Тайна проклятого дара

Глава 2 Огненная клятва

Хорошо, что дед по вечерам пил травяные настои для хорошего сна, без них боль в ногах даже задремать бы не позволила. Потому и спал спокойно на печке под двумя одеялами. И бабка, умаявшись за день, храпела на лавке. Аж скатерть качалась от её дыхания туда-сюда.

И никто из них даже не шевельнулся, когда Яринка с Варькой прокрались в избу и принялись хлопотать. Пока затопили в бане печь, нагрели воду, принесли для мытья яичный настой, овсяную муку и щёлок, уже и полночь минула. По-хорошему, нельзя в такое время в баню ходить – считается, что здешний хозяин уж больно крут, непременно обожжёт паром или обварит кипятком.

Но проклятый лесовик, видимо, к нелюдям был ближе, чем к людям, поэтому никто им не помешал, ни банник, ни жёнка его, обдериха.

Для гостя, спасшего им жизнь, сёстры не пожалели ничего – и новый рушник дали, и воска с угольным порошком для свежего дыхания, и квасу целый кувшин прямо под дверь парной поставили. Сама Яринка вдобавок принесла женихову одежду из сундука. Перевернула в мокрой мыльне шайку вверх дном, положила на неё рубаху, портки и кожаный пояс, а рядом поставила старые сапоги дядьки Бориса, которые он бросил, когда уезжал. Продадите, мол, коли нужда будет. Сапоги были хоть и старые, но добротные и красивые, ни единой заплатки, ни единой дырочки. Дед Еремей сам бы носил, да впору не пришлись. Может, их спасителю пойдут?

Из еды взяли всего понемногу, но и этого хватило, чтобы уставить в предбаннике целый стол. Горячие щи с капустой да бараниной, здоровенный ломоть хлеба с маслом, сало с зелёным лучком, яички печёные – свежайшие, только сегодня из-под курицы вынули. Притащили кувшин молока, а к нему пирог с требухой.

Гость сначала откисал в жарком пару, затем хлестал себя вымоченным в шайке берёзовым веником и охал, аж на улице было слышно. А затем затих – видать, оделся и сел трапезничать. Яринка с Варькой как раз тащили в баню разогретый горшок с ароматным взваром, взявшись с двух сторон за ручки – в толстых дедовых рукавицах, чтобы не обжечься.

– А он красивый, ты заметила? – вдруг фыркнула Варька, с озорством посматривая на тёмное банное окошко.

– Он весь в лохмах, чего бы я там заметила? – подняла Яринка брови.

– А я тебе говорю, что красивый, вот увидишь! – стояла на своём сестра. – Сейчас бородищу сбреет только и патлы проредит. Он и ножницы попросил, и бритву. Я дедову дала, всё равно не пользуется…

Ну даёт, а? Такого страху натерпелась, а уже на едва знакомых мужиков с интересом пялится! Но Варька тут же добавила:

– А он только на тебя смотрит. Ты ему точно по нраву!

Огляделась воровато по сторонам и прошептала:

– Мы его от порчи избавим! Придумаем как! Выкупим у лешего или в церкву столичную поедем, отмолим. Будет тебе муж справный, всё ж лучше, чем нашенские дурачки и жадины. Он, поди, городской да знатный, видела, какие пальцы тонкие? И ступни тоже. Словно у благородного!

– Не приглядывалась, – мотнула Яринка головой. – Я больше переживала, что ему жабья морда рёбра поломала, и смотрела, как идёт, не кренится ли на сторону. Давай уже взвар внутрь затащим, болтать на ходу тяжело.

Но сестрица не унималась.

– Замуж за него выйдешь, семью его найдём. А потом он нас к себе заберёт непременно! А там, глядишь, и мне жених достойный сыщется… Яринка, а вдруг братец младший у него есть?! Вот хорошо бы вместе нам зажить, одной большой семьёй! В Торуге работы всяко меньше, и деда лучше полечат.

– Иди уже, трындычиха! – Яринка ускорила шаг. Придумает же сестрица, а? Даром что семнадцатый год пошёл, а как ляпнет чего – ну дитя сущеглупое, наивное.

Но у самой сердце в груди предательски застучало. А вдруг? Всякой девке хочется молодого да красивого в мужья. Да, молва не зря гласит, что главное в семейном благополучии – полная кубышка. И хорошо жить в большом и тёплом доме, вот как их изба. Но в итоге по хозяйству горбатятся они с бабкой и мужицкой работой не брезгуют, только для совсем тяжких дел наймитов зовут.

