Тёплый сахар

Глава 2

В машине они разговаривали мало, потому что неловкость между ними определённо ощущалась. Суджин поблагодарила Хэвона за его предложение: ночевать в аэропорту и мыться в туалете ей не очень-то хотелось, тем более, что синоптики предполагали, что и на на следующий день погода не изменится. Да и потом все задержавшиеся рейсы не смогут отправить разом за один час…

— Куда летите? — спросил Хэвон просто, чтобы продолжить разговор.

— В Париж, но там тоже пересадка — до Афин.

— Афины в ноябре? Необычно.

— Моя начальница покупает там виллу, поехали с мужем и сестрой смотреть варианты.

— Работаете здесь, в Штатах?

— Нет, в Сеуле, просто… Сын госпожи Ли, моей начальницы, учится здесь, родители его навещали. А я сопровождаю госпожу Ли во все поездки. Она уже в Греции, и без меня… Без меня, боюсь, наступил хаос.

— Вы её персональный ассистент?

— Вообще я секретарь, но так получилось, что приходится выполнять и личные поручения тоже. Вы, наверное, слышали, раз стояли сзади меня.

— Да, я слышал про сумки. А почему вы полетели отдельно от своей начальницы?

— У них частный самолёт… — начала Суджин, а потом замолчала.

— И что? Тогда проще-простого было взять вас с собой!

— Я прилетела в Штаты с ней, но госпожа Ли встретила друзей, они тоже собирались в Европу всей семьей, и предложила их подбросить. Самолёт небольшой, и мне пришлось лететь обычным рейсом. Рейсами, — тут же поправилась Суджин. — У меня две пересадки. Тридцать восемь часов в дороге. А сейчас получится ещё больше.

— А вам не кажется… — заговорил Хэвон, но осёкся. Наверняка Суджин и без его замечаний знала, что её начальница — та ещё тварь.

— Что? — чуть тревожно повернулась к нему Суджин.

В полутьме салона её глаза казались зеркально-чёрными. Хэвону каждый раз становилось немного не по себе от взгляда Суджин. Он был… слишком глубоким? Как будто она могла видеть нечто, чего не видел никто другой.

— Да так, ничего.

— А вы куда летите? — осторожно спросила Суджин.

— Во Франкфурт, а дальше на машине до места. С одной встречи на другую.

— Но живёте в Сеуле?

— Да.

— И встретились мы в Бостоне… — чуть заметно улыбнулась она. — А чем занимаетесь? Ну, вы точно не секретарь… — взгляд Суджин перебежал от идеальных лацканов костюма Хэвона к «Патек Филипп Наутилус» на его запястье.

— Компания, в которой я работаю, экспортирует свои товары по всему миру, вот и приходится ездить. Была встреча с нашими клиентами в Миннеаполисе, теперь встреча в Германии. И я на неё кошмарно опаздываю.

Суджин неопределённо пожала плечами и ни о чём больше не спрашивала, поняла, что Хэвон не хочет раскрывать детали своей работы.

Они какое-то время ехали молча. Хэвон пытался смотреть в окно, но из-за косо летящего снега не было видно ничего, кроме огней.

Когда они приехали в отель, Хэвон на всякий случай уточнил, нет ли у них второго номера, какого-нибудь небольшого, но администратор сказал, что, к сожалению, кроме президентского люкса, у них нет ничего. Многие постояльцы, которые должны были выехать сегодня, остались, а к вечеру разобрали все те номера, что ещё оставались свободными.

Номер был даже больше, чем Хэвон себе представлял. Спальня была размером с квартиру, а в огромной гостиной стояло несколько диванов, один из которых раскладывался. Они с Суджин поспорили, кто будет на нём спать — Хэвон хотел быть джентльменом до конца и предоставить спальню с грандиозной кроватью даме, — но Суджин вовсю упиралась и говорила, что ей и так ужасно неловко. А если он ещё и отдаст ей кровать, станет совсем плохо. В конце концов, Хэвон ей уступил…

А она была не такой безответной, как ему показалось в аэропорту.

Он подошёл к одному из узких окон и посмотрел вниз: снег, кажется, валил ещё сильнее, не было видно даже тротуаров внизу. Просто какой-то снежный апокалипсис…

Хэвон принял душ, переоделся в просторные штаны и футболку, проверил почту, проверил прогноз погоды, созвонился со своим секретарём. Когда он вернулся в гостиную, Суджин сидела в кресле с телефоном в руках и что-то напряжённо изучала на экране. Телефон был поставлен на зарядку.

