Тайна Мэриэл

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сердце у нее сжалось. Конечно, ему ничего не известно, иначе к чему эти таинственные намеки? Взял бы и выложил факты.

В баре, хотя и полном народу, было относительно тихо, лишь иногда раздавались взрывы хохота. Мэриэл улыбнулась бармену, молодому человеку, которого Десмонд обучал всем секретам своего мастерства, мрачно кивнула Десмонду, когда тот с серьезным видом проводил их к столику, и села.

— Осуждает, — сказал Николас, когда Десмонд принял заказ. Глаза его светились скрытым светом. — Судя по всему, руководство отеля придерживается весьма строгих правил в отношении переводчиков. У вас не будет проблем?

— Нет, я ведь не их сотрудница. Кроме того, Лиз Джерман известно, что у меня нет привычки рассиживать в баре — с гостями или без. Если пойдут разговоры, я объясню, что была здесь по той же причине, что и вы, — потому что ваш шеф приказал вам пригласить меня.

Николас откинулся на спинку стула, изучая ее лицо. На губах его играла ироничная и вместе с тем заинтересованная улыбка.

— Вас это задевает?

— Ничуть, — спокойно ответила она.

— Тогда скажите, почему, на ваш взгляд, я не похож на дипломата.

— Вы… заметнее, чем большинство дипломатов, — ответила она, сердясь на него за настойчивость.

— Заметен?

Отлично. Ей удалось удивить его.

— Дипломаты обычно больше напоминают сотрудников службы безопасности, — объяснила она с осторожностью. — У них вырабатывается привычка сливаться с фоном. Сомневаюсь, что найдется фон, с которым сольетесь вы. Вы выделяетесь, от вас идут волны, люди, когда вы появляетесь, обращают на вас внимание. Они прислушиваются к вам непроизвольно, вам не надо просить слова. Это не типичные для дипломата качества, но уверена, что если кому и удастся извлечь из них пользу, то именно вам. А когда вы сердитесь, ваше спокойное и уверенное благоразумие исчезает.

Мэриэл не удалось избежать некоторого цинизма в словах.

— Вы просто начитались романов, — язвительно заметил Николас.

Радуясь, что ее замечание пошатнуло его непоколебимое высокомерие, она усмехнулась.

— Да, я их читаю, — весело призналась она, — и многое другое тоже. Но вы ничего не сказали о главном — отличная тактика уйти от разговора.

Уголки его губ поднялись в холодной улыбке.

— Ради протокола, — сказал он. Ровный тон привлек ее внимание скорее, чем если бы он закричал. — Я с двенадцати лет хотел стать дипломатом. Собственно говоря, я даже не помню, хотел ли я быть кем-то еще.

— Даже шофером пожарной машины?

Его улыбка не стала теплее. Глаза сверкали из-под темных ресниц, волосы откинуты назад.

— Не помню, — ответил он. — Но матушку мою наверняка хватил бы удар, узнай она, что ее ребенок выбрал столь плебейскую профессию.

Словно тина в пруду, в памяти вновь всплыл подслушанный разговор о его детстве.

— Насколько я понимаю, у вас нет ни сестер, ни братьев?

— Да. — Он знал, что она слышала сплетни, она догадалась об этом по острому взгляду, которым он ее одарил, однако выражение его лица не изменилось. — А у вас?

— Я тоже была единственным ребенком, — ответила Мэриэл и, переходя в атаку, спросила: — Вы любите свою работу?

— Она отвечает моим романтическим устремлениям, — сказал Николас без энтузиазма. — Здравый смысл подсказывает, что то, чем я занимаюсь, вносит лишь скромный вклад в счастье человечества, но по крайней мере это позитивный вклад. Я стараюсь. Это требует полностью задействовать ум и поддерживает меня в постоянной форме. Не могу представить себе ни одну профессию, которая давала бы мне то же самое.

Возможно. И тем не менее, когда им принесли напитки, Мэриэл подумала, что он может ошибаться. Она совершенно не сомневалась, что он добился бы успеха в любом деле, которое выбрал бы, но ей почему-то казалось, что дипломатия — не его призвание.

У себя за спиной она услышала:

— Вот ты где, Николас. Я тебя искала. — Ровный, сдержанный голос принадлежал женщине.

Сьюзан Уотерхаус. Мэриэл смотрела, как Николас встает из-за стола.

