Тайна покинутой часовни

Глава четвертая

Несмотря на все события этого тяжелейшего дня, Мэри удалось заснуть. Дав волю давно сдерживаемым чувствам, она изнемогла от слез, и потому ночью ее не тревожили кошмары. Мэри разбудил приход Клер.

Горничная поставила тяжелый поднос на столик у кровати, раздвинула шторы, и яркий свет, хлынувший в комнату, дал понять, что день давно наступил.

– Доброе утро, ваша светлость, – произнесла Клер и неловко присела, опасаясь выронить хрупкую чашечку севрского фарфора или расплескать ее содержимое. На минуту незнакомая обстановка ошеломила Мэри, но, услышав голос девушки, она все вспомнила.

Она очутилась в замке Вейл! Она – герцогиня Вейл! Об этом титуле Мэри никогда не мечтала, даже после того, как узнала о гибели брата и отца Ника. Ради сына она охотно отказалась бы от титула и состояния.

Приняв чашку из рук Клер, она с наслаждением вдохнула аромат шоколада, отпила глоток и, как бывало каждое утро, задумалась о том, что сейчас делает Ричард. Теперь о ее сыне заботятся другие люди. Мэри ежедневно молилась о том, чтобы им хватило доброты и терпения выдержать бесконечные вопросы мальчика.

Она вновь отогнала воспоминания о жутком хохоте Трейвика. Несмотря на страстное желание иметь сына, он почти всегда игнорировал Ричарда. Конечно, по праздникам он делал мальчику подарки, но лишь практичные – такие, как куртка или новые перчатки.

Единственную игрушку – ярко раскрашенного деревянного солдатика, купленного в Лондоне, – Ричарду подарила сама Мэри. Ей пришлось долго копить деньги, а затем разыскивать среди жителей деревни человека, который взялся бы выполнить ее поручение. Восторг ребенка с лихвой вознаградил ее за все хлопоты.

Мэри улыбнулась, вспомнив, как Ричард радовался простой игрушке. Она опасалась, что Трейвик упрекнет ее в расточительности, но тот, к счастью, ничего не заметил. Он вообще почти не обращал внимания на мальчика – если не считать редких случаев, когда Ричард забывал об обязанностях, возложенных на него. Тогда торговец пускал в дело тонкую трость.

Мэри пришлось признать, что Трейвик всегда старался быть справедливым: таким же наказаниям подвергали своих детей и соседи. И все же провинности Ричарда были слишком ничтожными, он не заслуживал порки. Наказав мальчика, торговец вновь забывал о ребенке – до тех пор, пока тот какой-нибудь шалостью не навлекал на себя его гнев.

Мэри перевела взгляд на высокие окна спальни, вспоминая рубиновый отблеск заходящего солнца в окне отцовской церквушки. В то время ее не терзали сомнения. Неужели она вновь ошиблась в Нике? Ее рука дрогнула, чашка стукнула о тонкое блюдце. Глаза Мэри наполнились слезами. Ошибиться второй раз она просто не имела права.

Горничная с удивлением смотрела в печальные глаза новой госпожи, не понимая, какие беды могут быть теперь у этой богатой и знатной женщины. Впрочем, и герцог не выглядел счастливым. Что мучает этих людей?.. Клер опомнилась и упрекнула себя за то, что лезет не в свое дело – от нее требуется всего-навсего прислуживать им.

– Что-нибудь еще, ваша светлость? – спросила она.

Герцогиня обернулась к ней и улыбнулась.

– Нет, Клер. Спасибо за шоколад, – добавила она, – он восхитителен!

– Вы очень добры, ваша светлость, – удивленно откликнулась горничная. Бедняжка, подумала она, но не забыла сделать книксен, прежде чем покинуть комнату.

Взгляд молодой госпожи вновь стал отсутствующим: она погрузилась в размышления.

Известие для Мэри принес Пирс. Мэри уже была одета и причесана и сидела в изящном кресле у мраморного камина, жалея о том, что ей нечем занять руки и рассудок.