— Я знаю, что этот вопрос опять прозвучит двусмысленно, — заговорил Хэвон, — но вам не надо переодеться? В смысле, вы одеты так, словно у вас встреча с советом директоров, не меньше.

Суджин подняла на него свои огромные глаза и посмотрела почти враждебно — этот странный парень опять лез не в своё дело.

— Пока не надо, — сказала она. — Я хочу ненадолго выйти. Ищу какое-нибудь кафе поблизости.

— Кафе? Сейчас? — переспросил Хэвон. — У вас хотя бы тёплая одежда есть?

— У меня есть плащ.

— А в окно вы выглядывали?

— Поэтому я ищу место, куда можно быстро добежать.

— Не занимайтесь ерундой, еду можно заказать.

— Везде написано, что или временно не доставляют, или возможны длительные задержки…

— А ресторан отеля чем вам не угодил?

— Ценами.

Хэвон устало покачал головой:

— Я угощаю вас ужином. И нет, я ничего не потребую за это взамен. Расслабьтесь.

— Вы и без того мне очень помогли, я не могу ещё и…

— Послушайте, Суджин, — не дал ей договорить Хэвон, — я считаю, что если ты можешь помочь другому человеку, то надо помочь, а не проходить мимо. Вот и всё. И мне будет приятнее поужинать с вами, чем в одиночестве. Вы хотите спуститься в ресторан или закажем в номер?

— Лучше в номер, — на этот раз почти без боя сдалась Суджин и тут же добавила: — Вернее, как вам удобнее…

— Мне всё равно, если хотите в номере, пусть будет в номере.

— Я просто чувствую себя не в форме для ресторана. Я встала в пять утра, потом был перелёт, ещё этот аэропорт…

— Хорошо, сейчас закажу чего-нибудь.

Хэвон тут же позвонил и заказал ужин на двоих: на выбор шефа, из того, что приготовится быстрее, и самый вкусный десерт. Когда его спросили про вино, он покосился на Суджин, но потом всё же сказал, что вино будет кстати. Красное, не сухое, а что-нибудь более согревающее, на выбор сомелье.

— Ужин будет минут через сорок, — сказал Хэвон.

— Я тогда тоже приму душ, — сказала Суджин таким тоном, как будто просила разрешения Хэвона.

Это уже становилось утомительным…

— Конечно, — сказал Хэвон, а потом не удержался и добавил насмешливо: — Обещаю, что не буду вламываться в ванную.

Он отвечал на письма и сообщения, пока Суджин не вернулась в гостиную. Её «обычная» одежда была до странности похожа на его: чёрные штаны такого же примерно кроя и широкая бесформенная футболка. Они посмотрели друг на друга и не смогли не рассмеяться.

Кажется, лёд между ними начал трескаться.

— Откуда у вас такая татуировка? — спросила Суджин.

— В смысле, откуда? Я несколько месяцев на сеансы ходил.

— Вы не похожи на того, кто делает татуировки, — Суджин села кресло напротив Хэвона. — Вы наверняка с детства знали, что будете работать в компании, которая принадлежит вашей семье, и носить деловые костюмы, как положено. Ваша жизнь расписана по неделям с того момента, как вы родились. Так?

— Да, это так.

— Вот мне и любопытно, когда вы нашли в вашем плотном расписании время для того, чтобы забить рукав?

Суджин подогнула ноги под себя и уютно устроилась в кресле, внимательно и даже требовательно глядя на Хэвона.

— Моя семья считает это подростковым бунтом. И это вроде как лучше, чем если бы я напивался в ночных клубах или караоке, сделал ребёнка какой-нибудь хостесс или двум.

— Моя семья даже слова такого не знает — «подростковый бунт»… Мы не можем себе этого позволить.

— Ну… — протянул Хэвон. — Мне повезло родиться в состоятельной семье. Но это не значит, что мне не приходится трудиться или добиваться чего-то своими силами.

— Нет, я ничего такого не имела в виду, — сказала Суджин. — И мне кажется, что несмотря на ваше происхождение вы хороший человек.

