Тайный шепот

Глава 43

Теперь, выяснив тайну шантажиста, Бенедикт начал искать подходящий предлог, чтобы не покидать Харриет. Во время общего для всех обитателей дома обеда – эта трапеза могла быть намного приятнее, если бы не миссис Пруитт, то и дело заводившая речь об Оскаре Рэндольфе, – он наблюдал за Харриет. Она ела с непринужденным изяществом, раза два попыталась сменить тему и говорила краем рта Элизе Пруитт что-то такое, что заставляло Лиззи прижимать к губам льняную салфетку, пряча усмешку.

Раньше все было проще – он мог подходить к Харриет под предлогом расследования слухов или поиска дневников. А после поимки Рэндольфа Бенедикт вдруг сообразил, что никогда особенно не умел разговаривать с женщинами. Даже сестры постоянно жаловались, что он их не понимает.

Когда все вернулись в гостиную, Бенедикт подошел поближе к Харриет и попытался вступить в общую беседу. Уже включившись в дискуссию о книгах, он, к сожалению, вдруг вспомнил о том, что случилось с ее любимым писателем.

Вообще-то эта внутренняя борьба была просто нелепой. Особенно если учесть, как незадолго до рассвета он проснулся, и рука его лежала на ее мягкой груди, а колено уютно умостилось между ее бедрами.

Потом его озарило – он припомнил карточные таланты Харриет и решил, что можно подбить ее еще на одну игру. Например, опять держать пари. Скажем, снова предложить Харриет верховую прогулку, если она выиграет. Бенедикт уже собрался оторваться от стены, прислонившись к которой, он мысленно репетировал свои слова, как вдруг Харриет встала с канапе и пожелала всем приятного вечера. Неопределенно улыбнувшись ему, она выплыла из комнаты.

Чтобы не опорочить ее доброе имя, Бенедикт не сразу кинулся за нею вслед. Он выпил по стаканчику шотландского виски с Латимером и немного поболтал с Лиззи Пруитт, пытаясь сосредоточиться на ее вопросах о его работе. Когда наконец он извинился, собираясь уходить, Элиза понимающе улыбнулась.

Выходя из комнаты, Бенедикт прихватил с собой колоду карт. Он так долго обдумывал свой план, что теперь просто не мог от него отказаться. Как юнец, собравшийся пригласить девушку на танец, Бенедикт подергал сюртук и разгладил ладонями жилет. На полпути вверх по лестнице он снял очки и протер их, сказав себе, что ведет себя по-настоящему глупо. Просто безумие нервничать при встрече с женщиной, с которой ты не один раз оказывался вместе нагишом, причем это было очень приятно. Эта мысль заставила его ухмыльнуться, когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь.

Дверь открылась раньше, чем костяшки его пальцев прикоснулись к дереву.

– Бенедикт, – произнесла Харриет, переводя взгляд с поднятого кулака на его лицо. – Что, у нас уже дошло до кулаков?

– Я собирался постучать. – Он подумал, что это настолько очевидно, что объяснения звучат и вовсе глупо. Своим появлением Харриет только все усложнила.

Она уже собиралась лечь в постель – стояла в ночной рубашке и босиком. Золотистые пряди спрятались, заплетенные в две свободные косы.

Бенедикт сообразил, что до сих пор не произнес ни слова. Он молча смотрел на Харриет и думал, что готов молчать всю оставшуюся жизнь, но тут она его выручила.

– Я вспомнила, – сказала Харриет, – ведь Куинн ударил вас пистолетом по голове. Вы ранены, сэр?

– Я об этом совершенно забыл. – Он поднял руку, пытаясь нащупать больное место, обнаружил его около виска и поморщился.

– Почему бы вам не войти? Я взгляну на вашу рану. – Харриет отступила от двери. – Бенедикт, – сказала она, сведя брови вместе, – почему ты так ухмыляешься?

