Темное безумие

Но говоря правду, я врач. Эта проверка была провалена с самого начала. Не сложно сделать это, если знаешь как. К сожалению, агент Нельсон достаточно умен, чтобы прийти к такому же выводу.

Глава 41

ИЗМЕНЕНИЕ

ГРЕЙСОН

– Он весь твой, – Чарити засовывает руки в кожаную куртку и направляется к выходу из комнаты мотеля.

Я пять минут ждал внутри, пока Чарити – я сомневаюсь, что это ее настоящее имя – одевалась в ванной. Лоусон спит на кровати, его запястья связаны за спиной.

Недавно большинство мотелей перестали использовать изголовья с открытыми рамами. Меньше вероятность того, что вы войдете и обнаружите человека, привязанного к кровати или прикованного наручниками. Приходится импровизировать.

– Он все выпил? – спрашиваю я, прежде чем она открывает дверь.

– Да. До капли, – говорит она. – Номер снят на его имя. Удачи, сладкий. – Она уходит, а я запираю за ней дверь на цепочку.

Я стягиваю капюшон. Задергиваю шторы. Кладу горелку на стол и смотрю на время. Лоусон продержался полчаса, прежде чем потерял сознание.

Открыв небольшую спортивную сумку, я достаю скотч, стяжки и прочие инструменты. Надеваю перчатки, прежде чем натянуть на его лицо черную лыжную маску, отверстия для глаз и рта оказываются на затылке.

Он начинает просыпаться, когда я разрезаю галстук, которым Чарити связала его запястья. Я переворачиваю его и сковываю запястья стяжками, а потом быстро расправляюсь с остальным.

– Что происходит? – спрашивает Лоусон, вялый.

Он не под наркотиками. Сознание еще затуманено после ночной пьянки. Пиво, которое должно была дать ему Чарити, содержало очень важный компонент, необходимый для следующего представления. И судя по палатке из простыней, она сказала правду.

– Заткнись, – говорю я ему. – Твои запястья связаны для твоей же безопасности. Если ты двинешься, попытаешься сбежать, стяжка вокруг члена окажется туго стянутой. Чем больше ты двигаешься или сопротивляешься, тем туже она будет. – Я отступаю на несколько шагов. – Ты понял идею.

Бунтовать – в нашей природе. Лоусон паникует, пытается освободить запястья и воет, когда давление пластиковой стяжки на его члене усиливается.

– Ты сможешь выбраться через несколько часов, – говорю я. – Когда закончится действие Виагры. – Я выбрасываю пивную бутылку в мусорное ведро. – А пока мне нужны ответы.

Он начинает кричать, и я прижимаю кончик лезвия к его горлу.

– Есть еще один способ закончить все быстрее. – Я надавливаю кончиком ровно настолько, чтобы пролить кровь, чтобы он понял серьёзность моих намерений.

– Какого хрена…? – Лоусон все еще был в панике, но, по крайней мере, перестал дергаться. Прогресс.

Жду, пока он успокоится. Затем сажусь напротив кровати.

– Чего вы от меня хотите? – Спрашивает он.

Это правильный вопрос. Это не лучшая моя ловушка, но иногда дешево и сердито – лучший вариант. Скромная ловушка, подходящая к преступлению. Я уверен, что его жена, сидящая дома с новорожденным, со мной согласится.

Лоусон не может знать, кто я. Информация, которая мне нужна, может выдать мою личность. Даже невнимательный техник может собрать все детали воедино. Я мог бы просто убить его, когда закончу, но тогда останется тело. Еще одно грязное убийство.

Кроме того, я стараюсь приберечь настоящее развлечение для более крупной рыбы.

– Один мой друг пропал, – начинаю я. – Полиция не разглашает информацию о последнем убийстве. Мне нужно знать, является ли эта жертва моим другом. – Я делаю паузу. – Он должен мне денег.

Лоусон тяжело дышит через маску.

– И это все?

– Много денег, – добавляю я.

– Жертву зовут Кристиан Зинковски. А теперь отпустите меня.

– Как прискорбно, – говорю я, вставая. – Это действительно мой друг. – Я стою у изножья кровати. – Мне нужно знать, кто его убил.

Он колеблется, прежде чем сказать:

– У меня нет этой информации.

– А я думаю, что есть. – Я пинаю кровать, заставляя матрас подпрыгнуть. Лоусон матерится, каждое движение заставляет его вздрагивать.

– Ты расскажешь мне все, что знаешь о Кристиане Зинковски и месте преступления. Я знаю, что расскажешь, потому что, несмотря на все, что ты натворил сегодня вечером, ты не хочешь, чтобы твоя семья пострадала. Чарити любит собирать фотогалерею своих клиентов. У нее не очень хорошая память. Ей нравится вести журнал имен и фетишей. Что им нравится. А что нет. – Я наклоняюсь к его уху. – А иногда, когда клиент особенно сильно ей не нравится, она любит рассылать копии его семье. На работу. Удивительно, как с помощью современных технологий легко добраться до нужных людей одним нажатием кнопки. Это как взорвать бомбу, только взрываются жизни.

После этого Майкл Лоусон рассказывает мне все, что знает.

Я записываю разговор на телефон, а когда он заканчивает, собираю свое оборудование, оставляя его привязанным к кровати с закрытым лицом.

– Вы так и бросите меня здесь? – спрашивает он, в его голосе слышна паника.

Я останавливаюсь у двери, снова задаваясь вопросом, стоит ли мне просто убить его. Я не люблю оставлять дела незавершенными. Это небрежно. Я смотрю на кровать, где он замер все еще в той же позе. Спина упирается в изголовье. Запястья привязаны к члену.

С другой стороны, кому он, черт возьми, скажет?

– Теперь можешь кричать о помощи, – говорю я, приоткрывая дверь. – Или можешь подождать несколько часов, когда твой обмякший член выскользнет из стяжки. Выбор за тобой.

Я жду у открытой двери, чтобы посмотреть, какое решение он примет. Этот выбор важнее, чем он думает. Один крик положит конец его жизни.

Он не шевелится и не говорит ни слова. Возможно, он умнее, чем среднестатистический бюджетник.

– Подумай о бабушке и бейсболе, – говорю я и закрываю дверь.

Я еще ненадолго остаюсь у дверей, просто чтобы убедиться. Лоусон молчит и я пересекаю парковку.

Может быть, я становлюсь мягче. До встречи с Лондон я бы не оставил Лоусона в живых.

Я понимаю, что такое любовь: эмоция, чувство. Это химические вещества в мозге – те же химические вещества, которые определяют личность и расстройства. В определенном возрасте изменить то, кем мы являемся и как мы себя ведем, практически невозможно.

Но если происходит что-то значительное – изменение химии, впервые испытываемые эмоции – повлияет ли это на химический состав мозга? Изменило бы это человека, его расстройство?

Люди выходят из комы. Люди, которые никогда не прибегали к насилию, внезапно совершают убийство. А психопаты впервые испытывают любовь.

Куда, черт возьми, катится этот мир?

Полагаю, эти вопросы нужно задать психологу.

К счастью, я знаю одного. И очень близко.

Глава 42

ЗАВИСИМОСТЬ

ЛОНДОН

Гудение аквариума заполняет мой офис. Отсутствие шума из зала ожидания делает обычно незаметный звук оглушающим в слишком тихой комнате. Я откидываюсь в кресло, закрываю глаза, позволяя жужжанию успокоить разум. Пациенты ушли. День закончен.

После напряженного утра я успешно сбежала от офицеров, присланных агентом Нельсоном, чтобы встретить меня в аэропорту. Два агента ФБР, которые иногда его сопровождают. Я знаю, они всегда наблюдают. Они перешли от попыток быть вежливо незаметными к абсолютной назойливости. Они зависают в вестибюле здания, возле стойки регистрации. Один даже пытался сегодня разбить лагерь в моем офисе.

К счастью, агентов вызвали в Рокленд для более важных дел, чем защищать меня. Судя по всему, в бюджет ФБР не включены расходы на «нянек». Кроме того, их расходы так урезали, что агент Нельсон вынужден возвращаться в штат Мэн на машине, а не на самолете. Это может быть моим единственным шансом связаться с Грейсоном.

Возможно, в этом и был замысел агента Нельсона. После того, что произошло между нами, в Холлоузе, я мало верю, что он хоть сколько-то мне доверяет. Так что есть шанс, что его милые агенты все еще прячутся и наблюдают.

Я могу пойти сейчас. Прямо сейчас. Замаскироваться как в «Синем клевере». Надеюсь, что Грейсон почувствует мою потребность…

Или я могла бы быть терпеливой. Поверить, что мы с Грейсоном все еще работаем в тандеме.

Но так ли это?

С тех пор, как я узнала о Лидии, на меня, словно прозрачная вуаль, опустилась своего рода отчужденность, чувство отстраненности от Грейсона, которое меня пугает. Чем больше я думаю о девушке – о женщине – которой я могла бы быть, тем больше я позволяю себе видеть ее глазами и чувствовать ее сердцем.

Я очарована, и я напугана.

Я до боли затягиваю нитку вокруг указательного пальца. Это снимает часть давления в голове, и я качаюсь на стуле назад и вперед, глядя в окно с видом на центр города.

Прежде чем я смогу приступить к осуществлению своего плана, мне нужно подтверждение. Это разумно. Я не какая-то влюбленная девчонка, переживающая из-за паузы в общении с парнем. Я страдаю от ломки. Как и любой наркотик, вожделение-секс-любовь закачивает в мозг эндорфины. И когда эти эндорфины поступают реже, желание может быть таким же сильным, как тяга к дозе героина.

Я пристрастилась к Грейсону и к тому, как он заставляет меня чувствовать.

И все же так же сильно я его боюсь.

Это нездорово, но нет такого понятия, как «здоровые отношения». Любое взаимодействие с другим человеком, которое изменяет химические вещества в мозгу, будет рискованным. Когда мы состоим в романтических отношениях, наше поведение меняется. Это научно доказано.

Любовь – та всепоглощающая любовь, о которой сочиняют сонеты, – это недолговечное чувство.

Такую любовь невозможно поддерживать. Это дикое и страстное чувство, которое пожирает вас, как лесной пожар, пылает все сильнее и бушует, пока не наступает момент, когда единственное, что ему остается – это угаснуть. Таковы мы с Грейсоном: лесной пожар. Мы будем жечь друг друга, пока наши ресурсы не иссякнут.

Такая любовь также ослепляет.

До Грейсона доверие было образной идеей. Достигаемой только в том случае, если человек ослеплен эмоциями. Вы не можете подвергать сомнению то, чего не видите – то, о существовании чего не знаете.

Я кладу ниточку в карман и поворачиваюсь к столу. Решение принято. Я беру трубку офисного телефона, чтобы перезвонить в ответ на сообщение Лейси, отправленное несколько часов назад.

Доверие.

«Оно придет со временем», – сказал Грейсон. Я двигаюсь, он движется. Мы – тень друг друга, спаянная друг с другом болью, удовольствием и гедонистической болезнью, которая соперничает даже с величайшими бандами серийных убийц.

Мы дуэт – мы принадлежим друг другу. Одно не может существовать без другого.

Отлично. Я могу это принять. Но я хочу принять это с широко открытыми глазами.

Оператор переводит меня в отдел судебно–медицинской экспертизы, и, прежде чем я успеваю повесить трубку, сомневаясь в себе, на линии раздается уверенный голос Кэлвина.

– Привет, Лондон. Ты же знаешь, что присылаешь мне самые интересные штучки?

Это правда. Например, свиная кровь, которой меня облили после суда. Кэлвин – мое доверенное лицо в местной лаборатории. Он берет дополнительную работу за отдельную плату. Его официальная зарплата едва покрывает аренду.

– Кто-то же должен подкидывать тебе работы, – говорю я, открывая ящик стола. Я вытаскиваю пузырек, который держу взаперти. – В остальном этот город довольно скучный.

– Ну, ты об этом позаботишься, не так ли?

После минуты банального разговора Кэлвин переходит к делу.

– Генеалогия – не моя специальность, но я могу нацарапать для тебя отчет по образцу, который ты прислала на прошлой неделе. Ты сейчас за компьютером?

Я открываю ноутбук.

– Безопасно отправлять такое по интернету?

– Обычного хакера бояться не стоит. Если это то, чего ты опасаешься. ФБР? Возможно, стоит.

Секунду я колеблюсь, но потом решаюсь:

– Отправляй.

Моя квартира находится под наблюдением. Единственное безопасное и надежное место, где я могу хранить результаты своих исследований по Грейсону – это на работе. Эти стены охраняются условиями конфиденциальности врача и пациента. ФБР может отслеживать мои данные и получать к ним доступ, но не может их использовать. Не против меня или Грейсона.