Хэвон пожал плечами. Суджин больше ничего не говорила, просто сидела в кресле и как будто бы думала о чём-то своём, рассматривая ногти. Может быть, она внимательно изучала, не появился ли какой изъян на её безупречном маникюре, но Хэвону казалась, что она думает о чём-то более интересном и значительном…

После душа Суджин распустила волосы. Они растеклись по её спине тёмной волной, и было даже непонятно, как они все могли уместится в тот скромный узел на затылке. Без своей строгой причёски Суджин казалась моложе и мягче, и ещё разительнее сквозила та хрупкость, которая так тронула Хэвона в аэропорту. Она не была красавицей, но на неё приятно было смотреть.

Честно говоря, Хэвон даже невольно залюбовался: в этой девушке было естественное изящество. Она не принимала нарочито красивых и милых поз, но и не делалась неузнаваемо другой, когда про них забывала. Она просто была.

Когда официант привёз их ужин и начал накрывать на стол, Хэвон сказал:

— Раз вам так неловко принимать мою помощь, — он понимал Суджин, ему самому было бы в такой ситуации неловко, — расскажете мне что-нибудь в качестве компенсации. Я угощаю вас ужином, а вы меня развлекаете беседой. Пойдёт?

— Вряд ли я смогу рассказать что-то интересное, — сказала Суджин. — Но попробую.

— Мне, например, очень интересно, почему вы всё ещё продолжаете работать на вашу злобную начальницу, хотя она вам, видимо, мало платит?

За то недолгое время, что они пробыли в номере, начальница Суджин звонила ещё четыре раза, и оба раза вопросы были не те, которые должен решать секретарь, тем более, застрявший в аэропорту за тридевять земель. Например, она требовала найти работающую ночью аптеку в каком-то крошечном греческом городе. Хэвон не мог разобрать слов, но тон разговора каждый раз был на редкость неприятный. И начальница даже ни разу не поинтересовалась, где её секретарь будет ночевать.

— Почему вы думаете, что мало? — спросила Суджин. — И не такая уж она и злобная. Я видела и похуже.

— В «Дьявол носит Прада» была лучше, — сказал Хэвон.

— Вы видели этот фильм?

— Смотрел вместе с сестрой. А что?

— Вы, наверное, очень близки, раз смотрите вместе с ней такие «девочковые» фильмы?

— Да, мы близки. Отщепенцам лучше держаться вместе.

— Отщепенцам?

— Ну да, мы с ней вроде бракованных котят в помёте. Она пошла учиться на офтальмолога, а я вот… — Хэвон указал на свою татуировку. — И никак не женюсь. К счастью, у моего старшего брата уже двое сыновей, а двоюродные братья наклепали аж восьмерых детей на двоих, так что от меня временно отстали. Но это ненадолго, я думаю.

Официанты отодвинули для их стулья, и Суджин с Хэвоном чинно уселись за стол. После того, как с еды были сняты клоши, вино открыто и налито в бокалы, официанты наконец исчезли.

— Я боялась, они так и будут тут вертеться, — сказала Суджин.

— А я думал, вам наоборот комфортнее в чьём-то ещё присутствии, — улыбнулся Хэвон, поднося бокал к губам. Официант сказал, что это за вино было и какого года, но Хэвон не запомнил. Он никогда не интересовался такими вещами.

— Вы так и будуте подкалывать меня весь вечер? — спросила Суджин. — Я уже поняла, что вы… Что у вас нет плохих намерений. Вы просто странный, но вроде неопасный.

Она поддела вилкой виноградинку, украшавшую салат, и закинула её в рот.

— Странный? — Хэвон чуть не захлебнулся вином.

— Скажете, нет? Такие, как вы, не замечают никого вокруг себя. Мы для них вроде как мебель. И тем более не помогают. Разве что с целью потребовать потом оплаты.

— А вы, кстати, отлыниваете и не развлекаете меня приятной беседой.

— Точно, вы же хотели узнать, почему я работаю на госпожу Ли… Потому что я — единственная, кого она не уволила в первый же месяц. Она постоянно мной недовольна, но всеми другими она была недовольна ещё больше. Я раньше работала в другом отделе и никогда не думала, что стану секретарём. Изначально я пришла в отдел экспорта, в основном это бумажная работа: таможня, переписка с клиентами, отчёты, документы… Меня быстро повысили, и я стала помощником начальника департамента. Многие меня возненавидели, конечно, даже пустили слух, что я с ним сплю, представляете? На самом деле я просто работала как проклятая. А потом мне вдруг предложили стать секретарём у… — Суджин подняла палец вверх и указала на потолок. — Почти на самой вершине. Я сначала пробовала отвертеться, я не представляла себя на такой работе, но мне сказали, что у меня должно получиться, а зарплата будет в два раза больше… Да-да, у простого секретаря. К тому же, когда делают такие предложения, у тебя особо и выбора-то нет. Тем более, если деньги очень нужны.

