение.

Воисанна вспомнила, как бросила Тиду под пылающей повозкой, и ее захлестнуло чувство вины.

— То, что он громадный, как гора, еще не значит, что он сильный, — сказала она.

— Он действительно сильный.

— Если бы он был по-настоящему сильным, Тида, думаю, он не смеялся бы над тобой. И не наслаждался бы твоим страхом. Так поступают слабые люди. Они поднимаются за счет того, что принижают других.

Тида отжала свою юбку.

— Не знаю. Все его боятся. А с чего бы всем его бояться, если он слабый?

— Асал не боится. По крайней мере не очень боится.

— А должен бы.

Неподалеку протрубил слон. Воисанна вспомнила, что Асал велел ей ни с кем не делиться планом их побега. С одной стороны, она не хотела ослушаться его, а с другой — испытывала чувство вины перед Тидой за то, что бросила ее.

— Ты не слабая, — сказала она, сжимая руки Тиды. — И ты можешь в этом убедиться.

— Каким образом?

— Ты можешь бежать вместе с нами. Асал занимается подготовкой побега. Через несколько дней мы с ним и моей сестрой уйдем. Ты должна пойти вместе с нами, Тида. Сделав это, ты докажешь Индраварману, что он недооценил тебя и что в тебе больше силы, чем он мог предположить.

— Он убьет нас.

— Только если поймает. А он не поймает.

Тида отшатнулась от нее и замотала головой:

— Нет, это слишком опасно. Он следит за тобой, Воисанна. А если ты покинешь город, он выследит тебя.

Воисанна шагнула вперед и осторожно отодвинула в сторону розовый цветок лотоса, плавающий по поверхности воды.

— Мы знаем, что он за нами следит. Но мы все равно сможем скрыться. То, что змея следит за лягушкой, еще не означает, что лягушка обязательно будет съедена.

— Ты не знаешь его! У него шпионы повсюду! Он…

— Ш-ш-ш, — остановила ее Воисанна, прижав палец к губам.

— Возможно… может быть, я и слабая, — сказала Тида, — но я слышала, как его палачи сдирали с людей кожу, выкалывали им глаза, вырезали половые органы. И знаю, как Индраварман обходится с теми, кто становится у него на пути. А ты, Воисанна, окажешься как раз на его пути.

Воисанна резко обернулась, внезапно испугавшись. К счастью, поблизости не было ни чамов, ни кхмеров.

— Но я думаю… что именно так он и правит. Он сеет страх. Он зависит от этого страха. Он считает, что страх делает тебя сломленной женщиной, Тида. Но ты не должна быть сломленной. И не должна жить в страхе. Асал умен и силен. Он разработает хороший план. А когда мы станем свободны, ты снова будешь такой, какой была до того, как в твою жизнь ворвался Индраварман. Ты ведь хочешь стать прежней?

Тида кивнула, хотя и отвела глаза в сторону.

— Тогда пойдем с нами. Когда настанет час, я приду за тобой. Просто будь готова уйти.

— А ты… ты не покинешь меня?

— Обещаю, — ответила Воисанна, беря подругу за руки. — Больше я тебя не брошу. Сделав это, я испугалась, как и ты. Но больше я бояться не стану. Потому что Индраварман как раз и рассчитывает на наш страх. И единственный способ победить его — лишить его этого оружия.

На поверхности воды всплеснул китайский карп — вспышка белого и оранжевого на фоне отражения голубого неба.

— Я… я буду наготове, — тихо сказала Тида.

— И никому об этом не говори.

— Не скажу.

Воисанна сжала пальцы Тиды.

— Все будет хорошо. Верь в светлое будущее, Тида. Верь, что добро победит зло и что твоя внутренняя сила преодолеет страх.

В этот же день, когда солнце уже начало клониться к горизонту, По Рейм шел за Тидой по улицам Ангкора. Одна из информаторш ассасина, которая должна была следить за Воисанной, сообщила об их эмоциональной встрече сегодня днем. Хотя самого разговора шпионка не слышала, она видела объятия и слезы, а после этой встречи Воисанна отправилась в Ангкор-Ват и начала молиться. Странным было также и то, что потом она купила небольшой котелок, специи и мешок риса. А когда Воисанна вернулась в свой нынешний дом, информаторша разыскала По Рейма и рассказала ему про эту встречу.

Идя за Тидой по переулку, По Рейм размышлял, почему она пришла в такое смятение во время встречи с Воисанной. Эта женщина вполне могла жаловаться подруге на Индравармана, а может, ей просто было одиноко. Однако По Рейм подозревал, что покупка котелка и эта встреча были как-то связаны между собой. Обычно такие покупки делали работающие в доме рабы, чтобы готовить себе пищу. Женщине в положении Воисанны ни к чему был такой котелок, так что покупать его она не должна была.

Тида миновала самую густонаселенную часть города и, выйдя на дорогу, обсаженную с обеих сторон деревьями, направилась на север. По Рейм следовал за ней на расстоянии; он переоделся простым чамским воином, одеяние это ему очень не нравилось, но он считал такую маскировку необходимой. Он изучал движения Тиды, не обращая внимания на пару синих бабочек, гонявшихся друг за дружкой справа от него. Не слышал он и стрекотанья цикад и подтрунивания друг над другом проходящих мимо священников. Все его чувства были замкнуты на Тиде. Теперь она была частью его мира даже в большей степени, чем земля у него под ногами или деревья, пропускающие через свои кроны слабеющий свет уходящего дня. Он был убежден, что она по-прежнему находится в смятении. Что-то тревожило ее, что-то такое, о чем она, похоже, узнала во время встречи с Воисанной.

Несмотря на то что он продолжал раздумывать, стоит ли ему тратить свое время на этих двух женщин, По Рейм понимал, что его старый соперник Асал ступил на зыбкую почву. Его задержка едва не стоила ему жизни. Подстрекаемый доводами По Рейма, Индраварман был близок к тому, чтобы казнить Асала. И все же в конце концов король оставил его в живых, и скорее всего потому, что рассчитывал на него больше, чем мог себе в этом признаться. Индраварман уважал его и считал в большей степени равным себе, чем любого другого, включая и самого По Рейма. Последние несколько месяцев По Рейм нередко замечал пренебрежение к себе короля, и все из-за того, что Асал был его любимчиком. Хотя большую часть плана по захвату кхмеров действительно разработал Асал, По Рейм не оставался в стороне.

Хотя Индраварман рассчитывал на Асала, По Рейм знал, что король не потерпит еще одной неудачи или его измены, и считал, что, используя чувства Асала к Воисанне, можно подставить его. Что-то в их отношениях было не так. Нужно было только определить это «что-то» и привлечь к этому внимание Индравармана. И тогда уже король позволит ему сделать то, о чем ассасин мечтал много лет, — перерезать горло Асалу и смотреть, как сила покидает его немощное тело и предлагает По Рейму взять ее себе.

Чем дальше Тида уходила от Ангкор-Вата, тем меньше людей встречалось ей на пути. Она уже почти дошла до северных ворот города, выходивших к храмовому рву. Конечно, ворота эти были скорее декоративными, поскольку пересечь ров пешком можно было только по дамбе с западной стороны. По Рейм позволил расстоянию между ним и Тидой увеличиться. Она, похоже, не догадывалась о его присутствии.

Тида сошла в дренажную канаву сбоку от дороги. В сезон дождей вода по этой канаве стекала в ров. Но сейчас в канаве, заросшей сорняками, была лишь грязь. Тида продолжала идти дальше, пока не дошла до маленькой улочки, пересекающей дорогу, по которой она шла. На этом перекрестке канава уходила в вымощенный кирпичом туннель под дорогой. Здесь она немного постояла, а потом наклонилась и кого-то позвала.

По Рейм видел, как она что-то вынула из складок своей юбки и, тихо свистнув, вытянула вперед руку. По Рейм осознал, что Тида красивая женщина, когда она наклонилась, качнув своей высокой пышной грудью. Ее длинные стройные ноги, казалось, сияли в свете вечернего солнца. Внезапно По Рейму мучительно захотелось уничтожить эту красоту, заглянуть женщине в глаза, медленно сдавливая ей горло и выжимая из нее последние капли жизни. Жертвы его были разными — молодые и старые, мужчины и женщины, здоровые и больные. Но никогда еще он не отбирал жизнь у такой красавицы, как Тида. В мире, где предметы обычно более поражают воображение, чем люди, которые их сделали, она была примечательным исключением. Ее лицо и тело были настолько совершенны в своих очертаниях и пропорциях, что боги, должно быть, потратили немало времени на то, чтобы создать такое чудо.

Поняв, почему король так хотел Тиду, и возжелав ее, По Рейм подобрался поближе. Из туннеля раздался писк котенка, а Тида затрясла рукой и свистнула погромче. Подождав, пока пройдет чамский воин, который вел лошадь, Тида что-то бросила в туннель и стала терпеливо ждать, а потом снова позвала.

Котенок появился оттуда, только когда улица полностью опустела. У него была серая спина и белый животик. Сначала он фыркал на протянутую руку девушки, но затем начал тереться головой о ее пальцы. Он тыкался в нее носом, выгибал дугой спину. Тида взяла котенка на руки и встала. Она качала его на руках, как ребенка, и целовала в макушку.

По Рейм подошел еще ближе. Сейчас он находился уже в каких-то двадцати шагах от нее. Он присел в тень, положил на землю старое копье, которое взял с собой, и сделал вид, что что-то загнал в ногу. Пытаясь извлечь воображаемую занозу, он все время посматривал на Тиду и прислушивался. Поскольку больше на улице никого не было, ему удавалось расслышать то, что она говорила котенку. Сначала она сказала, что рада его видеть. Она спросила его, голоден ли он, потом покормила чем-то и погладила по спине. Котенок начал громко урчать, и она снова поцеловала его.

К ним приближался слон с чамом на спине, и По Рейм выругался из-за такой неудачи. Он пожалел, что не умеет убивать взглядом, потом представил себе, как воин валится со слона на землю, а животное разворачивается и уходит. Однако ничего такого не произошло, и Тида развернулась, заслонив собой котенка от громадного зверя. За мгновение до того, как ее взгляд упал на него, По Рейм впился взглядом в несуществующую занозу и громко выругался, ковыряя свою пятку.

Слон прошел через северные ворота. По Рейм продолжал возиться со своей ногой и удовлетворенно кивнул, когда Тида вновь переключила свое внимание на котенка. Она прижала его к своей груди и сказала, что ей очень жаль, что она не принесла с собой больше еды, но котенок должен учиться выживать самостоятельно, потому что скоро она уедет.

При этих словах пальцы По Рейма замерли. Насколько ему было известно, Индраварман не собирался больше брать с собой Тиду, покидая город. Но тогда почему она говорит об отъезде? Неужели она планирует сбежать? Не поэтому ли она так эмоционально общалась с Воисанной, купаясь во рву?

У По Рейма мелькнула мысль допросить ее с пристрастием прямо здесь и сейчас. Однако Индраварман не давал ему приказа следить за ней, и если окажется, что она не замешана в чем-то предосудительном, король будет в ярости от его жесткого вмешательства. Нет, лучше продолжать следить за ней. Если она сбежит, он сможет поймать ее и вернуть Индраварману. По Рейм был уверен, что тогда Тиду, уличенную в измене, Индраварман отдаст ему.

При мысли об обладании ею сердце По Рейма забилось чаще, и он, сделав вид, что наконец достал занозу, встал на ноги. Он направился к северным воротам, держась в тени и прячась даже от слабых лучей заходящего солнца. Ее голос перешел в шепот, и она снова прижала котенка к себе. Что она говорила при этом, По Рейм не слышал, но когда она подняла на него глаза, он улыбнулся. Если она попробует покинуть Ангкор, если попытается сделать шаг в неправильном направлении, он будет наготове.

«Так ты просто боишься бежать? — подумал По Рейм. — Поэтому ты так спорила и плакала во рву?»

Все еще пребывая в глубоком раздумье, он прошел через северные ворота в Ангкор. До сегодняшнего дня он всегда считал Тиду слишком слабой, чтобы решиться на побег. Но, видимо, женщина Асала разжигала в ней тлеющий огонь. Видимо, они собираются бежать вместе. А если так, Асала можно будет обвинить независимо от того, имеет он отношение к этому побегу или нет.

Ближайшие несколько дней покажут, сработает ли его план преследования жертв. Уже сгорая от нетерпения, По Рейм бросил на землю старое копье и ускорил шаг. Если Тида действительно решится бежать, этим она запустит цепочку событий, очень для него благоприятных. В результате он может заполучить три жизни, чтобы сделать с ними все, что ему заблагорассудится. Какая из этих душ, думал он, добавит больше всего силы его душе? С Тидой придет красота. С Асалом — власть.

Воисанна была для него большей загадкой, чем они, но, в любом случае, вся мудрость, знание и сила, которые она накопила за свои прошлые жизни, перейдут к нему. А когда ее внутренний свет перельется в него, когда ее душа будет поглощена его темной душой, он еще больше приблизится к тому, чтобы стать Богом.

Придет время, и люди будут падать перед ним на колени. Тогда даже Индраварман будет молить его о милости.

Но сначала он должен поймать тех, кто собирается бежать. Он должен устроить западню.

Джаявару казалось, что цикады этой ночью стрекочут громче обычного, несмотря на треск костра, закрытого для маскировки со всех сторон высокой стенкой из срезанного кустарника. Звуки, издаваемые ночными насекомыми, сливались в нескончаемый гул, который странным образом успокаивал его. Он был убежден, что его предки ложились спать под такое же шумовое сопровождение. «Интересно, слышат ли его индуистские боги? — подумал он, вспомнив вырезанные в камне неподалеку изображения Вишну и Шивы. — Или же они создали цикад специально для того, чтобы те убаюкивали только смертных?»

Джаявару пришла мысль, что его армия чем-то напоминает цикад, поскольку насекомых этих, хоть они и создают много шума, увидеть можно было редко. Несмотря на свою немалую численность, они остаются невидимыми. Его войско во многом было таким же: могучая сила, способная при необходимости раствориться в джунглях, которые вскоре наполнятся зычным боевым кличем.

Джаявар, оглянувшись, посмотрел на навес из бамбука и тростника, под которым спала Аджадеви. Большую часть дня ее мучили боли в животе, она стала печальной, что было ей не свойственно, и сказала ему, что скучает по своим сестрам. Эти слова и ее болезненное состояние встревожили его. Многие из его людей здесь страдали от болей в животе, в груди, от головной боли, а спустя какое-то время умирали.

Джаявар помолился богам за ее здоровье и благополучие, как делал уже не раз. Запас ее жизненных сил был не таким, как раньше, и он жалел, что она была слишком требовательной к себе. Он просил ее не напрягаться, но было очевидно, что она будет продолжать понукать себя и понукать его до тех пор, пока они не победят чамов.

Встав, Джаявар огляделся. Несмотря на все усилия по маскировке костров для приготовления пищи, по всей долине можно было различить отблески огня. Это беспокоило его. Если здесь случайно окажется кто-то из чамских разведчиков, он, конечно, сразу поймет, что кхмерская армия нашла тут прибежище. Осмотрительность требовала не разжигать костров, однако Джаявар не отдал такой приказ. Огонь отгонял комаров, змей, скорпионов и тигров. В Ангкоре люди жили в домах на сваях и спали под тонкими сетками, защищающими от москитов. Но в джунглях такой роскоши не было. Поэтому пламя костров было здесь даром небес, хотя и опасным даром.

Кто-то закашлялся, невидимый в темноте, и Джаявар обернулся на звук, опасаясь, что в их лагерь просочилась болезнь. Дизентерия была проклятием, которое преследовало его народ с начала времен, и везде, где кхмеры вынуждены были жить в тесноте, эта болезнь могла вспыхнуть в любой момент и унести много жизней. Джаявар понятия не имел, как бороться с этим недугом. Лекари рассказывали ему, что в таких случаях необходима свежая проточная вода, и он радовался тому, что рядом протекает река. До сих пор его людей эта напасть миновала, а вот от малярии некоторые страдали.

«Нам нужно возвращаться в свои дома, — думал он. — Мы здесь слишком задержались».

Он тихонько подошел к своему навесу и улыбнулся, взглянув на Аджадеви: она спала, подтянув колени к груди, как маленький ребенок. Убедившись, что она крепко спит, он обошел навес, направляясь туда, где спрятал кое-какие свои находки, сделанные днем. Первым на глаза ему попался белый голыш в форме полумесяца с гладкой, отполированной водой поверхностью. Он взял его и, стараясь не шуметь, занес под навес. Здесь он осторожно положил его возле Аджадеви так, чтобы выпуклая сторона была обращена к ней. Затем он снова вышел и взял пять перьев павлина, которые нашел на звериной тропе недалеко от реки. Эти перья, с преобладанием ярко-зеленого цвета и с синими пятнами, напоминающими глаза, на концах, были, по его мнению, самым удивительным созданием природы. Он разложил их напротив камня в виде веера. После этого Джаявар принес гранат, карамболу и манго и сложил все это возле голыша.

Просыпаясь, Аджадеви любила находить всякие хорошие знаки, и Джаявар надеялся, что эта композиция ей понравится. Он с определенной целью выбирал эти предметы, рассчитывая, что когда она будет переводить взгляд с камня на перья, а потом на фрукты, то увидит их чистоту и предназначение каждого из них. Она скажет ему, что она увидела, а потом спросит его, почему он выбрал белый камень, а не красный, или почему перья, а не цветы. Они будут разговаривать, улыбаться друг другу, и боль, терзающая ее, возможно, забудется.

Посидев еще немного, вглядываясь в лицо жены, Джаявар вышел из-под навеса. Он думал о своем еще не рожденном ребенке, пытаясь угадать, кого ему подарит небо, мальчика или девочку. Мальчик был бы лучше для империи, но Джаявар всегда приходил в восторг от своих дочерей и поэтому был бы счастлив, если бы в его жизнь вошла еще одна маленькая девочка.

«Кто бы у меня ни родился, сын или дочь, я должен вернуть мир своему народу, — подумал он. — Потому что все сыновья и дочери заслуживают мира».

В соседнем костре треснула ветка, отправив в небо яркие искры. Джаявар подумал о том, что ждет их в ближайшие дни. Сначала они проведут Праздник плавающих фонариков. Затем он обратится к своим воинам. И наконец, его армия двинется на юг. Там произойдет великое сражение, самое масштабное сражение его жизни. Он должен повести за собой своих людей, и велик шанс, что жизнь его на этом оборвется и продолжится череда перерождений в других жизнях.

Джаявар не боялся смерти, потому что верил в правоту Будды, утверждающего, что развитие души определяет карма. А Джаявар всегда старался быть добрым и справедливым по отношению к людям. Душа его, скорее всего, поднимется выше. И все же, когда он уже не сможет видеть, у него отберут Аджадеви. Этот величайший дар, который он когда-либо получал, перестанет быть частью его жизни. Аджадеви будет вместе с ним духовно, и она вернется к нему, но это дорогое ему лицо уже не будет первым, что он видит, просыпаясь, и последним — когда отходит ко сну.

От страха перед таким разделением у Джаявара участилось дыхание, и он пробрался под навес. Поправил одно из перьев, сдвинув его немного вправо, повернул другой стороной гранат, чтобы скрыть потемневшее придавленное место. А затем он лег возле нее и притянул ее к себе.

Глава 7 Посвящение

Два дня спустя, вскоре после того как городские петухи своими криками возвестили наступление рассвета, Воисанна направилась к королевскому дворцу. Она хотела увидеться с Асалом накануне, но он находился где-то вне города. От него не было никаких вестей вплоть до сегодняшнего утра, когда в ее дверь тихонько постучался раб и вручил ей запечатанное послание. Записка была написана почерком Асала, он просил ее прийти туда, где он жил. Она отправилась к нему немедленно, двигаясь в утреннем полумраке, словно живая тень.

Королевский дворец, с его комнатами с колоннами, уходящими ввысь потолками, вымощенным плитами полом, был освещен мерцающим пламенем многочисленных свечей. Рабы тростниковыми метлами подметали галереи. По проходам крались кошки, охотясь на мышей. Между внушительными стенами металась в поисках выхода случайно залетевшая сюда ласточка. Большинство чамских чиновников и воинов, равно как и их слуги, рабы и наложницы, все еще крепко спали.

Воисанна подошла к комнате Асала и, прижав руки к двери, тихонько постучала большим пальцем. За дверью послышалось какое-то движение, после чего она медленно отворилась. Асал протянул руку и втащил Воисанну внутрь. Она сразу заметила, что глаза у него красные, а лицо измученное.