Я поднимаю пузырек. Стекло охраняет несколько темно-коричневых волосков. Я закрываю глаза и вспоминаю момент, когда Грейсон вошел в меня, и я схватила его за волосы, выдернув несколько волосков.

Я обернула их вокруг пальца, для сохранности переплетя с ниткой.

Подавляя воспоминания, нажимаю «открыть».

– На что я смотрю?

Кэлвин изложил основы: группа крови, наследственность, ближайшие родственники. Затем он говорит:

– Но я подумал, что ты ищешь что-то более интересное. Учитывая наследственность, я пробил ДНК через международную базу данных и попал в точку. Выбился родственник, имеющий довольно большой список обвинений в преступлениях против детей.

Я нахожу имя в отчете.

– Шейн Салливан. – По мере прочтения мне становится дурно.

– Судя по всему, его разыскивали по обвинению в торговле детьми в целях сексуальной эксплуатации. Но когда власти, наконец, настигли его, он и его жена были найдены мертвыми. Жестоко убитыми. Нарезанными на кусочки. Довольно отвратительно, а?

В полицейском протоколе, приложенном к документу, говорится, что их смерть была неестественной. Грубое сконструированное приспособление с маятником использовалось, чтобы «порезать» их тела. Перечитывая описание, я понимаю, что это приспособление могло быть чем-то большим, чем инструмент для убийства и нанесения увечий. Возможно, он был разработан для получения ответов. Чтобы решить загадку... и неудача привела к их расчленению.

На месте преступления в одной из больших теплиц был обнаружен паззл, сделанный вручную из щепок. Изображения и слова, нацарапанные на кусочках мозаики, никак не помогли властям в поисках убийцы. У дуэта было много сомнительных связей, местная полиция пришла к выводу, что какая-то криминальная сделка пошла не так, как надо. Дело было закрыто.

Что ты пытался разгадать, Грейсон?

– Спасибо, Кэлвин. Это хорошая информация. О, еще кое-что. Там говорится, как умерла его мать? Я не вижу свидетельства о смерти в документах.

– Это потому, что его нет, – говорит он. – Она еще жива.

Холодный страх пробежался по коже.

– Хорошо. Спасибо, – выдавливаю я и кладу трубку.

Прежде чем сорваться, я прохожу через офис и открываю шкаф для хранения документов, где храню конфиденциальные сведения о пациентах. Я достаю файл Грейсона и несу его к столу.

Было бы проще запустить поиск на компьютере, но неразумно. Чисто технически данные в папке были собраны не под запись. Я выключила камеру, но оставила диктофон. Я неэтична. Я давно это установила. Я прокручиваю даты вниз, ища, в частности, одну сессию.

«Моя мама любила смотреть. Но мы не будем об этом говорить. Вы не готовы.»

Заявление, которое сделал Грейсон, когда я спросил его о матери. Но на какую мать он ссылался? Биологическую или женщину, которая держала его в плену?

Читая отчет, сравнивая с сеансами Грейсона, я прихожу к ужасному выводу. Все дети были проданы семейной паре родственниками.

Грейсона не похитили. Кто-то продал его.

Единственный вероятный подозреваемый – его собственная мать.

В животе появляется сосущее чувство.

Он убил своих кровных родственников, чтобы сбежать из ада, в котором не должен страдать ни один ребенок. И все же он не вернулся к матери после освобождения. Он сбежал из Ирландии, оставив ее в живых. Она не подверглась его мести.

Почему?

Я распечатываю отчет, выделяя и подчеркивая области, представляющие интерес для дальнейшего исследования, а затем прикрепляю новый материал к своей личной пробковой доске, спрятанной под картиной Дали. Грейсон изучал меня почти год до нашей официальной встречи. Справедливо, что и я немного покопаюсь в его прошлом.

Есть причина, по которой он отказывается давать мне ответы.

Я хочу их знать.

Не только из-за любопытства. Это способ сохранить статус-кво.

Грейсон одновременно освободил меня и избавил меня от моего прошлого. Я не уверена, считает ли он, что я могу сделать то же самое для него… или он решил, что я уже это сделала.

Его импульсы не изменились. Изменилось то, как он их реализует. Его расстройство переросло в командную динамику, а это требует доверия. То, чего его лишили в раннем возрасте. Лишил человек, которому он должен был доверять больше всего в мире.

Его собственная мать продала его дьяволу.

Я возвращаю картину на стену и открываю нижний ящик картотеки. Записи сеансов с пациентами организованы по имени, дате и диагнозу.

Когда я впервые приехала домой после того, как жертв моего отца подняли на свет, офис был моим главным пунктом назначения. А конкретно этот ящик. Ящик, где видеозаписи умерших пациентов ждали подтверждения моей халатности.

Я запустила видео своего последнего сеанса с Томом Мерсером и, затаив дыхание, ждала событий, которые, как я знала, должны были вот-вот произойти. Альтернативные воспоминания, которые я создала, были стерты, пока я находилась запертой в клетке Грейсона. Но этого было недостаточно. Нужно было увидеть это собственными глазами. Услышать своими ушами. Пережить эти сеансы, на этот раз не введённая в заблуждение собственным разумом.

Полагаю, это что-то сродни болезненному пробуждению.

Вот только улики – единственные реальные доказательства моего преступления – были стерты.

Кассеты были пусты.

В то время я предположила, что сделала это сама, своего рода контрмеры против обыска, принятые, чтобы защитить себя. В моей памяти все еще были дыры. Пробелы. Не все восстановилось. Логично, что я скрыла доказательства своего преступления даже от себя.

Я проверяю записи раз в неделю. Просто чтобы убедиться. Не доверять собственному разуму – страшная вещь.

Экран телевизора мерцает.

Я вытаскиваю кассету и возвращаю в картотечный шкаф, давление в висках ослабевает, но лишь незначительно. Запись все еще существует.

Доверять.

У Грейсона есть запись моего признания. Оно выбито под давлением, и вряд ли власти сочтут его подлинным. Оно могло быть поддельным или вырвано с помощью манипуляцией. Мой адвокат мог разработать сильную линию защиты. И все же меня беспокоит само существование этой записи.

У любого партнерства серийных убийц есть общий недостаток: самодовольство. Один или оба становятся слишком беспечными. Эта беспечность рождается не на доверии, она порождается властью.

Один доминирует над другим. Доверие эксплуатируется.

Все всегда сводится к власти и контролю.

У Грейсона есть кое-что на меня, что ставит его в позицию власти. И, должна признаться, что испытываю проблемы с доверием в наших отношениях.

Лидия никогда бы не вступила в такие отношения.

Я прижимаю ладони к поверхности стола, позволяя ей охладить меня. Отпечатки рук остаются на дереве, когда я собираюсь. Это была тяжелая неделя.

Я запираю стол, чтобы убедиться, что все в безопасности, прежде чем уйти.

Звук настигает меня возле двери, и я останавливаюсь. Дыхание звучит слишком громко в замкнутом пространстве. Затем дверь открывается.

Глава 43

МЕСТО, ГДЕ ТЕБЕ НАДО БЫТЬ

ГРЕЙСОН

Выражение ее лица стоит риска. Я вхожу в офис Лондон и тихонько закрываю за собой дверь. Приглушенный щелчок эхом разносится в помещении, запечатывая нас внутри.

– Привет, док.

Она разжимает кулаки.

– Господи, Грейсон. Что ты здесь делаешь? Ты…

– Сошел с ума? – Заканчиваю я.

Она роняет сумочку на стол.

– За мной наблюдают. Ты ведешь себя безрассудно. Если бы ты был моим пациентом...

– Я все еще...

– …я бы предположила, что ты деградируешь. Что у тебя появляются признаки неуравновешенности. И да, возможно, немного безумия. – Она закусывает нижнюю губу. – И ты не мой пациент.

– Кто я тогда? – Я пересекаю кабинет, подходя достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее геля для душа с сиренью. И нотки лаванды в волосах.

Она заметно дрожит, когда смотрит на меня.

– Опасность.

Ее волосы распущены, беспорядочно ниспадают на плечи. Именно так, как мне нравится – она, словно, знала, что я приду. Я убираю прядку ей за ухо, наклоняюсь и шепчу:

– А ты парадокс.

Между нами возникает напряжение, и она физически реагирует на мою близость, мое прикосновение. Воздух наэлектризован. Я чувствую, как прерывается ее дыхание, оно толчками ласкает мою кожу. Я медленно снимаю с нее очки и кладу их на стол, теперь смотря ей прямо в глаза.

– Кроме того, – говорю я, отступая назад и беря ее за руку. – По общему мнению, это самое безопасное место. – Я веду ее в приемную, и она мне позволяет. Провожу пальцем по аквариуму, подмигивая ей. – Хорошие воспоминания.

До того, как она успевает среагировать, я прижимаю ее к стеклу и хватаю за талию. В комнатах темно, но она освещена отблеском аквариумной воды. Я приближаюсь к ее рту, наблюдая, как она морщится, словно ей больно. Та же самая огненная боль опаляет мое тело. Даже предвкушение прикосновения к ее коже обжигает.

Самый лучший вид предвкушения.

– Парадокс – это не совсем комплимент, – говорит она тихим хриплым голосом.

Касаясь ее губ, я нахожу ее взгляд.

– Не для того, кто любит головоломки. – Я касаюсь ее губами в нежном поддразнивании. – Ты моя любимая головоломка, Лондон.

Ее руки ищут меня, ногти впиваются в ткань рубашки. Как будто она так же отчаянно хочет, чтобы огонь опалил ее.

– Это не игра.

Я провожу руками по ее тонкой талии, касаюсь груди, и наконец, достигаю шеи, скольжу ладонями ей на затылок и запрокидываю голову назад, лаская большими пальцами линию подбородка. Она идеально мне подходит.

– Иногда я забываю, что ты любишь, когда твоих пациентов легко контролировать, – замечаю я. – Полагаю, это касается и мужчин.

Жар приливает к ее щекам.

– Поведение, связанное с поиском острых ощущений, тебе не свойственно. Тебя поймают. – Ее глаза вспыхивают. – Снова.

Мои губы изгибаются в улыбке.

– Откуда ты знаешь, что в прошлый раз я не позволил себя поймать?

Ее взгляд скользит по моему лицу, когда она пытается разглядеть правду.

– А это так?

Я медленно качаю головой.

– Мне долгое время удавалось избегать стражей правопорядка.

– Грейсон… – Она пытается оттолкнуть меня, но движения нерешительны. – ФБР может появиться здесь в любое время. Тогда уже я буду в опасности.

Я смотрю на напряженное выражение ее лица. Она говорит всерьез. Она боится за меня. Я нежно ласкаю ее щеку.

– Тогда давай устроим им представление.

В ее глазах вспыхивают искры неповиновения. Доктор Лондон не любит отступать.

– Я вижу тебя, – шепчу я ей в губы. – Я почувствовал твою боль на расстоянии долбанных миль. Я знаю, что тебе нужно. – Я захватываю ее рот, соединяя наши губы вместе. Я заглушаю мир и его угрозы – страх, боль – одним поцелуем.

Она единственное, что успокаивает мои темные желания. Спокойный тростник среди моего шторма.

Лондон целует меня в ответ с жестким требованием, от которого у меня остаются синяки. Наслаждение циркулирует в венах, и я жажду большего. Никто никому не дает – только берет. Мы пожираем друг друга.

Я прижимаю ее запястья к стеклу, лишая ее контроля. Она любит это и ненавидит. Так же как она ненавидит любить меня – но я ее собственное порочное желание, потребность движет ее действиями вопреки суждениям.

Она кусает меня и пускает кровь. Это действие пробуждает мое желание, наполняя вены жидким пламенем. Рецепторы боли и удовольствия борются за доминирование. В поисках воздуха она отворачивается, прерывая поцелуй.

– Стой, – говорит она, тяжело дыша. – Ты должен идти.

В мгновение ока меня охватывает злость, обжигая так же жарко, как желание.

– Это говорит Лондон или Лидия?

Ее горящий взгляд подобен моему огню, но тело становится как лед. Она высвобождает запястья и отталкивает меня в сторону. Потеря ее прикосновения ощущается сродни агонии.

Она входит в темный кабинет, скрещивает руки на груди.

– Где ты достал форму?

Как иронично. Добрый доктор избегает отвечать на вопрос.

Я прислоняюсь к стене, следя, как она включает лампу.

