Танец мельника

Глава первая

На шахте Треворджи обнаружили одиннадцать пещер разного размера, где прежде добывалась руда, там оставили колонны из пустой породы и гранита, а стены стесали. Все гадали, жил ли там кто-нибудь и когда. Нашли один целый скелет и часть еще одного. Монет больше не нашлось, только инструменты, ведра и корзины, их деревянные части рассыпались, стоило к ним притронуться. Конечно, в целом на шахте работали не в те древние времена, как решили Бен и Клоуэнс, большая часть выработки относилась скорее к семнадцатому веку или к ранней эпохе Тюдоров, судя по инструментам и способу добычи, но эти тоннели пробивались явно на месте прежних, и пустую породу сваливали в более ранние.

Вопрос о надписи на монете остался. Энциклопедия Дуайта сообщила, что Тит Аврелий Фульв Бойоний Аррий Антонин Пий был императором Рима с 138 по 161 год нашей эры, а в Британии он находился примерно в 140 году. Он считался справедливым и милостивым правителем. Кто от его имени приказал разрабатывать эту шахту? Какой магистрат или центурион? И кто в ней трудился?

Но для Полдарков, как бы их ни завораживала древность шахты, главное было в другом. Росс даже специально потребовал, чтобы никто не упоминал о возрасте находки, он не хотел, чтобы из Труро или Эксетера налетели антиквары и остановили работы. Он также велел не трогать то место вблизи поворота тоннеля, где нашли монету.

По всей видимости, добывали здесь олово, медь появилась позже и в небольших количествах. Учитывая все ответвления, тоннели, ведущие из пещер, и менее разработанные штреки, для полного обследования находки понадобилось бы больше месяца. Три пары вольных рудокопов тут же заняли делянки, где обнаружилось присутствие меди. В том штреке, который изначально осматривали Бен и Клоуэнс, тоннели следовали за жилой вниз, где им преградила путь вода.

Судя по остаткам колес и труб, ее пытались осушить, но теперь те уровни снова заполнились водой и необходимость их осушения пугала. Росс как раз обсуждал эту проблему с остальными. Уил-Грейс больше не приносит прибыли. Если ее не оживит какая-нибудь новая находка, то через год ее придется закрыть.

Парламент соберется первого декабря, но без Росса. Самочувствие Демельзы то улучшалось, то ухудшалось, по ее словам, она хандрила, но надувала щеки перед Россом. Она все-таки согласилась на прием у Дуайта, и он прописал какие-то лекарства, но без особой уверенности, что тем искоренит причину болезни.

— Это связано с кровью, — сказал он Россу. — Возможно, инфекция в почках. Поэтому у нее слабый жар. Нынче по-прежнему модно это лечить пиявками, но, как показывает мой опыт, нужно скорее укреплять силы пациента, чем ослаблять их. В конце концов, ей нужно заботиться сразу о двоих.

— А еще ее отекшие руки и лицо...

— Она, вероятно, весьма не в духе.

— И пьет слишком много портвейна.

— Надеюсь, — улыбнулся Дуайт, — это не дает много поводов для тревоги.

— Не особо. Но всё же...

— Она спрашивала меня о портвейне. Жаловалась на головокружения и слабость. Она тебе говорила?

— Об этом — нет... И что ты ответил?

— Но она же пьет не слишком много?

Росс почесал свой шрам.

— Никогда не напивается, если ты об этом. Но иногда бывает навеселе.

— Давай решать проблемы по мере поступления. Осталось около восьми недель. Думаю, вино будет полезным стимулирующим средством.

В конце октября Росс увидел в местной газете объявление о продаже «прекрасно настроенного фортепиано, принадлежащего человеку благородного сословия. Двадцать пять гиней». Адрес был в Труро, Росс купил инструмент и отложил доставку до удобного случая.

В той же газете сообщались подробности падения Москвы, о чем только что объявил своим подданным российский император. После того как Москву покинул генерал Кутузов, ее губернатор Ростопчин приказал поджечь город и забрал с собой все средства тушения пожара. Город горел три дня, а потом поднялся страшный ветер, первая зимняя метель, и город вспыхнул снова, с еще большей яростью. Были уничтожены тысяча дворцов, говорилось в статье, тысяча шестьсот церквей, тридцать тысяч больных и раненых сгорели заживо. А с ними и все запасы продовольствия на зиму. И простые люди, и дворяне потеряли всё, да и вся Россия. Сотню поджигателей поймали и расстреляли, а ненавидимый всеми губернатор Ростопчин сбежал. Некоторые считали, что он продался французам.

Джереми написал Кьюби, но не получил ответа.

Стивен, нарушив данное Россу обещание, написал Клоуэнс, но не получил ответа.

Демельза, принимая все события спокойней, чем прежде, написала Джеффри Чарльзу, но не получила ответа.

Бен, несмотря на требования Клоуэнс, не вернулся на место капитана подземных работ Уил-Лежер. Клоуэнс и Джереми беспокоило, что Бен и Стивен живут слишком близко друг к другу и, случайно столкнувшись, решат завершить начатое.

Демельза, видя тревогу и печаль дочери, сказала ей однажды:

— Клоуэнс, я с самого начала говорила, что предпочла бы, если бы вы с Джереми находились не здесь, когда родится ребенок, как не было вас здесь десять лет назад. Зачем ждать еще месяц? Я могу написать тете Верити, и вы бы поехали к ней на следующей неделе. Можете остаться там почти до Рождества.

Клоуэнс продолжала гладить кошку.

— По правде говоря, — сказала Демельза, — ты уже дважды уезжала, чтобы побыть подальше отсюда и принять решение по поводу Стивена. В этот раз всё по-другому, ты, похоже, уже приняла решение. Но пока он так близко, ты будешь чувствовать себя неловко...

— Именно, неловко. Разумеется, папа пытался поступить по справедливости, но я бы предпочла, чтобы он выкинул Стивена из сторожки. Лучше бы он уехал, и я больше никогда его не видела.

— Что ж, тогда вместо этого ты можешь уехать сама. И ты ведь будешь не так далеко. Всего полдня пути.

— Но если ты будешь относиться к своему здоровью так легкомысленно...

— Чепуха, милая. Там, откуда я родом, женщины на сносях работали на шахте до последнего дня и частенько возвращались к работе уже на следующий день.

— Но всё равно, это не значит... — Клоуэнс собралась уже задать новый вопрос, но сдержалась. Она задала его Кэролайн, когда та заехала на следующий день и неожиданно подверглась перекрестному допросу, пока ждала свою лошадь.

— Твоя бабушка по линии матери? Не знаю. Она была очень юной, двадцать пять или двадцать шесть. А почему ты спрашиваешь?

— Я думаю, она умерла при родах, когда появился на свет дядя Дрейк. Кажется, мама рассказывала.

— Возможно. А почему ты... Ох, Клоуэнс, как глупо! Ты не должна так думать! Какая глупость!

— Почему же глупость?

— Что ж... твоя мать совершенно здорова... во всяком случае, ничего серьезного.

— Так сказал дядя Дуайт?

Кэролайн беспокойно огляделась, удостоверившись, что Демельза их не слышит.

— Он считает, что ей нужно поберечься. Просто мера предосторожности, не более. В любом случае это не идет ни в какое сравнение. Судя по тому, что рассказывала мне твоя матушка, ее мать жила в бедности и грязи, да при пьющем муже. Вряд ли ты назовешь обстоятельства похожими.

— Да, но...

— И она родила семерых детей за восемь лет.

— А у мамы будет пятый. Думаю, это не...

— За двадцать пять лет. А кроме того, неужели ты не веришь в нашего дорогого доктора Эниса?

— Я знаю, он несколько раз помогал мне в тяжелых случаях, — признала Клоуэнс. — Хотя бы те два приступа желудочных колик... Что ж, да, наверное, это глупо. Но этот план сбагрить меня в Фалмут на месяц...

— Мы можем послать за тобой в последний момент.

— И пошлете? Вы можете лично обещать послать за мной, не поддавшись на их уговоры?

— Если так посчитает Дуайт, то да.

— Даже если так, — решительно заявила Клоуэнс, — всё равно слишком рано. — В мое отсутствие мама будет делать то, чего не стала бы при мне. Вы же знаете, за все эти годы она так и не привыкла к прислуге, не то что вы или я. Если ей понадобится иголка с ниткой, она может попросить меня сбегать за ними в ее комнату, если я рядом, но никогда, никогда не станет звонить Эне или Бетси-Марии.

Кэролайн рассмеялась.

— Некоторые женщины рождены энергичными. Твоя матушка — одна из них. Для нее проще двигаться, чем ждать.

— Вот почему я предпочитаю задержаться дома.

— Дуайт вроде бы не считает, что в ближайший месяц ей нельзя ничего делать, просто нужно быть осторожной. Думаешь, твой присмотр заставит ее быть осторожней?

— Уж точно сделает ее более раздражительной, — сказала Клоуэнс, и обе рассмеялись.

Двадцать первого ноября газеты объявили, что Наполеон оставил Москву. О причинах сообщалось скудно. Но весьма вероятно, что армия, полтора месяца простоявшая в сожженной Москве, столкнулась с нехваткой продовольствия. Русские не сделали попыток отбить свой крупнейший город, да и вообще ничего не предпринимали. Но и не капитулировали, как можно было бы ожидать. Приходили сообщения о том, что французы подались южнее, к Калуге, несомненно, в поисках более теплой погоды, пока окончательно не наступила зима.

В день, когда прибыли эти новости, Клоуэнс столкнулась со Стивеном.

В таком тесном сообществе это было практически неизбежно, рано или поздно. Розина Карн, невестка Демельзы, зашла с одеждой для малыша, которую она шила, и осталась на обед. Около трех она отправилась домой, и Клоуэнс решила прогуляться с ней, чтобы размять ноги. От Нампары до мастерской Пэлли было около четырех миль, и когда они добрались, оставалось уже меньше часа до заката. Клоуэнс отказалась от чая и сказала, что сразу же пойдет домой.

— С минуты на минуту вернется Сэм, — сказала Розина. — Он с радостью тебя проводит по пути к молельному дому.

— Нет, благодарю. Я сама. Да и его собрание не начнется до шести, верно?

— Или я могу одолжить тебе лошадь. Приведешь ее завтра.

— Не стоит. Я с удовольствием прогуляюсь. В этом месяце я совсем засиделась.

— Тогда позволь завернуть тебе печенье. Я бы сама их принесла, да руки были заняты.

Розина начала упаковывать печенье. И в это время раздался стук в дверь. Она открыла. На пороге стоял Стивен.

— Как поживаете, миссис Карн? Клоуэнс здесь?

— Ну... э-э-э... я не вполне уверена...

— Конечно же, вы уверены, миссис Карн. Вы обе только что вошли. Так вы позволите мне войти? Как дела, Клоуэнс? Идешь домой?

Клоуэнс почувствовала комок в горле.

— Собиралась.

— Тогда я подожду.

В субботу он не был в рабочей одежде. В крохотной комнатке он выглядел слишком крупным, как будто мог одним движением снести стены. Удивительно, но после стольких недель его губа всё еще оставалась припухшей.

— Как поживаешь? — спросил Стивен.

Клоуэнс почувствовала, что краснеет под его взглядом.

— Хорошо, благодарю.

— Ясно... Ты проведешь Рождество дома?

— Если хочешь, Клоуэнс, — нервно сказала Розина, — я оставлю вас наедине. Или останусь, если пожелаешь.

— Оставьте нас, — сказал Стивен. — На пять минут. Хорошо? Как раз упакуете печенье.

Розина посмотрела на Клоуэнс, но та застыла, как портрет на гравюре. Немного поколебавшись, Розина сказала:

— Если я понадоблюсь, то буду на кухне.

— Останься, — попросила Клоуэнс.

— Так вот как теперь обстоят дела, да? — буркнул Стивен.

— Вот так теперь обстоят дела.

— Ты что, боишься поговорить со мной наедине?

— А что мы друг другу скажем?

— А что тут скажешь? Что солнце встает и заходит. А ты принадлежишь мне.

— Я никому не принадлежу! — вспылила Клоуэнс.

— Ах так? Вот увидишь, в конце концов ты сама это поймешь.

— Но конец еще не наступил, ведь так?

— Не наступил. Сначала ты должна получить урок.

— Я уже получила урок, Стивен.

— Наверное, мы говорим о разных уроках. Позволь сказать тебе...

— Я не желаю слушать, — прервала его Клоуэнс и спросила Розину: — Это там не Сэм?

— Да... Кажется, расседлывает лошадь.

Стивен наклонился и выглянул в окно.

— Она не желает слушать, миссис Карн. Вот что она говорит. Ну разве не странно?

Розина не ответила.

— А что, если я скажу вам, а вы передадите ей?

— Мистер Каррингтон...

— Миссис Карн. Скажите ей, что после Нового года я уеду. Скажите, что я снова уйду в море — скорее всего, из Бристоля. И тогда всё закончится. Между нами всё будет кончено. Еще шесть или семь недель, и я уеду. А до тех пор буду в сторожке. Если я ей нужен, пусть пошлет мне записку. Я приду, если я ей нужен, миссис Карн, просто поговорить. Я не буду ни о чем просить. Хотя это совсем не в моем духе. — Он обернулся. — Ты ведь это знаешь, Клоуэнс.

В дом вошел Сэм Карн, пригнувшись в дверях.

— Милая... Ах, доброго тебе дня, Клоуэнс. И тебе, приятель. — Он улыбнулся обычной приветливой и сдержанной улыбкой. — Благослови вас Господь. Вы выпили чаю?

— Я никогда ни о чем не прошу, Клоуэнс, — сказал Стивен. — Я бы женился на тебе хоть завтра, но не в качестве одолжения. Либо ты будешь мне женой, либо никем... — В его голосе послышался намек на угрозу, но Стивен тут же его подавил. — Доброго дня, проповедник. Нет, я не выпил чаю, потому что мне не предложили. Не все в этой комнате так преисполнены Святым Духом, как ты. Я уже ухожу. Могу я проводить тебя домой, Клоуэнс?

— Благодарю, — ответила она. — Я подожду Сэма.

Стивен нахмурился и взглянул на нее, как будто не поверил, потом ослабил воротник.

— Миссис Карн, вы же помните мои слова, правда? Передайте их ей, миссис Карн.

— Не понимаю я вас, — произнес Сэм, переводя взгляд с одного на другого.

— Ага, этого нет в молитвеннике, — отозвался Стивен. — И в сборнике песнопений. Но всё равно это божья истина.

Он вышел, так хлопнув дверью, что затряслись стены.

Все молчали. Потом Розина попыталась снять напряжение и снова стала заворачивать печенье. Клоуэнс села, почувствовав слабость в коленях.

— Не знаю, что тут произошло, — сказал Сэм, — но, похоже, я пришел вовремя. О чем он говорил, Розина?

— Ты пришел вовремя, Сэм, — сказала Клоуэнс. — Это не имеет отношения к Розине, только ко мне, как ты наверняка догадался. Розина... пожалуй, я все-таки выпью чаю.

Глава вторая

Неделей позже Клоуэнс, приободренная матерью и расстроенная встречей со Стивеном, уехала во Флашинг. На следующее утро Демельза упала в обморок на кухне, Джон и Джейн Гимлетты унесли ее наверх — больше в доме никого не было. Вызвали Дуайта, и он прибыл одновременно с Россом, который заглянул на Уил-Грейс. Дуайт тщательно осмотрел Демельзу и быстро спустился.

— Она вполне поправилась и спрашивает тебя. Ребенок жив и толкается. Воды не отошли. Не думаю, что это роды. Похоже, это была просто слабость, случайный обморок. К счастью, она ударилась несильно, лишь небольшой синяк на руке.

— Но что с ней не так, Дуайт? В чем проблема?

Дуайт задумался.

— Я мог бы ответить, если бы медицинская наука продвинулась дальше. Я считаю, что все неприятные симптомы вызывает нездоровая кровь. Но причины самого этого, как и способ излечения, я не знаю. — Он взглянул на Росса — тот с хмурым видом отряхивал сапог. — Ты ведь помнишь, что до сих пор Демельза прекрасно справлялась с деторождением. Все дети родились легко и очень быстро, а после первого месяца беременности она прекрасно себя чувствовала весь срок. Она часто шутила, что это из-за ее крестьянского происхождения. На этот раз... Что ж, обычно чем больше детей женщина рожает, тем легче ей это дается, не считая того, что она сама становится старше и больше весит. Возможно, дело именно в этом, всего-навсего. Ей на десять лет больше, и потому приходится тяжелее. Я не отмахиваюсь, боже упаси, но не стоит придавать этому слишком большое значение. Только что, когда я уходил, она шутила, как будто ее это вообще не заботит. И хотела встать.

— Хотела встать!

— И тем не менее, не стоит удерживать ее от физической активности, просто пусть будет чуть осторожней. Можно немного пройтись. К ужину она точно встанет.

— Знаешь, о чем я думаю?

— О чем?

— Об Элизабет.

— Забудь, — выдохнул Дуайт. — Забудь об Элизабет. Это совсем другое.

— Почему?

— Она... Она умерла... Ты знаешь, как она умерла.

— Я никогда этого не забуду, до конца дней. И?

— Да, но между этими случаями нет ничего общего.

— Почему?

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Поверь мне на слово, Росс.

— Но я хочу знать почему.

— Я не могу тебе сказать.

— Потому что не знаешь или потому что не можешь это открыть?

Дуайт опустил взгляд.

— Послушай, дружище, забудь Элизабет и поверь — тут нет ничего общего. Чего ты от меня хочешь? Вызвать доктора Бенну для консультации?

— Боже упаси!

— А еще в Редрате есть человек, который занял место доктора Прайса. Говорят, он работал в лондонской больнице и имеет хорошую репутацию.

Росс отмахнулся.

— В Корнуолле нет никого, да и во всей Англии найдется мало людей более сведущих, чем ты. Неужели ты думаешь, что я доверю ее какому-нибудь костоправу с самомнением, пестующему одну-единственную излюбленную теорию? Который пропишет ей нелепую диету из сырого мяса и устричного сока...

— Не такая уж плохая идея, — сказал Дуайт. — Ей нужно железо.

Когда Дуайт приехал два дня спустя, Демельзы не было дома. Несколько минут он прогуливался вокруг дома, а потом наткнулся на Росса, который работал в библиотеке.

— Как она сегодня утром? — спросил Дуайт.

— А разве это не я должен у тебя спрашивать?

— Мог бы, если бы я ее нашел.

— Боже, да куда же...

— Как я понял, она сказала Джейн, что немного прогуляется.

— С Джейн?

— Нет, одна вроде бы.

— Черт бы ее побрал! Ей следовало бы лучше соображать.

— А как он чувствовала себя вчера?

— Лучше, чем в среду. И настроение получше. Сегодня утром тоже.

— Небольшая прогулка вреда не принесет, если она хорошо себя чувствует.

— Джереми! — позвал сына Росс.

Тот как раз собирался на пляж с Фаркером.

Джереми вернулся.

— Добрый день, дядя Дуайт. Я должен вернуть вам пару книг.

— Дуайт приехал к твоей матери, — сказал Росс, — но никто не знает, где она.

— Кажется, она пошла к Джуду и Пруди.

— Боже милостивый! — взорвался Росс. — Она совсем ума лишилась? И ты не попытался ее отговорить?

— Попытался. Сказал, что их дом весь завшивел. Но ты же знаешь маму, когда ей что-то втемяшится в голову.

— Это слишком далеко, — сказал Росс. — Разве не так, Дуайт?

— Да, — ответил тот. — Разумеется, если бы я приехал прямо из дома, я бы встретил ее по пути.

— Мне сходить за ней? — спросил Джереми. — Я собирался на шахту, но это может подождать.

— Благодарю. Думаю, это было бы весьма кстати. Приведи ее домой.

Джереми изогнул бровь.

— Гарантированно такое удастся только тебе, отец. Но я постараюсь ее убедить.

Росс наблюдал, как Джереми, насвистывая, поднимается по долине, а спаниель прыгает неподалеку.

— Он сделает это тактичнее меня, — сказал он Дуайту. — В последнее время я ее почему-то раздражаю. А ведь мы всегда гордились тем, что не раздражаем друг друга. Но она... она как будто изменилась.

— Это пройдет, — заверил Дуайт. — Уж это я тебе обещаю.

Та, о ком они волновались, уже миновала подъем за Уил-Мейден, где начиналась вересковая пустошь с кустарником, ведущая к деревне Сол. Там она встретила Эмму Хартнелл, только что навестившую своего отца, старого Толли Трегирлса, поправляющегося после тяжелого приступа астмы.

В девичестве эта высокая, темноволосая, белокожая и привлекательная, а время от времени шумная и язвительная девушка работала горничной в Фернморе, когда там еще жили Чоуки. Тогда-то она и очаровала Сэма Карна, брата Демельзы и ярого приверженца методизма. Их целомудренный роман шел своим чередом, но Сэм слишком заботился о спасении ее души, чтобы дело дошло до плотской любви, а она, видимо, любила его, но боялась, что из-за ее репутации, подобный брак произвел бы слишком большое впечатление на его преданную паству. Напряжение с обеих сторон нарастало, и однажды днем, когда Демельза, Джереми и Клоуэнс собирали ежевику, Эмма пришла к ним и попросила совета.

Вскоре после этого Демельза помогла Эмме поступить на службу в Техиди-хаус в десяти милях от них, чтобы она и Сэм провели друг без друга год, а затем встретились снова и подумали, готовы ли принять окончательное решение. Но не прошло и года, как Эмма вышла за Неда Хартнелла, второго лакея.

С тех пор Демельзу мучила совесть за то, что она вмешалась в их отношения. Будучи юной и вдохновленной их с Россом любовью, она хотела, чтобы все поженились и были счастливы, и часто давала неосмотрительные советы. Но если два человека смогут жить в согласии друг с другом и с окружающим миром, не стоит ли пренебречь плохой репутацией и религиозными предрассудками?

Эмма была одета в том же стиле, как и пятнадцать лет назад, когда они встретились на Длинном поле: белая соломенная шляпка, приколотая к цыгански черным волосам, белое канифасовое платье, черные башмаки и длинный алый плащ. Довольно зажиточная трактирщица, домохозяйка и мать двоих детей, она почти не изменилась за эти годы, впрочем, став чуть более обыденной. Часть её ослепительного сияния померкла.

Демельза спросила ее о здоровье отца.

— О, чуть получше. Удивительно, как долго человек может бороться за то, чтобы дышать.

— Думаю, у него нет выбора.

Эмма взглянула на нее:

— И когда ждете, миссис Полдарк?

— Через несколько дней. Может, неделю.

— Вы хотите девочку или мальчика?

— Ох, это не важно. Думаю, Росс мечтает о мальчике, но мы в любом случае будем рады.

— Это точно, — Эмма придержала шляпку от порыва ветра, — но иногда люди так странно и противоестественно себя ведут...

— Как именно?

— Да как вел себя отец, когда мы были детьми. Это ведь так странно, бросить мать с детьми, чтобы жить беспечно. А мы-то с Недом души не чаем в наших двух сынишках! Это редкое удовольствие — о ком-то заботиться.

Демельза смотрела на ливень, поливающий море. Если повезет, он пройдет мимо.

— Вы обосновались в «Гербе пройдохи»?

— Да, госпожа. Думаю, мы там вряд ли разбогатеем, но жить можно, — она рассмеялась.

— Ты видела Сэма?

— Мы говорили два или три раза. Он такой же, как всегда. Очень милый. Но... у него хорошая жена. Может, всё, что ни делается, то к лучшему.

— Хотелось бы в это верить.

— Он вскружил мне голову. Знаю, это на меня не похоже. Раньше я не чувствовала ничего подобного. Нед... Он хороший муж. Мы почти не ссоримся. Я довольна тем, что имею.

Демельза посмотрела на красивую молодую женщину. Пока она говорила, черные пряди, не убранные под шляпку, упали ей на лицо. Не являлись ли ее слова попыткой убедить саму себя?

— Совет, который вы дали мне в тот день, — Эмма еще раз рассмеялась, — я бы сказала, это лучший совет для меня. Для нас. Мы были между двух огней, Сэм и я, — она пожала плечами и поправила плащ. — Ладно, всё это в прошлом... Мы часто видим мистера Джереми, он приходит два-три раза в неделю с мистером Каррингтоном и мистером Келлоу.

— Да, он говорил.

— Думаю, мне больше подходит подносить эль для Неда Хартнелла, чем читать молитвы для Сэма.

Демельза улыбнулась в ответ и продолжила путь. В последние дни ей было невмоготу стоять неподвижно.

— Говорят о какой-то большой победе, — сказала Эмма.

— Победе? Где?

— Стивен Каррингтон заглядывал сегодня утром. Я бы и не вспомнила, пока не упомянула его имя. Война и мир — я мало что в этом понимаю, поэтому на ум не приходят имена или понятия.

— В Испании то есть?

— Нет, в России или Польше.

— Стивен тебе сказал?

— Да. Он услышал об этом от капитана корабля, который недавно зашел в Пенрин из какого-то местечка, не помню, как оно называется. Но слухи не утихают. Нед не говорил, что в газетах за прошлую субботу есть что-то подобное.

Демельза оглянулась и увидела, как по долине в ее сторону большими шагами поднимается Джереми. Она поняла, что он пришел за ней.

— Что ж, до свидания, Эмма.

— До свидания, миссис Полдарк.

Пока Демельза спускалась с холма, Эмма решила еще немного поговорить.

— Стивен Каррингтон очень расстроен, что не может жениться на мисс Клоуэнс, миссис Полдарк.

— По-моему, она тоже расстроена.

— Всё дело в том, что он порывистый человек. Для той, кто выйдет за него замуж, жизнь сразу перестанет быть спокойной.

— По-моему, мисс Клоуэнс по другим соображениям разорвала помолвку, — сказала Демельза.

— О да. Да, конечно. Может, это к лучшему, что она вовремя отказалась. Как я! То есть к лучшему в другом смысле!

Их нагнал Джереми. Демельза почувствовала подкатывающую боль, но проигнорировала ее.

— Когда они приходят в «Герб», — заговорила Эмма, — то всегда идут в отдельную комнату: мистер Джереми, мистер Пол и Стивен Каррингтон. Когда я захожу к ним, вечно обсуждают что-то серьезное — точно планируют свою собственную войну.

Их нагнал Фаркер, стал резво скакать вокруг Демельзы, лизать руки и цепляться за юбку.

— Планируют собственную войну? — переспросила она. — Как странно.

— Ну, я же не в прямом смысле, миссис. Просто они, как и все молодые люди, хотят изменить мир к лучшему.

Когда Джереми догнал мать, Эмма уже срезала путь, направляясь в «Герб пройдохи», одной рукой придерживая шляпку, которую пытался сорвать ветер.

— Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти и не пойдет за пропавшею, пока не найдет её? А найдя, возьмет её на плечи свои с радостью и придет домой [14], — произнес Джереми.