— Когда ты в последний раз спал? — шепотом спросила она, сжимая его пальцы.

Он нагнулся к ней и поцеловал. Затем он нежно коснулся ее лица, провел пальцем по плавным очертаниям подбородка и опять прижался губами к ее губам.

— Я должен тебе многое рассказать, — тихо сказал он.

Прежде чем она успела ответить, он запер дверь на засов. Они перешли на его спальное место и опустились на шелковое одеяло, лицом к лицу, касаясь друг друга коленями.

Заметив озабоченность на его лице, она подалась вперед:

— Почему ты послал за мной?

— Потому что развязка уже близка, — прошептал он.

— Расскажи мне.

Он кивнул, но вместо того, чтобы продолжить, снова поцеловал ее.

— Я скучал по тебе, моя госпожа. Вроде бы виделись мы совсем недавно, но время без тебя показалось мне вечностью.

— Я знаю, — кивая, отозвалась она. — Для меня тоже.

— То, что было когда-то очень важно для меня, потеряло свое значение.

— Например?

— Забота о том, чтобы на моей сабле не появилось ни пятнышка ржавчины. — Он взглянул на свое оружие, стоявшее в ближайшем углу. — Раньше я натирал этот клинок, пока он не начинал сиять, как солнце. Теперь же я слежу только за тем, чтобы он был острым.

Ей нравилось ощущать прикосновение его колен и очень хотелось ощутить и все его тело.

— А теперь… когда твоя сабля уже не должна ослепительно блестеть… что притягивает твой взгляд?

— Ты, моя госпожа. Ты — это все, что мне нужно сейчас.

— Но я ведь просто женщина.

— А солнце — просто светило, льющее с неба свет.

Она поднесла его руку к своим губам и поцеловала покрытый шрамами палец.

— Я кое-что сделала для тебя, — сказала она и вынула из складок своей юбки кожаный шнурок, на котором висел кусочек необработанного нефрита величиной с ноготь, обмотанный крест-накрест серебряной проволокой. — Я нашла этот камень на берегу речки, где мы были с тобой. И он показался мне излучающим силу и мудрость, как ты.

Он улыбнулся, рассматривая камешек, а потом повесил его себе на шею.

— Благодарю тебя, моя госпожа.

— Не за что, мой большой чам.

— Я буду носить его всегда.

— Этот камень тебе идет.

— Мне идешь ты.

В комнату уже начали пробиваться первые утренние лучи. Воисанна понимала, что скоро начнут просыпаться обитатели дворца.

— Так зачем ты посылал за мной? — спросила она.

Он жестом поманил ее ближе к себе.

— Я нашел проводника, — едва слышно ответил он. — Кхмерского проводника. Мы выступаем сегодня ночью, когда над горизонтом поднимется луна.

Пульс ее участился от волнения.

— Выступаем — куда?

— А это зависит от тебя.

— Почему?

— Потому что у нас есть два варианта. Мы можем убежать от войны, можем найти тайное место, где нас никто не найдет. Или же мы можем отправиться туда, где собирается твой народ. Но второй вариант рискованный. По следам ваших людей идут шпионы Индравармана. Они уже близко к ним. Скоро по Великому озеру приплывут новые полчища моих соотечественников. Индраварман соберет всех своих воинов, выступит на север и сокрушит вашу армию.

Воисанна напряглась и испуганно замотала головой:

— Тогда мы должны предупредить их. Пожалуйста, скажи мне, что мы можем их предупредить, прошу тебя…

— Я знал, что твой ответ будет именно таким, — сказал он. — Поэтому сегодня ночью мы сбежим, чтобы предупредить их. Скажи своей сестре, чтобы была готова. Встретимся на северной окраине Ангкора. Там на другом берегу рва совсем недавно упало большое тиковое дерево. Возле него и встретимся.

— И еще Тида. Я должна взять с собой Тиду.

— Почему?

— Потому что я бросила ее, когда в джунглях на нас напали сиамцы. И я не могу оставить ее снова.

— Тогда приводи ее. Но больше никому ни слова. Провизии возьмем на три дня пути, но не больше. Как только Индраварман узнает, что я сбежал, он пошлет в погоню за нами своих людей. Они не будут знать, в какую сторону мы пошли, но будут двигаться быстро, а мы должны двигаться еще быстрее.

— А как насчет лошадей? Может быть, нам лучше бежать на лошадях?

— Лошади будут ржать. И их следы легко обнаружить. Вдали от Ангкора лошади стали бы нашим благословением, но возле города это наше проклятие.

Она кивнула, довольная тем, что заранее купила все необходимое для путешествия, но одновременно опасаясь гнева Индравармана.

— А ты тоже пойдешь со мной к моему народу? Ты поможешь нам?

— Я помогу тебе. А если это будет означать помощь твоему народу, значит, так тому и быть.

— Но ты многим рискуешь.

— Я рискую потерять тебя, моя госпожа, если не помогу тебе, а такой риск я не могу себе позволить.

Она прильнула к нему и, широко раздвинув ноги, села ему на бедра. Ее губы нашли его рот, а сама она прижалась к нему.

— А мы сможем быть достаточно быстрыми? — спросила она и снова поцеловала его, трепеща от желания и страха одновременно. — Они нас не поймают?

— Они попытаются, моя госпожа. Но у нас будет запас времени, и я думаю, что мы сможем от них ускользнуть. Я знаю, где собираются твои соотечественники, — по крайней мере, часть из них. Мы найдем их, и ты сможешь их предупредить.

— А что станешь делать ты?

Он взглянул на дверь.

— Есть один человек… ассасин, убийца… который придет за мной. Я должен его убить. И тогда моя жизнь окажется в руках кхмеров. Я надеюсь, что они такие же достойные люди, какими кажутся.

Она обняла его за плечи.

— Я защищу тебя. Но думаю, что этого не понадобится. Ты расскажешь им о приближении вашей армии. И они это оценят.

— Если они будут мне доверять… они могут ожидать, что я стану сражаться на их стороне.

— Нет, ты не можешь драться со своими соотечественниками.

— Я бы не стал этого делать, — признался он. — Большинство наших людей хорошие. Это Индраварман сбивает их с пути истинного.

— А если его свергнут?

— Тогда наши люди вернутся по домам. И твой народ будет свободен.

Кто-то кашлянул в галерее за дверью.

— Тогда наши люди должны убить его, — сказала она все так же шепотом.

— Да, хотя убить его будет очень сложно. Многие уже пробовали.

— Может быть…

— Я должен идти, моя госпожа, — перебил он ее и поцеловал в лоб. — Подготовка к сражению в разгаре, и если я не буду в этом участвовать, Индраварман заподозрит меня в измене. Поэтому медленно, не торопясь, иди к своей сестре, потом к Тиде, и расскажи им о наших планах. Встретимся ночью, после восхода луны, у старого тикового дерева, лежащего на берегу рва.

— Я буду там.

Он начал подниматься на ноги, но она удержала его.

— Что? — спросил он.

— Мне нужно тебе кое-что сказать — что я люблю тебя. Потому что ночью мы совершим побег, и кто знает, когда у нас с тобой будет возможность побыть наедине. Поэтому, когда ты будешь вести нас через джунгли, помни, что я люблю тебя и что, когда все это закончится, я буду принадлежать тебе и только тебе.

В этот же день, когда солнце стояло в зените и Воисанна от жары чувствовала себя угольком в топке, она направилась к Ангкор-Вату. Впервые ее взгляд не был привязан к величественным башням храма. Ритмично ступая по горячему песку, она все время смотрела под ноги. Она только что тайно встретилась со своей младшей сестрой и улыбалась, вспоминая восторг Чаи. Чувства сестры всегда бурно проявлялись, она постоянно заразительно смеялась и сыпала шутками. Когда Воисанна рассказала ей о предстоящем побеге, Чая едва сдержала крик радости, прежде чем броситься в ее объятия. Немного поумерив ее пыл, Воисанна рассказала ей, когда и где они встречаются, особо отметив, что важно все делать скрытно. Она оставила Чаю в конюшнях, где девочка ухаживала за конем Асала.

Воисанна также встретилась с Тидой и шепотом поведала ей о том, что им предстоит совершить ночью. Реакция Тиды была противоположной реакции Чаи. Мысль о том, чтобы ускользнуть при свете луны, заставляла ее сильно нервничать. Она заламывала руки, беспокойно смотрела по сторонам и часто останавливалась на полуслове, чтобы успокоиться. Воисанна старалась убедить ее, что попытаться бежать, даже если это связано с риском, все равно для нее безопаснее, чем оставаться с Индраварманом. В конце концов Тида пообещала Воисанне встретиться с ней у поваленного дерева, а Воисанна поклялась ей, что они будут бежать вместе — держась за руки, если понадобится.

Теперь, идя по длинным коридорам Ангкор-Вата, она в ожидании приближающейся ночи обдумывала, как будет лучше покинуть свое жилище, какую дорогу выбрать и не стоит ли ей чем-то измазаться, чтобы быть менее заметной ночью. Она испытывала нечто среднее между чувствами Чаи и Тиды. Она рвалась сбежать от своих чамских господ, чтобы быть с Асалом, но также осознавала, что должна предупредить своих о готовящемся нападении Индравармана. Она очень боялась того, что могла принести эта ночь. А вдруг стража заметит, как они убегают? Вдруг ассасин, враг Асала, выследит их? Существовало слишком много того, что могло повлиять на будущее, о котором она мечтала, будущее, в котором в их королевстве царит мир, а она находится рядом со своим возлюбленным. Жизнь казалась ей такой хрупкой, а страх подтолкнул ее отправиться в «комнату эха». Ей было необходимо помолиться.

В этой комнате было прохладно, тихо и пусто. Воисанна подошла к голой стене и прижалась лопатками и позвоночником к камню. Закрыв глаза, она семь раз ударила себя кулаком в грудь и, услышав доносящийся издалека звон колоколов, начала молиться. Вначале она помолилась за своих предков, испытывая вину, что несколько дней даже не вспоминала о них. Затем она попросила, чтобы этой ночью все прошло удачно. Она заклинала богов не оставить своим вниманием ее и близких ей людей, когда они скроются в темноте. Все они будут вести себя достойно, пообещала она. И каждый из них оставит в этом мире заметный след.

«Пожалуйста, прошу вас, помогите нам! — мысленно взывала она, ударяя себя в грудь кулаком еще семь раз. — Мой отец говорил, что вы слышите людей в этом месте, как ни в каком другом. Так что, пожалуйста, выслушайте меня. Я знаю, что для вас я не больше, чем какая-то пылинка, но, как и вам в свое время, мне в ближайшие дни придется столкнуться с демонами, и мне нужна ваша помощь. Я не могу сражаться с ними одна. Так вы поможете мне? Поможете женщине, у которой не хватит сил поднять саблю, но которая никогда не была трусихой и которая сделает все, чтобы спасти свой народ? Мы построили этот храм в угоду вам, и мы заслуживаем того, чтобы продолжать жить и строить. Так даруйте нам победу, боги всех богов, и я уверена, что мы возведем для вас новые храмы».

Воисанна развернулась и встала к стене лицом. Она поцеловала камень, чего раньше никогда не делала. Она знала, что этого же места касались тела близких ей людей и других ее соотечественников. Хотя камень не мог говорить, эта комната была полна жизни, полна волшебной силы. Как иначе удары кулака в грудь могли превращаться в колокольный звон? А если здесь есть своя жизнь и свое волшебство, то боги, конечно, могли услышать ее мольбы. Да, она была всего лишь пылинкой, но разве не из множества пылинок состоит вселенная?

В комнату вошла кхмерская девочка. Воисанна улыбнулась ей, но улыбка эта осталась без ответа. Глаза у девочки были красными, похоже, ее охватила глубокая печаль. Воисанне захотелось обнять ее, сказать ей, что все будет хорошо и что ее молитвы будут услышаны. Шмыгнув носом, девочка прижалась спиной к стене и замерла, прежде чем бить себя кулаком в грудь.

— Хочешь, я помолюсь вместе с тобой? — мягко спросила Воисанна. — Помолюсь за тебя?

Девочка кивнула, и по щеке ее скатилась тяжелая слеза.

Воисанна встала рядом с ребенком. Прижавшись спиной к каменной кладке, она ударила себя кулаком в грудь. И снова в ушах зазвучали колокола. Только теперь Воисанна молилась уже не за себя, а просила богов за незнакомку, за эту девочку, не слишком отличающуюся от нее самой.

Все, кто собирался отмечать Праздник плавающих фонариков, не могли дождаться наступления темноты. Вот уже для многих поколений кхмеров этот праздник был одним из самых любимых. Во время празднования все его участники просят прощения у Земли, за то что загрязняли ее в течение прошедшего года.

Более пяти тысяч кхмерских мужчин и женщин выстроились по берегам реки, тогда как их дети собрались на специальном бамбуковом помосте, установленном поперек нее выше по течению. В руках у детей были плавучие фонарики размером с тарелку, вырезанные из древесины упавших деревьев. Вокруг единственной восковой свечи, установленной посередине, раскладывали орхидеи, хризантемы, цветы лотоса. Свечи пока что не горели.

На дальнем краю помоста отдельно от детей стояли Аджадеви и Джаявар. При виде смеющихся детских лиц Аджадеви улыбалась. Несколько недель тому назад, когда ей в голову впервые пришла мысль о проведении этого праздника, она послала гонца к сиамцам, чтобы тот попросил их доставить, помимо таких жизненно важных вещей, как лекарства и оружие, еще и свечи. Свечи прибыли за несколько дней до праздника — все длинные и тонкие, каждая была аккуратно завернута в шелк.

Все ждали наступления полной темноты. Уже почти совсем стемнело, и многие короли давно подали бы сигнал начать праздник. Но Джаявар был человеком терпеливым и поэтому ждал самого наилучшего момента, чтобы зажечь свечи. Где-то ниже по течению ритмично били барабаны. Протяжные голоса затянули песню, которую распевали их предки, — песню, в которой они просили прощения у земли и воды.

Джаявар держал в руках фонарик, который он сделал вместе с Бона — мальчиком, бывшим рабом, которого он когда-то спас и который потом спас его самого. В последнее время Джаявар не раз после встречи со своими командирами и обсуждения военной стратегии шел искать Бона. А потом эти такие непохожие напарники сидели у изгиба реки и мастерили вместе плавучий фонарик. За этим занятием они говорили о том, что Бона хорошо знал и понимал, — о джунглях, об их обитателях, о красотах Кбал Спина, которых было немало. Бона чем-то напоминал Джаявару его детей, и, находясь рядом с мальчиком, он ощущал мир в своем сердце. Они часто улыбались, а время от времени даже смеялись вместе. Джаявар начал заботиться о Бона и строить планы, которые помогли бы ему выжить и в конце концов стать счастливым.

— Пора, — наконец сказал Джаявар, сделав знак группе мужчин и женщин с горящими свечами, которые стали обходить детей и зажигать их фонарики.

Из всей детворы ближе всего к Джаявару стоял Бона. Он улыбался, хотя в руках у него ничего не было.

Джаявар вышел на середину помоста. Сердце билось часто, а мысли собирались, выстраивались и наливались силой, как грозовые тучи перед бурей. Ему хотелось подобрать правильные слова, и поэтому он уходил в джунгли и громко репетировал там свою речь. Впервые он не поделился своими соображениями с Аджадеви. Он хотел удивить ее, а также порадовать как кхмеров, так и сиамцев.

Он поклонился людям, стоящим вдоль реки, поднял свой плавучий фонарик над головой и кивнул. Когда он заговорил, его глубокий голос разнесся далеко в темноте ночи.

— Друзья мои, если бы я сказал вам, что где-то во вселенной есть мир, в котором краски поражают своим великолепием, а воздух сладостен и полон благоуханий, как бы вы на это отреагировали?

Люди на берегах зашумели. Они не привыкли к тому, чтобы король задавал им вопросы, и просто не знали, что сказать. Видя нерешительность на лицах стоявших неподалеку людей, Аджадеви ободряюще улыбнулась им, чтобы они не стеснялись.

— Если бы я сказал вам, — продолжал тем временем Джаявар, — что где-то во вселенной этот мир действительно существует и что в нем под золотым солнцем летают волшебные создания, что там есть бескрайние воды, бесчисленные долины и горы, как бы вы на это отреагировали?

На этот раз раздались голоса, в основном мужчин, хотя отозвалось и несколько женщин.

Джаявар улыбнулся:

— И что, если бы я сказал вам, что этот прекрасный мир чист и совершенен? Что звезды там сияют ночью, словно бриллианты? Что жизнь возникает там, затухает и снова зарождается? Решили бы вы, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой? Посчитали бы вы этот мир лишь игрой воображения? Или стали бы молиться, чтобы попасть в него?

— Я хочу попасть в этот мир! — воскликнула девочка, и слова ее вызвали множество улыбок. — А можно? — спросила она у своего короля.

— Но, дитя мое, — отозвался Джаявар, — ты и так уже бегаешь по этому миру, потому что место, о котором я говорю, находится здесь, где мы сейчас стоим. Каждый день мы наслаждаемся его красотой. Мы нюхаем цветы, гуляем под деревьями. Пьем воду, текущую с гор. Этот мир, какого не найти больше нигде во всей вселенной, лежит у вас под ногами. И это наша родина.

Люди засмеялись и захлопали в ладоши.

Джаявар подал знак Бона, чтобы тот подошел. Они вдвоем держали плавучий фонарик, пока женщина поджигала на нем свечу.

— Поскольку мы обитатели этого мира, мы и должны защищать его, — продолжал Джаявар. — И должны просить прощения за то, что рубим деревья, за то, что пачкаем воду, за то, что едим растения и животных, за то, что мы загрязняем воздух. Именно в эту ночь мы пускаем наши плавучие фонарики по реке и просим прощения у Земли за ее осквернение.

Медленно опустившись на колени, Джаявар и Бона поставили свой фонарик на воду и осторожно отпустили его. Река приняла это подношение, закружила его и понесла вниз по течению. Люди на берегу оживились. Джаявар выпрямился, поблагодарил Бона, после чего жестом пригласил остальных детей подходить к краю помоста и спускать свои фонарики. Сам же он отступил в сторону, освобождая им место. Бона поклонился, а потом, улыбаясь, побежал вдоль берега. Десять детей торопливо прошли к краю помоста, спустили свои горящие фонарики на воду и отошли, чтобы следующие десять ребятишек могли сделать то же самое. Процесс продолжался, огоньки плыли по реке, напоминая в темноте мерцающие звезды, но эти двигались и вращались. По обоим берегам реки кхмеры и даже некоторые сиамцы хлопали фонарикам, которые, в зависимости от вкуса ребенка, были разными по размеру и по-разному украшены.

Когда последний фонарик был спущен на воду, праздник продолжился. Люди веселились, хлопали в ладоши, пели. Дети плескались на мелководье, а взрослые пили рисовое вино из бамбуковых сосудов. Фонарики продолжали мерцать неровным светом, бросая отблески на фигуры Вишну и Шивы, вырезанные на прибрежных валунах.

Аджадеви подошла к Джаявару и взяла его за руку, улыбаясь последним огонькам, скрывавшимся за поворотом реки, и детям, бегущим вдоль берегов вслед за ними.

— Ты был прав насчет этого мира, — сказала она. — Во всей вселенной есть, может быть, только одно такое место, и мы не должны относиться к нему, как к чему-то обыденному.

— То же самое я мог бы сказать про тебя, — отозвался он, поворачиваясь к ней лицом.

Она улыбнулась:

— Помнишь свой первый такой праздник? Тогда твой фонарик все время кренился и крутился на воде.

— В то время как твой проплывал мимо?

— Мне кажется, что ты положил на него слишком много цветов, чтобы произвести на меня впечатление.

— А когда я не пытался впечатлить тебя?

Из-за поворота реки донеслись возбужденные голоса и веселый смех. Улыбка Джаявара тут же померкла, и Аджадеви решила, что он подумал о своих детях. Они всегда были в восторге от этого ночного праздника, равно как и Джаявар, который постоянно находился рядом с ними, помогая им мастерить плавучие фонарики и спускать их на воду.

— Ты сейчас слышишь их? — спросила она.

— Кого? Детей?

— Твоих детей.

Он поднял глаза и посмотрел на усыпанное звездами небо.

— В моих снах они часто разговаривают со мной. И тогда мне не хочется просыпаться. А что касается Бона — он ведь действительно нашел меня. Иногда мне кажется, что это они послали его ко мне, что они живут в нем. Я угадываю их черты в его улыбке, в том, как он двигает руками, когда разговаривает, — совсем как Чиви, когда она хотела что-то подчеркнуть.