– Охранники оставляют их на ночь в шкафчиках, – говорю я и начинаю расстегивать рубашку. – Подумал, что никто не будет задавать вопросы офицеру службы безопасности, шатающемуся по зданию. – Я стягиваю форменную рубашку и бросаю ее на письменный стол, затем вытаскиваю белую футболку из брюк. – Но, на самом деле, ты не это хочешь знать.

Она смотрит на меня с серьезным выражением лица.

– Если учитывать последний раз, когда ты украл форму? Нет, не это. Я хочу знать, пострадал ли кто-нибудь в моем здании.

– Тебя действительно это беспокоит? Или ты боишься, что это убийство могут связать с тобой?

Она делает глубокий вдох.

– Ты знаешь, что это было бы неразумно.

Конечно, она права. Мое поведение сродни поведению пещерного человека. Я мог бы выхватить член и пометить территорию, и это бы ее не удивило. Она оценивает меня, ожидая следующего моего шага.

Я иду к ней.

– Я никому не причинил вреда. – Это не ложь. Лоусон все еще жив и невредим.

Она кивает.

– Ты должен придумать способ предупреждать меня. Дать знать… – Она замолкает с разочарованным вздохом. – Это нечестно, что ты всегда знаешь, где я нахожусь, а я понятия не имею, где ты.

Я не успеваю дотянуться до нее. Вот он, источник ее гнева. Это вызывает кривую улыбку на моем лице.

– Быть в бегах утомительно. Вдобавок к скучному роману. – Я отодвигаю кресло для пациента и пинаю коврик, обнажая напольные наручники. – Ты хочешь, чтобы я присел? Чтобы ты смогла покопаться у меня в голове. Дай своей докторской натуре оторваться.

Она не удивлена.

– Я просто была бы благодарна за небольшое предупреждение, Грейсон. Я не люблю сюрпризы.

Я приподнимаю бровь.

– Как те, что преподносит наш дружок-агент? Он так хорошо себя ведет, не правда ли?

Я почти чувствую, как у нее волосы встают дыбом.

– Ты настроен враждебно, – обвиняет она.

– Мне скучно, Лондон. Есть разница. – Я сажусь в кресле. – Бьюсь об заклад, у тебя здесь где-то есть запасные цепи и наручники.

Она подходит ближе.

– Ты так сильно мне доверяешь? И позволишь мне заковать тебя... лишить тебя возможности сбежать?

– Я доверяю твоим суждениям.

В комнате становится тихо. Лондон проводит ладонями по юбке, разглаживая воображаемые складки.

– Ты бы в любом случае взломал замок, – говорит она. – Кстати, где ты этому научился?

Я улыбаюсь ей, избегая ответа на вопрос.

– Когда я был в наручниках, ты чувствовал себя комфортнее. Может быть, это та искра, которой нам не хватает. Разве ты не чувствуешь это в последнее время? Что что-то не так?

– Ты завидуешь агенту Нельсону? – Прямо спрашивает она, меняя тему. Никаких танцев с бубном, когда место занимает профессионал.

– Он одержим, – говорю я. – Я не могу ревновать. Я сочувствую… Нет, это неправильно. Мне его жаль.

Ничто не сравнится с тем экстазом, который я испытываю с Лондон. Если честно, это плохая попытка заполнить пустоту. Когда вы взлетаете так высоко, последующее падение оставляет зияющую дыру, и эту зависимость гораздо труднее утолить.

Я слишком хорошо понимаю побуждения Нельсона. Сводящая с ума потребность увидеть ее... услышать ее голос... спланировать момент встречи. Мне его очень жаль.

Кипящий взгляд Лондон обжигает мою кожу.

– Его разум, вероятно, уже превратился в игрушку для жевания. – Я провожу ладонями по кожаным подлокотникам, наслаждаясь свободой, которую никогда не испытывал здесь раньше.

– Я бы не узнала, – говорит она, обращая на себя мое внимание. – Я не оценивала его.

Я хмурюсь.

– Ты настоящий чертов парадокс.

– Я не играю с тобой в игры, Грейсон.

– И все же ты умираешь от желания узнать.

Между нами разгорается борьба силы воли. Она уступает первой.

– Отлично. Тогда скажи мне, почему.

– Из-за твоего желания принять Лидию. – Я тоже могу быть упрямым. – Стать этой лучшей версией тебя, которая, по твоему мнению, была украдена. Не отрицай этого. Не забывай, что я хорошо тебя знаю.

Она мгновенно возводит защитные стены. Она защищает Лидию от мира Лондон, что означает скрывать от меня эту часть себя.

Опасность.

Она сама так сказала. Я представляю угрозу для этой хрупкой части ее личности, которую она отчаянно хочет защитить. Как не смогла защитить себя или свою сестру. Психология – это маленькая гадкая головоломка.

– Ничего подобного, – наконец говорит она. – Лидия Прескотт не была бы здесь сейчас. Она бы не была с тобой. Здесь только я.

Я внимательно изучаю ее. Насколько опасна для нас Лидия?

– Думаю, что смог бы соблазнить Лидию, – говорю я.

– Какая дерзость с твоей стороны. – Лондон качает головой. – Это вызов?

– Ты же знаешь, как я люблю вызовы.

Она ищет в кармане костюма ниточку.

– Я не позволю тебе превратить это в грязную игру, – говорит она, наматывая черную нить на палец.

– Для меня это не игра. – Я продвигаюсь вперед. – Кому еще ты можешь довериться?

Что-то вспыхивает в ее глазах, когда она смотрит на меня.

– Ты хочешь… что? Провести сеанс психоанализа? Поработать над моими чувствами?

Я киваю на стул напротив меня. Ее стул.

Она глубоко вздыхает.

– Ты умен, Грейсон. Наверное, ты запомнил все расстройства, которые упоминаются в книгах, но вряд ли ты достаточно квалифицирован.

– И ты мне не доверяешь, – заканчиваю я. – Во всяком случае, не свои мысли.

Она пожимает плечами.

– Можно утверждать, что дело не столько в недоверии к тебе, сколько в том, что я манипулировала своими пациентами, что привело к моему недоверию ко всем.

– Это уже начало. – Я снова киваю на ее стул.

– У нас нет на это времени. – Она трет лоб.

– Это влияет на тебя, поэтому мы найдем время.

Проходят секунды, пока она обдумывает варианты, затем она отодвигает стул к желтой линии. Я не прикован и не представляю для нее физической опасности. Тем не менее, она мысленно отдаляется от меня в свою безопасную зону.

– Расскажи мне о Лидии. – Это самое простое начало.

Ее взгляд останавливается на мне.

– Лидия бы никогда не предала своих пациентов.

Я слегка улыбаюсь, призывая ее продолжать.

– Лидия бы никогда не забыла своих родителей. Она бы никогда не стала лгать властям или помогать преступникам. Особенно убийцам. – Ауч. – Лидия никогда бы не была возбуждена в такой ситуации, как эта.

Ее слова пересекают пространство между нами и захватывают меня. Я вцепляюсь пальцами в подлокотник, сохраняя контроль. Лондон – мастер, когда дело касается психологической войны. Она знает, как отвлечь меня, но я нее ее доктор.

Я ее проводник.

– А что бы сделала Лидия? – Продолжаю я.

Она насмешливо выдыхает.

– Я не знаю.

– Что ты чувствуешь, когда думаешь о Лидии?

– Отстраненность. Словно я сама не своя. Думаю, я испытываю легкую форму деперсонализации, вызванную сильной тревожностью. – Она цепляется за нитку. – Некоторая форма диссоциации.

– Как ты справляешься с тревогой?

У нее сбивается дыхание.

– Я погружаюсь в работу. В дела пациентов.

– Отвлечение?

Она качает головой.

– Нет… форма терапии. Способ сохранить контроль. – Нитка оказывается так туго намотанной на палец, что его кончик белеет.

Я внимательно изучаю ее, позволяя взгляду неспешно блуждать по ее скромно скрещенным лодыжкам, ногам, телу. Она напряжена – она способна почувствовать моя взгляд, словно агрессивное прикосновение.

– Кто больше чувствует, что теряет контроль? – Спрашиваю я. – Лидия или Лондон?

Она встречается со мной взглядом.

– Прямо сейчас, Лидия. Она бы так не открылась.

– Не мне, – завершаю я ее мысль. Я сажусь, провожу рукой по предплечью, привлекая ее взгляд к чернилам и шрамам. Я даже позволяю проявиться своему акценту. – Что Лидия чувствует насчет меня?

– Грейсон… – Она снова касается лба, создавая барьер. – Я знаю, что ты пытаешься сделать.

– Отвечай.

Ее взгляд останавливается на мне.

– Если бы я никогда не стала тем, кем стала, мне было бы страшно. Тревожно. Но больше всего… любопытно.

Улыбка скользит по губам.

– Я и правда пробуждаю у хороших девочек любопытство. Это приманка. Этот неопределенный талант, который есть у нас обоих. Что привлекает добычу к хищнику.

Ее дыхание учащается.

– Для тебя Лидия была бы всего лишь добычей.

– Ты недостаточно ей доверяешь. Она сильнее, чем ты думаешь. Раздвинь ноги.

Застигнутая врасплох, она смотрит на меня убийственным взглядом.

– Это неэтично.

Я подвигаю стул вперед и, сажусь обратно, раздвигая ее лодыжки.

– Шире.

Ее грудь быстро поднимается и опускается, дыхание затруднено. Со сдержанностью, которая мне неподвластна, Лондон небрежно приподнимает юбку и раздвигает колени.

– Еще шире, – говорю я хриплым голосом.

Она раздвигает бедра, пока ее колени не касаются подлокотников.

Я облизываю губы, бесстыдно исследуя взглядом каждый дюйм ее обнаженной кожи.

– Я хочу говорить только с Лидией.

Напряжение похоти потрескивает в воздухе. Ее раскрытая позиция делает каждое мое слово провокативным, эротическим. Вызывая эмоции, которые Лондон пытается подавить.

– Недавно, – говорю я, – я провел важную встречу с человеком, который работает на месте преступления в Рокленде.

Ее глаза расширяются.

– Грейсон, что…?

– Слушай, – перебиваю я ее. – Я сейчас разговариваю с Лидией. Она бы никогда меня не перебила, правда?

Мне нравится это «никогда бы не» игра. Очень полезная.

Она с трудом сглатывает.

– Никаких манипуляций, – говорит она.

– Я никогда не причиню тебе вреда. – Я слишком восхищаюсь интеллектом Лондон, чтобы пытаться так ее обмануть. – Я просто хочу познакомиться с Лидией. Понять эту сторону тебя. Для меня это важно.

Она кивает.

– Снимай пиджак.

На этот раз она подчиняется без сопротивления. Она снимает пиджак и накидывает его на спинку стула.

– Второе убийство в Рокленде помогло сузить круг подозреваемых, – говорю я.

Она быстро моргает.

– Как ты выбрал жертву?

– Я ничего не выбирал. Это сделал подражатель.

Она неуверенно прищуривает глаза.

– Ты думала, что это я, – с благоговением говорю я. Теперь ее осторожное поведение имеет смысл.

Лондон приподнимает подбородок.

– Если честно, я не была уверена. Время между убийствами казалось слишком коротким. Почерк было достаточно легко имитировать, упрощенное подобие, – она облизывает губы, – но при этом убийство было более импульсивным и индивидуальным. Я думала, что подражателю потребуется больше времени, чтобы убедиться, что это ты, прежде чем сделать ход.

Я наклоняю голову.

– Если ты думала, что это я, то, должно быть, волновалась. Беспокоилась, что я предал нас.

– Твое пристрастие к пыткам и лишению жизни всегда будет управлять тобой, – холодно говорит она.

– Несмотря на нас, – добавляю я.

– Несмотря на кого-либо или что-либо, но да.

Я внимательнее ее изучаю. Ищу подсказки.

– И, если бы у меня поехала крыша, на что бы ты пошла, чтобы защитить себя? Чтобы защитить Лидию?

– Это несправедливый вопрос, – говорит она. – Поскольку ты явно держал меня в неведении относительно того, что кого-то подозреваешь, я должна предположить, что ты сделал это специально, чтобы проверить меня.

Я улыбаюсь.

– Мы команда, Лондон. Ты уже прошла все проверки.

Она сводит ноги.

– В команде так себя не ведут. Я не знаю, что это, но... это не то, что я могу классифицировать.

– У нас нет альфы, – говорю я, соглашаясь с ее оценкой. – В дуэте всегда должен быть главный.

– Именно.

– Но кто это решил?

Она рефлекторно потирает вытатуированный на руке ключ.