Закрывая дверь, он искоса посмотрел на нее. Странная ухмылка исчезла, но это далось ему нелегко.

– Бенедикт?

– Честно говоря, Харриет, я почти весь вечер провел, придумывая, как бы оказаться рядом с тобой, и представить не мог, что ты просто пригласишь меня войти.

Харриет поджала губы и показала ему на кресло.

– Садись, – распорядилась она, взяв свечку. Бенедикт молча повиновался, позволив ухаживать за собой. Харриет наклонила его голову вперед, чтобы хорошенько осмотреть висок.

Она издала какой-то раздосадованный звук, похожий на кудахтанье курицы-наседки. Пальцы мягко перебирали густые волосы надо лбом.

– Здесь кровь, Бенедикт. Шишка и небольшая рана. Больно?

– Да просто тупая боль, ничего особенного, – сказал он.

Харриет вздохнула. Как-то очень грустно, думала она, подойдя к керамическому тазу для умывания и опуская в воду сложенную салфетку, что человек ловит шантажиста и занимается чужими делами, совершенно не заботясь о себе.

Слова слетели с ее губ прежде, чем Харриет, отжимавшая лишнюю воду с салфетки, сообразила, что произносит их:

– А кто о тебе заботится, когда рядом нет меня?

– Никто. – Его повеселевшие глаза прятались за поблескивающими стеклами очков. – Полагаю, никому и в голову не приходит, что я нуждаюсь в заботе. Я отлично справляюсь сам.

Харриет подошла к нему, покачав головой:

– Каждому нужно кого-то любить. – И беззвучно ахнула, поняв, что выдала себя этими словами. Она увидела, как застыл Бенедикт, как смех исчез из его глаз, и быстро переключилась на влажную салфетку, приложив ее к ране.

Его руки поползли наверх и нежно легли на ее бедра.

– Мне нужно что-то придумывать, – сказал он в пол, потому что она все наклоняла его голову вперед, – чтобы остаться с тобой, Харриет?

– Нет, – ответила она и слегка улыбнулась, подумав, что никто и никогда ничего особенного не придумывал, чтобы оказаться рядом с ней. Разве только тот странный юноша, повязавший себе на шею ее старый чулок. – Тебе нужно только постучаться, – сказала она, – и я впущу тебя.

Бенедикт поднял голову, и Харриет обеими руками схватила чуть не упавшую салфетку.

– Я хотел поговорить с тобой о чем-то очень важном.

– О сэре Рэндольфе?

– О тебе и обо мне.

– Да? И что тут обсуждать?

– Отъезд отсюда, возвращение в Лондон. – Его пальцы переместились на талию Харриет и легонько сжали ее. – Я лелеял планы о нашем с тобой будущем. Хотел создать общий дом.

Харриет молчала, а он невидящим взглядом смотрел на ее грудь.

– Может быть, ты считаешь наши отношения случайными, возникшими из-за странных обстоятельств – шантажист и приключения, с ним связанные. Но мы могли бы проводить больше времени вместе, когда вернемся в город. Со временем ты поймешь – никакая это не случайность. Я-то уже понял. – Он прокашлялся. – Я смогу любить тебя, Харриет, без дополнительных волнений вроде стрел на темном кладбище и людей в капюшонах. Правда, я никогда раньше этого не делал, но думаю, неплохо справлюсь, если постараюсь как следует. – Он суховато хмыкнул. – Я поймал банду головорезов, которые терроризировали улицы Лондона, и выследил человека, который жестоко обошелся с несколькими проститутками в западной части города. Смею надеяться, приложив немного усилий, я смогу убедить женщину, которая мне нравится, выйти за меня замуж.

Харриет понесла салфетку обратно в таз. Бенедикт встал и пошел следом. Она улыбнулась, стоя к нему спиной, и, набираясь смелости, глубоко вдохнула.

