Свежий ветерок позднего лета дует мне в лицо, когда я выхожу из дома и подхожу к ограждению на крыше. Ржавый металл холодит ладони, поэтому я опираюсь на него предплечьями и смотрю на здание через дорогу. В пентхаусе окна от пола до потолка, что позволяет мне заглянуть в просторную гостиную, заставленную современной белой мебелью.
Я лезу в карман и достаю мягкую красную ткань, растирая ее между большим и указательным пальцами, пока наблюдаю за своей тигренком внутри ее квартиры. Она сидит, скрестив ноги, на большой подушке, брошенной на пол возле балкона, и сосредоточенно читает книгу, лежащую у нее на коленях. Ее волосы распущены и ниспадают каскадом по спине.
По какой-то причине наблюдение за моей маленькой спасительницей действует на меня необычайно успокаивающе. Она действительно спасла мне жизнь в ту ночь, когда мы познакомились, но не так, как она, вероятно, думает. Это был не импровизированный бинт, который я всегда держу в кармане. И это не она по неопытности извлекла пулю из моего бока. Но если бы я не встретил ее, следующее задание, скорее всего, стало бы для меня последним.
Есть предел тому, сколько дерьма человек может вынести, прежде чем бросить все и уйти из этого мира. В ту ночь, за мгновение до того, как девушка нашла меня, я понял, что с меня хватит. Сидя на земле в том переулке и глядя на темное небо над головой, я решил, что моя следующая работа станет последним делом в моей жизни.
Поэтому я закрыл глаза и представил себе блаженство просто… не существовать. Только вот мои грезы и видения о том, что я наконец-то свободен, прервала глупая девчонка.
И вот я здесь. Я все еще жив и дышу. Раньше мне было все равно, выполню ли я задание и выйду живым или в мешке для трупов. Но теперь я существую. Как я могу присматривать за своей девочкой, если буду мертв? В ту ночь, когда она обвязала шарф вокруг моего бедра, а затем протянула мне руку, моя жизнь стала ее жизнью.
За последние три месяца я провел немало ночей на этой крыше, наблюдая за ней. В первый раз я оказался здесь, когда последовал за ней после того, как покончил того гада с караоке-бара. Как только я увидел, что моя девочка вошла в здание, я совершил свой обычный обход района, а затем проник на эту крышу и просто наблюдал за ней. Теперь это стало частью моей рутины. Проверял все вокруг ее дома, чтобы убедиться, что нет ничего подозрительного. Забирался на эту крышу через узкую улочку от ее дома. Провел несколько часов, наблюдая за ней.
Просто наблюдал, потому что если я узнаю о ней что-то большее, это может означать, что я никогда не смогу избежать ее притяжения. Таким образом, я мало что знаю о своей девочке, кроме того, что замечал во время своих наблюдений.
Чаще всего по вечерам она читает или работает на ноутбуке. Думаю, она возможно что-то изучает. Поскольку она все еще работает в ветеринарной клинике, я думаю, что это как-то связано. Она любит музыку. Однажды вечером она два часа убиралась у себя дома и, пока пылесосила, вытирала пыль и мыла окна, танцевала под песни, которые я не мог слышать. Я представил, как бы она звучала — не в такт и не синхронно — и почувствовал, как мои губы растягиваются в улыбку. Потом, как-то вечером, я наблюдал, как она ухаживает за растениями. Она расставляет горшки в ряд у своего окна, где они выставлены на видном месте, как заветные украшения. Я думал, девушки любят цветы, но ее "сад" — это просто куча зеленых листьев. Тем же вечером она потратила двадцать минут на полив заросших сорняков.
У нее есть несколько подруг, которые иногда собираются у нее дома. Ее сестра или кузина, кем бы ни была та молодая девушка из караоке-бара, однажды подъехала на такси. Она поднялась, неся два больших бумажных пакета. Я предположил, что она принесла еду на вынос, но содержимое оказалось одеждой. Мой тигренок довольно долго примеряла вещи из тех пакетов.
Одно платье, особенно длинное и фиолетовое, с открытой спиной, заставило меня перегнуться через перила, когда я пожирал ее глазами. Она покрутилась в нем, а потом сняла его прямо на виду у всех. Я с трудом сглотнул, когда она непреднамеренно подарила мне возможность взглянуть на ее аппетитное тело. Я стоял, не двигаясь, в то время как мой член затвердел, натягивая ткань брюк. Никогда прежде я так не заводился, просто глядя на женщину. Я чувствовал себя чертовым уродом, но не мог отвести взгляд.