– Какая разница. Мы уже доказали, что это важно. Иначе наш дуэт распадется. Людям, перенесшим травму в молодости, сложно доверять. – Она втягивает воздух. – Кто-то должен взять на себя ответственность.

Иметь партнера – это новый опыт и для меня и для Лондон. Это как танцевать, в процессе выясняя, кто будет вести.

– Это должна быть ты, – решаю я.

Она отрывается от игры с ниткой.

– Почему?

– Потому что ты можешь жить публично. У тебя приличная карьера. Ты безупречна. И потому что я доверяю тебе, Лондон. До тех пор, пока Лидия не берет над тобой верх.

Она мгновение обдумывает это, потом говорит:

– Подконтрольный партнер обычно использует манипулятивную тактику, чтобы повлиять на доминирующего и контролировать его. Я полагаю, это довольно точно нас описывает. – Ее легкий смех ласкает мою кожу.

– Давай считать это прелюдией, – говорю я.

– Подожди... – ее веселье ослабевает. – Кто подозреваемый? Мне нужно знать, чтобы понять их мотив. Подражатель не так уж сильно отличается от типичного серийного убийцы, но есть заметные отличия. У них есть причина, почему они хотят убивать. Он одержимый фанат? Нет. – Она сразу отвергает это. – Не все подробности были раскрыты общественности. Это значит…

– У подражателя есть инсайдерская информация. – Если бы Лондон не отвлеклась на расследование в Мизе, то поняла бы это раньше. Это заставляет меня задаться вопросом, не было ли это отвлечение намеренным.

После минутного размышления она качает головой.

– Нет. Это огромный риск, Грейсон. Ты пытаешься вывести игру на такой уровень, что она в любом случае закончится плохо, даже если не считать риск для меня, тебя, для всего.

– Это не теория, Лондон. Это факт. Лишь двое мужчин подходят под профиль подражателя. Это означает, что либо детектив Фостер, либо агент Нельсон подрабатывают Ангелом штата Мэн.

– Это просто смешно. – Она откидывает челку со лба, отвергая теорию. – Как места преступлений в Рокленде это подтверждают?

– Наш подозреваемый провел свое собственное исследование, переняв мой почерк. Он хорош. Достаточно хорош, чтобы обмануть большинство, но, как ты знаешь, почерк – это ритуал. Почерк будоражит тебя. Тяга испытать убийство... соблазн сделать его своим... Каждый человек становится жертвой гордости. Мы простые животные. – Я равнодушно пожимаю плечами. – Вот где мы терпим неудачу.

– Как ты все это узнал?

– Я рискнул, – признаю я. – О чем могу позже пожалеть, но нам нужна была информация. – Она приподнимает бровь, не впечатленная. – Один из судмедэкспертов имеет слабость к девушкам по вызову.

Она тяжело вздыхает.

– Ты оставил его в живых.

– По-видимому, привязанность к тебе сделала меня мягкотелым. – Я улыбаюсь. – Как бы Лидия отнеслась к разговору на такую тему?

Она слегка раздвинула ноги, расслабляясь в кресле.

– Она бы была заинтригована.

Хорошо.

– Я собрал достаточно данных, чтобы понять, что мои подозрения относительно почерка верны. Он имитирует все, как идеальное эхо, за исключением одной детали: в конце он балует себя. Мои убийства техничны и продуманны. А он наслаждается ощущением, как жизнь покидает тело. Он ничего не может с собой поделать. Каждая созданная им ловушка приводила к ушибам на шее жертв. Легко объясняется конструкцией ловушки, но если присмотреться, то легко понять, почему он выбрал именно такой дизайн. Для того чтобы он сам мог убить их, а не ловушка. – Меня охватывает отвращение. – На самом деле, это оскорбление моего мастерства.

Лондон скользит пальцами по бедру. Эта часть всегда волновала ее – детали.

– Вот почему смерть Ларри должна была быть другой – изменения в почерке, – продолжаю я. – Убийца находится к жертве слишком близко, что делает убийство более личным. Нам нужно было проверить теорию.

Ее рука замирает.

– Нам? Я не участвовала в твоей задумке. Ты держал меня в неведении.

Я провожу руками по подлокотникам.

– Ты была слишком близко и к Фостеру, и к Нельсону. Любой намек на то, что ты подозреваешь одного из них, может подвергнуть тебя опасности.

– Я не куплюсь на это, Грейсон. Думаю, это вопрос доверия. Ты все еще работаешь в одиночку. У меня есть прекрасная возможность оценить их поведение.

Я рефлекторно собираюсь отрицать ее обвинения, но останавливаюсь. Нами управляют наши страхи, и я боялся Лондон с того момента, как нашел ее. Несмотря на уровень интеллекта, я ничем не отличаюсь от обычного человека, опасающегося отказа, потери.

– Ты права, – признаю я. Ее брови приподнимаются в ответ на мое признание. – В твоем прошлом была огромная, неизвестная переменная, и я не знал, как ты отреагируешь на новые детали.

Она снова в задумчивости прикасается к татуировке с ключом.

– Как видишь, это было сложно.

Что-то вроде вины пронизывает меня.

– Сейчас я здесь, – говорю я. – Тебе нужно справляться со своей диссоциацией в одиночку. – Я планирую вытеснить Лидию из ее головы.

Она прищуривается, как всегда оценивающе.

– Мне не нравится расстояние, которое я чувствовала между нами последние две недели. Даже когда ты был в тюрьме, даже после нескольких недель разлуки после побега, я не чувствовала такой отдаленности. – Она вздыхает. – Признаюсь, отчасти это я виновата. Внешнее давление заставляет нас обоих нервничать.

– Ты рискуешь всем, – говорю я ей.

Она встречается со мной взглядом.

– Это мой выбор.

Я ей верю. Я подавляю сомнения.

– Я не позволю этому повториться.

И вот так мы с Лондон снова становимся слаженной командой.

– Идет. – Она горячо мне улыбается. – Так что давай подумаем об этом теоретически и практически. Неважно, кто подражатель, мы все равно покончим с ним.

– Это неизбежно. Побеги и преследование утомляют. Ни одна из сторон не может продолжать это вечно. Лучше положить этому конец на наших условиях.

Некоторое время она обдумывает это и добавляет:

– Нам нужны они оба.

Я киваю.

– У каждого из них есть своя роль.

– Детектив Фостер – животное. Он способен на убийство и едва ли проявлял достаточно терпения в собственных расследованиях. Есть много общего.

По коже бегут мурашки, пока она рассуждает. Меня возбуждает ее ум.

– Я думал над этим. Но в последний год у агента Нельсона было много проблем на работе. Это могло послужить… как это называется?

– Стрессором¹³, – подсказывает она.

– Стрессором. Его карьера в ФБР – это его жизнь. Любая угроза карьере, например, недостаточный уровень раскрываемости, может толкнуть такого перфекциониста как он за край.

Она перестает постукивать пальцами по ноге, и внезапная печаль на лице приглушает мое возбуждение.

– Недавно Нельсон потерпел еще одну неудачу, – говорит она. – Я отвергла его заигрывания.

Медленно полыхающий огонь обжигает мою шею сзади.

– Интересно, – говорю я скрипучим голосом. Первобытный неандерталец внутри меня поднимается на дыбы, Лондон грозит жесткий секс, в процессе которого я заявлю о своих правах, как дикое животное, в которое она меня превращает.

– Как думаешь, он нас подозревает? – Спрашивает она.

Это разумное опасение. Если Нельсон, как и Фостер, верит, что на самом деле Лондон моя сообщница, то захватывать мою территорию – естественный шаг для таких зверей, как мы.

– Ты красива, – говорю я ей. – Независимо от мотива, я не сомневаюсь, что он хочет тебя. – И это осознание лишает меня остатков самоконтроля.

Как будто чувствуя, что моя сдержанность ускользает, Лондон выгибает спину, поднимает руку и задирает облегающую юбку до бедер.

– Было бы еще интереснее, если бы они оказались напарниками. Два неожиданных союзника, объединившиеся для охоты на убийц. Которые, в свою очередь, сами становятся убийцами. – Каковы шансы?

Не смотря на слова, что-то в ее поведении изменилось. Обсуждение окончено.

– Как ты выбил информацию из судмедэксперта? – Спрашивает она с хрипотцой.

– Кто хочет знать? Лондон или Лидия?

– Обе.

Ключ к успеху – найти способ объединить враждующие берега, ведущие войну внутри нее. Я не могу допустить, чтобы какая-то часть Лондон была моим врагом.

– Я надел стяжку ему на член, привязал ее к запястьям и натянул так, что при любом движении, стяжка давила сильнее. Могу только представить, как больно ему было каждый раз, когда он боролся. Что Лидия об этом думает?

– Она возбуждена.

Я впиваюсь зубами в губу, хватаясь за подлокотники.

– И ты думаешь, что он не сообщит об этом? – Интересуется она.

– Думаю, он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, как он оказался в такой компрометирующей – не говоря уже об унизительности – ситуации. Особенно его жена.

– Тем не менее, ты рисковал.

Я встаю и, завожу руку за голову, чтобы стянуть рубашку. Я иду вперед и встаю перед ней. Она дрожит. В ее глазах горит похоть.

Я хватаюсь за подлокотники и наклоняюсь над ней.

– Все, что я делаю каждый божий день – это риск для тебя. – Затем я встаю на колени, беря ее за икры. Сильным рывком я дергаю ее ниже, чтобы ее задница оказалась на краю сиденья.

Когда я нежно целую внутреннюю часть ее бедра, она резко втягивает воздух и этот звук вызывает дрожь в моем члене. Я ласкаю ее кожу языком, нежно целуя выступившие мурашки.

– Это новая форма пыток? – Спрашивает она, грудь вздымается под блузкой.

Я улыбаюсь, не отрываясь от нее, и протягиваю руку, чтобы начать расстегивать ее блузку. Провожу под юбкой, касаясь вершины между ее бедрами, и оставляю горячий поцелуй на обнаженном животе.

– Я могу быть романтиком, – говорю я, поддевая пальцем трусики. Она горячая и мокрая, трусики уже влажные. – Я одновременно могу заняться любовью с Лидией и трахнуть Лондон. – Я опускаю тонкий материал ей на колени, заставляя ее задрожать.

Она тянется к моим волосам, ища точку опоры. Затем я расстегиваю пуговку за пуговкой, с благоговением открывая взгляду нежную кожу, прокладывая путь к ее груди поцелуями. Ее светло–розовый атласный бюстгальтер отделан черным кружевом. Это одновременно такое невинное и сексуальное зрелище что-то переворачивает во мне.

У меня вырывается тяжелый стон. Член упирается в молнию брюк. Каждый изгиб ее бедер и спины сводит меня с ума. У Лидии нет шансов. Я беру ее за задницу и приподнимаю ягодицы, получая беспрепятственный доступ, чтобы удобнее зарыться головой между ее бедрами.

Я беру ее нежные губки в рот, отчего одна издает сладчайший стон, а по ее телу пробегает дрожь.

Немного отклонившись, я говорю:

– Каждый раз, когда Лидия начинает бороться за контроль, вспоминай, как я прикасаюсь к тебе. Вот так.

– Боже, если мы начнем, мы никогда не остановимся. Ты должен меня отпустить.

– Никогда. Ты находишься именно там, где я хочу.

Из офиса доносится мелодия. Мобильный телефон Лондон. Она открывает глаза, чары развеялись.

– Это он.

Глава 44

ДУЭТ

ЛОНДОН

Звук телефона раскалывает наше священное пространство, и я напрягаюсь, постепенно возвращаясь в реальность. Я позволила вызову перейти на голосовую почту, но вскоре вновь раздался звонок.

– Не обращай внимания, – советует Грейсон и делает все, что в его силах, чтобы убедить меня последовать совету. Он лижет губы, ласкает клитор, усиливая боль в киске.

– Не могу. Я знаю, что это он. – Мне не нужно называть его имя. Внезапная напряженность в плечах Грейсона означает, что он понимает, что я имею в виду агента Нельсона. – Если я не отвечу, он пришлет агентов ко мне на квартиру и сюда, или придет сам.

С ворчанием Грейсон отпускает меня и отстраняется.

Для него это нелегко. Грейсона трудно запугать, но он умен и знает, когда нужно обуздать свою дерзкую натуру.

Я встаю и торопливо разглаживаю одежду перед тем, как отправиться в офис. Сумочка лежит на столе, где я ее и оставила. Я выуживаю из нее телефон. Имя Нельсона мигает на экране.

Я приготавливаюсь.

– Агент Нельсон, – обращаюсь к нему официально. На данном этапе не нужно притворяться. Игры остались позади.

