Тайны Васильков или мое нескучное лето

Глава 1, в которой появляется таинственное письмо

Посвящается моим родителям и деревне Мальцево

– Может, там еще и привидения есть?

– Размечталась.

– А что? Разве это совершенно невозможно?

– Привидения водятся в фамильных замках.

– А мне кажется, бабушкин дом вполне заслуживает того, чтобы там поселилось маленькое симпатичное привидение.

– Ты, как всегда, все перепутала. Кроме домового за печкой, лешего в лесу по соседству и водяного в озере там больше никакой нечисти нет.

– Что-то я не помню там никаких водяных и леших, – задумчиво проговорила я. – А ведь я там не одно лето провела.

– Конечно, не помнишь. Они всегда так делают, – со знанием дела продолжал мой любимый брат Борька, который терпеть не может, когда его так называют.

– Что делают? – не поняла я.

– Голову заморачивают.

– Над тобой, видно, хорошо поработали, – заметила я, не скрывая сарказма. – До сих пор никак не разморочишься. Наверняка это были русалки. Штук пять.

– Да-а, – мечтательно протянул Борька. – Русалки. Я бы тоже с тобой поехал. Правда. С огромным-преогромным удовольствием. Но никак не могу.

– Как же, как же. Без тебя же вся наша экономика рухнет. Если не страны, то города точно.

Борька фыркнул.

– Может, я и приеду, – сказал он. – Потом.

– Потом будет поздно. Я уже сама все сокровища найду. С тобой делиться не буду, даже и не думай.

– А посмотреть хоть дашь? И потрогать, – заискивающе спросил Борька.

– Потрогать – ни за что, – строго сказала я.

– Эх, Катька, завидую я тебе. Поедешь в деревню, будешь там пить парное молоко, трескать бабыгрушины пирожки с творогом…

– Я больше люблю с капустой.

– Нет, с творогом лучше, – мечтательно сказал брат. – Выйдешь на луг, ляжешь в мягкую зеленую травку, а над тобой – облака. Плывут, никуда не торопятся. И ты никуда не торопишься… Красота!

Вообще-то ни в какую деревню я не собиралась. Сначала. Да и потом тоже. Планов на лето была целая куча – сиди выбирай. Только оказалось, что ничего из запланированного мне не подходит. По разным причинам.

Во-первых, в этом году, совершенно неожиданно, по крайней мере, для меня, наступил мировой финансовый кризис. До поедания кожаных ремней дело еще не дошло, да и вряд ли дойдет, но в семье был объявлен режим разумной экономии. Так что я вычеркнула из своего списка путешествия в далекие страны и полную смену имиджа моей комнаты.

Во-вторых, оказалось, что Никита – козел. Другого слова я подобрать не могу, да и не хочу. На самом деле это не во-вторых, а во-первых, но неважно. Не дождется.

В-третьих, вся наша веселая компания разъезжается на лето, кто куда.

В-четвертых, на мое предложение найти себе на лето работу, чтобы поддержать семью в трудное время, Борька сказал: «Наработаешься еще. Это твои последние в жизни каникулы. Помни об этом и проведи их так, чтобы… ну, ты сама знаешь».

И, наконец, в-пятых.

Вообще-то в квартире у нас порядок. Мама любит чистоту, я люблю чистоту, и папа тоже, иногда. Но есть одно место, куда наши с мамой руки никак не могли добраться, и куда долгое время складывалось все подряд – от моих кукол, которые рука не поднималась выбросить, до папиных, ни разу не надеванных, болотных сапог. Место это – антресоли.

И вот, решив куда-нибудь пристроить свои, накопившиеся за годы учебы в университете, непонятно, нужные или ненужные, конспекты, я забралась на стремянку и открыла дверцы. На меня смотрел одноглазый плюшевый медведь, опирающийся на помятый походный котелок. На голове его красовалась соломенная шляпка с ленточкой. Свободного места не было. Я положила пакет с конспектами на пол и решила раз и навсегда покончить с этим вместилищем хаоса. Я собиралась, наступив на горло своей сентиментальности, выбросить все ненужное, а нужное протереть тряпочкой и аккуратно сложить обратно.

Плюшевый медведь полетел на пол, за ним – шляпка, котелок, клетчатый плед и все остальное, до чего я смогла дотянуться со стремянки, и перечень чего занял бы целую страницу. Для того, чтобы вытащить содержимое самого дна антресолей пришлось взять швабру. На полу образовалась огромная пыльная куча, глядя на которую, я засомневалась в своей способности к систематизации. Может, просто распихать все это по мусорным мешкам, да и выбросить? А потом начать заполнять антресоли заново. Хорошая идея.