Дзинь в кармане предупреждает меня о входящем сообщении. Я обматываю шелковый шарф вокруг левой ладони, чтобы он не соскользнул, затем достаю телефон и просматриваю вложенные файлы. Первое — фотография женщины в возрасте, очки с толстыми линзами, короткие седые волосы. Под ним несколько строк текста — имя и, полагаю, краткая биография. Вся жизнь человека, сжатая менее чем до половины страницы. Если бы я захотел его прочитать, то на расшифровку скудного текста у меня ушел бы, наверное, час. Но жизнь бабушки меня ничуть не интересует. Мне неинтересно знать, кто мои цели. Мне плевать, есть ли у них семья. Или причины, по которым они попали в список Крюгера. Я выполняю работу без лишних вопросов.
Второй файл — копия маршрута полета в Берлин, а следующий содержит адрес улицы и точные координаты местонахождения, а также код от сигнализации. Похоже, капитан сегодня в хорошем настроении, учитывая, что это большее, чем то, что он обычно дает мне. А может, он просто минимизирует риск потерять свой единственный оставшийся "высококлассный" актив.
Даже спустя столько лет мне все еще трудно расшифровать его действия и мотивы, стоящие за ними. Слишком часто он отправлял меня на задание с минимальными данными. В один из таких случаев мне едва удалось выбраться живым. Когда я спросил его об этом, он сказал, что частью его цели было отточить мою реакцию на неожиданные ситуации во время миссий. Но едва месяц спустя я попал в засаду во время операции и был доставлен на базу тяжелораненым, Крюгер вышел из себя. Он убил всю хирургическую бригаду после того, как они меня подлатали, потому что, на его взгляд, они действовали недостаточно быстро. Если бы я не знал его лучше, то мог бы поверить, что он беспокоится за меня.
Последнее вложение — скриншот контракта, в котором указаны детали заказа на убийство и гонорар в размере пяти миллионов долларов. Похоже, бабулька — игрок высшей лиги, но я и так это знал. Так и должно быть.
Я убираю телефон обратно в карман и продолжаю наблюдать за своим тигренком, которая продолжает читать свой толстый учебник. Шелк ее шарфа для волос кажется таким мягким в моей руке. Должно быть, это была дорогая вещь, но она без колебаний использовала его, чтобы остановить кровотечение. Я несколько раз пытался отстирать кровь, но пятна остались. Красивая вещь испорчена. Может быть, я куплю ей новый шарф и оставлю его в ее комнате. Этот теперь мой.
Бросив последний взгляд на мою девочку, которая уже готовится ко сну, я засовываю испорченный шарф обратно в карман и откидываюсь на перила. До Нью-Йорка четыре часа езды, а мне еще нужно собраться перед поездкой в аэропорт. Есть дела, которые нужно сделать. И люди, которых необходимо устранить.
Неделю спустя
Я осторожно ковыряю вилкой скользкую коричневую штучку на своей тарелке.
— Думаю, моя может быть еще жива. — Я подталкиваю Зару локтем. — Что это такое?
— Понятия не имею, — шепчет она сквозь вынужденную улыбку.
— Тебе не нравятся эскарго, Нера, дорогая? — Жена Тициано с шокированным выражением лица спрашивает с другого конца стола. — Мы привезли их из Франции, специально для этого случая. Шеф-повар здесь славится тем, что готовит это блюдо. Ну же, попробуй. Они практически тают на языке.
Как бы подтверждая свое заявление, она кладет в рот мерзкую штуковину, издавая странный хлюпающий звук при жевании.
— На самом деле я не так уж и голодна. Супа из картофеля и лука-порея мне было более чем достаточно, — отмахнулась я. — Но я уверена, что Сальво возьмет еще одну порцию.
Капо, который на протяжении всей трапезы делал вид, что поглощен едой, а сам втайне наблюдал за моей сестрой, поднимает голову. Я извиняюще улыбаюсь Сальво и вздыхаю с облегчением, когда жена Тициано переключает свое внимание на него.
— Может, сходим за гамбургерами, когда закончим? — Я снова подталкиваю Зару, на этот раз ногой.