– Лондон, как дела? – Его голос звучит резко, напряженно.

– Отлично. – Я тверда, как пуленепробиваемое стекло – и так же нерушима. Пока не чувствую, как Грейсон подошел сзади. – Есть какие-то новости?

– Что? Нет. Ничего такого. Я ничего не слышал от тебя с тех пор, как ты вернулась в Бангор. – Между нами повисает пауза. – Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Мне пришлось отозвать Силкса и Махони, они не могут охранять тебя из-за того, что у преступлений в Рокленде слишком низкий приоритет, а финансирования не хватает.

– Все нормально. Я понимаю. Я действительно в порядке. Нет необходимости тратить на меня ресурсы агентства. – Грейсон прижимается к моей спине, осторожно касаясь бедер. Его преднамеренное подслушивание отвлекает.

– Твоя защита не напрасная трата ресурсов. Я хочу, чтобы ты знала, что я беспокоюсь о твоей безопасности – она важна для агентства, несмотря на политику. – Когда я не отвечаю сразу, он добавляет: – Ты дома?

– Нет, – шепчет Грейсон мне на ухо, пока его руки блуждают по застежке моей юбки.

– Нет, – вторю я, не обращая внимания на звук того, как Грейсон расстегивает молнию. Грубые подушечки пальцев прослеживают ее путь, отчего у меня почти пропадает голос. – Я задержалась в офисе. Есть много дел, которые нужно наверстать.

Если хотите убедительно соврать, то лучше говорить полуправду. Я смотрю на картину Дали и, пока моя юбка скользит по ногам, чувствую себя более чем незащищенной. Исследование прошлого Грейсона точно можно отнести к сверхурочной работе.

Нельсон понимает мой ответ по-своему.

– Скоро твоя сестра будет дома, – уверяет он меня. – Ты потратила слишком много времени на борьбу с системой. Пусть все идет своим чередом.

Я закрываю глаза от наплыва эмоций, чувствуя, как Грейсон откидывает мои волосы за спину. Он наклоняется, чтобы прижаться губами к моему затылку, а его рука скользит вокруг моего живота, он запускает пальцы под кружевной край моих трусиков.

– Спасибо, – удается выдавить мне. – Я очень признательна за вашу помощь в этом деле, агент Нельсон.

Длительная пауза, во время которой я полностью поглощена ощущением рта Грейсона, его горячей кожи, прикосновений, а затем:

– О том, что произошло в…

– Ерунда, – говорю я, снова сосредотачиваясь на разговоре.

– Нет, это было неуместно. Мое эго было слишком ранено, чтобы признать это, но... Лондон, обычно я так не поступаю. Я хочу, чтобы ты это знала. Этого никогда ранее не происходило, особенно на работе. – Я слышу его тяжелый вздох. – Прошу прощения.

Грейсон придвигается ближе, прижимаясь губами к моему уху.

– Завтра.

– Все в порядке, – говорю я. – Я понимаю. Фактически, это моя работа – понимать. Думаю, мы должны встретиться завтра. Если у вас есть время.

– С радостью. – В его голосе слышится облегчение. – Мне нужно закончить несколько дел в Рокленде, но когда я вернусь, то позвоню тебе.

– Замечательно. Тогда поговорим позже. – Я отключаюсь до того, как Грейсон увлекает меня прямо на место преступления, и кладу телефон на стол. – Зачем мне с ним встречаться?

Я хватаюсь за край стола, когда он опускается на пол, скользя руками вниз по моему телу. Мозолистая кожа пальцев цепляет шелк бюстгальтера и трусиков.

– Потому что он твоя цель, – говорит он, проводя по изгибу моего бедра. – И потому, что агент одержим тобой. Он все равно найдет способ увидеться с тобой. Лучше сделать это на своих условиях.

– Он не одержим мной. – Я впиваюсь ногтями в дерево, когда он заводит пальцы за край моего нижнего белья, обнаружив эрогенную зону, отчего у меня начинает дрожать голос. – Он одержим тобой.

Он прикусывает мою плоть, прежде чем взять зубами резинку трусиков и медленно потянуть их вниз. На этот раз он не останавливается, пока они не оказываются у моих лодыжек.

– Это то же самое, – говорит Грейсон, вставая на ноги. Придерживая меня одной рукой за талию, другой он освобождает место на моем столе. – Мы идем в комплекте. – Затем уверенными, быстрыми движениями он разворачивает меня и усаживает на стол.

Я завожу руки за спину, пытаясь удержать равновесие, пока Грейсон нависает надо мной, словно хищник над добычей. Я скольжу взглядом по диагональным шрамам на скульптурной груди. Татуировки на его руках доходят до четко очерченных предплечий. Во время наших сессий у меня были фантазии, очень похожие на то, что происходит сейчас… и осознание того, что я здесь, в моем офисе с Грейсоном, только обостряют ощущения.

– Тебе нравится зажимать меня в угол, – говорю я с насмешкой в голосе.

На щеке у него появляется небольшая ямочка, а на лице расцветает редкая дьявольская улыбка.

– Я люблю тебя зажимать. Точка. – Он нежно гладит мое лицо и запрокидывает мою голову, целуя меня, наслаждаясь мной. Грубые накрахмаленные брюки униформы трутся о мой клитор, превращая пульсирование между ногами в острую боль.

Я хватаюсь за его шею, чтобы притянуть его ближе, желая его всего сразу.

Моя страстная реакция подталкивает его к краю, он дрожит от напряжения, а затем он хватает меня за задницу, прижимая к себе. Он поднимает меня со стола без особых усилий, отрываясь от меня, только чтобы сказать:

– Я хочу, чтобы ты села в это гребаное кресло.

Гортанный хрип в его голосе скользит по моей коже, как резкое прикосновение, его ирландский акцент обволакивает. Я обвиваю ноги вокруг талии, прижимаясь к нему, как нарисованные чернилами кусочки паззла на его теле соединяются вместе. Раскрепощенная. Бесстыдная. Я трусь о твердость в его грубых штанах, которая разжигает мою страсть. Мне нравится ощущать его напряженные мускулы, пока он несет меня в кабинет, чтобы оправдать свое заявление.

Он падает в кресло для пациентов, я падаю вместе с ним. Это кощунство по отношению к моей профессии. Я плюю в лицо своей практике.

И чувствую себя так, словно очистилась.

Я хватаюсь за подголовник, мои волосы прикрывают нас непослушной вуалью, пока Грейсон снимает с меня бюстгальтер, обнажая грудь. Он не нежен, он почти рвет нежный материал, уже не сдерживаясь. Близости недостаточно, мы все еще слишком далеко друг от друга, и он сжимает изгибы моих мягких бедер и сильнее прижимает меня к эрекции. Мы, как голодные и развратные дикари, нападаем друг на друга. НАМ НИКОГДА НЕ БУДЕТ ДОСТАТОЧНО.

Общаемся без слов. На плотском уровне. Неважно, ссоримся мы или миримся. Бросаем вызов друг другу или подчиняемся нашим слабостям. Разговариваем или трахаемся. В конечном счете, все это не имеет значения – мы зарываемся глубже, исследуя темную бездну нашей психики, которую некоторые могут назвать душой.

Для людей с ограниченным эмоциональным диапазоном это безумие.

В приступе эмоциональной перегрузки Грейсон с равной долей безразличия может признаться в любви или убить меня. И то и другое успокоит его чрезмерно возбужденное состояние и вернет в зону комфорта.

Я могла бояться того, на что он способен, но не боюсь. Если бы он руководствовался одним разумом, то никогда бы не рискнул так, как сегодня, придя сюда. Поступая так, он действует наперекор своей сущности. Он здесь, чтобы воссоединиться со мной, утолить голод, который ведет нас обоих к неизвестному пункту назначения.

Это захватывает.

Это пугает.

И ни один из нас уже не способен изменить курс.

Как только я съехала с рельсов, я стала принадлежать ему, точно так же как посвящение в его сокровенные мысли делает его моим. Это больше, чем доверие – это зависимость. Мы больше не сможем выжить друг без друга.

Даже под угрозой разоблачения. Даже под угрозой смерти.

Лидия никогда не переживет этого.

Он сожрет ее так же, как сейчас пожирает меня.

Когда Грейсон пирует на моей плоти, раскрывая свою первобытную мужскую природу, страстно желая моего тела, я чувствую себя всесильной. С помощью своих мозгов он заставил самых умных людей выглядеть как идиоты, и ощущение того, что из-за меня он теряет контроль, почти доводит меня до оргазма.

Его пальцы зарываются в мои волосы, он тянет за них, обнажая мою шею, чтобы почувствовать меня на вкус. Мышцы живота сокращаются от моего прикосновения, когда я дотрагиваюсь до ширинки брюк. Резкое шипение дает мне понять, что он так же обезумел от желания, как и я.

Мое сердце бешено колотится, когда я расстегиваю молнию. Неконтролируемыми толчками он освобождается от боксеров, и я обхватываю рукой его твердую длину, наслаждаясь тем, как одно действие меняет выражение его лица. Сквозь смесь удовольствия и боли его глаза горят в безмолвном вызове.

Приподнявшись, я скольжу киской по его стволу… полностью до головки, покрывая гладкую кожу своей влажностью. Слышу его тяжкий стон, невыносимая агония, мои мышцы сжимаются, чтобы приглушить болезненную потребность почувствовать его внутри себя.

Он выдерживает мучительно медленное поддразнивание всего несколько секунд, прежде чем нетерпеливо толкается навстречу моим бедрам, прерывая мой танец, сбивая мое дыхание и прокладывая себе путь прямо в сердцевину моего тела.

Приятная дрожь пробегает по спине, сменяя приступ боли, и я теряюсь – полностью сдаюсь, когда он овладевает мной в жестком ритме.

– О, Боже, черт… – он бормочет неразборчивые ругательства, прерываясь только для того, чтобы вонзиться глубже, крепче прижать меня к себе, стать единым целым.

Когда жажда становится слишком большой, Грейсон страстно целует меня, и его руки крепко обвивают мою поясницу. Он поднимает нас с кресла и опускается на пол, укладывая меня так, чтобы он мог снова войти в меня.

Я вонзаю ногти в его плечи, когда он закидывает мою ногу себе на плечо, чтобы трахнуть меня так сильно и глубоко, как он хочет, без каких-либо препятствий. Каждый раз, когда он выходит, мое тело протестует, мускулы охватывает горячий спазм, вены горят от адреналина, циркулирующего в теле.

– Не останавливайся, – прерывисто говорю я.

Чувство приближающейся кульминации охватывает, мне больно, пока он снова не наполняет меня. Каждый толчок заставляет кружиться по спирали. Я выгибаюсь, мышцы напрягаются, он жестко вонзается в меня… все ощущения выливаются во взрывной оргазм.

Звуки исчезли, вокруг словно вакуум, а затем потом все вернулось. Кожу покалывает, он в последний раз вонзается в меня, твердый как камень, стенками я чувствую, как он пульсирует. Это так чертовски горячо – я обнимаю его, пока он стонет мне в шею.

Во внезапной тишине слышно только наше тяжелое дыхание. Прохладный воздух приносит облегчение моей покрасневшей коже. Вес его тела, обмякшего на мне, кажется солидным. Приятная тяжесть. Затем я чувствую, как из уголков глаз стекает струйка влаги. Шок выбивает воздух из моих легких.

Я смахиваю влагу с виска.

Грейсон приподнимается на локтях, пристально глядя на меня.

– Адреналин, – объясняю я.

Но, судя по глубокой бороздке между бровями, он мне не верит. Он взмахом убирает влажные волосы с моих глаз, его палец прослеживает путь слезы. Я удерживаю его взгляд, пытаясь прочитать его мысли. Он ничего не говорит, нежно прижимаясь губами к моему виску.

Действие настолько трогательное, показывающее его удивление моим эмоциональным состоянием, что я покорена его восприимчивостью. Я отчаянно пытаюсь сдержать тревогу и глажу его по щеке, задаваясь вопросом, откуда появилось это внезапное понимание – это истинная связь или тщательно продуманные чувства.

– Что ты чувствуешь? – Спрашиваю я.

Взгляд льдисто-голубых глаза скользит по моему лицу.

– Очарование.

Это честный ответ. Большинство мужчин либо преуменьшали значение момента из-за испуга, либо преувеличили, мучаясь неуверенностью. Грейсон не может испытать эмоциональную тягу, но он осознает ее – он знает, что между нами она существует.

Я провожу пальцами по вытатуированной замочной скважине между его лопатками, обрисовывая узоры и числа. Я тоже им очарована. Еще с первой секунды, как увидела его.

Я глажу его по голове, чувствуя скрытые шрамы.