Я пнула кучу ногой, выражая таким образом свою явную досаду и хорошо скрываемую растерянность, с вершины съехала старая картонная коробка с крышкой, крышка раскрылась, из коробки высыпались конверты, фотографии, листки бумаги и несколько открыток. Я наклонилась и подняла упавший к моим ногам тетрадный листок, исписанный аккуратным крупным почерком. Судя по оставшимся следам от сгибов, когда-то он был сложен пополам. Почерк был незнакомый. Похоже на письмо. Не то что бы я всегда, когда вижу чужое письмо или, например, эсэмэску в чужом телефоне, немедленно бросаюсь их читать. Вовсе нет. Но, почему-то сразу, как только этот листок приземлился у моих ног, мои глаза выделили среди всех слов, одинаковых по размеру и цвету, только одно слово – «сокровище». А потом, на соседних строчках, я увидела свое имя, повторявшееся несколько раз.

Я подняла листок. Это было письмо бабушке от ее давней подруги Эммы Константиновны, которую судьба забросила во Владивосток, и с которой они всю жизнь переписывались. В письме, среди расспросов о здоровье и всестороннем рассмотрении вопроса о способах выращивания огурцов в теплице, были такие строки: « Надеюсь, ты надлежащим образом позаботилась о своем сокровище, которое собираешься оставить внучке Катеньке. Время сейчас неспокойное…». И так далее. Дальше – о нашем неспокойном времени и о внуках Эммы Константиновны. О сокровище больше ни слова. А мое имя, постоянно встречающееся в письме – это вовсе не мое имя, а бабушкино. Ее тоже звали Катей. То есть Екатериной Андреевной.

Очень интересно. Почему это я ничего не знаю ни о каких сокровищах? И никто не знает, насколько я знаю.

Итак, решено. Я еду в Васильки. Это деревня так называется. Искать сокровища и отдыхать. Нет, наоборот. Отдыхать, принимать участие в традиционных деревенских развлечениях и, заодно, искать сокровища. Если они существуют. Ведь этим словом, даже если оно написано не в кавычках, можно назвать все, что угодно. От очень богатой бабушкиной библиотеки до самого бабушкиного дома. Который, кстати, мне и достался по завещанию.

– Надо бы каких-нибудь гостинцев привезти бабе Груше, – говорю я.

Баба Груша – это наша деревенская соседка и какая-то родственница. Очень дальняя. Она за бабушкиным домом присматривает.

– Конечно. Обязательно, – соглашается мама.

Мы сидим с мамой и Борькой на нашей кухне и пьем чай. Папа в гостиной смотрит телевизор, читает газету и разговаривает по телефону. Понятно, что одновременно с этим еще и пить чай было бы слишком даже для него. Он все-таки не Юлий Цезарь.

Мама была очень удивлена моим желанием поехать в Васильки. С тех пор, как умерла бабушка, я там почти не бывала. В Васильки ездили в основном родители, да и то не часто. Ну и Борька с семьей бывал несколько раз. И дело вовсе не в том, что я разлюбила Васильки. Просто все некогда было. То экзамены, то поездки к южным морям, то бурный роман… А вот сейчас самое время. Тихая деревенская жизнь, прогулки по лесу, купание в речке, встречи с друзьями детства – это как раз то, что мне нужно. Ну и сокровища, конечно.

Сессия уже закончилась, я купила веселенький сарафан с ромашками, кеды, очень скромный голубой купальник и написала письмо бабе Груше, чтобы она морально подготовилась к моему приезду.

– Даже не представляю, что ей нужно, что нравится… В деревне бабушкам все время дарят платки. У них у всех, наверное, все шкафы платками забиты, – продолжала я разговор о подарках.

– Не шкафы, а сундуки, – поправил Борька. – Я знаю, что ей точно нужно. Водка. Пара ящиков.

– Она что… того? Пьет, в смысле? – Я была очень удивлена. Никогда не видела бабу Грушу пьяной.

– Бутылка водки – самая твердая валюта в деревне, – со знанием дела объяснил брат. – Баба Груша женщина одинокая. Забор починить, огород вскопать, такса одна – бутылка водки. Деньги-то там особо тратить не на что.

– Да, что-то такое я припоминаю… Значит, ты добудешь мне два ящика водки. Раз уж ты так хорошо в этом разбираешься.

– Без проблем. Надеюсь, ты довезешь их в целости и сохранности. Не будешь по дороге прикладываться. Сейчас штрафы за это дело знаешь какие…

– Борис, перестань, – мама строго посмотрела на сына. Потом перевела взгляд на меня и вздохнула. – Все-таки мне страшно тебя отпускать. Совсем одна, в дороге, а потом – в деревне…

– Почему одна, деревня же еще не вымерла, насколько я знаю. Народу там хватает. И баба Груша под боком. Тебе бы только поволноваться, – сказала я с легким упреком.