— Мисс Браунинг, — прохладно улыбнулась Сьюзан. — Извините, не хочу вам мешать, но я совершила одну глупость и хотела бы на минутку похитить Николаса, чтобы он посоветовал, как мне выйти из положения.

В ответ Мэриэл тоже улыбнулась, но промолчала.

— Я на минуту, — сказал ей Николас и отвел Сьюзан в дальний угол зала.

Мэриэл старалась не смотреть на них, но не могла не заметить, что в основном говорила Сьюзан, а выражение лица Николаса оставалось неизменным.

Когда он вернулся, ее бокал был уже пуст.

— Извините, — произнес он спокойно. — Если вы закончили, то в ресторане нас ждет столик.

Он забронировал самый лучший столик в ресторане, специализирующемся на традиционной кухне юга страны. Мэриэл здесь никогда не была, поэтому с восхищением разглядывала голубой зал. Белые свечи были увиты азалиями таких же розовато-золотистых и красных оттенков, что и старомодные букетики на прекрасном фарфоровом сервизе.

— Здесь очень красиво.

— У этого ресторана великолепная репутация, — ответил Николас.

И космические цены! Ну да ладно, у него ведь богатый отец.

Блюда оказались превосходными. Надо будет обязательно поблагодарить поваров, подумала Мэриэл и принялась с аппетитом есть крабовый суп и замечательного тушеного цыпленка с креветками и колбасой, неторопливо запивая еду отличным вином, французским и калифорнийским.

— Пожалуй, я никогда не ела ничего более вкусного, — выдохнула она.

— Южная Каролина славится хорошей кухней. Но вам-то это должно быть известно, вы ведь здесь уже бывали?

— Да, в последние годы довольно часто. И крабовый суп пробовала, — ответила она. — Он был неплох, но здесь его готовят просто великолепно. А для восхитительного шоколадного мусса я просто не могу подобрать слов!

Николас засмеялся, и внезапно Мэриэл осознала, что он все это время был в напряжении из-за каких-то скрытых переживаний. Возможно, от вина у нее развязался язык, и, улыбнувшись ему долгой, томной улыбкой, она с озорством заявила:

— В Новой Зеландии ничего похожего вы не найдете!

Он опустил ресницы, пытаясь скрыть свои мысли, затем вдруг внезапно поднял глаза с холодным зеленоватым огоньком.

— Может быть, не совсем такое же, но у нас появляются и свои кулинарные традиции, нечто вроде средиземноморской и азиатской кухни на английской основе. Сколько, вы сказали, прошло, как вы не были дома?

— Дома? Я отвыкла считать Новую Зеландию домом — для меня это скорее три островка на другом конце света. — Испугавшись, что слишком разоткровенничалась, Мэриэл прикусила непослушный язык. — Десять лет.

— Вам нужно съездить туда. Думаю, вы достаточно повзрослели, чтобы оценить ее.

Она пожала плечами:

— Может быть. Она всегда казалась мне такой… ограниченной.

— Это неудивительно после детства, проведенного в путешествиях по более экзотическим уголкам мира. Вас дразнили в школе в этом городишке?

— Да, и я очень плохо это переносила.

— Были плаксой? — мягко пошутил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, если бы я умела плакать, было бы не так плохо, но я не плакала. Не хотела доставлять им удовольствие, и конечно, меня дразнили еще больше. Теперь я считаю, что они вовсе не были монстрами. Для детей нормально цепляться к тем, кто от них отличается. Не думаю, что они причинили мне какой-то вред, но я усвоила, что я отнюдь не центр вселенной. Сегодня, если вы хотите уверенно чувствовать себя на приеме, несчастливое детство просто необходимо.

— И все-таки, что именно привело вас в Кинг-Кантри? — неторопливо спросил он.

Шоколад у нее во рту вдруг приобрел привкус пепла. Памятуя о своем принципе никогда не врать и всегда придерживаться правды, даже не раскрывая ее полностью, она ответила:

— Мои родители погибли, и я переехала жить к тете.

— Нелегко вам пришлось.

— Да, — кивнула она. — Извините, но я действительно устала.

В его быстром взгляде мелькнуло недоверие, хотя вслух он только поинтересовался:

— Куда вы собираетесь потом?

— Во Францию, на пять дней.

— В Париж?

— Да, — сказала она, пытаясь распознать, что за чувства отразились в его глубоком голосе.

— С мужчиной?