– Как это случилось? – Вырывается у меня вопрос.

И в ту же секунду Грейсон замыкается. Я читаю боль в его глазах, прежде чем он переводит взгляд на настенные часы.

– Наш сеанс кончился, док.

Потом его утешительный вес исчезает. Он подбирает футболку с пола и протягивает ее мне. Я использую ее, чтобы прикрыться, пока иду в ванную в офисе, по пути хватая блузку. Когда я возвращаюсь, Грейсон снова одет в форму работника службы безопасности и стоит перед картотечным шкафом.

В моей голове мелькает мысль; вопрос о том, впервые ли Грейсон проник в мой офис.

Сомнение – ужасная вещь.

– Тебе что-то нужно? – Спрашиваю я, подбирая юбку и нижнее белье в том месте, где бросила. Я заканчиваю одеваться, с силой отгоняя сомнения.

– Да. Мне нужно, чтобы ты забралась в голову Нельсона, – говорит он, поворачиваясь ко мне лицом. – Ты уже с ним сблизилась. Я справлюсь с Фостером.

– Отлично. Но мне пора. – Проверяю свой телефон. – Если агенты все еще следят за мной, а я проведу здесь больше двух часов, они что-то заподозрят.

Грейсон склоняет голову, внимательно наблюдая за мной. Он крадется ко мне, темный кабинет скрывает его черты, пока он не оказывается прямо передо мной.

– Держись к нему поближе, но если получишь какие-то доказательства того, что подражатель – это он, и что он слетает с катушек, уходи. Беги подальше.

– Я могу справиться сама.

– Я знаю, что можешь. – Он берет у меня телефон и кладет его на стол. – Меня беспокоят не твои действия. Я беспокоюсь о том, что сделаю я.

Я искоса смотрю на него. Я не учла реакцию Грейсона на угрозу в мой адрес. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с эмоциональной перегрузкой. Если Нельсон причинит мне боль… на что окажется способен Грейсон? Что это с ним сделает?

– Я понимаю, – говорю я.

Он хватает меня за шею, большой палец оказывается на артерии.

– Иногда прошлое остается прошлым, Лондон. Теперь это не имеет к нам никакого отношения.

Это реакция на мой предыдущий вопрос и на мое отстраненное поведение сейчас. Грейсон может только изображать чувства, чтобы сливаться с обществом, но тщательное изучение этого вопроса сделало его мастером в расшифровке эмоций других.

Я тоже потратила бесчисленное количество часов на это исследование. Я знаю, что его поведение в комнате терапии показывает, что прошлое для него важно, существует какая-то связь, которую он отчаянно пытается разорвать.

А пока я киваю, а затем обнимаю его, наслаждаясь последними секундами с ним.

У всех нас есть секреты, и я не могу судить слишком строго. Я скрываю от него определенные вещи. Некоторые варианты нашей ловушки и мои исследования его прошлого. Я приняла решение, которое может разрушить наш и без того нестабильный мир. Мои действия как его второй половинки можно расценить как предательство. Но действия как его психолога, это предательство гораздо более серьезно. Это может нанести непоправимый ущерб не только ему, но и НАМ.

Но если он не даст мне ответов, теперь я знаю, где их найти.

В его доме. У той женщины, которая подарила Грейсону эту мрачную жизнь.

У его матери.

Глава 45

РУССКАЯ РУЛЕТКА

ГРЕЙСОН

Чтобы избежать свидетелей я использую туалет в близлежащем парке, чтобы переодеться в обычную уличную одежду. Потом выбрасываю украденную форму в мусорное ведро. Я на пятнадцать минут опоздал на автобус до Портленда. Это рискованно, но я ловлю такси вместо того, чтобы стоять полчаса на остановке в городе, где мое лицо показывают в каждом телевизоре.

Пластиковая перегородка между мной и водителем вызывает плохие ассоциации. Это напоминает тот день, когда полиция ворвалась в мою квартиру с ордером на обыск и затащила меня в патрульную машину. Хорошие времена.

По привычке я тут и там подмечаю мелкие подробности из жизни водителя.

В удостоверении говорится, что ему двадцать три года. В козырьке у него есть фотография молодой женщины. На заставке мобильного стоит фото той же девушки. Он уже пропустил три звонка от Скайлер, сразу отправляя ее на голосовую почту. Я смотрю в зеркало заднего вида и замечаю темные круги под глазами. Он слишком молод, чтобы испытывать столько стресса.

Присмотревшись, я мельком замечаю визитку на передней панели. На карточке красуются слова: акушер-гинеколог.

Скоро у водителя начнется новая жизнь, и, как и большинство из нас, он борется с переменами.

Будучи украденными детьми, мы с Лондон никогда не знали своих корней. Они были вырваны злыми монстрами. Похитителями невиновности. Наши драгоценные первые мгновения в этом мире испорчены, стерты.

В отличие от Лондон, у меня есть некоторые воспоминания из моей предыдущей жизни. Полагаю, в некотором роде это меня отличает – не уникальность, а скорее акклиматизация. Не то чтобы рожденный для этого мира, а скорее адаптировавшийся.

«Мы родились не в тот день, когда сделали первый вдох. Мы родились в тот момент, когда украли его».

Я сказал это Лондон, и правда этого утверждения до сих пор не дает мне покоя, как и ее темно-золотые глаза.

Лондон копается в моем прошлом.

Так же, как я склонен подмечать подробности из жизни водителя по вещам в машине, в офисе Лондон есть подсказки к разгадке ее тайных поисков. История запросов в криминалистическую лабораторию. Поиск в браузере моего родного города. Генеалогический отчет.

Я мог бы предположить, что Лондон как психологу необходимо изучить и понять мое происхождение, но в основном она просто любопытствует. Шрамы на моем теле для нее как дорожная карта – и ей нужно пройти по этим дорогам до моего рождения. Узнать, какое событие породило такое чудовище.

В каком-то смысле мы оба были жертвами. Потеря, которую мы понесли, не физическая, но смерть нас самих. Наша личность травмирована. Мы вынуждены восстанавливать нашу психику, собирая ее из отколотых и поврежденных фрагментов.

Но в процессе мы обрели кое-что еще.

Знание.

Вы когда-нибудь получали подарок только для того, чтобы разочароваться после того, как сорвали блестящую оберточную бумагу и обнаружили, что внутри? Что, если бы вам больше никогда больше не пришлось испытать это разочарование. Всегда понимать внутреннюю природу вещь, как все работает и чего ожидать от других.

Звучит заманчиво. Хотя, есть подвох. Вам никогда не придется разочаровываться, но и никогда удивляться. Тот краткий момент изумления, когда вы получаете что-то неожиданное.

Люди живут ради этого дерьма.

За всю мою жизнь Лондон была единственным сюрпризом.

Я сорвал оберточную бумагу и заглянул внутрь, имея лишь смутное представление о содержимом... а она оказалась чем-то намного большим, чем я ожидал.

Она – блестящий подарок, который я даже не мечтал получить.

Я отчаянно боюсь сломать ее.

Лондон нужно перестать копать.

Напрягшись, я смотрю в боковое зеркало, где отражаются фары машин. Синий седан следует за нами с тех пор, как мы выехали из центра.

– Высадите меня здесь, – говорю я водителю.

Он с недоумением смотрит на меня в зеркало.

– Я не могу здесь останавливаться.

– Подъезжай сюда, – говорю я, теряя терпение. Я просовываю пятьдесят долларов через решетку в перегородке.

– Хорошо, чувак. Как скажешь.

Мы останавливаемся на обочине шоссе, и я смотрю, как мимо нас проезжает синий седан. Выйдя из такси, даю знак водителю опустить окно.

– Женись на девушке и найди работу получше. Глупо задумываться над тем, кем быть – отцом или таксистом.

Его глаза в тревоге расширяются, но я хлопаю такси по крыше и ухожу, прежде чем он находит слова, чтобы возразить мне. Что я могу сказать? В глубине души я довольно хороший парень.

Двигаясь на восток, я пересекаю следующее шоссе. Я останавливаюсь на середине и жду. Заметив, что седан разворачивается, я ругаюсь.

Я мог сбежать, скрыться от загадочного незнакомца, но мне любопытно. На шоссе не видно ни одной машины с мигающими синими и красными огнями. Если бы на меня кто-то донес, к этому моменту повсюду бы уже были копы.

Загадочный незнакомец не заставляет меня долго ждать. Седан направляется сюда, прямо на меня. Я захожу в заросли вдоль шоссе, чтобы спрятаться, но сначала стараюсь, чтобы он меня заметил. Машина медленно ползет, затем останавливается на обочине.

Машины мчатся по шоссе, и я пользуюсь звуками гудков, чтобы еще глубже окунуться в заросли деревьев. Если этот парень был у меня на хвосте со времен Бангора, он не сдастся и сейчас.

Он очень хочет поймать меня. И он хочет, чтобы я сам попался.

Я пробираюсь сквозь деревья и выхожу на заднюю парковку большого торгового центра. Это место слишком открытое, слишком публичное. Я быстренько осматриваю окрестности и замечаю церковный шпиль неподалеку.

Я улыбаюсь. Идеально. Определившись с пунктом назначения, я огибаю здание. Я двигаюсь не слишком быстро, чтобы не потерять его. Этому парню не хватает скрытности несмотря на то, что он, вероятно, думает иначе. Я слышу его тяжелые шаги по гравию.

Этот городок – одноразовая остановка. Его основная цель – обслуживать проезжающих мимо путешественников. Это означает, что дорога практически пуста, когда я пересекаю главную улицу. Перед затемненной церковью стоит один-единственный уличный фонарь.

За небольшим кирпичным строением находится кладбище. Это такое клише – погоня на кладбище, но открытые могилы – отличная тема для разговора.

Его шаги уже рядом, и я нахожу приличного размера надгробие, чтобы спрятаться. Отсюда я могу разглядеть его профиль. Он задыхается и наклоняется отдышаться. Затем, выпрямляясь, он прижимает ладонь ко рту и щелкает зажигалкой. На фоне ночи прекрасно видна оранжевая вспышка. Дым поднимается вверх, тонкий усик скользит к фонарю.

Он начинает двигаться в противоположном направлении, поэтому я поднимаю камень и бросаю его. Камень ударяется о надгробие. Мужчина рывком останавливается, затем вытаскивает пистолет из кобуры и направляется на кладбище. Адреналин от охоты пульсирует по венам, как расплавленная лава. Это опьяняет. Мой почти самый любимый наркотик.

Я встаю за деревом, скрытый темнотой, пока он стряхивает пепел с сигареты и кладет окурок в карман. Очень внимательно с его стороны.

Когда мне начинает казаться, что он готов сдастся, я заявляю о себе. Я подхожу к нему сзади и, поскольку он собирается прикурить еще одну сигарету, наматываю проволоку на шею.

Жировые складки мешают мне ухватиться покрепче. Я давлю на проволоку, мышцы напрягаются. Пару секунд он в шоке, но затем набрасывается и хватается за проволоку, сражаясь, пытаясь освободиться. Он толкает меня, борясь, прежде чем мне удается опустить его на землю.

Во время драки он роняет пистолет. Когда он почти теряет сознание, я ослабляю хватку и позволяю ему сделать хриплый вдох. Я беру пистолет и засовываю его за пояс.

– Ты, должно быть, самый храбрый полицейский или самый глупый, – говорю я, перемещаясь в полосу лунного света, чтобы он мог видеть мое лицо.

Детектив Фостер кашляет, глаза выпучены от давления. Проходит еще несколько секунд, прежде чем он может говорить.

– Салливан… – бормочет он, тяжело дыша.

– Курение убивает. – Я становлюсь рядом с ним на колени и достаю нож.

Прижав руку к горлу, Фостер смотрит на лезвие.

– Пошел ты на хуй.

Фостер – сюрприз. Один из тех редких подарков. Я не ожидал такой смелости от грузного сыщика. Должно быть, давление на работе заставило его сделать такой опрометчивый шаг.

– Я знал, что ты не сможешь держаться от нее подальше, – говорит он, наконец, переводя дыхание. – И я знал, что она в этом замешана. Просто нужно было наблюдать и ждать. Я знал, что ты появишься.

Он получает баллы за настойчивость. Я сосредоточился на Нельсоне как на большей угрозе. Но в его упорстве есть что-то подозрительное. Я вращаю ножом, лезвие блестит в свете луны.

– В вашем плане есть изъян, детектив. Где ваше прикрытие?

Он сжимает зубы и прищуривается. Упертый.

Я киваю. Затем распахиваю его плащ.