Суджин замолчала, поклевала салат, а потом, хотя Хэвон ни о чём ей не спрашивал, продолжила:

— Развлеку вас драматичной и очень жалостливой историей. Мой отец был врачом, не самым блестящим, но довольно востребованным. Мы жили не в Сеуле, так что зарабатывал он не заоблачные суммы, но на жизнь нам более чем хватало. А потом отец начал играть, не знаю где, как… Я тогда уже жила в Сеуле и узнала обо всём только под конец… Когда отец попал в больницу. Он проигрывал больше, чем зарабатывал, появились долги. К нам домой стали приходить подозрительные люди, так мать и узнала, что мы остались без денег. Просто мне не говорила. Это всё тянулось несколько месяцев, отец никак не мог расплатиться, и его избили. И он даже заявить на тех людей в полицию не мог — на него самого завели бы дело за азартные игры. Он неделю лежал в больнице. Но, оказалось, что это ещё не самые плохие новости: самые плохие — он больше не мог работать из-за травмированных пальцев. Сказали, что подвижность в прежнем объёме не восстановится никогда. Я до того думала, что так бывает только в фильмах: ты живёшь-живёшь, а потом происходит какое-то событие, и рушится просто всё. Абсолютно всё… В случае нашей семьи было достаточно травмы руки, и всё обрушилось. Если раньше ещё была надежда, что отец перестанет играть, будет больше работать, и мы выберемся, то теперь её не было. Я только-только закончила учиться, искала работу, а мой брат был на первом курсе… Он хотел стать врачом, как отец, и упорно к этому шёл. Мы, если честно, не верили в него, говорили, что не стоит замахиваться на SKY, но он поступил, представляете? И отучился всего один год. Отец сказал, чтобы он бросал, нам всё равно такие деньги теперь взять неоткуда, просил прощения, плакал…

— Если вам неприятно про это вспоминать, мы можем поговорить о чём-то другом, — сказал Хэвон.

— Слишком печально, да?

— Да, история не очень воодушевляющая.

— Вам же интересно было, почему я терплю госпожу Ли. Потому что она платит. Госпожа Ли знает, что она не сахар, и знает, что другие не смогут даже того, что делаю я. Правда, и деньгами меня она тоже попрекает, говорит, что платит ни за что, ведь даже заместители департаментов столько не зарабатывают, сколько какой-то секретарь.

— Вы оплачиваете учёбу брата?

— Да. И на этой неделе я внесла последний платёж. Самый последний!

— В ноябре?

— Да, брат подаёт заявление на рассрочку, мы растягиваем плату на четыре месяца. Но теперь всё! Я можно сказать что свободна. Как камень с души упал… Вы даже представить себе не можете!

— У вас поэтому не оказалось денег на гостиницу?

— Да, к тому же все дешёвые номера разобрали. У меня не то чтобы совсем нет денег, но их мало, и надо как-то дотянуть до зарплаты.

— У меня есть тост, — Хэвон поднял бокал: — За освобождение!

Суджин улыбнулась и звякнула о бокал Хэвона своим:

— За освобождение! — Немного помедлив, она добавила: — И очень странно, что я отмечаю это с незнакомым человеком.

— Чрезвычайная ситуация. Экстремальные погодные условия… Может произойти, что угодно.

— Наверное, так и есть. Что угодно, — Суджин посмотрела на Хэвона неожиданно тепло и отпила вино. Потом, оценив вкус, сделала ещё несколько глотков.

Пока они ужинали, Суджин немного расслабилась. Это было заметно по тому, как легко и весело она смеялась над шутками Хэвона, запрокидывая голову, как отшучивалась в ответ, и какой искренней, открытой стала теперь её улыбка.

Суджин не была ослепительной красавицей вроде тех, с кем обычно встречался Хэвон, но в ней было нечто другое, того, чего не было ни у кого больше: невесомое воздушное очарование, которое нельзя было привязать к жесту, или слову, или выражению лица, или к улыбке; оно пронизывало её всю, как свет, точно Суджин была полупрозрачной. И Хэвон никак не мог понять, что же в ней такого…

Она казалась до ужаса обычной и одновременно удивительной.