– Бенедикт, – произнесла Харриет, повернувшись к нему, – как ты думаешь, я сумасшедшая?

Он вскинул бровь над оправой очков.

– В смысле – нужно быть сумасшедшей, чтобы выйти замуж за сыщика с Боу-стрит, имеющего всего лишь крохотный домик в городе и очень скромный доход?

Она сердито посмотрела на него. Надо же, какая чепуха пришла ему в голову – доход! Подергала рукава ночной рубашки, не доходившие до запястий.

– Я имею в виду, что уже несколько раз видела, как по особняку, не говоря уже о кладбище, блуждают призраки давно умерших людей.

– И?.. – Он задумчиво смотрел на нее, сведя вместе брови.

Харриет взглянула на Бенедикта:

– И ничего, я полагаю. Ты мне не веришь.

Чувствуя, что за беззаботными словами Харриет кроется что-то серьезное, Бенедикт почесал голову и поморщился, задев только что осторожно промытую ранку.

– Харриет, я верю, что ты видела что-то. Возможно, игру света или скрытую в тени мебель, напомнившую тебе рассказы о леди Аннабель и Рочестере.

– Я видела пирата. – Она вздернула подбородок, прекрасно понимая, что вынуждает его изменить своим обычным спокойным, размеренным интонациям. – Один раз он оказался так близко, что я учуяла запах моря на его мертвой коже. А его славная жена протянула ко мне сильно обожженную руку, умоляя о помощи, которую я не могла ей оказать.

– Харриет, чего ты от меня добиваешься? – Бенедикт нахмурился.

Она посмотрела на него и тряхнула головой:

– Я хочу, чтобы ты признался – ты мне не веришь.

Он стоял неподвижно, только грудь вздымалась и опускалась. Темно-карие глаза смотрели жестко. Это лицо закаленного человека, подумала Харриет, который может задержать банды головорезов и любых маньяков, издевающихся над женщинами.

Бенедикт сказал:

– Я не верю в привидения.

Харриет кивнула, глубоко вдохнула и сжала кулаки, когда вместо выдоха получился прерывистый всхлип.

– Харриет! – Бенедикт потянулся к ней, привычно обняв ее за плечи.

Она с легкостью прильнула к нему и еще раз всхлипнула, найдя утешение в его объятиях. Он обнял ее сильнее.

– Но ведь ты видел огонь, – проговорила она в его рубашку, повлажневшую от ее слез. – Ты его видел. Я знаю, что видел.

Бенедикт вздохнул:

– Наверное, ты не знаешь, Харриет, но необычные события или волнение заставляют людей видеть все в странном свете. Я сталкивался с этим в своей работе. Например, все утверждают, что разбойник с пистолетом в руках, ограбивший карету, был в черной рубашке, черных штанах и черных башмаках, а мы точно знаем, что башмаки на нем были коричневые.

Она рассердилась и смутилась одновременно.

– Бенедикт, я понятия не имею, о чем ты толкуешь!

Он крепко сжал ее руки, чтобы заглянуть в глаза.

– Чего ты добиваешься? Я не буду тебе врать. Ты мне слишком дорога, чтобы я притворялся, будто верю в то, во что ни капли не верю.

Харриет посмотрела вниз, на свои босые ноги, на его башмаки, снова глубоко вздохнула и кивнула. Потом ладонями начала утирать мокрые щеки и с благодарностью взяла носовой платок, который Бенедикт сунул ей в руку. Посмотрела ему в лицо и поняла, что ее вымученная улыбка совсем неубедительна.

– Ты прав. Я не хочу, чтобы ты врал. – Она вздохнула и отступила назад. – День был очень длинным, Бенедикт. Извини, но я думаю, мне пора в постель. – Она открыла дверь и отошла в сторону, чтобы он мог выйти. – Тебе тоже нужно поспать, и будь осторожнее со своей раной.

Он долго смотрел на нее, но она больше ничего не сказала, и Бенедикт вышел в коридор.

