Танцы минус (СИ)

Глава 3

Егор кивает и тоже встает. Не сговариваясь идем с ним на террасу, а потом спускаемся в сад.

— Что за фигня про то, что ты у Ксюхи жить собралась?

— Я ухожу от тебя, Егор.

— Что, другого нашла? Получше?

— Ты все-таки идиот, — качаю головой. — Люблю я тебя, вот и ухожу.

— Это что пример женской логики?

— Наверно. Тебе виднее.

— Маш, я не понял…

— Да чего тут понимать? Услышала сегодня случайно разговор твой с друзьями, который вы вели вот здесь, на этой террасе. Приехала Ксюху с Викуськой повидать, и услышала… Остальное, наверно, понятно. Не хочу быть в тягость. У меня тоже есть гордость.

Поворачиваюсь, чтобы уйти. Хватает за руку.

— Ты не должна была этого слышать.

— Может и не должна, но слышала. Отпусти.

— Маш, я совсем не то… Ну то есть, да, сказал, но, — поверишь? — просто как-то увлекся себя жалея, сгустил краски. На самом деле все не так.

— То есть ты облил меня дерьмом перед своими друзьями просто «увлекшись»?

— Маш…

— Отпусти. Сама давно чувствовала, что изменился ты. Прежняя радость ушла. Даже в постели, которая, по твоим словам, тебя рядом со мной только и держит, и то другим стал. Так что… отпусти. Я все решила.

Почти отбрасывает мою руку.

— Ну и вали! Очень ловко ты всех собак на меня повесила. А сама-то?

— И что сама?

— Есть ведь у тебя кто-то, Маш! Есть, и не отпирайся. Я, по крайней мере, тебе верен был, в этом ты меня упрекнуть не сможешь, а ты-то все время с каким-то мужиком тайком по телефону треплешься, и регулярно на свиданки бегаешь. Что, скажешь — не так? Я ведь и номерок тот с твоего телефончика списал. Все думал — пробить, да как-то вроде не по-мужски поступать так. Это вы, бабы…

Сказать, что я изумлена, значит не сказать ничего. Потом до меня внезапно доходит. Лезу в телефон, нахожу номер отца и сую Егору в морду.

— Этот?

Смотрит, хмурится. Потом кивает, меряя меня ироничным взглядом.

— Он и есть. Думала, если «Папа» подпишешь, так не подумаю ничего такого?

— Нет, Егор, так я не думала. Вообще предположить не могла, что тебе придет в голову в моем телефоне копаться и за моими звонками следить.

Качаю головой и вновь хочу уйти, но он заступает мне дорогу. Его такое совершенное лицо красиво даже в гневе. Кто бы мог подумать, что все так получится? Что он будет ревновать меня к моей такой невинной тайне… К моему же отцу. Дура! Хотела как лучше, а вышло как всегда.

Мой телефон принимается звонить. Даже не сомневаюсь, что это опять папа. Наша с ним связь слишком сильна, чтобы он не почувствовал накал эмоций, которые буквально рвут меня на части. Егор перехватывает мою руку, в которой как раз зажат мобильник. Смотрит в окошко и пальцы его сжимаются на моем запястье еще сильнее, причиняя боль.

— Ну вот и он! Поговори же с ним! Только давай сделаем вот так, дорогуша.

Выдергивает у меня из пальцев гудящий айфон, проводит пальцем, отвечая на звонок, а потом тут же нажимает кнопку громкой связи.

— Машка-неваляшка! Эй, ты где? — голос отца тревожен.

Егор с шутовским поклоном протягивает мне мобильник. Беру.

— Да пап, я тут.

— Что-то слышно тебя странно, цыпленок.

— Я по громкой связи говорю.

— О! Так у меня будет аудитория!

— Нет, пап, не надо.

— Что не надо?

— Петь… Не надо, пожалуйста.

— Почему? Я как раз придумал…

Егор, чье терпение, видно, истончается, выхватывает у меня из рук мобильник. Спрашивает резко, даже грубо:

— Кто вы?

— А кто вы? Впрочем, догадываюсь… Маш! Ты меня слышишь?

— Да, пап, только я тебя прошу…

— А ты не проси. Это твой стрекозел что ли? Егор-прибор?

— Пап!