Ни разу Яринка не видела, чтобы старая Агафья на жизнь жаловалась. Ругалась, хворостиной их по двору гоняла за невычищенный коровник да несбитое масло, а потом плакала втихомолку – это бывало. Но ни словом не попрекнула ни болеющего деда, ни бойких прожорливых внучек, которых ещё и одеть да обуть надобно. Но только слепец не заметил бы, как ей тяжело.

При таком раскладе замуж пойдёшь за кого угодно, хоть за лешего в его натуральном обличии. Лишь бы он о престарелой родне невесты тоже позаботился. Яринка дурой не была, понимала: сейчас они не бедствуют, потому что бабка здорова. Сляжет она, и не справятся две девки с таким хозяйством. Две коровы, пасека, дом да репище – непременно мужская рука нужна.

Но ведь настоящего счастья на одних деньгах да припасах не построишь. И замуж хочется за порядочного, не чета Прошке и остальным. А ещё – за молодого да крепкого, работящего и сердцем не злобливого. А если красавцем окажется – больше и мечтать не о чем.

Яринка первой сделала шаг в предбанник и ахнула, едва не выпустив горшок из враз ослабевших пальцев.

Леший в человечьем обличии сидел за столом, доедая щи из пузатой миски. Вот деревянная ложка застучала по дну, и он со вздохом отставил посудину в сторону. Окунул в растопленное масло кусочек хлеба, сунул в рот, прожевал, а затем увидел вошедших хозяек. Тут же схватил с лавки мокрый рушник, обтёр губы и снова улыбнулся – смущённо и с благодарностью.

Варька не просто не соврала, она даже не приукрасила. В озорном пламени толстой восковой свечи (вот уж этого добра было в доме полно, с собственной пасекой-то!) лицо гостя было видно хорошо, почти как днём. Огромные тёмные глаза с пушистыми ресницами – любая девка о таких мечтает. Как и о бровях: у лесовика они были кустистыми, старческими, у сидевшего за столом человека – соболиными, гладкими, чуть изломанными на вершинке. Аж завидно!

Вдобавок леший выбрился начисто, словно устал носить усищи с бородой. И теперь явственно были видны и тонкий нос с едва заметной горбинкой, и заострённый подбородок, и высокие скулы. Губы разве что тонковаты для писаного красавца, но улыбался он мягко и ласково, невольно заставляя сердце стучать ещё шибче.

Он подскочил с лавки, шагнул навстречу и протянул руки, подхватывая взварник. Голыми ладонями взял – и ничего, даже не дрогнул. А посудина-то здоровенная, ещё и полная горячего пития.

И вблизи Яринка разглядела, что её нечаянный жених и впрямь молод, чуть больше двадцати зим. И ровнёхонький, в поле да на репище задом кверху целыми днями не стоял: спина не сутулая, живот колесом не выпирает. И до чего ж справно на нём сидела рубаха, и как же шёл ему кожаный пояс! И портки впору пришлись и по длине, и по ширине. Да даже сапоги обхватывали ногу так, будто парень в них и родился.

– Как тебя звать? – спросила она.

Гость, как раз водрузивший горшок в середину стола, замер на месте.

– Не помню, – с горечью ссутулил он плечи. – Хозяин чаще лешаком зовёт, так то звание, не имя. Или Дубиной. А настоящее имя вроде как знает, да не говорит…

– Правильно, на кой ему? – тут же влезла в разговор Варька. – Он тебя за холопа никчёмного считает, раз кличку дал хуже, чем у собаки! Уверен, что не врёт насчёт имени? Мож, и не знает ничего…

– Не уверен. С нашим хозяином ни в чём уверенным быть нельзя. Одно только знаем: ослушаешься его приказа – и накажет, пожалеешь, что вообще на свет родился.

Парень снова сел на лавку, перевёл на сестёр задумчиво-печальный взгляд.

– Посидите со мной, – попросил он вдруг. – Я с вольными людьми, почитай, зим пять не говорил, так близко не подходил.

– Конечно! – Варька отозвалась первой, и Яринка внутри себя обрадовалась – сестрица хоть и слыла даже среди любящих подружек чересчур легкомысленной, зато общий язык с людьми находила сразу и любую неловкость сглаживала своей трескотнёй. Сама Яринка не умела так ловко чесать языком. Тем более в присутствии парня, красивее которого никого не видела.

И который вроде как собирался на ней жениться. А вдруг теперь не захочет?! Разглядит её поближе и передумает.

Но тут гость взглянул на неё в упор и подвинулся, давая место рядом с собой. Яринка намёк поняла – села, надеясь, что в полумраке не видно её лица, которое вмиг залило жаром от смущения. Варя умостилась напротив и без обиняков сказала:

– Ты ешь, ешь. В лесу, небось, лягухами да жабами питаешься да диким мёдом?

