Тайные архивы Голубой крови

Всё когда-нибудь случается в первый (или четвёртый) раз, или «Пожелания мистера Дарси» ^{История Шайлер}

Проснувшись тем утром, Шайлер обнаружила, что кто-то подсунул книгу ей под дверь. Книга туго засела в узкой щели, и пришлось повозиться, чтобы достать ее, не помяв и не порвав. Это была «Чума» Альбера Камю. Девушка подняла книгу и пролистала пожелтевшие страницы. В книгу был вложен конверт, а в конверте обнаружился ключ. И ничего больше — ни записки, ни адреса, ничегошеньки. Шайлер понятия не имела, от чего этот ключ, но почему-то была убеждена, что расспрашивать о нем Мими не следует.

Шайлер достала из чемодана пару старых ботинок «Доктор Мартинс» и вытащила из одного потрепанный шнурок. Она привязала на него ключ и повесила на шею, так чтобы он прятался под рубашкой. Книгу она убрала в рюкзак. Шайлер уже читала «Чуму» год назад, когда они проходили ее на занятиях, и эта вещь не особо ей понравилась. Девушка находила ее тяжелой и наводящей тоску. С чего бы вдруг он решил передать ей экземпляр? Да потому, конечно же, — дошло до нее секунду спустя, — чтобы она догадалась, кто передал ей книгу. Ведь никому больше во всем городском особняке Форсов не было дела до того, что она теперь живет здесь.

Шайлер попыталась вспомнить содержание «Чумы»: ужасная эпидемия обрушилась на маленький город и тот оказался отрезан карантином от всего остального мира. Один из главных персонажей, разлученный с женой, тосковал по ней на протяжении всего романа. Он старался держаться лишь потому, что отчаянно хотел снова увидеться с любимой. У Шайлер быстрее забилось сердце. Может быть, она делает из этого слишком далеко идущие выводы? Конечно. Девушка попыталась вспомнить все, что узнала на уроках мистера Ориона. Разве роман Камю — не история крушения общества и не констатация хрупкости человеческого бытия? Ведь «Чума» — история о крысах и болезни. Но он тогда возражал. Что же он говорил?.. О, теперь она вспомнила. Он утверждал, что это история о страстном стремлении, разлуке и… любви.

«Ну так и что с того?» — подумала Шайлер, расчесывая темные волосы, прежде чем собрать их в хвост. Что с того, что он дал ей ключ и книгу? Она по-прежнему несчастна. Она по-прежнему живет с ними, а не с дедушкой. С тех самых пор, как переехала сюда, она чувствует себя столь же желанной гостьей, как Джейн Эйр — в Гейтсхеде, как того добивались ее богатые кузины. Ей, можно сказать, повезло, что Мими до сих пор еще не заперла ее в туалете.

Ну и что с того, что вчера он поцеловал ее? Его поцелуи ничего не значат. Он уже трижды целовал ее и убегал: в первый раз на вечеринке, во второй — на балу-маскараде и в третий — вчера, у нее в спальне. Всего лишь вчера. Шайлер попыталась выбросить это воспоминание из головы. Она натянула куртку и направилась к лестнице. Она хотела уйти, пока в доме еще спят, чтобы ни с кем не сталкиваться.

Девушка вышла и полной грудью вдохнула свежий воздух. Она не понимала Джека. Чего он хочет? Он же связан узами с Мими. И все же он целовал ее не далее как вчера, а затем исчез так стремительно, что ей оставалось лишь предположить, что он отвергает ее либо, быть может, отвергает свое влечение к ней, что было не менее унизительно. Возможно, она нравилась ему, лишь когда этого никто не видел. Может, он просто затеял какую-то игру… забавляется с ее чувствами, пока она разрывается между замешательством и желанием.