— Думаю, я слишком тяжела для тебя, — откликнулась Демельза, — особенно с тем, что ношу сейчас. Тебя послал отец?

— Беспокойство о твоем благополучии не исходит от одного человека. Его разделяет вся семья. Только подумай, если бы тебе пришлось остаться у Джуда. Не хотел бы я, чтобы мой брат или сестра появились на свет среди утят Пруди!

Он взял ее за руку, и они остановились.

— В нужде и черт священный текст приводит [15]. Вот уж не знала, что ты настолько начитан.

— Еще одна мать, не знающая своего сына!

— Я думала, твое образование касалось исключительно машин.

— Ну, почти.

Демельза поняла, что стоит лицом в сторону дома.

— Я еще могу найти дорогу сама, — заметила она.

— И всё же...

— И всё же мне нужно увидеть Пруди. На прошлой неделе я еще не давала ей деньги.

— Я возьму их и отдам сегодня же, клянусь. Давай я лучше расскажу тебе о своем двигателе. Давай вернемся к нашему высокому стилю, и я поведаю тебе о паровой лебедке, которую собираюсь создать для Уил-Лежер.

— Поэтому на той неделе ты ездил к Харви?

— Да, мы согласовали предварительный проект.

— Тогда расскажи об этом.

— Вместо конного ворота, с помощью которого поднимают руду, наподобие тех, что есть здесь и на Уил-Грейс, мы будем всё выполнять с помощью парового двигателя. Соорудим машину с котлом Тревитика, который я собирался применить для самодвижущегося экипажа. Разумеется, котел следует привинтить к полу. Коленчатый вал будет под днищем цилиндра, точно так же, как в паровом экипаже. Маховик будет крутиться в полукруглом желобке, заделанном в пол. Мы хотим построить для него отдельное небольшое строение. Поставим там барабан, на который будет наматываться канат и еще дымоход — скорее всего, кирпичный — двадцать пять или тридцать футов высотой. Ты меня слушаешь?

— Более-менее.

— Теперь, когда нашли шахту Треворджи, пришло время потратиться на механизм для подъема руды. Завтра я продолжу, когда в Хейле появится Уильям Уэст. Харви пригласил меня остаться на ночь, так что...

— Почему бы не на две?

— Вот даже как?

— Я не сказала так уж определенно.

— Что ж, намек ясен. Понимаю, когда я не нужен. Хотя я вовсе не хочу уезжать.

— Теперь у меня на шее конный ворот, — выговорила Демельза.

— Ох, дорогая мама, как я раньше не заметил, что тебе нехорошо!

Они вернулись к месту, где валялись развалины каменной стены — всё, что осталось от Уил-Мейден. С первыми лучами солнца, выглянувшего из-за туч, появилась радуга. В небе парила огромная морская чайка размером с гуся. Демельза прислонилась к стене.

— Джереми, ты по-прежнему видишься со Стивеном?

— Не слишком часто. Это она тебе рассказала?

— Всплыло в разговоре. Он говорил о своих планах?

— Сказал только, что пробудет здесь не более трех месяцев, а потом покинет сторожку. Разумеется, если...

— Если Клоуэнс его не простит.

— Дело не в прощении, мама, ты ведь знаешь. Клоуэнс не настолько набожна, чтобы видеть всё в таком свете. Она сказала, что в ряде случаев они по-разному смотрят на вещи и их взгляды расходятся. Медленно, за долгие месяцы, она поняла, что им не по пути. Она отвергла предложение сразу же, как только проблема для нее стала неразрешимой. Что-то пошло не так. Драка, ссора из-за Бена помогла всё расставить по местам... Понятно, что Стивен зол.

— Зол?

— Да. Понимаешь, ему причины разрыва кажутся, мягко сказать, малоубедительными. Он пришел в ярость, когда целый час ждал ее у шахты, и поэтому обошелся грубо с бедным Беном. Вот и всё. Он написал ей своего рода извинение, а теперь зол, что она не приняла его. Понимаешь, дорогая мама, у него ведь тоже есть гордость и чувство собственного достоинства. Дело не в имени, репутации или манерах, а в уязвленном мужском достоинстве. Как мужчина он знает себе цену. Знает, что на него заглядываются другие женщины. Он достаточно зрелый мужчина, чтобы это понимать. Он любит Клоуэнс, наверное, даже чересчур. И знает, что решил жениться на девушке с более высоким положением. Но у него совершенно иное понимание своих, так сказать, достоинств. Он считает, что его свадебный подарок — привлекательная внешность, здоровье, сила, жизненный опыт, мужественность — в этом он превосходит почти всех в округе. Он настоящий фрегат, вооруженный до зубов, хорошо оснащенный, в отличном состоянии, желающий взять на абордаж красивую белоснежную шхуну. Теперь они ведут перестрелку, и оба не готовы спустить флаг.

— Нелегко им обоим придется, — сказала Демельза.

— Да уж.

— Может, время пойдет им на пользу.

— Тебе бы этого хотелось?

— А тебе?

— Не знаю. Я понимаю Клоуэнс. Но всё же общество Стивена действует как-то раздражающе...

— Я лишь хочу видеть ее счастливой.

— Как и мы все. Кроме Стивена. Он понимает это совершенно в ином ключе.

Демельза отошла от стены. Ноги отдохнули, а вот телу было неудобно. Ей это совсем не понравилось.

— А что с Кьюби?

— Ты знаешь, что я встретил ее на скачках?

— Да-да.

— Что ж, не сразу, но встреча значительно помогла. Она была... легкомысленной. Мы оба изрядно выпили, а солнце скрылось, но не могу поверить...

— Прекрасно. Я этому рада... Хотелось бы познакомиться с ней.

— Познакомишься... если мои ухаживания возымеют действие.

Они приближались к Нампаре. Джереми вновь взял ее за руку.

— Когда семья дружная, как у нас, — сказала Демельза, — то она ужасно уязвима. Любого чужака, который входит в семью, следует приветствовать и дать почувствовать, что он является ее частью, но опасность...

— Опасность?

— Опасность в том, что этого чужака, его или ее, интересует только один человек, с которым они хотят вступить в брак, но им не нравится вся предыдущая жизнь того человека. Не нравится до такой степени, что хочется просто взять это и перечеркнуть. Все эти ненавистные лица вокруг их возлюбленных принадлежат уже другой эпохе и являются пережитком прошлого. Им хочется забрать своего мужа или жену и только вдвоем идти по жизни.

— Как тебе пришли в голову такие мысли? — удивился Джереми. — Ведь с тобой такого никогда не случалось.

— Да, не случалось. Но я видела, как это происходит с другими.

— Если честно, я бы предпочел, чтобы Клоуэнс вышла за Стивена, чем за какого-нибудь мягкотелого тихоню, который только и думал бы о том, чтобы угодить ей, — признался Джереми. — Но как брат я чувствовал ответственность за нее, и это замужество внушало мне опасения. Как знать, может, им просто надо дать еще немного времени.

Демельза разглядывала какую-то живность в спутанной траве рядом со стеной.

— Кстати говоря, Эмма сказала, что слышала о победе, великой победе русских над Наполеоном. Не знаю, правда ли это. Говорит, Стивен ей сообщил.

— Будет здорово, если наши союзники сделают наконец что-нибудь полезное! На днях я читал, что Англия платит субсидии всем европейским странам, желающим сражаться с Наполеоном. Это будет стоить многих миллионов каждый год, а ведь у нас маленькое государство! Но толку от их помощи пока что очень мало.

— Меня встревожило вчерашнее письмо от Джеффри Чарльза. Такое впечатление, будто опять всё вернулось на круги своя.

— Надеюсь, всё не так скверно, — сказал Джереми, — но всё-таки иногда меня мучает один вопрос...

— Какой?

— Ты знаешь. Разве мне не следует быть с ним рядом?

Демельза подумала, что, наверное, зря спросила.

Однако, может, лучше уж сразу выложить все карты?

— Полагаю, твой отец отправится в Лондон в начале следующего года.

— Да... Иногда в семье два мужика. Всё зависит от того, кто из них одержит верх... — Джереми пнул камень, — не хочу, чтобы Бен совершал глупость. Хочу, чтобы он вернулся, как и все мы. Уперся, как баран, никак не могу его сдвинуть с места... Он знает о шахтах достаточно, чтобы ими управлять. А Карноу и Нэнфан могут позаботиться о паровых машинах не хуже меня.

— А как же новая паровая лебедка?

— К марту-апрелю машина уже начнет работать. Она достаточно проста, если принять во внимание основную схему, проблем не будет. Но честно говоря...

— Что же?

— Признаюсь, я не мечтаю стать военным. Не в моей природе искать славу или смерть. Даже дисциплина, наверное, будет выводить из себя... И разумеется, можно бесконечно себя оправдывать, что насос для Уил-Лежер только начал работу и проявит себя еще не скоро. Да еще эта неопределенность с Кьюби... Если уеду сейчас, то навсегда упущу шанс сблизиться с ней... Как видишь, трус всегда найдет причины...

— При чем здесь трусость? Разве у тебя нет свободы выбора? Ты ведь прекрасно знаешь, Джереми, если тебе и вправду хочется стать военным, мы с отцом даже слова тебе не скажем. Но если желание не от сердца, то пусть мысль о страхе тебя совсем не посещает. Стивен Каррингтон тоже не особо хотел служить на флоте; как говорит Клоуэнс, он наоборот изо всех сил старался держаться подальше от всего этого! Как и твой друг Пол Келлоу. Хорри Тренеглос тоже на рожон не полезет. Да я могу назвать еще с десяток юношей твоего возраста, которые не хотят быть военными, так что ты имеешь на это полное право.

— Да, — согласился Джереми. — О да. Скорее всего, у них просто нет отца-военного.

— Это неразумно, — сказала Демельза, — настоящая дурость. Твой отец служил в армии четыре-пять лет. В Корнуолле его называют капитан Полдарк не потому, что он участвовал в войне с Америкой, а потому, что он владеет шахтой. Если примером тебе служит отец, то с таким же успехом можешь выставить свою кандидатуру в парламент!

— Ага, вместе с Валентином, — рассмеялся Джереми.

— Эмма рассказывала, — продолжила встревоженная Демельза, — что вы с Полом и Стивеном сидите в «Гербе пройдохи», как на военном совете.

— Она знает?

— Да, знает.

Джереми снова рассмеялся, но уже не так весело.

— Поверь, мама, мы не в таком ключе обсуждали войну. В любом случае это всего лишь пустая болтовня.

— Надеюсь.

Они вышли в долину. Демельза покачнулась.

— Мама, тебе нехорошо?

— Нет, — поспешила ответить она, — вовсе нет. Мне кажется, этот ребенок сидит у меня набекрень и порой меня перевешивает. Неудивительно, когда вся семья так и трясется над ним.

— Наверное, я стану ревновать, если родится мальчик, — произнес Джереми. — Он заберет все мои деревянные игрушки, которые я держал подальше от загребущих ручонок Клоуэнс и Беллы.

— Вон Дуайт с твоим отцом, — сказала Демельза. — И чего они так всполошились? Курицы-наседки, ей-богу. Как думаешь, Джереми?

Легкая испарина послужила знаком вновь приближающейся лихорадки Демельзы.

Джеффри Чарльз писал:

Итак, это был бы величайший триумф. Завершить год на такой победной ноте, как битва при Саламанке. Но в итоге под крепостью Бургоса всё пошло наперекосяк. Не знаю, может, его светлость просчитался, меня там не было; но очевидно одно — нам предстоит еще долго сражаться, чтобы изгнать французов из Испании.

Легкая дивизия осталась позади вместе с Роландом Хиллом в Мадриде (к своему неудовольствию). Покинув через полтора месяца столицу и направляясь на северо-запад, восьмого ноября на реке Тормес мы встретили Веллингтона с отступающими войсками. К тому времени его Первая дивизия находилась в плачевном состоянии: тысячи солдат нашли утешение в винных бочках Торквемады. Они напивались до беспамятства и попадали в руки следующим по пятам французам.

Но даже так мы бы справились, если бы не этот бестолковый Гордон. Наше подразделение — армия Хилла — была в отличной форме. К тому времени, когда мы присоединились к Веллингтону, дисциплина в его армии ухудшилась, но солдаты были готовы к бою, на случай если французы подойдут слишком близко. Но вот Гордон, главный квартирмейстер, ошибся на двадцать миль, когда направлял запасы продовольствия, так что ограничив рацион в первую неделю, последние четыре дня мы бродили совсем без пищи, за исключением диких орехов в лесах, либо того, что можно найти или украсть. Со временем мы превратились в насквозь промокших оборванцев, заболели лихорадкой, утопали в грязи, ссорились, дрались друг с другом и умирали пачками. Когда же наконец мы добрались до Сьюдад-Родриго, то выглядели так, будто потерпели сокрушительное поражение от французов, хотя была всего пара перестрелок и никаких сражений!

Старик Дуэро был вне себя от гнева и разочарования.

Но, чтобы завершить это унылое послание на радостной ноте, спешу сообщить, что я живу с Гамильтоном — вы ведь знакомы с ним? Уже две недели как я поселился вместе с Дэвидом Гамильтоном в одном милом испанском семействе в Сьюдад-Родриго. Сеньор Амадор де Бертендона — член испанского парламента, проживал в Мадриде; но, когда Веллингтон покинул Мадрид, решил последовать его примеру и переселился в загородный дом в Сьюдад-Родриго вместе с женой и семьей. Он открыто критиковал и противился французам, поэтому опасается преследования.

Сеньора де Бертендона родом из Португалии, а ее трое детей просто очаровательны. Сыновьям Мартину и Леону восемнадцать и двенадцать лет, дочери Амадоре — около девятнадцати, и она считается красавицей. Трудно это отрицать. Все они — само милосердие; и это при том, что положение не из легких; ведь в их доме поселились не только два британских офицера, но и священник, а также семь испанских партизан, и у каждого есть своя причина для бегства! К счастью, теперь я свободно говорю на португальском и сносно на испанском; а все семейство Бертендона за исключением сеньоры немного говорит по-английски.

Хотя в армии каждую неделю умирает от болезни порядка пятисот человек, но к выжившим быстро возвращается боевой дух и задор. Табак и подобная роскошь стоят дешево, а портвейн сеньора Бертендоны заслуживает отдельной похвалы! Совсем скоро мы начнем охоту на лис и будем носиться как угорелые, чтобы восстановить здоровье и силы, и разумеется, проведем тут зиму. Я лишь надеюсь, что мне позволят остаться в моей нынешней комнате!

И как всегда, обязательно передайте всем, кто меня знает, самый горячий привет. У меня такое чувство, будто совсем скоро я навещу Тренвит! Люблю вас обоих,

Джеффри Чарльз

Глава третья

Будучи честной девушкой — честной по отношению к себе и окружающим — Клоуэнс не могла притворяться, что довольна и счастлива пребыванием у Верити. Но ей удалось частично обмануть хозяйку, которая хоть и приходилась отцу двоюродной сестрой, всегда считалась ее тетушкой. И после последней встречи со Стивеном Клоуэнс была особенно признательна за смену обстановки. Ее любовь к нему, прежде побеждавшая все трезвые рассуждения, теперь перевернулась с ног на голову. Ей стало тошно от самой себя, и впервые к ней воззвал глас разума. Но от этого не полегчало. Предмет ее бесконечных размышлений и мятежных чувств нельзя было вот так взять и превратить в чудовище или красивого домового, чтобы сделать жизнь более сносной.

После расставания она целую неделю не могла уснуть. В голове нескончаемо вертелись события того дня: ее слова, слова Стивена и Бена, ужасная драка, которая длилась каких-то три минуты, но показала всю жестокость самцов, ненависть, соперничество и твердую решимость изувечить друг друга. Ей до сих пор слышались удары, ругательства, кряхтение, шарканье ног и столкновение тел. Раньше ей бы польстило, что мужчины дерутся из-за нее. Но должно же быть в этом хоть чуточку галантности. А тут и не пахло благородством; было мерзко, отвратительно и возмутительно. Даже в самом грубом обществе она не видела, чтобы мужчины дрались, как последние псы.

Эта круговерть слов Клоуэнс, Стивена и Бена не прекращалась — всё те же овцы стояли у тех же ворот, но считать их, чтобы заснуть, было бесполезно, от этого становилось только хуже.

Декабрь стоял на редкость погожий: влажные дни сменялись другими — солнечными и по-осеннему ветреными. Солнце выжгло добела фасад дома Блейми, напоминающий сонного мордатого кота. Мерцала река, а синеву теней и витражи отражений разбивали только проходящие рыбацкие суда, следующие в Пенрин, лодки, перевозившие людей через реку, или стая лебедей, гребущая лапками по течению. На другой стороне залива Фалмут высился холм, серый, горбатый и с дымовой завесой; в темноте он походил на сказочный, светящийся фонарями замок.

Клоуэнс обожала бесцельно плавать на лодке, хотя постоянный прибой на северном побережье весьма затруднял спуск на воду. Здесь же нужно только сойти к причалу, отвязать фалинь, и можно отчаливать. Не обращая внимания на время года, почти каждый день она два-три часа исследовала реку Пенрин, или наоборот, огибала на лодке Трефузис-Пойнт и плыла дальше по заливу Каррик-Роуд в реку Фал. Поблизости всегда имелось не менее десятка пришвартованных пакетботов, и Эндрю Блейми-старший брал ее с собой, чтобы проведать старинных друзей. Они спускались в крохотные каюты, делились воспоминаниями и последними новостями, пили вино. Капитаны относились к ней учтиво, за исключением одного старика, который боялся, что женщина на корабле принесет несчастье.

Она слушала рассказы о быстрых четырехдневных рейсах из Лиссабона; как едва успевали избежать столкновения с тем или иным пакетботом; о морских сражениях; о неусыпном надзоре, чтобы не попасть в шторм или в лапы приватира. Она слушала рассказы капитана Эрскина о потере его корабля, «Принцессы Амелии»: по дороге домой из Сент-Томаса его захватил американский приватир «Росси» после двухчасового сражения, в ходе которого погибли капитан, владелец и еще три человека, девять были ранены, а почта безвозвратно утеряна. «Росси» высадил раненых в Гибралтаре, и те вернулись домой.

Неделей позже, за день до визита Валентина, пришел капитан Моррисон и сообщил о захвате королевского тридцатишестипушечного фрегата «Македонец» американским фрегатом. Капитан Кардер и еще тридцать шесть человек погибли, а семьдесят получили ранения.

— Скверный оборот, — продолжил Моррисон. — «Македонца» просто расстреляли — подавляющее превосходство в артиллерии, но он не спустил флаг, пока его не превратили в развалину. Так вот, я задаюсь вопросом, что у нас за флот? У Соединенных Штатов фрегат размером с семидесятичетырехпушечник, отборная команда добровольцев в пятьсот человек, тридцать длинных двадцатичетырехфунтовых орудий, мортирки на марсах и карронады на верхней палубе. Отличные обводы. Кто смог бы его уничтожить — не сможет нагнать, а кто смог бы нагнать — не сможет уничтожить.

— Это проблема ведения боевых действий на море, — сказал Эндрю Блейми-старший, — еще со времен Армады.

— Нельсон же ее решил, — возразил Моррисон.

— О да. Решение найдется всегда. Но это не остановит отдельных мародеров. Вам следует признать: из янки получаются отличные моряки.

По большей части Клоуэнс проводила время наедине с дядей и тетей. Темнело уже рано, дни пролетали быстро, а долгими вечерами они просиживали при свечах у камина. Поэтому цокот копыт по мощеной улице в сумерках вторника ее обрадовал. Джанет провела в гостиную двух молодых людей.

— Мне нужно несколько минут, — сказала Верити. — А ты пока сходи и поприветствуй их вместо меня, хорошо?

Валентин стоял спиной к огню, согревая фалды сюртука. Смуглое узкое лицо мгновенно просияло при ее появлении.

— Боже Всемогущий, кузина Клоуэнс! Должно быть, мир перевернулся с ног на голову! Какое чудесное потрясение! Я думал, ты вышла замуж! Или ты здесь проездом, после медового месяца?

— Нет, — ответила Клоуэнс.

Он склонился над ее рукой и поцеловал, позволив губам ненадолго задержаться.

— Ты знакома с Томом Гилдфордом?

— Нет, не знакома.

— Моя кузина Клоуэнс Полдарк. Том — племянник старого лорда Деворана, приехал на Рождество в Корнуолл. Мы прибыли только вчера. Том, позволь представить кузину, мисс Клоуэнс Полдарк. Или миссис Стивен Каррингтон. Как мне правильно сказать?

— Пока еще мисс, — поправила Клоуэнс.

Юноша был ниже Валентина, но таким же смуглым брюнетом. Худой, но крепкий. Не слишком хорош собой, но с милой улыбкой. Он склонился над ее рукой.

— Итак, мисс, — начал Валентин, — умоляю, объяснитесь же. Стивен здесь?

— Нет.

— Свадьбу отложили? Перенесли? Отменили?

— Всё вместе, — наконец улыбнулась Клоуэнс.

— Медовый месяц их, что ныне был счастливым, все краски потерял, стал мрачным и унылым [16]. Вот смех-то! Я испытываю страшное удовольствие, когда лезу в чужие дела. Том, моя прекрасная кузина клятвенно обручилась с красивым моряком по фамилии Каррингтон; но пока я отсутствовал и потихоньку спивался в Кембридже, всё изменилось! Внезапно! Когда в сентябре я скакал на той кляче, ты была вместе с ним, Клоуэнс, и всё обстояло хорошо. И вдруг, через каких-то пару месяцев! Кстати, скажи, куда подевались все Блейми? Сквозь землю провалились? Джанет я видел, но...

— Тетя вот-вот спустится. А дядя в Фалмуте, но будет дома через час.

— А Эндрю?

— В море. Вроде бы его судно прибывает в пятницу или субботу.

— К нему-то мы и пришли, надеялись, что сегодня вечером он свободен, чтобы поиграть в нарды.

— Какая досада, — сказала Клоуэнс.

— Напротив! Разумеется, я не прошу тебя играть с нами. Но тебе следует приехать завтра в Кардью! У нас будет торжественный прием в честь победы русских.

— Они правда победили?

— О, моя маленькая кузина, а как же! Пока нет уверенности в размахе. Но страна слухами полнится! В любом случае мне нужен повод для праздника. Разве этот не самый подходящий? Я даже уговорил Джорджа Плавильщика.

Они болтали без умолку, хотя, конечно, больше всех говорил Валентин. Клоуэнс закрыла глаза на его излишнюю напыщенность, ее израненная душа без раздумий ухватилась за право предаться беззаботности. Впервые за несколько недель она смеялась от души.

Вскоре появилась Верити; выпили вина, шутили, одним словом, вечер прошел шумно. Ужинать гости не стали, но перед уходом взяли с Клоуэнс обещание, что утром она приедет в Кардью и переночует там. Наверное, обстоятельства сложились удачно, раз Эндрю-старший вернулся домой поздно и не столкнулся с ними, ведь он не одобрял влияние Валентина на Эндрю-младшего.

Пока все трое молча ужинали, Клоуэнс заметила про себя, что Том Гилдфорд едва перекинулся с ней словом.

А вот взгляда почти не отводил.

Сэр Джордж Уорлегган (который содрал бы со своего сына шкуру, едва услышав, как тот о нем отзывается) не собирался наспех устраивать такой большой и продолжительный прием. Развлечения, как и другие мероприятия, он продумывал до мелочей.

А вот леди Харриет, которая вот уже два месяца занималась одной только охотой и каждый вечер появлялась за ужином прямо в забрызганной грязью одежде, наконец выбралась из конюшен и объединилась с пасынком, прежде чем Джордж успел что-нибудь прознать. В Труро наняли музыкантов, которые иногда выступали в Зале для приемов. Конюхов вместе с подручными отправили разослать приглашения всем, кому надо и не надо (как полагал Джордж), в пределах десяти миль. В спешном порядке наготовили кучу блюд и разложили по тарелкам.

Ближе к пяти начал собираться народ, а когда стало смеркаться, собрание переместилось в залы. Из огромной гостиной слышалась музыка, некоторые танцевали. Поскольку прием был спонтанным, гости нарядились кто как — кто в парадном, кто в обычном костюме. Джордж с трудом скрывал недовольство всем этим маскарадом, дабы не огорчать Харриет. Он чувствовал, что этот вечер обойдется ему в кругленькую сумму, как самый настоящий прием для элиты графства.

А в это время ко всеобщей радости подтвердились последние слухи: из рук в руки переходили специальные выпуски газет, в которых подробно описывалось поражение Наполеона. Он потерял сорок тысяч человек между Москвой и Смоленском. После этого русские атаковали французов во время страшного бурана у села Красное, убили и захватили в плен огромное число врагов, забрали двести пушек. Остатки французской кавалерии и императорской гвардии сражались в арьергарде, чтобы не допустить полного разгрома.

Трудно поверить, но это было написано черным по белому. Официальные депеши были отправлены три-четыре недели назад, это точные сведения, а не слухи и сплетни. Наполеон проиграл. Не его генералы, а он сам: великий маршал, великий гений, колосс, сидевший два десятилетия верхом на Европе, страшилище, пугавшее детей, герой фанатичных вигов, государственный деятель, от чьего слова содрогались народы, сражался в арьергарде вместе со своим жалким и тифозным войском в заснеженной России!

Мероприятие было в самом разгаре: с самого начала обильно лилось спиртное, даже те, кто обычно умеренно выпивал, не побрезговали сегодня опрокинуть лишние пару бокалов в честь праздника; повсюду царил смех.

Большинство гостей Клоуэнс знала — кого хорошо, кого просто в лицо. Майор Тревэнион в охотничьем сюртуке (как и многие другие) вместе с Клеменс и Кьюби; престарелая леди Уитворт со своим прыщавым откормленным внуком; мистер и миссис Клемент Поупы (она — в восхитительном зеленом платье) со своими миловидными, но скучными дочерями; Пол и Дейзи Келлоу; Джон и Рут Тренеглосы с сыном Хорри и трудной дочерью Агнетой; лорд Деворан с распутной, уже чуть постаревшей дочерью Бетти. Леди Деворан много лет никто не видел: даже когда заходили к ним в дом, она всегда пряталась по углам. Присутствовал Эрик Твиди, сын состоятельного стряпчего из Фалмута. Молодой квакер Роберт Фокс. Ну и, разумеется, мистер Том Гилдфорд.

Многих она никогда не видела и предполагала, что в основном они из Фалмута и прелестных маленьких усадеб, скрытых в зеленых долинах между реками Фал и Хелфорд. Гостей было около шестидесяти; на улице низкая луна и фонари освещали большой внутренний двор, покрытый гравием, где повсюду стояли экипажи, лошади и шепчущиеся конюхи.

— Мисс Полдарк, — спросил Том Гилдфорд, — не доставите ли мне удовольствие в такой счастливый вечер?