– Войдите, – машинально произнесла она, услышав стук в дверь.

– Его светлость просит вас спуститься вниз, – произнес Пирс, войдя и поклонившись.

– Сейчас, – откликнулась Мэри тихим голосом. В глазах Пирса мелькнуло сочувствие.

– Вам не о чем беспокоиться, – заверил он. – Он справится с Трейвиком, и вы знаете это.

Итак, Ник поделился известием с камердинером! Тем не менее ободряющие слова успокоили ее. Если бы Ник был так же откровенен с ней!

– На поле боя человек познается за считанные минуты, ваша светлость, – добавил Пирс.

– Там сразу видно, кому можно доверять, а кому – нет. Выживают лишь те, кто умеет разбираться в людях.

– Вы служили в армии? – Мэри наконец поняла, что связывает Пирса и Ника Стэнтона.

– Почти всю жизнь, – с улыбкой подтвердил Пирс.

– Странная подготовка для слуги герцога, – осторожно заметила Мэри.

– Не такая уж странная, как кажется на первый взгляд, – возразил Пирс. – По крайней мере для слуги герцога Вейла. По правде сказать, он предпочитает называть меня не слугой, а денщиком.

– Денщиком?

– Армейское слово, – пояснил Пирс и, заметив замешательство Мэри, добавил: – Так уж мы договорились много лет назад. Я стал денщиком полковника лорда Стэнтона в 1815 году.

– При Ватерлоо? – догадалась Мэри.

– Старший сержант Джон Пирс к вашим услугам! – отрапортовал Пирс и вытянулся в струнку. – И к услугам его светлости, – добавил он, блеснув глазами так, словно делился с Мэри важной тайной.

– А как вы обращаетесь к нему, беседуя с глазу на глаз? – поинтересовалась Мэри. Ее и вправду занимал этот вопрос: денщик часто пренебрегал титулом хозяина.

– Признаться, ваша светлость, за все эти годы как я только не называл его! – с усмешкой проговорил Пирс. – Но повторить все это сейчас, да еще в присутствии дамы, я вряд ли решусь... Мэри рассмеялась.

– Боюсь, что и я не всегда была почтительна к нему, – призналась она.

– Но запомните одно, – Пирс вдруг посерьезнел, – когда речь идет об опасности, во всей Англии не сыскать такого же надежного человека, как герцог. Он не подведет.

Мэри кивнула, всей душой желая поверить ему.

– Спасибо вам, Пирс, – прошептала она.

Поднявшись, она пересекла комнату, вышла за дверь и направилась вслед за Пирсом по коридору. Внезапно Пирс остановился.

– Но как Трейвик узнал? – спросил он. – Почему он понял, что это сын Вейла?

Мэри отчетливо вспомнила золотистые кудри и серьезные серые глаза Ричарда.

– Если бы вы увидели мальчика, вы бы тоже все поняли, – ответила она.

– Значит, все дело только во внешнем сходстве?

– Не совсем. В ту ночь... – начала Мэри и осеклась: память перенесла ее обратно в холодную темную комнату. Она с трудом заставила себя продолжать: – В ту ночь, когда Трейвик пытался... напасть на меня, Ричард пришел на помощь. Он схватил кочергу, чтобы ударить человека, которого считал отцом.

Минуту Пирс молчал. Неужели попытка ребенка защитить свою гувернантку показалась ему странной?

– Стало быть, мальчик должен узнать, что Маркус Трейвик ему вовсе не отец, – наконец заключил он. – Герцог ждет вас, – добавил Пирс, поворачивая к двери кабинета герцога Вейла.

Ник долго готовился к предстоящей встрече, но, увидев входящую в кабинет Мэри, обнаружил, что ее присутствие лишило его привычной холодности. Губы Ника невольно растянулись в улыбке. Обычно он тщательно скрывал свои чувства, но рядом с Мэри Уинтерс это было немыслимо – даже по прошествии семи лет.