— Он, стало быть. Ну и хорошо, хоть познакомимся. А то дурочка моя все меня стесняется, с тобой, крутым таким, знакомить боится. Вдруг, думает, ее глупый старый отец своими выходками твое высочество оскорбит. А я и оскорблю, слышь, парень? Еще как оскорблю, если ты мою девочку обижать будешь.

— Ваша девочка только что заявила, что уходит от меня.

— Тогда рассказывай, что ты натворил. Потому что тебе надо было очень сильно постараться, чтобы она решилась на такое. Ну, колись! Изменял ей? Если узнаю, что так дело было, яйца по самую шею отрежу. Усек, Егорка? Я свою единственную дочь не для того растил, чтобы какой-то говнюк ее мучил.

— Папа!!!

Но он уже не слышит. Взбешенный Егор отрубает звонок, делает несколько шагов в сторону дома, а потом оборачивается и со всей силы запускает телефоном в мою сторону. После чего почти бегом скрывается за дверями террасы. Ему и дела нет, что попал он неудачно. Ребром аппаратика мне почти что в бровь. Айфон — штука довольно тяжелая. Больно чертовски. Когда наклоняюсь, чтобы подобрать упавший в траву мобильник, вижу, как на него капает что-то красное. Подношу руку ко лбу — кровь… Здорово! Ну просто блистательно! Не хватало еще только блузку любимую испачкать… Ну вот! Как ни старалась, а закапала…

Почему-то именно это доканывает меня. Слезы начинают течь сразу, потоком, словно кран включили. Да что же это такое?! Ну почему все так? За что?! Я ведь ничего…

Реву. Опускаюсь на траву и реву, размазывая по лицу слезы и кровь из рассеченной брови. Течет, кстати, будь здоров. Но как подумаю, чтобы в таком виде показаться в доме, перед лицом всей честной компании, так хоть вешайся прямо сейчас. Звонит телефон. Отвечаю не глядя.

— Да, пап.

— Я все испортил?

— Ты лишь расставил точки над «ё» пожирнее.

— Ревешь?

— Реву.

— Спеть?

— Спой.

Смеюсь.

— Еще хочешь?

— Нет. Хватит уж.

— Маш. Я тебя люблю. Ты моя самая красивая, самая умная, самая смелая и вообще самая лучшая в мире девочка. Я приеду так скоро, как только смогу, и пробуду с тобой столько, сколько будет нужно. А то так поехали со мной. Все в нашем передвижном дурдоме будут тебе рады, ты же знаешь…

— Спасибо, пап.

— И не реви. Не стоит он того.

— Не буду.

— Ну все, пока. Держи хвост морковкой. Мне тут, кстати, один мужик сказал, что морковь здорово от поноса помогает…

— Только не рассказывай мне каким способом…

Ржет и отключается. Ну что за человек?

Кровь течь не перестает. Блузка все равно испорчена окончательно, так что беречь ее смысла никакого. Натягиваю на кисть рукав и принимаюсь с его помощью вытирать лицо, периодически промакивая сочащуюся кровью бровь. Потом вдруг начинаю дико злится. Это что ж получается? Я тут сижу и размазываю по морде сопли и кровищу, стесняясь в таком виде показаться людям? А почему, собственно, стесняюсь? Егора своего ненаглядного в неудобное положение поставить боюсь? Да пропади он!

Встаю. Опа! Меня даже как-то покачивает. Ну да ничего. В дом захожу через ту же дверь, в которой скрылся некоторое время назад Егор. Ту, что ведет с террасы прямо в гостиную. И, естественно, произвожу фурор. Юная итальянка взвизгивает. Ксения, прикрывает ладонью рот, чтобы не уподобиться Марии-Терезе. Приходченко и Федор одновременно вскакивают на ноги. Сергей, который в этот момент возится на кухне, роняет стакан. Все. Зрителей больше нет. Егор куда-то пропал…

— Ксень, теперь мне надо бинтику. И перекиси, наверно.

— Ты?.. С тобой что?..

— Травма на производстве.

Улыбаюсь криво. Губы вновь начинают дрожать, и я кидаюсь бежать в сторону туалета. Ксюха за мной.

— Машка!.. Вы же вроде с Егором ушли… Это что? Он тебя?!!

— Случайно…

— Маш! Ты серьезно? Егор? Я не верю. Как это вышло?