Они стояли лицом к лицу. Его глаза выражали неподдельную серьезность.

— С радостью, мистер Гилдфорд, если это в моих силах.

— Вы не потанцуете со мной?

Она улыбнулась.

— Ну разумеется, потанцую, если вы расскажете, как это сделать! Тут не только танцоры, но и музыканты сбиваются с ритма! А Валентин, похоже, знай только успевает им подливать.

— Так и задумано. Но разве это важно? Разве нельзя импровизировать? Смотрите, шажок туда, шажок сюда, поворот, и поклон, и... и...

— А потом?

Он говорил и повторял движения. Потом вдруг остановился и засмеялся.

— Давайте попробуем.

— Хорошо, — согласилась она, — попробуем.

Они кружились в танце и хохотали. К счастью, перед отъездом из Нампары Клоуэнс успела захватить алое платье из парчи, которое надевала в Бовуде, поэтому сегодня она выглядела роскошнее остальных. Мистер Гилдфорд был в синем шелковом сюртуке, застегнутом на все пуговицы, кашемировых бриджах, белых чулках и лаковых туфлях. Сэр Джордж искал майора Тревэниона, чтобы завершить одно неоконченное дело, и вдруг остановился, завороженный зрелищем.

Он не знал, что сегодня придет Клоуэнс Полдарк; хвала Всевышнему, хоть ее несносный братец сюда не заявился. С этой женщиной, девушкой, он впервые столкнулся пару лет назад, когда та без спросу рвала наперстянку в его имении на северном побережье, и она всё так же волновала его своей яркой красотой, непосредственностью, простодушием, безупречной кожей. То обстоятельство, что она не слишком стройна, придавало ей вид спелого персика, небольшого, но всё же вполне зрелого, чтобы сорвать его с ветки. А с ней племянник Деворана. Маленькая чертовка наверняка обручена или уже замужем; а если нет, то ее надо в срочном порядке выдать замуж и убрать с глаз долой; неужели она и вправду такая невинная, какой кажется в танце?

Обеспокоенный, он двинулся было прочь. Вдруг в его руку кто-то вцепился.

— Дядюшка Джордж!

Это был Конан Уитворт, высокий, грузный юноша с поросячьими глазками и короткими мышиными волосенками.

— Да? — Джордж терпеть не мог, когда этот шестнадцатилетний юнец без всякого на то права называл его дядюшкой.

Конан был в коричневом бархатном сюртуке, сорочке с тяжеловесными желтыми кружевами и черном шейном платке. Превратится ли он во франта, каким был его отец? Пока что нынешний облик свидетельствовал об обратном.

— Бабушка говорит, раньше девяти ужин не подадут. Пришлось остаться без обеда, чтобы успеть сюда вовремя, а этими печеньками вряд ли наешься.

— Ничего, от голода не помрешь, юноша, — рявкнул Джордж, — ждать всего час. Лучше займись чем-нибудь полезным для здоровья, чтобы отвлечься.

С этими словами он двинулся прочь.

Конан долго таращился в спину Джорджа и ковырял прыщ на лице. Голос позади него насмешливо передразнил:

— От голода не помрешь, юноша.

Это оказалась маленькая Урсула Уорлегган, хотя уже не такая маленькая и тоже не худенькая, одетая в зеленое бархатное платье.

— Чего тебе надо?

— Ты слышал, что сказал папа! Займись чем-нибудь полезным для здоровья, чтобы отвлечься!

— Я бы занялся чем-нибудь полезным, например, избил тебя палкой, — сказал Конан.

— Только тронь, — ответила Урсула. — Только посмей меня хоть пальцем тронуть, и я заору громче оркестра. Давай, попробуй! Тронь только пальцем.

Конан протянул короткий указательный палец. Урсула уже приготовилась кричать.

— Я не собираюсь тебя трогать, — презрительно усмехнулся Конан, — это только воздух. Видишь, как я провожу пальцем совсем рядом с твоим носом!

Урсула хотела ударить его по пальцу, но промахнулась — Конан успел отдернуть руку.

— Большая жирная жаба! — обозвала его Урсула.

— Мелкая жирная жаба, — не остался в долгу Конан.

— Вот пойду и скажу маме, чтобы она спустила на тебя собак.

И убежала.

— Она тебе не мама, — сказал Конан, но та, похоже, не расслышала.

Пока она уходила из комнаты, он стоял в нерешительности, глядя ей вслед, и хотел было двинуться за ней, но вдруг передумал и ленивой походкой направился в сторону сэра Джорджа...

***

— Сколько времени вы пробудете у миссис Блейми? — спросил Том Гилдфорд.

— О, я могу вернуться домой в любой момент, — ответила Клоуэнс, — мы так договаривались.

— Но Валентин сказал, что вы живете недалеко от Сент-Агнесс на северном побережье.

— Это верно.

— Можно мне тогда вас навестить?

Они пытались танцевать под музыку, сбивались с ритма и смеялись.

— Так можно мне вас навестить?

— Надеюсь, Валентин придет к нам в гости.

— А можно ли мне просто навестить вас, с Валентином или без него?

— Моя мать... Ох, эта музыка! Что они будут исполнять после ужина?

— Ваша мать?

— Она вот-вот должна родить пятого ребенка. У нас в семье, скорее всего, начнется легкий беспорядок.

— Я не стану обращать внимания на беспорядок.

— Не станете, правда? Тогда милости прошу. Если конечно... с моей матушкой всё будет в порядке.

— А разве может быть иначе?

— Она болеет, и это так на нее не похоже... Вас, наверное, удивляет, что меня нет с ней рядом, но она сама так велела... ей лучше, когда мы с братом ей не мешаем.

— Тогда, возможно, вы захотите, чтобы я сообщил в письме о своем прибытии?

— Это вряд ли понадобится. Скорее всего, я уже буду обо всем знать еще до отъезда.

Ужин появился и исчез — в буквальном смысле. Харриет удвоила первоначальные распоряжения Джорджа и теперь с улыбкой смотрела на пустые тарелки и блюда, случайно оставшийся кусочек пирога и целый полк пустых бутылок, ждущий возвращения в казармы. Джордж что-то раздраженно буркнул, и она рассмеялась.

— Разбить яйцо, Джордж, — единственный способ приготовить омлет. А можно ли представить более подходящий случай для... для омлета?

Он не понял, о чем она, и сомневался, что она сама понимает. Джорджу не нравились пьяные женщины, в особенности жена. С Элизабет такого никогда не случалось. На поведении Харриет это не сильно сказалось, ее низкий протяжный голос стал чуть более резким, прекрасные глаза горели, как иногда бывало перед занятиями любовью. Но для таких удовольствий всё равно не было возможности, даже если бы ей захотелось, потому что дом кишел беснующимися людьми, и они не собирались расходиться до глубокой ночи.

Перед ужином оркестр сыграл «Боже, храни короля», и еще раз после него, и все подхватили нестройным хором, но ко всеобщему удовольствию. Некоторые дамы расплакались. Весь дом наполнился глупым, сентиментальным и чувствительным патриотизмом, как будто это британцы одержали победу, а не русские, как будто войне настал конец, в чем Джордж сильно сомневался — Бонапарт и французы обладали непомерными возможностями собраться с силами, так что была ли эта победа столь полной, какой казалась? Ни русским, ни немцам, ни полякам, ни австрийцам, ни испанцам до сих пор ничего подобного не удавалось.

С отвращением оглядывая толпу вокруг, Джордж стал размышлять о другом. Если по какой-то случайности это и впрямь означает конец войны, он ничего не приобретет. Насколько было бы лучше настоять на тех масштабных и рискованных вложениях на севере, чем полностью потерять их в прошлом году!

Но теперь он хотя бы заключил сделку с Тревэнионом. Все детали подписаны, запечатаны и скреплены. Это стоило ему, да и будет еще стоить немалых денег, но всё же это великолепное соглашение. И двум ее молодым участникам еще предстоит об этом сообщить.

За ужином Клоуэнс перемолвилась несколькими словами с Кьюби Тревэнион. Ей не нравилась эта девушка, потому что она сделала Джереми несчастным, а самое главное — она явно согласна с попытками брата выдать ее замуж за богатого. Если она не любит Джереми, а Клоуэнс трудно было представить, как такое возможно, это уже плохо ее характеризовало. Но если, по словам Джереми, Кьюби была к нему неравнодушна, по крайней мере, дала ему это понять, то хладнокровно отвергнуть его из-за того, что у Джереми нет денег, было просто непростительно и немыслимо. Хотя на скачках между ними возникло нечто вроде примирения, пусть и весьма шаткого и неопределенного, и теперь Клоуэнс хотела как-то им помочь.

С улыбкой они обсуждали теплый вечер и удивительные новости. Она прелестная, думала Клоуэнс, вовсе не дурнушка, как ей показалось тогда на Пасху; она вся сияла, пока говорила, мрачность исчезла, словно сквозь тучу пробился ослепительный свет, и разумеется, после облаков солнце казалось ярче.

Она говорила настолько непринужденно, будто ей даже и в голову не приходило, что сегодня Джереми отсутствует.

— Да, — согласилась Клоуэнс, — наверное, его не пригласили.

— Ну конечно, я пригласил, — возразил Валентин, который передавал миссис Селине Поуп мороженое, — но он уехал в Хейл или еще куда-то.

— В Хейл? — переспросила Клоуэнс.

— Конюх сказал только это, — ответил Валентин, — миссис Поуп, заявляю, вы стали даже стройнее, чем ваши дочери, позвольте положить вам еще: не упускайте такой возможности, не упускайте. Могу я взять это для мистера Поупа?

Решение мистера Поупа прийти сюда стало не только большой неожиданностью, но и огромной ошибкой. Это было его первое появление в обществе за долгие месяцы; но пока здоровье позволяло, он решил принять приглашение ради семьи, предполагая, что знает сэра Джорджа как достойного и трезвого человека, с кем можно поговорить, что изысканный вечер станет значимым и его стоит посетить. Но он забыл про новую жену Джорджа. Он сидел в прихожей, в черном сюртуке с высоким воротничком, как никогда похожий на Робеспьера, рядом с ним стоял нетронутый бокал с портвейном, нарочитая благожелательность на лице пыталась скрыть раздражение, которое он испытывал. Временами на пару минут к нему заглядывала одна из дочерей или жена, чтобы составить ему компанию.

В уголке Бетти Деворан строила глазки высокому валлийскому офицеру из ополчения Брекона, обезображенному родимым пятном на лбу и щеке. Но такая мелочь Бетти казалась сущей безделицей. Она никогда не была замужем, и, наверное, этого уже не случится, хотя достоверные источники гласили, что у нее есть трое незаконнорожденных детей, рассеянных по графству. Все знали, что перед парой брюк она не в силах устоять, но она проделывала это с таким забавным добродушием и искренним наслаждением, что общество закрывало на это глаза. Все знали Бетти.

В другом углу Хорри Тренеглос осаждал неряшливо одетую девушку по имени Анжела Нанкивелл, единственную дочь Артура Нанкивелла, который женился на девице Скобелл и разбогател. Двадцатичетырехлетний Хорри испытывал странное неравнодушие к неряхам. Многих таких он уложил в постель, и если не считать пары исков о признании отцовства, за которые он ежеквартально платил брошенным служанкам, пока выбирался из передряг целым и невредимым.

Этим вечером из другого конца комнаты Джон и Рут Тренеглосы с величайшей благосклонностью наблюдали за тем, как их сын продвигается к цели. Без женитьбы ему вряд ли удастся добиться Анжелы, но даже если у него получится, то последующий брак стал бы пределом их мечтаний. Родословная Тренеглосов уходила вглубь веков, и они владели землей, но у них никогда не было — или почти не было — той интересной вещицы под названием деньги. Жизненных благ им хватало, но не денег. А вот Артур Нанкивелл и его дочь располагали денежными средствами.

После ужина Том Гилдфорд еще несколько раз пригласил Клоуэнс на танец. Она поведала ему о себе. В ответ он рассказал ей, что кроме дядюшки его семья ничем не примечательна, несмотря на громкое имя, однако родом он из Корнуолла и принадлежит роду Киллигрю, ныне угасшему, что его полное имя Томас Гилдфорд Киллигрю; что он частенько гостит у лорда Деворана, чей особняк стоит неподалеку от деревушки Ке в окрестностях Труро. Такой простой и легкий, самый настоящий богемный повод для праздника, похоже, у них есть все права танцевать, сколько заблагорассудится, не думая об условностях. Том Гилдфорд был очень пылкий и страстный, и Клоуэнс не смогла устоять перед ним.

Когда часы пробили полночь, Бетти Деворан исполнила сольный танец, явно вдохновленный не долгими репетициями, а выпивкой. Производимый ею шум, как и грохот оркестра, и гул наблюдателей, пробудил собак, до сих пор молчавших, и их завывания и лай почти заглушили бой часов. Но после этого до часа ночи танцы стали еще более энергичными, и тогда Джордж с суровым видом подошел к поникшему оркестру и сказал, что уже хватит. В это время появился лакей и спросил мисс Клоуэнс Полдарк. Разгоряченная и растрепанная, она забрала письмо от отца, которое спешно переслала Верити.

В письме говорилось:

Дорогая Клоуэнс!

У тебя брат, еще один брат, мы пока не дали ему имени. Он появился на свет сегодня в шесть часов вечера и, хвала Господу, не причинил никаких хлопот. Он выглядит здоровым и сейчас мирно спит. Твоя матушка жива, но пока слаба. Мы не можем понять, отчего ей нездоровится, но дядя Дуайт, который так беспокоился о ней в прошедшие три месяца, теперь смотрит на положение дел с надеждой. Он в самом деле настроен оптимистично, а ты сама знаешь, для него это несвойственно.

Так что могу сказать, что я живу надеждой, не назову это оптимизмом, который тоже для меня несвойственен, но с надеждой, что нам предстоит счастливое Рождество. Поскорей приезжай домой. Не то чтобы нам нужна была твоя помощь, но нам нужна ты. Оторвись от Верити и приезжай.

Как всегда, любящий тебя отец.

— Какие-то новости? — спросил Том Гилдфорд. — Надеюсь, хорошие?

Он заглянул в ее глаза, полные слез.

— Да, Том, благодарю. Прекрасные новости!

— Тогда почему вы плачете?

Его лицо было совсем близко.

— От радости. От счастья. От облегчения! Я бы этого не вынесла!

— Чего бы вы не вынесли, мой ангел?

— Того, что могло случиться. Того, чего я боялась! — Она протянула ему письмо. — Ох, у меня были такие странные предчувствия. А теперь всё прошло! Какое чудесное завершение вечера!

Слегка прикоснувшись рукой к ее плечу, Том ее поцеловал. Ее губы напоминали полураскрытые лепестки. Вокруг них в танцевальном зале толпились люди, но никто, казалось, этого не заметил. Оркестр умолк. Клоуэнс промокнула глаза платком. Том поцеловал ее руку, а потом еще раз в губы.

Кто-то прокричал, и еще несколько человек подхватили:

— Танец мельника!

Гости стали кричать оркестру:

— Танец мельника! Танец мельника!

— Для меня — это лучшее завершение вечера, — с чувством произнес Том, но говорил он не о танце. — Но, может быть, уже достаточно? Если вы устали, давайте где-нибудь посидим. Валентин сказал, что в библиотеке есть вино и закуски.

— Танец мельника! — скандировала толпа.

— Ох, я не устала, — ответила Клоуэнс. — С чего бы мне устать? Я полна энергии!.. Что они кричат?

— Это старый сельский танец, — объяснил подошедший Пол Келлоу. — Неужели ты его не знаешь, Клоуэнс? Это просто предлог для шумной забавы. «Мельник-старик жил поживал, зерно он молол, урожай собирал». Давай, идемте в круг, парами и держась за руки. Валентин! Валентин! — крикнул он. — Вставай в центр и начинай!

Скрипач, круглый коротышка с багровым лицом и в белом парике, переговорил с двумя своими коллегами. Он пару раз взмахнул смычком и, проведя им по струнам, извлек долгую и звучную ноту, как обычно делают перед шотландским рилом. А потом полилась мелодия.

Из двадцати с лишним человек в зале меньше половины знали, что делать, но танец вдруг начал разворачиваться сам по себе, хотя, по сути, больше походил на свалку. Пары одна за одной огибали по кругу человека в центре, предположительно согнувшегося над снопом пшеницы, который изображала диванная подушка. Остальные отплясывали рядом в привычном стиле, только быстрее, и пели под музыку:

Мельник-старик жил поживал,

Зерно он молол, урожай собирал,

Деньги свои на полку он клал.

Время пришло богатство считать,

Раз, два, три... а его не видать!

На последнем слове все должны были поменяться партнерами, а мельник в центре — выбрать какую-нибудь даму, пока ее не успели перехватить. Если кто-то оставался в центре три раза подряд, в него швыряли всё, что было под рукой — пробки от бутылок, украшения тортов, бумажные шарики, а порой и чью-нибудь потерянную туфлю, которую не успел востребовать хозяин.

Как и сказал Пол, это был лишь предлог для шумной забавы, но гулкий ритм меланхоличной мелодии возымел тот же эффект, что и некоторые старые корнуольские напевы, в бесконечном повторении древних заклинаний и суеверий вызывая чувства, которые редко живут при свете дня. А вдруг когда-то в древности мельник или тот, кто занимал его жертвенное место, превращался в камень?

Но сегодня вокруг царило неуемное веселье. И стар, и млад толкались, пихались, хватали друг друга, кричали и смеялись, а потом, снова разбиваясь по парам, скакали, кружились и подпрыгивали под прилипчивую, ритмичную, протяжную и меланхоличную мелодию.

Клоуэнс хватали и отпускали, и передавали дальше, сцеплялись горячие руки. Как это отличается от Бовуда! Ее партнерами становились Валентин, Пол, Том, Хорри и старый лорд Деворан, запыхавшийся и стонущий, опять Том, офицер ополчения, два незнакомца, Том, Валентин, Том.

Когда всё почти закончилось и несколько человек уже в истощении привалились к стенам, Клоуэнс охватило странное чувство, словно музыка что-то сообщила ей, не через уши, а через саму ее сущность. Это же танец мельника. Танец мельника. А Мельник, ее мельник, тоже был среди них, как неугомонный дух. Сильный, дерзкий, завораживающий мужчина, весь состоящий из мускулов и сухожилий, умеющий драться и всегда готовый драться, схватить, потребовать, солгать, украсть, если нужно, взять то, что считает своим, обаятельный, эгоистичный, беспощадный.

Он находился где-то среди толпы, рядом с Клоуэнс. И она поняла, почти с ужасом, что так всегда и будет. Как будто она начала выздоравливать и почти забыла о болезни, но вдруг снова заметила зашевелившуюся боль, и она знала, что эта боль неизлечима, угнездилась глубоко в душе, напоминая в самый разгар веселья, что от некоторых недугов нет лекарств.

Глава четвертая

Джереми провел две ночи у Харви, а третью — у Эндрю Вивиана. В последние месяцы у литейного предприятия Харви возникли серьезные трудности, на них подали иск в Канцлерский суд [17] в Лондоне. В сентябре лорд-канцлер приказал закрыть цех до принятия решения, и это продлилось до начала декабря, когда суд наконец-то вынес решение в пользу мистера Генри Харви. Хотя тяжба возникла в результате разрыва с партнерами, мистер Харви ополчился на «Корнуолльскую медную компанию», своих ненавистных конкурентов, считая, что именно они мутили воду. Одним из акционеров компании был сэр Джордж Уорлегган.

Все три месяца угольный склад, горны и обе вспомогательные мастерские простаивали, как и два корабля, и теперь мистер Харви боролся с долгами и нехваткой оборотного капитала. И потому авансовый платеж за половину стоимости механической лебедки пришелся как нельзя кстати — именно это ему предложил Джереми. А кроме того, по мысли Джереми, так его заказ получит приоритет. Хотя мистер Харви жил с сестрой, дом был полон детей, оставшимися сиротами после смерти его сестры Анны с мужем, скончавшихся несколько лет назад, и у Джереми не было недостатка в общении. Он огорчился, что не удалось встретиться с мистером Тревитиком, и пожаловался на это у Эндрю Вивиана.

— Пусть они и тесно связаны родством по браку, но редко видятся с глазу на глаз, — сказал Вивиан. — Не то чтобы они друг друга невзлюбили, все дело в характерах. Генри очень скрупулезный и добросовестный, настоящий предприниматель, который никогда не испугается рискнуть, если это оправдано его логическими выводами. Ричард — изобретатель, гений в подлинном смысле того слова, чья мысль летает как на крыльях, и ему не очень-то нравится, когда его блестящие идеи пытаются тщательно и осторожно изучить во всех деталях. Я пришел к заключению, что Генри мог бы найти больше общего с Артуром Вулфом, который, хоть и не гений, каковым себя считает, но всё же обладает великолепным умом изобретателя.

Но тем не менее Джереми хорошо провел время и встретился также с Уильямом Симсом и Уильямом Уэстом. Потом Эндрю Вивиан устроил встречу с капитаном Джоэлом Лином, принявшим предложение нескольких шахт выпускать ежегодные сводки о мощностях и эффективности шахтных насосов Корнуолла. Это показало бы возможности этих механизмов и воодушевило бы самих инженеров на дальнейшие разработки.

Лишь полдня Джереми посвятил своему паровому экипажу — пока он не сконструирует и не создаст совершенно новый котел на основе набросков, сделанных мистером Тревитиком во время их последней встречи, не было особого смысла работать над остальными деталями.

Но всё же во время обсуждения двигателей Джереми не покидали мысли о том, что может произойти дома, скорее всего уже происходит, и когда он наконец покинул Хейл, то решил добираться домой по кратчайшему маршруту. За пару дней до отъезда из Нампары он раздобыл локон волос Клоуэнс, кудряшки Изабеллы-Роуз и, конечно же, без каких-либо трудностей — свои собственные волосы. Он отвез их к ювелиру Соломону в Труро, купил серебряный медальон за восемь фунтов и попросил старика-ювелира поместить локоны внутрь, оставив место для еще одного. Он толком не знал, что стоит подарить матери по такому случаю.

Так что по пути ему пришлось сделать крюк и заехать в Труро за медальоном, и Джереми признал, что оно того стоило. Соломон сделал всё элегантно и со вкусом, уменьшив локоны наполовину, но оставив между ними достаточно места, чтобы четко отличать один от другого: темно-медные волосы Джереми, почти как у отца, сияюще-светлые Клоуэнс и по-цыгански черный локон Беллы, значительно темнее материнских, которые часто сияли и привлекали взгляды всех присутствующих.

Лавка Соломона находилась на Сент-Остелл-стрит, а прямо напротив нее — кофейня Блайта. Понимая, что опоздает к ужину, Джереми отправился туда и заказал пирог с голубиным мясом.

Зал был разделен перегородками, и клиенты сидели в относительном уединении. Во время еды Джереми читал имеющиеся в заведении газеты. Он краем уха слышал о победах русских, но пока что не видел об этом ни строчки. Новости оказались потрясающими. Неужели это начало конца? Он также прочитал, что в Ла-Манше и Ирландском море хозяйничают американские приватиры.

— Добрый день, Джереми Полдарк, — произнес кто-то и плюхнулся напротив.

Это был Конан Уитворт.

Джереми познакомился с ним на музыкальном вечере в Каэрхейсе, а до этого и знать не знал.

— А, Конан... День добрый, — учтиво ответил Джереми.

Мальчик решительно занял стул напротив и разглядывал Джереми, а он продолжил трапезу. Подошел разносчик.

— Это вкусно? — спросил Конан, указывая на тарелку Джереми.

— Весьма.

— Тогда и мне принесите. И побыстрее. — Когда разносчик ушел, Конан сказал: — Бабушка у мисс Агар. Она меня отослала, но вовсе не поесть. А мне нужно перекусить.

Джереми промычал и перевернул страницу газеты.

— У меня прыщи, — сказал Конан.

— Что?

— У меня прыщи. Видишь? Некоторые лопаются.

Джереми уставился на прыщавое лицо мальчишки. Его бледная кожа походила на апельсиновую корку. Но и угрей на ней было порядочно.

— В Труро ходит оспа, — заявил Конан, завозившись с очками — он снял их, протер и нацепил обратно. — Особенно на том берегу реки.

— Сейчас самый сезон.

— Бабушка говорит, это потому что черни невозможно сделать прививку, от этого она только заболевает и разносит заразу.

— Вполне возможно.

Джереми запихнул в рот последний кусок пирога.

— Что-то разносчик не торопится, — сказал Конан. Он открыл рот, как будто хотел засмеяться, но не произнес ни звука. — Я ошибся.

— Что? — раздраженно буркнул Джереми, когда его снова отвлекли от чтения.

— Ошибся. Бабушка послала меня за примочкой. «Очищающее средство Соломона от кожной сыпи». Четыре шиллинга и шесть пенсов за пузырек. Она дала мне полсоверена. Я решил, что перекушу и скажу ей, что цена поднялась до пяти с половиной. Понимаешь?

— И что с того?

— Ну так вот, я зашел к Соломону напротив. Средство Соломона в лавке Соломона. Логично же, да? Средство Соломона — лавка Соломона. Но он ювелир. А средство Соломона продают за углом, на Сент-Клемент-стрит, у Харри! Аптекаря!

Конан снова беззвучно засмеялся.

— Пшеница высшего сорта продается на рынке в Труро от тридцать восьми до сорока шиллингов за бушель, — прочитал Джереми. — Но мельники просят от пятидесяти до пятидесяти двух шиллингов и семи пенсов. Правительству следует вмешаться, чтобы мельники не набивали себе карманы.

— Как думаешь, это правда? — спросил Конан.

— Что?

— Поражение французов. Все этому верят, а я — нет.

— Да, думаю, что правда.

Мать мальчика была гувернанткой Джеффри Чарльза, и Джереми помнил ее как застенчивую, тихую и замкнутую девушку, к которой кузен был сильно привязан, а дядя Дрейк — безнадежно влюблен. Как она могла породить подобное создание?

Разносчик поставил на стол еще одну порцию пирога с голубями. Конан снял очки, чтобы лучше видеть, и набросился на еду с жадностью умирающего от голода. Джереми расплатился и начал сворачивать газету.

Конан сказал что-то с набитым ртом, и Джереми не разобрал.

— Что?

— Большой прием в Кардью. Во вторник вечером. Продлился почти до утра. Все были на бровях. Дядюшка Джордж просто взбеленился. Еще бы!

— О чем ты говоришь? В чем дело?

Конан, не переставая жевать, посмотрел через стол на Джереми. Теперь до него наконец-то дошло, что его общество не доставляет удовольствия. Для Конана это было не впервой, но всё равно его это выводило из себя.

— В воскресенье Валентин приехал домой из Кэмбриджа. Ему нужен был предлог, чтобы устроить прием. Поражение французов. Леди Харриет уговорила дядюшку Джорджа. Валентин разослал всем приглашения. Целой толпе народу. Человек семьдесят или больше. Странно, что тебя там не было.