Аджадеви улыбнулась и поцеловала его, а затем усадила на край помоста так, что их ноги погрузились в воду.

— Сегодня этот праздник важен, как никогда ранее.

— Почему?

— Потому что скоро мы пойдем войной на наших врагов, а ничто так не оскверняет землю, как войны. Скоро свершится много такого, за что нам нужно будет просить прощения.

Он кивнул.

— Через несколько дней сюда прибудут остальные сиамские наемники, и тогда нам нужно будет выступать.

— Когда ты отправишься в поход, Джаявар, когда поведешь за собой своих людей, ты должен делать это как король.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты уже продемонстрировал народу свои лучшие качества — какой ты внимательный и благородный, какой хороший и чистый. Но теперь ты должен показать свою свирепость. Чтобы быть предводителем львов, ты сам должен быть настоящим львом.

— Тебе не стоит беспокоиться о том, как я поведу своих людей, Аджадеви, как не нужно беспокоиться и о силе моей руки, сжимающей саблю. То, что я закопал свою жажду мести, еще не означает, что она утолена. То, что я был убит горем, не значит, что я забыл о своем долге.

— О твоем предназначении, Джаявар. О твоей судьбе.

— О судьбе Ангкора. Именно за него я буду сражаться, ради него готов убивать.

Она повернулась к нему лицом.

— Хорошо.

Он шагнул в воду, которая доходила ему до коленей. Протянув руку, он помог ей спуститься с помоста.

— Давай отпразднуем эту ночь с нашим народом, — сказал он. — Будем праздновать все вместе, все как один. Потому что скоро начнется война, и такого смеха, какой раздается сейчас, мы не услышим очень много долгих дней.

Этой же ночью, но намного позже, Тида лежала с Индраварманом на его громадном ложе, которое, на китайский манер, было приподнято над полом и застелено мягкой тканью. Шелковая простыня была отброшена в сторону и до половины сползла на пол. Под покровом почти прозрачной противомоскитной сетки обнаженная Тида лежала на боку лицом к Индраварману. Она уже некоторое время притворялась спящей, надеясь, что и он закроет глаза, но он полулежал, опираясь на локоть, и пил рисовое вино. В основном он был неподвижен и молчалив, но время от времени что-то бормотал себе под нос.

Обычно Индраварман быстро засыпал после их яростных любовных игр или же отсылал Тиду, но, похоже, этой ночью он был чем-то озабочен, и это не давало ему уснуть. Она знала, что в его распоряжении целый гарем чамских женщин, и хотела бы, чтобы сегодня он позвал к себе одну из них, как он иногда делал. Вскоре уже должна была взойти луна, и она переживала, что может опоздать на тайную встречу с Воисанной. Дыхание Тиды начало учащаться. На спине выступили мелкие капельки пота. Она представила Воисанну, ожидающую ее в ночной тьме, и запаниковала, боясь, что ее не дождутся.

Тида открыла глаза и медленно села. Она вытерла лоб и посмотрела на хмурое лицо Индравармана, стараясь не переводить взгляд на его обнаженное тело.

— Не могу заснуть, о великий король, — тихо сказала она. — Слишком жарко.

Он отхлебнул еще вина.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Я… я бы хотела вернуться к себе. Там ветерок дует намного…

— Ветер ночью вообще не дует. Боги в это время не проказничают.

Она опустила глаза и нервно потерла руку.

— И все же, о великий король, я бы хотела… я бы хотела уйти, если можно.

— Я кое-кого жду. Как только она появится, уйдешь.

— А она…

— Молчи, женщина! Не забивай мне голову своими бессмысленными вопросами и причитаниями. Когда она будет здесь, ты уйдешь. Не раньше и не позже.

Страшась его гнева, Тида вся сжалась и отодвинулась на край ложа. Она знала, на что он способен, и догадывалась, что только красота уберегает ее от его кулаков. Индраварман бережно относился к красивым вещам, а для него она была лишь вещью, мало чем отличающейся от золотой статуи.

За окном в дальнем конце комнаты она увидела слабый свет и забеспокоилась, решив, что уже взошла луна. Они, наверное, ждут ее, думая, куда она подевалась, и готовясь уходить.

— Нет! — неосознанно прошептала она, заламывая в отчаянии руки.

Индраварман нахмурил брови.

— Что?

— Нет, ничего… о великий король. Можно мне немного вина?

— Почему ты просишь? Раньше ты вина никогда не пила.

— Потому что, мне кажется… это поможет мне уснуть.

Индраварман протянул ей свою бамбуковую чашу. Она сделала большой глоток, превозмогая желание вскочить с кровати и бежать на место встречи. Она очень редко задерживалась так надолго в его комнате и теперь просто не могла поверить в такое свое невезение. Если бы она знала, что он настолько задержит ее, то придумала бы какую-то более вескую причину уйти в свое жилище. Мысленно она ругала себя за глупость. Когда появится эта женщина? Почему она так медлит?

Тида вернула ему чашу и снова посмотрела в окно. Похоже, что свет на улице стал ярче. Она чувствовала себя попавшей в ловушку. Комната вдруг начала покачиваться, как будто она находилась на палубе небольшой лодки, а не на ложе. Стены стали наклоняться, мысли путались, кожа зудела. Вновь она представила, как ждущая ее Воисанна беспокоится, а потом теряет терпение. Вскоре они уйдут, и тогда у Тиды вообще никого близкого здесь не останется.

Она легла на спину, судорожно сжимая простыню правой рукой и молясь, чтобы та женщина появилась поскорее. Луна уже, вне всяких сомнений, взошла. В этот момент ее друзья-заговорщики, должно быть, стоят возле того дерева и смотрят на храмовый ров. Ей очень хотелось бы сейчас плыть через ров и звать их. А вместо этого она находилась на расстоянии вытянутой руки от Индравармана. Она чувствовала себя так, будто была связана, с кляпом во рту, и не могла пошевелиться — она была беспомощна, как младенец, оставленный один в джунглях. Она была очень расстроена и взволнована, но старалась не показывать своих чувств.

В дальнюю дверь постучали, потом раздался женский голос. Тида испытала громадное облегчение, и она быстро села, задев руку Индравармана. Он начал было отвечать женщине за дверью, но потом повернулся к Тиде. Глаза его подозрительно и опасно прищурились. Она стала отползать от него, но внезапно руки его оказались у нее на шее. Большими пальцами он надавил ей на горло так, что она не могла дышать.

— Почему ты так торопишься сбежать? — требовательным тоном спросил он.

Она пыталась, схватившись за его пальцы, разжать их; грудь ее судорожно вздымалась.

Индраварман отпустил ее, а потом дал пощечину. Она вскрикнула и попыталась скатиться с ложа. Москитная сетка зацепилась за ее руки и сорвалась с крепления на потолке. Он снова ударил ее, вызвав слезы и причитания.

— Куда это ты так спешишь? — взревел он.

Она замотала головой. Она старалась уклониться от возможного удара. Но потом она увидела ярость в его глазах и вновь занесенную над ней руку, и слова сами полились из нее. Она хотела остановиться, но слова все звучали и звучали. Всхлипывая, она рассказала ему все, а потом стала просить смилостивиться над нею.

Индраварман легко поднял ее и швырнул о ближайшую стену. Он принялся кричать, сзывая своих людей. Тида пронзительно вскрикнула. Она кричала своей подруге, что они идут за ней и что она должна скорее бежать, бежать и не останавливаться.

Кулак короля взмыл над Тидой и тяжело ударил ее в висок, после чего свет для нее померк, а ужас сменился черной пустотой.

За храмовым рвом, с северной стороны храма Ангкор-Ват Асал, Воисанна, Чая и их кхмерский проводник прятались в ветвях упавшего тикового дерева. Они ждали уже так долго, что кожа их успела высохнуть после того, как они переплыли ров. Луна давно взошла и даже проделала часть своего пути по небу. Хотя стояла еще глубокая ночь, им казалось, что время летит стремительно, и все нервничали.

Положив руку на эфес сабли, закрыв глаза, Асал молился. Он не хотел бросать Тиду, но они прождали уже слишком долго и очень рисковали. К этому времени они должны были бы уже углубиться в джунгли, чтобы как можно больше опередить возможных преследователей. Асал знал, что Индраварман пошлет за ним своих людей — скорее всего, По Рейма и нескольких следопытов. Эти люди, не зная, какой маршрут он выбрал, будут думать, что он ушел на север.

Асал закончил молиться, посмотрел из-за ветвей на ров и наклонился к Воисанне.

— Мы должны уходить, — прошептал он. — Мы уже и так слишком задержались.

Она нервно сжала его руку.

— Почему она опаздывает? Она обещала прийти. Должно быть, что-то случилось.

— Тем более мы должны немедленно уходить.

— Но я ей поклялась! Я уже бросила ее один раз и обещала, что больше никогда не подведу ее.

Кхмерский проводник, видавший виды мужчина, которому уже перевалило за пятьдесят, торопил их. Чая нетерпеливо дергала сестру за юбку. Асалу было очевидно, что Воисанна оказалась между двух огней. В такие моменты человеку может помочь принять решение страх. Чтобы напугать Воисанну, Асал наклонился вплотную к ее уху и прошептал так, чтобы никто другой его слышать не мог:

— Если нас поймают, твоя сестра будет испытывать невыносимые муки.

Она взглянула на него и кивнула:

— Мы должны идти.

— Вы идите. А я побуду здесь еще немного, поскольку ты дала клятву, и потом пойду за вами.

— Нет, мы должны держаться все вместе. Я не хочу оставлять тебя здесь. Только не сейчас…

Он прижал палец к ее губам.

— Я буду идти по тропе быстрее, чем вы. Я могу еще немного подождать. А потом догоню вас.

— Но…

— Клятва, данная ей, важна для тебя. Ты сама мне об этом говорила. И ты не должна нарушать ее из-за того, что у меня на сердце неспокойно.

— Асал, пожалуйста, пойдем с нами! Прошу тебя! Ты не должен мне ничего доказывать. Абсолютно ничего.

— Если мы убежим, а ее поймают, Индраварман сдерет с нее живой кожу. Позволь мне остаться, а затем я найду вас, с нею или без нее.

Она покачала головой, но тут ее потянули за собой сестра и проводник. Высвободившись, она обняла его, поцеловала в губы, потом в щеку, прижимаясь к нему как можно крепче. Она говорила ему о своей любви, и он улыбался ее словам, которые перекликались с тем, что творилось у него в сердце. Проводник еще раз описал намеченный им маршрут, сказал ему, что будет оставлять в качестве знаков для него дважды надорванные листья. Асал поблагодарил его, пообещал вскоре догнать их и поцеловал Воисанне руку.

— А теперь беги, моя госпожа. Беги быстро, я знаю, как ты умеешь это делать.

Она хотела ответить, но ее уже оторвали от него. Ее лицо было мокрым от слез, и ему мучительно хотелось губами осушать эту влагу. Но он только улыбнулся и помахал на прощанье рукой, глядя, как они исчезают в джунглях.

Как только они ушли, он обнажил саблю и стал вглядываться в водную гладь. Он будет ждать, пока луна не достигнет высшей точки. А затем тоже убежит. Он будет бежать, не оглядываясь. Но, пока этот момент не настал, он будет ждать, потому что понимает, как важна для нее данная клятва. Ему очень хотелось, чтобы Воисанна сдержала свое слово. К тому же, если Тида придет сюда, когда они уйдут, а ее потом поймают, крики ее будут слышны во всем Ангкоре. Ее мучения были бы на его совести и на совести Воисанны, и им было бы тяжело жить дальше с таким бременем.

Оставшись один, Асал лучше чувствовал ночь. Ветерок шелестел увядшими листьями на умирающем дереве. Земля под ногами была влажная. С неба лился слабый свет луны, поднявшейся уже высоко. Асал, как и много раз до этого, вглядывался в ее странные черты, которые ночью были четко видны. Луна казалась молодой, но одновременно и очень старой; сильной и в то же время немощной.

Подняв руку, Асал прикоснулся к камешку, который подарила ему Воисанна. Он поцеловал нефрит, представляя, как она обматывала его серебряной проволокой. С тех пор как умерли его родители, никто, кроме Воисанны, не оказывал ему знаков внимания, и ему вдруг захотелось быть рядом с нею. В этой жизни, полной неопределенностей, он был уверен только в одном — что должен находиться возле нее и наслаждаться красотой ее лица и души.

На той стороне рва возникла какая-то тень. Асал прищурился, раздумывая, не играет ли с ним злую шутку его воображение. Или же это все-таки появилась Тида? Тогда она переплывет ров и они смогут убежать вместе.

Луну заслонило облако, и стало совсем темно. Асал всматривался в воды рва. Ему показалось, что он услышал всплеск. Он хотел окликнуть Тиду, но боялся шуметь. Он сжался под ветками и до побеления костяшек пальцев вцепился в рукоятку сабли. Где-то залаяла собака.

Берег рва находился примерно в пятидесяти шагах, и Асал разглядел там выбравшуюся из воды фигуру. Только человек этот был не стройным и изящным, как Тида, а широкоплечим, и в руках у него, похоже, было копье. Вскоре появилась еще одна тень и еще одна. В этот момент Асал уже осознал, что их предали. Он развернулся, намереваясь бежать, но тут вдруг понял, что только приведет преследователей к женщинам, которых он любит. Он мог бы побежать в противоположную сторону, а вот эти люди, скорее всего, выберут северное направление, в каком он, по их мнению, и должен был бы уйти. Они могли найти Воисанну. И пока такая вероятность существовала, Асал не мог никуда бежать. Он должен был убить этих людей.

На берегу появлялись новые тени. Теперь их было восемь, двигались они как воины, пригнувшись, готовые к атаке. У каждого были щит и копье. Растянувшись в цепь, они подкрадывались к дереву, и Асал думал, скольких из них он сможет застать врасплох, прежде чем остальные накинутся на него. Он снова поцеловал кусочек нефрита на шее, а потом попросил богов дать ему силу, чтобы сабля его в эту ночь стала несокрушимым оружием. Он обязательно должен быть грозным и внушающим ужас, иначе он больше никогда не увидит Воисанну. При мысли об этом грудь его стала взволнованно вздыматься, и он постарался сосредоточить свое внимание на приближающихся людях, высматривая самого крепкого из них, человека, которого было бы труднее всего победить в открытом бою, и поэтому нужно было напасть на него неожиданно и постараться убить.

Асал выбрал такого человека — громадного и мускулистого здоровяка, несшего толстое копье. Воин приблизился к укрытию Асала, и тот молча взмахнул саблей, раздвинув тонкие ветви, и зарычал, когда клинок вошел его соотечественнику в бок, застряв в костях. Асал отпустил рукоятку сабли и подхватил копье умирающего. Он ткнул им в грудь следующему нападавшему, отразил удар щитом и закрутился на месте, действуя копьем, как секирой, чтобы держать противника на расстоянии. Один из чамов издал воинственный клич и бросился на Асала. Тот быстро пригнулся и, подняв щит над собой, подбросил соперника вверх. Человек закричал, приземлившись на сломанную ветку, проткнувшую ему бедро, но Асалу некогда было смотреть, что с ним происходит. Он ринулся вперед, надеясь застать врасплох следующих двух чамов. Вероятно, боги услышали его просьбу, потому что он ощущал себя невероятно сильным; делая выпады копьем, он ударил ближайшего к нему воина краем щита в лицо и сломал ему нос, отчего тот кубарем покатился по земле. Асал быстро развернулся, зная, что осталось еще четверо нападавших. Что-то ударило его сбоку по голове. Колени его подогнулись, но он не упал. Кровь заливала ему глаза, он отчаянно делал выпады копьем, стараясь драться со своими врагами до того, как они окружат его и сомнут.

Он убил еще одного воина, но тут из воды стали появляться новые чамы, их было очень много, они возникали как мрачные тени из подземного царства. Он уже не видел, как они подошли, но почувствовал, что его сбили с ног древками копий и стали осыпать ударами; мир вокруг него закружился, и он упал на колени. Асал выронил свое оружие и пытался закрыться щитом, но нападавшие уже били его со всех сторон ногами, кулаками и локтями, жестоко и беспощадно, барабаня по нему, как капли ливня бьют по беззащитному листу в сезон муссонов.

Он успел подумать о Воисанне. Беги, моя госпожа, беги!

А затем его поглотила тьма.

Глава 8 Прости

Они всю ночь торопливо шли через джунгли, двигаясь сначала при свете луны, а когда она скрылась за горизонтом, освещали тропу факелами. Их кхмерский проводник поддерживал приемлемую для женщин, но постоянную скорость, через каждые две сотни шагов делая паузу, чтобы в двух местах надорвать приметный лист. На каждой развилке тропы он оставлял знак, который должен был привести Асала к ним. Хотя Воисанна несколько раз просила его подождать Асала, проводник оставался непреклонен, заверяя ее, что все будет хорошо, что Асал скоро догонит их.

Однако было уже утро, а Асал все не появлялся. Воисанна старалась быть сильной ради своей сестры, но это давалось ей все труднее. Она чувствовала себя так, будто бросила его, и ее переполняли чувство вины, тревога и отчаяние. Машинально переставляя грязные и исцарапанные ноги, она жалела, что время нельзя повернуть вспять. Они должны были или вместе уйти, или вместе остаться. Если бы не Чая, Воисанна осталась бы с ним, но спасти младшую сестренку было важнее.

Хотя день только начинался, уже было жарко. Пот струйками сбегал по спине Воисанны и затекал под юбку. К счастью, по пути им попадалось множество ручьев, и они часто останавливались, чтобы освежиться. Пока Воисанна и Чая пили и торопливо обмывались, проводник залезал на дерево и смотрел на юг. До сих пор он не увидел ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство. Но и Асала тоже видно не было, и всякий раз, когда он спускался без хороших новостей, Воисанна, потупив взгляд, надолго затихала.

Они дошли до обширного участка, где весь подлесок был уничтожен лесным пожаром, и их проводник остановился, чтобы осмотреться. Он прожил уже больше, чем обычно живут кхмеры, и каждый раз, делая выбор, проявлял и терпение, и осторожность. Хотя большая часть громадных деревьев не пострадала, подлесок выгорел полностью, и на его месте остались лишь пепел, зола и выжженная земля — Воисанна такого никогда раньше не видела. Здесь не было слышно привычных голосов джунглей.

— Что здесь произошло? — спросила она, стоя на потемневшем от копоти валуне.

Старый проводник нахмурился.

— Молния.

— И что же нам делать?

Он смотрел по сторонам и, казалось, не слышал ее. Если идти по выжженной земле, за ними останутся хорошо заметные следы. Но если обходить это место, существенно увеличится время в пути.

— Вы можете идти быстрее? — наконец спросил он, взглянув на Воисанну и Чаю.

Воисанна кивнула.

— Тогда давайте поторопимся, — сказал он, направляясь через выжженную пустошь.

Чая вприпрыжку двинулась за ним. На мгновение Воисанна позавидовала детскому простодушию сестры. Несмотря на все ужасы и страдания, выпавшие на долю их семьи, Чая сохранила жизнерадостность. Она верила, что их близкие уже возродились в новой жизни, и не беспокоилась из-за неопределенности будущего.

Теперь сестры могли идти рядом и, хотя шли они быстро, Воисанна вдруг ощутила потребность поговорить об Асале.

— Расскажи мне, как он обращался с тобой в конюшнях, — попросила она. — Каким он тогда был?

Чая улыбнулась.

— Но ведь ты знаешь его лучше, чем я. Твой вопрос… это все равно, как если бы рыба спрашивала у кролика, как ей плавать.

— Это верно, но все-таки что ты думаешь о нем?

Чая перепрыгнула через обгоревший ствол и рукой поманила сестру за собой.

— Он приходил в конюшни всего только один раз. Он показал мне, как ухаживать за его конем и как не попасть под удар копыта, когда он брыкается. Потом он сказал мне, что я похожа на тебя. А когда я закончила чистить лошадь, мы с ним поговорили, но он, должно быть, все время думал о тебе, потому что почти не слушал меня и вдруг произнес: «Моя госпожа».

— Правда?

— Он этого даже не заметил. И только улыбнулся, когда я сказала ему об этом. Когда он уже собирался уходить, я спросила у него, почему он тебя так называет, а он ответил мне, что ты этого заслуживаешь, потому что ты хорошая и благородная. Я, конечно, сказала, что он просто сошел с ума. А он только продолжал улыбаться.

Ветер поднял облако пепла. Задержав дыхание, Воисанна поспешила вперед; на ее лице выступал пот.