— Сказала, что ухожу… Он разозлится, телефоном в меня кинул. Ну и вот… Попал неудачно… Ерунда, конечно. Просто бровь всегда очень сильно кровит.

— Да какая ерунда! Тут зашивать придется.

— Не придется, Ксень. На мне заживает, как на собаке. Точно говорю — ерунда. Сейчас просто кровь бы остановить, а то я и так уже вся перепачкалась.

Дверь за нашими спинами распахивается с треском. Приходченко как котенка за шкирку волочет моего мужа.

— А это что по-твоему, твою мать?!

Обозленный до крайности Егор только косит дурным глазом. Никакого сочувствия ко мне он сейчас не испытывает и испытывать не собирается. Зря полковник его приволок. Да и я видеть его сейчас не могу совсем. Просто не могу и все тут! Егор что-то возмущенно ревет и вырывается, Приходченко матерится так, что уши вянут, Ксения пытается их успокоить… Шум, гвалт. Не могу. Не могу!

— Заткнитесь все!

Ору так, что даже уши у самой закладывает. Повисает мгновенная и оттого совершенно оглушительная тишина.

— И убирайтесь! Убирайтесь, слышите? Оставьте меня в покое, Христа ради!

Приходченко выпускает ворот одежды Егора, тот с независимым видом поправляет его. Затем оба наконец-то уходят. Отворачиваюсь и стою, упершись руками в край раковины. Красные тяжелые капли падают в нее одна за другой. Кап… Кап… Кап… Смотрю на них и мне все больше хочется совершить что-нибудь буйное. Что-нибудь, о чем потом будет стыдно вспоминать. То, что в подростковом возрасте у меня неизменно заканчивалось приводом в милицию. Меня аж трясет от переполняющих эмоций. Будь я у себя дома, хоть посуду бы побила, а так… Зажмуриваюсь и тихо рычу сквозь стиснутые зубы.

Дрожащая рука Ксюхи ложится мне на плечо. Не ушла…

— Маш! Маш, давай хоть перекисью действительно… А еще лучше пойдем в тот дом. Там никто мешаться не будет.

Киваю, сдерживая себя из последних сил. Она дает мне мокрое полотенце, и я прикладываю его к разбитой брови. Идем. Но на улице сталкиваемся с нашими мужиками, которые, видно, вышли из дома следом за отбывающим Егором. Еще из-за калитки слышу сдержанный голос Серджо.

— Как бы то ни было, Егор, бить жену… Это…

— Да не бил я ее! Не знаю уж, что она вам наплела… Это все ее чертов папаша. Найду эту скотину и так отделаю! Старый пидор! Урод недоделанный!

Все, планка падает. Черное неуправляемое бешенство охватывает меня, словно пожар. Стряхиваю с себя как котенка Ксюху, которая вообще-то выше и здоровее меня, и вырываюсь на стратегически простор. Видок у меня, наверно, еще тот — когда-то белая блузка вся в крови, физиономия — тоже, волосы всклокочены, в глазах безумие. Ему бы бежать без оглядки, но муж мой совершает ту самую основную ошибку, в капкан которой попадают поначалу все: он не воспринимает меня всерьез.

Драться я училась на улице, так что всяких там джентльменских правил боя не знаю. В дворовой драке главное что? Главное постараться вырубить противника как можно скорее, а значит в ход сразу идут самые подлые приемы. Поэтому сначала я двигаю ему по яйцам, а когда он скрючивается, с огромным удовольствием впечатываю колено в его такое совершенное и все еще (черт побери!) такое любимое лицо. Он падает. Но как следует попинать его по ребрам мне не дают. Кто-то захватывает меня локтем за шею и даже немножко придушивает для того, чтобы охладить. Пытаюсь брыкаться, но бесполезно. А потом слышу возле уха голос Федьки. Причем по-моему он изо всех сил сдерживает смех:

— Машуха! Ай! Черт! Уймись! Вот, блин! Все, хватит, хватит, царапучка. Что вот я теперь своей жене-то про такие украшения скажу? Ну все, все. Оставь его в покое. Ему хватит, я думаю. Ты ж вроде разводиться собралась, а не вдовой становиться.

Он еще что-то гудит успокоительно, и я действительно постепенно прихожу в себя. Давненько меня так не накрывало.