Ее холодные, непроницаемые глаза цвета лазури в упор смотрели на него.

— И с его секретаршей.

Мэриэл с удивлением увидела, как напряглось лицо Николаса. Он отчужденно поинтересовался:

— А куда потом?

— Какие-то важные переговоры в Куала-Лумпуре. Затем две недели в Нью-Йорке, после чего возьму трехдневный отпуск, чтобы отремонтировать квартиру.

Он кивнул, и бронзовые блики свечей пробежали по его волосам.

— Да, вы много ездите. Вы не выходите замуж из-за такой вот кочевой жизни?

— Отчасти.

— А почему еще?

Пряча за дерзостью смущение, она парировала:

— Наверное, потому же, почему вы до сих пор не женились.

— У вас был любовник?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что она ответила, не успев осмыслить его. Не словами, но не менее понятно. Ее глаза округлились, не в силах оторваться от золотистого блеска, затопившего его зеленые глаза.

— Был. — Он неотрывно гипнотизировал ее взглядом. — Я даже знаю этого человека. Дипломатический мир тесен, и мы с ним несколько раз встречались. Мэриэл, зачем вам понадобилось влюбиться в английского дипломата, а затем бросить, нанеся удар его самолюбию?

Ах, Дэвид…

В ней шевельнулось что-то похожее на страх, тем не менее она спокойно произнесла:

— Моя личная жизнь…

— Мэриэл, почему вы бросили Дэвида Сентклера?

— Это вас не касается, — резко ответила она. — Это исключительно мое личное дело.

Как и многое из того, что она рассказала этому Николасу Ли.

— К сожалению! — произнес он так мрачно, что она вздрогнула. — Я с трудом удерживаюсь, чтобы это не стало и моим делом. Пойдемте отсюда.

Не обращая внимания на ее возражения, он настоял на том, что проводит ее до квартиры. На улице она с непреклонной сдержанностью сказала:

— Временами правила вашей матери усложняют вам жизнь.

— Я всегда считал, что это и есть основная роль матери.

— Игра на чувстве вины? — Такая позиция не вяжется с образом женщины, открыто жившей на правах любовницы женатого человека.

— Моя мать вообще не признавала такого чувства, как чувство вины. Другое дело — неловкость. Она умела заставить людей чувствовать себя неловко.

Он говорил с ироничной терпимостью и, видимо, несмотря на сумбурные чувства к матери, очень любил ее.

— Не похоже, что это как-то на вас отразилось, — сказала Мэриэл не без ехидства.

— Уверен, что вы правы. В целом я был нормальным мальчишкой, то есть обладал чувствительностью асфальтовой дорожки. — Он отодвинул ветку старого мирта, придерживая ее, чтобы Мэриэл не зацепилась волосами.

И этому она тоже не поверила. Для эгоиста Николас слишком проницателен. Внезапно испугавшись, что он заговорит о ее семье, она сменила тему:

— Как, по-вашему, продвигаются переговоры?

— Пока неплохо.

Что ж, уклончивость — составная часть работы. Все еще раздраженная его расспросами, она забыла об осторожности и попробовала копнуть глубже:

— Вы действительно считаете большой удачей, что и Маккабе, и Ватанабе увлекаются фехтованием?

— Без сомнения. У них появилась тема для разговоров, — колко заметил он, — кроме того, это пополняет ваш словарный запас.

— Насколько я понимаю, завтра главным вопросом будет торговля.

— Неужели?

— Похоже на то. Мистер Маккабе пошутил, что сегодня ему придется читать документы, чтобы освежить память, и они с мистером Ватанабе спорили, кто из них более бесполезен в должности министра.

Они подошли к повороту. На дорожку падала тень от магнолии, освещенной пробивавшимся сквозь листву волшебным светом звезд. Мягкий загадочный свет серебрил светлый ствол и ветви дерева, и от этого казалось, что окружающие тени теснее сдвинулись в прохладном, пахшем морем воздухе.

— Я много думал о вас, Мэриэл, — негромко произнес он.

От беспокойного и глупого страха у нее засосало под ложечкой.

— Не понимаю, почему, — сказала она оживленно. — Я самый обычный человек.