— Я думаю… он относится ко мне как к своей королеве.

— Он, должно быть, просто слеп.

Воисанна усмехнулась:

— Однажды, Чая, ты тоже станешь для кого-то королевой.

— Ты считаешь, что я должна этого хотеть?

— Почему бы и нет?

— Потому что жизнь у королевы скучная. Все время сидишь на троне и ничего не делаешь, только следишь за тем, чтобы выглядеть красивой. Как папоротник какой-то. Зачем мне это надо?

Воисанна вспомнила, как они с Асалом бежали через джунгли, как занимались любовью на берегу реки. Все, что они делали вместе, было совсем нескучным.

— Как я хочу, чтобы он поскорее догнал нас! — воскликнула она. — Прошло уже слишком много времени.

— Наверное, он собирает для тебя цветы или делает еще что-то, стараясь угодить тебе.

— Надеюсь, что это так.

— Прошлой ночью, когда мы ждали у воды, я видела, как он касался украшения, которое ты ему сделала. Ты наложила на него заклятье, это точно. Очаровала чама.

— Он мужчина, Чая. Просто мужчина.

— Мужчина, который называет тебя «моя госпожа», наверное, для тебя настоящий король. И уж никак не просто мужчина.

Воисанна заметила на земле обгорелый панцирь черепахи и подумала о том, сколько животных погибло в огне. Запыхавшись, она замедлила шаг, позволив их проводнику уйти вперед.

— А знаешь, о чем я мечтаю, Чая?

— О чем?

— Чтобы он стал отцом моих детей.

Чая резко остановилась, и вокруг ее ног поднялось облачко пепла.

— Тогда нам не нужно было уходить. Мы не должны были оставлять его одного.

«Я знаю, — подумала Воисанна. — Я покинула его ради тебя, тогда как мне нужно было отправить тебя с проводником, а самой остаться».

— Что? — спросила Чая.

— Ничего.

— Говори уже.

— Просто… я чувствую, как с каждым шагом все более отдаляюсь от него. Я бегу на север, хотя на самом деле меня тянет на юг.

— Тогда давай побежим на юг.

Воисанна покачала головой.

— Если бы я могла, я бы взяла в руки саблю. Я бы с боем прорывалась к нему. Я не боюсь. Но… раз я не могу этого сделать, то сделаю то, о чем просил меня он. Я буду молиться, я пойду на север. А когда наконец снова увижу его, то использую всю свою силу и всю любовь, чтобы дать ему то, чего он хочет.

Чая указала на проводника, который ушел уже далеко вперед.

— Он хочет, чтобы мы поторапливались.

— Иди. Я за тобой.

— Но почему?

— Потому что я хочу оставить ему послание. Здесь, прямо на почерневшей земле.

Чая кивнула и резво побежала вперед. Воисанна опустилась на колени и поднесла указательный палец к поверхности земли. Надавливая им, она написала на слое пепла и копоти:

Я прошу тебя только об одном, любовь моя. Где бы я ни оказалась, ты должен идти. И пусть боги дадут тебе крылья. И пусть они позволят мне вновь увидеть тебя.

Слезы Воисанны падали на пепел, оставляя на нем следы. Она поднялась на ноги. Хотя она вся дрожала, мысли гнали ее вперед, через эту выжженную местность, которую им было необходимо пройти.

Над ним возвышались статуи богов — каменные изваяния, покрытые золотом. Казалось, что они перешептываются в темноте на языке небесном, слишком возвышенном, чтобы он мог его понять. Боги наклонялись к нему. Хотя лица их выражали жалость, они ничего не предпринимали, чтобы освободить его. Путы его оставались целыми, боль продолжала терзать его. Он стоял у деревянного столба со связанными за спиной руками, не падая только из-за веревок, которые обхватывали его ноги, пояс, руки и грудь.

Один глаз у него заплыл, тело в сотне мест пронизывала боль, и Асал мечтал, чтобы боги освободили его от пут или от страданий — желательно и от того и от другого, хотя избавиться от чего-то одного тоже было бы неплохо. Он про себя просил усмехающиеся фигуры сделать хоть что-нибудь, но тщетно. Закрыв глаза, он попытался снова провалиться в забытье. Вдруг послышались голоса, а в голове гулким эхом отозвались чьи-то шаги.

— Воисанна? — произнес он, по крайней мере, ему показалось, что произнес.

В лицо ему плеснули водой. Он поперхнулся и повернул голову в сторону. Кто-то наотмашь ударил его по щеке. Его снова облили водой, после чего раздался голос — голос короля. Асал пытался как-то уклониться от этого голоса, убедить себя, что на самом деле не слышит его, однако вода вернула его к действительности. Боги, похоже, отдалились от него. Сейчас он видел их более отчетливо — то были статуи, украденные в храмах и перенесенные сюда, в тускло освещенный подвал. Но они были слишком прекрасными и драгоценными, чтобы здесь собирать на себе пыль.

Здоровым глазом Асал увидел Индравармана. Король показался ему еще большим, чем был на самом деле, даже несмотря на то, что он стоял рядом со статуей одного из богов. Позади него находились По Рейм и два стражника в полном боевом облачении. По Рейм улыбался.

Асал дернулся, но едва сумел пошевелиться. Это усилие вызвало новую волну боли, захватившую голову, плечи, живот и пах. Неповрежденными казались только руки и ноги, хотя, стянутые веревками, они онемели.

— Ты, должно быть, удивлен, что мы здесь, — с бесстрастным выражением лица сказал Индраварман, делая шаг вперед.

Асал вновь попытался освободиться и напрягался до тех пор, пока комната не поплыла перед его глазами.

— Мы здесь потому, что многие из моих людей восхищаются тобой. И я не хочу, чтобы они слышали твои вопли. Здесь, в недрах королевского дворца, тебя никто не услышит, ты станешь немым, каким и должен быть. Никто не знает, что ты в заточении, так что никому и в голову не придет спасать тебя — ни твоим людям, ни богам и ни мне, разумеется. Если хочешь, можешь молиться. Только боги тебя не услышат. Они не слушают каких-то мошек, ползающих у них под ногами, а ты — лишь жалкое насекомое.

— Мои люди…

— Молчать! — проревел Индраварман и снова наотмашь ударил открытой ладонью Асала по лицу. — Я скажу тебе, когда ты сможешь говорить! Человек, который пытался украсть у меня мою женщину и одурачить меня! Она все рассказала мне о твоих планах, рассказала, умоляя о прощении и плача. Я дал тебе все, о чем может мечтать мужчина, и за это ты предал меня! — И снова король ударил Асала, на этот раз по обеим щекам. — А вот теперь я приказываю тебе говорить. Почему ты собирался бежать сегодня ночью? И почему ты собирался взять с собой то, что тебе не принадлежит?

Асал сплюнул на пол кровь.

— О великий король… я…

— Я тебе не король! Я — завоеватель, предводитель армии! И я не властвую над насекомыми. Я топчу их.

Несмотря на то что Асал старался остановить кружение комнаты, ему это не удавалось. В правом ухе звенело после последнего удара Индравармана.

— Я всегда… славно дрался за тебя, — наконец выдавил он.

— Да, ты и вправду сражался хорошо. Тогда почему же ты предал меня? Почему пытался сбежать?

— Потому что…

— Говори!

— Потому что вы… угрожали Воисанне. Из-за этого… вы потеряли меня.

Индраварман опять замахнулся, но вдруг остановился, и на грозном лице его возникла улыбка.

— Так это из-за какой-то шлюхи ты нарушил данную мне клятву?

— Она не шлюха.

— Но станет ею, Асал. Потому что в данный момент мои лучшие люди уже идут по ее следу. Она опережает их на полдня, но успеет ли она уйти далеко, как думаешь? А когда они поймают ее, она станет моей шлюхой. И ты будешь видеть, как я буду насиловать ее, снова и снова. Интересно, что произойдет после этого? Ты по-прежнему будешь переживать за нее? Сможешь ли ты оставаться неравнодушным к одной из моих шлюх, не говоря уже о том, чтобы заботиться о ней?

— Оставьте ее в покое! — выкрикнул Асал, отчаянно рванувшись в своих путах.

Индраварман рассмеялся и знаком велел стражникам и По Рейму подойти к нему. Он что-то сказал им, чего Асал не расслышал. Он был настолько охвачен отчаянием, что для него в данный момент имело значение лишь одно — защитить Воисанну.

Стражники зашли ему за спину. Все так же улыбаясь, По Рейм извлек из складок своей набедренной повязки тонкую бамбуковую щепку длиной и толщиной со стержень птичьего пера.

— Я бы выколол тебе глаза, любитель кхмерок, — сказал он, — но король королей хочет, чтобы ты продолжал видеть. Поэтому я удовлетворюсь чем-нибудь другим.

Выйдя вперед, Индраварман положил руку на потную щеку Асала.

— По Рейм считает, что сможет сломать тебя очень быстро. Я же утверждаю, что ты сильнее. Так что потешь меня, Асал. Продержись дольше, чем он ожидает.

Тонкая рука поднесла к зрячему глазу Асала бамбуковую щепку.

— Выглядит не слишком внушительно, не так ли? — сказал По Рейм. — Но какую она может причинить боль! — Он шагнул за спину Асалу, и тот уже больше не мог его видеть.

Почувствовав, что стражники схватили его левую руку и большой палец на ней, Асал начал сопротивляться. Он извивался, сыпал проклятьями, рвался из веревок, но ничего сделать не мог. Смеясь, По Рейм взял бамбуковую щепку, воткнул ее ему под ноготь и начал вгонять все глубже и глубже, пока ее конец не прошел под ногтем и не уперся в кость. Боль возникла мгновенно, невыносимая и всепоглощающая. Веревки впивались в тело Асала, когда он пытался сопротивляться, как никогда, извивался, дергался и кричал от боли.

Стражники зажали его указательный палец. И вновь пришла эта боль, сродни агонии, взрывающейся у него внутри. Он кричал. Он сопротивлялся. Он был в бешенстве.

Он попробовал думать о Воисанне, попытался представить себе, как она бежит в его распростертые объятия с выражением радости и любви на лице. Он звал ее, он заклинал ее прийти. И она появилась на один-единственный восхитительный миг, и ее присутствие наполнило его светом.

Потом она пропала.

Он кричал, пока боли не стало настолько много, что она отключила его сознание и тело, отправив его в те края, где не существует даже снов.

— Жар у тебя несильный, — тихо сказала Сория, вкладывая кусочек пчелиных сот с медом в рот сыну, — но я все равно хочу, чтобы ты немного отдохнул.

Вибол, подняв глаза, бросил на нее благодарный взгляд — ему понравился сладкий мед. Он лежал в шатком строении из бамбука и тростника с тремя стенками, служившем им укрытием для ночлега. Они вчетвером построили его вскоре после своего прибытия на кхмерскую базу, как только нашли подходящее свободное место неподалеку от речки. Они испытывали большое облегчение, вновь оказавшись возле воды. Решив построить для себя укрытие, они быстро выбрали место. Внутри их пристанище было непритязательным, если не считать маленьких букетов цветов, которые Сория расставила в каждом углу.

— Расскажи мне, чем ты занимался, — попросила она. — Откуда, скажи на милость, у тебя такое количество синяков и ссадин?

— Мы тренировались с деревянными саблями.

Сория покачала головой. Она слишком хорошо знала, что настоящие сабли оставляют на теле не просто потемневшие следы ударов.

— Но их у тебя так много! Почему это у…

— Я оставил больше отметин, чем получил сам. Намного больше.

— А вот эти, на животе? Почему ты не защищаешь живот?

Он отвел глаза в сторону, но потом снова посмотрел на нее.

— Эти от деревянных копий. Их очень трудно отбивать щитом.

Она хотела что-то сказать, но вместо этого стала натирать его избитое тело мазью из лекарственных трав.

— Когда начнется битва… прошу тебя, держись подальше от людей с копьями, — помолчав, сказала она.

— Мама, я буду драться с кем придется.

— Тогда возьми щит побольше. Сделай что-нибудь.

— Хорошо.

Удовлетворенно кивнув, она продолжила натирать его мазью.

— Я рада, что жар у тебя небольшой, к тому же теперь ты немного отдохнешь.

— Всего один день. Потом я должен буду продолжить тренироваться.

— Целый день, чтобы я тебя подлечила. Я справлюсь с этим.

Перед их навесом прошла группа сиамских воинов в нарядах один пестрее другого. Обнимая друг друга за плечи, они со смехом шли вдоль реки.

— Они странные солдаты, — сказал Вибол, опуская голову на свернутую шкуру оленя.

— Почему?

— Иногда они поют во время схватки. И эти песни придают им сил.

— Может, и тебе следовало бы петь.

— Кхмеры и без того всегда сильные. Петь нам необязательно.

Она заметила у него на локте кровоточащую ссадину и смазала и ее.

— Расскажи мне про прошлую ночь. Вас так долго не было.

— А отец тебе ничего не рассказывал?

— Рассказывал, но, возможно, он что-то упустил.

Вибол вытер пот со лба.

— У нас был военный совет. Там присутствовали король и королева, а также несколько десятков кхмерских и сиамских командиров.

— И вы?

— Ну, и мы тоже. Благодаря плану Прака. В начале совета король попросил Прака рассказать о своем плане с пожаром, а потом обратился к нам с отцом, чтобы мы описали ту местность. А еще королева задавала очень много вопросов.

Сория довольно улыбнулась при мысли, что ее близкие разговаривают с такими большими людьми.

— А какая она?

— Умная… нет, пожалуй… скорее, мудрая. Она кажется очень мудрой.

— Почему ты так считаешь?

Вибол почесал засохшую царапину на голени.

— Эта ее манера говорить… С ней чувствуешь себя так, будто она старая и умудренная опытом, словно горы.

— А король?

— Я видел, как он упражнялся с саблей. Он быстрый… хотя, похоже, потерял к этому интерес.

Сория кивнула и, поднявшись на ноги, вышла из-под навеса к висевшему над огнем небольшому котелку. Сняв его, она налила немного горячей жидкости в бамбуковую чашу и вернулась под крышу.

— А что насчет его ума? — спросила она, дуя на парующую жидкость.

— Он понимает войну. Он принял план Прака, который был простым, и рассказал, как его усовершенствовать.

— Они хорошо к вам отнеслись?

— Да, мама. Они отнеслись к нам хорошо. Очень хорошо.

Она снова улыбнулась и протянула ему чашу.

— Попей, это поможет от жара.

Он, сделав пару глотков, скривился.

— На вкус — как грязь.

— Я знаю. Но это тебе поможет. Моя мама давала мне такой отвар, когда я болела в детстве.

Допив отвар корней и листьев, он отдал ей чашу и закрыл глаза.

— Я, наверное, немного посплю.

— Давай я погашу огонь. Тут слишком жарко.

— Нет, все хорошо. Меня знобит.

Она нагнулась над ним и погладила его по лбу.

— Я знаю, что ты мужчина, Вибол, но сегодня я могу обращаться с тобой как с ребенком. И это меня радует.

Он запротестовал, но потом расслабился, и она дала ему еще кусочек медовых сот и начала массировать его тело, снимая боль.

— Расскажи мне что-нибудь… про то, как я был маленьким.

Поглаживая его по голове, она мысленно вернулась в прошлое. По полу их пристанища ползла длинная и толстая сороконожка, и Сория, зная, что она ядовита, взяла палку и отбросила ее в огонь.

— Ты помнишь любимую черепаху Прака? — спросила она.

— Немного.

— Когда ему было восемь, отец принес ему черепаху. Мы сделали для нее загон на берегу реки. Каждый день вы с Праком ходили туда играть с ней. Тебе она просто нравилась, а Прак ее любил. Он разговаривал с ней. Кормил ее. Он даже спал с ней один раз. — Сория сделала паузу, чтобы влажной тряпочкой вытереть пот на лице Вибола. — Но однажды кто-то забрался в ее загон. Старый тигр, наверное. В любом случае, это был очень большой и голодный зверь, и он терзал бедную черепаху, пока от нее не остался один только изгрызенный панцирь.

— Это я помню.

— Прак плакал беспрерывно. Мы с отцом успокаивали его, а ты куда-то улизнул. Только что был здесь — и вдруг разом пропал. Отец пошел тебя искать, а я осталась с Праком. Вскоре ты вернулся. Ты поймал другую черепаху, и я никогда не видела на твоем лице более широкой улыбки, чем та, что была у тебя, когда ты отдавал ее брату.

Уголки губ Вибола поползли вверх.

— Я взял одну из сетей отца, чтобы сделать ловушку. В одном месте на солнце грелось несколько черепах, и я накрыл их сетью.

— Ну, что бы ты там ни делал, это сработало, потому что Прак был просто счастлив. И эта черепаха жила у него долго-долго. Как и можно было ожидать, он построил для нее замечательный, надежный загон.

Вибол кивнул и открыл глаза. Сория продолжала вытирать ему лицо, улыбаясь воспоминаниям.

— Я буду держаться подальше от вражеских копий, — сказал он, беря ее за руку. — Обещаю тебе, мама.

Она кивнула и, наклонившись, обняла его.

Он тоже потянулся к ней, и в этот миг время словно повернуло вспять. Он снова был маленьким мальчиком, которому нужно было утешение мамы, родившей его на этот свет и находящей красоту в черепахах, в воспоминаниях, в единстве близких душ.

Вся дрожа и еле волоча ноги, Тида шла по тускло освещенному коридору королевского дворца. В руках у нее был поднос с самой простой едой — миской риса и чашкой воды. Идти ей было тяжело, и она часто останавливалась, чтобы прислониться к стене и попытаться собраться с силами. Она чувствовала, что что-то сломалось в ней, разбилось вдребезги в то утро, когда Индраварман в приступе гнева избил ее, не сознавая, что делает. Постепенно она пришла в себя после пережитого тогда ужаса, но теперь каждый вдох стал для нее мукой. В рот все время поднималась кровь из горла, вызывая тошноту.

Дойдя до лестницы, она едва не упала, но взяла себя в руки и стала спускаться по деревянным ступеням. В подвале дворца было еще темнее. Ее распухший нос улавливал запахи сырости и разложения. Она закашлялась, и в легких вспыхнула боль. Сцепив зубы, она сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но слезы все равно покатились при мысли о прошлой ночи и о том, что она предала Воисанну. Теперь по следу ее подруги идет погоня, и скоро ее поймают. Не менее ужасным было и то, что человека, который пытался освободить их обеих, во всех отношениях хорошего человека, пытают в камере в подвале. Индраварман многое рассказал ей, прежде чем начал избивать. В ярости из-за ее измены он называл ее всякими непотребными словами. А в конце она просто потеряла сознание.

Нижний уровень дворца использовался под складские помещения. По обе стороны коридора, по которому шла Тида, находились комнаты с оружием, одеждой, тканями, тележками, досками, коврами, шкурами животных, домашней утварью и упакованными пергаментными свитками. Тида раньше здесь никогда не бывала, но знала, что Асал заперт в последней комнате и его охраняет один стражник. Об этом она узнала от Индравармана, который также хвастливо рассказал ей, как кричал Асал во время пыток, удивляясь тому, что какая-то бамбуковая щепка может причинить человеку столько боли.

Тида поставила поднос не небольшой столик у стены и вытерла слезы. Коснувшись лица, она вздрогнула от боли. Снова закашлявшись, она сплюнула на пол кровь и закрыла глаза. Все еще дрожа, подняла поднос и, шаркая ногами, двинулась вперед, боясь, что может в любой момент свалиться. Ей даже хотелось упасть, позволить темноте поглотить ее, но она не могла позволить себе этого — пока что не могла. Сначала нужно было как-то загладить свою вину, если это вообще было возможно.

Тида осознавала, что совершила в жизни много ошибок. Она до сих пор была жива только благодаря своей красоте, которую ее мать называла даром, а сама Тида считала проклятием. Если бы не красота, ее бы, наверное, давно убили бы, еще во время вторжения чамов. И если бы это случилось, она, вероятно, уже возродилась бы в новой жизни, получив силу вместо красоты и надежду вместо страха.

Из-за того, что всю свою жизнь она была слабой, Тида решила умереть, совершив какой-то благородный поступок, чтобы в самый последний момент восполнить свое многолетнее бессилие. Приближаясь к комнате, где держали Асала, она молилась, чтобы боги укрепили ее дух. Тида молилась, чтобы нож, который она держала под подносом, стал смертельным оружием, как она и рассчитывала.