— Все, Федь, спасибо. Я… Я в порядке.

Отпускает неуверенно.

— Ну ты псих, Машка!

Бешенство схлынуло, осталась пустота. Теперь уже точно никаких шансов помириться. Ни один мужик не простит такого… Тем более такой, как Егор. Еще бы! Быть избитым на глазах у других мужиков и кем?!! Бабой! Смотрю, как он ковыряется на асфальте. Встает с трудом, оставляя, как и я, кровавые капли на дороге. Только у него разбит нос. Потом ни на кого не глядя, молча садится в машину, заводит ее с каким-то надрывным визгом и срывается с места. Был муж. И не стало…

Соображаю плохо, а потому не понимаю, как получается так, что вместо дома напротив, в который мы шли с Ксюхой, сначала оказываюсь в кабинете хирурга, который, сделав мне предварительно пару уколов, накладывает швы на бровь, а потом в кровати в одной из спален большого дома Сереги и Ксюхи.

Утром меня будит мрачная и заспанная Ксюха в пледе.

— У тебя в сумке телефон надрывается все утро.

— Ой, прости, а я не слышу…

— Тебе хорошо. Тебя вчерась в больничке накачали успокоительными и обезболивающими, ты и спала как сурок всю ночь. А я вот глаз так и не сомкнула. Все боялась, что дом не выдержит и перекрытия рухнут.

— Это еще почему? Землетрясений в Москве вроде особо не случается…

— Это — заезжее.

— Ксюх, ты говоришь загадками.

Смотрит, злобно кутаясь в свой плед, потом все-таки поясняет:

— Мария-Тереза всю ночь насиловала полковника Приходченко.

— Что, правда что ли?

— Вот те крест! Отправляясь утром на службу сказал, что надо уходить на пенсию. Я ему — мол, как же СОБР без вас? А он только головой трясет нервно. Говорит: «Да не из спецназа, там-то еще ничего, потяну. Я про большой секс. В моем возрасте такие нагрузки и в гроб загнать могут».

Со смехом пожимаю плечами:

— Вот тебе и нежный юный птенчик! Южный темперамент… И что теперь? Отступил Герой России перед лицом итальянской угрозы?

— Как же! Русские не сдаются. Сказал — вечером приедет проверить все ли у нас так.

— Ты их сразу отправляй в тот дом. Пусть там проверяют.

Теперь смеемся обе.

— Как себя чувствуешь?

— Да нормально, Ксень. На душе погано, а так…

— Глянь, кто звонил-то. А то вдруг Егор с извинениями и объяснениями в вечной любви, а ты тут лежишь и зря изводишься.

Подпихивает мне сумку, которую специально приперла снизу. Смотрю. Нет, не Егор. Глупо было бы рассчитывать на подобное. Номер незнакомый… Кто бы это мог быть? Пока размышляю телефон начинает звонить снова. Тот же абонент. Кто-то очень настойчив. Отвечаю и слышу совершенно незнакомый вежливый козлетончик.

— Здравствуйте. Простите, я правильно звоню? Это Мария Ваго?

У моего отца и, как следствие, у меня довольно редкая фамилия. Когда-то читала, что раньше, в те времена, когда Россия еще называлась Княжеством Московским, была она распространена куда шире и довольно часто встречается в русских летописях, но сейчас практически исчезла. Так что перепутать меня с кем-то или найти однофамильца также трудно, как в случае с итальянскими выкрутасами Серджо. Но раз называют так, то собеседник мой — кто-то из моей прошлой жизни. Теперь-то я Стрельникова…

— Да, это я.

Козлетончик радостно вспискивает и начинает тараторить с удвоенной скоростью.

— Мария… Можно просто по имени? Отлично! Меня зовут Евгений Сидорчук. Я директор съемочной группы фильма «Поворот». Это художественное кино. Проект только-только вступил в фазу съемок на натуре. И у нас сразу же возникли некоторые проблемы. Дело в том, что в фильме есть несколько достаточно серьезных каскадерских сцен на мотоциклах…

Перебиваю.

— Я этим уже не занимаюсь.

— Маш! Я знаю. Человек, который нам рекомендовал вас…

— Кто это?

— Ваш бывший тренер, где-то у меня была записана его фамилия… Сейчас…

— Терехин.

— Точно! Иван Сергеевич Терехин. Так вот, он нам сказал, о том, что вы…

Мнется.