— Я уезжал.

— А твоя сестра там была.

— Клоуэнс? А, она же остановилась во Флашинге.

— И мистер Джон Тревэнион там был. И мисс Тревэнион. И ее сестра мисс Кьюби.

Джереми положил газету обратно на полку. С другой стороны прохода сидели напротив друг друга два фермера и жевали пироги, запивая их элем. Оба не сняли шляп — возможно, чтобы волосы не попали в пищу, потому что ели они руками, отказавшись от предложенных ножей, уткнувшись носами в тарелки, как свиньи в хлеву. Конан оказался в хорошей компании.

— Мистер Джон Тревэнион, — язвительно произнес мальчик. — У него же нет ни гроша, верно?

— Понятия не имею.

— Говорят, проиграл все деньги. Проиграл на скачках.

— Что ж, это его дело, не так ли?

Конан снова промычал что-то с набитым ртом.

— Что?

— Говорят, ему не стоило менять фамилию. Не стоило менять фамилию с Беттсворта на Тревэнион.

— Не имею представления, о чем это ты.

— Ну... Беттсворты всегда были игроками. Так говорят.

Конан открыл набитый полупережеванным пирогом рот и беззвучно засмеялся.

Джереми встал.

— Что ж, я рад, что ты хорошо провел время на этом приеме.

— О да, это уж точно. В два часа ночи Валентин танцевал на столе и свалился оттуда. Мы уж решили, что он сломал шею, но ничего подобного. Он как ни в чем не бывало сел и велел налить себе еще вина.

— Удивительно, что тебя пригласили, ты же еще так молод.

— Не так уж и молод, Джереми Полдарк. Мне скоро семнадцать. В любом случае, я хожу всюду, куда приглашают бабушку.

— Так ее пригласили? — учтиво спросил Джереми.

Конан запихнул в рот еще кусок пирога.

— Я кое-что узнал, это тебя заинтересует.

— Расскажешь в следующий раз.

— Дядюшка Джордж никогда не упускает случая устроить свои дела, правда ведь? Даже на приеме, когда все уже на бровях.

— Понятия не имею.

— Это может тебя заинтересовать, — пробормотал Конан, не переставая жевать. — Это может тебя заинтересовать, если ты влюблен в мисс Кьюби.

Джереми охватило желание схватить мальчишку за шейный платок и придушить.

— С чего ты это взял?

— Ну... — Конан покрутил очки на столе. — Мне просто так показалось. Я видел вас на том музыкальном вечере. И мне так показалось. А потом на скачках. И ходят разговоры то тут, то там.

— Люди вечно болтают. Всего хорошего, Конан. Передай мое почтение своей бабушке.

— Так для тебя это не имеет значения?

— Что не имеет значения?

— В смысле, для тебя не имеет значение, что мисс Кьюби выходит замуж за Валентина Уорлеггана?

Джереми добрался до Нампары вскоре после четырех. Несмотря на середину декабря, еще не стемнело. Садящееся солнце тонуло за валами облаков, но над ними небо оставалось божественно прозрачным и тянулось на тысячи миль в высоту, как будто до самого рая. Вдалеке кричали чайки, сверкали крылья, пока птицы исполняли свои одинокие ритуалы. Дым поднимался столбом, в сухом воздухе чувствовался легкий морозец.

Джереми не поехал к конюшне, а просто набросил уздечку Колли на старую сирень и на цыпочках вошел в дом. Джейн Гимлетт как раз собиралась нести канделябр с горящими свечами наверх.

— А, мистер Джереми! Вы меня напугали!

— А где... как там?..

— Хозяин и мисс Клоуэнс в библиотеке. Госпоже сегодня получше, а...

— Что случилось?

— Ох, так вы не слышали! У нас мальчик!

— Боже правый!.. И они здоровы?

— Да, вполне. Госпожа чувствовала слабость, но сегодня ей получше.

— Слава небесам! Отличные новости! Она не спит?

— Госпожа? Нет, она только что попросила свечи.

— А ребенок?

— Спит, я думаю.

— Ступай наверх и скажи ей, что я сейчас поднимусь.

Когда он вошел, Демельза сидела в постели и поспешно причесывалась.

Она была бледной, но ее глаза сияли.

— Что ж, сынок.

Джереми наклонился и поцеловал ее.

— Теперь я не единственный.

— Твой соперник — вон там.

— Ну и ладно. А ты как?

— Молодцом.

— Жара нет?

— Нет.

— Дай-ка, я пощупаю твой пульс.

Демельза спрятала ладони. Джереми подобрал щетку, которую она выронила.

— Ты что, ожидала посетителей?

— Только тебя. Когда Джейн сказала...

— Ты решила приодеться в самое нарядное, да? Для такого важного гостя. Вот ты чудачка!

— Ох, я знаю, — согласилась Демельза. — И становлюсь всё чуднее с каждым днем.

Джереми перевел взгляд на колыбель и обратно.

— Ты не выглядишь почтенной матроной.

— Почему это?

— Недостаточно свирепа. Недостаточно стара.

— В эту минуту, — сказала Демельза, — я чувствую себя очень юной.

— И выглядишь так же.

Она и впрямь выглядела удивительно юной, но хрупкой, как будто поправлялась после серьезной болезни.

— А где папа и Клоуэнс?

— В библиотеке, как мне сказали. Как я понимаю, двигают мебель. Хотя понятия не имею, с какой целью.

— Может, хотят сделать там игровую комнату. Белле это понравится.

— Мне не кажется, что Белла оценила своего нового брата. При виде его она поморщила носик.

— Еще бы, ведь она такая избалованная!

— Избалованная?

— А разве мы все не такие? Кстати, как вы его назовете?

— Мы... Знаешь, Джереми, мы еще не решили.

— А когда крестины?

— Наверное, в Сочельник.

— Что ж, тогда можем несколько дней поразмыслить все вместе. Предложения приветствуются?

— Разумеется! Дуайт сказал, что я должна провести в постели еще три-четыре дня, но я совсем не уверена, что его послушаюсь, и я когда я спущусь...

— Он доволен твоим состоянием?

— А когда Дуайт был доволен? Но думаю, вполне удовлетворен. Утром приходила Кэролайн и сказала, что он вполне удовлетворен, так что я приняла это на веру.

Джереми подошел к колыбели. Он увидел круглую головку, локон черных волос и кулачок, похожий на розовый грецкий орех.

— Ну надо же, — сказал он, — я уже в том возрасте, что сам бы мог стать его отцом!

— Ну надо же, так и есть! А теперь расскажи о своей поездке в Хейл. Она была успешной?

— Ох, это не важно.

— Но я всё равно хочу знать.

Джереми рассказал. Впервые с тех пор как он вошел, он наконец-то расслабился.

— Разве ты не этого хотел?

— Разумеется. Всё идет чудесно.

— Но что-то ты не переполнен энтузиазмом.

— Ох.. наверное, я просто задумался о чем-то другом... К примеру, проект парового экипажа больше не двигается.

— Может, скоро начнет. К тому же война...

— Прекрасные новости. Папа рад?

— Мы все рады! И вздохнули с облегчением.

— Мама, — сказал Джереми, — я купил тебе небольшой подарок.

Она прищурилась.

— Боже ты мой! Но зачем?

— А разве не следовало? Ты только что чудесным образом произвела на свет нового Полдарка. Разве не стоит это отметить?

— Я вовсе не так уверена. Но...

Джереми покопался в кармане и выудил серебряный медальон. Демельза взяла его и развернула оберточную бумагу. Потом перевернула медальон и нажала на замочек.

— Боже ты мой! — повторила она. — Джереми, дорогой, это так мило... Прямо не знаю, что сказать...

— Скажи «спасибо».

— И я это сделаю многократно. Джереми, просто сейчас... я не могу придумать ничего другого...

Демельза потянулась к Джереми, и он ее поцеловал.

— Я надеялся, что мальчик будет рыжим, — сказал он. — Чтобы добавить в медальон новый цвет. Для разнообразия. Как думаешь?

У Демельзы всё поплыло перед глазами.

— Мне не нужно разнообразие, Джереми, но спасибо. Это так заботливо. И девочки согласились дать тебе локоны?

— Только Клоуэнс. Беллу я ограбил во сне.

Демельза хрипло засмеялась.

— Кажется, у меня есть волосы всех вас в детстве, но мне больше нравятся те, что ты положил в медальон. Буду хранить их у сердца.

— Вот-вот, так-то, — сказал Джереми с корнуольским акцентом.

— Они поговорили еще несколько минут, а потом он задул свечи, подбросил угля в камин, бросил еще один взгляд на своего братика, бодро улыбнулся матери и вышел.

Он отправился прямо в свою комнату, но даже не взял свечу. Он наткнулся на стул, но потом подошел к окну, отдернул шторы и выглянул наружу. Лишь отблески света на небе бросали вызов наступлению декабрьского вечера. После теплой спальни Демельзы здесь было холодно.

Рассказ Конана Уитворта был мерзким, но убедительным. Он вряд ли это выдумал. Да и рассказ был слишком подробным для выдумки.

Похоже, Конан подошел к сэру Джорджу Уорлеггану до перерыва на ужин, и сэр Джордж грубо его отчитал, а сразу после этого поднялся в свой кабинет на втором этаже в обществе майора Тревэниона. Конан решил за ними подсмотреть. Они закрыли дверь кабинета, и Конан решил послушать через замочную скважину.

— Так забавно, — объяснил он Джереми, — услышать то, что не предназначено для твоих ушей.

К разочарованию Конана, сэр Джордж говорил слишком тихо, но майор Тревэнион всегда говорил громко и очень четко. И, похоже, они обсуждали документ, относящийся к Валентину Уорлеггану и Кьюби Тревэнион.

Речь шла о некоторой сумме, выплачиваемой при определенных условиях, но спор шел об этих условиях и дате платежа. Потом майор Тревэнион сделал замечание относительно «чертова тупого пера». И тут Конан приложил глаз к замочной скважине и увидел, как майор Тревэнион затачивает перо. Потом до него донеслись еще какие-то приглушенные слова и звон бокалов. Конан успел вовремя отскочить от двери, когда они вышли и спустились в зал. Майор Тревэнион засовывал во внутренний карман бумаги.

Джереми хотелось выбросить рассказ мальчишки из головы и уйти, но он понял, что Конану есть и еще что рассказать, и Джереми не сумел решительно встать и уйти.

Конан вошел в кабинет. При свете единственной оставленной ими свечи он поднял крышку бюро сэра Джорджа и обнаружил лежащий внутри документ.

— Это меня заинтриговало еще больше, — признался он Джереми, — я частенько читаю чужие письма.

Документ оказался чем-то вроде брачного обязательства.

— Брачный контракт? — спросил Джереми.

— Да, — ответил Конан, — именно контракт, соглашение, всё официально и как положено, и сэр Джордж обязался выплатить майору Тревэниону двадцать тысяч фунтов. Если Конан правильно запомнил, две тысячи — через полгода после подписания документа, а остальные восемнадцать — в день свадьбы Валентина Уорлеггана и Кьюби Тревэнион.

Дата свадьбы упомянута не была, сказал Конан, искоса поглядывая на Джереми в поисках признаков оторопи, возможно, ее еще не назначили.

— И подписали в разгар приема? — спросил Джереми.

Нет-нет, ответил Конан, всё было подготовлено на неделю или две раньше, где-то в начале декабря, точную дату он вспомнить не мог. И подписано свидетелями: фамилия одного вроде Трембат, а другого — Бленкоу. Артур как-то-там Бленкоу, клерк, живет на Ривер-стрит, 21. Неплохая память, да? В школе он всегда был хорош в играх на запоминание. Запомнить все предметы на подносе — когда дается двадцать секунд, чтобы посмотреть, и две минуты, чтобы записать. И Конан всегда выигрывал, в особенности если там лежало что-то съедобное.

— Но ты же сказал, будто решил, что они что-то подписывали.

Ах да, ответил Конан, запихивая в рот последний кусок, но кое-что другое, тем вечером они подписали другое соглашение, оно-то и лежало там, свеженькое, только что посыпанное песком. По крайней мере, так ему показалось. И как он припомнил, там стояла пометка «копия». Несомненно, оригинал унес майор Тревэнион.

Еще одно соглашение. И в нем говорилось, что майор Тревэнион немедленно получит еще тысячу фунтов в обмен на обязательство, что он съедет из замка Каэрхейс в течение года после свадьбы. Вполне естественно, по мнению Конана, что замок обещан мастеру Валентину и мисс Кьюби после бракосочетания.

Конан рассказывал со смаком. Наверняка отрепетировал, мысленно повторял все подробности раз за разом в своем извращенном умишке, прежде чем выплеснуть их со своего рода злорадством в темной кабинке кофейни Блайта, за грязным столом с крошками пирога с голубями.

Но злорадство по отношению к кому? К сэру Джорджу, который, несомненно, частенько его отталкивал? К Джереми, который, вероятно, не скрывал своей неприязни? Или это презрение предназначалось всему человечеству?

По пути домой и теперь, в уединении спальни, Джереми снова и снова перебирал все детали. Всё сходилось. Конан Уитворт, может, и омерзительный юнец, но память его не подвела. И всё внезапно сошлось. Честолюбивые планы Джорджа Уорлеггана в отношении сына, подпитывающие его собственные амбиции. За двадцать тысяч фунтов он сделает сына мужем девушки из древнего рода и обладателем одного из самых элегантных особняков Корнуолла. За последнюю дополнительную тысячу фунтов (Тревэнион явно находился на грани банкротства) он позаботился о том, чтобы Валентин стал единственным хозяином дома.

Похоже, свадьба состоится не в ближайшее время. Валентин, скорее всего, закончит обучение в Кембридже. Они могут пожениться ближе к концу следующего года или в начале 1814-го. А пока что Джон Тревэнион получил достаточную сумму, чтобы держаться на плаву, а к следующему маю или июню получит сумму побольше, чтобы благополучно сойти на землю.

Знают ли главные участники сделки? Были ли они ее участниками? Это казалось маловероятным, в особенности до сентября. Джереми не мог поверить, что Кьюби приняла его легкомысленные объятья так легкомысленно, если уже знала. Каковы бы ни были ее недостатки, но в их число не входила подобная двуличность. А разве это важно? Важно ли, знает кто-либо из этих двоих? Каждый будет танцевать, когда его дергают за ниточки. На Пасху Кьюби уже сказала это Джереми прямо в лицо, а Валентин всегда уступает отцу, когда речь идет о настолько важных соглашениях.

В любом случае, с какой стати Валентину отказываться? У Джереми засосало под ложечкой. Разве на том музыкальном вечере в прошлом году Валентин не произносил сальные замечания в адрес Кьюби? Насчет того, что ему хотелось бы развязать завязки на ее корсете. «Только глянь, как она дышит, разве это не будит чудесные фантазии?»

Да гори он в аду! Теперь он сможет осуществить свои фантазии, да еще и замок получит в придачу! Я против! Против, во имя Господа! Но могу ли я возражать?

Да пусть все Уорлегганы горят в аду! Разве в прошлом году не ходили слухи, что банк Уорлеггана находится в тяжелом положении? Джереми слышал мимоходом разговор родителей, но был слишком озабочен собственными проблемами, чтобы придавать им значение. И разве не звучало предложение, что Банк Корнуолла, чьем совладельцем является его отец, раздумывает, не усилить ли давление, чтобы свалить Уорлеггана? Боже всемогущий! Если бы это случилось, у сэра Джорджа вряд ли были бы деньги, чтобы осуществить этот мерзкий, гнусный замысел.

Его собственный отец, Росс Полдарк, в прошлом году пытался его утешить, сказав, что майор Тревэнион может надеяться найти для Кьюби богатого мужа и желать пожертвовать ею ради своих амбиций, но богатые женихи в окрестностях наперечет, напротив — многие ищут богатых невест. Да и любой богач вряд ли отдаст серьезную сумму, чтобы спасти шурина от банкротства.

Что ж, это всё так. В общих чертах. Но они оба забыли об Уорлегганах. Эта мерзкая семейка вторглась в жизнь родителей, как какая-то зараза, а теперь отравляет и его жизнь. И ничего не поделаешь. Ничего. Ничего. Ничего. Устроить стычку с Кьюби. Устроить стычку с Валентином. Устроить стычку с отцом Валентина. Кьюби, возможно, расстроится, но выполнит свое обещание. Валентин над этим посмеется и скажет: «Дорогой мой, а я-то что могу сделать?». Сэр Джордж будет мрачен и ответит с ледяной учтивостью, но тем временем будет тихо радоваться, что, достигнув для своего сына поставленных целей, тем самым еще и нанесет смертельную рану сыну старого соперника.

Джереми просидел в темноте больше часа. Порой его охватывала своего рода клаустрофобия, и он порывался распахнуть окно, так чтобы стекло посыпалось во двор. Ему хотелось заорать и убежать. Но убежать не из дома, убежать от себя. Как бы далеко он ни забрался на утесах или на пляже, его разум, знания о том, что случилось, собственные чувства будут преследовать его по пятам, как лунная тень. Этого не отменишь, не отбросишь, и нет никакой надежды.

Раздались шаги по коридору, и дверь приоткрылась. Изабелла-Роуз.

— Джереми! А я-то гадала, куда ты подевался. Почему ты сидишь в темноте?

— Считаю мотыльков, — ответил Джереми.

— Ох, глупый! И ты украл мои волосы! Мне мама только что показала. Ах ты, длинноногая зверюшка! Украл мои волосы!

— У тебя их еще много. Смотри, что это? А это? Хватит и на бороду попрошайке!

Она взвизгнула и отскочила.

— Ужин почти готов! Что ты думаешь о малыше? Он такой страшный, правда? Даже страшнее тебя. Как мы его назовем?

— Я бы назвал его Беллами, — сказал Джереми. — Белла и Беллами — два сапога пара.

— Тогда я бы назвала его Джералд. Джералд и Джереми.

— Или Кларенс, в пару к Клоуэнс. А мама точно еще не определилась?

— Если и определилась, то не говорит. Идем, меня послали за тобой.

Джереми позволил вытолкать себя на свет и к веселью нижнего этажа.

Глава пятая

Сына назвали Генри, как дядю Демельзы. И Веннором, в честь матери Росса. Малыш был крошечным, пять фунтов при рождении, а при крещении — меньше шести. Но если Генри был крошкой, то Демельза — худышкой, и как сказал Росс, напоминала ему о том дне, когда он подобрал её на ярмарке в Редрате.

— Теперь я уже не так тебя боюсь, — улыбнулась Демельза.

— И очень жаль. Если бы ты меня слушалась — поправила бы здоровье гораздо быстрее.

— Больше есть? Росс, да я ем как лошадь!

— Больше похожа на костлявую кобылу.

— На костлявого пони, — Демельза рассмеялась от собственной шутки.

— Нет, правда, — сказал он. — Ты заставляешь меня вспоминать.

— Я хотела бы всё повторить. Всю мою жизнь с того момента, когда ты привёл меня сюда, домой — грязного маленького беспризорника!

— Хочешь, чтобы я опять облил тебя водой?

— Я помню, вода была такая холодная.

— Но ты стойко это перенесла.

— Да, да. И Джуда, предрекающего роковой конец. И Пруди с её ногами. И отца, который явился забрать меня домой... Но ведь и хорошего было много. Согласись, очень много, Росс, — она нараспев произнесла его имя.

Этим вечером Демельза пребывала в игривом настроении. Она выглядела на двадцать пять, и ей хотелось флирта. Правда, это не предвещало ничего хорошего для их с Россом желания хранить целомудрие.

— Мне пора уезжать, — резко сказал Росс.

— Ты устал от меня?

— Конечно. Не могу больше тебя выносить.

— В самом деле?

— На самом деле, причина скорее в моей самоотверженности.

— Теперь, когда я вернула форму, это может оказаться досадной ошибкой.

— Ты и должна остаться одна, чтобы набраться сил.

— Кто сказал?

— Я так считаю. Взгляни на себя — ты как игривый жеребёнок! А могла растолстеть, сидеть перед очагом в глубоком кресле с шалью на плечах, и от тебя пахло бы молоком и пелёнками.

— Такой я бы тебе больше нравилась?

— Неважно, что понравилось бы мне. Это было бы более безопасно для тебя.

Демельза смотрела на косые солнечные лучи, освещающие сад. Он неплохо ухожен, но за последние пару месяцев, когда она чувствовала себя слишком слабой для работы в саду, появились небольшие признаки запустения. Не обрезаны даже увядшие и побуревшие остатки цветов сирени на старых кустах под окнами гостиной.

— Жизнь — это не покой, Росс, — сказала она. — Ты живёшь, чтобы чувствовать жизнь, чтобы дышать глубоко и слышать, как бьётся сердце! После рождения Изабеллы-Роуз я не беременела почти десять лет. Так что нет оснований мне снова забеременеть и в последующие десять лет, а потом будет уже слишком поздно.

— Идём, — перебил он, — Нас уже ждут.

— Если ты теперь оставишь меня ради какой-нибудь лондонской модной курочки, — сказала она, — я на тебя страшно рассержусь.

— Чёрт возьми, — сказал он. — Через пару недель я спрошу Дуайта...

— Да ну его, твоего Дуайта. Это его совершенно не касается.

Росс положил руку ей на плечо.

— Что ж, когда я не буду так явно ощущать под рукой эти косточки, может, и сочту тебя подходящей.

— Я что тебе, гусь в лавке торговца? Ну, а если я когда-нибудь соберусь купить гуся — щупать буду другое место.

На его внезапный взрыв смеха к ним сбежались дети, но никто из родителей не стал объяснять, что их так развеселило. Спустя несколько минут, все чинно направились к церкви.

Церковь и церковный двор наполнились народом. Казалось, все из округи Сола и Грамблера, Меллина и Марасанвоса прослышали о рождении второго сына Полдарков, и все пожелали явиться на крещение. В церкви просто не хватило места всем желающим, да ещё в последнюю минуту прибыл Джуд Пэйнтер на чём-то вроде трона — носилках, которые тащили его четыре юных соседа, двое из них — Мастак и Певун Томасы. Это вышло, конечно, забавно, но они обещали не валять дурака. За ними следовала Пруди с палкой — чтобы стукнуть по голове, если они не будут вести себя прилично. Джуд восседал наверху как потрёпанный и не особенно одухотворённый Будда, мрачно глядя на далёкую землю и пытаясь удержать на месте поношенную фетровую шляпу. Всё в нём выглядело дряхлым, от глаз и носа до заляпанного рыжими разводами одеяла, которое кто-то в последнюю минуту накинул ему на плечи.

— Меня как будто на собственные похороны несут, — сказал он. — Уж точно, в следующий раз так оно и будет, ну и пошло оно всё, вот что я скажу. Что енто там за мышонок? — добавил он громко, оказавшись в церкви и тыча пальцем в сторону младенца. — Вы не знали, что он покрыт шерстью, да? А не то б тащили из утробы прям за хвостик. Чтобы спасти его от ада и вечных мук. А вы ведь все на это обречены, ежели не покаетесь!

— А ну умолкни, — зашипела на него Пруди, — ты ж обещал вести себя тихо, старое трепло.

— Сама трепло, — ответил Джуд. — Эй, ребята! Спускайте меня вниз, и чтоб я не думал, будто вы собрались уронить меня как корзину с яйцами! Полегче!

Носильщики медленно опустили его на пол, потея и извиняясь за то, что наступали на ноги и расталкивали людей вокруг. К пущему гневу Джуда, Пруди сдёрнула с него шляпу.

С появлением преподобного Кларенса Оджерса, которого сопровождала жена, в церкви стало потише. Выглядел мистер Оджерс неплохо и шёл довольно твёрдо, вот только память играла с ним странные шутки. После открытия шахты она становилась всё хуже — теперь, если не проследить, он вполне мог женить Генри Полдарка на его крёстной матери Кэролайн Энис. А то и в самом деле прочесть над Джудом погребальную речь — земля к земле, прах к праху — викарий легко мог принять желаемое за действительное. Слишком уж давно этот Джуд был для него занозой в боку.

— Не нарушай межи ближнего твоего! — вдруг брякнул Джуд. — Так говорится в Божьей книге, и помяните мои слова, ежели вы не следуете воле Господа, то гореть вам в печке, как Сидраку, Мехаку и Авенагу. Только вы оттудова не воротитесь, как они... Ой!

Пруди, которой палка не пригодилась для носильщиков, стукнула Джуда по лысине, чтобы умолк. Он обернулся, как побагровевшая лягушка, но увидев, что палка поднята для нового удара, вынужден был проглотить ярость, бурлившую в его горле, как в насосе, втягивающем грязь вместо воды.

После этого крещение больше не прерывалось и прошло бы благополучно, если бы мистеру Оджерсу не взбрело в голову, что Генри следует окрестить Чарльзом. Он трижды окунал пальцы в воду и начинал: «Чарльз Веннор, я крещу тебя...», и сделал всё правильно только с четвёртой попытки, но к тому времени Генри Веннор раскричался на всю церковь, а с Беллой случился приступ смеха.

На этом краткая церемония окончилась, четыре носильщика Джуда поспешили вынести его из церкви и оказались у церковной двери как раз вовремя, чтобы получить кусок крестильного пирога, который по традиции родители дарят первому, кого встречают на выходе из церкви.

— Благословен муж, который не ходит на совет нечестивых, — провозгласил Джуд, когда его вынесли наружу, как тонущую в бурных волнах лодку, — и не стоит на пути грешных... Да будь вы прокляты, чем вы там заняты? Кидаете меня туды-сюды! Не мешок картошки несете!

Но он сидел тихо, с ухмылкой на лице, приготовившись схватить пирог. А когда Демельза его вручила, Джуд крепко ухватил пирог огромной грязной лапой и не позволил Пруди даже взглянуть на него.

И только Стивен Каррингтон в церковь не явился.

В общем, Рождество для Полдарков выдалось беспокойное. В самое неподходящее время, когда все были в церкви, на крещении, к ручью подкатила огромная запряжённая быками повозка, с трудом пересекла его и прибыла к парадному въезду в Нампару. Двое возниц спешились, позвонили в колокольчик и, не дождавшись ответа, шаркали ногами и дули на замёрзшие руки до тех пор, пока не подтянулась длинная вереница гостей — на лошадях или пешком по долине. В повозке лежал огромный рояль, купленный Россом месяц назад.

Для него приготовили место в библиотеке, но внести рояль, даже без ножек, через узкий дверной проём, оказалось делом нелёгким. Мужчины старались изо всех сил — плевали на руки, сопели, давали советы и шумно обсуждали событие во время крещенского чаепития. И лишь поздно вечером, когда все наконец разошлись по домам, Демельзе удалось испробовать рояль. Изабеллу-Роуз с большим трудом убедили, что пока она не подрастёт, для неё достаточно хорош и спинет в гостиной — кроме особых случаев. И Демельза сыграла в тот вечер с десяток пьес, а большая часть семьи пыталась ей мешать, подпевая не в лад.