Тида постучала в толстую деревянную дверь и сказала, что ей приказали принести еду узнику. Ей ответил грубый голос, и она сразу же захотела развернуться и убежать. Но тут дверь распахнулась. В десяти шагах от нее Асал, привязанный к столбу, висел на своих путах. Он был избит и весь в крови, и она едва не позвала его по имени, но вовремя сдержалась. Она невнятно поздоровалась со стражником и шагнула внутрь. Он закрыл за ней дверь и запер ее на засов, и тогда она повернулась к нему. Она вся дрожала, и он спросил у нее, в чем дело. Поднос в ее руках накренился, и миска с рисом, упав на пол, разлетелась на осколки. Стражник опустил глаза, и в этот момент Тида со всей силой, на какую была способна, ударила его снизу ножом, попав в горло под подбородком. Из раны хлынула кровь, и она вскрикнула, когда мужчина, схватившись за нож, качнулся назад. Он рухнул на спину и, вытащив из горла нож, стал биться в агонии, стуча ногами в стену. Задыхаясь, он зажимал руками рану, но вскоре глаза его остекленели и он затих.

При виде мертвого человека Тиде стало плохо, ее качало. Она снова сплюнула на пол кровь и попыталась взять себя в руки. Каждый вдох вызывал у нее острую боль. Она продолжала содрогаться, отчего дыхание участилось и стало слишком глубоким. Нагнувшись, она подобрала с пола нож и с трудом подошла к Асалу. Глаза его были открыты. Он что-то сказал ей, но она его не поняла. Трясущимися руками она перерезала связывающие его веревки. Сбросив их, он подхватил ее, и ей вдруг показалось, что это он спасет ее, а не наоборот. Она рыдала у него на плече, а он поглаживал ее по спине здоровой рукой, стараясь успокоить.

Хотя ей по-прежнему было тяжело дышать и кровь продолжала накапливаться у нее во рту, она благодарно кивнула ему.

— Спасибо, — сказала она.

— Что он с тобой сделал?

— Он… сломал что-то внутри. Там у меня кровотечение.

— Тебе нужна помощь.

Она покачала головой.

— Никто… не знает, что ты в темнице, так что спокойно выходи из дворца.

— Я возьму тебя с собой.

— Нет. Иди один.

Он подхватил ее на руки, как ребенка. Она вскрикнула от боли, вызванной резким движением, и стала просить его остановиться, но он не обращал на это внимания. Подойдя к мертвому стражнику, он с трудом вытащил его саблю из ножен, после чего отодвинул засов и открыл дверь. Она продолжала плакать, и, к ее большому удивлению, он поцеловал ее в макушку.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.

Он, хромая, пошел по коридору, и мимо нее поплыли стены мрачного подземелья.

— Передай Воисанне… пусть простит меня, — прошептала она.

— В этом нет нужды. А если все-таки хочешь ей это сказать, сделаешь это сама.

Чувствуя свою беспомощность, она снова сплюнула кровь. Ей не хотелось думать, что она умирает, поэтому она пыталась поверить ему. Глядя, куда они идут, она про себя отметила, что Асал, должно быть, очень хорошо знает королевский дворец, поскольку он уверенно поворачивал то налево, то направо, пока они не оказались в дальнем конце подвального помещения. Здесь он с трудом поднялся по лестнице из тикового дерева и вышел из здания через какую-то узкую дверь.

Солнце сияло, казалось, ярче обычного. Гигантские деревья вздымались ввысь, словно старались дотянуться до богов. Снаружи было много людей, но даже таким странным видом сейчас никого нельзя было удивить, так что никто не обратил на них особого внимания. Просто раненый чамский воин нес свою кхмерскую игрушку. Она вспомнила, каким довольным был Индраварман, рассказывая ей, что пленили и пытали Асала втайне ото всех, чтобы у его людей не зародилась мысль, что у них есть возможность выбирать между своим королем и своим сотоварищем. Вероятно, именно потому, что никто не знал, что Асал был в заключении, его никто не остановил. Он шел куда хотел, все время шепча ей, что все будет хорошо, что он сейчас возьмет коня и отвезет ее к лекарю.

Через некоторое время он действительно нашел коня и, посадив Тиду перед собой, направился с ней в джунгли. Но поехал он не на север, как она просила его, а на запад. Асал заверил ее, что неподалеку находится тот, кто может ей помочь. Он считал, что у нее сломано ребро, которое врезалось в легкое, и клялся, что такие травмы можно залечить. Ей хотелось ему верить, и она пыталась верить, хотя понимала, что умирает. Дышать ей стало совсем тяжело, а потом — почти невозможно. Внезапно она захотела оказаться не на лошади, а на земле, в каком-нибудь красивом месте. Она попросила его сделать это для нее, и в конце концов, после долгих споров и просьб, он согласился, остановив лошадь на вершине холма с видом на Ангкор-Ват вдалеке.

Асал снял ее с лошади и посадил на большой камень, придерживая сбоку, чтобы она могла видеть храм. В лучах полуденного солнца казалось, что он мерцает огнями, а башни его напоминали горные вершины со сверкающими снежными шапками. Она подумала, что храм не выглядит таким красивым ни при свете полной луны, ни купаясь в приглушенных красках вечерних сумерек.

— Я… не боюсь, — прошептала она и улыбнулась, когда он поцеловал ее в лоб. Его глаза блестели от слез, и она наконец поняла, почему Воисанна так дорожила им.

— Иди к ней, — сказала она и добавила: — Люби ее.

— Побереги свои силы, — попросил он, гладя ее по голове здоровой рукой.

— У меня… их совсем не осталось.

— Именно твоя сила привела нас сюда — не моя.

Воздух, казалось, застрял у нее в горле. Напрягшись, она скривилась, но все-таки сделала вдох.

— Где мне искать моих близких? — спросила она.

— Они сами найдут тебя. Тебе не нужно никого искать.

— Но как… как же они отыщут меня?

Он начал говорить, но вдруг остановился и потер ушибленный глаз.

— Если хочешь, я приведу их к тебе.

— Каким образом?

— Я… я подам им сигнал. И они придут. Я обещаю тебе, что они обязательно придут.

— Ты… сожжешь меня?

— Да, госпожа. Если ты этого захочешь.

— Я хочу.

Он снова поцеловал ее в лоб, и она улыбнулась, ощутив это прикосновение. Даже несмотря на охватившую ее боль, ей было приятно, что о ней кто-то заботится. Прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то в последний раз прикасался к ней с нежностью.

Краски дня, похоже, начали блекнуть. Храм вдалеке манил ее к себе. Он уплывал и таял. Асал обещал, что ее предки придут к ней. Они движутся быстрее, чем рассветный луч. Голоса их — песня, их лики — чистое золото. Вскоре она опять будет вместе с ними, а с этим воссоединением придут и радости юности, и красоты мира, увиденные уже другими глазами.

Она верила его словам. А когда сказанное им начало сбываться, она сжала его руку, чтобы он знал, что был прав и что она больше уже никогда не будет одна.

Глава 9 Первый взгляд

Асал сложил погребальный костер, положил на него тело Тиды, помолился о ней и поджег сухое дерево, после чего взобрался на лошадь и направился на север. За спиной у него в небо поднимался столб дыма; он надеялся, что выполнил данное ей обещание и что души умерших родственников Тиды по этому знаку найдут ее. Он хотел бы побыть рядом с ней подольше, до тех пор, пока костер не догорит, но Воисанне угрожала опасность, и он был вынужден торопиться.

Он обнаружил ее следы неподалеку от Ангкор-Вата и двинулся по ним на север. Верхом на лошади у него было преимущество в скорости, но при этом он находился высоко от земли, так что ему часто приходилось спешиваться, чтобы рассмотреть сухую почву. К своему ужасу, он вскоре понял, что ее преследует группа из пяти или шести человек. Они даже не пытались скрыть свои следы, явно не беспокоясь о том, что за ними кто-то может пойти. Он не мог определить, как далеко они находились от Воисанны и ее сестры, но понимал, что скоро их поймают.

Из-за спешки Асал несколько раз терял след и был вынужден возвращаться. Такие моменты сводили его с ума — он не мог позволить себе никаких задержек. Частично его промахи объяснялись тем, что один его глаз опух и вообще не открывался. В ушах стоял непрерывный звон. Все тело болело, хотя захлестывающие его эмоции отвлекали от боли. Три пальца на левой руке, включая и большой палец, кровоточили, пульсировали и были почти бесполезны для него. Но мизинец и безымянный остались невредимыми, и с их помощью он при необходимости мог удерживать легкие предметы.

С наступлением сумерек Асал слез с лошади и, ведя ее под уздцы, пошел по следу. Он сделал всего несколько коротких остановок, чтобы утолить жажду, продолжая идти при свете луны и используя самодельные факелы, чтобы освещать себе путь. К середине ночи он достиг участка джунглей, выжженного лесным пожаром, и обнаружил остатки записки, написанной Воисанной. Он смог разобрать всего несколько слов, поскольку остальное было затоптано множеством ног, но он узнал ее почерк. Это узнавание вызвало у него одновременно и радость, и смертельный страх. Совсем недавно она была точно жива, но преследователи определенно настигали ее.

Асал задержался в этом месте лишь для того, чтобы попытаться прочитать сохранившиеся слова, а затем с новыми силами двинулся в путь. На голой после пожара земле следы были видны очень хорошо, и он все время подгонял лошадь, так что до рассвета преодолел значительное расстояние. Его израненные пальцы кровоточили, но он не останавливался, чтобы перевязать их. Благодарный этой выжженной пустоши за помощь, он продолжал движение, думая о том, что из-за того, что группа преследователей идет пешком, он с каждым мгновением приближался к ним. Если он догонит их прежде, чем они поймают Воисанну, он просто объедет их и сразу же направится к ней. Однако, если он опоздает, ему нужно будет каким-то образом лишь одной действующей рукой управиться с пятью или шестью воинами.

На рассвете Асал наконец почувствовал, что настигает своих противников. Гарь кончилась, и, боясь потерять след в густом подлеске, он спешился и повел лошадь в поводу; теперь он практически все время смотрел себе под ноги, которые очень скоро покрылись кровоточащими порезами и ссадинами. Он не пытался продвигаться скрытно, чтобы не терять скорость. Впереди с криками взлетали птицы, предупреждая обитателей леса о его приближении. Он ничего не ел, редко пил и торопился, как никогда в жизни, все время подгоняя себя, несмотря на изнеможение. На отдых он остановился только тогда, когда колени его неожиданно подогнулись и он упал, тяжело дыша и с трясущимися от напряжения ногами. Вскоре он снова взобрался на лошадь и поехал, наклонившись вперед, чтобы его единственный здоровый глаз был как можно ближе к тропе.

Большую часть времени Асал был сосредоточен на том, чтобы не потерять следы. Когда же их легко было заметить, он молился, чтобы боги дали ему силы ехать быстрее. Он просил, чтобы они защитили Воисанну и ее сестру, заверяя богов, что девушки ни в чем не виноваты. В своих молитвах он не забывал и Тиду, поскольку надеялся, что она уже возродилась и находится в окружении близких ей людей.

Пока Асал ехал, в нем нарастало непривычное и зловещее чувство. Раньше он всегда сражался за свой народ и свое будущее. Его сабля никогда не обагрялась кровью вследствие ярости или ради мести. Но теперь, когда он готовился к предстоящей схватке, сердце его переполняла как раз ярость — из-за несправедливой смерти Тиды, из-за возможной гибели Воисанны, при воспоминании о бамбуковых щепках, загоняемых ему под ногти. Столько бессмысленных страданий были вызваны одним человеком — Индраварманом. Победить врага — это то, на что воин имеет право и чего от него ожидают, так что Асал не испытывал угрызений совести, завоевывая Ангкор. Но теперь его приводил в ярость захват ими чужой страны, потому что, несмотря на все свои рассуждения и философствования, Индраварман в конечном счете оказался всего лишь жадным и несправедливым правителем. Эта жадность требовала, чтобы Тида всегда была у него под рукой, и эта же жадность погубила девушку. А несправедливость подтолкнула его послать в погоню за Воисанной своих людей, тогда как он вполне мог дать ей уйти. Какую цель преследовал Индраварман, велев поймать Воисанну и заставить ее страдать? Конечно же, он хотел таким образом наказать его, Асала, человека, верой и правдой прослужившего ему столько лет.

Вспоминая о том, что король грозился сделать с Воисанной, Асал распалялся, как ни от чего другого. Только теперь, летя вперед, он осознал, каким мощным оружием может быть ненависть, потому что в данный момент она помогала ему выкладываться, как никогда ранее. Он любил Воисанну и готов был драться за свою любовь, но двигала им именно ненависть. Людей, которых он преследовал, послали причинить ей боль и унизить ее. Хотя насиловать ее они не посмеют, поскольку это Индраварман, безусловно, оставил для себя, но вот с Чаей они могут сделать что угодно.

Вспоминая, как Тида умирала у него на руках, как она плакала и как, несмотря на все свои старания помочь ей, ему так и не удалось удержать покидавшую ее жизнь, Асал поехал быстрее. Его пальцы продолжали кровоточить, но он их уже не чувствовал. Хотя глаз его оставался заплывшим, видеть он все-таки мог. Следы ног на земле казались совсем свежими. Подталкиваемый сознанием того, что он приближается к людям, посмевшим попытаться забрать у него его возлюбленную, он здоровой рукой ударил по крупу лошади, подгоняя ее. Ветки царапали его, звери перед ним разбегались врассыпную. Он летел вперед, вынашивая мысли о мщении и радуясь тому, что ярость наполняет его силой.

Пять чамов из шести были воинами, а один обладал навыками следопыта. Хотя беглецы принимали меры предосторожности, предполагая, что за ними пошлют погоню, две женщины оставляли за собой слишком много следов. Следопыт видел, где они зацепили ногами и перевернули камни, переходя ручей, где сгибали ветки, чтобы они не били им в лицо. Ноги у них были меньше, чем у мужчины-проводника, и чам замечал гораздо больше этих более мелких отпечатков. По-видимому, для беглецов важнее была скорость, чем скрытность. Они хотели как можно быстрее добраться до базы кхмеров, потому что там они будут в безопасности.

Чамский следопыт не спал весь день и всю ночь, но не был чрезмерно уставшим. Ему пообещали немало золота, если он вернет Индраварману этих женщин, и теперь, когда беглянки были уже близко, эта мысль придавала ему сил. Он прошептал своим напарникам, что уже скоро они увидят свою добычу. Они должны убить кхмерского проводника и вернуть Индраварману женщин без промедления. Женщин нужно напугать и унизить, но при этом они должны остаться целыми и невредимыми.

Направление ветра переменилось, и следопыт приостановился. Он уловил тонкий запах благовоний, и это вызвало у него улыбку. Женщины были совсем близко. Они по-прежнему шли очень быстро, но наверняка были уже изможденными. Человек, не привыкший к таким переходам, к этому времени должен был уже находиться на пределе своих возможностей.

К его удивлению, ветер также подхватил и донес до него какой-то звук — вероятно, кашель женщины. Внезапно испугавшись, что беглянок в последний момент спасет группа их соотечественников, следопыт обернулся к воинам, шедшим позади него, и шепнул, что он побежит вперед, а они пусть следуют за ним. И еще посоветовал им держать наготове свои копья.

Тихий кашель повторился, и следопыт сначала ускорил шаг, а затем побежал вперед, широко размахивая руками. Топая босыми ногами по сухой земле, он уворачивался от сухих сучьев и перепрыгивал через упавшие ветки. Воины, бежавшие позади него, были не такими ловкими, но в данный момент для него это было не важно. Эти женщины произвели на него впечатление, пройдя гораздо большее расстояние, чем он ожидал, но все же они были недостаточно быстрыми. И в конце концов они все-таки дрогнули.

Думая о золоте, вес которого он уже очень скоро почувствует в своих руках, следопыт побежал еще быстрее, теперь даже не пытаясь как-то сдерживать себя. Лучшая часть любой охоты — это финал, момент отчаяния жертвы, когда она понимает, что поймана. И этот момент должен был вот-вот наступить.

Держа сестру за руку, уставшая Воисанна вела ее за собой, молясь, чтобы она перестала кашлять. Они ели на ходу сушеную рыбу, и Чая от усталости и спешки подавилась. Содрогаясь в позывах к рвоте, она судорожно пыталась вдохнуть воздух. Застрявший кусок рыбы в конце концов выпал, но Чая никак не могла прочистить горло. В тишине джунглей ее кашель казался неестественно громким.

— Мы должны торопиться, — шепнула Воисанна, помогая Чае перелезть через упавшее дерево.

— Нет.

— Но, Чая… мы уже почти пришли. Осталось всего полдня пути.

Проводник цыкнул на них, чтобы они перестали разговаривать. Он сошел с тропы влево и направился вниз по склону пологого холма к месту, где журчал ручей. Как и много раз до этого, они по колено в воде пошли вверх по течению. Воисанна успокаивающе похлопала Чаю по спине, заверив ее, что все будет хорошо, хотя на самом деле у нее было такое чувство, что мир рушится. В ней росла уверенность, что Асала каким-то образом поймали. Возможно, он слишком долго прождал Тиду или же они пошли вместе, но потом их догнали люди Индравармана. При мысли о том, что Асал закован в цепи, у нее перехватывало дыхание. Им нужно было либо идти вместе, либо вместе оставаться. Нельзя ожидать, что такая драгоценность, как любовь, может сохраниться, если ее разделить пополам.

Воисанна поскользнулась на поросшем мхом камне и упала на колени и на руки. Она попыталась встать, но конечности, казалось, налились свинцом. Ее вдруг охватило глубокое безразличие. Ей хотелось просто упасть в эту прохладную воду, и пусть течение несет ее, куда захочет. «Почему я иду на север, — думала она, — если Асал остался на юге?»

Их проводник торопливо вернулся к ней и помог подняться. Она начала протестовать, и он, выругавшись, потянул ее за ушибленную руку.

И тут все внезапно переменилось, и тихие умиротворенные джунгли наполнились движением и шумом. Из подлеска с криками выскочили какие-то люди. Кхмерский проводник ударил копьем первого из атакующих, но тот отразил удар щитом. Кхмер крутился, размахивая копьем над водой, чтобы не подпустить к себе чамов. Однако они окружили его и, сжимая кольцо, начали насмехаться над ним, толкая его и тыча в него своими копьями. Судьба его была очевидна для каждого, и в особенности для него самого, потому что он вдруг вскрикнул и бросился на одного из нападавших, выбросив вперед свое оружие. Наконечник копья ударил чама в плечо, и тот пошатнулся, но остальные воины, взревев от ярости, тут же пронзили кхмера копьями. Он упал, а они топтали его, умирающего, в воде, не давая ему глотнуть воздуха, пока он не захлебнулся.

Схватив в правую руку камень, Воисанна заслонила Чаю собой. Под смех мужчин она отчаянно крутилась во все стороны в поисках пути к спасению. Она вспомнила, как враги напали на нее в день свадьбы, и при этой мысли ее охватила паника. Захрипев, она изо всех сил швырнула камень. Один из чамов пригнулся, и камень угодил в бедро другому воину. Мужчины бросили свои копья и подошли к ней вплотную. Чая пронзительно закричала. Воисанна отбивала протянутые к ней руки, а когда они все же схватили ее, она царапалась, брыкалась и наносила наугад удары всем, чем могла. Ее сбили с ног, и она упала в воду и на мгновение захлебнулась, но ее тут же подняли. Кто-то ударил ее в живот и выбил из легких воздух, так что какое-то время она не могла дышать. Сестру ее держали двое мужчин, один — за руки, другой — за ноги. Задыхаясь, Воисанна попыталась встать, но в нее уже вцепились чамские воины. Откуда-то появилась веревка, и ей связали руки. Когда Воисанна наконец смогла дышать, она закричала, прося о помощи, но один из чамов, который был старше остальных, сильно ударил ее наотмашь по лицу. Она снова закричала, но следующая пощечина оказалась еще более тяжелой.

Наступила тишина. Чаю тоже связали. Теперь обеих девушек бросили в воду. Воисанна подползла по скользким камням к сестре и связанными руками обняла Чаю за плечи. Они содрогались от рыданий, сидя на мелководье, пока чамы помогали своему раненому товарищу и обирали убитого кхмера. Потом они начали смеяться и делать неприличные жесты, глядя на Чаю, отчего она стала плакать еще сильнее. Один из воинов, бросив мертвого кхмера, шагнул к Чае и, схватив ее за ухо, стал поднимать.

— Оставь ее в покое! — отчаянно крикнула Воисанна. — Оставь ее…

Пожилой чам прикрикнул на него, и тот, скорчив недовольную гримасу, отпустил девочку, толкнув ее на Воисанну. Мужчины засмеялись, а Чая начала причитать, зовя своего отца, которого здесь, да и где-либо, быть не могло.