Парень тут же прыснул со смеху в кулак.

– Прямо сырыми ем, ага. И водяника бы сожрал, если бы не удрал, скотина склизкая. Мы ж не настолько одичавшие! На подворье у хозяина есть и кухня, где самые изысканные яства готовят, и библиотека с редкими заморскими свитками да книгами, в которых страницы из телячьей кожи, и зала для пиров, и спальни, где вместо лавок постели, как у иноземных королей, и много чего ещё…

Он неловко дёрнул уголком рта, словно думал, улыбнуться или нет.

– Когда в лесу дел по горло, там, конечно, не до изысков. Ягоды едим, мёд, коренья… Я к ним не привык, правда, до сих пор. Служу хозяину тринадцатую зиму, а всё равно живот иногда пучит. И счастье, когда удаётся украсть горшок с кашей у зазевавшихся дровосеков. Или сами они дары съестные приносят. Да даже блину холодному на пеньке рад, лишь бы не горелому.

– Беееедненький, – протянула Варька, расстроенно оттопырив нижнюю губу. И тут же спохватилась: – Да ты кушай, кушай! Мы тебе и с собой завернём! Или… В гости к нам снова приходи!

Разговор длился долго. Гость всё никак не мог наесться, а затем и напиться – после щей выдул кувшин молока, употребил в один присест почищенные сёстрами яйца, закусил шматочками сала с остатками ковриги. Яринка в очередной раз тихонько выдохнула с облегчением: нечистая сила, по поверьям, смертельно боялась соли. Раз парень не брезгует салом, значит он действительно человек, просто заколдованный.

И лишь за огромной чашкой сбитня с пирогом гость начал рассказывать о себе.

Попал он в услужение к хозяину обыкновенным, с его слов, путём – был уведён у родителей. Скорее всего, кто-то из них сгоряча велел мальцу, путавшемуся под ногами, убираться к лешему – и всё. Отмолить то ли не успели, то ли вообще не стали этого делать. Но тут же со вздохом признался, что порой во снах чует и плач матери, и глухую тоску отца, да только где и как их найти – непонятно.

Служба же его состояла в том, чтобы пугать людей, не пуская их в чащу, пока хозяин вершит свои злодейские дела.

– Нас, лешаков, у него много, у каждого свой угол в здешних краях, который мы вдобавок оберегаем. За порядком следим, чтобы звери да птицы плодились, чтобы еды всем вдоволь хватало, чтобы люди лишнего не брали без нужды… Ну и в чащу носа не совали, хозяину не мешали. Он же из палат своих каменных не выходит почти, у него там слуг полно, ведьмы разные на посылках. И целые горницы всякой пакости – и котлы, что сами собой греются, и лягушачьи лапы с нетопыриными крыльями на просушке под потолком висят, и уроды всяческие в здоровенных стеклянных банках… Вы стекло-то видели? Оно навроде глины, только нагревается до белого каления и прозрачным становится, как вода. И вот там в вонючей жиже те уроды и плавают.

– Зачем? – вытаращила глаза Варя.

– Для опытов. Кто живучий, кто не очень, кто выдержит воздействие яда, и огня, и кислоты… Он всё хочет бессмертных воинов вывести, которых ничего не берёт, и при этом покорных.

– Он человек? – не выдержала уже и Яринка. – Как он вас украл тогда? Ведь только нечисть может выманить детей из родного дома…

Парень замер на лавке.

– Не ведаю, – наконец, опустил он голову. – Но настоящего лешего из быличек мы и сами не видели никогда.

Яринка призадумалась. Сквозь сомкнутые ставни банного окошка забрезжила синеватая полоска – недалеко до рассвета. Надо бы порядок поскорее навести, чтобы бабка с дедом ничего не заметили. Но так хотелось слушать дальше диковинные, хоть и пугающие, рассказы о банках с уродцами да чёрнокнижном колдовстве!

И тут она сама вспомнила кое-что из бабкиных старых присказок: нет хуже, чем лес без хозяина, ибо заведётся в нём такое, что и словами не передать…

– Нет у нас никакого лешего, – негромко сказала она. – Я так думаю. Иначе колдун бы целым лесом не заправлял. А почему приговоры да проклятия работают и откуда у него столько силы, чтобы подчинить своей воле полста человек, – уже другой вопрос.

– Этого мы тоже не знаем, – с горечью ответил парень, перекидывая за спину тёмные волосы. Подхватил со стола верёвочку, увязал их в хвост и продолжил: – В хоромах его много мест, куда нам ходу нет, среди прочего подземелье. И там такое, говорят, обитает, что и водяной по сравнению с ним дитятей добродушной покажется. Кто пробовал туда ходить – назад никогда не возвращался. Может, там наш хозяин и ворожбу поганую плетёт, и силу копит. Проверять это на собственной шкуре, как вы понимаете, больше никому из нас не хочется.