– Харриет… – обернулся он.

Харриет улыбнулась, поцеловала его в губы и шепнула в щеку:

– Я правда люблю тебя, Бенедикт.

Прежде чем он успел прикоснуться к ней, Харриет закрыла дверь, прижавшись лбом к прохладному дереву и положив ладони по обе стороны двери, словно боялась, что если шевельнется, то снова распахнет дверь. И почувствовала, как ее сердце разбилось на миллион кусочков.

Занялся рассвет, совершенно не похожий на вчерашний. Когда Бенедикт проснулся, серовато-розовое небо уже сверкало, обещая солнце. Он поднялся, как человек с очень важной миссией. Бенедикт уснул, обдумывая свои странные отношения с Харриет, и проснулся, точно зная, что должен все привести в порядок или по крайней мере убедиться, что все будет хорошо.

Одевшись и побрившись, он, пренебрегая завтраком, двинулся не к лестнице, а пересек коридор и подошел к двери напротив.

«Тебе нужно только постучаться, – сказала она, – и я впущу тебя».

Он постучался, и дверь неслышно отворилась. Он понял, что что-то не так, еще не успев войти, еще до того, как его острый взгляд отметил аккуратно заправленную кровать и открытый пустой платяной шкаф. Бенедикт отодвинул стул от бюро и упал на колени, заглянув под крышку. Дневник исчез.

Сердце его яростно колотилось, грохот отдавался в ушах, когда он помчался вниз по лестнице к леди Крейчли.

– Мисс Мосли исчезла, – произнес он.

– Да, – ответила она притворно веселым тоном. Было очевидно, что Дортеа пыталась скрыть свое удивление – как это любовник не знает, что его возлюбленная уехала! – Она уехала очень рано. Когда мы с Латимером спустились, кучер уже ждал ее в карете.

– Мистер Брэдборн?

Бенедикт не заметил, когда Элиза подошла к Дортее, – шаги ее были беззвучны, словно она ступала на цыпочках. В руке она держала сложенный лист бумаги.

– Харриет просила передать вам это. – Лиззи протянула ему листок.

– А! – Леди Крейчли улыбнулась и кивнула. – Должно быть, она пишет, где и когда встретится с вами в Лондоне. – В голосе звучала уверенность, которой не было в глазах.

Бенедикт унес записку Харриет в свою комнату, сел в кресло, стоявшее наискосок от постели, и долго смотрел в окно. Одинокий лист бумаги неимоверной тяжестью давил ему на колени. Стиснув зубы, чувствуя, что сердце колотится прямо в горле, Бенедикт развернул письмо.

Дорогой Бенедикт, пожалуйста, простите меня за то, что я уехала так внезапно, не поговорив с вами. Я знаю, что не смогла бы сказать вам «прощай», глядя в глаза. Мне и так тяжело сознавать, что вы мирно спите всего этажом выше, пока я сижу в гостиной.

Я могу понять, почему вы не поверили в мой рассказ о привидениях. Однако и вы должны понять, что в этом мире у меня нет почти ничего своего. Почти вся моя одежда мне кем-то отдана. Я живу в доме моей лучшей подруги и ничего не плачу за это, потому что ее добрые родители никогда не возьмут с меня ни пенни. Я вынуждена работать в небольшой книжной лавке.

Поэтому мое слово – это все, что имеется у меня в этом мире, и оно всегда принадлежало и всегда будет принадлежать только мне. Я говорю только то, что думаю, и никогда не отказываюсь от своих обещаний. Мысль о том, что я проведу всю свою жизнь с человеком, который не верит моему слову, слишком большой тяжестью ляжет мне на сердце, а этого я себе позволить не могу.

Хотя мне очень грустно, что вы приехали сюда, потому что потеряли друга, я все же очень рада, что вы приехали и что мы смогли провести это время вместе.

С вечной любовью,

Харриет