В первый день Рождества к ним на ужин пришли Энисы с двумя маленькими дочками, а также Сэм и Розина Карн, а в день святого Стефана — Пол и Дейзи Келлоу и Тренеглосы.

Келлоу принесли воскресную газету с заголовком на первой полосе «Полное поражение французской армии!» Сообщения от семнадцатого числа подтверждались, и даже более того. Корпус Даву полностью разбит. Остатки французской армии столкнулись с двумя армиями русских, преградившими им путь на реке Березина. Возглавляемые самим императором французы прорвались, но двенадцать тысяч утонули в реке, а более двадцати тысяч попали в плен. От всей огромной армии в полмиллиона человек теперь у Наполеона оставалось только десять тысяч. Из Варшавы он отправился в Париж, бросив остатки войска на произвол судьбы.

Настало время снова танцевать на столе, и если Полдарки не вполне могли это выполнить, то хотя бы изо всех сил старались. Они часто пели, и рояль — новая прекрасная игрушка — оказался очень кстати. Демельза вволю играла старые корнуольские песни и любимые всеми рождественские гимны.

После возвращение из Флашинга Клоуэнс дважды замечала Стивена, но не попадалась в ловушку, как в мастерской Пэлли. Ее ушей иногда достигали ужасные слухи о его поступках. Но двадцать седьмого числа, когда они как раз обедали, приехал молодой человек по имени Том Гилдфорд и с благодарностью принял приглашение присоединиться. Похоже, Клоуэнс его очаровала, и он этого не скрывал.

— Этот получше, — сказал потом Росс Демельзе наедине.

— Значит, он тебе нравится?

— Насколько я могу судить. Но он не столько кажется мне лучше Стивена, сколько радует, как новый молодой человек, просто для сравнения. Она слишком уж быстро привязывается.

Демельза вспомнила разговор на эту же тему с Кэролайн Энис пару лет назад. В самом деле, хорошо быть знакомой со многими, но в конце концов, разве важно, сколько было этих знакомств?

Джереми всё Рождество пребывал в приподнятом настроении. Он отчаянно флиртовал с Дейзи, каламбурил, отпускал нелепые шутки за столом во время ужина, и напился так, что пришлось отвести его в постель. Вечером двадцать восьмого он отсутствовал, и Клоуэнс ненароком встретила брата, потихоньку вернувшегося очень поздно и точно от женщины. Её чуткий носик ощутил аромат дешёвых духов. В окрестностях ближе Труро почти не было открытой проституции, но без сомнения, в деревне нашлось бы немало желающих сделать одолжение будущему хозяину Нампары. Клоуэнс надеялась, что Джереми хотя бы не получит иска об установлении отцовства. На минуту она подумала о Дейзи, но встретившись с ней в следующий раз, поняла, что это не так.

Но это, похоже, не вернуло Джереми хорошего настроения. Всё это больше напоминало ярость, чем веселье.

Во время второго визита Том Гилдфорд передал, что большую часть пути проехал с Валентином, который сделал крюк, чтобы засвидетельствовать своё почтение семьям Поупов и Тревонансов, и явится в Нампару через час. После короткого оживлённого общения Джереми уехал на шахту, сказав, что ситуация там критическая, и опять явился ночью, когда оба молодых человека уже уехали. В ответ на возмущённые жалобы Демельзы, что он пропустил и обед, и ужин, Джереми сказал, что сейчас же отправится в кладовую и наверстает упущенное. Помня о случившемся с Фрэнсисом, Демельза всегда беспокоилась, если кто-то из членов семьи уезжал на шахту и не возвращался вовремя. Поэтому около семи она послала на Уил-Лежер Мэтью-Марка Мартина — узнать, как дела. Тот сообщил, что Джереми уехал из шахты в шесть, вместе с Полом Келлоу. Вернувшись наконец-то домой, он никак не объяснил своё отсутствие, и никто не стал его спрашивать.

Своё мнение высказал лишь Том Гилдфорд, приглашая Клоуэнс на совместную прогулку по берегу:

— Надеюсь, что я не прав, мисс Клоуэнс, но кажется, я не особенно нравлюсь вашему брату.

— О, я совсем так не думаю!

— Видите ли, я совсем недолго рядом с вами — а он, как мне кажется, изменился в лице и почти сразу ушёл. Даже не знаю, может, я сказал что-то, оскорбившее его.

Клоуэнс решила говорить начистоту.

— Думаю, ему не понравилось, когда вы сказали, что Валентин Уорлегган едет с нами повидаться. Я понятия не имею, почему он не желает встречаться с Валентином — весь год они неплохо друг к другу относились. Но после Рождества, когда я дважды предлагала пригласить его, Джереми отказывался, и довольно резко, как от чего-то невозможного. Мне очень жаль, что дело обстоит так, ведь Валентин очень милый. Но Джереми всегда нелегко понять.

Вдалеке от них слышался шум прибоя, такой гулкий, как будто пустынный берег туго натянут, словно пергамент на большом барабане.

— Что ж, — сказал Том, — если дело лишь в этом, то я очень рад, что причина его раздражения не во мне. Мне так хочется оставаться в добрых отношениях с одним из Полдарков, что я был бы очень несчастен, поссорившись хоть с кем-то из них.

— Конечно, вашим вниманием завладела Изабелла-Роуз?

— Не слишком любезно.

— Правда? Я не хотела.

— В некоторых обстоятельствах глубоко ранить может даже булавочный укол.

— Ох, Том, — улыбнулась Клоуэнс, — не стоит спешить и изображать пылкого поклонника. Да, мы встречались трижды, и нам неплохо в обществе друг друга, но и только.

— Для меня — нет, уверяю вас. Клянусь вам, в это Рождество я приехал в дом дядюшки свободным и не искал ничего, кроме приятного времяпровождения — игра, охота, может, немного выпивки — только не того, что случилось. Моё сердце пронзила стрела. И если вы не в состоянии меня понять — можно хотя бы посочувствовать.

Уил-Лежер только что загрузили углем, из её труб валил дым, похожий на кудряшки завитого парика.

— Возможно, вам известно, — сказала Клоуэнс, — но до недавнего времени я была помолвлена.

— Да, Валентин что-то говорил. Надеюсь, я не... — он запнулся.

— Нет, не вы. По крайней мере...

— Кто тот несчастный, что был так беспечен и позволил вам ускользнуть? Мне его жаль.

— Но не меня?

— Не думаю, что вы в самом деле его любили, не верю, что хотели быть с ним в горе и в радости.

— Ох, Том, мне так неловко!

— Я этого не хотел. Помоги мне, Боже, кажется, я забрёл на минное поле?

Она рассмеялась.

— Возможно, нам следует сменить тему. Об этом даже мне сложно спокойно рассуждать — по крайней мере, пока. Я лишь хотела, чтобы вы знали, хотела предупредить, что...

— Кто обжёгся на молоке, дует на воду?

— Я не хотела так говорить, но думаю, вы правы.

— Огонь может не только обжигать, но и греть. Однако... давайте не будем на этом останавливаться. Вы хотите что-нибудь знать обо мне?

Клоуэнс смотрела на него — крепкий, смуглый, с не слишком хорошей для такого молодого человека кожей, но здоровой. Когда улыбается, видны неровные зубы, но улыбку это не портит. Привлекательный и без вызывающей опасения агрессивной мужественности Стивена. А чувства юмора у него, должно быть, больше, чем у любого из её прежних поклонников, думала Клоуэнс. Даже в самом восторженном настроении в его поведении ощущалась тень самокритичной иронии.

— Разумеется, нет, — сказал он, подождав минуту. — Но всё же я немного расскажу. Мне двадцать три, я учусь на последнем курсе колледжа Иисуса в Кембридже. У меня есть брат, старший, и три сестры — младших. Наша семья не бедна и не богата. Мои родители живут в Хэмпшире, но у них есть собственность в Фалмуте и Пензансе. Я изучаю право и намерен заниматься этим профессионально. Но моя конечная цель — жить в Корнуолле, возможно, стать управляющим одного или нескольких больших землевладений... — он прервался. — Конечно, всё это следовало рассказать вашему отцу, и в должное время, получив от вас хоть незначительное одобрение. Но если я верно понял, в вашей семье дочери даны исключительные права и свобода выбора, и ваше личное решение перевесит все остальные доводы.

Они шли вперёд. Стайки птиц разлетались перед ними, потревоженные их приближением.

— А что это за птицы? — спросил Том.

— Что? Птицы? Это песчанки.

— Песчанки.

— И немного ржанок. Они часто прилетают в это время года. А другие, те что держатся поодаль — утки-турпаны.

— А в той стороне, на скалах, это ваша шахта?

— Да.

— Про неё мне рассказывала Изабелла-Роуз.

Они немного прошли в молчании.

— А вы? — наконец заговорила Клоуэнс.

— Что?

— Что вы хотите знать обо мне?

Он внимательно смотрел на неё, и Клоуэнс смутилась от его взгляда.

— О вас? — сказал он. — Я хочу знать о вас всё. Но мне не нужно ничего знать.

Джереми ушёл вместе с Полом в «Герб пройдохи». Спустя некоторое время к ним присоединился Стивен. Там все трое сидели, пили и болтали, делясь друг с другом взглядами на жизнь. И ни один из молодых людей не знал, каким переломным моментом станет для них этот вечер.

— Похоже, война совсем скоро закончится, — сказал Джереми. — Должен же когда-то быть положен конец превосходству Бонапарта.

— Однако, как бы скоро война ни кончилась, нашему предприятию это уже не поможет, — сказал Пол.

— Я намерен уехать на пару недель, — сказал Стивен. — В Бристоль, может, найду подходящий корабль. Если продать мою долю в Лежер, вероятно, удастся вернуть вложенные средства. Это небольшой капитал, но приватиры могут действовать, только пока длится война.

— Даже если французы сдадутся, — ответил Пол, — в чём я сомневаюсь, нам предстоит еще воевать с Соединёнными Штатами.

К ним подошла Эмма с тремя полными пивными кружками.

— Я не стала ждать, пока попросите, знаю — вы, красавчики, прямо как часы! Как раз вовремя, верно?

— А где Нед? — наигранным шёпотом спросил Стивен. — Скрылся с глаз долой? Не пора ли подарить мне поцелуй?

Она выпустила из рук краешек юбки и рассмеялась.

— Не позволяй себе лишнего. Он суров, когда разозлится.

— А я рискну, — многозначительно сказал Стивен. — Я всё же рискну.

Эмма вышла, смеясь ещё больше, но едва щёлкнула задвижка, они протрезвели. У всех троих было мало поводов для веселья. Однако Джереми и Стивен оказались теперь в очень похожем положении — оба одинаково отвергнуты и обмануты, оба натянули одинаковые клоунские маски. Конечно, в обстоятельствах имелись огромные различия, как и в шансах получить желаемое. Джереми знал — Стивен до сих пор более чем уверен, что Клоуэнс в конце концов одумается. Стивен даже репетировал с Джереми — который категорически отказывался высказывать своё мнение — что мог бы сказать Клоуэнс, когда она заглянет в сторожку, или при случайной встрече.

Обычно разлука заставляет сердца биться сильнее. И хотя Стивен не говорил об этом открыто, читая его намёки и даже молчание, Джереми понимал, что он клянёт себя за глупость, за то, что смирился с запретами Клоуэнс на близость. Теперь Стивен наверняка считал — следовало наплевать на них и, может быть, взять её силой. В сущности, женщины никогда по-настоящему не противятся грубой силе, не отвергают её (и не одна говорила ему, что втайне об этом мечтала). Может, Клоуэнс и другая, но уж не настолько. А если бы он её взял — за этим немедленно последовал бы брак. Возможно, они бы ссорились, могло дойти и до рукоприкладства, но тогда они были бы связаны и жили вместе, и она лишилась бы своей пылкой независимости.

С октября имя Стивена связывали с одной девушкой за другой, но в основном — с Лотти Кемпторн, долговязой дочкой Чарли Кемпторна, который плохо кончил много лет назад, выдав местных контрабандистов. Обеих его маленьких тощих дочерей забрала к себе тётушка из Сент-Агнесс и воспитала как собственных детей. Мэй вышла замуж за башмачника и уехала, но Лотти в свои двадцать пять или двадцать шесть всё ещё оставалась не замужем, а год назад её изгнали из дома тётки за неподобающее поведение. Позже Лотти неохотно приняли обратно, но репутация девушки была испорчена. Её вряд ли можно было назвать хорошенькой, и ходили слухи, что не так давно, лунными ночами, Лотти видели выходящей из сторожки — подобное Полдарки явно бы не одобрили, если бы слухи подтвердились.

Стивен до сих пор работал неполную неделю у Уилфа Джонаса. Они пришли к соглашению, что он может брать выходной, когда сочтёт нужным. До тех пор, пока у Стивена оставалась надежда на восстановление отношений с Клоуэнс, он мог рассчитывать на некоторое уважение со стороны Уилфа, а чтобы облегчить ситуацию, он согласился на снижение жалования.

Наедине Джереми не раз пытался объяснить Стивену точку зрения Клоуэнс, потратив на это немало времени. Однако брат понятия не имел, что творилось в её сердце, и был совершенно уверен, что в итоге решать будет именно оно. Вмешательство третьей стороны, какими бы добрыми не казались намерения — занятие бессмысленное и вызовет недовольство у обоих.

Так что он и Стивен теперь два сапога пара, за исключением того, что у Джереми вовсе нет надежды. Они друг друга стоят. Неугомонные, опустошённые, неспособные смириться с тем, что с ними случилось.

Стивен начал разглагольствовать о захваченных кораблях, выставленных на продажу в Портсмуте и портах поменьше: прекрасный американский бриг, к примеру, или крепкий французский тендер. Такого рода корабли можно купить по бросовой цене, они готовы к отплытию, а оснастить их и набрать команду можно за несколько недель, и вскоре они уже будут патрулировать вдоль французского или ирландского побережья в поисках призов, которыми сами были до недавнего времени. Если бы были деньги. Если бы только были деньги!

Пол зевнул.

— Ты всех уже немного утомил этой болтовней, Мельник. Как минимум раз в неделю рассказываешь. И готов поспорить, ничем это не кончится. Была бы краса, кабы не дождь да осенняя роса.

— Ну ладно, — язвительно ответил Стивен, — вот тебе другая пословица: волков бояться — в лес не ходить. А пока что я богаче и далеко не на несколько гиней, а ведь и ты мог бы — в деле со спасательной шлюпкой в Пензансе.

— И посмотри, что из этого вышло? — воскликнул Пол. — Я до сих пор опасаюсь появляться в Плимуте.

— А я готов появиться там хоть завтра, — заявил Стивен, — если это поможет разжиться деньгами. Но для покупки одного из этих кораблей понадобится четыре или пять сотен фунтов, а еще расходы на снаряжение и подготовку. Нужно фунтов семьсот для верности. — Он отхлебнул пива. — Мои акции Лежер могли бы помочь. Нет... это означало бы, что придется снова попытать удачу в Бристоле, нанявшись за малую долю в добыче. Боже ты мой, не хочу я малую долю, я хочу львиную долю, чтобы мог поехать, куда захочу, и делать, что захочу! Стоит только начать свое дело, только начать... Но как только закончится война, исчезнет и эта возможность!

Пол пошарил в кармане.

— Позавчера я наткнулся на одну загадку, — сказал он. — Пассажиры часто оставляют разное барахло в экипажах — перчатки, трости, зонтики, митенки, туфли, кошельки, ридикюли, газеты, книги и журналы. Иногда они возвращаются за ними или посылают слуг. Но за газетами и журналами почти никогда не возвращаются. В прошлом месяце мне пришло в голову, что можно собирать их и продавать за несколько пенсов, людям обычно всё равно, если они устарели. Так вот, я как раз читал «Морнинг пост» от понедельника, 23 ноября.

— Что это? — спросил Стивен. — Газета?

— Да. Ежедневная лондонская газета.

Стивен хмыкнул и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ну и?

— Ну, и там были новости. Я подумал, что они могут заинтересовать вас обоих, учитывая, какие рисковые разговоры мы тут ведем.

Он вытащил помятую газетную страницу и развернул ее. Несколько секунд изучал ее сам, разглаживая рукой, оглядел остальных, поколебался, стоит ли читать вслух, и толкнул газету друзьям между пивных кружек. Они одновременно протянули руки и прочитали заголовок: «Возмутительное ограбление».

Уже несколько лет Банк Курта отправляет деньги в своей филиал в Брайтоне дилижансами «Голубой колокольчик», широко известной и уважаемой компании «Бувери, Картрайт и Бэйнс» с головной конторой в Мэрилебоне. «Голубой колокольчик» выезжает из отеля «Стар и Картер» на Пэлл-Мэлл ежедневно в десять утра.

В предыдущий понедельник, шестнадцатого, карета выехала в обычное время, с сейфовыми ящиками в багажном отделении под облучком. Все шесть мест внутри были раскуплены. Из числа этих пассажиров мистер и миссис Прессби сели в пункте отправления. В Стретеме к ним присоединились мистер Конигсби и мистер Броуни, как и намеревались, но оставшиеся два пассажира так и не появились. Когда экипаж остановился на постоялом дворе в Саттоне, миссис Прессби внезапно стало дурно, и она решила не ехать дальше. Они с мужем попросили комнату на постоялом дворе и вызвали аптекаря. Карета же последовала дальше, вместе с восемью пассажирами наверху и двумя внутри.

Однако в Райгите те два пассажира сошли, собираясь встретиться с приятелем, который должен был их там ждать. На постоялом дворе выяснилось, что они с ним разминулись, и вместо того чтобы сопровождать их до Брайтона, как планировалось, этот друг сел на дилижанс до Лондона. Не видя смысла продолжать поездку в Брайтон, они остались в Райгите, чтобы на ближайшем дилижансе отправиться обратно.

По прибытии в «Старый корабль» в Брайтоне, когда сошли все пассажиры, облучок откинули в присутствии курьеров из банка, и оба ящика оказались вскрытыми, а деньги исчезли.

Предпринимаются попытки отыскать пассажиров, путешествовавших на дилижансе в тот день. Объявлена награда в триста фунтов за обнаружение или поимку преступников. Всего было украдено три или четыре тысячи фунтов наличными и примерно такая же сумма в банкнотах, которые уже отозвали и выпустили заново.

Повисло долгое молчание. Стивен отпихнул газету через стол к Полу.

— Для тебя это как китайская головоломка.

— Именно так. Но ведь у китайских головоломок есть решение. А ты что думаешь, Джереми?

Джереми покачал головой.

— Я подумал, это может заинтересовать вас обоих.

— Заинтересовать!

Вошла Эмма.

— Что, опять всё выпили? Ну вот. Простите, я была занята в основном зале.

Она со звоном забрала их кружки и вышла.

Пол пригладил и без того прилизанные волосы.

— Не стану отрицать, я над этим поразмыслил, после того как прочел. Такие деньги любому из нас пригодились бы. Вот бы разгадать этот секрет...

— Мы об этом однажды уже говорили, — оборвал его Стивен, — в мае. Это ни к чему не привело. И сейчас не приведет.

— С тех пор многое изменилось, — возразил Джереми.

— О да. О да. Для меня? Для тебя? Для нас. Наверное, для всех нас. Но эта статья... она как сказка — толку от нее никакого.

— Почему же?

— Ну, ты мог бы придумать более дурацкий предлог сойти, чем те двое, как их там — Конингсби и Брауни. Якобы они должны были с кем-то встретиться в Райгите.

— Согласен, — ответил Пол. — Но всё-таки мне бы хотелось понять, как они это сделали. Я тут подумал... Может, это были и те, первые двое. Хм... его там не оказалось, и они вернулись в Лондон, хотя и купили билеты до Брайтона. Явная ложь и такой дурацкий предлог.

— А что насчет багажного отделения под облучком? Обычно кучеров бывает двое. Как им это удалось? Тут говорится...

Вернулась Эмма и оглядела их озабоченные лица.

— Вижу, вы не очень-то расположены со мной поболтать. Не страшно. Пойду опять пофлиртую с теми грязнулями.

Она поставила эль и ушла.

— Ты сказал, что банковские ящики были вскрыты, — произнес Стивен. — Не украдены. Взломаны. Как такое может быть?

— Либо кучера были в доле, либо вдрызг пьяны, — ответил Пол. — Я уже говорил, я знаю этих людей. Они пропускают по стаканчику на каждой остановке, на полпути они уже практически позволяют лошадям самим находить дорогу.

— Такого не может быть, — сказал Стивен. — Дело не только в выпивке. Иначе и замок на багажном отделении был бы взломан. Сам понимаешь. Предположим, оба кучера отправились выпить, и кто-то, внутри или снаружи, забрался туда с гвоздодером, отломал сиденье, вскрыл ящики, забрал наличку, как-то подретушировал повреждения замка, сложил деньги в свой саквояж и сбежал.

— Карета, — терпеливо объяснил Джереми, — останавливается в любом месте всего на несколько минут, и вокруг всегда суетятся люди. Сомневаюсь, что она остается без присмотра хотя бы на одну минуту. Что скажешь, Пол? Ты же должен знать.

— Ты прав по поводу времени, когда карета остается без присмотра. Как только она отправляется... И ведь всё произошло в разгар дня!

— И замок под сиденьем не был взломан.

Стивен с отсутствующим видом поковырялся мизинцем в дыре на месте отсутствующего клыка.

— Тогда по меньшей мере один кучер был в деле. Наверняка. Передал сообщнику ключ, пока ходил за выпивкой.

— Но кто-то ведь взломал ящики, — возразил Джереми, — на глазах у всех.

Одна свеча начала чадить, выпуская дымные завитки, тени запрыгали и заплясали. Даже в самом конце года несколько мотыльков бились об окна.

— Что ж, — сказал Пол, — вы помогли мне думать яснее. Если, как я думаю, кучера были соучастниками, то они заключили сделку с теми двумя, что сошли в Райгите, и передали им ключи. А чтобы создать впечатление, будто они не при чем, сообщники взломали ящики.

— В таком случае, почему не взломали и замок на сиденье? Так выглядело бы более убедительно, что кучеры не имеют к этому отношения.

Все трое выпили.

— Кстати, — сказал Джереми, — а откуда они знали, что даме станет дурно в Саттоне?

— Это значит, что все были замешаны — все пассажиры.

— Или ни один, — сказал Стивен.

— Почему ты так решил?

— Кучера сами всё обстряпали. Точно. Проще простого. На одной из главных остановок все пассажиры вышли. Один кучер пошел выпить. А второй всё и сделал.

— Пока меняли лошадей?

— Ну, в промежутке. Всегда есть минутка-другая. Вот они ее и улучили.

— И как они поступили с деньгами?

— Передали сообщнику на следующей остановке. Думаю, поэтому-то они и взломали ящики, а не унесли их. Куда проще нести так.

Пол снова и снова складывал газетную вырезку, словно пытаясь вырвать угнездившиеся в голове вопросы.

— А те ящики тоже были заперты на замки? — спросил Джереми. — Те ящики, которые ты видел в Плимуте, Пол?

— О да.

— И как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы их взломать, если открыть сиденье ключом? Сколько это займет? Уверен, куда больше трех или четырех минут, на которые можно рассчитывать, пока на станции меняют лошадей. Это невозможно.

Стивен сделал долгий глоток.

— Срань господня, да какая разница? Ты прочитал какую-то... какую-то сказочку в лондонской газете, Пол, и принес показать ее нам, и теперь мы напрягаем мозги, как какие-нибудь школьники ломают голову на задачкой учителя. Мы знаем, что никогда не сумеем ее разгадать или ответить. Мы даже не знаем, правильно ли задан вопрос, потому что, возможно, что-то упущено. Да и в любом случае, какой нам прок напрягать мозги, ведь даже если мы найдем ответ, то никогда не сможем повторить то, что произошло в Лондоне — условия никогда и ни за что не повторятся. И думать об этом — это просто напрасная трата времени и умственных сил. Выкинь из головы! Давай подумаем о том, что мы можем сделать, а не о том, что сделали они, или предположительно сделали, в этом брайтонском дилижансе.

Джереми уставился на чадящую свечу невидящим от напряжения взглядом. Из главного зала послышались раскаты хохота. Эмма развлекала завсегдатаев.

— Через два месяца, — сказал Пол, — мой отец окажется в тюрьме, а мать и Дейзи выставят из дома. А мне придется искать работу, чтобы их содержать. Вы же знаете, я ничему не учился, как полагалось бы, ни юриспруденции, ни бухгалтерии, я даже клерком в конторе не могу работать за исключением того, чему я научился, занимаясь нашим делом. Не слишком радостная перспектива... — Он встал и пошевелил поленья, чтобы они разгорелись. — Но всё же не стану рисковать собственной шеей, нападая на дилижанс с пистолетом в руке и в черной маске или платке на лице. Не хватит у меня духа для такого, да и решимости не хватит довести дело до конца. Может, это ты, Мельник, прирожденный пират.

— Я никогда не был пиратом, — возразил Стивен, — даже и не собирался, и ты прекрасно это знаешь. Приватир, невежда ты мелкий, это совсем другое, я уже сто раз тебе объяснял. Они получают каперский патент. И вполне легально занимаются этим в военное время. Дерутся с врагом, но только по частной инициативе. Вот почему я так стремлюсь снова выйти в море, пока еще не кончилась война. — Он стукнул по столу, подзывая Эмму. — Нет, я тоже не любитель черных масок, не больше тебя, Пол, хотя готов воспользоваться шансом и кулаками пробить себе путь в жизни. И у меня хватает шрамов, чтобы это доказать! Правда, у моих соперников их поболе.

— Как у того моряка из рекрутеров, — ответил Пол.

— Ага, как у него.

— И у Бена Картера.

— Ладно, хватит об этом, — буркнул Стивен. — Пока что. Если не возражаешь.

Пол вернулся к столу, но не сел.

— И всё же...

— Что?

— Мне безумно хочется знать, как из брайтонского дилижанса исчезли деньги. Если это просто или достаточно разумно, или не слишком рискованно... Я бы испытал удачу.

— Ты никогда этого не выяснишь, — ответил Стивен, — это всё сказочки! Никто не узнает, как это произошло.

— Я в этом не уверен, — сказал Джереми.

Оба уставились на него.

— Ты о чем?

— Эти кареты, Пол. Те же самые, что ездят и по Корнуоллу. У всех по два кучера?

— Да. А иногда еще и охранник. Когда они перевозят деньги, то обычно едет охранник.

— А сколько внутри пассажиров?

— Четыре, а не шесть. Наши дороги недостаточно широки.

— Карета вроде той, что едет из Плимута? На которой вы ехали после драки с рекрутерами?

— Да. Они все примерно одинаковые по размеру. Два кучера, четверка лошадей, иногда охранник, четыре пассажира внутри и восемь снаружи.