Варька, явно желавшая задать ещё сотню вопросов, вздрогнула и замолчала. Затем объявила, что хочет спать. Байки о чудищах да ворожбе, мол, хороши, когда они у тёплой печки звучат да в безопасной избе. А не в бане после полуночи.

– И мне пора, – спохватился гость, а потом взглянул тёмными глазищами на Яринку. – Проводишь?

Она хотела сказать, что обычно парни девок провожают, а не наоборот. Но сердце её вновь дрогнуло от радости – ночной спаситель явно не хотел с ней прощаться. Поэтому торопливо кивнула, пока он не передумал.

Впрочем, сразу они и не распрощались. Сначала гость помог занести в дом взварник и остальную посуду. Двигался по скрипучим половицам почти бесшумно. Кошка, спящая на остывшей печной загнетке, едва ухом шевельнула.

Пока Варя развешивала в укромном месте на заднем дворе мокрый рушник, а Яринка расставляла на полках взятую посуду, гость, стоящий в дверях, с любопытством озирался по сторонам. Затем прищурился, глядя на спящего деда.

– Кости у него ломит, да? Я травы для снадобий потом принесу. Хорошие, из самой чащи. Знаю, какие точно помогут.

– Буду благодарна, – невольно заулыбалась она. – Ну что, готов идти?

Лешак в человечьем обличии потоптался неловко, а затем вдруг спросил:

– А ты правда замуж за меня пойдёшь? Не обманываешь?

– А возьмёшь? – с усмешкой ответила Яринка, поднимая брови. – У господина твоего, небось, в услужении и красавицы есть, из числа тех колдовок. А я девка простая, деревенская. И приданого у меня богатого нет. Может, найдёшь завтра кого личиком милее да станом тоньше. И характером покладистее.

Лешак тоже усмехнулся, показывая ровные белые зубы. Ну точно как молодой охальник на гулянке с девками.

– А ты поближе подойди, и скажу, возьму или нет.

– Я листвянских парней за такие разговоры в нос сразу бью, – предупредила Яринка. – Не люблю подобных выкрутасов, я девица порядочная.

Но в сени зашла, ещё и дверь в чистую половину избы за собой прикрыла.

– Знаю, что порядочная, а ещё добрая… и очень красивая. Как солнышко рыжее. Я ж наблюдаю за тобой третью зиму… Украдкой, когда ты в лес ходишь за травами. Тропки под ноги помягче стелю, чтобы гулялось легко да поближе к земляничным полянам.

Лешак окончательно смутился, щёки его порозовели.

Ярина же невольно заулыбалась. Так вот почему в лесу ей всегда было спокойнее, чем в родной деревне!

Она сама не заметила, как гость вдруг шагнул и оказался близко-близко. Положил руки ей на плечи, и Яринка поразилась, какие же они всё-таки тяжёлые. И тёплые. Нет, он не хватал, не стискивал, не пыхтел в лицо смрадным луковым или чесночным духом, как часто бывало с деревенскими. Не тянул лапищи к девичьим прелестям, не норовил залезть под рубаху без спроса. Наверное, поэтому она и не испугалась.

Пальцы – мягкие, человеческие, с ровными округлыми ногтями – ласково погладили её по щеке, заправили за ухо выбившуюся прядку волос. Яринка всхлипнула – и сама уже потянулась его рукам навстречу. Поднялась на цыпочки, чтобы коснуться носом щеки. А затем…

– Ой, а чего вы тут делаете? – Варя стояла в дверях с хитрющей улыбкой, уперев руки в бока. – Бабка сейчас проснётся и всыплет обоим по первое число, не посмотрит, кто простой человек, а кто – не очень.

Яринка смутилась – талант сестры появляться не вовремя сейчас превзошёл все ожидания. Зато лешак ещё крепче её обнял, прижимая к груди и не давая отодвинуться.

– Сватаюсь, – нахально подмигнул он. – Что, Варвара-краса, отдаёшь мне в жёны сестру свою старшую Ярину? Обещаю беречь и почитать, не обижать, не жадничать, куском хлеба не попрекать. Наоборот, озолочу. И всю вашу семью тоже. Со стариками потом поговорю, а пока твоей поддержкой заручиться желаю.

Яринка почувствовала, как щёки вновь заливает жаром. Вдруг захотелось рассмеяться, схватить гостя в охапку и стиснуть грудину крепко-крепко, чтобы аж рёбра свело. Пусть знает, что не он тут один сильный!