— Елена Троянская тоже, наверное, считала себя обычной женщиной. — Он немного помолчал, потом неожиданно продолжил: — Я размышлял о том, почему изгиб вашей верхней губы, когда вы улыбаетесь, сводит меня с ума. Почему звук вашего голоса действует на меня как прикосновение меха к коже. И почему у вас затуманиваются глаза, когда вы произносите мое имя, и о том, какие тайны скрываются в их глубине…

Последние слова он произнес, касаясь губами ее ресниц. Его руки притянули ее ближе, рот впился в ее губы, голос отдавался бесконечным эхом в самых дальних уголках ее души, обжигая ее разум и волю чувственным пламенем.

Ошеломленной Мэриэл показалось, что она ждала этого поцелуя долгие годы. Голова запрокинулась, руки обвили его плечи. Ждала всю свою жизнь. Она была рождена для него. Любить Дэвида было радостно и приятно, но Николас зажег ее кровь пожирающим ее самообладание голодом, нахлынул добела раскаленной лавиной чувств, охвативших ее тело с силой вулканического извержения.

Напуганная силой собственной реакции, она прервала поцелуй и попыталась высвободиться из его рук, хватая ртом воздух и упираясь руками ему в грудь. Безрезультатно. Бешеный стук его сердца отдавался в ее ладонях. Она подняла взгляд на его лицо.

Чуть прикрытые глаза внимательно изучали ее. Она с изумлением поняла, что крепкий поцелуй, от которого у нее пощипывало губы, подействовал и на него: губы его распухли и казались такими чувственными на худом, аскетичном лице!

— Мне это ни к чему. Мне это не нужно! — выдохнула она, когда бешеный вихрь крови немного улегся.

— Это никому не может быть нужно, — ответил он чуть охрипшим глубоким, чувственным голосом. — Это как морской прибой, обманчиво тихий на поверхности, но сделай шаг — и он унесет тебя на верную погибель. Хочешь не хочешь, а это существует. Что нам с этим делать?

С расширенными в темноте от вспыхнувшей страсти зрачками, она вглядывалась в его лицо, надеясь увидеть там мягкость и нежность.

Он смотрел на нее с равнодушным любопытством, и это было оскорбительно и к тому же являлось предупреждением. Она едва не попалась в ловушку желания, а он, несмотря ни на что, контролировал себя. Если она уступит поспешному и необдуманному порыву, Николас возьмет все, что она готова ему отдать, но по-прежнему сохранит полный самоконтроль и в конце концов одержит над ней верх.

Именно это придало Мэриэл сил подавить настойчивое требование тела. Она едва слышно пробормотала:

— Ничего. Я ничего не собираюсь с этим делать. Я не ложусь в постель с мужчинами, которых знаю всего два дня.

— А сколько вы были знакомы с Дэвидом Сентклером, прежде чем легли с ним в постель?

Три месяца. Дэвид был джентльменом.

Мэриэл резко бросила:

— Вас это не касается.

— Что между вами произошло, Мэриэл? — спросил он спокойно, словно они не целовались минуту назад, словно основы ее мира не претерпели потрясения.

Она ответила уклончиво:

— Мы поняли, что не можем быть счастливы вместе.

Я рассказала Дэвиду о своем прошлом, и он решил, что как жена или любовница я стану серьезной обузой для честолюбивого дипломата. И ты бы, Николас, принял точно такое же решение.

— К чему вам это? — снова заговорила она, пытаясь злостью и презрением покончить с женщиной, которая только что содрогалась в его объятиях, прижимаясь к его сильному телу, радовалась его быстрой естественной реакции.

— Возможно, из любопытства. Вы его любили?

Желая смутить его, вывести из себя, она прошипела сквозь зубы:

— Да, я его любила.

И это была правда.

Потом, глубоко вздохнув, отошла, трясущимися руками пригладила волосы и убрала влажные прядки с висков.

— Ваши вопросы исключительно бестактны, — резко бросила она. — К тому же мне нужно немного поспать.

Судя по всему, он понял, что зашел слишком далеко. И ответил:

— Тогда пошли.

Они уже достигли корпуса, как вдруг услышали детский плач. Он доносился из невидимого в темноте сада.

После секундного колебания Мэриэл двинулась вслед за Николасом, к единственному проходу вдоль аккуратно подстриженной живой изгороди из азалий. Внутри, на зеленой лужайке, они увидели круглую клумбу с мраморной нимфой в центре.

В низком кустарнике, съежившись, сидел, уткнувшись в ладошки опухшим от отчаянного рева лицом, ребенок.

— Кэтлин! — воскликнула Мэриэл, подбегая к ней. — Что ты здесь делаешь?