Воисанна уже пережила смерть своих близких. И с этим справилась. Однако, обнимая свою рыдающую сестру, она понимала, что не выдержит, если Чаю второй раз пленят враги. Смерть была бы для них обеих самым приемлемым вариантом. Умереть вместе с Чаей, чтобы потом вместе возродиться, — разве с этим сравнима жизнь в страданиях, жизнь без Асала?

В воде блеснул отломанный наконечник копья. Воисанна замерла, глядя на него, а Чая, видимо, перехватила ее взгляд, потому что согласно кивнула сестре.

По-прежнему вся дрожа, Воисанна перенесла связанные руки через голову Чаи и потянулась под водой за наконечником. Коснувшись обломка толстого древка, она подтянула наконечник к себе; при этом она медленно качала головой, не принимая приближающийся страшный момент и действие, которое она должна была совершить. Взглянув на свою младшую сестру и внезапно вновь поразившись ее юной красоте, она уже не могла представить себе, что перережет ей горло.

— Нет! — шепнула Воисанна.

Но она не бросила наконечник, а начала пилить им свои веревки. Она делала это под водой и поморщилась, случайно порезав себе запястье. По чистой воде потянулся кровавый след. Но она продолжала двигать наконечником туда-сюда в отчаянной борьбе за свободу.

Наконец веревка ослабла. Хотя ее руки уже не были связаны, она, продолжая держать их вместе, повернулась к Чае, делая вид, что успокаивает ее, а сама тем временем протягивала к ней под водой обломок копья длиной в руку.

Пока чамы возились со своим раненым в плечо сотоварищем, Воисанна резала веревки и на Чае. Она понятия не имела, что будет делать, когда освободит Чаю, но ей было важно делать хоть что-нибудь. В душе проснулась надежда.

Но тут она, сделав неосторожное движение, порезала Чае палец, и та вскрикнула.

Один из чамов, сидевший на берегу, встал. Нахмурив брови, он шагнул в прозрачную воду ручья.

Асал склонился ниже к земле, пытаясь разобраться, куда ведут следы. Он шел по ним по утоптанной тропе, и тут они вдруг исчезли. До этого ему удавалось заметить сначала надорванный листок, потом сломанную ветку, подтверждающие, что он выбрал верное направление, но тут таких знаков не было. В сердцах он выругался и хлопнул по земле раненой рукой. Не было сомнений, что Воисанна и Чая уже близко, но он понимал, что и преследователи тоже догоняют их.

Теперь, когда он был вынужден двигаться более осмотрительно, ощутимее давали о себе знать усталость и боль. Кровь пульсировала в трех искалеченных пальцах. Тело болело и плохо слушалось его. Только с глазом стало получше, и опухшая бровь больше не мешала ему видеть. Однако из-за усталости ему было трудно сконцентрироваться на следах, и он боялся пропустить какой-нибудь очевидный знак.

Его лошадь тихонько заржала, словно давая ему понять, что она тоже устала. Асал спешился, похлопал ее по шее, а затем развернулся в обратном направлении, думая, не стоит ли ему возвратиться туда, где он потерял след.

Неожиданный крик заставил его вздрогнуть.

Он быстро огляделся. Крик повторился, и на этот раз он узнал голос Воисанны. Ни секунды не раздумывая, он вскочил на лошадь и, выхватив саблю, повернул направо. Когда уставшее животное заартачилось, не желая заходить в густой подлесок, он ударил его рукоятью сабли в бок, заставив двигаться вперед. Ветки царапали его плечи и бедра, но он все подгонял и подгонял свою лошадь.

Оказавшись на пологом склоне, он полетел по нему вниз, туда, где журчал ручей. Сначала Асал увидел только воду и камни, но затем заметил в двухстах шагах выше по течению фигурки сражающихся людей. Это отвлекло его, и незамеченная ветка едва не сбила его на землю. Быстро оправившись, он что было сил ударил пятками лошадь и вцепился в гриву, когда они поскакали по склону холма, как стремительно катящийся вниз камень.

Для Асала было бы разумнее атаковать неожиданно, но он видел, что Воисанна борется с человеком в воде, и он позвал ее по имени. Ближайшие к нему чамы обернулись на голос. Отступив, они потянулись за своими копьями, несмотря на то, что он пустил свою лошадь прямо на них. Двое врагов попали к ней под копыта, но тут лошадь Асала споткнулась и он полетел через ее голову. Приземлившись в воду, он все же умудрился не выронить саблю, а ведь потерять ее сейчас означало бы для него смерть.

Хотя падение выбило воздух из его легких, он тут же вскочил. Трое чамов оставались целыми и невредимыми, и они уже взяли свои копья и щиты. Они окружили его, как стая хищников берет в кольцо раненую, но все еще опасную добычу. Их копья были длиннее сабли Асала, и когда они начали тыкать ими в него, он мог лишь отбивать их атаки. Но при этом Асал заметил кровь, сочащуюся из раны на руке Воисанны, и это всколыхнуло в нем ярость, которая придала ему сил.

— Уйдете — будете жить, — сказал он на своем родном языке. — Останетесь — все умрете.

Его соотечественники не размыкали кольцо, то подступая к нему, то отдаляясь, кружа вокруг него, так что ему приходилось отбивать атаки с разных направлений. Один из воинов поскользнулся, и Асал, быстро сделав выпад в его сторону, разрубил его копье и нанес ему глубокую рану в бок. Чам с криком упал. Остальные двое бросились вперед, и Асал едва успел высвободить свою саблю. Одно копье прошло на расстоянии ширины ладони от его шеи, второе поцарапало ему бедро. Закричав в бешенстве, Асал отбил древко копья предплечьем и, широко замахнувшись, нанес боковой удар саблей. И снова его клинок попал в цель, и еще один чам закричал от боли, глядя, как кровь хлещет из глубокой раны на его ноге.

Воин, только что едва не попавший копьем ему в шею, перехватил свое оружие и опять бросился вперед. Асал увернулся от копья, но и нападавший увернулся от его ответного удара. Вдруг его правая нога застряла между двумя камнями. Он попытался рывком высвободить ее, но ему это не удалось. Воин, восстановив равновесие, ударил Асала тупым концом копья в живот. Асал согнулся пополам, а чам, бросив копье, одним плавным движением выхватил из кожаных ножен охотничий нож и взмахнул им, целясь сопернику в лицо. Асал уклонился от удара, но его нога была по-прежнему зажата камнями, и он упал на спину. Предчувствуя близкую победу, чам сделал шаг вперед и высоко занес над поверженным врагом свое оружие.

Но тут воин внезапно содрогнулся, и Асал ударил его ногой, еще не понимая, что произошло. Чам осел, схватившись за спину. Он упал в воду — из спины у него, между лопатками, торчал обломок копья. За ним, широко расставив для устойчивости ноги, стояла Воисанна. Рана, которую она нанесла врагу, была болезненной, но не смертельной, и Асал, освободив наконец ногу, нанес удар саблей, добив его. Оставшиеся в живых чамы молили о пощаде, но он без колебаний убил их всех. Когда он остановился, клинок его сабли был покрыт алой дымящейся кровью врага.

Воисанна стояла посередине ручья и дрожала. Рядом с ней, держа сестру за руку и всхлипывая, стояла Чая. Подбежав к ним, Асал обнял их обеих. Он крепко прижимал их к себе, приговаривая, что теперь они будут в безопасности и что больше никто и никогда их не обидит. Когда Асал увидел, что их раны — всего лишь царапины, он испытал несказанное облегчение. Ноги у него задрожали, дыхание стало прерывистым. Он целовал их в макушки и благодарил богов, давших ему силу. И еще он благодарил Тиду.

Так они стояли, пока вода вокруг них не стала чистой.

— Нам пора, — прошептал он, поцеловав Воисанне руку. — Моя госпожа, нам нужно идти.

— Но твои пальцы… Что случилось с твоими пальцами? И с твоим лицом?

Вдалеке прокричала птица, и он посмотрел в ту сторону.

— Индраварман… он поймал меня.

— И ты сбежал?

— Мне помогли. Меня освободила Тида.

— И где же она?

Асал рассказал ей всю историю, вспомнив и последние слова Тиды, и погребальный костер, который он развел, чтобы сжечь ее тело.

— Она умерла… с улыбкой на губах, — добавил он. — Она хотела воссоединиться с близкими ей людьми, и, думаю, они пришли за ней, и она их видела.

Роняя слезы, Воисанна нагнула голову и прислонилась к Асалу.

— Ты веришь, что она уже с ними?

— Да. Потому что я был там и видел, как она улыбалась.

Чая, которая до сих пор молчала, отстранилась от них.

— Что они собирались с нами сделать? Почему они так…

— Все уже в порядке, — перебила ее Воисанна, протягивая к ней руку.

— Но эти люди… они… они хотели нам зла, и я не…

— Они больше уже никогда не причинят вам зла, — сказал Асал. — Так что тебе не стоит беспокоиться.

Она покачала головой:

— Мы должны уйти. Прямо сейчас. Я не могу оставаться здесь, в этом ужасном месте.

Асал поднял свою саблю.

— Мы сейчас уйдем. Но сперва, если ты не возражаешь, скажу пару слов твоей сестре.

Чая крепко зажмурилась и кивнула. Похоже, ей удалось взять себя в руки. Асал поблагодарил ее и вывел Воисанну на илистый берег.

— Что? — шепотом спросила Воисанна, вытирая слезы.

Сначала он молчал и просто улыбался ей. Хотя пальцы его болели по-прежнему, а бедро кровоточило в том месте, где его задело чамское копье, сердце его было преисполнено радости.

— Когда Индраварман захватил меня, — сказал он голосом более мягким, чем журчание ручья, — я думал только о тебе. В самом конце, когда боль была почти невыносимой, я видел тебя, слышал тебя, ощущал тебя.

— Прости меня. Я хотела вернуться к тебе. Я уже почти…

— Тсс. — Он прижал кончик пальца к ее губам. — А вот этого не нужно, моя госпожа. Совсем не нужно. Это я просил тебя идти вперед. И ты сделала то, что, как мы оба знали, должна была сделать. А часть тебя все равно оставалась со мной все это время.

— Я больше не покину тебя. Ни в этой жизни, ни в следующей.

Он снова улыбнулся:

— Никогда не думал, что я полюблю женщину так… как люблю тебя.

— Почему?

— Потому что не думал, что жизнь может быть настолько прекрасной.

Она поцеловала его и продолжала бы целовать, но он взял себя в руки и, немного отстранившись от нее, прошептал, что Индраварман, наверное, уже послал погоню за ним и им нужно бежать. Она еще раз спросила про Тиду, и, пока он рассказывал, кивала и молилась. Пока она читала молитвы, он зашел в ручей и, подняв Чаю на руки, отнес ее к лошади. Он усадил ее на спину лошади, а затем помог Воисанне сесть позади сестры.

Ведя лошадь на коротком поводу, Асал двинулся вдоль ручья на север. Скользя по блестящей поверхности воды, путь им пересекла змея. Он поднял глаза и, взглянув на небо, подумал о Тиде, надеясь, что мир, в котором она сейчас оказалась, так же прекрасен, как и этот мир. Поклонившись, он снова поблагодарил ее.

Сестры у него за спиной начали разговаривать, и он улыбнулся, почувствовав звеневшую в голосе Чаи энергию. Понимая, что за ними может быть послана погоня, он хотел попросить их говорить шепотом, но в этот момент промолчал.

У южной окраины кхмерского лагеря Джаявар вел Аджадеви вдоль берега реки, отвечая на приветствия людей, кланявшихся или становившихся на колени при их появлении, и стараясь поднять их дух словами ободрения. Решительная битва была неминуема, а поскольку существовала вероятность, что в их рядах может оказаться чамский шпион или наемный убийца, за королем и королевой, в пяти шагах от них шли двое надежных телохранителей, вооруженных саблями и необычно большими щитами. Это Аджадеви настояла на присутствии такой охраны. Джаявару казалось, что это делало его уязвимым в глазах его подданных и что трудно почерпнуть воодушевление от человека, который кажется напуганным. Однако Аджадеви удалось убедить его, что риск нападения слишком велик, чтобы им пренебрегать. А без Джаявара кхмеры определенно потерпят поражение.

Долина тянулась на юг, а река в этом месте бежала, перекатываясь через большие камни. В воздухе висела мельчайшая водная пыль, дававшая жизнь мхам, обильно растущим по берегам, особенно на стволах деревьев и упавших сухих ветках. У воды была расчищена площадка, и теперь на ней стояли ящики с провизией, которую проверяли пожилые кхмеры. Другие осматривали и пытались починить сломавшуюся повозку. Чуть дальше по берегу к деревьям было привязано несколько боевых слонов.

Тропа, проложенная индуистскими священниками много поколений назад, начала сужаться. Джаявар продолжал идти вперед и обошел высокие, по грудь, заросли папоротника, левой рукой ведя за собой Аджадеви, а правую держа на рукояти сабли. Поперек тропы лежал гладкий валун, и перед ним он остановился, сделав знак охранникам оставаться на месте. Они кивнули и, разделившись, стали посматривать по сторонам.

Джаявар помог Аджадеви перебраться на другую сторону высокого валуна. Еще через несколько шагов они сошли с тропы на полоску песка, уходившую в воду. Среди поросших водорослями камней сновала мелкая рыбешка. Синекрылая бабочка порхала над водой, заглядываясь на свое отражение. Издалека доносился звон молота кузнеца, бьющего по наковальне. Джаявар подумал про Бона и решил отыскать его попозже, чтобы продолжить учить его обращаться с луком и стрелами. Улыбки мальчика и его старание привносили в душу Джаявара спокойствие и уверенность, что этот мир не безнадежен.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — заговорил Джаявар, поворачиваясь лицом к Аджадеви.

Она подняла голову, и лучик скользнул с ее лба на подбородок.

— Тогда поделись своей озабоченностью, Джаявар, потому что я всегда чувствую ее.

Он улыбнулся:

— Я хотел тебя поблагодарить.

— За что?

— Вчера я видел тебя с Нуон. Вы с ней вместе купались, и она была полностью поглощена тем, что ты ей говорила, но я, конечно же, не слышал, о чем был ваш разговор.

Аджадеви отодвинулась, потому что лучик теперь бил ей в глаза.

— Я хотела, чтобы она поняла, что ее роль — не просто находиться рядом с тобой и выглядеть привлекательно. Если у вас родится сын, она должна будет защищать его. Как должна защищать и тебя. Она считает, что недостаточно опытна и умна для такой роли, но я сказала ей, что возраст здесь значения не имеет. То, чему ей только предстоит научиться в этой жизни, было уже освоено в предыдущих жизнях.

Водомерки бросились врассыпную по поверхности воды, ускользая от рыбешки величиной с палец.

— Я знаю, что иногда тебе бывает тяжело давать ей советы, — сказал он. — Равно как и видеть ее со мной. Думаю, я не смог бы делить тебя с каким-нибудь мужчиной.

Она отвела глаза в сторону.

— За это я и хотел поблагодарить тебя сегодня, Аджадеви, — продолжил он. — За твою самоотверженность, за твою силу. Ты уделяешь Нуон больше внимания, чем самой себе, и я всегда буду благодарен тебе за это.

— Я всего лишь… выполняю свой долг.

Он сжал ее руку:

— Иди сюда, любовь моя. Следуй за мной. Я хочу тебе здесь кое-что показать. Мой подарок для тебя.

И снова они пошли по узкой тропинке, переступая через корни деревьев и обходя обрывки блестящей от росы паутины. Прямо перед ними стояли стеной густые заросли бамбука. Стебли толщиной в руку человека и высотой в двадцать футов терлись друг о друга, производя шум, похожий на стоны и хрипы. Джаявар остановился у одного из них и взялся за ствол руками. Он обернулся к Аджадеви.

— Ты была права, приведя нас в эту долину, — сказал он. — Это хорошее место для наших людей. Оно хорошее и для меня. Оно исцелило всех нас.

Она кивнула:

— Это исцеление было нам необходимо.

— Как и ты, я буддист много лет, но по-прежнему почитаю индуистских богов. Это место с изображениями Вишну и Шивы на скалах наполняет мою душу умиротворением. А это так необходимо перед битвой. Мне так хочется знать, какой будет жизнь после всех этих несчастий.

Раздался резкий крик обезьяны.

— Почему ты привел меня сюда? — спросила Аджадеви. — Ты мог сказать мне все это в любом другом месте.

— Потому что я видел, сколько наших людей молилось у этих вод. Видел, как они с трепетом касались резных рисунков, как склоняли головы. Они черпают здесь силу.

— Это правда.

— Очень немногие из наших людей буддисты, как мы, но нам тоже нужно свое место, где можно было бы молиться и черпать силу.

Она улыбнулась и протянула ему руку:

— Покажи мне.

Он повел ее в обход зарослей бамбука. Эти растения здесь были очень большие и казались очень старыми. Двигаясь осторожно и не торопясь, он чувствовал ее нетерпение, и это наполняло его сердце радостью. Похоже, все, что делала Аджадеви, она делала с мыслью о нем. Она была самым самоотверженным человеком из всех, кого он знал, и было приятно сделать что-то и для нее.

Там, где заканчивались заросли, река расширялась и поворачивала на запад, образуя глубокую заводь со слабым течением. На берегу этой заводи лицом к воде была установлена статуя Будды чуть больше человеческого роста. Будда сидел, скрестив ноги и положив на колени руки ладонями вверх. Вокруг него в расставленных на земле золотых чашах горели свечи. Здесь же были воткнуты тлеющие ароматические палочки, наполнявшие воздух запахом сандалового дерева.

Зачарованная этим зрелищем, Аджадеви молча шагнула вперед. Она вглядывалась в лицо Будды, который загадочно улыбался. Статуя была вырезана из такого же черного камня, как и те, между которыми текла река и которые использовались индуистами для увековечивания своих богов.

Аджадеви сложила перед собой ладони и поклонилась. Закрыв глаза, она начала молиться под тихий шелест бамбука, раскачивавшегося у нее за спиной. Джаявар наблюдал за ней с гордостью и удовлетворением, веря, что помог создать глубоко духовное место, которое прослужит его народу долгие столетия.

Он присоединился к Аджадеви в своих молитвах, прося у небес победы в предстоящей битве. Победа, которой он так жаждал, была нужна ему не ради власти и не из жадности, а ради свободы. Его люди должны быть свободными, чтобы иметь возможность молиться и умирать так, как сами считают нужным. Как король кхмеров, он знал, что свобода — самый бесценный дар для его людей, и все же на сегодняшний день он так и не смог дать ее им. Его народ был порабощен и попран. И это обстоятельство будет определять смысл всего существования Джаявара, пока чамы не будут изгнаны с его родной земли.

— Как тебе это удалось? — спросила она наконец, открывая глаза.

— В наш первый день здесь я гулял по берегу реки. Я увидел индуистские изображения, и они тронули меня. Я видел людей, молящихся своим богам, после чего спросил у каменотеса, можно ли создать статую Будды. Вскоре над ней уже работали пятеро мастеров. Чтобы она была готова в срок, они трудились день и ночь. Я хотел создать это святилище для наших людей, которые являются буддистами… и для тебя. Потому что это ты наделила меня даром первого взгляда.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты научила меня видеть, Аджадеви. Бывает красота… очевидная, как красота Ангкор-Вата, например, или красота ребенка. Но иную красоту заметить бывает сложно. Как можно разглядеть красоту в невзгодах, в упавшем дереве, а не в дереве, устремляющемся к небу? Как выживает красота, как может она расцветать, когда столько ее украдено у этого мира? После нашествия чамов я был растерян. И хотя я до сих пор скорблю по своим близким, хотя до сих пор донимаю тебя своими причитаниями, я знаю, что мои дети со мной, что их красота стала частью меня самого. Я хочу жить ради них, потому что своими поступками я воздаю должное их мечтам. Ты и только ты одна дала мне эту уверенность, эту способность, не обращая внимания на уродливую сторону жизни, замечать ее великолепие. И за этот драгоценный дар я буду благодарен тебе вечно.

Она повернулась к нему лицом и обняла его.

— Спасибо тебе. Спасибо за твое видение.

— Ты придала моей жизни новый смысл. Я — король без трона, но если мы выиграем эту битву, я постараюсь привнести в этот мир как можно больше новой красоты. С тобою вместе мы накормим голодных, излечим больных, дадим надежду упавшим духом. Наша империя достигнет новых высот, и через тысячу лет после нас люди будут ходить по дорогам, которые мы вымостили, любоваться тем, что мы построили, и это будет напоминать им об их важной роли в этом мире и о том, что каждый мужчина и каждая женщина может возвыситься до истинного величия.