– Да, мамуль, – присоединился Борис, – деревня сейчас – самое безопаснейшее место. Уж намного безопаснее тех клубов, куда твоя любимая доча ходит развлекаться.

Я за маминой спиной показала брату кулак.

– Так что я, на твоем месте, был бы просто счастлив, что Катька, хотя бы на пару недель, уезжает из города, этого вместилища порока и разврата, наркомании, проституции и азартных игр, – патетически закончил Борис и с победным видом посмотрел на нас с мамой.

– Я что-то не пойму, какое отношение к моей умной, интеллигентной и порядочной девочке имеют перечисленные тобой явления? – Мама тоже может прищемить хвост кому угодно.

– Ну, это я так, фигурально выражаясь. В общем и целом.

– То-то же. Как все-таки хорошо, что придумали сотовые телефоны, – вспомнила мама. – Не знаю, как мы раньше без них жили.

– Вот именно, ты же в любой момент сможешь позвонить и узнать, как у меня дела.

– Да нет, за твое пребывание в деревне я более или менее спокойна. Меня больше тревожит, как ты туда доберешься. Там такая запутанная дорога, а навигаторы ее не знают…

– Мам, я же тебе говорил, у меня есть очень подробная карта. Буквально со всеми тропинками и придорожными сортирами. Так что, я уверен, что, несмотря на врожденный топографический кретинизм, Катька не заблудится.

Но я заблудилась. Сначала я ехала по большой широкой дороге, потом несколько раз сворачивала на дороги поменьше и поуже. Гладкий ровный асфальт остался далеко позади, с каждым новым поворотом на дорогах появлялось все больше ям, колдобин и неожиданных препятствий вроде лежащего прямо посередине огромного колеса от трактора или упавшего дерева, перегородившего дорогу больше, чем наполовину. Я поняла, что уже пересекла тайную границу между Деревней и Городом. Проходит она вовсе не там, где стоят указатели. Увидеть ее очень трудно, но когда ты оказываешься на другой стороне, это сразу ясно. И дело не только в том, что дорога стала хуже. Главное – изменилась атмосфера. Еще несколько десятков километров назад я чувствовала привычное напряжение и мне, как обычно, казалось, что надо торопиться, и непременно нужно обогнать этого нахала на «вольво» и показать вон тому «мерседесу», который не торопясь едет посередине дороги, что он тут не один… Даже потом, когда пригород закончился, и машин стало совсем мало, я все еще дышала в привычном неровном, торопливом и рваном ритме.

Теперь я дышу по-другому. Медленно и легко. Теперь я уверена, что торопиться мне совершенно некуда, потому что, если нужно куда-то опоздать, я и так это сделаю, без лишних движений. Даже электронные часы, кажется, поддались влиянию здешнего вялотекущего заколдованного времени и стали тянуть со сменой цифр на экране. Я заметила, что мои губы сами собой растянулись то ли в радостную улыбку, то ли в довольную ухмылку.

Я с удовольствием крутила баранку, подпевала жизнерадостным песенкам, которые передавали по радио, и глазела по сторонам. Бескрайние зеленые поля, милые деревенские домики, коровки и козочки, беззаботно жующие травку – все складывалось в умилительную безмятежную картинку предстоящего отдыха.

Я проехала деревню Мальцево. Потом, на очень живописной, почти сказочной развилке с огромным камнем, испещренным надписями, отражающими многогранность русского языка, повернула налево, как и было нарисовано на карте рукой Бориса. И что же? Дорога из гравийной постепенно превратилась в грунтовую, потом вообще практически в тропинку, пока не исчезла окончательно. И что мне теперь делать? Я даже не уверена, что смогу здесь развернуться.

Да, это очень на меня похоже. Выбрать не тот поворот. В подобных ситуациях мне всегда везет, как утопленнику. Я имею в виду, когда надо выбирать. Билет на экзамене, короткую спичку, число, на которое я собираюсь поставить все свои фишки в казино… Не то чтобы я патологический невезунчик. Мне не везет только в тех ситуациях, когда я сама, своей рукой должна выбрать из равных возможностей. Билет мне всегда попадается самый противный (поэтому приходится учить все), из спичек – единственная длинная, и я иду мыть посуду, ну, а в казино… об этом и говорить не стоит. Я туда больше не хожу, на что бы там не намекал мой ехидный братец. Денег он мне тогда дал, и маме ничего не сказал… замечательный у меня брат. Даже нотаций не стал читать. Только сказал: «Значит, повезет в любви». Насчет любви – это вряд ли. Хватит с меня. Сначала порхаешь, как бабочка, щебечешь, как птичка, мурлычешь, как кошечка… а потом раз – и все. Понимаешь, что тебя выпотрошили и набили соломой, как чучело. Больно, стыдно и муторно.