– Отдаю, – с готовностью откликнулась Варя. И не удержалась, всхлипнула: – Это хорошо, что ты не жадный. Мой-то Ванька как раз такой, куколки из фарфору собственной невесте пожалел…

– Далась тебе эта куколка! – возмутилась Яринка. Нашла время и место причитать!

– Далась! – Варька упрямо стояла на своём. – Я коромысло сама бы себе потом купила иль заказала, кому надо. А платков красивых у меня и так половина сундука, я для того и на пасеке торчу целыми днями, и масло со сметаной сама не ем, на продажу вожу. А куколку мне бабка в жизни купить не позволит!

Последняя фраза прозвучала очень жалобно, и Яринка не стала спорить. Зато вдруг заговорил лешак:

– А ты ему про куколку говорила? Ну, что хочешь её? Иван твой – сын лавочника, я и за ним наблюдаю, когда они с отцом в город за товарами ездят. Парень он хороший, зря нос воротишь. На днях у лесного озера телегу с конём посреди дороги остановил, потому как утка с выводком едва под копыта не попала. Дал мамаше спокойно детей до воды довести. Отец его потом изругал за задержку, а Иван с ним спорил, дескать, животину безвинную тиранить негоже, она тоже жить хочет. А что под копыта лошади утята лезут – так малые ещё, глупые…

– Не говорила, – Варя растерянно приоткрыла рот, но тут же нашлась. – А мог бы сам догадаться, если любит по-настоящему!

Лешак вздохнул, точно ласковый отец, увещевающий непослушное дитя. Отпустил Яринку и шагнул уже к порогу.

– Как тебе сказать… – с неловкой усмешкой почесал он затылок. – Я и про женитьбу-то по-настоящему тоже не думал, пока Яринка не напомнила, как должен себя честный мужик вести. Да, я в лесах совсем одичал, в человека ведь редко оборачиваюсь, нужды до сего дня не было. А теперь совестно. Потому как к девице красивой полез, а надо было сговориться сначала. Яринка меня за это пристыдила и правильно сделала… Я к чему веду? Иван может и не догадаться, как тебе та куколка в душу запала. Скажи ему и посмотри, как себя поведёт. Если скажет, что всё это глупости – уже делай выводы. А пока не гони. Если и вправду хоть немного любишь.

Варька задумчиво потеребила кончик косы.

– А как вы с Яринкой познакомились?

– Она сама тебе расскажет, уже времени нет болтать, рассвет на носу, – лешак развёл руками. Остался бы мол, подольше, да нельзя: – Мне пора возвращаться. Ярина, так проводишь меня?

– Провожу, обещалась же.

– Вот и славно, – тонкие губы тронула слабая улыбка. – А ты, Варвара, с женихом поговори. Он славный парень, не чета сыну старосты. Вот уж мерзота мерзотой, во всех окрестных деревушках такого нет! Силки на зверей ставит даже весной, когда они потомство выводят. Жаб да лягушек ногами топчет смеха ради, по птицам из рогатки стреляет. И за девками на покосе подглядывает, когда они в самую жару рубахи коротенько подвязывают да на отдых ложатся. Пялится из опушки, в кустах сидючи, а сам пятерню немытую из портков не выпускает. И сказать стыдно, чего той пятернёй делает…

Варькины щёки мигом налились краснотой, будто свекольным соком.

– Ах он, рукоблуд поганый! – едва не взвилась она с крыльца. – Да мы его с подружками!.. Да я самолично…

– Тёмную ему устройте, – посоветовал лешак. – А коли начнёт брехать, мол, неправда это всё, так и скажи: жених Яринкин тебя, охальника, видел, и сам при случае башку на бок скрутит, ежели ещё раз подобную мерзость учудишь.

С этими словами он кивнул Варе, прощаясь, вышел из дому и побрёл к калитке. Яринка – за ним.

Небо на востоке начинало потихоньку алеть. Но саму деревню, опоясанную частоколом, ещё окутывал предрассветный туман. Двери кабака были плотно заперты, а из ближайших кустов доносился густой запах сивухи и молодецкий храп. Избы стояли с прикрытыми ставнями, сонные и тихие.

Когда они уже брели по полю, Яринка почувствовала, как лешак сжал её ладонь в своей, и ответила тем же. Идти вот так, навстречу рассвету и рука об руку с красивым парнем, было несказанно сладко. Вдвойне радовало, что свидетелей вокруг не оказалось, видать, все ушли к Коврижке. Одни – пускать венки по воде и гадать на счастливую судьбу, другие – венки те ловить, а следом и их хозяек. То-то визгу будет на всю округу!