— Ясно.

Они замолчали в ожидании.

— Я так и не понял, о чем ты говорил, — сказал Стивен. — В чем ты не уверен?

— В том, что не знаю, как это произошло.

— Говори!

— Что ж, — продолжил Джереми, — разумеется, я не могу сказать наверняка. О том, как это случилось, да и никто не скажет. Вероятно, никогда. Но кажется, я знаю, как это могло произойти. Думаю, я догадался, как это можно сделать.

Глава шестая

Отношения сэра Джорджа с сыном во время долгих рождественских каникул становились всё более напряженными. Валентин был общительным молодым человеком, не любившим одиночество, а раз Кардью превышал размерами дома большинства его друзей, он решил, что проще приглашать их к себе, чем ходить по гостям.

И потому не проходило ни дня, чтобы за ужином не присутствовали какие-нибудь юнцы или девицы, они поглощали съестные припасы Джорджа, жгли его свечи и уголь до самой ночи. Иногда они танцевали под аккомпанемент местного скрипача, живущего неподалеку от Перранарвортала, иногда играли в нарды, а иногда — и в более шумные игры. Джордж счел бы более подобающим, если бы гости были детьми из благородных семейств центрального и западного Корнуолла, а не выходцами из семей местных сквайров, не особенно знатных или состоятельных. Джордж знал, что от них скорее получишь просьбу, чем с какой-либо просьбой обратишься.

После отвратительной сцены в Кардью в ночь танца мельника, когда Валентин забрался на лучший стол прямо в сапогах, до конца каникул Джордж ввел в доме карантин. Весь тот прием был возмутительным, ему нужно было положить конец задолго до того, как всё вышло из-под контроля. К сожалению, во время этих каникул Валентин обрел стойкого союзника в лице Харриет. Они вместе охотились, а когда становилось слишком темно, чтобы заметить лису, приводили в дом шумную и грязную молодежь и превращали ночь в день. Она также защищала Валентина в разговорах с Джорджем и одалживала пасынку деньги, когда он просил. Всё это весьма раздражало Джорджа. А порой даже вызывало уколы ревности.

Он собирался рассказать Валентину о планах, которые строил по поводу его будущего, но подходящий случай никак не предоставлялся. Все три вечера накануне отъезда в Кембридж Валентин для разнообразия сам ушел с визитами и возвращался очень поздно. И хотя тактичность в подобных делах не была характерна для Джорджа, он всё же не стал вызывать сына в кабинет, чтобы объявить о планах по его женитьбе тем же образом, как сообщал об изменении суммы месячного содержания. Идеальное время было бы после обеда, лучше в отсутствие Харриет, с бокалом умиротворяющего портвейна.

Не то чтобы Джордж полагал, что Валентина нужно умиротворить, чтобы он принял этот план — Кьюби, как не уставал повторять майор Тревэнион, была хорошенькой, здоровой, юной, податливой и хорошо воспитанной, а также принадлежала к одной из старейших и самых выдающихся семей графства. Они поселятся в единственном современном замке Корнуолла, в окружении пятисот акров парка и сельских угодий, спускающихся к морю. Джордж больше интересовался акционерными обществами и дисконтами на векселя, но даже его Каэрхейс потряс с первого взгляда. Когда появлялись пролески и свежие березовые листья, он становился похожим на сказку. Ни один юноша, находясь в здравом уме, не станет раздумывать ни минуты.

Вероятно, это обойдется дороже, чем в первоначальном соглашении, потому что молодой паре понадобятся деньги на жизнь. Но Джордж и об этом подумал. По совету сэра Кристофера Хокинса и при поддержке своего партнера по банку сэра Хамфри Уильяма он начал заниматься относительно новой отраслью — добычей глины для производства фарфора неподалеку от Сент-Денниса и Карлоггаса. Через два-три года, если всё пойдет гладко, он получит контроль над одной из работающих там компаний и поставит во главе Валентина.

К тому времени Валентин будет жить совсем рядом, и лишь от его предприимчивости и сообразительности будет зависеть, сможет ли он развить предприятие до соответствующих масштабов. Постепенное лишение его денежных ассигнований станет стимулом для его усердия, но, разумеется, пока что не нужно ему об этом говорить. В результате немногочисленных бесед с Кьюби, Джордж пришел к выводу, что она в противовес братьям обладает сильным характером, и ее влияние вкупе с владением собственностью и ответственностью поможет отрезвить Валентина и поставит его в то положение, какое он должен занимать по праву.

Тем временем Джордж пытался посмотреть на сумасбродные выходки сына под другим углом, решив по возможности сохранять с ним хорошие отношения, чтобы, когда придет время объявить о его планах, можно было сделать это в дружеской манере, как предложение щедрой награды любящего отца, а не холодный и расчетливый приказ.

Джордж подумывал обсудить это с Харриет, но решил, что это ни к чему не приведет. В прежние времена он непременно бы всё рассказал Элизабет, но новый брак был пусть и не таким бурным, но и не таким доверительным.

Перед лицом Элизабет Джордж был совершенно беззащитен. А кроме того, реакцию Харриет совершенно невозможно предсказать. И только начнешь догадываться, как она уже переменит мнение.

Да еще и ее растущая близость с Валентином делала ее суждения предвзятыми.

Он расскажет ей накануне объявления о помолвке.

Джордж еще не строил планов относительно малышки Урсулы, только что отпраздновавшей тринадцатилетие, но пару раз, мысленно перебирая список титулованных или состоятельных родителей с сыновьями подходящего возраста, не мог не поразмышлять о возможностях. Урсула была светом его очей, хотя иногда он желал, чтобы она была чуть красивее. Если Валентин ничуть не напоминал Уорлегганов, то Урсула, казалось, была похожа на всё семейство сразу. У нее было сильное и крепкое тело, легкая сутулость, крупные черты лица и широкие ладони. Двигалась она несколько замедленно, но ее глаза, небольшие и круглые, как полированные орехи, были проницательными и смышлеными. Бабушка ее избаловала, ни в чем не отказывая, да и отец почти ни в чем, он видел в ней собственную плоть и кровь — а обстоятельства помешали ему смотреть подобным образом и на Валентина.

Вполне естественно, что она развивалась не по годам быстро. Харриет всё откладывала более близкое с ней знакомство, и изначальное предубеждение со стороны Урсулы против мачехи быстро усилилось. Джорджу было весьма прискорбно это видеть, он хотел, чтобы все в Кардью полюбили его новую жену и понимали цели ее усилий. Хотя, на самом деле, в силу кровного родства и инстинктивно он почти всегда принимал сторону Урсулы в мелких размолвках. Но всё же считал, что будет куда лучше, если они придут ко взаимопониманию, и в конце концов, то, что животные Харриет обожают Урсулу (как и она их), откроет путь к примирению.

Но больше всего его восхищало, насколько хорошо девочка умеет считать. В семь лет она открыла для кукол кондитерскую и вела их счета крупным детским почерком, записывая, сколько каждая кукла потратила за неделю. В двенадцать Джордж подарил ей модель оловянной шахты, собранную покалеченным шахтером с Уил-Спинстер. Ее установили на трехфутовых стойках в игровой комнате, модель полностью действовала, правда насос, откачивающий воду, приходилось заводить вручную рукояткой. Под землей находились маленькие шахтеры, склонившиеся в тоннелях и пещерах, наверху — водяные колеса и оловодробилки, там были лотки для промывки, воздуховоды и даже имитация угля. Через несколько месяцев Джордж с удовольствием обнаружил, что Урсула открыла счетную книгу и ведет вполне правдоподобные счета, заключает сделки с шахтерами и выплачивает дивиденды.

Урсула обиделась, что Харриет отказалась стать акционером.

— Ее нужно отправить в школу, Джордж, — сказала как-то Харриет, когда они вышли из детской. — Я терпеть не могу тех жеманностей, которые почитают за стандарты в этих школах для юных леди, Боже упаси, но ей нужна компания сверстников, больше конкуренции и некоторая легкомысленность, приходящая от общения с ветреными девушками. Да и поверхностное знание французского ей не повредит. Но самое главное — ей нужно выходить.

— Она часто выходит, — упрямо возразил Джордж. — И у нее есть пара подруг. Не думаю, что будет лучше, если она начнет общаться с дочерями торговцев.

— Отправь ее в заведение миссис Хемпл, — сказала Харриет. — В прошлом июле она открыла превосходную школу в Труро. Вряд ли знакомство с девушками, которых Урсула там встретит, пойдет ей во вред.

С точки зрения Харриет, Урсулу нужно было полностью избавить от собственной личности. Не считая верховой езды, которой она занималась часто, но без особых успехов, она не любила ни одно из веселых и бесполезных занятий, свойственных тринадцатилетним девочкам. Харриет однажды даже испытывала искушение язвительно предложить Джорджу подходящего для Урсулы жениха — дородного, потеющего очкарика по имени Конан Уитворт, но промолчала из опасений за собственный брак.

Двенадцатого января Валентин уехал в колледж Святого Иоанна до Пасхи, семестр начинался семнадцатого. Ему пришлось выехать рано и попрощаться с родителями, когда те еще не встали с постели. Он пребывал в прекрасном настроении и с обычной фамильярностью поцеловал мачеху, задержав кончики пальцев на ее обнаженном плече.

— Еще утро, а ты уже выглядишь усталым, — заметила Харриет.

— Сейчас такая жуткая рань, мэм, а я лег спать жутко поздно. Я устал, но счастлив, должен признаться.

Харриет иронично подняла бровь.

— Надеюсь, счастлив не из-за того, что уезжаешь?

— Я совсем не об этом.

— Надеюсь, что так.

Валентин промурлыкал:

— О капитане Уоттле вы слыхали? Он до любви горазд, пока вино в подвале. Благородная песенка. Доброго вам утра, матушка.

Она приглушенно засмеялась, и Валентин вышел.

Сэр Джордж сидел в халате. Валентин радушно его поприветствовал. Чего не отнять у Валентина — он никогда не был мрачным.

— Что ж, папа, я уезжаю, чтобы ты мог немного отдохнуть от шума и суеты, которые я принес в этот дом.

— Ты уж точно внес суматоху, — откровенно признался Джордж. — Но в юности полезно пребывать в приподнятом настроении. И думаю, ты доставил удовольствие леди Харриет.

— Помимо всего прочего, — ответил Валентин. — Помимо всего прочего. И благодарю тебя, отец, я и сам получил массу удовольствий.

— Однако теперь тебе предстоит с усердием продолжить обучение в Кембридже. Хотя не уверен, что предметы, которые ты изучаешь...

— Многое придется изучить, если желаешь впоследствии читать классиков.

— Что ж, для меня всё это остается тайной. Но, как по мне, мертвые языки предоставляют мало возможностей для достижения тех целей, которые у тебя появятся, когда ты остепенишься.

— В таком случае, меня следовало послать изучать бухгалтерию.

Джордж подозрительно покосился на сына, но Валентин выглядел таким добродушным, что вряд ли подразумевал сарказм, решил Джордж.

— Что ж, папа, до свидания. Я постараюсь жить на широкую ногу, но так искусно избавляться от кредиторов, что тебя они не побеспокоят.

Они пожали друг другу руки, и Валентин ушел. Джордж подумал, что хотя бы этим утром мог намекнуть на кое-какие планы на будущее сына, но решил этого не делать. В следующий раз он приедет домой на Пасху, уже не будет поводов для бесконечных приемов, а сезон охоты закончится. Тогда они наверняка будут проводить вечера вместе.

На самом деле Джорджу не нужно было так мучиться с выбором подходящего времени, потому что Валентин уже знал о соглашении. При первой же возможности Конан Уитворт ему всё рассказал.

Глава седьмая

Дилижанс компании «Безопасный экипаж», элегантная и легкая почтовая карета, как гласила реклама, выезжал из Плимута каждый день в восемь утра от «Нового отеля» и прибывал в Фалмут в половине девятого вечера. По пути он останавливался на постоялом дворе «Лондон» в Торпойнте, в «Гербе короля» в Лискерде, в таверне Талбота в Лостуитиеле, в «Белом олене» в Сент-Остелле и отеле Пирса в Труро. Его сопровождали два кучера и вооруженный охранник, внутри сидели четыре пассажира, а наверху — восемь. В кризисные времена подобным предприятиям приходилось туго (хотя об этом в рекламе и не говорилось), и цена за поездку была снижена до фунта и десяти шиллингов внутри и одного фунта снаружи, а также в зависимости от расстояния. Каждому пассажиру позволялось иметь при себе не более двух ручных саквояжей.

В понедельник двадцать пятого января всё шло как обычно. Кучеров звали Маршалл и Стивенс, а охранника — Блайт. Все четыре места внутри были зарезервированы: два пассажира из Плимута — преподобный Артур Мэй и миссис Мэй; два из Торпойнта — лейтенант Морган Лин и мистер Джордж Джевелл. Преподобный с женой оплатили поездку до Фалмута, лейтенант Лин — до Сент-Остелла, а мистер Джевелл — до Труро.

Когда карета отправилась в путь, стоял яркий солнечный день, северо-западный ветерок гонял по кобальтовому небу легкие облачка. Позолоченная карета выглядела нарядно, как и кучера с охранником в алых ливреях и черных шляпах с высокими тульями и золотыми лентами. Лошади цокали по булыжной мостовой узких и оживленных улочек города, долгие пронзительные гудки оповещали о приближении экипажа. Люди неохотно уступали дорогу: молочницы, девушки с корзинами креветок, неряшливые мамаши, тянущие за собой оборванных малышей, старик со стадом коз, одноногий нищий в моряцкой шляпе, зевающие солдаты в красных мундирах, чуть дальше в переулке — орущий осел, крепкие горожане в темных сюртуках, а ближе к порту — всё больше моряков, ветер же доносил вонь тухлой рыбы.

Но что-то в этот день не заладилось с самого начала, уже когда дилижанс отъехал от постоялого двора — жена священника явно неважно себя чувствовала. Она вцепилась в руку мужа и прижимала ко рту носовой платок. Преподобный Мэй объяснил, что это недомогание на ранней стадии беременности, и попросил по возможности закрыть шторки кареты. Ему охотно позволили, это было обычным делом в плохую погоду или на дрянных дорогах, чтобы отскочивший камень не разбил стекло. Преподобный Артур Мэй был высоким худым человеком лет сорока, со свежим цветом лица, но сединой в волосах и в очках с толстой оправой. Он явно плохо видел, поскольку споткнулся, садясь в карету. Его жена тоже была высокого роста, под белой вуалью проглядывала смуглая кожа. Она любезно позволила кучеру помочь ей сесть в карету.

Экипаж пересек на пароме Хамуаз, пробираясь сквозь лес мачт бригов, фрегатов, тендеров и кечей рядом с огромными линейными кораблями первого ранга и полудюжиной двухпалубников разного размера. Один корабль первого ранга заново оснащали. Мачты и такелаж напоминали спутанные садовые шпалеры, сверкающие на зимнем солнце. Доки Плимута служили одним из главных арсеналов британского морского владычества. Отсюда и еще из нескольких подобных портов Британия правила морями. Все кроме миссис Мэй повернули головы и залюбовались зрелищем.

Они покатили по берегу к постоялому двору «Лондон». Здесь к четырем пассажирам наверху присоединились еще трое и прибыл лейтенант Морган Лин, молодой, крепко сложенный флотский офицер в белом парике и с густыми черными бровями. Но у мистера Стивенитта, хозяина постоялого двора, оказалась записка от мистера Джевелла, что он сядет в дилижанс только в Добуолсе или Лискерде. А до той поры следует попридержать его место.

Незадолго до девяти дилижанс отправился в первую достаточно долгую часть пути. Это был самый длинный перегон, предстояло преодолеть крутые холмы. Миссис Мэй не вышла из экипажа в Торпойнте, но ей принесли бокал бренди. Через несколько миль шторки из красного дерева опустили, чтобы закрыться от света. Весьма досадно в такой чудесный день, когда они ехали по берегам живописных бухточек Энтони и Шевиока.

Как только закрылись ставни, преподобный Артур Мэй сдернул очки.

— Боже мой, я почти ничего не вижу! Надо было подыскать что-нибудь с более слабыми линзами.

— Всё идет по плану? — спросил лейтенант Лин.

— Похоже на то. А ты как думаешь?

— Ага. Ящики с деньгами погрузили, сам же видел.

Миссис Мэй кивнула.

— Два, как ты и говорил. Пока что всё отлично. Когда приступим?

Оба посмотрели на фальшивого священника. Раз это план Джереми, ему и командовать.

— Еще пять минут, — сказал он. — Мы же остановимся в Полбатике?

Они стали молча ждать. Пол надел платье своей покойной сестры Вайолет. Хотя он был выше, но они отпороли подол и выпустили платье в талии, так что оно стало чуть длиннее.

Всем пришлось купить парики, но в разное время и в разных городах. В подержанных париках не было недостатка, и Джереми купил парик из конского волоса, как у преподобного Оджерса, чуть светлее собственных волос, Пол — женский из натуральных черных волос, а Стивен постригся покороче, чтобы натянуть флотский парик. Стивен жаловался, что из всех троих его маскировка самая слабая, но Джереми с Полом провели ночь в отеле «Ройял», а ему не пришлось, так что Джереми был, скорее всего, прав, утверждая, будто никто обычно не разглядывает лица, запоминают лишь особые приметы: высокий близорукий священник в очках с толстой оправой, худенькая беременная брюнетка в вуали, крупный флотский офицер в мундире с иголочки и белом парике.

Экипаж остановился. Шторки были сделаны из очень тонких деревянных панелей, они поднимались и опускались изнутри, как и стекло, и Джереми, опустив стекло и слегка оттянув шторку большим пальцем, видел сквозь щель дорогу.

— Осторожней, — буркнул он и снова плюхнулся на сиденье.

Раздался почтительный стук в дверцу, и через некоторое время Джереми убрал шторку.

— Мы здесь остановимся, сэр, — сказал кучер. — на пять минут. — Не желает ли леди бокал бренди?

Пол покачал головой, не отрывая носового платка ото рта под вуалью.

— Хорошо, сэр.

— А я выпью рюмашку, — сказал Стивен. — Нет-нет, я сам схожу.

Он извинился перед попутчиками и последовал за кучером в таверну.

— Вряд ли это разумно, — едва слышно произнес Пол.

— Чем зауряднее мы себя ведем, тем лучше. Слава Богу, сегодня хорошая погода. А иначе — кто знает?

Они снова тронулись. Джереми продолжил наблюдать через щель в шторках. Помимо того, что так им не грозили неожиданности, через щель поступало чуть больше света.

— Сейчас, — сказал Джереми.

Он сидел на краю сиденья, спиной к лошадям. Стивен сдернул подушки и убрал их за спину. За сиденьями карета была обтянута ковровым красным фетром, довольно жестким материалом, который пришлось разрезать по форме экипажа. Материал был достаточно твердым и мог сам держать форму, к деревянному каркасу его крепили лишь два шурупа в задней части. Стивен достал отвертку и отвинтил один шуруп, а потом потянул обивку и приоткрыл деревянный каркас.

Пол порылся под платьем, вытащил сверток из льняного полотна и бросил его на сиденье. Он развернул его и вытащил гвоздодер и бурав. Тем временем Стивен мелом начертил на дереве круг размером с циферблат больших напольных часов. Потом приложил бурав к тому месту, где на часах располагается двенадцать.

Толщина обшивки из красного дерева составляла три четверти дюйма. Так сказал Пол, который многое знал о конструкции карет. И лишь эта деревянная преграда отделяла пассажиров от багажного отделения под облучком. Но красное дерево крепкое и твердое, как дуб, и чтобы просверлить дыру, требуется недюжинная сила. Когда бурав сделал свое дело, осталось отверстие диаметром в треть дюйма. Стивен начал бурить второе на шести часах.

Карета замедлила ход перед длинным подъемом у Трерулфута. Рядом с воплями бежали мальчишки-попрошайки. Один попытался прокатиться, с риском для жизни вскочив на ось, но его быстро прогнали. Пол развернул сверток до конца. Там оказались три узкие шестидюймовые ножовки и три деревянные ручки к ним, жестянка с маслом, набор ключей, два стальных лома длиной в фут и отвертка.

Стивен просверлил уже шесть отверстий.

— Давай теперь я, — сказал Пол.

— Погоди.

Когда они приблизились к вершине холма, карета замедлила ход. Обивку быстро вернули на место, как и подушки на сиденья, а инструменты сложили под ними. Карета остановилась, пассажиры с крыши спустились, чтобы облегчить вес. Джереми убрал шторки и выглянул наружу. Миссис Мэй откинулась назад, закрыв глаза. Галантный лейтенант открыл окно и высунул голову.

— Мне тоже пройтись? Мне несложно.

— Спасибо, сэр, не нужно, — отозвался кучер. — Мы справимся, но спасибо за предложение.

До вершины оставалось не больше сотни ярдов, но путь показался бесконечным.

— Я вас потревожил, мэм? — спросил лейтенант Лин. — Вам дует?

— Нет-нет, — ответила миссис Мэй. — На несколько минут это даже приятно.

На вершине находился пункт оплаты. Они остановились, чтобы заплатить. Потом пассажиры, второй кучер и охранник забрались наверх. Со скрипом, лязгом и щелканьем кнута карета снова тронулась, шторки закрыли, а затем подняли и стекла. Сверток тут же развернули, и Стивен взялся за гвоздодер.

— Позволь мне, — попросил Пол.

— Нет, пока нет. Приладь рукоятки к ножовкам и соедини перекладины. Бог ты мой, нас всё время трясет! Этого мы не предусмотрели.

Не предусмотрели они, что карета будет прыгать на ухабах. В некоторых местах она раскачивалась так сильно, что Стивен терял равновесие и чуть не ронял бурав. Иногда бурение отверстия занимало в два раза больше времени.

Джереми посмотрел на часы.

— Сколько ты уже сделал?

— Сейчас девятое.

— Как у нас со временем? — спросил Пол.

— Неплохо. Должны закончить как раз перед Лискердом. Зависит от того, как часто придется прерываться.

— Может, мне уже поработать пилой? — нетерпеливо спросил Пол.

— Конечно же нет. Это на крайний случай. У нас всё равно еще четыре часа до Лостуитиела.

— Я бы предпочел закончить всё до Лискерда.

— Забудь. Займи место Стивена. А я за тобой.

Они поменялись местами. Внутри было тесно, и они постоянно натыкались друг на друга. Стивен смахнул опилки с руки и положил их во внутренний карман мундира.

Джереми смотрел на двух других и как растет число отверстий на «циферблате». Несмотря на внешнее спокойствие, его сердце колотилось так, будто он пробежал милю. Пол тоже был напряжен до предела, но к удивлению Джереми, в точности так же выглядел и Стивен. Риск и криминальная деятельность были для него более привычны, но все же не подобный риск. Он бросался в опасные предприятия под влиянием порыва, обычно в драки. Здесь же было хладнокровное и расчетливое ограбление в раскачивающемся экипаже, совсем рядом с другими людьми, только руку протяни, да еще в присутствии двух кучеров и охранника с карабином. Он выглядел так, будто его вот-вот стошнит.

Хорошо в их плане было одно — пока что всё шло тихо, хотя Джереми и понятия не имел, насколько это близко к брайтонскому ограблению почтовой кареты. Приходилось принимать в расчет не только кучеров, но и пассажиров — время от времени они слышали, как наверху кто-нибудь ерзает или скребет башмаками по крыше, кричит и смеется. Но бурав почти не производил шума. Если понадобится, придется воспользоваться ножовкой, а то и ломом, и это будет куда громче, но даже если и так, то все равно не слишком. Что могут услышать пассажиры или охранник, когда экипаж подпрыгивает и раскачивается на ухабах, лошади цокают копытами и дует ветер?

Когда дорога пошла вниз в Баджс-Шопе, периодически скрипели тормоза, и теперь они ехали по долине. Солнце ярко сияло и согревало воздух, насколько возможно в разгар зимы, по обочинам торчали желтые примулы, дорогу пересекали прозрачные ручейки, на сочных лугах кормились коровы и овцы. Экипаж был островком цивилизации, крадущимся по радостной и не обращающей на него никакого внимания сельской местности. Разве что внутри кареты трое молодых людей в поту пытались совершить преступление, караемое смертью.

Меняясь местами через каждые десять отверстий, они пробурили двадцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят. Джереми, тщательно всё спланировавший, рассчитал, что девяносто отверстий ослабят дерево настолько, что его легко будет выломать. А если нет, то можно использовать пилу от одного отверстия к другому, пока оно не поддастся. На семидесятом настала его очередь, он вставил пальцы в отверстия, нажал и потянул, но дерево не поддалось. Он вспомнил, как пилил дома бревна или деревья. Иногда можно было пропилить девять десятых, и дерево оставалось столь же прочным и неподатливым, как железо. И вдруг в последнюю секунду, когда пиле уже нечего было делать, оно резко падало. На верхней губе Джереми выступили капельки пота, а в голове засели мысли о том, что он мог неправильно рассчитать. Предположим, эта порода дерева крепче других. Предположим, они зашли так далеко, а потом...

— Погоди, — сказал Пол, который был на стреме.

Они подъехали к очередной будке оплаты, один пассажир слез, и сели два новых.

Послышался разговор и перешучивание. Там была деревня, Джереми решил, что это Менхениот. А значит, в Лискерд они прибудут через час. А осталось еще много работы. Собаки затявкали, услышав пронзительный гудок, и карета тронулась.

— Продолжай, — сказал Пол.

Джереми снова начал бурить. Они проделали уже семьдесят пять отверстий, больше трех четвертей окружности. Со следующим отверстием, останется кусочек, так сказать, «без двенадцати час». Не все отверстия располагались на одинаковых расстояниях, каждое отстояло на одну восьмую дюйма, но некоторые были шире и даже смыкались друг с другом. В таких местах, где перемычки шире, нужно первым делом приложить усилия, либо ножовкой, либо сделать дополнительные отверстия, когда круг замкнется.

На очередном холме карета замедлила ход и остановилась.

— Стой, — сказал Пол.

На крышу забирались пассажиры. Похоже, разгорелся спор. Послушался стук в дверь. Стивен опустил стекло и шторку со своей стороны.

— Прошу прощения, сэр, мы пересекаем мост, не могли бы вы и другой джентльмен пройтись пешком, даму мы не побеспокоим, сэр, пущай остается, но вы и другой джентльмен можете пройтись, даму мы не побеспокоим. — Кучер Стивенс уставился на темную фигуру в углу. — После Лискерда будет получше, мэм, дорога не такая разбитая. Надеюсь, ей не хуже, а?

— Тряска ужасно утомительна, — сказал Джереми. — Милая, ты слышала, что сказал кучер?

— Да, да, — едва слышно пробормотал Пол. — Поступайте, как он просит.