– Я заметил, что у вас нет значка. Вы его потеряли? Разве за это вас не ждет выговор?

– Ты собираешься меня убить? – Говорит он, уклоняясь от моего вопроса.

Я смотрю на него.

– Ответьте мне, и я сделаю это быстро и безболезненно.

Подпрыгивание его адамова яблока развеивает часть бравады.

– Я потерял его, – говорит он. – Обязательное отстранение, замаскированное под неоплачиваемый отпуск.

Вот как Фостер мог следовать за мной по стране. В новостях не упоминали о его отстранении, но это не особо резонансная история. Лондон и мертвые девушки. Розыск серийного убийцы. Расследование ФБР. Никого особенно не волнует стареющий, толстый детектив из Нью-Касла.

Желание поймать меня – преступника, который сбежал прямо в его городе – стоило детективу Фостеру карьеры. Для такого упрямого человека, как он, это огромный провал.

Достаточно ли этого, чтобы полицейский со стажем более двадцати лет сорвался и начал мучить и убивать?

Я в этом не уверен, но он преследовал Лондон. Разбил лагерь возле ее работы и, вероятно, недалеко от ее дома. Если он считает, что Лондон – моя сообщница, он опасен для нее. Свихнувшийся полицейский, который считает, что может нарушить закон, чтобы добраться до меня.

– Я не могу тебя отпустить, Фостер. В последнее время я слишком много рисковал. – Поднимаю лезвие к его подбородку. – Сегодня вечером ты это доказал.

Даю ему несколько секунд, чтобы осознать серьезность ситуации. Что он будет делать? Однажды он меня удивил – может, он способен на большее.

Он бросается к оружию.

Крепко схватившись за нож, он ранит ладонь. Кровь проливается на манжеты пальто. Ему удается лишить меня равновесия и опрокинуть на росистую землю. Из его рта вылетает слюна, когда он кряхтит сверху, все еще пытаясь выхватить нож из моих рук.

– Ты стоил мне всего, ублюдок. – В ярости Фостер бьет меня по голове. Он ударяет меня по уху, и я отпускаю оружие.

Мне удается просунуть ногу под большой живот и оттолкнуть его. Он приземляется на спину с ножом в руке. Я встаю и стою над ним.

– Ты не ровня доктору Нобл. Шатаясь вокруг нее, как извращенец со стояком, ты выставляешь себя абсолютно некомпетентным.

Он хрипло втягивает воздух.

– Я не единственный, у кого стояк на доктора, – говорит он. Его рука движется быстрее, чем я предполагал. Острый как бритва край лезвия вонзается в мою голень. Боль наступает с задержкой – уровень адреналина в крови слишком высок. Я наступаю на запястье Фостера и вытаскиваю нож из мясистых пальцев.

– Кроме того, – говорю я, дочиста вытирая лезвие о его воротник. – Ты ошибаешься насчет нее. Твоя озабоченность добрым доктором затуманила взгляд. Тебе нужно забрасывать сеть шире. – Положив руки на колени, я приближаюсь к его лицу. – Если только это и не есть твой план. Подставить Лондон.

Страх омрачает его лицо, мешая мне оценить его реакцию. Я не могу его прочесть. Фостер дрожит от ярости и беспокойства, маскируя любой намек на шок.

– О чем ты говоришь, ублюдок?

Ответ неутешительный. Поскольку я больше не могу позволить ему путаться под ногами.

– Мы должны сделать так, чтобы все выглядело правдоподобно, – говорю я. – Может быть подозрительно, если я просто уйду, тебе не кажется? – Я ставлю ногу ему на предплечье и хватаю за запястье.

Он хмурится в непонимании, пока от надгробий не отражаются тошнотворный хруст ломающихся костей. Наконец, на его лице появляются настоящие эмоции. Я чувствую, как под ботинком трескается лучевая кость Фостера.

Множество нецензурных слов раздаются в ночи, пока Фостер проходит стадии шока, боли и страха. И, наконец, наступает ярость.

– Ты, ублюдок… – Его тирада продолжается, слюна летит во все стороны, пока он баюкает сломанную руку у груди. Раскинувшийся на спине детектив похож на перевернутую черепаху, его конечности бьют о землю, но он не может перевернуться.

– Перелом не остановит тебя надолго. – Я тянусь к его талии и отцепляю наручники. Затем тащу Фостера к заколоченному надгробию, в которое кинул камень. Конечно, это не открытая могила, но сойдет. Кроме того, я не могу травмировать детектива. Он нам еще пригодится.

Он пинает меня, но ему слишком больно, чтобы достойно мне противостоять. Я приковываю одну манжету к его пухлой щиколотке, а другую – к оголенной арматуре надгробия. Он кричит, когда стальные наручники врезаются в его плоть.

– Тебе стоит подумать о диете, старик. – Я кладу ключи от наручников в карман, думая, что они будут красиво выглядеть на шее Лондон.

После бесполезной попытки освободиться, Фостер сдается. Задыхаясь, он смотрит на меня.

– Меня не волнует, что говорят СМИ, ты убийца. Просто гребаный убийца, как любой другой преступник, запертый в тюрьме.

Я присаживаюсь на корточки рядом с ним, и – я отдаю ему должное – он не вздрагивает.

– Ты действительно думаешь, что сейчас самое время меня прикончить? – Мой тон очень серьезен.

В его глазах вспыхивает настоящий страх. Впервые детектив, который каждый день на работе смотрел смерти в глаза, понимает, что сегодняшний день может быть для него последним.

Я залезаю в карман его пальто и достаю телефон.

– У тебя есть два варианта, – говорю я, кладя телефон рядом с его головой. – Сними наручники или позови на помощь.

Он прищуривается.

– Ты даешь мне выбор?

Я пожимаю плечами.

– Не очень большой выбор. Ты можешь перегрызть себе лодыжку вместо того, чтобы столкнуться со своими коллегами отдела и другими властями… не говоря уже о СМИ, которых ты так ненавидишь. Но я не думаю, что у тебя хватит на это смелости.

Сжимая раненую руку, Фостер переводит взгляд на телефон. Я встаю.

– Удачи.

Когда я начинаю уходить, он говорит:

– Просто скажи мне, что она в этом замешана.

Я закрываю глаза.

– Да ты просто не можешь успокоиться. Даже ради своего собственного блага.

– Я детектив, – ворчит он. – Если док помогла тебе сбежать, я это выясню.

Нет, не выяснит.

Я разворачиваюсь и забираю телефон Фостера. Просматривая сообщения и последние звонки, я качаю головой.

– Ты ни с кем не связывался со вчерашнего дня. – Засовываю телефон в карман. – Какая неудача. Никто не знает, где ты, и ты единственный, кто видел меня в офисе Лондон. Ты единственный, кто может ее предупредить.

Из-за боли ему требуется какое-то мгновение, чтобы понять, что я имею в виду.

– Что тебе от нее нужно?

Я достаю «глок».

– Ты растратил мое милосердие. Мое сочувствие не бесконечно. – Я достаю магазин и одну за другой выщёлкиваю пальцем пули.

– Что ты делаешь? – Спрашивает Фостер.

Вставляю пустой магазин и оттягиваю затвор. Наклонив пистолет в сторону Фостера, я показываю ему магазин.

– Выбери пулю, – говорю я.

Все еще прижимая сломанную руку к груди, Фостер смотрит на бронзовые пули, рассыпанные вокруг его головы, отказываясь играть в эту игру.

– Как всегда упрямишься, – бормочу я и сам выбираю пулю. Я поднимаю ее, затем заряжаю патрон и опускаю затвор. Громкий щелчок заставляет Фостера зажмуриться.

– Ты когда-нибудь играл в русскую рулетку, Фостер?

Его глаза резко распахиваются.

– Ты сумасшедший. Нельзя играть в рулетку с гребаным «глоком»...

– Конечно, можно. – Я взвожу курок и прижимаю дуло к его виску. – Правила очень просты. Отвечай на вопрос честно, и я тебя не застрелю.

Он пытается вывернуться и издает сдавленный крик, когда наручники дергают его ногу назад.

Я приставляю пистолет к его голове.

– Закончил? – Он бросает на меня смертоносный взгляд, но на этот раз не двигается.

– Что, черт возьми, ты хочешь знать? – Выдавливает он сквозь стиснутые зубы.

– Ты когда-нибудь причинял вред животному? – Спрашиваю я.

– Какого…?

– Честно, Фостер. Сейчас это очень важно. Я узнаю, если ты солжешь.

Он тяжело дышит, боль усиливается, несмотря на адреналин.

– Нет. Никогда.

Я наклоняю голову, изучая его. Решив, что он говорит правду, я дергаю затвором, освобождая пулю.

– Минус одна, – говорю я и бросаю пулю через плечо.

Фостер стукается головой о землю, когда резко расслабляется, тяжело дыша.

– Это какой-то больной психологический эксперимент?

– Что-то вроде того. – Заряжаю еще один патрон в патронник и взвожу курок. – Осталось тринадцать пуль. Спорим, ты жалеешь, что загрузил сегодня полный магазин.

– Боже.

– Вы когда-нибудь применяли оружие на работе?

– Нет.

Мы продолжаем разговор, пули кончаются, а он дает мне ответы, которые я хочу знать. Пока мы не доходим до финального раунда.

К этому моменту Фостер перестает потеть. Он впадает в шок. Однако я до сих пор не получил нужного мне ответа. Он или нет оставляет свою подпись на жертвах.

Я вставляю пулю.

– Это не русская рулетка, если только иногда ты не направляешь эту чертову штуку на себя, – хрипло говорит он. Его глаза закрыты.

Я толкаю его стволом, пробуждая.

– Справедливо. А теперь обрати внимание. – Я вытягиваю его руку, и он едва сдерживает крик. Я вкладываю «глок» в его трясущуюся ладонь, помогая положить палец на спусковой крючок. – Не нарушай правила.

Он недоверчиво смотрит на меня. Быстро моргает, пытаясь убрать с глаз жгучий пот, затем опирается на локоть и целится мне в голову. Я опускаюсь, чтобы ему было легче. Я прикладываюсь лбом вплотную к дулу.

Он едва может держать пистолет, но я отдаю ему должное – упрямая решимость не позволяет ему уронить оружие.

– Спрашивай, – говорю я.

Холодная сталь дрожит у лба. Фостер улыбается.

– Пошел ты на хуй. – Палец дергается, он нажимает на курок, и затвор с громким щелчком возвращается в исходное положение. Глаза Фостера расширяются. Он снова пытается спустить курок, и я забираю пистолет.

Я показываю ему пулю в руке.

– Никто не проходит испытание, – говорю я, вставляю пулю, на этот раз не роняя ее в другую ладонь. – Прости. Не совсем верно. Лондон прошла.

– Поэтому ты оставил ее в живых?

Я проверяю пистолет, убеждаюсь, что он заряжен, и поднимаюсь на ноги.

– Ты детектив, – говорю я, направляя на него оружие. – Узнай сам.

– Подожди! – Фостер поднимает руку, словно хочет остановить пулю. – Ты не можешь этого сделать…

Вообще-то могу.

– Я не люблю оружие. Это так скучно. Но наша игра меня вдохновила. – Я провожу пальцем по спусковому крючку и целюсь.

Проезжающие машины слишком далеко, чтобы кто-нибудь услышал выстрелы.

Глава 46

НЮАНС

ЛОНДОН

У входа в больницу толпятся репортеры и операторы. Агент Нельсон ругается и направляет свой внедорожник к задней части здания.

– Еще раз повторю, что тебя здесь быть не должно, – говорит он.

Когда ранее этим утром стало известно, что детектива Фостера госпитализировали, в моей квартире появились Нельсон и группа агентов.

Фостер сделал краткое заявление для прессы, в котором заявил, что на него напал Грейсон Салливан. Власти все еще ждут результатов анализа ДНК, но СМИ уже везде это раструбили. И когда Фостер публично заявил, что заметил Грейсона внутри здания моего офиса, разразился хаос. По всему городу активизировалась полиция, общенациональная охота теперь сосредоточилась в Бангоре.

Мне сразу выделили охрану. Меня допросило ФБР, где пришлось неоднократно заявить, что я не имею никакого отношения к сбежавшему осужденному. После того, как меня выпустили, мне пришлось связаться с адвокатом, чтобы помешать ФБР обыскать мой этаж. К сожалению, все, что удалось Аллену Янгу – это отложить обыск. А пока не выписали ордер на обыск, он работает над защитой файлов моих пациентов.

Мне пришлось разразиться настоящей тирадой, чтобы покинуть собственный дом и навестить Фостера в больнице.

Я еще не поняла, что это означает, и входило ли в изначальный замысел Грейсона.