— Да, пожалуйста. — Она запихивает свою эскарго в салфетку, лежащую рядом с ее тарелкой, и быстро сворачивает ее.
— Не могу поверить, что Массимо снова отказали в условно-досрочном освобождении, — говорит Армандо, капо, сидящий в нескольких местах слева, между укусами. — Они действительно собираются заставить его отбыть весь срок?
— Похоже на то, — отвечает мой отец с места во главе стола. — Я задействовал все силы, даже привлек к делу сенатора, который должен нам услугу, но он сказал, что ничего нельзя сделать. Кто-то намерен продержать Массимо под замком до конца. Похоже, Совет по условно-досрочному освобождению нельзя купить.
— Ему следовало быть мудрее и подождать, пока Семья разберется с возмездием позже, — вставляет Батиста Леоне, младший босс. — Убийство человека на глазах у нескольких свидетелей, представителей закона? На той вечеринке был начальник полиции Бостона. Удивительно, что Массимо не осудили за убийство и не приговорили к пожизненному заключению.
Он делает большой глоток красного вина, и несколько капель попадают на его галстук, рядом с пятнами салатной заправки. Подав знак официанту принести еще одну бутылку, он наклоняется к Армандо и говорит тихим голосом:
— Этот парень всегда был слишком импульсивным. Надеюсь, время, проведенное в тюрьме, остудило его.
Я смотрю на Леоне, раскрыв рот. Младший босс часто подкалывает моего сводного брата. Я не раз слышала, как он говорил, что папа не должен был разрешать Массимо жить с нами. Батиста считает, что Массимо нужно было отправить в интернат, когда мой отец женился на Лауре. Мне никогда не нравился этот человек. Его сальные волосы и запах тела вызывают у меня рвотные позывы, но больше всего меня бесит его манера целовать задницы. Живя в доме отца, я заметила, что Леоне часто приходил без приглашения. По крайней мере раз в неделю он появлялся у нас в доме. Даже когда мой отец приглашал друзей на светское мероприятие, он почему-то всегда оказывался среди них. Он приклеивался к моему отцу, часами расхваливая достижения дона, не упуская случая указать на себя как на важный элемент в любом начинании, о котором шла речь.
Разговор за столом переходит на инвестиционные планы, и Брио, другой капо, предлагает нам заняться гостиничным бизнесом. Он все время рассказывает о том, как отели могли бы увеличить прибыль.
— Я подумаю, — сказал отец. — В новом казино возникли непредвиденные убытки. Возможно, с расширением бизнеса придется подождать до следующего года.
— Почему? — Мужчина, сидящий рядом с Тициано, поворачивается к моему отцу. Он один из крупнейших инвесторов в предприятия семьи. — Денежные потоки показывают значительное увеличение доходов. Зачем ждать?
— Просто предосторожность, Адриано. Нам нужен более тщательный анализ гостиничного рынка, прежде чем вкладывать значительные средства в такой крупный проект. — Мой отец непринужденно машет рукой, но я замечаю взгляд, которым он обменивается с Батистой Леоне. Он быстро поднимается и говорит: — Боюсь, мне придется покинуть вас. Долг зовет. Девочки?
Я скрываю вздох облегчения от того, что мне не придется притворяться, что я ем еще больше странных блюд, и, попрощавшись, спешу за доном.
— Мы с Зарой возьмем такси. Нам нужно купить для нее несколько рулонов ткани, — говорю я, пока наш папа садится на заднее сиденье своей машины.
— Надеюсь, это будет что-то помимо черного или коричневого. — Он внимательно изучает бордовый наряд Зары — брюки с широкими штанинами и подходящий к ним блейзер.
— Не обращай на него внимания, — говорю я, сжимая руку Зары, пока мы смотрим, как лимузин выезжает на улицу.
Когда мы едем в противоположном направлении, легкое покалывание на затылке побуждает меня повернуться и осмотреться, но я не замечаю ничего особенного. Такое случается довольно часто — время от времени у меня возникает странное чувство, будто кто-то наблюдает за мной, но когда я ищу возможную причину, никого нет.
— Странно, — бормочу я, а затем переплетаю свою руку с рукой Зары. — Думаю, в конце улицы есть хорошая закусочная с бургерами.
Мы проводим остаток дня, поедая нездоровую пищу и лакомства, зависая в магазине тканей и примеряя одежду в небольшом магазине моды, но все это время я не могу избавиться от ощущения, что за мной следят.