Алларик.
Совершенно не хочется выходить из мышки. Не знаю как описать, что я чувствую, но это лучшее, что приходилось мне испытывать. Я в ней — я дома.
Вот это она устроила. Думал с ума сойду от возбуждения и залью всю камеру своим семенем. Ее нежный язычок и несмелые прикосновения заставили мою кровь вскипеть. Ее стройные, длинные ножки, расставленные в разные стороны, как будто приглашают в объятия, — просто фантастика.
А как она трогала свою грудь… На моих ладонях появились фантомные ощущения, как будто это я ее трогаю. Крутила свои сосочки, а на языке появлялся их вкус. Проводила пальчиками по своей промежности, а член сразу вспоминал, какого это, трогать ее, и дёргался в ее направлении. Она так блестела, так текла, что я, кажется, на секунду потерял сознание, или выпал из реальности. Это было так красиво, что я мог бы смотреть вечно, если бы не хотел сам ее трогать и ласкать. Во рту скопилась слюна, настолько сильно мне захотелось провести по ее складочки языком и распробовать ее вкус. Я бы делал это медленно, смакуя и наслаждаясь своим десертом. Как только выберемся я сразу разложу ее на столе и попробую вместо ужина. Или что там у нас будет.
Хотел, что бы она продолжала и хотел, что бы остановилась, оставив мне хоть немного ее оргазма. И у меня получилось, вырвался.
А в быть в ней — это самое правильное в жизни. Просто совершенно. Туго, влажно, горячо. Иногда казалось, что ее стеночки просто раздавят мой член. Казалось, что не выдержу и сразу кончу, я продержался немного, но все равно кончил первым. Это невозможно терпеть, это просто нереально. Кончать в нее просто убийственное наслаждение, сердце на разрыв, кровь кипяток, а у легких отказ.
И сейчас, когда самые лучшие ножки обнимают меня, я не хочу шевелится, я хочу что бы этот момент длился как можно дольше. Желательно, всю жизнь. Она все ещё сокращается вокруг меня и это ни капли не помогает унять мой колом стоящий член. Он плачет, он хочет ещё добавки. Ему мало одного раза, ему нужно вечность.
Никогда в жизни не мог подумать, что быть в женщине настолько приятно. Даже больше, чем просто приятно, это похоже на пикирование вниз на огромной скорости, только в конце не разбиваешься, а взлетаешь ещё выше, чем был.
Я был первым. Ее никто не трогал до меня. В груди все взрывается, отголоски долетают до затылка. Меня не отпускает эта мысль. Она только моя. Была, есть и будет.
— Моя. Навсегда моя, — хриплю я, не справляясь с эмоциями.
Меня до сих пор пробирает дрожь, лёгкие плохо функционируют, не давая сделать полноценный вздох. Не могу остановится и глажу ее бархатистую кожу. Она такая приятная на ощупь, вечно бы ласкал ее. Хотя, почему нет? Ведь она моя.
— Алларик, — нежный шепот пробирает до костей. Только она способна вызывать во мне бурю эмоций. Только ее лёгкий поцелуй в плечо может осыпать мурашками мою кожу. Только ее нежные руки могут оставлять горячие следы.
— Моя, — я продолжаю хрипеть, не могу остановится и не говорить о том, что она моя. По ребрам постоянно бьют эмоции, давят на них.
— Алларик, — шепчет она и перебирает мои волосы, — Ой, что с тобой?
Бель завозилась в моих руках, пытаясь вырваться, и, скрипя сердцем, я отпускаю ее ножки на пол. Сразу становится холодно без нее. Кажется, я нашел законное место ее ножек, ведь без них мне чуть ли не физически больно.
Она пытается отойти, но только снова пищит и поворачивается, давая увидеть ее тонкую спинку и упругую попку, прикрытые спутанными волосами. Член тут же реагирует, дёргается, ведь он и не думал падать. Я его понимаю, когда такая женщина рядом сон просто непростителен.
— Ой, — она дотрагивается до стены перед собой и по ней идут красные всполохи.
Я хмурюсь и перевожу внимание на камни. О, это не камни. А мои крылья. Только немного другие, не просто черные, а с красными прожилками, по которой течет лава.
Я совершенно не заметил, как выпустил их и укрыл нас. Оказывается, мы давно не у стены, а Бель все это время была просто в моих руках.
Анабель поворачивается ко мне и ее брови в удивлении взлетают вверх, а помочь сходятся домиком.
— Тебе плохо? — спрашивает она обеспокоено, дотрагиваясь пальчиками до моей щеки. Прикосновения обижают и рождают огромный огненный цветок, что раскрывается в моей груди. У нас на юге такие растут, их приносят демоницам, когда просят их руки.
— Мне отлично, — хватаю ее за запястье и прикладываюсь щекой к ее открытой ладони.
— Почему ты красный? — она вырывает свою руку и укладывает ладошки мне на плечи, сжимает их и непонимающе хмурится, — И большой.
Только сейчас замечаю, что Анабель стала ещё меньше. И так чуть в пупок не дышала, так теперь так точно еще ниже. Я поднимаю свои ладони и рассматриваю красноватую кожу с черными венами. Вместо обычных ногтевых пластин когти, а если провести языком по зубам у меня не только клыки острые, а все зубы. Такими только глотки рвать.
— А рога-то, рога. Что с ними?
— Что?
Я трогаю свои почти обычные рога, которые стали немного шире и длиннее.
— Они как крылья, с красными прожилками теперь и из них огонь идёт. А твои глаза не просто черные, там, где должен быть зрачок тоже огонь.
