Тайна Царскосельского дворца

VII. Наперсница

День, следовавший за придворным балом, хотя и начался ярким солнечным светом, но затем стал пасмурным и дождливым.

Императрица, утомленная и не особенно довольная балом, проснулась позднее обыкновенного и встала не в духе. Это отразилось на всех, кому пришлось являться к ней в то утро с докладами, а тайная беседа с Бироном еще усилила ее дурное расположение.

– В таком случае поторопись! – сказала она герцогу на пороге кабинета, до дверей которого она сама проводила его. – А об остальном уж я сама позабочусь! Все хорошо в пору и в меру, и я над собой шутить никому не позволю.

– Прикажете в ту минуту доложить вам, ваше величество? – спросил герцог тоном, в котором слышалось полное удовольствие от данного ему приказа.

– Нет, это ни на что не нужно. Я даю тебе полную свободу действий! Анну я сама приведу к порядку.

– За объяснения с принцессой я и не берусь! – пожимая плечами, произнес Бирон. – Эту обузу я, при всей своей преданности к вам, не соглашусь принять на себя. Не советую и вам терять напрасно дорогое время. Есть масса более полезного и плодотворного дела, нежели беседа с вашей упрямой племянницей.

Последние слова фаворит проговорил, уже переступив порог двери.

Императрица вернулась к себе и, задумчивая и недовольная, обернулась к кривлявшемуся шуту Голицыну.

– Ступай прочь! – сказала она, – мне досадно и порою обидно видеть, как ты из-за куска хлеба позоришь и свой сан, и свой дворянский герб.

– Голод – не тетка, матушка Анна Ивановна! – смело глядя государыне прямо в глаза, ответил титулованный шут. – Кабы ты мне Лифляндию или Эстляндию подарила да жалованье хорошее мне положила бы, так и я настоящим князем был бы… А то на голодное брюхо-то и герцогская корона с головы свалится!

Императрица пристально взглянула на него и вместо ответа проговорила:

– Пошли сюда ко мне Юшкову!

Через минуту камер-юнгфера осторожным, вкрадчивым шагом вошла в комнату государыни. Она остановилась у притолоки и подобострастно подалась вперед, ожидая приказаний.

– Ну, что? Выследили? – не глядя на нее, спросила императрица.

– Так точно, ваше величество! Верный человек по пятам шел.

– А не врет твой этот «верный человек»?

– Помилуйте! Смеем ли мы!.. Да мы пред вами, ваше величество, как свечи горим!

– Знаю я свет от этих свечей!.. За грош медный продать готовы!

Юшкова хотела что-то возразить.

Однако императрица знаком руки остановила ее.

– Не таранти! – резко произнесла она. – Так это точно, датчанка всем делом орудует?

– Она, ваше величество! Она всякий раз и провожает принцессу.

– Ладно, дай срок! – про себя проговорила Анна Иоанновна, – все довольны останутся! Где теперь принцесса Анна?

– У себя в покоях… отдыхать изволит… тоже притомилась небось после бессонной-то ночи!

Императрица строго взглянула на Юшкову и коротко заметила:

– Говори, да не заговаривайся! Мне твоих рассуждений не нужно.

– Я насчет того, что, на балу танцевавши, устала принцесса, – трусливо попробовала оправдаться камер-юнгфера.

– Ладно! Знаю я, насчет чего ты говоришь! Научилась я хорошо понимать всех вас! Ступай, и чтобы теперь мне ни о ком не докладывали… я отдохнуть хочу.

– Ножки погладить не прикажете ли, ваше величество? Или сказочку рассказать? – спросила Юшкова.

В числе ее прочих талантов имелся талант замечательной рассказчицы. Сказок у нее всегда был в репертуаре целый запас, и императрица в свободную минуту не прочь была их послушать.

Это пристрастие к сказкам было предметом частых споров между нею и фаворитом, всячески старавшимся вывести из придворного обихода все эти преданья старины. «Петр Алексеевич прорубил окно в Европу, – говорил Бирон, – да до конца прорубить не успел. После него опять доски на прежнее место сдвигаться стали, и прежней тьмою стало заволакивать!»

Теперь, услышав предложение Юшковой, императрица сделала нетерпеливое движение.

– Не до сказок мне! – ответила она. – И так уж я наяву словно сны вижу… кругом меня сказки растут. Ты вот гляди да запоминай; как схороните меня, так своим детям сказки эти и перескажи, чтобы они их в потомство передали!

– Ах, матушка наша родная, о чем вы говорить изволите! – всплеснула руками Юшкова. – Возможно ли о таких бедах поминать? Да разве ж кто-нибудь из нас, верных рабов ваших, сможет пережить вас?

Императрица махнула рукой.

– Небось все разом со мной в могилу не ляжете! – почти презрительно произнесла она. – Ну, ладно, ступай к себе да гляди в оба!.. И чтобы ничто не было скрыто от меня! Ты знаешь меня! Я и наградить умею, и за провинность не помилую. Ступай!

Юшкова, согнувшись в три погибели, молча вышла из комнаты.

Через минуту она снова приотворила дверь. Императрица встретила ее гневным взглядом.

– Простите, ваше величество! – вкрадчиво и трусливо произнесла камер-юнгфера. – Я насчет допущения к вам не все приказания выслушала.

– Что еще? – сдвинула императрица свои густые, значительно подкрашенные брови.

– Ежели их светлость господин герцог пожалует, их прикажете к вам допустить или нет?

Анна Иоанновна пристально, почти подозрительно взглянула на нее и вместо ответа произнесла:

– Глупеть ты стала, Аграфена! Я дураков около себя держать не люблю… Ступай!

Юшкова, недовольная финалом своего разговора с императрицей, дала себе слово выместить свою неудачу на первой из попавшихся ей жертв, и судьба поблагоприятствовала ей.

Пройдя на свою служилую половину, она прямо наткнулась на молоденькую камер-юнгферу принцессы Анны, миловидную Клару, робкую и безгранично преданную своей госпоже датчанку, вместе с принцессой Анной прибывшую в Россию. Семья Клары уже долгие годы проживала при мекленбургском дворе, и Клара была почти подругой детства маленькой принцессы Анны, которая росла среди совершенно простой обстановки и вовсе не готовилась к внезапно выпавшей на ее долю высокой судьбе.