Два джентльмена вылезли и присоединились к остальным пассажирам. Вся группа пересекла мост и вернулась в карету, когда она благополучно перебралась на другой берег. Джереми знал, что его лицо раскраснелось и в поту, и заметил крошки опилок под ногтями у Стивена.

— Далеко еще до Лискерда? — спросил он у кучера.

— Минут двадцать, сэр.

Все сели обратно, и экипаж поехал.

Джереми достал из-под подушек гвоздодер и смахнул опилки.

— До Лискерда не успеем, теперь это очевидно. Тогда тебе лучше остаться в карете, Пол, попроси, чтобы тебя не тревожили. Мне не приходило в голову, Пол, обычно кто-нибудь приходит, чтобы прибраться внутри и тому подобное?

— Никогда. Хорошо если в конце дня уберутся. Восемьдесят девять, девяносто, девяносто один. Еще четыре, и круг замкнется.

— Моя очередь, — сказал Стивен.

— Дай мне закончить.

Через пять минут он закончил и сел на пятки в тесном пространстве, уставившись на круг. Потом приставил ладонь к его центру и надавил. Дерево не поддалось. Даже не скрипнуло, не показывая, что испытывает напряжение. Джереми усилил нажим. Безрезультатно. Он протянул Стивену гвоздодер.

— Попробуй в районе первых отверстий, между пятым и десятым.

— Дайте мне попробовать с пилой с другой стороны от Стивена, — попросил Пол.

— Ладно. Но побольше смазки. И потихоньку.

— Мы снова замедляем ход, — сказал Стивен.

— Это долгий подъем к Лискерду, — отозвался Пол. — Это только начало. Но лошади справятся. Нам не придется останавливаться.

И еще пять минут они трудились. Дерево между пятым и десятым отверстием было прорезано, а пила соединила четыре отверстия на противоположной стороне.

— Хватит, — сказал Джереми. Он снова нажал и вроде бы почувствовал, что дерево поддается. Но если сделать это сейчас, то произойдет катастрофа, потому что планка может выпасть внутрь кареты и отогнуть обивку. — Оставим пока. До Лостуитиела добрых два часа, а мы закончим за час, это точно. Главное сейчас — привести себя в порядок.

Четыре минуты спустя резкий гудок предупредил постоялый двор и мальчишек-посыльных о приближении дилижанса, а еще минутой спустя карета въехала во двор «Герба короля». Поднялись суматоха и шум, пассажиры спускались вниз, снимали багаж, звонил колокольчик, слуги носили саквояжи туда-сюда, тяжело дышащих лошадей распрягли и увели, а новые переступали ногами и трясли головами, конюхи держали поводья, перекрикивались и шутили, пассажиры направились в гостиницу, где их поприветствовал мистер Уэбб, потирающий потные ладони в бородавках в предвкушении заказов на легкие закуски, чтобы пассажиры успели утолить голод, пока карета вновь не тронется.

Эта суета не проникла лишь внутрь экипажа, шум, гам и суматоха его обтекали. Конечно же, шторки закрыли, и два джентльмена выглянули через щель. Выдержав приличную паузу, лейтенант Морган Лин прикоснулся к шляпе, обратившись к даме, и вышел. Мальчишка-посыльный, разложивший подножку, уже приготовился помочь сойти даме, но после короткого совещания появился лишь священник.

— Моя жена, — сказал он, сунув мальчику шестипенсовик, — нездорова и не хочет, чтобы ее беспокоили. Я перекушу и пришлю что-нибудь ей.

— Хорошо, сэр. Спасибочки, сэр.

И два джентльмена последовали за остальными в гостиницу. Владелец, имеющий наметанный глаз на благородное сословие, тут же их заметил и обслужил в первую очередь. Миссис Мэй послали чашку говяжьего бульона и песочное печенье.

Тянулись напряженные минуты, ничто не могло их поторопить. Пожевав какой-то пирог и выпив два бокала французского бренди («специально для вас, преподобный, из особой партии, ну, вы понимаете»), Джереми расплатился и пошел обратно в дилижанс.

— Хочешь сходить в дамскую комнату? — с иронией спросил он.

— Еще как! — ответил Пол.

— Тогда подожди Стивена. Нельзя оставлять карету без присмотра. Где инструменты?

— Под моим сиденьем. Я завернул их в тряпку, но кое-как, они торчат.

— Никто не увидит.

Минут через десять вернулся Стивен, из-под белого парика стекал пот.

— Господи Иисусе! — сказал он, когда ему объяснили, что предстоит сделать. — Мы рискуем оказаться на виселице из-за твоих естественных надобностей!

— Сам бы попробовал! — шикнул Пол. — Это же невозможно выдержать, Боже ты мой...

— Тише, — сказал Джереми. — Я провожу тебя в гостиницу и подожду.

Высокой хрупкой даме помогли выйти из экипажа. Ее юбка и плащ были такими свободными, что легко скрывали изменения в фигуре, произошедшие после отъезда из Плимута.

После нервных пяти минут они медленно двинулись обратно к дилижансу. На полпути они заметили, что Стивен и один из кучеров оживленно беседуют, скорее даже спорят, с толстым пожилым господином у дверцы экипажа.

Когда они приблизились, кучер — это был Маршалл, старший, — сказал:

— Ах, преподобный Мэй, сэр, возникли небольшие затруднения, так сказать. Надеюсь, ваша жена хорошо себя чувствует в поездке, сэр? Надеюсь, вас всё устраивает, мэм.

Пол не ответил, лишь неопределенный дернул головой.

— Видите ли, мистер Мэй, — продолжил Маршалл, — раз мы ожидали, что четвертый пассажир сядет в Торпойнте, а он не сел и передал записку, что появится в Лискерде, но и тут не объявился, то этот джентльмен, мистер Роуз, спасибо, сэр, так вот, мистер Роуз желает получить место внутри кареты, и думаю, будет правильно его предоставить.

— Мистер Джевелл наверняка появится, — сердито буркнул Стивен. — Он сказал мне...

— Осталось всего две минуты, сэр. И раз его не видно и не слышно...

— Мистер Джевелл заплатил за место? — спросил Джереми.

— О да, сэр, таковы условия, плата вперед.

— В таком случае не думаю, что вы вправе перепродавать его место.

Мистер Роуз, чье багровое лицо выглядело еще краснее в обрамлении седых волос, покосился над оправой очков в форме полумесяца.

— Прошу прощения, преподобный, мэм, прошу прощения, но раз место свободно, я решил, что могу его занять. Обычно я не возражаю против январского холода, но меня скрутила подагра, и я готов доплатить за место внутри. Надеюсь, вы примете меня в свое общество, и я вам сильно не помешаю. Разумеется, если пассажир появится...

Ему было за шестьдесят. Кожаные бриджи, высокие сапоги, синий сюртук с белым жилетом, ненакрахмаленный белый шейный платок, широкополая фетровая шляпа. Джереми онемел. Если этот человек поедет с ними, весь тщательно продуманный план обречен. Его нельзя будет даже повторить, ведь охранник увидит дырки, когда будет забирать ящики с деньгами. Если заметят неудавшуюся попытку, то во второй раз ее не предпримешь. И препятствие, неожиданное препятствие для их планов стояло перед ним, нависая всей огромной массой — крепкое, неустранимое, излучающее доброжелательность... и предрекающее провал. Конечно же, тот пассажир не появится, ведь его не существует. Они пришли к выводу, что привлекать к делу четвертого человека, не такого молодого, не столь же решительного и заинтересованного, будет ошибкой. Теперь они обнаружили, что это решение оказалось куда большей ошибкой.

— Должен признаться, сэр, — сказал Джереми, — что моя жена носит ребенка и уже страдает от последствий поездки. Единственное, что облегчает ей путешествие, это возможность занять еще одно место, чтобы прилечь. Я был бы весьма признателен, — обратился он к Маршаллу, — если бы вы позволили мне заплатить дополнительно, чтобы предоставить моей жене эти удобства.

Маршалл поколебался и покашлял в руку, чтобы скрыть смущение. Толстый мистер Роуз был сбит с толку — ведь все любезности он произнес только из вежливости, не рассчитывая, что их примут всерьез. Похоже, никто толком не знал, что еще сказать. Миссис Мэй оперлась на мужа в приступе слабости.

— Когда мистер Джевелл передал сообщение, что не сядет в Торпойнте, — произнес Джереми, — он сказал, что точно появится либо в Лискерде, либо в Добуолсе. Так что вы всё равно не сможете долго сидеть внутри, сэр, раз мистер Джевелл появится на следующей остановке.

Мистер Роуз обнажил фальшивые зубы в новой сияющей улыбке.

— Но именно туда я и еду, сэр! Именно туда я и еду! И если дама будет так любезна... Вы же понимаете, если бы не приступ подагры, я не стал бы ее беспокоить...

Буквально за пять секунд в голове Джереми промелькнули все возможные последствия. Он повернулся к Полу.

— Дорогая, мы не можем быть так негостеприимны к человеку в подобных обстоятельствах. Наверное, тебе полегчало после еды и короткой передышки. Давай будем благожелательны к кучеру и попутчику. Давай попробуем. Если тебе станет хуже, мы можем выйти и поехать завтра.

Он встретился взглядом с Полом. Оба знали, что после Добуолса останется два часа до Лостуитиела. Стивен хуже знал местность и был склонен продолжить спор, но Джереми остановил его грациозным жестом.

— Я ценю вашу заботу, лейтенант. Но думаю, нам следует... принять решение.

К этому времени все пассажиры уже заняли свои места. Преподобный Артур Мэй помог жене войти и последовал за ней. Она опустилась на сиденье, под которым были спрятаны инструменты, священник сел рядом.

— После вас, сэр, — мрачно сказал лейтенант Морган Лин, толстяк втиснулся внутрь и сел напротив Пола. Карета скрипнула под его весом. Стивен тоже забрался внутрь, Маршалл сложил подножку и вскарабкался на облучок, где Стивенс уже щелкал кнутом. Мальчишки выпустили поводья, и карета выехала со двора, раскачиваясь на ухабистой дороге.

Глава восьмая

Мистер Роуз сказался адвокатом, и не особо деликатным. Несмотря на его извинения, его явно не беспокоило, что болтовня может потревожить даму. По его словам, он жил в Лискерде и встал в пять утра, чтобы встретиться со свидетелем защиты в деле человека, недавно обвиненного в учинении помех таможенному офицеру при исполнении долга, вскоре предстоит рассмотрение перед жюри присяжных во время судебной сессии в Лонсестоне. Он также занимается делом двух мальчишек по обвинению в краже двухгодовалого жеребенка стоимостью в десять фунтов и десять шиллингов и месячного теленка стоимостью два фунта, двенадцать шиллингов и шесть пенсов.

А теперь он направляется Добуолс, чтобы побеседовать с богатой вдовой шестидесяти семи лет, чьи дела ведет, которой втемяшилось в голову выйти замуж за своего двадцатидвухлетнего лакея.

Его глаза сияли над оправой очков в форме полумесяца, он излучал доброжелательность, но, к счастью, не любопытствовал, чем занимаются попутчики. По большей части он обращался к Джереми, потому что Пол откинулся на подушки, закрыв глаза под вуалью, а Стивен задумчиво уставился в окно.

Джереми отвечал «да», «нет», «разумеется, сэр» и думал: это новая и непредвиденная опасность, этот человек будет разглядывать нас с близкого расстояния до самого Добуолса и наверняка запомнит и опишет. Запомнит он не только одежду, как оба кучера, а цвет глаз, черты лица, форму рук и изъяны в зубах.

Но он не склонен был сдавать назад. Сколько еще до Добуолса? А сколько от Добуолса до Лостуитиела? И не попытается ли очередной идиот сесть внутрь в Добуолсе? А если так, каким образом это предотвратить? В те несколько секунд нерешительности во дворе гостиницы он счел, что лучше позволить толстяку прервать их работу на сорок пять минут, чем пробудить пересуды среди других пассажиров и ненужные мысли у кучеров и охранника. Вряд ли это вызвало бы подозрения, просто о трех пассажирах задумались бы, как и об их желании уединиться и закрыть шторки.

— ...Банкротство этих банков, — говорил мистер Роуз, — Банка Тамар в Лонсестоне, «Кадлипа и Ко». «Хилла и Ко», Банка Пирса, «Хамбли и Ко» больно ударило по графству. Бедняки голодают. Многие другие, даже вполне респектабельные люди, пытающиеся накопить хоть несколько фунтов путем строжайшей экономии и лишая себя самых простых удовольствий, этим людям приходится жить буквально на хлебе и воде, сэр, одним махом все их скромные накопления исчезли, а сами они оказались на грани нищеты, наряду с беспечными и ленивыми пьяницами и обжорами. А знаете, сэр, я виню в этом мистера Питта! Если бы он был жив, то мог бы увидеть плоды своих финансовых усилий!

От Добуолса до Лостуитиела. Около девяти миль. Два часа работы? Немного меньше из-за остановок. Но если повезет, хватит и часа. Все зависит от того, насколько крепки ящики с деньгами. Они принадлежат Банку Уорлегган и Уильямс, и это давало ему дополнительный мотив, возможно, сильнейший, предпринять эту опрометчивую и опасную авантюру.

Этим утром через ставни своей комнаты он наблюдал, как погрузили ящики, перед тем как сели остальные пассажиры с багажом. Ящики не выглядели особо прочными, но если их не удастся быстро вскрыть, то можно унести. И это будет очень рискованно, несмотря на плащи и юбки.

Конечно, ничто не мешает им доехать до Сент-Остелла или даже дальше — если не принимать во внимание их тщательно подготовленный план. Преподобный Артур Мэй и его жена должны выйти в Лостуитиеле, поскольку ей станет хуже, и они решат переночевать на постоялом дворе Талбота и продолжить поездку завтра. После отдыха у Талбота они отправятся на прогулку, когда сгустятся сумерки, и больше не вернутся.

Эта неспешная прогулка по левому берегу реки Фоуи в паре миль ниже по течению приведет их Лантян-Вуд, почти напротив Сент-Уинноу. Там они найдут каменные развалины домов и укроются в них до наступления ночи. Тем временем лейтенант Морган Лин сойдет, как и собирался, в Сент-Остелле. Оттуда он пройдет несколько ярдов до отеля Келлоу, где днем ранее они поставили в конюшню трех лошадей. Он заберет их и растворится в ночи.

На самом деле он поскачет обратно к Сент-Блейзи-Гейт, а оттуда в Тайуордрет и Голант. Чуть не доезжая деревни он свернет налево и через пару миль окажется у руин в Лантян-Вуде. Точное время не так важно, но когда они репетировали поездку при дневном свете, она заняла четыре часа. Самое позднее он приедет в десять вечера, так что у них будет вся ночь, чтобы добраться через всё графство к сторожке — в плащах, чтобы прикрыть запоминающуюся одежду, — а там они переоденутся в собственные вещи и еще до зари сожгут маскировку — парики и всё прочее.

— Сэр? — переспросил Джереми, сообразив, что ему только что задали вопрос.

— Ваш приход, сэр. Вы возвращаетесь туда?

— Нет-нет, мы живем в Девоншире. Мы собираемся провести месяц у сестры в Фалмуте. Возможно, нам не стоило ехать, но жена прекрасно себя чувствовала до последней недели.

Мистер Роуз сочувственно поцокал языком.

— У вас есть другие дети?

— Мальчик пяти лет.

— Чудесный мальчик, не сомневаюсь. А у меня нет детей. Жена умерла от оспы через два года после свадьбы, и я не решился жениться вновь. Правда, судьба привела меня во многие приятные места. К примеру...

Джереми снова отключился.

Сидящий рядом с ним и напротив Пола Стивен заметил на полу опилки. Опилок вообще оказалось гораздо больше, чем они рассчитывали. Они были недостаточно аккуратны. Опилки выглядели свежими, а не посеревшими и грязными, как если бы лежали здесь уже какое-то время. Но все же... Кому придет в голову, что это подозрительно? Разве что провидцу или тому, кто умеет читать мысли и представит, что творилось здесь до его появления и что немедленно начнется вновь, как только он сойдет. Самая большая опасность возникнет, когда будет выходить. Кучер нагнется, опуская подножку, и может заметить опилки. Стивен передвинул ногу, якобы потягиваясь, и потер каблуком по полу, чтобы испачкать опилки.

— А знаете, сейчас я веду крайне интересное дело. Некий Уильям Аллен, изготовитель игральных карт, семьдесят с лишним лет назад скончался и по завещанию велел раздавать десяти бедным вдовам по пять шиллингов на Рождество из доходов от дома на Фор-стрит. А теперь решено прекратить эту практику, поскольку она противоречит закону о неотчуждаемом праве собственности. Знаете, что это?

— Нет, сэр.

— Позвольте объяснить...

Господи, ну когда же Добуолс? Стивен с самого начала не соглашался со всеми приготовлениями Джереми. Уж больно они были замысловатыми, слишком похожи на брайтонское ограбление. Куда лучше для всех выйти в Сент-Остелле, а когда дилижанс уедет, пройти до отеля Келлоу, взять лошадей и дать деру. Если их не узнали в карете, то вряд ли узнают в Сент-Остелле, а вскоре станет темно и они растворятся в темноте, да пусть даже их увидят скачущими на восток. С точки зрения Стивена, чем проще, тем лучше.

Джереми тщательнее заметал следы. Если они покинут дилижанс в разное время, это смутит власти. В точности так же, как когда друзья прочитали об ограблении в «Морнинг пост» и не могли решить, кого подозревать и в каком месте начинать поиски. А кроме того, заявил Джереми, о первом ограблении уже знают банки, даже такие отдаленные, как «Куртс» и «Уорлегган и Уильямс» наверняка поддерживают какие-то контакты, в особенности по поводу ограбления, и почти идентичный характер преступления заставит их подозревать ту же банду. Если участников первого ограбления схватят, никто не поверит, когда они будут отпираться, что второе — тоже их рук дело. А раз наказание за это преступление — виселица, то их все равно не накажут дважды.

— Вам стоит прервать путешествие и провести денек на постоялом дворе, посмотреть Лискерд, оно того стоит, — сказал мистер Роуз.

— Пожалуй.

— Прекрасная церковь Святого Мартина. Говорят, вторая по величине в графстве. Ее викарий — Джон Хоуни. Он служит там уже больше тридцати лет. Превосходный человек. Уверен, он будет рад встретиться с коллегой-священником. Так где, вы сказали, ваш приход?

— В Сидмонте, — назвал Джереми первый пришедший в голову город.

— Ах да. В самом деле. А вы знали, что почти сорок лет назад мистер Эдвард Гиббон, известный историк, представлял Лискерд в парламенте? Правда, в городе он и не бывал, насколько мне известно. Он представлял интересы Эллиота. Кажется, так и не заработал себе имя в Палате.

Да чтоб он провалился! — думал Пол. Он встал между... между нами и кучей денег. На эти деньги, на свою долю, Стивен наверняка купит приватир и станет его капитаном в надежде заработать еще денег, пока не кончилась война. Джереми ведет собственную войну за эту девчонку Кьюби Тревэнион. Пол и подумать не мог, что в его старом друге таится столько решимости и горечи. Нельзя сказать, что он повел всех за собой на это опасное предприятие, но он всё же их лидер. И не только ведет личную войну за Кьюби, но и расширит ее на семью Уорлегганов. Если ограбление удастся, Джереми, похоже, будет сожалеть только о том, что денег в дилижансе недостаточно, чтобы обанкротить банк.

В то время как резоны Пола единственные достойны оправдания — он влез в эту авантюру ради спасения отца от долговой тюрьмы. Конечно, у него имелись и собственные честолюбивые планы на лучшую жизнь и костюмы, но по крайне мере, он не устраивает кошачьи свары из-за какой-то вертихвостки. «Милорд, — скажет он судье в черной мантии, — мои мотивы, по крайней мере, не были легкомысленными, я пытался спасти семью от голода и нищеты».

— Да и не сказать, чтобы его литературные труды были безупречны, — заявил мистер Роуз, моргая из-под очков, — думаю, мистер Гиббон по своей натуре не был способен понять духовные стремления и эмпатические озарения, поскольку подвергал всё нападкам и осмеянию, не понимал христианскую веру, но не осмеливался открыто на нее нападать. Вы не согласны, сэр?

— Разумеется.

— И его постиг жалкий конец, как вы наверняка знаете. Еще юношей он страдал от прободения, хотя и не признавал этого. А в поздние годы так растолстел, да еще заболел подагрой, — мистер Роуз быстро глянул на собственный огромный живот, — что у него развился варикоцеле, и утром после того как он застегивался на все пуговицы, до самой ночи не раздевался, даже все естественные надобности справлял в одежде. Полагаю, от него так разило, что никто не мог находиться рядом. Конечно же, началась водянка...

— Прошу вас, — перебил его Джереми. — Моя жена...

— Разумеется. Прошу прощения, мэм.

Карета замедлила ход.

— Добуолс, — сказал Стивен.

— И впрямь, — просиял мистер Роуз. — Увы, здесь я вас покину. Скажу прямо, сэр, и вам, мэм, и вам, лейтенант, редкая моя поездка была такой короткой и приятной. Должен признать благородство и благопристойность вашего общества. Хорошего вам дня.

На этой остановке только сходили и садились пассажиры, гудок не трубил, и ничего прочего в таком же роде. Мистер Роуз протиснулся наружу, сошел и один пассажир с крыши. Через минуту показалась голова Маршалла.

— Прошу прощения, капитан. Ваш друг мистер Джевелл, капитан, похоже, так и не объявился.

— Похоже на то, — согласился Стивен, готовясь отразить очередную атаку на свободное место.

— Вот так уж, капитан, да. Некоторые люди так странно себя ведут, тратят деньги на ветер. Ну ладно, пора нам трогаться. Похоже, мэм, больше вас не побеспокоят.

Он закрыл дверцу и взобрался на облучок. Дилижанс тронулся.

Маленькие ножовки оказались почти бесполезными, потому что, как ни смазывай, скрипели по дереву, и невозможно было сохранять устойчивый темп, если только не выдать постоянный визг за какие-то звуки снаружи.

«Циферблат» был полностью вырезан от полудня до шести, а потом и на три четверти. Теперь древесина поддавалась и гнулась при нажатии. Лучше было ломать ее вовнутрь, иначе падение могло бы быть слишком громким. Джереми просунул пальцы в щель в районе пяти минут и потянул. Дерево заскрипело. Он тут же отпустил и на минуту работа прервалась. Сейчас на стреме был Пол, но он так сосредоточенно наблюдал за процессом, что позабыл о том, что снаружи. Экипаж медленно остановился.

Молодые люди поспешили поставить на место сиденья и спрятать инструменты с такой скоростью, что привели всё в порядок еще до того, как кучера спустились. Пол открыл шторку, опустил стекло и, позабыв о своем предполагаемом недомогании, выглянул наружу, но быстро отпрянул.

— Похоже на упавшее дерево, — сказал он с облегчением.

Он рухнул в свой угол, закрыв лицо руками. Никто не пошевелился.

Теперь наружу выглянул Стивен.

— Точно. Слава Богу, это всего лишь ветка. Сидите тихо! Они ее убирают... Чертова ветка еще держится на дереве. Они пытаются ее переместить... Вроде бы получилось... Идиоты убирают и ветки поменьше! Они что, подметать дорогу собрались? Который час, Джереми?

— Тише! — пробормотал Джереми. — Держи себя в руках!

Через приоткрытое окно они слышали голоса кучеров и пассажиров, похоже, они о чем-то спорили, но потом всё стихло. Стивен закрыл окно и шторки, карета дернулась, лошади заржали, и они снова покатились.

— Давайте, — сказал Джереми.

Стивен просверлил еще два отверстия, и Джереми снова уцепился пальцами и потянул. «Циферблат» сдвинулся, причем беззвучно. И наконец согнулся и расщепился на три дощечки. Пол взял пилу. Теперь ее звук не будет так заметен. Круглый кусок дерева с зазубринами по краям остался в руке Джереми.

Дрожащими пальцами он передал его Полу, сунул руку в проем и схватил один ящик.

Он оказался тяжелым, пришлось помогать другой рукой, чтобы подтащить его к проделанной дыре, потом перехватить поудобнее и дернуть, и вот ящик уже внутри.

Ящик размером двенадцать на двенадцать и шесть дюймов в толщину был сделан из тусклой стали, с ручкой для переноски, и заперт на крепкий висячий замок. Ящик оказался чудовищно тяжелым для своего размера. Джереми вернулся на сиденье и пошарил в дыре. Вскоре он обнаружил второй ящик и выудил и его. Тот оказался поменьше — двенадцать на девять дюймов и четыре высотой — и непропорционально легче. Он также имел стальную ручку, но обычный врезной замок с ключом. Металл был идентичен первому ящику.

Если теперь экипаж остановится, сиденья и сверток с инструментами пришлось бы опять быстро вернуть на место, но два ящика они могли спрятать в лучшем случае только под юбками Пола, а деревянный круг — где-нибудь еще.

Они соединили гвоздодеры, Стивен просунул один конец в петлю замка и напряг мускулы. Он налег всем весом и силами, вены на его лице вздулись, а пот покатился по лицу. Он крякнул и сдался. Под конец ему показалось, что замок поддается, но, может, это гнулась сталь ящика рядом с проушинами. Тем временем Пол вытащил связку ключей и пробовал открыть меньший ящик.

— Дай я попытаюсь, — сказал Джереми.

Он взял у Стивена гвоздодер и вставил его с другой стороны замочной петли. Несмотря на худобу, он был силен, и снова закаленная сталь гвоздодера только царапнула замок. Послышался какой-то треск, но замок устоял. Джереми расслабился, откинулся на сиденье и выдохнул.

— Сколько нужно времени, чтобы его перепилить? — спросил Стивен.

— Думаю, слишком много. А ящик слишком большой, чтобы его унести.

Стивен потряс ящик. Раздался многообещающий звон.

— Бог ты мой, мы должны его взломать!

Он попробовал еще раз, его парик съехал на бок, руки стали скользкими от пота. Он тоже откинулся на сиденье, потерпев неудачу во второй раз.

— Погоди, — сказал Джереми.

Он взял гвоздодер и вставил в петлю только самый кончик, чтобы выиграть в силе. Показалось, что дело наконец пошло, но потом гвоздодер соскользнул, ободрал ему костяшки пальцев и со звоном ударился о ящик. Джереми бросил гвоздодер, облизал ссадины и выругался. По трем пальцам текла кровь.

— Чудесно, — огрызнулся Стивен, — грохот такой, будто мы тут кого-то убиваем!

Это было всё сочувствие, на которое он сейчас оказался способен. Пока Джереми заматывал пальцы носовым платком, Стивен опять приступил к работе.

— Вот мать честная! — воскликнул Пол.

Они остановились, повернулись и увидели, что второй ящик открыт. Пол улыбнулся от уха до уха.

— Всего лишь седьмой ключ! Я знал, что такие замки часто бывают одинаковыми!