Николас опустился на колени рядом с девочкой.

— Ну, ну, наверняка не все так плохо, — сказал он с удивительной нежностью в голосе. — У тебя вся мордашка распухла — от слез или от комаров?

Кэтлин всхлипнула:

— Хочу к мамочке.

— Тогда пойдем найдем ее, — предложил Николас.

— Мне нельзя, — взвыла девочка и зарыдала еще громче.

В этом звуке было столько отчаяния и безнадежности, что у Мэриэл оборвалось сердце.

— Дорогая моя, мама может рассердиться. Почему ты убежала? Ведь она тебя так любит! Пойдем, мы отведем тебя домой.

— Нет, я должна остаться здесь.

Николас сказал:

— Пойдем, Кэтлин, мы проводим тебя до дома.

— Нет, — закричала она, снова расплакавшись. — Мне нельзя, мне нельзя…

Бормоча что-то утешительное, Мэриэл убаюкивала пухленькую девчушку у себя на плече, пока панические рыдания не стихли, сменившись удушающими всхлипами.

Николас склонился над ней, убирая со лба прядку волос.

— Почему тебе надо оставаться здесь? — спокойно спросил он.

Сопя, Кэтлин спрятала лицо на груди Мэриэл.

— Мне нельзя рассказывать, — захныкала она.

— Ты ждешь папу? — мягко спросила Мэриэл.

После долгих колебаний взъерошенная головка утвердительно кивнула. Николас встал. С беспокойством отметив его настороженный взгляд, брошенный в сторону сада, Мэриэл сказала:

— Нам надо вернуться, моя хорошая. Наверное, папа хотел, чтобы ты ждала его на территории.

— Нет, он сказал, около красивой мисс. Когда он ко мне приезжал, мы приходили сюда на пикник, и он велел ждать его здесь.

Уже не на шутку встревожившись, Мэриэл отпустила Кэтлин.

— Нам надо вернуться на территорию, — тихо сказала она Николасу.

— Кажется, я понял ситуацию. Я возьму ее на руки.

— Возможно, он где-то рядом… Будьте осторожны.

Николас опустился перед девочкой.

— Тебя ждет мороженое, — уговаривал он, безошибочно угадав самую большую слабость любого ребенка. — Хочешь?

Кэтлин округлила глаза и кивнула.

— Если хочешь, я тебя подвезу, — предложил он.

В явном замешательстве девочка посмотрела на него с сомнением, затем кивнула и протянула к нему ручки. Он подхватил ее, усадил на плечо и сказал:

— Ну вот и отлично, поехали.

Они вышли на дорожку, но Николас вдруг остановился и передал девочку Мэриэл.

— Уводите ее отсюда, — приказал он чуть слышно, поворачиваясь к огромному дубу.

Мэриэл никогда не встречалась с бывшим мужем Элси, но узнала его, как только он вышел из тени большого дерева: малышка была очень похожа на отца. Рядом с ним Николас казался невысоким, его природную гибкость затмевала грубая физическая сила этого человека.

— Отпустите ее, — скомандовал Дженнингс.

Кэтлин вырывалась и вопила «Папочка!» — но Мэриэл прижимала ее все крепче и двигалась по дорожке в сторону корпуса; она уже отчетливо видела огоньки, но сомневалась, сможет ли донести туда Кэтлин, прежде чем та вырвется.

Джимми Дженнингс сверкал глазами.

— Отпустите ее!

— Она этого не сделает, — резко ответил Николас. — Это не решит проблему, старик.

— Не суй свой нос в мои дела. — Голос Дженнингса стал жестче. — Дамочка, я велел тебе опустить ее на землю.

Стиснув зубы, Мэриэл с трудом продолжала двигаться вперед. Кэтлин была не крупным ребенком, но она сопротивлялась. Мэриэл бросила быстрый взгляд на мужчин. О Боже, Джимми был огромен, кулаки у него сжимались и разжимались. В неровном свете он производил зловещее впечатление.

И все же она не могла опустить Кэтлин.

— Это мой ребенок, — взревел Джимми, не отставая от них. — Милая, ты ведь хочешь жить со мной, правда? Мы будем ездить в Диснейленд…

Николас перебил его:

— Значит, вы ее похищаете, а это серьезное преступление, из-за которого вас упекут за решетку на такой срок, что и считать устанешь.