Хотя бывает, что и везет людям. Как Борьке и его Иришке. Но это такая редкость, что мне точно не светит.

Так, о чем это я? Борька. Это он рисовал маршрут и ошибиться не мог. Это я что-то перепутала. Совершенно непонятно, где. Мальцево было. Развилка была. Поворот налево, и я должна была проехать еще десять километров по проселочной дороге до Васильков. Но никаких Васильков здесь нет. Они исчезли!

Я заглушила мотор, чтобы он не мешал мне думать. Хотя, что тут думать, надо разворачиваться и ехать обратно к камню. Может, стоит повнимательнее надписи почитать. Вдруг там написано: налево пойдешь – коня потеряешь… и так далее. А заодно и местоположение Васильков подробно разъяснено.

Небо затянулось тучами, стало пасмурно и неуютно. Верхние ветки сосны, возле которой я остановилась, закачались, и сверху послышалось скрипучее карканье. Я высунула голову в открытое окно и посмотрела вверх.

– Карр, – сказала ворона, глядя на меня одним глазом.

– Здрасьте, – вырвалось у меня.

Ворона взмахнула крыльями и плавно опустилась на капот машины. Она была черная и огромная, ростом со среднюю собаку, а клюв ее выглядел так устрашающе, что мне очень захотелось немедленно закрыть окно. Я протянула руку к кнопке, но тут же отдернула. Еще не хватало, чтобы она подумала, что я ее боюсь. Это просто птица, а я между прочим, человек. У меня мозг больше, а мозг – это главное.

Ворона, как ни в чем ни бывало, прогуливалась по моей машине, время от времени поглядывая на меня то одним, то другим глазом. Ее когти издавали скрежещущий звук, от которого у меня сводило зубы. Но я не прогоняла ее, потому что мне было интересно, что она будет делать дальше и еще потому, что не была уверена, что смогу ее прогнать. Очень уж по-хозяйски она себя здесь чувствует и очень уж у нее смышленый взгляд, несмотря на то, что я вижу ее глаза попеременно.

Походив, подумав и, наконец, придя к какому-то решению, ворона остановилась прямо передо мной, расправила крылья и замахала ими. Я думала, она собирается взлететь, но она не взлетала, а только махала на меня крыльями. Это было похоже на приглашение убираться отсюда подобру-поздорову. Я повернула ключ зажигания, ворона немедленно переместилась на ветку сосны и оттуда внимательно и молча наблюдала, как я рыча двигателем и вспахивая колесами землю, разворачиваюсь, стараясь не задеть кустов и деревьев. Что самое удивительное, мне это почти удалось. И я укатила, довольная собой, под одобрительное прощальное карканье своей новой знакомой.

Снова добравшись до камня, я осмотрела окрестности более внимательно. Ну конечно! Здесь есть еще одна дорога налево, причем она выглядит гораздо более наезженной, чем та, по которой поехала я. Вообще, оказывается, это очень странный перекресток. Я даже задумалась, не о нем ли поется в старой песне «Машины времени». Здесь точно не меньше семи дорог, дорожек и тропинок, уходящих в разные стороны. Но теперь я почему-то была уверена, что вот эта левая дорога – настоящая левая и ведет она именно в Васильки, а не к вороне или еще какому-нибудь лесному зверю в гости.

Дорога весело побежала вперед, не сужаясь и не расширяясь, только повернула раза два. Я выехала на опушку леса и увидела впереди извилистую речку. Сердце мое застучало быстрее. Знакомые места! Сейчас будет мост, потом поле, потом лесополоса, а за ней – Васильки.

Мост не внушал мне доверия. Он выглядел, так, как будто последние лет пятьдесят держался из последних сил только ради встречи со мной. Вот сейчас я по нему поеду, и он развалится. Я его помню, он всегда здесь был. Но раньше я совершенно не задумывалась о его надежности. Наверное, потому, что была не за рулем. Меня везли, я сидела, глазела по сторонам, и даже не пыталась запомнить, сколько деревень мы проехали, куда поворачивали и как, наконец, оказались в нужном месте. Это и называется топографический кретинизм.

Тут я услышала шум мотора. Кто-то еще едет в Васильки. Я отъехала в сторонку, чтобы посмотреть, как этот кто-то преодолеет мост. Из леса вылетел огромный черный джип с тракторными колесами, и, не сбавляя скорости, перелетел через речку по мосту. Или над мостом? Не знаю, не уверена. Мост издал несколько кряхтящих и стонущих звуков, но, к моему удивлению, не развалился. Прекрасно. Я уверенной рукой направила свой автомобиль в сторону Васильков, прямо по мосту и дальше – по разбитой непогодой и всякими джипами дороге.