Три украденных поцелуя — на самом деле это ничего не значит. Он вовсе не собирался становиться ее парнем, думала Шайлер, сворачивая на Девяносто шестую улицу. Он никогда не обнимет ее, когда они будут идти по коридору, никогда не пригласит на Зимний бал, никогда не объявит о своей любви по сети местного радиовещания, переделав стихотворение «Влюбиться в Эйлин», как это сделал столь очаровательно Джейми Кип на прошлой неделе — он исполнял серенаду для Алли Элли, пока староста не отрубила его от сети. Но Шайлер ничего такого не хотела. Или все-таки хотела? Она никогда не стремилась к популярности. Во всяком случае, это всегда казалось ей нелепым — стремиться к популярности. Популярность непостоянна и все время ускользает. Стремиться к ней — все равно что пытаться поймать светлячков банкой. Ты либо от рождения привлекаешь к себе внимание, либо постоянно остаешься в тени — таков загадочный и непостижимый закон Вселенной.

Популярность — не то, чего можно желать, к чему стремиться и ради достижения чего работать — как бы ни старались авторы множества дурацких статей, повестей для подростков и голливудских фильмов убедить всех в обратном. Популярность — это то, что другие люди определяют за тебя. Другие решают, что ты клевая, красивая и интересная, и хотят с тобой дружить. И с этого момента ты популярна. Большинство людей считали Шайлер странной и обходили стороной.

Шайлер добралась до школы рано и позавтракала, сидя у своего шкафчика. Она прихватила с собой йогурт и банан, позаимствовав их в безукоризненно чистой холодильной системе Форсов. (Никакого мещанства вроде холодильника, конечно же! Эта система была размером с небольшой чулан.) До начала уроков оставалось еще полчаса, и Шайлер наслаждалась возможностью посидеть спокойно в одиночестве. Вскоре коридоры загудят от сплетен и приветственных возгласов, и она почувствует себя еще более одинокой, чем сейчас, сидя в пустой раздевалке. Когда вокруг никого нет — намного легче.

Хотя Шайлер была не из тех девушек, кто пожелал бы, чтобы парень при всех объявил ее своей, тем не менее в глубине души ей хотелось именно этого. Проблема отчужденности в том, что никто на самом деле не бывает достаточно отчужденным, подумала Шайлер, когда прозвенел первый звонок и в коридорах появились группки учеников. Она могла нарядиться в черное, спрятаться за завесой волос, уйти в себя и слушать по айподу агрессивную музыку, но, кажется, в каком-то смысле все это было позой. Неужели она просто позер? Потому что отчего бы еще ее влекло к нему, к парню того сорта, которого каждая девушка мечтает заполучить? Неужели это значит, что она точно такая же, как и все? Если бы только ей было все это безразлично! Но в глубине души, невзирая на внешнее спокойствие, мрачный вид и безразличие, ей было очень даже не все равно.

А вот появился и он. В центре группы смеющихся, перешучивающихся парней — всегда в центре, самый высокий и самый красивый, — и просто невозможно удержаться и не смотреть на…

Джек Форс. Должно быть, он только что вернулся с тренировки по гребле на Гудзоне. Шайлер всегда знала, когда он возвращался с гребли. Она чувствовала запах моря, исходящий от его кожи и волос, видела румянец на его щеках. Он выглядел счастливым. На долю секунды их глаза встретились — и он отвел взгляд.

Шайлер наклонилась над книгами, прикусив губу. Она просто все выдумала! Поцелуи и все остальное! Они не существовали в реальном мире. В реальном мире они с Джеком были чужими друг другу. Шайлер не смотрела по сторонам, и кто-то с такой силой толкнул ее под локоть, что девушка выпустила сумку и книга — «Чума» — вывалилась на пол.

«Это не любовная история, а просто самообман», — повторила про себя Шайлер.

«Но ведь это можно сказать обо всех любовных историях, в некотором смысле».

Шайлер вздрогнула, услышав в сознании голос Джека, и подняла голову, но коридор был пуст. Прозвенел второй звонок. Она опоздала.

«Нет, только о хороших», — подумала она, размышляя, слышит ли он ее, если вообще слушает.

На следующее утро под дверью Шайлер обнаружилась еще одна книга. Что все это значит? Он что, решил устроить у нее библиотеку?

На этот раз, поскольку книга была слишком толстой и целиком под дверь не пролезала, ее пропихнули лишь наполовину, и когда Шайлер вытащила ее, бумажная обложка и страницы оказались помяты. Джейн Остин, «Гордость и предубеждение». На этот раз в книгу была вложена записка.