— Пусть нас сначала поймают, — хорохорился Джимми. — Я не так глуп, как многие думают, я знаю, что делать. В любом случае ее мать целый день на работе и видит ее только по ночам. Это не…

Мэриэл холодно произнесла:

— Если бы вы дали ей денег на жизнь, а не объявили себя банкротом…

— Молчите, — перебил ее Николас.

Отец Кэтлин продолжал:

— Она сама ушла от меня. — Его голос звучал тоном выше. — А сейчас, дамочка, слушайте и делайте то, что я вам скажу, потому что у меня пистолет.

Мэриэл в ужасе бросила на него короткий взгляд. В руках у Джимми что-то угрожающе поблескивало. Внезапный унизительный страх лишил ее ноги твердости. Она покачнулась, но прижала свою ношу еще крепче и заставила себя продолжить путь. Николас тут же оказался рядом, чтобы поддержать ее сильной рукой, по-прежнему прикрывая ее от угрожавшего им мужчины.

В голосе Джимми звучало злое и растерянное отчаяние:

— Дамочка, опустите ее мягонько и аккуратненько на землю. Мягонько и аккуратненько. Она — сокровище, и я не хочу, чтобы кто-нибудь сделал ей больно.

— Какая жизнь ждет девочку, если она убежит с вами? — заговорил Николас. Без всякой паузы он продолжал светским тоном: — Вам придется скрываться, а значит, вы никогда не сможете отправить ее в школу и она вырастет неграмотной. Вы не сможете заводить близких друзей, чтобы не выдать себя, и она не научится вести себя в обществе. И хотя сейчас она хочет жить с вами, но в будущем станет скучать по матери и тосковать по ней, так же, как тосковала без вас. Неужели вы для нее этого хотите? Несчастья и горечи? И что вы думаете? Какие чувства она будет к вам испытывать лет через десять, когда осознает, чего вы ее лишили?

— Она не будет ничего лишена, — настаивал Джимми. — Я буду хорошо о ней заботиться — эта малышка в такой же мере моя, как и этой суки. Я не обижу ее!

Мэриэл заметила блики лунного света на пистолете, которым он размахивал, и нервно сглотнула. Но она разгадала тактику Николаса и, несмотря на дрожащие ноги и пересохшее горло, несмотря на страх, сжавший желудок и лишавший ее рассудка, продолжала идти в сторону жилья. Кэтлин, устав сопротивляться, нахмурившись, смотрела на отца.

Мэриэл не понравились нотки отчаяния, обозначившиеся в голосе Джимми. Она была в безопасности — он не станет стрелять, пока у нее на руках Кэтлин, — но Николаса ничто не защищает. Если Джимми потеряет голову…

Сильной рукой Николас обнимал ее за талию и непрерывно подталкивал вперед, пока она спокойно говорила:

— А как быть с колледжем? Находясь в бегах, вы не сможете скопить достаточно денег, чтобы отправить ее в колледж. Так что ее ждет? Бесперспективная работа поварихи в каком-нибудь придорожном кафе?

— У меня есть деньги, — резко ответил Джимми. — Говорю вам, я люблю ее! Я все обдумал — со мной она будет счастливее, чем со своей матерью… Предоставьте мне все устроить, — прорычал Джимми, внезапно взбесившись. — Дамочка, если вы немедленно ее не отпустите, я пристрелю вашего мужа. Я хорошо стреляю, я не промахнусь. Мне так и так в тюрьму за похищение, и какая разница, если прибавится еще и обвинение в убийстве!

— Мне плевать, что ты хорошо стреляешь, — спокойно ответил Николас. — Все равно можешь промахнуться. Каково тебе будет, если пуля поразит другую мишень, поменьше?

— Отойди от них, — яростно потребовал Джимми.

— Нет, — ответил Николас.

— Черт с тобой, справлюсь и без этого, — он выплюнул эти слова и, быстро приблизившись к ним, согнулся и широко раскинул руки.

Мэриэл ощутила новый прилив ужаса, но в этот момент от быстрого толчка Николаса она оказалась у самой двери Элси.

Кэтлин снова заплакала, подвывая:

— Папочка, папочка, папочка…

Дверь распахнулась, и появилась Элси с круглыми от паники глазами.

— О Боже! — выкрикнула она, бросившись навстречу и перехватывая у Мэриэл свою дочурку. Рыдания Кэтлин достигли апогея.

