Ярослава
– Мне одежда нужна, – не хочу с ним говорить, но приходится. Захожу в его спальню, где до сих пор на кровати красуются смятые простыни. Отвожу от них взгляд, всматриваясь в огромное зеркало, перед которым друг родителей застёгивает пуговицы на рубашке.
Мой опекун.
Встряла же…
Смотрит на меня через зеркало, обводя взглядом с головы до ног. Вообще плевать, что я стою в его футболке. Нашла вчера в ванной комнате. Не в одном же полотенце щеголять? Он ещё не знает, что я стырила у него трусы.
Я не брезгливая. Да и бельё было в упаковке, новое. Дорогущее, Кляйновское. Не сдержалась – надела. Зато чувствую себя защищённой под этим взглядом.
– Штаны есть?
– Так езжай. Никто тебя не увидит в машине.
Так-то он прав, но… Я не для окружающих их надеть хочу. А из-за него. С голыми коленями с ним ехать… Ну, не знаю. Я начинаю параноить.
– Ладно, – выплёвываю. – Тогда я готова.
Поднимаю руки вверх, показывая полную боеготовность. У меня ни телефона, ни кошелька, ни карт. Я сомневаюсь, что у меня вообще теперь что-то осталось из денег. Сумка моя осталась на даче. Вроде бы. Я точно не помню. Всё было как в тумане. Я жутко испугалась, когда меня нашли рядом с тем телом.
Хорошо, что документы хотя бы дома оставила… Только…
– А как мы в мою квартиру попадём? У меня ключей нет.
– Так же, как попал туда Гриша.
Гриша-Гриша… А кто это?
В голове всплывают насмешливые слова Громова.
«Гриша, отведи госпожу Державину в машину».
Ясно, тот охранник, от которого я тогда убежала из ресторана.
– У него были ключи.
– Ты в курсе, что это незаконно? Я могу подать на вас в суд за проникновение.
– Мы снова на «ты»?
Я не заметила, как вновь начала это делать.
Кажется, быть с ним тактичной не получится.
– Это не имеет значения. Ты ворвался в мою квартиру…
Он оборачивается, лезет в карман штанов. Направляется в мою сторону и кидает мне металлическую связку, которую ловлю в последний момент. Он проходит мимо, а я рассматриваю три ключа. Жутко похожие на мои.
– После смерти твоих родителей вся собственность перешла ко мне. Как и та квартира. Ещё вопросы?
– Никаких, – проговариваю сквозь зубы. Нет. Нужно срочно забирать всё обратно. И не быть от него зависимой. В чём-то он прав. Бизнес родителей должен принадлежать мне. Как и всё имущество.
Поэтому быстро разворачиваюсь и направляюсь за ним. Придётся немного потерпеть его, Яра. Если хочешь потом навсегда избавиться.
***
– Стоять, – я не успеваю открыть дверь, только дотронулась до ручки. Вздыхаю. Ну что опять? Вот дом, подъезд. Сейчас я войду в него, спрячусь от Громова и на несколько часов останусь одна. Всё хорошенько обдумаю. – Телефон возьми. Чтобы на связи была.
Протягивает мне мою сумку.
Ого. А я думала, что забыла её…
Отбираю её у него и прижимаю к себе свою прелесть. Её содержимое мне очень дорого.
– И ещё.
Он передает мне ещё одну связку ключей. Там их всего три. Один из них – магнитный ключ от подъезда.
– Это от моего дома. На будущее. Я не тиран и держать тебя в четырёх стенах не намерен. Если ты мне повода только не дашь.
На всякий случай беру их. Кидаю в сумку. От этого нельзя отказываться. Теперь я могу спокойно выйти из его квартиры, если мне что-то не понравится.
– Но ты приедешь за мной? Я одна те сумки не утащу.
На самом деле собираюсь взять совсем немного. У меня почти ничего нет. Я всё продала, и лежит у меня только всё самое необходимое. Но надо же немного попользоваться своим опекуном.
– Приеду, – кивает, сжимая руль. – Как только разберусь с делами.
Уж не знаю, чем он будет там заниматься, но…
– Всё? Закончили? Я могу идти? Или будут какие-то наставления, о, мой мэтр?
– Не ёрничай, – холодно бросает. – Вали уже.
Открываю дверцу и вылетаю на улицу. Благо тепло. Вдыхаю свежего воздуха после салона, пропитанного запахом моего опекуна. И сразу легче становится. Жить хочется!
Настроение стремительно летит вверх. И даже вечно пьяный мужик-сосед его не испортит. А он умеет. Бухающий импотент, бьющий свою жену и ребёнка.
– Понарожают шалав… – слышится, когда прохожу мимо него. – Ни стыда, ни совести – в таком виде по улицам разгуливать. А завтра что, в трусах придёшь? Всех насильников приманишь. А когда изнасилуют, скажешь, что мужики виноваты!
Закатываю глаза. Он так говорит, даже когда я в глухих джинсах и куртке домой возвращаюсь. Другими словами, конечно. Но смысл один – потаскуха, мразь. И всё из-за одежды…
– Как тебя вообще родители воспитали?
Резко останавливаюсь, не доходя до подъезда.
Что он сказал?
Разворачиваюсь, делаю шаг вперёд, стискивая в руках сумку. Пелена злости глаза застилает из-за одних только слов.
– Эй, тварь, – вырывается само, – либо ты сейчас замолкаешь, либо…
Я проломлю ему черепушку этой бутылкой с водкой возле него.
– Ярослава.
Моё имя останавливает меня на полпути к пьянице. Откликаюсь на своё имя, поворачиваясь к Громову, вышедшему из машины. Стоит у водительской двери, смотрит на меня.
– У тебя три часа, – сухо проговаривает. – Не трать время на всякую срань.
Стискиваю пальцами сумку сильнее. Пытаюсь не взорваться. Хотя очень хочется. Ему ещё повезло, что я не накинулась на него в первые же секунды. Или не плюнула ему в лицо.
Я гнев свой никогда не контролировала. А со смерти родителей… Так вообще. С катушек слетела. Сама это признаю. Но ничего не могу с этим поделать. У меня вся жизнь рухнула. В одночасье. Но забрала перед этим самое дорогое, что у меня было.
– Хорошо, – едва не рычу.
Быстро отворачиваюсь от него и бегу к подъезду. Нужно успокоиться. Иначе я точно сделаю то, что так хочу. А потом окажусь за решёткой. Нет, я туда не хочу. Мне хватило разговора со следователем вчера.
Уже в лифте шумно выдыхаю и успокаиваюсь.
Хорошо, что Громов остановил. Я ведь могла…
Запускаю пальцы в волосы и дёргаю за них.
Очнись, Яра, ты не во сне. За все твои действия летят последствия.
Точно. Нужно быть немного сдержаннее.
Лифт останавливается, и я выхожу из него, оказываясь на лестничной площадке возле двери своей квартиры. Два поворота ключа, и я перешагиваю порог родного гнёздышка, где тут же расслабляюсь, наконец-то чувствуя себя защищённой.