Шайлер прикоснулась к ключу, который так и носила на шее как талисман. Вчера «Чума». Сегодня «Гордость и предубеждение».

«Интересно, по какому принципу он их подбирает?» — развеселившись, подумала Шайлер.

Кстати, о любовной истории. «Гордость и предубеждение» — очевидно. Шайлер всегда относилась к этой книге скептически, пока не провела целые выходные, с головой уйдя в отраду этого воинственного любовного романа. Элизабет и Дарси не столько любили, сколько на каждом шагу сражались со своим влечением. Шайлер полюбила эту книгу, невзирая на дурные предчувствия, и хранила ее обещание экипажей и Пемберли у себя в груди так же крепко, как верила, что Элизабет должна была сама унаследовать экипажи и поместье. Трудно было даже представить себе столь суровый мир, полный ограничений для женщин, представить себе, как жизнь может зависеть от твоей способности заарканить правильного парня. И все же в подобной истории было нечто глубоко трогательное. Это делало любовный роман куда более… Как там это называется? Драматичным, вот. В любом случае, «Гордость и предубеждение» была куда более притягательной книгой, чем «Чума».

Чувствуя себя ветреной, безрассудной и, пожалуй, отважной — как девушка, бродящая по болотам в темноте, — Шайлер нацарапала записку и подсунула ее под дверь комнаты Джека.

В полночь Шайлер вставила ключ в замочную скважину и повернула. В квартире было темно, и от этого вид, открывающийся из высоких, во всю стену, окон делался еще более захватывающим: темная река, огни города, Вест-Сайдское шоссе с его лентой желтых такси. Шайлер вошла, заперла за собой дверь и огляделась. В квартире, кроме нее, никого не было.

А потом, прежде чем она успела сделать вдох, перед ней оказался он, его теплые губы приникли к ее губам, руки обвили ее талию, и Шайлер уронила ключ и книгу на пол. Ей хотелось запротестовать… спросить… но она чувствовала, как бьется его сердце, и ощущала силу вспыхнувших между ними чувств. Шайлер отвечала на его поцелуи со страстью, которой даже не подозревала в себе, а он уткнулся лицом в ее шею, как будто не мог ею надышаться, и она сгибалась, клонясь к полу, пока он не упал вместе с нею, и они лежали, продолжая целоваться, а тела их переплелись, будто корни деревьев.

— Джек… — в конце концов произнесла она, когда к ней вернулся дар речи. Джек лежал сверху, и тело его было тяжелым и в то же самое время легким, и ей было приятно чувствовать эту тяжесть. — Я…

Шайлер хотелось сказать ему то, что она желала сказать еще с того самого вечера, когда он впервые поцеловал ее. Тогда он остановил ее — но на этот раз не остановит. Шайлер хотела, чтобы он знал о ее чувствах.

Джек взглянул на нее и приподнял бровь.

В лунном свете он выглядел серьезным, но в глазах плясали озорные искорки. Он разговаривал книгами. Разлука и тоска — «Чума». Добродушное подшучивание и преграды — «Гордость и предубеждение». Он говорил на ее языке. Шайлер смотрела, как он, с растрепанными волосами и блестящими глазами, поднял ее руки над головой так, что она не могла пошевелиться. Сила его рук и мучительное желание знать, когда же он поцелует ее снова, были невыносимы. Ей было больно от силы собственного желания.

Потом Джек наклонился и поцеловал ее, нежно, словно касание перышка, истаявшего, когда она прижалась к нему всем телом.

Шайлер отчетливо осознала, что ей не нужно ничего говорить. Они и так отлично друг друга понимают. У них никогда не будет ничего, кроме этого. Украденных мгновений, украденных поцелуев, тайного прибежища. Никаких прилюдных проявлений привязанности не будет. И в школе, и у него дома — лишь безразличие и отчужденность. Они не будут гулять, взявшись за руки, не будут встречаться на занятиях, не будут ужинать вместе, никогда никуда вместе не пойдут. Никогда.

Но все было хорошо. Она примет то, что он может дать, и на данный момент этого достаточно.