Это что получается, я обрёл истинную ипостась демона? Как в старые, добрые времена?
Вдохнув, наконец-то, полной грудью, я сосредоточился на внутренних ощущениях. Сила плескалась во мне до краев, она курсировала по каналам без остановки, на огромной скорости. Ее было много и если раньше я уже либо её выплеснул, либо просто взорвался от ее количества, то теперь она прекрасно уживается в моем теле. Каналы стали шире и толще, а резерв больше.
Подумав о своем человеческом обличии, я стал уменьшатся. На голову точно стал вырастать в своем новом виде.
А как же Бель?..
— Тебе не больно? — я имело ввиду не навредил ли я ей в таком виде.
— Нет. Совсем, даже залечивать ничего не надо. Как будто мне нельзя навредить.
— Как это?
— Помнишь рука болела? Она в итоге сама прошла, но обычно я бы залечила ее с помощью другой руки, а тут сначала там, — она стрельнула глазами вниз, — все само зажило. А теперь мне даже стараться не надо. Я даже не обожглась о твой огонь.
Она говорила взахлёб, делилась своими эмоциями радости и восхищения. А я впитывал, точно губка и любовался ее светящимся лицом и лучезарной улыбкой.
— Одевайся и надо убираться от сюда, — пришлось напомнить ей и себе.
Надо и вправду найти отца и уходить. Мы обрели силы, значит, желание исполнилось. Значит, можно уходить.
Нам крупно повезло, что наши истинные желания оказались вполне выполнимыми. Но большинство идет сюда за силами, за властью, за территориями, здесь это не получить, поэтому они и не уходят от сюда живыми. Осталось показать Бель отцу и отправится во дворец.
Я поправил немного рваные штаны, скинул клочки футболки и отвернулся от мышки, что бы лишний раз не соблазниться ее прелестями. Подошёл к двери и со всей силой надавил на нее. По рукам заскользила холодная тьма вампира, но моя быстренько скинула ее. На двери остались приличные вмятины, но этого мало. Глянув через плечо на девочку, убедившись, что она одета, я развернулся и взял разбег. Выбить железную, крепкую дверь, подкрепленную магией, удалось со второго раза.
— Пойдем, — я крепко взял Бель за руку и пошел вперёд, заводя свою руку чуть назад и в сторону, что бы девочка шла за моей спиной.
Через десяток метров узкого коридора начиналась крутая лестница. В шахматном порядке на стенах висели догорающие факелы, а в конце был железный люк в потолке.
Люк удалось выбить с первого раза, он был гораздо легче, чем дверь.
Мы оказались в той же самой темнице, куда прибыли с отцом.
В другом конце стоял вампир и посылал тьму в одну из камер. Всюду стояла кромешная тишина, так что упырь давно знал, что мы идём.
Он улыбнулся во всю ширину издевательской улыбки и послал черных, всех в дыму, змей. Они заскользили по полу в нашу сторону, но разбились о молниеносно выстроенную мной защитную стену. Одной рукой я проверил на месте ли Бель, за моей спиной.
— Ох, ваши желания исполнились, — присвистнул вампир и полетел в стену от моего атакующего черного шара. Настолько быстрого, что его почти не было видно, только серую линию от моей руки до его груди.
Придется волку попотеть, на нем буду испытывать новые силы. Нужно будет составить планы тренировок. Уже общих тренировок, с Бель, мной и нашей парочкой волков.
— Где отец?
Вампир на это только рассмеялся и отряхнул брюки. Чертов показушник.
— В камере, — кивнул он в ту сторону, куда пускал тьму до нашего прихода, — До встречи, — подмигнул и растворился.
Неприятный холодок прошел по спине, когда я взглянул на покорёженную дверь камеры. В грудь будто напихали камней и стало тяжело не то, что идти, даже дышать. Хреновое предчувствие сковало мое тело. Но надо было двигаться.
Кое-как сделав шаг на ватных ногах, я почувствовал в своей ладони маленькие пальчики, что сжали мои в поддержке. Я посмотрел на мышку, в глазах читалось беспокойство. Она тоже посчитала такой быстрый уход вампира странным. И то, что мой отец ещё не вышел, тоже наводит не на самые радужные мысли.
— Пойдем быстрее, может ему требуется помощь, — Анабель вздернула подбородок, показывая всем своим видом, что не стоит раньше времени переживать, — Может он там без сознания, — и потянула в сторону нужной камеры.
Я остановил ее, поцеловал в висок, вдохнул любимый запах волос и, задвинув девочку за спину, пошел вперёд.
С каждым шагом холод расползался по всему телу, заставляя ежиться. И только когда до камеры оставалось меньше метра, я понял, что не так. Я слышу только два сердца — свое и Бель.
Заходил в камеру уже понимая, что там увижу. Будь у нас с ним дом не увидел бы, а так… Ведь мертвых отправляют домой, а у отца была только казарма. Его домом можно было бы считать меня, как единственного близкого и родного.
Отец парил над землёй на расстоянии полуметра. Он лежал с закрытыми глазами, весь перепачканный каменной пылью и кровью. Глаза были закрыты, а руки лежали по швам.
Мои ноги ослабли, колени покосились и я упал. Бель подбежала к моему отцу и стала водить ладонями над ним, они светились и посылали такие же светящиеся шарики в его тело. Она делала это снова и снова, ее руки начали дрожать, а она стала психовать и ругаться. Но никакой реакции от моего отца не следовало.
Анабель подняла полные слез глаза на меня.
Его сердце не билось. Лёгкие не работали. Кровь не бежала по венам.
Мой папа умер.