— Сломала спину.

— Да. Простите. Всегда с такими делами трудно. Боишься обидеть, выбрав неверный тон. В общем, мы знаем, что сами вы гонками теперь не занимаетесь. Но нам это и не надо. Каскадеров хватает. Нам нужен консультант. Дело в том, что у нас на мотоцикле гоняет именно девушка. А это, согласитесь, чуть-чуть другое. Мужчин, которые занимаются мотогонками, и могли бы стать консультантами в нашем проекте — пруд пруди. А вот девушек-мотогонщиц — полторы калек… Гм… Извините.

Начинаю хохотать.

— Ну вот, — понуро сообщает мне собеседник. — Берегся-берегся и сморозил-таки…

— Ничего. Получилось… смешно.

— Простите.

— Прощаю.

— Правда? Маш, ты — пупсик! (Ого! Уже на «ты»! Быстро!) Так вот! Мы хотели пригласить тебя на наш проект в качестве консультанта. О денежках, если согласна, поговоришь с режиссером или продюсером. Моя задача тебя уговорить.

— Ну начинай.

— Начинаю. У нас на проекте полно звезд. Ма-а-аш! Сам Иконников, представляешь?

— А это кто? — вполне искренне интересуюсь я.

— Блин! Ты телевизор, чтоль, вообще не смотришь?

Он начинает перечислять какие-то фильмы. Один из них я, кажется, все-таки смотрела, в результате мы вспоминаем актера сериального кино Олега Иконникова, чье основное амплуа — крутой парень. Ржет:

— Ну, я так понимаю, что тебе остальных можно не перечислять. Не фанатка ты ни фига.

— Не фанатка, — подтверждаю я и смеюсь. — Ты, Жень, не парься дальше. Для меня определяющий момент — деньги. Я, видишь ли, только что от мужа ушла, так что… Короче говоря, я согласна.

— Только придется на натуре все летние месяцы проторчать, так и знай.

— Круто! То, что мне и надо.

— Я тебе уже говорил, что ты — пупсик?

— Ага.

— Тогда ты — суперпупсик!

Дальше он начинает тарахтеть, договариваясь со мной о месте встречи. Явиться я должна на Мосфильм. В один из павильонов — называет в какой. Спросить либо Евгения Сидорчука (Меня там все знают!), либо Ивана Яблонского.

— Это наш режиссер. Талантище и надежда отечественного кинематографа… У тебя с ногами как?

Осматриваю, не очень понимая, куда он клонит и честно говоря обалдев от такого поворота разговора.

— Точно можно сказать одно: они есть.

Ржет.

— Балда. Показать, говорю, есть что?

— Ну-у-у…

— Если «ну-у-у» приходи в чем хошь. А если торгануть есть чем — юбку покороче надевай. Он добрый станет. Больше денег с него стрясешь.

— Спасибо за совет.

— Цени! Бесплатный. Когда ждать-то? А то, понимаешь, сроки… Сроки, едрить их в колено, поджимают!

Уже хочу сказать — сегодня, но тут вспоминаю про свою разбитую бровь. Вот ведь Егор чертов удружил!

— На той неделе.

— Ты только не тяни, мать. А то под монастырь нас всех подведешь. И меня первого.

— Не бзди. Сказала, значит приеду.

— Заметано! Целую крепко, ваша репка! Все, побежал дальше.

Электровеник какой-то, а не мужик!

— Ну? — Ксюха полна любопытства.

— Кажется, на лето нашлась мне работа.

— Видишь, как здорово! А что за работа?

— В кино.

— Да ну!

— Консультантом по мото-трюкам.

— А ну рассказывай!

Вскоре узнаю от Ксюхи все. Кинофильм «Поворот» — проект дорогой и «пафосный». Правда сценарист — полный кретин. (Ну, а что другой сценарист про соперника сказать может?) Зато Яблонский — действительно талантище. «Но в короткой юбке к нему не ходи, а то потом от него не избавишься, пока в койку к себе не затащит. Знаешь, какое у него прозвище в киношных кругах? Ёблонский». Иконников же, напротив, голубой, как елки у Кремля, а потому безопасен. (Вот тебе и супергерой современности!) Кто такой Сидорчук, Ксюха, понятно, не знает — не ее полета птица.