Мэри была одета в синее утреннее платье с низким вырезом и облегающим лифом, подчеркивающим красоту высокой груди. Он выбирал это платье сам. Ник знал, что его цвет подчеркнет чистоту кожи, оттенок глаз и темных волос.

С первого же взгляда Ник заметил, что платье не пришлось Мэри впору. Девушка, которую он когда-то любил, изменилась – похудела, вытянулась, стала сдержанной и холодной. В ее глазах Нику не удалось разглядеть ни тени кокетства.

Почти незаметным кивком Вейл выслал из комнаты Пирса, но успел заметить, что тот нехотя вышел за дверь. Он не доверяет мне, боится, что я обижу ее, понял Ник.

– Вы хотели видеть меня? – спросила она.

Ее голос звучал уверенно, чуть вызывающе, и губы Вейла вновь дрогнули в ироничной улыбке. Он прекрасно знал, что самоуверенность Мэри – напускная. Увидев ее в эту минуту, никто не заподозрил бы, что вчера вечером эта женщина была сама не своя от тревоги за ребенка.

– Спасибо, что пришла, – отозвался он и, извинившись, что сидит, жестом предложил Мэри присесть у стола. Герцог не мог встать: ему пришлось расплачиваться за долгие часы, в течение которых он вышагивал по гостиной, вспоминая о прошлом и гадая, что ждет его в будущем. Несмотря на грызущую боль в раненой ноге, Вейл, едва дождавшись рассвета, приказал седлать коня. Скачка, которой он наказал себя, помогла прояснить мысли, но не исцелила тело.

– У меня не было выбора, ваша светлость.

Ей удалось произнести эти слова почти без сарказма, и Вейл оценил ее усилия. Мэри грациозно присела в указанное кресло и невозмутимо расправила складки юбки.

Когда она наконец подняла голову, ее лицо было непроницаемым, но от взгляда Вейла не ускользнула легкая дрожь пальцев, теребивших тонкую ткань. Внезапно ему вспомнилось вчерашнее прикосновение руки Мэри – тонких, загрубевших от тяжелой работы пальцев, и он не сразу сумел отогнать воспоминания.

– Мои люди в Лондоне собирают сведения о финансовых делах Маркуса Трейвика, – сообщил он. – В течение недели их передадут мне.

Мэри молчала. Ее взгляд по-прежнему был непроницаемым, но утратил равнодушие.

– Как только сведения окажутся в моих руках, – продолжал Вейл, – я смогу решить, каким образом заставить Трейвика отказаться от прав на ребенка. Не стоит делать предложение вслепую, не зная финансового положения Трейвика. Мне нужно узнать об этом человеке все, что только можно.

– Вы намерены предложить ему деньги в обмен на сына?

– У каждого своя цена, – откликнулся Вейл. Конечно, он мог попросту украсть ребенка, но при этом малыш может случайно пострадать. А если попытка окажется неудачной, Трейвик взбеленится и наотрез откажется вести переговоры. Следовательно, самый надежный способ – сразу предложить ему деньги.

Мэри недоверчиво усмехнулась.

– Цена Трейвика – возмездие. Он ни за что не продаст вам Ричарда, – произнесла она. – Он пойдет на все, лишь бы заставить меня поплатиться за оскорбление – а может, и расквитаться с вами за все, что вы сказали на суде. За то, что вы спасли меня. Он не согласится на сделку!

– У него не останется выбора, – возразил Вейл.

– Каким образом вы надеетесь заставить такого человека, как Трейвик, поступить вопреки собственному желанию?

– У каждого есть слабое место. Любому торговцу приходится иметь дело с долгами и кредиторами. Векселя и закладные можно выкупить. .

– Кнут вместо пряника?

– Только в случае необходимости. Прежде Вейлу никогда и в голову не приходило разорять человека, но он знал, что действовать в таком случае следует как в карточной игре или в сражении: найти уязвимое место противника и нанести точный удар. Положение в обществе и состояние были неоспоримыми преимуществами Вейла. Он не сомневался, что в конце концов вынудит торговца отказаться от прав на ребенка.