«Я займусь Фостером».

Так сказал Грейсон перед тем, как покинул меня, но такой уровень импульсивности совершенно для него нехарактерен. Поверить не могу, что после вчерашней ночи Грейсон позволил произойти такому безумию. Скорее мы недостаточно серьезно отнеслись к Фостеру, и вот к чему это привело.

Еще до суда Фостер стал для меня занозой в одном месте. А теперь его любительские поиски и дерзкое выступление перед СМИ снова превратили мою жизнь в цирк.

Агент Нельсон звонит другому агенту, уже находящемуся в отделении скорой помощи, а затем поворачивается ко мне.

– Десять минут. Затем мне придется увести тебя оттуда.

Ошеломленная, я смотрю на него.

– Я – подозреваемая?

Он смущается.

– Нет, – нерешительно отвечает он.

– Я под арестом? – Нажимаю я.

– Конечно, нет. Лондон...

– Тогда я свободный гражданин, агент. И хотя я ценю все, что ФБР сделало для моей защиты, откровенно говоря, я устала выполнять приказы. И прямо сейчас я собираюсь поговорить с Фостером.

Нельсон проводит рукой по волосам, тяжело вздыхая.

– Я не защитил тебя. – Он отворачивается, и я открываю рот, чтобы успокоить его, но он продолжает. – Я был неправ, отозвав твою охрану. Фостер – позор, но он был там, когда меня не было. Тебе могли причинить вред… или даже хуже. Салливан был в здании твоего офиса одновременно с тобой. – Затем он смотрит на меня. – Меня пугают… его мотивы. Что могло случиться.

Я смотрю ему в глаза, пораженная тем, насколько правдоподобной кажется его вина.

– Если бы Салливан хотел меня убить, он бы уже это сделал.

Он продолжает пристально на меня смотреть.

– Есть вещи похуже смерти.

Воздух во внедорожнике сгущается, между нами повисает тишина. С тех пор как Нельсон впервые обнаружил меня на месте преступления, он считает, что нездоровая одержимость Грейсона своим психологом – это то, что одновременно сохраняет мне жизнь и подвергает величайшей опасности.

Да. Есть вещи похуже смерти. Грейсон истязал меня и оставил в живых. Нельсона это смущало больше всего.

На этом спор заканчивается, и я берусь за дверную ручку.

– Опасные серийные убийцы – моя специальность, агент Нельсон. – Я открываю дверь. – Спасибо за ваши усилия, но я могу позаботиться о себе.

Я выскакиваю из внедорожника и закрываю дверь, прежде чем он успевает снова выплеснуть на меня свои чувства. Прямо сейчас я не могу справиться с тревогой из-за обыска в офисе и из-за того, что он окажется серийным убийцей, за которым должен охотиться.

И Фостер, и Нельсон были в моем поле зрения несколько месяцев, и я не подозревала ни одного из них. В глубине души я начинаю сомневаться в своих способностях, но я должна снова взять все в свои руки.

Я должна быть доктором Лондон Нобл.

Я бросаюсь к боковому входу в больницу, уворачиваясь от пары слоняющихся репортеров. Я слишком встревожена и не смогу справиться со СМИ. Автоматические двери со свистом открываются, и отчетливый запах антисептика ударяет в нос, когда прохладный воздух обдувает лицо. Пока я иду к стойке регистрации, кожу покалывает от стоящей в воздухе стерильности.

Я не сомневаюсь, что мне придется использовать свое влияние, чтобы посетить детектива. Я готовлюсь к битве, но когда администратор смотрит на меня, ее ярко-зеленые глаза расширяются.

– Я доктор Лондон Нобл и...

– Доктор Нобл? – Повторяет она.

– Да… – Осторожно подтверждаю я.

Она поворачивается к монитору и печатает.

– Вы в списке одобренных посетителей Маршалла Фостера. – Она смотрит на меня. – На самом деле, вы единственная, кто значится в этом списке.

От удивления я приподнимаю брови.

– Он принимает посетителей?

– Да, – отвечает она, нажимая кнопку на клавиатуре. Дверь справа от меня с жужжанием открывается. – Поверните налево, он будет во второй палате справа.

– Спасибо.

Прежде чем перейти в отделение скорой помощи, я замечаю, как в здание заходит агент Нельсон. На короткое время мы встречаемся взглядами, затем я ухожу.

Я знаю, что в его голове крутится тот факт, что Грейсон использовал меня, чтобы сбежать из больницы. Я прохожу мимо нескольких агентов в коридоре, их взгляды были нацелены на меня. Возможно, тирада Нельсона о защите была лишь уловкой. Может, он рассчитывает на появление Грейсона.

А может, я параноик. Или тешу себя надеждой.

Я нахожу палату Фостера и стучу один раз перед тем, как войти.

Одна его рука в гипсе, а под глазами пурпурные синяки. Я перестаю считать количество синяков по мере приближения. Его налитый кровью взгляд фокусируется на мне.

– Он сделал это с вами. – Это не вопрос, но мне почему-то нужно подтверждение.

Фостер согласно кряхтит. Затем он кивает на пластиковый стаканчик с соломинкой на подносе рядом с каталкой.

Я закатываю глаза и беру воду.

– Я вам не медсестра. – Но все-таки позволяю ему сделать пару глотков, прежде чем поставить стаканчик обратно на поднос. – Зачем вы следили за моим офисом? Следили за мной?

Фостер прочищает горло.

– Я знал, что он вернется за тобой. Это был всего лишь вопрос времени.

Я кладу руки на бедра.

– Что ж, вы это доказали. Для всего мира. Вы читали последние новости?

– Меня не волнует, что говорят эти засранцы.

Я достаю телефон и открываю интернет.

– Полицейский из маленького городка напал на серийного убийцу и выжил. – Заголовок звучит как статья о герое войны, но в ней самой над Фостером подтрунивают. Типичный Барни Файф¹⁴, пытающийся в одиночку преследовать одного из самых опасных преступников вне закона.

– Детектив Маршалл Фостер из полицейского управления Нью-Касла был обнаружен сегодня рано утром возле безымянной могилы на кладбище у шоссе девяносто пять, – зачитываю я вслух. Безымянная могила – уже похоже на Грейсона. – У детектива забрали оружие и мобильный телефон, его рука была сломана, сам он получил множественные травмы. Он был найден прикованным наручниками к арматурному пруту надгробия, и находился в состоянии шока к тому времени, когда власти прибыли на место происшествия. Фостер был обезвожен и бредил об Ангеле Мэна и его следующей жертве.

Я отрываю взгляд от телефона.

– Какая следующая жертва?

Его суровый взгляд пронзает меня.

– Ты.

Я кладу телефон в карман, скрещиваю руки. Я не уверена, является ли его заявление признаком беспокойства или угрозой. В статье также говорилось, что Фостер был временно отстранен от службы, и действовал самостоятельно, отслеживая Грейсона по всей стране. Он пострадал от серьезного стресса, и у него нет семьи. Если бы он был моим пациентом, я бы решила, что он сбрендил и утратил связь с реальностью.

Срыв может сделать его способным не только на преследование – он может быть опасен. Для себя и других. Будет ли поспешно сказать, что человек, посвятивший большую часть своей жизни соблюдению закона, внезапно – словно кто-то переключил рубильник – начинает убивать?

Может, я предвзята, но лично я считаю, что мы должны бояться больше всего людей, которым поручено соблюдать закон и защищать нас.

– Не беспокойтесь обо мне, – говорю я, предлагая ему еще воды. – Меня хорошо защищают, детектив.

Он качает головой в ответ на мое предложение.

– Но не прошлой ночью, Лондон. Когда Салливан был внутри твоего офиса. Он не ворвался к тебе, что наводит меня на мысль, что, что бы он ни делал, это еще хуже.

Я поставила стаканчик. Фостер никогда не обращался ко мне так неформально. Не по имени. Я изучаю его, ища хоть какие-нибудь признаки тактики Макиавелли. Детектив гораздо хитрее, чем кажется, но он недостаточно проницателен, чтобы быть мастером манипуляции.

И он чертовски серьезен.

Что бы ни случилось между Грейсоном и Фостером, детектив верит в мою невиновность.

– Я думала, это ты громче всех будешь кричать, что я в сговоре с Грейсоном. Что у нас было какое-то тайное воссоединение. С целью… – Я машу рукой. – Погубить всех.

Он усмехается.

– Это просто тактика. Чтобы рассердить тебя в надежде, что ты проболтаешься о чем-нибудь федералам.

Я медленно киваю. Верно. Должно быть, прошлой ночью Грейсон чертовски сильно его взбесил. Я осматриваю его гипс.

– Как вы сломали руку?

– Он ее сломал. – Его здоровая рука сжимается в кулак. – Я не знаю, почему Салливан был там, но я знал, что он будет. Он еще с тобой не закончил. Ты в опасности. Тебе нужно уезжать, Лондон. Спрячься, пока его не поймают или не убьют.

Я приподнимаю бровь.

– Насколько сильные вам дали лекарства?

– Я серьезно, – раздраженно говорит он. – Он пытался меня убить.

– Если бы Грейсон хотел вашей смерти, Фостер, вы были бы мертвы. – Я наклоняюсь к его уху. – Что означает, что вы для чего-то ему нужны.

Когда я отстраняюсь, он внимательно наблюдает за мной.

– Я ценю вашу заботу, – говорю я, – но вам следует больше беспокоиться о себе. Как вам хорошо известно, пребывание в больнице не гарантирует вам безопасность. Теперь для вас везде небезопасно.

По его заплывшим глазам я вижу, что он мне верит.

– Ты права. Он меня не убил. Он мог бы, но оставил меня в живых. Выстрелил в меня из собственного пистолета и промахнулся.

Я молчу, ожидая, пока он проведет связь.

– То, что он говорил… о чем он спрашивал меня… – Он качает головой и морщится. – Это было похоже на то, что он хотел узнать что-то конкретное. А когда не узнал, просто… ушел.

Я продолжаю молчать. Но заявление Фостера рассказывает мне больше, чем он думает.

– Ты забралась в его сбрендившую голову, – говорит он мне. – Объясни мне.

Я поднимаю брови, качаю головой.

– Его расстройство сложное. Есть много разных причин его действий, возможных теорий... и я не могу знать наверняка.

Фостер прищуривается.

– Зачем ты пришла?

– Попросить вас больше не разговаривать с прессой. – И лично заглянуть в глаза Фостеру, чтобы убедиться, убийца ли он.

Я раздраженно вздыхаю.

– Средства массовой информации не сообщают правду, Фостер, – говорю я. – Они перекрутят все, что вы расскажите, и изложат худшую версию истории, которая навредит нам обоим. – Я кладу руку на его, затем залезаю в сумочку и вытаскиваю карточку. Я засовываю ее ему в гипс. – Это телефон моего адвоката. Я сообщила ему о ситуации. Пожалуйста, позвоните ему, прежде чем выступать с речами перед прессой.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и он говорит:

– Аллен Янг? Ты серьезно?

– Вы помните, каким жестоким он был. Именно поэтому я воспользовалась его услугами. Всегда пожалуйста.

Он хмурится.

– Спасибо, док. Постарайся держаться подальше от неприятностей.

Уголки моих губ приподнимаются в маленькой улыбке, прежде чем я покидаю палату неотложной помощи.

Агент Нельсон ждет в холле.

– Подслушиваешь? – Говорю я, проходя мимо него.

Он легко догоняет меня большими шагами.

– То, что я выполняю свою работу, не делает меня плохим парнем.

Я искоса смотрю на него, но ничего не говорю.

– Хочешь верь, хочешь нет, – говорит он, – но я согласен с Фостером. Тебе небезопасно оставаться в Бангоре.

Мое первое желание продолжить спорить с ним. Но я подавляю его и беру несколько секунд, чтобы обдумать варианты.

– Может, Фостер, наконец, в чем-то прав. Сегодня я уеду. – Я миную стойку регистрации и направляюсь к двойным дверям.

Агент Нельсон останавливает меня, прежде чем я столкнусь с толпой журналистов.

– Позволь мне найти тебе безопасное место.

Я устанавливаю дистанцию между нами.

– Не нужно. Пожалуйста. Я не хочу ехать в какой-нибудь конспиративный дом ФБР. – Я убираю челку с лица. – У меня есть, где остановиться. У друга. Там я буду в безопасности.

– Могу я узнать, кто этот друг?

– Ты работаешь в ФБР, – говорю я, выходя на улицу. – Не сомневаюсь, что ты все узнаешь еще до конца дня.

Собственно, я на это рассчитываю.

Глава 47