– Ты так и не ответила на вопрос, – вдруг негромко сказал он. – Пойдёшь ли за меня? Я… Не хочу заставлять. Если тебе противно… Я ж чудище, всё понимаю.

И ссутулился, опустив плечи.

А Яринка развернулась к нему – и сама уже обняла, как и хотела там, в сенях.

– Вот потому и пойду. Потому что ты не заставляешь. Ты благородный и честный и никакое не чудище. Проклятие мы с тебя снимем. Я придумаю как.

– Не давай опрометчивых обещаний, – запротестовал было лешак. – Ты уже ляпнула одно сегодня, не подумав.

– И ещё раз ляпну, – вдруг рассердилась Яринка. – Ты ведь мне не веришь, хотя наблюдал за мной почти три года, сам же признался. Хоть раз я кому-нибудь сбрехнула? Я за своё правдолюбство вечно страдаю, в деревне меня чураются, только вот Прошка с дружками, стервец, всё покоя не даёт.

– Башку ему оторву. Или возьму в замке зелья какого, за шиворот ему вылью и станет он дубовой колодой до конца дней.

– Девки местные тебе только спасибо скажут, – Яринка даже не испугалась грозных обещаний. – Так скажи, веришь мне?

Лешак смотрел на неё задумчиво, без улыбки. Но рассвет, занимавшийся за Яринкиной спиной, украсил его лицо золотыми и розовыми мазками. И до чего ж он в эту минуту был хорош, аж сердце мёдом растекалось.

– Верю, – с грустью сказал он. – И боюсь за тебя. Что принесу в твою жизнь только несчастье. Узнает хозяин, что мне кто-то по сердцу пришёлся – непременно попытается изничтожить этого человека. Лишь бы мне больнее сделать.

Вот тут бы Яринке испугаться по-настоящему и понять, что её невольное замужество может обернуться большой бедой. Но в какие это времена девки слушали разум наперёд сердца? Поди, и мир тогда бы рассыпался в труху.

Вот и сейчас из всей речи своего спасителя она явственно расслышала только два слова.

– А я тебе взаправду по сердцу? Не привираешь ради красного словца?

– Взаправду. С той самой минуты, как в первый раз увидел. Только понял это лишь сегодня, когда пуще смерти испугался, что водяник тебя утащит на дно. Потому и кинулся в драку, хотя он во много раз старше и меня бы мог запросто утопить. Но, видимо, добрые силы на нашей стороне, получилось тебя и Варю спасти.

Яринка вздрогнула – жабьи зенки речного чудища накрепко засели в памяти. Только бы не приснились теперь в плохую ночь, от такого страху и сердце остановится!

– Зато ты вон сильный какой. Колдовство твоё взаправду будто у настоящего лешего из быличек!

– Так я и не хуже настоящего, – парень невольно приосанился. – Всякое могу. Даже разбойника в дерево оборотить, который зверей лесных почём зря тиранит. Или людей. Ещё будучи мальцом на посылках у колдуна, превратил в осину подлеца, который девку из соседней деревушки снасильничать пытался. Девка, правда, от увиденного чуть умом не тронулась. Визжала так, что надорвала глотку в один миг. Удивительное дело – что обидчик листьями и корой покрылся, ей оказалось более страшным, нежени бесчестие и поругание…

Яринка в ответ лишь утешающе погладила пальцами его ладонь. Что уж тут скажешь? Она ещё вчера бы эту девку прекрасно поняла.

Так они и дошли практически до леса рука об руку. И увидели на опушке одинокий костёр. Лешак тут же зашипел от злости – какая сволочь бросила открытое пламя рядом с деревьями? А если погорит тут всё?! И хотел уже затушить, но Яринка ухватила его за рукав.

– В наших краях парни с девицами сговариваются о браке, прыгая вместе через огонь на Ивана-травника, – лукаво улыбнулась она. – Если опасаешься, что уйду – привяжи меня к себе клятвой. Я не нарушу.

Пламя отражалось в тёмных глазах, отблески его играли на бледном лице. Яринка запоздало вспомнила, что лесная нечисть, как и зверьё, очень боится пожаров и уже хотела извиниться и взять свои слова назад. Но лешак снова стиснул её пальцы, на этот раз – почти до боли.

– Хочу. Ибо я в первую очередь человек, а не чудище. Сама же сказала.

Миг – и оттолкнулись оба от земли и взмыли в воздух. Яринка почуяла, как россыпь искр легонько (спасибо мужским порткам под юбкой) куснула её за ноги – и вот уже оба стоят в густой траве под берёзовым пологом. И парень хохочет, запрокинув голову, ну совсем как человек. И Яринка хохочет вместе с ним – от внезапно нахлынувшего восторга. Всё получилось! Он смог!