Мэри печально покачала головой.

– Вы совсем не знаете этого человека.

– Тогда объясни, каков он. Расскажи все, что принесет нам пользу.

– Ему нравится причинять боль! – выпалила Мэри. – Думаете, ваши люди узнают об этом? Он наслаждается чужими страданиями. Особенно страданиями тех людей, которые презирают его. Даже когда его жена медленно умирала в муках, он продолжал... навещать ее по ночам. Возможно, он был жесток с ней потому, что она не сумела родить ему сына. А может... впрочем, не знаю. Понятия не имею, почему он пылал вожделением к умирающей женщине. Она была... – Мэри помолчала. – Она никогда не протестовала, считая, что ее долг – повиноваться, но я знала, как он... обращался с ней. Ее тело было сплошь покрыто синяками. Он наслаждался ее мучениями. Я слышала это и всегда боялась, что и Ричард все услышит...

– Он способен причинить вред ребенку, Мэри?

– Нет!

Но это слово вырвалось у нее слишком поспешно, и Вейл понял, что Мэри давно обдумала этот вопрос.

– Зато я способен уничтожить Трейвика и не намерен это скрывать. Торговец не станет рисковать ради неродного ребенка: слишком многое может потерять.

– Ему достаточно сознания того, что он причиняет людям боль. Жажда мести может толкнуть его на любой поступок. По-моему... он не в своем уме – вы же видели, как он вел себя на суде. Он очень хочет заставить меня страдать.

– Мэри, если этот тип не совсем лишился рассудка, он не будет связываться со мной: в этой битве ему нечего надеяться на победу.

– Как вы уверены в себе! – саркастически воскликнула Мэри. – Вы и вправду считаете себя всесильным?

– Я уверен лишь в том, что сумею вырвать твоего сына из лап Маркуса Трейвика, – терпеливо объяснил Вейл.

– Моего сына? – переспросила она. – Не надо недооценивать противника, Ник, – он не боится вас! Да, вчера вы победили его с помощью судьи и адвоката. Но не стоит умалять силу его ненависти – ко мне и к вам. Я хорошо знаю Трейвика и потому должна предупредить: будьте осторожны! По закону Ричард считается сыном Трейвика, и тот может поступить с ним, как пожелает.

– Выслушав мои доводы, он согласится уладить это дело самым безболезненным способом.

Но в глубине души Вейл не чувствовал уверенности. Мэри знала Трейвика гораздо лучше, чем он, она точнее предугадывала возможную реакцию торговца. Но делиться с ней своими сомнениями? Никогда! Ей и без того слишком долго пришлось нести тяжкую ношу ответственности за безопасность и благополучие ребенка. Теперь пришла очередь Ника.

– Мэри, я обещаю тебе: через несколько дней мальчик будет с тобой.

– Ричард, – подсказала она. – Его зовут Ричард.

– Знаю.

– Но избегаете произносить его имя вслух. По какой причине, ваша светлость? – вызывающе спросила она. – Может, вы не собираетесь признавать его своим сыном? Он действительно ваш единственный сын. Ваш первенец. Наследник.

Вейл не сразу нарушил томительную паузу.

– По-моему, нам следует сначала позаботиться о настоящем ребенка, а уже потом строить планы на будущее.

– Должна предупредить, что вам будет нелегко отречься от него. Сходство заметил не только Трейвик, – произнесла Мэри.

– В мои намерения вовсе не входит отказ от отцовских обязанностей. Я уже признал тебя женой...

Мэри перебила:

– Но в то время вы еще не подозревали о существовании ребенка! Хотелось бы знать, согласились бы вы сделать это признание, если бы поняли, что узы брака будет нелегко разорвать?

– Разорвать?

– Полагаю, вы собирались развестись со мной или объявить брак недействительным, как только Трейвик откажется от своих обвинений. Вам и в голову не приходило предать наши отношения огласке – это же очевидно! Но я благодарна вам: мне объяснили, что суд наверняка приговорил бы меня к каторге, – мрачно добавила она.