— Быстрее в дом, — прошептала Мэриэл, подталкивая мать и ребенка.

Она повернулась в тот самый момент, когда Николас нанес быстрый и резкий рубящий удар по горлу Джимми. Тот, издав негромкий хриплый звук, рухнул как подкошенный на землю.

Охнув, она подбежала к ним.

— С вами все в порядке? — взволнованно спросила она.

Дыхание Николаса даже не участилось, хотя глаза горели огнем.

— Со мной все в порядке. — Он опустился на колено рядом с потерявшим сознание Джимми и пощупал пульс у него на шее. — И с ним тоже, хотя, когда очнется, он будет чувствовать себя не лучшим образом.

— Это пистолет? — услышали они испуганный голос Элси у себя за спиной.

Мэриэл подняла голову: Элси была одна.

— Все нормально, — успокоила их Элси, — малышка с Сэран. — Взглянув на лежащего мужчину, который был ее мужем, она слабым голосом поинтересовалась: — Что он натворил?

Пока Николас проверял пистолет, Мэриэл в нескольких словах рассказала о случившемся.

Когда она закончила, Джимми уже начал шевелиться. Элси окинула его ледяным взглядом:

— Вот, значит, как. Наверное, он каким-то образом передал Кэтлин записку.

Мужчина на земле застонал. Элси с горечью сказала:

— Убила бы его! Он так ее перепугал.

Николас выпрямился.

— Справедливости ради скажу: он не мог причинить ей никакого вреда. Или кому бы то ни было. Эта штука не заряжена.

— О, это так на него похоже. Конечно, он не причинит ей вреда — он же любит ее, — но какой же он дурак! — сердилась Элси. — Он никогда не повзрослеет. Считает, что, если ему чего-то захотелось, он должен это получить, и не думаю, что он когда-нибудь себя преодолеет. Умный человек, зарабатывал много денег, работал на износ, здесь, в деревне, и начал собственное дело, но в душе просто испорченный ребенок.

— Вы собираетесь подавать иск? — сухо поинтересовался Николас.

Элси потрясенно уставилась на него:

— А вы?

— Особого желания не имею, но мне кажется, что хороший адвокат должен использовать это происшествие ко всеобщей пользе.

— Николас был просто великолепен, — восхищалась Элси на следующее утро. — Когда ты ушла, мы еще долго разговаривали — с ним легко говорить, правда? Он умен. Ему как-то удалось сплавить Джимми к его кузену в деревню. Я только что разговаривала со своим адвокатом, и он считает, что у нас достаточно материала против Джимми, чтобы добиться гораздо большей выгоды, чем изначально. Он свяжется с адвокатом Джимми.

— Я очень рада, — ответила Мэриэл.

— Джимми не выстрелил бы ни в тебя, ни в Николаса, — серьезно произнесла Элси. — Он считает себя крутым, но он не убийца. Но ты не знала ни этого, ни того, что пистолет не заряжен. Николас сказал, что ты не оборачивалась и просто продолжала идти. Я не знаю, как тебя благодарить.

Мэриэл сдержанно ответила:

— Я знала, что мне ничего не угрожает, пока я держу на руках Кэтлин.

Но глаза Элси наполнились слезами.

— Большинство людей впадают в панику, когда перед ними размахивают пистолетом, но Николас говорит, что с тобой этого не произошло. Вы с Николасом спасли ее. Я никогда этого не забуду.

— Как она сейчас?

Элси сдержала слезы и высморкалась.

— Как ни странно, с ней вроде бы все в порядке. Думаю, в этой истории есть и моя вина. Надо было разрешать ему видеться с ней. Он звонил ей в дом кузена. Сэран знала, но не говорила мне, считая, что я веду себя глупо. То, что случилось вчера вечером, — шок для всех нас.

— Для меня тоже, — с чувством ответила Мэриэл. — Кэтлин сегодня в школе?

— Да. Она продолжает спрашивать, когда увидится с ним, и я пообещала, что разрешу им встретиться. По крайней мере теперь он у меня в руках. Я рассказала своему адвокату все подробности случившегося и собираюсь изложить это в письменном виде. И если Джимми сделает хоть один неверный шаг, я подам на него в суд. А потом посмотрим. Может, это послужит ему уроком.

Мэриэл очень на это надеялась; у нее все еще стыла кровь при воспоминании о пистолете, которым размахивал Джимми, и о том, как Николас шел между ними, прикрывая ее.