Глава 6 Сложности восприятия

Злые взгляды, грубость, неприятие. Все это я ожидала и совершенно не была удивлена, когда приехав к клубу, наткнулась на все вышеперечисленное. Марика едва ли не драться на меня бросилась, если бы не Нинель, не знаю, чем бы все закончилось.

Только плевать мне на их косые взгляды и недовольства. Аська сказала, что сегодня Луку выпустили. Подруга узнала эту информацию от отца, тот работает в органах. Вот я и рванула сразу же сюда. В надежде увидеть его, в надежде на то, что он посмотрит на меня иначе.

Я изменилась. Три месяца чистого ада и ежедневной борьбы с собой. Каждую минуту, каждую секунду я вынуждена быть в диком напряжении. Вокруг меня голодные гиены, и я не знаю куда идти. Верней, знаю, и пришла к единственному человеку, любовь и забота которого мне нужны как воздух.

И вот он, только что вышедший из тонированного джипа. В это же мгновение на Варламова налетает толпа ребят. А я стою и жадно выглядываю его из огромного количества незнакомых мне людей.

Не изменился совсем, только стрижки сейчас не было, вместо нее отросшие вьющиеся волосы. Такой родной, хоть и далекий сейчас.

Я стояла у стены дома, там, куда меня буквально вытолкала Марика, и дышать не могла. Не могла глаз от него отвезти, в то время как нутро кричало: Посмотри! Взгляни хоть одним глазком на меня, Варламов! Посмотри, какой я стала.. Я теперь достойна такого как ты! Я стала лучше, ради тебя. Знал бы ты как тяжело мне дается эта борьба, знал бы, в каком аду я нахожусь ежесекундно.. Но ты ведь не знаешь ничего. Обнимаешь друзей, целуешь сестру.. тех, кто остался тебе родным, тех, кто не предал тебя.. а я предела.

В какой—то момент боли становится так много! Я расстегиваю куртку, в надежде, что это поможет мне сильнее вдохнуть. Но воздуха все равно не поступает. И я понимаю, что больше ждать не смогу. Ни секунды, ни мгновения.

Делаю шаг навстречу, а меня вдруг за руку хватает кто—то.

– Не стоит этого делать. Подожди здесь, он заметит тебя.

Нинель. Ее ладонь ледяная, а в глазах теплота такая, какой давно не видела. Растерянная, не спорю, послушно остаюсь. Она только что вышла из здания клуба, с коляской. Жена Неймана укачивает малыша.

Мне хочется спросить, как они. Хочется посмотреть на сынишку, подержать его на руках. Мне хочется так много рассказать и так о многом спросить! У нее, у Марики, у Демида. Они были мне семьей, а стали чужими. До сих пор не по себе.

К глазам подступают слезы. Отвернувшись, смахиваю их с глаз, злясь на себя. Не хочу, чтобы видел меня слабой и хнычущей. Хочу, чтобы посчитал достойной себя. Чтобы увидел во мне – тот самый идеал нерушимый. Может хотя бы тогда выслушает, а не прогонит?

В сумке трезвонит телефон. Либо Оскар, либо Аська. Подруга ждет меня в гостях. Вчера я просилась к ней переночевать. После истерики Юли, мне придется заново покупать гардероб. Она сожгла практически всю мою одежду, бросалась на меня, выгоняя из дома. Три месяца назад они с Ромой все—таки перебрались в дом Глеба. И с этого дня жизнь стала совсем невыносимой. Я попросилась пожить к Аське, но Оскар забрал меня из ее дома. Он поселил меня в своем коттедже, и вчера сделал предложение, о котором я даже думать не хочу.

И то, что именно сегодня Варламов очутился на свободе – больше, чем знак. Он – тот, под чьим крылом я хочу спрятаться. Если, конечно, он захочет дать мне свое тепло.

– Эй, Цыпленок, – слышу совсем рядом его голос. Каждый нерв сковывает ледяными путами. Сердце бьется так сильно, что в какой—то момент мне кажется, будто оно выпрыгнет из груди.

– А где мой крестник? – голос тихий, ласковый. Петлей на шею эта нежность мне. Сердце пропускает удар, а перед глазами темнеет все. И я понимаю, что не могу ждать ни секунды.

Пытаюсь сказать что—то, одновременно поворачиваясь к нему. Но с губ только еле слышное шипение рвется. В горле пересыхает, я стою и глазами его поедаю. Вблизи он еще красивей. Уставший немного, но это ничуть не портит его.

Лука что—то говорит Нинель, а на меня даже не смотрит. Но я не позволю себе уйти ни с чем. Не зря ведь с Марикой боролась!

– Лука… – тихо, еле слышно. Свой голос не узнаю.

– Нам нужно поговорить..