Они заглянули внутрь и увидели четыре толстые пачки банкнот, перевязанные красной бечевкой. Пол вытащил их и положил на сиденье. Его пальцы тоже дрожали. Под банкнотами лежали другие бумаги — купчие и тому подобное.

Дилижанс тем временем трясся по дороге.

— Убери их, быстро, — рявкнул Джереми.

Его рука по-прежнему кровоточила, но он натянул черные перчатки, чтобы скрыть рану.

Пол стал запихивать банкноты во внутренний карман, пришитый к юбке. Он задумался по поводу остальных бумаг.

— И эти тоже, — сказал Джереми. — Всё это доставит банку Уорлеггана неприятности.

Бумаги исчезли. Джереми схватил ящик, закрыл его и сунул обратно под облучок. Он выдохнул, радуясь, что хоть одна улика скрылась из поля зрения.

— Тут куча денег, Боже ты мой! — сказал Пол. — Интересно, сколько. Если...

— Забудь. Слушай, а вдруг какой-нибудь из ключей подойдет к этому замку?

— Сомневаюсь. В навесных замках обычно другая конструкция.

Пока остальные двое мрачно переглядывались, он попробовал один ключ за другим. На связке было двадцать, и некоторые вполне подходили по размеру.

Экипаж стал притормаживать, и Джереми приоткрыл шторки.

— Похоже, просто холм, но... Ты знаешь, что здесь холм, Пол?

— Думаю, ничего страшного. С другой стороны Лостуитиела он более крутой. Который час?

Джереми вытащил часы.

— Двадцать пять минут второго. Прибудем в Лостуитиел через полчаса.

— От этих ключей никакого толку, — сказал Пол, засовывая связку обратно в карман. — Придется его взламывать.

Дилижанс тащился со скоростью пешехода, но никто не спустился.

— Гляди во все глаза, Пол, — велел Джереми. — Возможно, мы подъезжаем в какой-то остановке, которую ты не знаешь. Мы не можем сейчас рисковать...

Они опять по очереди набросились на замок. Он скрипел, сталь ящика гнулась, но замок и проушины держались.

— Что нам сейчас нужно, так это кайло, — сказал Стивен. — Им бы я вскрыл замок, глазом не успеешь моргнуть.

— Как и порохом, — сердито отозвался Джереми, — с таким же успехом мы могли бы воспользоваться порохом.

— Если придерживаться плана, — встрял Пол, — то у нас не больше двадцати минут. Конечно, мы можем забрать только один ящик.

Стивен остановился, чтобы смахнуть пот с лица.

— Есть идеи, сколько у тебя там?

— Пятифунтовые банкноты, двадцатифунтовые банкноты Банка Англии и еще банкноты Почтового банка — приличная сумма.

— А здесь, — сказал Стивен, — может быть одна медь или мелкое серебро. Банкам вечно не хватает мелочи.

Джереми взял из его рук гвоздодер и взвесил его в руках. Вообще-то в перчатках было даже удобнее.

— Мы не знаем, сколько из этих банкнот сможем использовать. И я буду очень разочарован и удивлен, если обнаружу здесь только медь.

— Если мы когда-нибудь это узнаем.

— Почему бы всем не остаться до Сент-Остелла? За час успеем перепилить замок.

— Или унесем ящик у всех на глазах, — ответил Стивен.

— Можешь прикрыть его шалью. Никто же точно не помнит все наши вещи.

— Мне и без того нужно нести кучу всего, Бога ради! — огрызнулся Пол. — Инструменты и остальное.

Джереми замер.

— Без паники. Пока что никто ничего не подозревает. Пусть так и остается! Даже если придется забрать только маленький ящик.

— Когда мы выйдем, пусть Стивен попробует. Он будет один, и у него есть шанс. Можем оставить ему только напильник и гвоздодер.

Лошади снова бежали рысью. Раздался щелчок.

— Господи! — сказал Джереми. — Поддается!

Он вытащил гвоздодер и осмотрел замок.

— Дай мне, — сказал Стивен, но Джереми не сдвинулся.

Он просунул гвоздодер с другой стороны и изо всех сил дернул. Ничего. Он вернул гвоздодер в прежнее положение. Колеса экипажа вдруг стали звучать на низких и гулких нотах.

— Что это?

— Мост, — ответил Пол. — Через долину, не через реку. Я его знаю. Отсюда до Лостуитиела двадцать минут.

Замок снова затрещал. Джереми положил гвоздодер на сиденье рядом с собой и подергал дужку замка. Она отвалилась.

Они проезжали по деревушке. Тявкали собаки, дети с криками бежали рядом, женщины с шалями на плечах стояли у дверей домов. Они отложили замок на сиденье и открыли ящик. Там оказалось четыре тяжелых мешочка с монетами, связка ключей, большая булавка для галстука с рубином, два кольца с бриллиантами, два золотых кольца с печаткой и печать со скорпионом — эмблемой Банка Уорлеггана.

Они условились, что, раз Стивен поедет до следующей остановки, с ним не должно остаться никаких компрометирующих улик, и потому мешочки с деньгами Джереми сунул во внутренние карманы длинного черного сюртука. Ювелирные украшения он разместил в карманах жилета. Ключи — в карманах панталон.

Еще одна деревушка.

— Это Сэндилейк, — прошептал Пол. — Почти приехали.

Они закрыли ящик и аккуратно засунули его через отверстие под облучок. Но осталась круглая дыра.

Джереми подобрал деревянный круг и попытался приладить его на прежнее место, когда карета снова затормозила до черепашьего темпа. Круг застрял. Он был меньше проема, но немного вытянутым, и эти края не вставали на место.

Раздалась трель свистка, Пол возился с инструментами, заворачивая их в льняную ткань и просовывая под юбку.

Почти приехали. Джереми изо всех сил навалился на деревяшку, и она прошла внутрь так резко, что он ее выронил. Она клацнула по ящику.

— Уйди, — рявкнул Стивен.

Джереми откинулся на крохотное пространство, почти на голову Пола. Стивен поднял фетровую обивку, схватил пальцами шуруп и воткнул в отверстие, но выронил. Чертыхаясь, он пошарил на сиденье, нашел шуруп и снова аккуратно приладил. Его руки тряслись, как в приступе болотной лихорадки. Он крепко привинтил шуруп. Потом второй.

— Приехали, — объявил Пол.

Карета катилась по булыжникам мостовой, снова заверещал гудок, лошади напоследок перешли на рысь, чтобы произвести впечатление.

Стивен закрепил второй шуруп и передал отвертку Полу, тот убрал ее в карман. Они лихорадочно наводили порядок. Но кое-что их выдавало — сгиб, почти что трещина в обивке в том месте, где фетр постоянно отгибали. Частично ее удалось прикрыть подушками сиденья, но остальное было хорошо видно. Пока здесь будет сидеть Стивен, он почти прикроет сгиб широкой спиной. Но кучер может оказаться проницательным и заметит ее, и тогда возникнут подозрения. Кучер наверняка это заметит, когда залезет внутрь, чтобы зажечь фонарь, но к тому времени они будут уже далеко.

Раскачиваясь, как корабль на море, карета завернула во двор гостиницы Талбота. Снова началась суматоха и шум, как в Лискерде. Ржали лошади, выкрикивались приказы, пассажиры спускались с крыши, два человека разминали окоченевшие ноги, торговка продавала апельсины, юродивый калека попытался помочь с багажом, вонь лошадиного навоза смешалась с запахами кофе, сена и горящих дров.

К дверце подошел Стивенс, второй кучер. Первым вышел лейтенант Морган Лин.

— Кажется, даме совсем нехорошо, — сказал он. Он потянулся крупным телом и медленно направился на постоялый двор. Преподобный Артур Мэй вышел следующим. Он выглядел озабоченным и близоруко нахмурился в сторону Стивенса.

— К сожалению, мой жене совсем плохо. Думаю, мы закончим путешествие завтра.

— Ясно, — отозвался Стивенс. — Сожалею, сэр. Она и в Лискерде плохо выглядела. Я скажу Бобу.

Вызвали Маршалла. Преподобный повторил это и ему.

— Боюсь, что мы не можем сегодня продолжить поездку. Весьма вероятно, продолжительный отдых поставит мою жену на ноги, и мы сможем отправиться завтра. Вы знаете владельца гостиницы?

— Ага. Это мистер Робертс, сэр. Спросить, есть ли у него комната?

— Для духовного лица, — ответил мистер Мэй. — Комната для духовного лица. Буду весьма признателен, если вы спросите.

Маршалл поспешил в гостиницу.

— Идем, дорогая, — сказал мистер Мэй, протягивая руку в карету и стараясь при этом не распахнуть плащ, — надеюсь, за ночь тебе полегчает. Давай лучше поедем завтра.

Глава девятая

Вторник двадцать шестого января мало чем отличался от понедельника, двадцать пятого, разве что стих холодный северо-западный ветер. Погода, по словам Демельзы, никак не могла принять решение — то ли улучшиться, то ли стать совсем промозглой. Завтра могло случиться что угодно, от штормового западного ветра до возвращения северных воздушных потоков со снегом или градом и вызывающими озноб температурами. Но вторник был безмятежным. Солнце лучилось на бледном анилиновом небе, так отличающемся от вчерашней синевы, море успокоилось. Темные утесы выглядели бледными, как краюхи хлеба в вечернем свете, в живых изгородях проглядывали примулы, а крохотные бутоны пролесок пробивались сквозь зимние будыльи. Птицы, хоть и не вполне обманутые этим спокойствием, все же щебетали и порхали вокруг дома и над ручьем.

Демельза решила, что всей семье стоит прогуляться. Со всех сторон приходили одни лишь хорошие новости, в особенности от Джеффри Чарльза. С Рождества ее здоровье и энергия вернулись, как свежая вода в сухое русло. По ночам у нее больше не поднималась температура, и лишь однажды она почувствовала слабость.

Они шли по пляжу. Клоуэнс и Изабелла-Роуз впереди. Клоуэнс и рада была бы идти в ногу с родителями, но Белла рвалась вперед. Всю жизнь она куда-то бежала. И потому они оторвались на полмили гладкого пляжа Хендрона, Белла то и дело устремлялась в сторону и тянула с собой Клоуэнс. Джереми еще не появился дома. Он уехал два дня назад, но сказал, что появится сегодня.

— Уже год, — сказала Демельза, — почти год, как выгрузили насос для Уил-Лежер. Не помню, какое это было число, но это и не важно, тогда был прекрасный день, хотя и непростой. И год назад я даже и не помышляла о Генри! Всё меняется. Разве не чудесно, что у нас еще один сын, еще один ребенок! И похожий на тебя! Как там говорила тетушка Агата? Вылитая мать. Это она сказала про Джулию. Что ж, Генри будет вылитым отцом, согласен?

— Нужно будет поцарапать его щеку булавкой, — отозвался Росс. — Тогда никто нас не различит.

— Но ты разве не рад, Росс? Не доволен?

— Моей радости нет края! Думаю, я счастлив, уж точно доволен и чувствую облегчение.

— А у меня все в другом порядке. Но ты всегда был противоречив. Облегчение — это такой пустяк...

— Для меня — нет. Когда ты вечно хандришь и раздражаешься...

— Я раздражаюсь? Ну да, разумеется, сама знаю. Даже не представляю, что на меня находит. Ничего не могу с собой поделать. Что ж, теперь это прошло. Теперь я стала похожей на Беллу!

И Демельза начала бегать туда-сюда, как ее младшая дочь, скакать перед Россом с горящими глазами и развевающимися волосами.

— Помнишь тот день, когда мы вернулись из Тренвита — в то первое Рождество, я носила Джулию, и мы шли домой, распевая песенку Джуда?

— Жили-были старик со старухой, и были они бедны, твидли-двидли-дидли-ду. Боже мой, кажется, с тех пор прошла вечность, неужели мы всё те же, мы с тобой, Росс? И все события с тех пор, все беды и любовь... И трудности, и лишения, и радости, и удовольствия. — Она остановилась перевести дух. — И многих уже нет — Фрэнсиса, Элизабет, тетушки Агаты, Марка Дэниэла, доктора Чоука, сэра Джона Тревонанса, кузена Уильяма-Альфреда и... и Джулии. Столько всего случилось: двое наших детей выросли и теперь влюбились сами. Дуайт и Кэролайн поженились, Джеффри Чарльз когда-то был тощим подростком, а теперь стал галантным капитаном, столько всего... Разве мы можем остаться теми же? Ты бы узнал себя прежнего, если бы наткнулся на пляже? А я? Сомневаюсь. Если я не поумнела, то наверняка стала мудрее. Но разве ты не любишь меня до сих пор? Разве не любил прошлой ночью? Разве хоть чуточку, самую малость, мы не прежние?

— Если ты будешь кричать так громко, — сказал Росс. — Тебя услышат даже чайки.

— Жили-были старик со старухой! — во все легкие прокричала Демельза. — Твидли-двидли-дидли-ду.

Клоуэнс и Белла услышали ее и помахали. Она помахали им обеими руками, подняв их высоко над головой. Ее дочери остановились, решив, что Демельза их зовет, но она жестом велела им идти дальше.

— Подойди сюда, — сказал Росс. — Утихомирься. Иди рядом со мной. Возьми меня под руку.

И Демельза повиновалась.

Они повернули обратно, предоставив Клоуэнс и Белле удаляться всё дальше и дальше, пока они не превратились в две точки и почти не скрылись из вида.

Иногда, сказав не подумав, попадаешь в точку, размышлял Росс. У меня так и вышло. Думаю, что я счастлив, уж точно доволен. В конце концов мы преуспели. В конце? Что ж, пока так. Благодаря открытию разработок Треворджи шахта принесет неплохую прибыль в следующем квартале. Не такую богатую, как Грейс, но довольно неплохую для начала. Доходы Грейс падают, но это неважно — вероятно, как-нибудь сообща они смогут успешно продержаться. Бен, должно быть, скоро вернется. В конце концов, ведь это он открыл Треворджи. Его отставку можно принять лишь условно. Через неделю или около того, когда его деду станет лучше, мы с ним примемся за дело. Еще глупее с его стороны отказываться вернуться теперь, когда Клоуэнс со Стивеном в ссоре. Их разрыв, вероятно, возник из чего-то более глубинного, из более основательных противоречий, нежели вспыхнувшая ссора и потасовка во дворе шахты Уил-Лежер.

А этот новый парень — что он значит в жизни Клоуэнс? Станет ли просто обаятельным и подходящим утешением для нее, сам почти не догадываясь об этом, и она поймет, что ее безрассудное увлечение Стивеном наконец прошло? Или к этому времени на следующий год он уже сделается нашим новым зятем?

Ну, а Джереми? Джереми — задачка посерьезнее, потому что прочесть его куда труднее. Вроде бы у него все хорошо. Открытие шахты теперь оправдалось, строится новое здание для паровой лебедки, и с девчонкой Тревэнионов у них что-то вроде перемирия. Да и после полного разгрома французской армии в снегах Польши причин отправиться на войну у него гораздо меньше. Демельза будет счастлива. А Джеффри Чарльз...

Ну, а что до меня? Должно быть, я обречен (или благословен, кто тут разберет?) находить большую часть собственного удовольствия в удовольствиях своей семьи. Наверное, я больше отражаю счастье, чем создаю. Особенно это касается Демельзы. Но в какой-то мере распространяется на всех. Не то чтобы я совсем не ищу счастья, но почти всегда получаю его из вторых рук. Я обычный эгоист. Возможно, Полдарки не из тех, кому суждено летать высоко и свободно. Как повезло, что у меня есть эта женщина, она создана природой, чтобы любить жизнь, ценить мелочи, выискивать их, как коллекционер новую бабочку, и никогда не позволять им угаснуть. Я просто следую за ней, через нее узнавая, что такое счастье.

Обычный эгоист. Да еще какой! Ведь, несмотря на абсолютную любовь к жене и детям, я знаю, что в следующем месяце поеду в Лондон, и когда это случится, буду страдать от расставания с ними, откровенно презирая это порочное чувство наслаждения от возвращения на сцену. Хотя в парламенте от меня нет никакого толку, я начну интересоваться его новым составом. Говорят, что Ливерпуль увеличил свое преимущество на сорок голосов. Также утверждают, что пять или шесть самых верных сторонников Каннинга потеряли свои места из-за преданности ему. Начнутся перемещения и перестановки. И тот, кому нечего добиваться, не без удовольствия будет наблюдать за происходящим.

Кроме войны. Пусть Наполеон временно разбит, мы не можем просто расслабиться, решив, что время великих свершений — в прошлом. Таким образом мы упустим все наши выгоды...

— Кто это там спускается с утеса от Уил-Лежер? — спросила Демельза.

...Обычный эгоист...

— Что? — переспросил Росс.

— Это Джереми! Узнаю его тощие ноги! Стало быть, он вернулся. Я велела накрыть для него к ужину.

Джереми махнул рукой, и они помахали в ответ. Со скоростью не менее восьми миль в час они ринулись навстречу друг другу. Джереми поцеловал мать, пожал руку отцу, и вся компания отправилась домой.

— Ужин скоро? Я проголодался!

— Ох, через двадцать минут! Как там мистер Харви?

— Харви?

— Да, ты ведь был...

— Ах да, конечно. Довольно неплохо. Хотя знаешь, он все еще стеснен в средствах. Пока не расплатится с бывшими партнерами...

— Много ли он должен?

— О да... Да, суммы весьма значительные. Но полагаю, он выживет и преуспеет, такова его природа... — Джереми взглянул на берег моря и прищурился. — Это Клоуэнс и Белла?

— Да. По-моему, они уже возвращаются.

— Ты видел Тревитика? — спросил Росс.

— Нет, отец. Он был в Бриджнорте.

— В Брижднорте?

— Некоторые... э-э-э... литейные работы, которые собирались выполнить для него в Хейле, теперь переведены туда из-за судебного запрета... Кстати, мама, — сделал над собой усилие Джереми, — ты выглядишь превосходно!

— И чувствую себя превосходно! — ответила Демельза, — И думаю, что съем на ужин ничуть не меньше, чем ты!

Признаться, Демельза не думала, что Джереми тоже выглядит превосходно. Вместо того, чтобы казаться, как обычно, чуть моложе своего двадцати одного года, он внезапно стал выглядеть гораздо старше. Лицо бледное, под глазами темные круги, словно от беспокойства или отсутствия сна. Демельза, обладающая обостренной чувствительностью в отношении членов семьи, вдруг испытала резкий укол беспокойства, паники, предчувствия беды, как будто что-то более тонкое, чем обычные чувства, предупреждало ее о надвигающейся опасности, грозящей в ближайшее время или уже случившейся. Она снова взглянула на Джереми, уверяя себя, стараясь себя успокоить, что это всего лишь новый приступ лихорадки волнует ее кровь.

— Новости с Уил-Лежер обнадеживают! — сказал Росс.

— Рад слышать! Я заглянул туда, как только вернулся.

— У Мэнни Байса и Тоби Мартина новые находки. Они принесут им небольшое состояние, прежде чем снова распределят места добычи.

— Итак, мы в выигрыше!

— Так точно!

Итак... мы в выигрыше, — подумал Джереми, скользя взглядом по волнам. Два выигрыша — и только один из них законный. Дело сделано. Несколько помех в самом начале, ну а дальше все прошло по плану. Они были в безопасности. Более-менее в безопасности. Вся одежда, парики, костюмы сожжены еще до рассвета. Содержимое двух стальных ящиков оценено, подсчитано, надежно припрятано. Покуда все ведут себя осмотрительно и умно, риск небольшой. Ничто не может их выдать. Описания свидетелей будут неопределенными и ненадежными. Они умчались в ночь. Кто мог знать, откуда они взялись и куда делись?

В выигрыше. Но выигрыша он не чувствовал. Горестный гнев, побудивший его организовать это дело, весь выгорел во время действия. Злость и разочарование привели его к здравым умозаключениям о том, что есть хорошо, что плохо и что такое риск. Теперь все закончилось, и закончилось успешно, но в его сердце остался лишь пепел. Казалось, чувства к Кьюби сметены этим грабежом, очевидно, они погибли в том экипаже. Может быть, в неопределенном будущем что-то оживет, но сейчас Джереми было наплевать на нее, он только спрашивал себя, как он мог быть настолько одержимым, так глупо одержимым, что рискнул так поступить в надежде добиться этой недостойной девушки. Это было уже не важно. Она больше не имела никакого значения. Все, что раньше имело значение, стало ему отвратительным.

Возможно, через день-два или через месяц-другой все это сотрется из памяти, и ему станет легче сдерживать отвращение к себе. Сейчас он ощущал себя так, будто проснулся от кошмара и понял, что страшный сон был правдой. Но все проходит. Со временем, несомненно, он снова начнет чувствовать и мыслить нормально.

Джереми гадал, как отреагируют родители, если он им сейчас расскажет. Полдарки, как он считал, частенько шли наперекор закону. Но только не так. Он преступил тонкую грань, нарушил одно из заповедей не только по английским, но и по Божьим законам. Но Джереми понимал, что глубокие чувства, толкнувшие его на этот поступок, были сильнее, чем здравый смысл. И яростная решимость ни разу не дрогнула, даже в долгие часы ночью накануне посадки в дилижанс. Хотя сейчас она ослабила хватку, но никуда не делась. От каких безумных предков он унаследовал эту бурлящую кровь? Но разве может всё это объяснить или извинить наследственность? Разве он не хозяин собственной души?

Глупости. Всё это пройдет. Он встряхнул плечами, словно отгоняя дурные мысли.

— Ой! — воскликнул Демельза. — Увидела тебя и совсем забыла! Вчера мы получили письмо от Джеффри Чарльза! Там такое... да ты сам посмотри! Росс, оно у тебя?

Росс достал из кармана бумагу со сломанной красной печатью и протянул ее сыну. Джереми принялся читать.

Сьюдад-Родриго, двадцать девятое декабря 1812 года.

Мои дорогие родственники!

Знаете, что со мной произошло? Нечто захватывающее и абсолютно невозможное! Догадываетесь? Нет, вы точно не догадаетесь!

Нет, меня не назначили генерал-адъютантом армии в Португалии, не посвятили в рыцари за храбрость в битве при Саламанке, и лорд Веллингтон не предложил мне стать начальником своего штаба. Ничего такого! Но в результате одного безумного счастливого случая я сделался Женатым человеком!

Помните, в последнем письме я, кажется, рассказывал вам, что был расквартирован в одном городке у сеньора де Бертендона? Помните, я писал, что у него жена, двое сыновей и дочь? И можете себе представить, что за полтора месяца я влюбился в его дочь Амадору и, что гораздо более удивительно, она в меня тоже! Ей девятнадцать лет от роду, она безмерно прекрасна и обаятельна, обладает достоинством и гордостью настоящей испанки, а также всем изяществом и грацией красивой женщины! Все, больше ни слова, а то вы еще решите, что я опять словно школьник — совсем утратил разум. Но это не так. Она — это все, о чем я только мог мечтать.

Сейчас у меня совсем немного времени, чтобы писать вам, потому что на этой неделе я занят на войсковых смотрах, скажу просто, что нас обвенчали во вторник утром, сперва наш капеллан, преподобный Марк Фостер, а затем отец Антонио Каррерос в готическом соборе, чтобы уж наверняка. Сеньора де Бертендона глубоко огорчена тем, что ее дочь выходит за еретика, как и старший брат Мартин. Но ее отец настолько обожает Англию во всех проявлениях, что видит только хорошее, даже во мне, как в своем зяте! И сама Амадора, хоть и воспитана в строгости чужой веры, между нами клянется мне, что... в общем, не смею сказать, в чем она уверяет меня наедине, и чтобы меня не сочли сверх меры скрытным, скажу только, что считаю и верю — с той любовью, что мы питаем друг к другу, терпение и здравый смысл помогут сгладить все возможные трудности.

Не могу сказать, каковы наши планы на будущее, за исключением того, что пока мы живем в доме ее родителей, вдвоем, не считая ее семьи, Дэвида Гамильтона, преподобного отца Антонио Каррероса, семи испанских партизан, мальчишки-пастуха из Португалии и толпы слуг! Дальнейшие планы будут сильно зависеть — для меня, по крайней мере — от решений по поводу нашей весенней кампании, которые вскоре примет новоиспеченный герцог Сьюдад-Родриго, генералиссимус испанских и британских войск, коим является не кто иной, как маркиз Веллингтон.

Великие вести с русского фронта! Возможно, скоро все закончится!

С наилучшими пожеланиями самого чудесного Нового года всем вам,

от

Джеффри Чарльза и Амадоры Полдарков

— Ну и новости! — с энтузиазмом сказал Джереми. — Что за удивительные новости! Стало быть, однажды, возможно даже скоро, у нас появится испанская кузина в Тренвите!

— Он будто специально ничего не сказал, — проговорила Демельза. — Интересно, есть ли у нее деньги?

— Что? — удивленно переспросил Джереми.

— Мне интересно, есть ли у этой девушки деньги.

— Ах да, понятно.

— Было бы здорово, если бы она помогла Джеффри Чарльзу восстановить Тренвит. Сам он не справится.

— Мне знакомо это имя — де Бертендона, — сказал Росс. — Не припомню, в какой связи, но оно известно.

— Надеюсь, они скоро приедут, — сказала Демельза. — Как хорошо, что, по его словам, она немного говорит по-английски, а то я сомневаюсь, что могу изучить еще один язык. — Она замолчала. — Ты что, руку поранил?

— Что? — Джереми уставился на ободранные костяшки пальцев. — Ах, это. Выронил гвоздодер, когда пытался кое-что открыть.

— Когда это было?

— Вчера.

— Похоже, рану даже не промыли! Ты прикладывал бальзам или мазь?

— Нет... Просто облизал, но по пути домой попала грязь.

— В котором часу ты выехал?

— Откуда?.. Ах, из Хейла... Сразу после рассвета.

— Ладно, тогда мы как следует промоем, и я приложу пластырь.

— Нет нужды суетиться, мама, — раздраженно отозвался Джереми, — уже почти не болит. Само пройдет.

Они добрались до ступенек в изгороди, отделяющей пляж от их владений. Демельза снова посмотрела на Джереми, позабыв о былой радости и теплом солнечном дне.

— Ты виделся с Кьюби? — спросила она.

Джереми вскинул голову.

— Что? Нет. Нет, вовсе нет.

— И ничего не изменилось?

— Ничего.

— Никаких перемен?

— Никаких, — ответил Джереми, глядя над ее головой на далекое море.

Теперь Клоуэнс и Белла быстро приближались и кричали, чтобы их подождали. Они постояли у ступеней, а потом все вместе пошли обедать, со смехом и шутками, веселая и дружная семья.

Понравилась книга? Поблагодарите переводчиков:

Яндекс Деньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

PayPal, VISA, MASTERCARD и др.:

https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199

Группа переводчиков «Исторический роман»

Книги, фильмы и сериалы

https://vk.com/translators_historicalnovel