— Именно поэтому мы не можем проиграть предстоящую битву, — сказала она. — Именно поэтому я буду приходить сюда каждый день и молиться за нашу победу, ведь только победа даст тебе возможность построить такой мир. И я знаю, что ты его построишь.

Он покачал головой:

— Мы можем построить его. С тобой вместе.

— Чамы придут за нами, Джаявар. Я ощущаю их грозное присутствие, которое похоже на дым в безветренный день. Они придут за нами, и мы должны атаковать их.

— Мы это сделаем. Очень скоро. Мне нужно лишь еще несколько дней на подготовку.

Она подалась вперед и взяла его за обе руки.

— Ты должен идти. Должен готовить своих людей. А я останусь здесь и буду молиться.

Он кивнул и хотел сразу уйти.

Но она удержала его за руки.

— Спасибо тебе… что поверил в меня.

Он улыбнулся:

— Как я мог в тебя не поверить? Не поверить в ту, которая будет рядом со мной, в здравии и в смерти, на протяжении этой моей жизни, а также всех последующих?

Глава 10 Последние приготовления

Индраварман стоял возле места, где совсем недавно пылал большой погребальный костер. На почерневшем участке земли размером со взрослого слона были разбросаны обуглившиеся концы толстых веток. В центре пепелища лежали обгорелые и рассыпавшиеся останки человеческого скелета. Среди них были найдены украшения, и Индраварман вертел в руках закопченные кольца и ожерелье. Он хорошо помнил, что дарил все это Тиде. Она делала вид, что рада таким подаркам, и носила все драгоценности без исключения, однако он подозревал, что надевала она их только из страха перед ним.

В течение двух дней после побега Асала и Тиды следопыты Индравармана прочесывали джунгли в окрестностях Ангкора в поисках каких-то зацепок. Наконец один крестьянин рассказал им, что какой-то чамский воин привез в это место женщину, обнимал ее здесь, потом сжег тело и в большой спешке уехал. Как только Индраварман услышал это, он тут же ринулся к этому месту, еще не понимая, что подталкивает его действовать так быстро. Он был уверен, что Тида умерла от его побоев. И хотя он не раскаивался в том, что избил ее, он все же сожалел, что ее больше нет в живых. Ее присутствие приносило ему покой и удовлетворение, которые он редко испытывал.

Оказывается, он недооценивал ее. Он считал, что сила ее только в красоте. Но когда он избил ее, тем самым отняв ее красоту, в ней проснулась отвага. Она убила стражника, освободила Асала и скрылась в джунглях. Она стала более сильной, а следовательно, и более желанной для него, чем раньше.

Индраварман ненавидел своих недругов, он также ненавидел слабость. Но к Тиде он ненависти не испытывал и жалел, что она умерла. Появятся, конечно, другие женщины, но ни одна из них не сравнится с ней по красоте, и он очень сомневался, что кто-то из них посмеет противостоять ему, как это сделала она. Она была похожа на него самого даже больше, чем он мог предположить, и он был рад, что умерла она достойно и что ей были отданы последние почести.

Другое дело — Асал. Его измена была словно зияющая рана в боку Индравармана. Этот ничтожный человек растоптал доверие короля ради такой безделицы, как любовь. Индраварман считал, что дал Асалу возможность добыть славу и богатство, а взамен получил предательство. Особенно терзала Индравармана мысль о том, что он мог присоединиться к кхмерам. Асал слишком много знал, он присутствовал на последних военных советах и несколько раз говорил с Индраварманом о том, как лучше использовать подкрепление. Эти три тысячи воинов должны будут прибыть с их родины через пять дней, переправившись через Великое озеро. Вскоре после этого Индраварман поведет свое войско на север, на оплот кхмеров. Но за это время многое может произойти, особенно если Асал найдет кхмеров и вызовет доверие у Джаявара. Как военный стратег Асал был непредсказуем — качество, которое Индраварман всегда приветствовал и поощрял. Для ведения войны требовалось терпение, но также хитрость и отвага.

Индраварман бросил на землю кольца и ожерелье, после чего потер кусочек металла у себя на животе. Это железо зашил ему под кожу его отец, который заявил, что все его сыновья будут воинами. Они будут и жить, и умирать с саблей в руке, ведь разве можно познать сталь, не сделав ее частью самого себя?

— Мы никогда не поймаем его, — сказал Индраварман, глядя на тропу, уходившую на север.

По Рейм, который изучал останки Тиды, обернулся, услышав это, и подошел к королю. Несколько воинов, толпившихся вокруг пепелища, расступились, давая дорогу ассасину.

— Думаю, мы его больше никогда не увидим, о великий король, — заметил тот, останавливаясь перед Индраварманом.

— Ты считаешь его трусом?

— Да.

— Тогда ты глуп, По Рейм. Я видел его в десятках боев, и он повергал своих врагов, когда все его люди были ранены или убиты.

— Но зачем этому любителю шлюх так рисковать, воюя против нас, о великий король? Он сбежал. Он свободен. И он не станет…

— Он влюблен в женщину! В кхмерскую женщину! А ее народ сражается против нас, так что он может перейти на их сторону. Когда мы последний раз видели его, у него под ногтями был твой бамбук. Как думаешь, есть у него основания нас ненавидеть? — Индраварман пнул ногой лежавшие у его ног украшения Тиды. — Ты умеешь убивать, По Рейм. Ты мастер в области смерти и пыток. Но ты недооцениваешь Асала. Он пойдет к Джаявару и поделится с ним нашими секретами.

— Тогда мы должны как можно скорее атаковать, о великий король. Двинемся на север завтра же. Теперь, когда мой человек нашел в одной из долин настоящую базу фальшивого короля, мы должны уничтожить всех их там.

— Через пять дней сюда прибудет три тысячи моих лучших воинов! Ты хочешь, чтобы я распылил свои силы? Разделяя своих людей, я навлеку на себя катастрофу. Кхмеры сначала разобьют нас на севере, а затем придут на юг и расправятся с только что прибывшей армией. Если же я отложу поход на неделю, мы будем значительно превосходить их численностью, и я избавлю мир от этого племени раз и навсегда.

По Рейм кивнул и повернулся, чтобы полуденное солнце не светило ему в глаза.

— В лагере кхмеров, король королей, у нас есть умелые шпионы. Они уже пытались разделаться с фальшивым королем у реки и возле храма, но его бдительно охраняют. К нашему любителю кхмерок, если он действительно пойдет к этим крестьянам, поедателям навоза, безусловно, отнесутся с подозрением. Никто не станет его защищать. И там его можно будет легко убить.

Индраварман задумался над этим предложением. Действительно, можно послать весточку своим шпионам с почтовым голубем. И таким образом сделать Асала мишенью для них. Но такие послания иногда перехватываются, и если кхмеры насторожатся по поводу важности фигуры Асала, тогда к его советам отнесутся внимательно и будут к ним прислушиваться.

— Отправь послания, — наконец сказал он. — Но прикажи своим шпионам убить предателя иносказательно, только они должны тебя понять.

— Да, о великий король.

— Но если им это не удастся, узнать его местонахождение станет твоей задачей, По Рейм. Если он прячется в джунглях, я хочу, чтобы с него живьем содрали кожу и посадили его на кол. Если же мы встретимся на поле битвы, я хочу, чтобы твое копье ударило ему в спину. Я хочу, чтобы он мучился, прежде чем умрет.

— Я сделаю все…

— Потому что предательство заразительно. Оно расползается, как болезнь, передаваясь от одного к другому, заражая слабых и делая опасными сильных.

— Я закончу то, что начал, а начал я с его пальцев, о великий король. А затем я украду у него душу.

Индраварман улыбнулся — впервые с тех пор, как увидел останки Тиды.

— Тебе это понравится, верно?

— Да.

— Но почему? Объясни мне еще раз, поскольку это удивляет меня.

— Человек, о великий король, являет собой набор жизней, воспоминаний, знаний. А когда я отбираю у него душу, все это, а также все его достоинства переходят ко мне.

— И в этом источник твоей силы?

— Один из источников, король королей. Один из многих.

Чамский воин начал было мочиться на золу от костра, но Индраварман крикнул, чтобы тот немедленно прекратил. Воин низко поклонился и оставался в этом положении, пока король жестом не прогнал его.

— Как он смеет мочиться на останки моей женщины? — раздраженно воскликнул Индраварман.

— Он человек недалекий и слабохарактерный, о великий король. Ему этого не понять.

Индраварман подумал о Тиде и снова пожалел, что ее нет рядом; он просто не мог поверить, что кто-то из его людей мог так бездумно осквернить ее память.

— Дашь мне знать, когда будешь увечить Асала, встретив его на поле битвы. Хочу посмотреть, как ты сломаешь ему хребет.

— Посмотреть на этого глупца?

Король кивнул, а потом стал наблюдать за тем, как По Рейм идет в сторону воинов, идет непринужденно и изящно, как будто все его мысли были заняты только тем, куда поставить ногу, делая очередной шаг. Чамы вновь расступились перед ним, только на этот раз он, проходя мимо, сунул руку за спину, в складки своей одежды. Под солнцем блеснула холодная сталь. Провинившийся воин вскрикнул и упал. Остальные тут же выхватили свое оружие, но Индраварман зычным криком остановил их.

Раненый чам пытался как-то защититься, но тело его не слушалось. Он голосил, прося о помощи, но помощи не последовало. Тогда он, работая локтями, попытался уползти от грозного ассасина.

По Рейм вопрошающе взглянул на Индравармана, и тот, кивнув, подошел поближе, чтобы посмотреть, как будет отнята очередная душа.

Нож, теперь уже весь красный от крови, опустился опять, но на этот раз лениво, без спешки. Эхо разносило крики умирающего по округе. По Рейм наклонился и крепко схватил несчастного чама, прижавшись лбом к его лбу.

Ветер тихо играл пеплом от костра.

Индраварман так и не понял, улетела душа этого человека или была поймана.

Затем он молча развернулся и пошел прочь.

Цитадель женщин была местом передышки, так необходимой Аджадеви. Она очень устала от бесконечной подготовки к битве, и, несмотря на то, что она часто присутствовала на военных советах мужа и с удовольствием давала ему дельные советы, ей было необходимо покинуть пределы прекрасной, но спрятанной от солнца, затененной долины. Убедить Джаявара, что она будет в безопасности в этом храме, было нелегко, но в конце концов он согласился на ее отъезд — в сопровождении десяти его лучших воинов.

Бантей Срей находился на равнине к югу от их долины. Там на плодородной почве росло множество самых разных высоких деревьев — громадных созданий природы, на фоне которых большинство строений выглядели малозначительными. Но что касается Аджадеви, это еще больше притягивало ее взоры к Бантей Срею.

Она помнила, что, когда еще маленькой девочкой впервые посетила этот храм, ощутила, как наполняется какой-то странной силой. Ангкор-Ват был украшен бесчисленными статуями танцовщиц и женщин-стражей и барельефами с их изображениями, и все эти произведения искусства смотрелись как часть общего ансамбля храма. А вот Бантей Срей явно был создан для восхваления не только богов, но и женщин. Разумеется, здесь были изображения индуистских богов, но они казались не такими значимыми по сравнению с женскими лицами и фигурами, ставшими украшением стен храма Бантей Срей.

Аджадеви стояла у подножия самой высокой из башен. Чтобы получить более ясное представление обо всей территории храма, она отправилась в его внутренние дворики. Пройдя через них, она подошла к южной части стены, окружающей весь комплекс. Между каменными блоками, из которых она была сложена, со временем появились щели, и это позволило ей, используя углубления, вскарабкаться на верх стены. Здесь она села и кивнула следовавшим за ней на почтительном расстоянии воинам, благодаря их за преданность и бдительность. Несмотря на то что Аджадеви гнала от себя подобные мысли, она не могла не думать о том, что кто-то из них в предстоящей битве погибнет. Эти воины наверняка окажутся в самой гуще сражения, стремясь отомстить за свои семьи и поруганную страну.

Помолившись за оставшихся внизу воинов, а также за их жен и детей, Аджадеви посмотрела на юг. Вскоре оттуда придут чамы. Сохранить в тайне присутствие в лесу восьми тысяч кхмеров и сиамцев было задачей невыполнимой. В их лагерь обязательно должен был пробраться шпион, чтобы оценить их силы и вернуться с этой информацией в Ангкор. Наверное, Индраварману уже известно об их местоположении, но он пока занят приготовлениями к битве. Аджадеви хорошо знала, что передвижение любой армии не может быть быстрым. Воинов нужно собрать, хорошо проинструктировать, а потом перевести из одного места в другое.

И все же чамы намерены сюда прийти. Но Джаявар предпочел драться с ними в месте, выбранном им самим, и уже очень скоро он поведет свое войско на юг. Он ждет прибытия последнего отряда сиамских наемников. Вместе с ними под командованием Джаявара окажется более семи тысяч воинов — определенно, очень грозная сила, однако чамы все равно будут превосходить кхмеров численностью. Еще одна причина, по которой он хотел драться неподалеку от Ангкора, состояла в том, что он надеялся, что, когда начнется решающее сражение, к его армии присоединятся кхмеры из города. Если на его сторону встанет достаточное количество живущих там кхмеров, соотношение сил в битве изменится в его пользу.

Раздалось громкое хлопанье крыльев, и Аджадеви, подняв голову, с удивлением увидела пролетавшую мимо скопу. Птица была большая и сильная, с белой грудью и черными крыльями. В когтях она несла кусок развевающегося красного шелка величиной больше, чем ее крыло. Аджадеви видела гнезда этих хищников, в которых, помимо сучьев и веток, попадались и кусочки ткани. Должно быть, эта скопа нашла обрывок шелка где-то в сиамской части их лагеря.

Птица летела на юг и вскоре скрылась за кронами высоких деревьев. Аджадеви задумалась, что могло означать ее появление. Она была заинтригована видом красивой птицы, несущей красную ткань. Это явно был какой-то знак, только она пока не могла истолковать его.

Вокруг нее вилась жужжащая муха, но Аджадеви не обращала на нее внимания. Перед ее глазами стояла эта скопа, и она думала о том, куда она полетела и почему несла в когтях красный шелк. Может, это предупреждение о кровопролитии? Или об измене? А может быть, в этот момент Джаявару угрожает опасность?

Раздосадованная отсутствием ответов на свои вопросы, Аджадеви закрыла глаза, не сомневаясь, что именно она должна была увидеть этот шелк. Ей был послан знак, и теперь от нее зависело, сможет ли она его правильно понять. Поднявшись, она пошла по стене, чувствуя босыми ногами тепло каменных блоков. С солнца она перешла в тень, продолжая думать о птице и куске материи. Дойдя до восточной части стены, она развернулась и пошла обратно, не обращая внимания на ящериц, разбегавшихся из-под ее ног, и воинов, внимательно следивших за каждым ее движением.

Наконец к ней пришел ответ, и она остановилась. Эта птица несла знамя. Ее народ всегда сражался под знаменами, но под знаменами короля. Возможно, пришла пора создать новый флаг, который стал бы символом всего народа, а не одного человека. Им нужен был символ, под которым они будут сражаться, который будет их воодушевлять и показывать, что они умирают и истекают кровью ради благородной и великой цели.

— Ангкор-Ват, — прошептала она. — Это должен быть Ангкор-Ват.

Она представила себе, как мог бы выглядеть этот флаг. На нем должен быть изображен лоскут красного шелка в когтях скопы, а также центральные башни Ангкор-Вата. Она знала, что кхмеры готовы будут умереть за этот храм. И на битву со своим врагом они пойдут под стягом с его изображением.

Довольная собой, Аджадеви уже хотела слезть со стены, однако, к ее удивлению, скопа вернулась, на этот раз уже без ткани в когтях. Она летела над верхушками деревьев по направлению к их далекому лагерю. Аджадеви внимательно посмотрела на птицу и прищелкнула языком, когда та скрылась из виду.

«Что же ты пытаешься мне сказать? — подумала она. — Почему ты прилетела опять?»

Сначала небо не давало ей ответов. Но чем больше она раздумывала над этим, тем яснее ей становилось, что полет птицы и его направление подсказывали ей, что к ним кто-то приближается. Этот человек будет незнакомцем для них, но к нему нужно отнестись с должным вниманием. Он или она идет с открытым сердцем и кажется слабым с виду, хотя на самом деле это совсем не так.

Аджадеви всегда верила в знаки. Первый из них она увидела еще в детстве. Она до сих пор помнила, как заметила пошатывающегося буйвола, что стало предвестником болезни ее отца. Буйвол потом умер у нее на глазах, а вскоре после этого умер ее отец, и она находилась рядом с ним. Она верила, что жизнь — это череда подхваченных эхом отголосков, моментов времени, которые приходят и уходят; они разные для каждого цикла, и тем не менее связаны между собой.

В первый раз скопа принесла флаг. Затем она вернулась, улетев туда, где находится Джаявар. Кто-то идет к нему, кто-то, у кого нет знамени, но кому можно будет доверять в грядущие темные времена.

Она слезла со стены и сказала воинам, что возвращается к королю. Аджадеви была убеждена, что ей не случайно захотелось прийти в храм, — надо было, чтобы она увидела эту птицу. И теперь она просила своих людей поспешить. Вскоре должны были развернуться события, которые она могла предвидеть лишь частично, события, которые гораздо важнее, чем она сама. И если она не будет действовать осмотрительно, это погубит не только ее, но и Джаявара, поскольку они окажутся совсем беспомощными, как скопа в центре бушующей бури.

В кхмерском лагере Сория и Боран стояли на коленях у себя под навесом, не обращая внимания на царившее вокруг оживление. Пальцы Борана были покрыты волдырями из-за постоянных занятий с копьем и щитом, и Сория как раз перевязывала их полосками ткани, пропитанной целебной мазью. Хотя руки его огрубели от многолетних занятий рыбной ловлей, рукояти сабли и щита явно натирали их не в тех местах, где у него были мозоли. Сория могла бы перевязывать руки мужа быстрее, но ей хотелось поговорить с ним и хоть таким образом оттянуть его уход. Она знала, что Борану не понравится то, что она собиралась ему сказать, и поэтому ей нужно было время, чтобы набраться решимости.

— Мне пора возвращаться, — сказал он, сжимая и разжимая правую руку. — Вибол и Прак сейчас с командирами, описывают позиции чамов на Великом озере. Мне нужно быть с ними.

— Но наши мальчики так хотят почувствовать себя мужчинами! Может быть, тебе не надо быть с ними рядом, чтобы они могли показать себя самостоятельными парнями.

— Да, но я провел в чамском лагере больше времени, чем они. Я могу вспомнить что-то такое, что они упустили.

— Тогда иди. Но если можешь… побудь со мной еще немного. Я должна тебе кое-что сказать.

— Что?

Сердце ее забилось учащенно от волнения, и она заерзала на тростниковой циновке, которая лежала на полу их жилища.

— Я тут говорила с другими женщинами, — тихо сказала она. — Многие из них намерены идти вместе со своими мужчинами, когда те выступят на юг.

— Ну и что из этого?

— А то… Я тоже хотела бы пойти с вами. Как и Прак.

— Но ведь вы с ним уже согласились остаться здесь.

— Это было до того, как я услышала, что об этом говорят другие женщины. А они говорят, что мы должны идти с вами.

Боран покачал головой.

— Если битва будет проиграна, чамы схватят наших женщин. И им не поздоровится.

— Если вы проиграете, чамы придут и сюда. И участь наша будет такой же.

— Это не так. В случае поражения вы узнаете об этом и сможете спрятаться. И вы с Праком тоже. Мы ведь уже прятались, и нас никто не нашел. Почему не спрятаться снова?

— Потому что я не хочу оставлять вас, и Прак тоже не хочет, — ответила она, беря его за перебинтованные руки. — Ну пожалуйста, Боран!

Он выругался, что с ним случалось очень редко.

— Но это слишком рискованно, — сказал он. — И для тебя, и для Прака. Если мы проиграем сражение, сюда будут посланы кхмерские гонцы. Те, кто останутся здесь, будут предупреждены заранее.

— А чамы будут охотиться за нами, как за дикими зверями. Уж лучше погибнуть там, вместе с вами, чем несколько дней в ужасе прятаться в джунглях. Многие женщины так думают. И я с ними согласна.

Он сжал ее руки.

— Но вы могли бы скрыться. Это вполне возможно.

— Туда идет жена короля, и она будет там вместе с ним. Так почему я не могу быть рядом с тобой? Почему у нас должно быть по-другому?