И замираю. Не дышу вовсе, когда он поднимает ко мне глаза. Шок, неверие… а потом холод… И это так больно…

Молчит. Вижу, как ходят желваки на его скулах, как раздуваются ноздри. Злится.

– Лука, прости, Марика велела ей уйти, но девочка отказывается…

– Ты еще здесь?! – раздается разъяренный крик Марики. – Может уже отвалишь от нашей семьи, долбанная Вершинина!

– Марика, – рычит на нее Лука, и, выставив руку вперед, не дает своей сестре налететь на меня коршуном.

Она замирает, со злостью смотрит на него.

– Идите, отдыхайте. Я сейчас подойду

Он поднимает на меня взгляд, от которого внутри леденеет все.

– Пошли..

Он открывает дверь и проходит в клуб. И как только я переступаю порог здания, вся храбрость и стойкость улетучивается. Все, что я пыталась из себя построить – ничто, пустое, пепел.

На спину его широкую, сильную смотрю, на крепкую шею и умираю от боли. Задыхаюсь от тоски по нему. И знаю ведь уже сейчас, что осталась все такой же, недостойной его. Он всегда был на уровень выше, всегда недосягаемым казался. Убегала, стараясь думать о том, какой он бабник и гад, а по сути, в этих мыслях зарывала главные свои страхи. Боялась, что нравиться ему перестану, что неинтересной вдруг покажусь, а он уйдет, исчезнет навсегда.

Сейчас еще больше боюсь. Вдыхаю родной уже запах помещений, чувствуя себя здесь чужой, враждебной, отверженной.

– Лука, привет! – вдруг со стороны зала на него кошкой выпрыгивает Катя. На девушке короткий топ и шорты. Она подходит к Луке и, приобняв его, целует в скулу. Я замечаю в ее руке огромный бутерброд и думаю о том, что ей не мешало бы килограмм пять сбросить. К горлу тошнота подкатывает, и я не пойму отчего – от запаха еды, или от того, как крепко она прижимается к нему.

Помню, в прошлый раз Варламов поставил девушку на место. В прошлом… Забудь, Ия, все поменялось

Обнимаю себя зябко, пока они общаются. Мне ужасно неуютно. Паника накатывает. Заталкиваю упрямые слезы внутрь, стараюсь дышать ровно и неглубоко, чтобы не накрыло прямо тут. Чтобы болью не захлебнуться.

– Кать, ты иди к ребятам, я чуть позже подойду.

И тут я чувствую ее взгляд, меня начинает трясти от него. Презрение, злость в нем. Не смотрю в их сторону, просто упираюсь взглядом в пол, ощущая себя никчемным существом.

– Удивительно, и как ее Марика впустила? – проговаривает неслышно, но каждое едкое слово долетает до моих ушей.

– Катя, иди, – произносит с нажимом.

Слышу, как отпирается дверь его кабинета, а потом тихое, хриплое, от которого сердце к горлу подскакивает.

– Заходи…

И пытаюсь сделать шаг. Честно, пытаюсь! Но вдруг все меркнет перед глазами, и вместо того, чтобы гордо поднять голову и войти, я понимаю, что начинаю «уплывать». Ноги неподвижны, язык не слушается, и я даже не могу сказать Луке, что мне плохо. Просто чувствую в один момент, как его руки ловят меня. Тепло его чувствую, и инстинктивно жмусь лицом к горячей твердой груди. И это то самое затишье, тот самый спасительный кокон, из которого не хочется выбираться.

– Ия! Ия! – его голос с нажимом. Распахнув глаза, потихоньку приобретаю возможность видеть. Я у него на руках, а взгляд такой взволнованный, и столько тревоги в нем. Лука хмурится.

– Ты как?

– Нормально. Прости, устала сильно.

Он кивает, заносит меня кабинет и укладывает на диване.

– Тебе нужно что—то? Может, позвонить кому, чтобы забрали?

Он намекает о Роме? И, несмотря на заботу, такая холодность в словах. От этого болью стягивает желудок. Поджимаю губы, отрицательно качая головой.

– Нет, прости. Все нормально. Если можно, воды..

Варламов поднимается и выходит из кабинета. А я пользуюсь секундной передышкой, стараясь прийти в себя.

Идиотка. Не могла продержаться немного! Просто несколько минут..

– Держи, – он появляется так быстро.

Я принимаю из его рук бутылку. Она слишком плотно закрыта, так, что мне никак не справиться с ней.

– Да что с тобой? Ты заболела? – со злостью забирает из моих рук и, отвинтив крышку, протягивает обратно.

– Выглядишь, как узник концлагеря.