А потом он хватает её в объятия и уже без спроса, без разрешения склоняется к лицу. И она подчиняется, запрокидывает голову, касается ртом его губ, пахнущих чабрецом и взваром. Кружится голова. Вкус мёда на губах, языке. Дрожь в ногах, слабость во всём теле. Жар, идущий от мужской груди, ощущается даже сквозь рубаху.

И мир будто замер вокруг, ожидая, пока они намилуются, придерживая рассвет, отводя чужие любопытные глаза. Никто из местных парней да девок на опушку так и не вышел, и костёр затух сам собой.

И потому Яринка не стала сопротивляться, когда её уложили на невесть откуда взявшуюся подстилку из мягчайшего мха. Когда непривычно тонкие и гладкие пальцы распустили завязки на вороте рубахи. Когда до одури сладкие губы заскользили по шее, осыпали поцелуями оголённые плечи. Только ахнула, когда мужская рука сжала полушарье груди, – не от стыда, от резкого, почти на грани с болью, удовольствия, вдруг вспыхнувшего внизу живота.

Лешак, похоже, воспринял её возглас иначе – убрал ладонь, и поцелуи его стали медленными и почти невесомыми. Он скользнул выше, от груди к шее, и со вздохом вернул ворот рубахи на место.

– Прости, – шепнул он, уткнувшись носом ей в волосы. – Я помню о правилах вежества. И не обижу тебя.

– Да я… – сладкий туман никак не желал отпускать бедовую Яринкину голову, она часто и тяжело дышала. – Сама же…

И даже ведь стыдно ни капли не было, вдруг мелькнула запоздалая мысль. Хороша невеста, ничего не скажешь, дня ещё с женихом не знакомы, а уже чуть ноги не раздвинула! И ведь не соврала ни капли: ляпнула ещё днём, что лучше с лешим ляжет, – и вот, пожалуйста.

– Не стыдись себя, – вновь раздался шёпот у самого уха. – Ты горячая, потому на ласку отзываешься сразу же. И доверяешь мне, потому и не боишься. Всё будет, ягодка-Яринка моя. Поженимся – и всё будет, и даже лучше, чем сейчас…

Так они и остались валяться в обнимку на мягкой лесной подстилке. Пахло свежим мхом, молодой берёзовой порослью, грибами и совсем чуть-чуть прошлогодними прелыми листьями. И травами для полоскания волос – от парня, положившего голову Яринке на грудь. Он почти не шевелился, только сопел тихонечко, поглаживая её по плечу. Она же перебирала тёмную гриву, пропуская между пальцами редкие седые пряди. И сердце сжималось от любви и сострадания. Так и поцеловала бы каждую из них.

Над краешком леса занималась заря. Едва заметные солнечные лучи раскрашивали мир золотым и алым, показывая его в лучшем виде. И казалось, что нет в нём ни горя, ни несчастий, ни болезней, ни одиночества. Только лес вокруг. Только седые пряди в её пальцах, тяжёлая голова на груди, которую и сдвинуть бы чуть в сторону неудобно, но даже шевелиться не хочется, настолько хорошо.

– Дай мне имя.

– Что? – Яринка, уже начавшая проваливаться в дремоту (всю ночь ведь не спала), даже не поняла сразу, чего от неё хотят.

– Дай мне имя, – повторил парень, глядя ей прямо в глаза. – Моё старое забрал хозяин, я не знаю, вспомню ли его когда-либо. А кличка, которую я получил взамен, оскорбительна, права сестрёнка твоя. Так дай мне новое. Кому это доверить, как не тебе?

Яринка призадумалась на краткий миг – и имя возникло в её голове, будто всегда там сидело. А теперь вдруг решило проявиться, вместе с достойным его обладателем.

– Ты мне жизнь сегодня ночью спас, считай, подарил. А потом и себя, не побоявшись через Иванов костёр рука об руку прыгнуть. Значит, Даром тебя назову. Ибо для меня ты и есть лучший подарок на свете.

Заря занималась над горизонтом, юная, ласковая, румяная. Как счастливая невеста. Как сама она, Ярина.

А вскорости в деревне заголосили петухи.

– Бабка уже проснулась наверняка! – Яринка подскочила с места, сонную негу как рукой сняло. – Ох, боги, увидит, что меня дома нет – ругаться будет до вечера! Грядки не полоты, не политы, да и воды в кадушке меньше половины, надо было натаскать, а мы забыли!

Да уж, воды им вчера вечером было вдоволь и без кадушки. Но бабке ведь этого не объяснишь. Опять начнёт попрекать, мол, лентяйки, только бы на гулянки с подружками бегать. И вроде понимаешь, что она это не со зла, а от большой усталости, но так не хотелось портить прекрасное утро большой семейной сварой!