— Он может найти себе еще одну жену! Десять других жен!

— Нет. Все знают, как он любит ее. Без нее он чахнет, как и она без него. Поэтому она и идет с ним. Поэтому отказывается прятаться здесь. Предпочитает жить или умереть вместе с ним.

— Но Прак, ты должна подумать о Праке. Чамы заберут его в рабство. И остаток жизни он проведет, терпя побои и издевательства. Ты хочешь, чтобы его жизнь была такой?

Сория хотела быстро ответить, но представила себе описанную Бораном картину, и глаза ее наполнились слезами.

— Этого… этого не случится.

— Почему это?

— Потому что, когда мы пойдем туда… у нас будет с собой яд. И если битва будет проиграна… мы примем яд.

— Нет!

— Прак тоже хочет этого. Он согласен.

— Ты говоришь ужасные вещи!

— Но и королева сделает то же самое. Это была ее идея. Она принесла много яда, хватит на всех. Но я на всякий случай собрала тут немного грибов с красными шляпками. Они…

— Выходит, наши люди умрут. Вместо того чтобы сбежать, вместо того чтобы выжить и готовиться к новым битвам, наши люди умрут.

— Все как один. Мы будем либо жить все вместе, либо вместе умрем.

— Тогда королева не такая, какой я ее представлял. Не такая уж она и мудрая.

Теперь настал черед Сории покачать головой:

— Ты не прав, Боран. Жить или умереть всем вместе — это мудрое решение. Но она думает, что мы будем жить. Она верит в нашу победу.

— Но врагов больше, чем нас, даже вместе с сиамцами.

— Я знаю, что ты всегда принимал решения, думая обо мне и о наших сыновьях, — сказала Сория. — Поэтому, пожалуйста, задумайся вот над чем: что, если король примет план Прака? Разве наш сын может не быть там и не видеть, как осуществляется задуманное им? Если вы проиграете, он не будет бежать в страхе, бежать с позором. А если вы победите, пусть он разделит вашу славу. Пусть этот момент победы вдохновляет его всю оставшуюся жизнь. Потому что ему нужно будет на что-то опереться, когда нас не станет.

Боран отпустил ее руки и потер свою больную шею.

— Говорят, что мы выступаем через два-три дня, — сказал он, опустив глаза. — Ты хочешь сказать, что так скоро все близкие мне люди могут быть уже мертвы?

— Я говорю тебе только то, что должна была сказать.

— Теперь… весь мир представляется довольно суровым местом.

Она наклонилась к нему и, обняв обеими руками, крепко прижала к себе.

— Да, но если мы победим, он станет местом совершенно замечательным. Поэтому победи, Боран. Сбереги Вибола и победи.

Он положил голову ей на плечо.

— Нашим сыновьям необходимо видеть нас сильными. Но как раз сейчас я себя сильным не ощущаю. Я чувствую себя потерянным. И очень скучаю по нашей прежней жизни. Я снова хочу жить возле воды с ними, с тобой.

— Я знаю. Я тоже этого хочу. Но на самом деле ты сильный, Боран. Поэтому я хотела, чтобы ты вел нас за собой. Именно потому, что ты сильный.

— Как и ты.

— Нет. Вначале, когда чамы только-только пришли, я была слабой. Очень слабой. Но потом я придумала, как могу быть полезной. Прости, что не сделала для тебя большего. Я была недостаточно сильной для тебя.

— Почему ты так говоришь? Ты сидишь здесь и рассказываешь мне, что собираешься принять яд, что готова скорее встретиться с врагом лицом к лицу, чем бежать. Ты чинишь мои сети, не жалуясь, лечишь мои болячки, когда у тебя хватает своих собственных. Только очень сильный человек мог бы делать то, что ты делала всегда.

Она закрыла глаза: хотя она считала, что он преувеличивает, слышать ей это было приятно.

— И все же я хочу спросить… каково будет твое решение?

— Насчет того, чтобы пойти со мной? Ты спрашиваешь у меня так, будто я тобой руковожу. Ты, Сория, похожа на глубокую реку — спокойная на поверхности, но бурная внутри. Я бы предпочел, чтобы ты осталась, но если ты считаешь, что должна идти и что Прак должен идти, то я не стану вас останавливать.

— Спасибо.

Он покачал головой, и взгляд его упал на букет ирисов, который она поставила в углу их жилища.

— Похоже… боги очень жестокие. Потому что мы с тобой столько построили всего, а через считаные дни все это может быть утрачено.

— Я знаю. Но чтобы наши сыновья могли жить, как настоящие мужчины, мы не должны останавливаться. Мы ведь оба так считаем?

Он кивнул.

Она поднесла его перевязанный указательный палец к своим губам и поцеловала его — такого она не делала много лет. Внезапно годы их юности показались бесконечно далекими. Воспоминания по-прежнему были свежи в памяти, их было много, но в данный момент этого было недостаточно. Ей нужна была свобода, чтобы смело смотреть в будущее, нужно было обещание счастливых дней, полных волшебных картин и звуков, которые ей только предстояло открыть для себя.

Если будет нужно, она примет яд. И даст его Праку. Но она должна будет умереть первой. Поскольку, что бы там ни говорил Боран, она не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы стать свидетельницей гибели своего сына. Ее мальчик, который принес ей столько радости и которого она любила намного сильнее, чем себя, должен будет умереть в одиночестве.

По мере приближения к Цитадели женщин Воисанна нервничала все больше и больше. Ее охватывало радостное возбуждение при мысли, что она скоро снова увидит своих соотечественников, однако она беспокоилась, как они примут Асала. Она доверила ему свою жизнь, она полюбила его, но кхмеры могли увидеть в нем лишь чамского воина, над которым нужно взять верх. Все они, конечно, жаждут мести, и Асал может стать для них подходящей мишенью, и перед желанием ее поразить трудно будет устоять.

Сидя на лошади позади сестры, Воисанна перевела взгляд с тропы на широкую спину Асала. Кожа его блестела от пота, и она, в который уже раз, предложила ему поменяться с ней местами. Он вежливо отказался, заявив, что джунгли полны опасностей, и ему следует оставаться на земле.

«Я защищу его, — подумала она, глядя на Чаю, пошутившую насчет бабочки, которая, казалось, преследовала их. — Он всегда защищал меня, и скоро наступит моя очередь заслонить его собой».

Мимо проплывали стволы громадных деревьев, разные по цвету и с разной корой. Несмотря на густые кроны, казалось, что на тропе стало светлее, — вероятно, из-за отсутствия здесь маленьких деревьев и кустарника. Воисанна вдруг почувствовала запах дыма. Где-то раздался трубный крик слона, многократно подхваченный эхом.

По мере их продвижения джунгли становились все менее густыми. Асал вынул саблю из ножен и повел коня, держа его за повод своей травмированной рукой. Впереди уже виднелись просветы в лесных зарослях.

Сначала Бантей Срей с его уходящими в небо башнями показался им похожим на Ангкор-Ват, только в миниатюре. На прогалине раздались крики; Асал, бросив саблю на землю, стал на колени. К ним ринулись кхмерские воины, и Воисанна, спрыгнув с лошади, стала кричать, что они пришли как друзья. На нее не обращали внимания; воины обступили Асала, пытаясь выяснить его намерения. Он поклонился, но молчал, потому что его акцент сразу выдал бы его происхождение. Не зная, чего от него ожидать, кхмеры кружили вокруг него с оружием наготове. Воисанна встала перед Асалом, закрыв его от их копий и сабель своим телом. Воины делали выпады в ее сторону, пытаясь напугать ее, но она не отступала.

— Меня знает сам король! — крикнула она, делая шаг навстречу блестящим клинкам. — И я требую встречи с ним!

Несмотря на то что она преувеличивала, воины замялись в нерешительности и опустили сабли.

— Зачем вести к нам чама? — спросил худой мужчина, державший в руках тяжелый серебряный рог, в который он, казалось, был готов в любой момент протрубить.

— Он пришел как наш союзник, — ответила Воисанна, по-прежнему не отходя от Асала. — И у него есть важная информация для нашего короля.

Кхмер нахмурился, но потом все же немного расслабился.

— Свяжите его, — скомандовал он.

Воисанна начала было протестовать, но Асал сказал, что они имеют право его связать и что он сам, будь он на их месте, поступил бы с пленником точно так же. К нему подошли несколько кхмеров с веревкой и связали ему руки за спиной. Когда они прижали его изувеченные пальцы, он поморщился и Воисанна стала просить их быть осторожнее. Она думала, что они послушаются ее, но их командир поднял свой серебряный рог и с силой ударил им Асала по голове. Когда тот упал, она закричала и продолжала кричать, когда эти люди связали ей руки, а потом отправились за Чаей.

Один из кхмеров ударил Воисанну по лицу, но это не остановило ее. Она кричала и сопротивлялась, с ужасом думая о том, что они могут сделать с Асалом. Воисанна продолжала царапаться, кусаться и брыкаться, даже когда чьи-то руки стиснули ей горло.

Она была вне себя от ярости, хотя едва могла дышать.

На нее медленно накатывались темнота и отчаяние, но после, казалось, целой вечности мрак сменился светом.

Кто-то поднял ее. Она хотела позвать Асала, Чаю, но голос застрял где-то у нее внутри. И когда ее куда-то понесли, она не могла издать ни звука.

Из-за боли и потери ориентации мир вокруг Асала очень медленно восстанавливал свои очертания. Он находился в каком-то внутреннем дворе, который, казалось, был приподнят над уровнем земли. Прямо перед ним вздымалась ввысь башня, стены которой были украшены вырезанными в камне изображениями танцующих женщин. Слева от него, на одном уровне с внутренним двором, находился мостик из песчаника, который стоял на колоннах и вел к башне. На земле, внизу, виднелся большой сад с прудом, покрытым цветами лотоса.

Он лежал со связанными руками в кольце сидящих кхмерских воинов. Рядом слышался женский голос — это была Воисанна. С удивлением и благодарностью он отметил, что она уже не кричала в истерике, а говорила твердо и уверенно, обращаясь к человеку, который, бесспорно, был главным в этой группе. Асал никогда не видел кхмерского короля, но это явно был Джаявар. Отвечая ему, она кланялась, и, хотя драгоценных украшений на нем не было, все остальные относились к нему с большим почтением.

Вспомнив в этой связи о своем украшении, Асал с облегчением почувствовал, что подарок Воисанны по-прежнему висит у него на шее. Он медленно сел, сцепив зубы от боли, которую причиняло ему каждое движение. Когда он пошевелился, Воисанна тут же окликнула его и начала подниматься на ноги, но король остановил ее, положив руку ей на плечо.

Сначала все молчали. Асал взглянул на Воисанну и, увидев, что она кивнула ему, немного расслабился. За кольцом сидящих кхмеров горели костры, окруженные маскировочными стенками из дерева и камня. Хотя листва ближайших деревьев пряталась в темноте, их стволы были частично освещены пламенем костров. В небе над их головами сновали летучие мыши, охотившиеся за невидимыми насекомыми.

Асал насчитал вокруг себя восемь кхмеров, помимо Воисанны и Чаи. Сестер не связали. Луны на небе не было, и Асал задумался о том, сколько же он пролежал без сознания. Судя по всему, прошло немало времени, потому что голова его была уже забинтована, а кровь на коже засохла. А еще он испытывал голод.

— Я Джаявар, — кивнув, сказал король. — Сегодня вот эта женщина, сидящая рядом со мной, рассказала мне невероятную историю. Я бы хотел, чтобы ты эту историю повторил. Если ваши рассказы совпадут, мы поговорим. Если ты расскажешь мне другую сказку, я буду считать тебя шпионом.

Асал понимал, что они его проверяют. Поклонившись, он первым делом представился, потом рассказал о своем положении в чамской армии и его взаимоотношениях с Индраварманом. Потом он рассказал о том, как они с Воисанной познакомились. О своих чувствах к ней он не говорил, зато подробно описал, как пытался помочь ей бежать и как Индраварман поймал его. Рассказ о его побеге вызвал ряд вопросов у короля, которому часть этой истории показалась мало похожей на правду.

— Я видел твои пальцы, — заговорил Джаявар, когда Асал наконец умолк. — Но такое можно сделать со своей рукой и самому. А также можно приехать сюда и выдать себя за врага Индравармана, являясь на самом деле орудием в его руках.

Асал кивнул:

— Да, о великий король. Я мог бы быть его орудием.

— Но ты также мог бы быть и его врагом. Однако если это так, зачем ты предаешь свой народ?

— Я не собирался это делать, и я не предаю мой народ, — ответил Асал. — Я готов предать Индравармана, владыка король. Я предаю его и только его.

— Объясни мне, почему ты это делаешь. Видишь ли, мои лазутчики сообщали мне, что он не тот человек, который может простить измену.

— Ваши лазутчики сообщили вам чистую правду.

— Тогда зачем тебе перечить ему?

В кострах мирно потрескивал горящий хворост, в темноте стрекотали цикады. Асал задумался, прежде чем ответить. Он хотел отдать должное Воисанне.

— Я встретил женщину, о великий король. И эту женщину необходимо было освободить. Она была в опасности.

— Так ты предал своего короля ради любви?

— Ради этой женщины, о великий король.

— Под твоей командой были люди?

— Много людей.

— И всех этих людей ты, получается, бросил?

Асал напрягся от этих слов, выбранных королем.

— Я привел своих людей ко многим победам. Я заботился о них. Но вы правы. Да, я оставил их. Индраварман вынудил меня сделать выбор между долгом и… и этой женщиной. Я выбрал ее. И если кто-то считает меня трусом из-за такого выбора, он делает это на свой страх и риск.

— Я полагаю, что сейчас ты имеешь в виду меня?

— Да, о великий король. Боюсь, что так.

Кхмеры вокруг недовольно зашумели, и кое-кто даже потянулся за саблей, но, несмотря на это, на лице Джаявара появилась улыбка.

— Твоя честность произвела на меня впечатление. Расскажи мне, что задумал Индраварман.

Асал предполагал, что ему зададут этот вопрос, и приготовил ответ заранее.

— Он очень осторожен, о великий король. Он не поведет армию в бой, пока не будет уверен в своей победе. Поэтому он будет ждать подкрепления.

— Когда оно прибудет? И каким оно будет по численности?

— Через пять дней на берегу Великого озера высадится три тысячи воинов. Там, на берегу, находится лагерь чамов.

— И сколько всего у него тогда будет воинов?

— Около семнадцати тысяч, о великий король.

Джаявар задумался и ничего на это не сказал. В ночи слышались лишь пение цикад и шелест крыльев летучих мышей.

Асал понимал, что для того, чтобы у них с Воисанной было будущее, ему необходимо помочь кхмерскому королю. Помощь эта должна быть действенной. Он снова поклонился:

— Индраварман силен, о великий король. Нельзя недооценивать его. Он силен, а его люди хорошо подготовлены. Но он убил всех своих соперников одного с ним уровня, и если он упадет, чамская армия лишится предводителя. А его законный наследник — человек слабохарактерный и остался на нашей родине.

— Выходит, если он упадет, то ваша армия — по крайней мере та ее часть, что находится здесь, — превратится в змею без головы?

— Убейте Индравармана, о великий король, и его люди будут лишены сердца. Это будет ваш день.

Джаявар кивнул и взглянул на Воисанну. Казалось, он изучал ее, прежде чем шепнуть что-то ей на ухо. В ответ она поклонилась и часто закивала головой. Асалу хотелось броситься к ней, но он заставил себя остаться на месте.

— Я бы хотел поделиться с тобой одной идеей, — сказал Джаявар, — и услышать, что ты об этом думаешь. Но если я сделаю это, ты останешься связанным и под стражей до окончания битвы. Подходит такой вариант?

— Я предлагаю вам свои услуги, о великий король, потому что, если победит Индраварман, тогда и я проиграю.

— Пожалуйста, называй меня «мой господин». В глуши джунглей нет нужды в соблюдении формальностей.

— Да… мой господин.

— Вскоре я хочу атаковать его лагерь на Великом озере, вывести из строя его воинов там, а затем, переодевшись чамами, мы поплывем встречать лодки с пополнением. Мои разведчики предупредили меня об этом подкреплении, и это подтверждает твои слова. Три тысячи воинов на лодках будут думать, что их встречают свои. Мы неожиданно нападем на них, разгромим на воде и вернемся на берег. Когда мы после всего этого пойдем на Ангкор, армия Индравармана будет серьезно ослаблена. Мы подойдем к городу, захватим слонов, которых держат за городской чертой, и одолеем оставшихся чамов.

Асал закрыл глаза, представляя себе, как все это будет происходить.

— Вы проведете три небольших сражения вместо одного большого.

— Да.

— И у него уже не будет преимущества в численности.

— Если все пойдет по плану.

Открыв глаза, Асал стал оценивать риск.

— Больше всего, мой господин, вы будете уязвимы, когда поплывете на лодках.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что, если что-то пойдет не так, все ваше войско попадет в ловушку и будет истреблено.

— А что бы сделал ты, Асал, если бы был на моей стороне?

В глазах Джаявара Асал увидел твердую решимость, но выдержал этот взгляд и кивнул:

— Я бы использовал горящие стрелы, мой господин, — сказал он, хотя ему по-прежнему очень не хотелось участвовать в истреблении своих соотечественников. — Лодки ваших врагов будут перегружены воинами, но также там будет и другое — лошади, сено, оружие. Если вы подожжете лодки, в них начнется паника.

Джаявар снова улыбнулся:

— Я подумал о том же, Асал. И я рад, что тебе в голову пришла та же мысль. Так знай же: если твои слова окажутся правдой, если мы победим, ты будешь свободен. Ты сможешь вернуться к своему народу или же остаться с нами.

— Благодарю вас, мой господин.

— А еще я хочу, чтобы ты знал, что сам я не считаю тебя трусом за то, что ты сделал. И я был благословлен большой любовью и хорошо знаю, что сила ее не имеет себе равных. — Джаявар встал и вышел из круга.

Тихо потрескивал хворост в костре. К Асалу направился кхмерский воин, но Воисанна попросила его дать им возможность хоть чуть-чуть побыть наедине. Поразмыслив, воин кивнул и отошел в сторону, а она подскочила к Асалу и обняла его. Она прижималась к нему всем телом, шептала, что все будет хорошо, обещала, что будет заботиться о нем, как он заботился о ней, говорила, что теперь они всегда будут вместе.

Асал знал, что на войне любые обещания умирают так же легко, как и люди, но, несмотря на это, поцеловал ее в лоб и позволил ей окутать его своими мечтами. А себе позволил поверить, что они сбудутся.

Прошло много времени с тех пор, как кхмеры покинули внутренний двор Цитадели женщин, и уже близился рассвет, когда маленький человек начал отвязывать себя от нижней части поднятого над землей каменного мостика на колоннах, который вел к главной башне храма. Шпион прятался там всю ночь. Он до этого несколько дней караулил в этом месте, надеясь, что кхмерские командиры выберут для совещания находящийся рядом внутренний двор храма. И прошлой ночью усилия его были вознаграждены.

Он потряс руками, которые затекли и мучительно болели вследствие долгой обездвиженности. Кривясь от боли, он закончил отвязывать себя и медленно опустился на землю все там же, под поднятым над землей каменным переходом. Колени его подогнулись, и он, упав, остался лежать в траве между двумя рядами колонн, поддерживавших мостик.

Постепенно к его конечностям начала возвращаться чувствительность. Он сжал кулаки, подвигал пальцами ног, поджал к животу колени. Небо уже начало светлеть, и ему следовало отправиться на юг как можно скорее. Недалеко от храма его дожидалась лошадь, там же он спрятал съестные припасы.

Хотя шпион слышал не все, о чем говорили король и перебежчик, но и того, что ему удалось разобрать, было достаточно, чтобы понять, где кхмеры будут атаковать и где у них слабое место.

Шпион медленно поднялся. Вокруг храма горело несколько костров, и до него доносились обрывки разговоров часовых. Держась подальше от костров, он выбрался из-под мостика и направился в сторону выхода из храмового комплекса. Он двигался, словно тень.

За последние несколько лет этот шпион раскрыл немало секретов кхмеров, которые готовы были умереть, лишь бы их не выдать. Однако то, что он узнал сегодня, затмевало все остальное.

Помня о том, чему его учил По Рейм, шпион сдерживал жгучее желание броситься в темноту и продолжал двигаться медленно, стараясь сливаться с местностью.

Только когда храм остался далеко позади, он бросился бежать, торопясь поделиться этой тайной и порадоваться грядущему поражению врага.