Я делаю глоток и отдаю воду обратно. Значит, вот так я выгляжу в его глазах? Три месяца чистого ада, но все еще с лишними кило. А ему все равно не так? Снова есть во мне что—то, что не может позволить посмотреть на меня как на достойную?

Я не хочу никакого разговора. Я вижу, что он другим стал. Холодным, отчужденным. Больше нет моего Луки. Стоит открыть глаза, и посмотреть на правду.

Я одна. На краю обрыва, и некому мне руки подать…

– Не хочу отнимать твое и свое время – прочистив горло, поднимаю на него глаза.

Он стоит у стола, облокотившись о него. Руки в карманах, взгляд расслабленный, где—то даже равнодушный.

Лука кивает.

– Говори.

– Я хотела бы прояснить ситуацию с пистолетом и Глебом. В ваших глазах я выгляжу сволочью и предательницей. Да, я была в курсе о том, что из этого оружия убили Потапа. Я просила тебя помочь мне, так и не раскрыв всей правды.. Не потому что это было моим планом изначально. Я просто не смогла этого сказать.

Он молчит. В глазах ни единой эмоции, и от этого мне еще сложней.

– Давай на чистоту. Потапа это не вернуло бы, а Глеб… Он – мой брат, моя семья. Я хотела помочь ему, а еще боялась потерять тебя…

На его губах улыбка кривая. Ехидная, выжигающая кислотой итак израненное нутро.

–Глеб – твоя семья, – кивает словно сам в чем—то только что убедился. –Только скажи, а кем были мы? Кем была Марика, Лешка, Илай, Нинель… в конце концов, кем был я?

Его слова ранят так больно, что я не сразу нахожусь с ответом.

– Ты не понимаешь… – в моих глазах слезы. Я понимаю, что там стена. Не пробьешь, не изменишь ничего. Между нами огромная пропасть.

Он кивает.

– Не понимаю, Ослик, – подходит, в глаза мне смотрит, касается моих волос. И от этого действия, ноги подкашиваются. – Не понимаю, потому что ты была для меня всем.

У меня слезы по лицу текут, а он притягивает к себе.

– Я так устала, Варламов… я так устала… – в грудь его упираюсь, задыхаясь от слез.

Варламов молчит. Просто замирает в обнимку со мной.

– Марика, она теперь ненавидит меня, – голос сорван, ломаный какой—то.

И сейчас он не отвечает. Продолжает покачивать в объятиях. А я пользуюсь тем, что он дает. Все беру, до последней капли. Пять минут рядом с ним? Что ж, и этому рада. Знаю ведь, что больше не будет возможности побыть с ним.

– Не плачь больше. Пусть все хорошо у тебя будет, – подцепив подбородок, вглядывается в глаза мои.

А в его я читаю приговор. И сердце не бьется.

– Это все? – губы не слушаются, мне хочется разрыдаться, раскричаться во все горло.

Ему больно. Я же вижу, как борется с собой. Вижу как сглатывает, силясь сказать то, что окончательно разобьет последнюю надежду.

–. Ты не перестанешь быть Вершининой. Я не перестану быть тем, кем являюсь, Ия.

Пусть так. Если ему проще, я должна отпустить. Должна научиться жить без него, должна идти дальше. Смахнув с глаз слезы, отстраняюсь от него.

Хочется исчезнуть. Просто перестать существовать. Смотрю в глаза его холодные, равнодушные, а самой орать хочется. Душу нараспашку перед ним, броситься в ноги и умолять, чтобы не бросал, чтобы шанс дал. Просто пусть рядом будет… Когда он со мной, я ничего не боюсь. Ни Юли, ни Ромы, ни смерти Глеба. Я все готова принять, даже самое страшное. Ттолько бы за руку меня держал. А сейчас вижу, что нет для меня места здесь. Ни в семье его, ни под крылом. Не нужна, даже такой, похудевшей на пятнадцать килограмм. Он Кате улыбается, и так ласково отвечает ей, а когда на меня смотрит, холодом зубы сводит.

Стук в дверь.

– Лука, ну ты скоро? – Марика, чтоб ее.

– Иду, – отвечает, все еще в глаза мне смотрит.

Дверь закрывается, а я в себя прихожу. Нужно просто уйти. Плакать и орать буду там, в запертой спальне. Ненавидеть себя, презирать. И его ненавидеть начну. Обязательно начну, только нужно время, чтобы собраться.

– Посиди здесь. Демид тебя отвезет домой. Не стоит в таком состоянии по улицам одной бродить.

Он отходит от меня. Его руки больше не греют, его запаха больше нет. Мне так холодно. Смотрю на него и сдохнуть хочется. А он забирает куртку с кресла и даже не обернувшись, выходит за дверь. Слышу смех Марики и его голос. И меня снова от боли пополам сгибает.

Загрузка...