– Я не жду от тебя благодарности, Мэри, – я слишком мало сделал для тебя. Нам обоим известно, как легко я нарушил клятвы, которыми мы обменялись. Но развод не входит в мои планы. Как и отказ от ребенка.

– Ричарда, – вновь холодно поправила Мэри.

Ник не стал объяснять, почему ему так трудно произнести это имя. Он опасался, что, получив имя, образ мальчика станет для него слишком реальным. Сын и без того был точной копией Ника – это замечали все. Пока Ричарду предстояло оставаться лишь пешкой в рискованной игре, и лишь позднее он должен был обрести кровь и плоть.

«Поверьте мне, он много выстрадал», – эхом прозвучали в ушах Ника слова Мэри. Он отмахнулся от них, чтобы уберечься от неверного шага. Чувства сделают его слишком уязвимым для Трейвика. Он не мог позволить себе быть слабым. Пока.

– Мэри, клянусь: твой сын будет с тобой! – снова произнес он.

Мэри отвернулась и крепко сжала губы, чтобы не выпустить рвущиеся наружу слова. Конечно, она не поверила ему. Но на что он мог рассчитывать? Подумаешь, еще одна клятва! Разве Мэри Уинтерс обязана верить обманщику?

А Ника охватил шквал чувств – такой же, как в ту минуту, когда Мэри вошла в комнату. Он постарел, но чувства к ней, по-видимому, не изменились. Гордыня Ника уничтожила девушку, которой когда-то была Мэри. Но женщина, в которую она превратилась, оказалась не менее желанной.

Как хотел он прикоснуться к ней, исследовать каждый дюйм ее кожи, провести кончиками пальцев по безупречной, словно фарфоровой, груди. Он жаждал заботиться о ней, защищать и утешать. Он мечтал, чтобы ее тонкие загрубевшие пальцы вновь стали гладкими, чтобы горечь исчезла из этих синих глаз вместе с темными кругами под ними.

Ни одну женщину в мире Ник не желал так, как Мэри Уинтерс – девушку, которую он предал и бросил. Как и собственного сына. Ей самой пришлось принять мучительное решение отдать ребенка. «Не видела другого пути спасти его»...

Твои страдания кончились, молча поклялся Ник. Твоя ноша стала моей. Он не произнес эту клятву вслух: Мэри все равно не верила ему.

Ровным и бесстрастным тоном герцог произнес:

– Пирс проводит тебя. Надеюсь, слуги исполняют все твои приказы. Но если тебе что-нибудь понадобится...

– Последние три месяца я провела в тюремной камере, а последние шесть лет – в тесной и темной комнате в доме Маркуса Трейвика. Но сейчас мне ничего не нужно. Я хочу лишь спасти сына. Вашего сына. Больше я у вас ничего не прошу.

Она поднялась и, не взглянув на Ника, направилась к двери, за которой ее ждал Пирс. Ник услышал негромкое приветствие Пирса, а затем дверь захлопнулась, словно Мэри отгородилась ею.

Минуту Ник сидел неподвижно, потом положил ладони на стол и с трудом поднялся на ноги. Резкая боль в бедре вызвала у него легкий стон: ощущения были неприятными, но привычными.

Он медленно прошел к окну, волоча ногу тяжелее, чем обычно. Оставаясь в одиночестве, он редко пользовался тростью – она по-прежнему раздражала его, служила постоянным напоминанием о невозвратном. Опустив руку, он принялся потирать ноющее бедро.

За годы, прошедшие с момента трагической гибели родственников, он ни разу не отказался от исполнения своего долга. Ничто не отвлекало его. А теперь все изменилось. У него появились жена и сын.

Жена, которой невыносимо находиться с ним в одной комнате, и сын, по закону принадлежащий другому человеку. Значит, у него по-прежнему ничего нет. Ничего, кроме досадной гордыни, давно переставшей быть для него утешением.