– Не печалься, ягодка моя, не думай о заботах, всё само собой наладится, – лешак, ставший нынче Даром, чмокнул её в щёку. – Беги домой, я через поле дорожку проложу. Три шага, и ты на месте. Не моя там вотчина, ну да ничего. Я пока на седмицу пропаду, тоже работы по горло. Но приветы передам непременно, чтобы не скучала ты. А потом и сам явлюсь в гости. Будешь ждать?

Яринка в ответ улыбнулась и крепко-крепко его обняла.

– Одёжу подаренную носи смело, ты жених мне теперь, – и тут же спохватилась. – А дорожку через поле тебе можно прокладывать, раз не твоя вотчина? Там, поди, полевик живёт, а ну как осерчает?

– Не осерчает. Ему чревато – мыши у меня в лесу прожорливые, рожь да пшеницу любят, – Дар снова ехидно осклабился, как ночью в сенях. – Поворчит немного, да и пойдёт к лешему. То есть снова ко мне.

Торопливый и очень жаркий поцелуй, поворот спиной к деревьям, легонький толчок в спину – и Яринка шагнула в странный туман, вдруг клубами взметнувшийся из-под земли. Ещё шажок – и вышла у родной калитки. Прижала гудящую от недосыпа и счастья голову к дощатому забору, тихонько засмеялась.

«Ладно уж. Пусть бабка ругается. И пусть спать не придётся до самой ночи. Всё равно ведь хорошо…»

Так хорошо, как никогда в жизни до этого ни было.

– Яринка! – раздался окрик со двора.

Агафья спешила к ней, на ходу подвязывая передник, вымазанный в муке. Вид у неё был совершенно не сердитый, а даже немного растерянный.

– Яринка, кровиночка, ну прости меня, дуру старую! – запричитала она на ходу. – Это ты обиделась за вчерашнее, да? Никогда так больше не делай, не гробь себя! Я поворчу и отойду, а здоровье ни за какие деньги не купишь!

– Я… Чего? – Яринка оторопела.

– Да как же? – бабка всплеснула руками. – Я поднялась, гляжу – Варя спит, тебя нет. Думала, может, гулять с парнями ускакала. Выхожу на улицу – кадушка полная воды, двор выметен, на репище ни единого сорняка, грядки политы! Потом в бане рубаху твою домашнюю нашла, мокрую насквозь… Это ты воду таскала да облилась, ласточка моя? А потом погреться решила, потому и каменку затопила, чтобы домой не идти? Не стерпела вчерашних обидных слов? Ну прости меня за язык поганый, сама ж понимаешь, не со зла я…

И вот тут-то Яринка поняла, что имел в виду Дар, когда просил ни о чём не беспокоиться. И заревела в голос. От усталости, облегчения и запоздало накатившего страха (могла ведь утонуть нынешней ночью!) едва не подкосились ноги. Бабка охнула, распахнула калитку, обняла внучку, принялась гладить по голове.

– Пойдём, нечего соседям повод для сплетен давать, – шептала она. – Умничка ты у меня, вся в матушку. Но гробиться так всё равно негоже. Иди-ка, ложись спать. А до этого поешь, я блинов напекла и коров подоила. Сегодня ничего не делай боле, поняла? Отдохни хоть маленечко, ибо работа на земле да в доме никогда не кончится, свойство у неё, у проклятущей, такое.

Яринка молча кивала в ответ. Было стыдно, что ко всему этому добру она и пальца не приложила, а теперь притворяется, будто и впрямь трудилась целую ночь. Особенно перед Варей, которая тоже не спала, но ей вряд ли дадут отдыха. И перед бабкой с дедом – им пока придётся врать напропалую.

Но, с другой стороны, она работает, сколько себя помнит. Иная лошадь пашет меньше. И разве не заслужила она хоть немного счастья и спокойствия?

С этими мыслями Яринка вошла в избу, ополоснула руки и лицо, переоделась, подхватила с ароматной стопки ещё горячих блинов парочку верхних, нацедила в чашку молока. Задумалась, уставившись в распахнутое для свежести окно, – не раскроить ли сегодня ещё одну рубаху для Дара? Как раз ткань подходящая имеется. Или таки вспомнить о принятых в деревне правилах вежества и подарить ему к кожаному поясу ещё и вышитый?

Но дремота начала морить Яринку раньше, чем эти мысли успели окончательно оформиться в голове. Поэтому она зевнула, перебралась на полати между стеной и печкой, закуталась в одеяло и наконец-то забылась глубоким сном.