Десерт Суджин ела на диване, опять подвернув под себя ноги. Хэвон сидел на другом конце дивана и щёлкал пультом от телевизора, пытаясь найти что-то, за что зацепился бы взгляд. Он остановился на кулинарном канале, где жизнерадостная женщина готовила шоколадный торт.

— А почему десерт только для меня? — спросила Суджин, отправляя в рот кусочек чизкейка. — Это просто невероятно вкусно! Вроде всё обычно, но… Тут есть лимонный крем, но дело точно не только в нём. Что-то немыслимое… Хочешь попробовать?

— Мой тренер мне этого не простит, — ответил Хэвон.

— Клянусь, я ему не скажу!

— Ну я-то знаю.

— Ох, какой ты, оказывается, честный… Он очень лёгкий, попробуй.

Хэвон взял с тарелочки, которую держала в руках Суджин, одну из украшавших чизкейк ягод голубики.

Суджин улыбнулась. Как-то наполовину, только уголки губ поднялись, а потом посмотрела на Хэвона — эта же тайная, маленькая улыбка отражалась в её глазах. Хэвон почувствовал прилив такой лёгкой, пьянящей нежности, что на мгновение растерялся. Ему захотелось отсесть от Суджин подальше, увеличить дистанцию между ними, чтобы не чувствовать больше этого предательского желания коснуться её… Пока она была рядом искушение было слишком велико.

И он ведь совершенно честно, ни на каплю не покривив душой говорил ей в аэропорту, что не замышляет в её отношении ничего плохого! Но это и не было плохим — он был готов зацеловать её с ног до головы, потому что она была такой простой, естественной, хрупкой, такой… Он просто не находил слов.

Было бы легче и понятнее, если бы она была очень красивой или сексуальной. Суджин была совсем другой, и тем не менее он не мог отвести от неё глаз, шею и спину кололи мурашки от какого-то подступающего восторженного чувства, и оно с каждой минутой разгоралось.

Хэвон отвернулся и уставился на экран: женщина намазывала густой крем на тёмные чуть не до черноты коржи.

«Дыши! — сказал он самому себе, поняв, что не может выдохнуть. — Просто дыши! Успокойся и не смотри на неё. Вообще не смотри!»

— … везение. Первый и последний шанс в жизни.

— Прости, я отвлёкся, — сказал Хэвон, поняв, что Суджин что-то говорила, а он не понял ни слова, потому что слишком ушёл в свои мысли. — На торт.

Хэвон указал на экран.

Суджин посмотрела на него удивлённо и немного насмешливо.

— Я говорила, что хотя всё начиналось просто ужасно — я застряла в другой стране почти без денег, — но потом история вырулила можно сказать что в хэппи-энд. Я наслаждаюсь самым вкусным в моей жизни чизкейком в люксе, где мне никак не светило оказаться при всех моих жизненных обстоятельствах. Так что, пусть и с натяжкой, это можно считать везением.

— Так вот кто забрал моё везение! — рассмеялся Хэвон.

— Что, прости? — не поняла Суджин.

— Это так… Шутка, которую поняла бы только моя сестра.

Суджин кивнула и вернулась к последним крошечкам десерта.

— А ты с кем-то встречаешься? — спросила она вдруг.

Хэвон повернулся к ней — пожалуй, слишком быстро:

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно. Ты часто говоришь про сестру, и кажется, она вообще единственная, с кем ты близок.

— Сейчас я ни с кем не встречаюсь, да и раньше…

— Что раньше?

Хэвон сцепил пальцы. Он не любил говорить на эту тему. Наверное, из-за родителей и бабушки, которые постоянно изводили его расспросами.

— У меня не было долгих отношений. Настоящих, я имею в виду.

— А желающих должно быть было много, — сказала Суджин, облизывая ложку.

— Я много работаю, а на отношения нужно время и… И уверенность.

— Уверенность?

— Понимаешь, когда времени мало, надо быть уверенным, что ты тратишь его на то, что действительно важно и нужно. У меня ни разу не было этой уверенности, ни с одной из девушек. Так что я предпочитаю не тратить ни её, ни своё время на… на попытки, на то, что изначально обречено на провал. За эти месяцы она могла бы встретить другого человека, того, с кем действительно сможет быть. И я тоже.

— Разумный подход. А как ты собираешься понять, что это тот самый человек?

— Пока не знаю. У меня же не было такого опыта. Был только обратный, когда тебе нравится кто-нибудь, но ты понимаешь… — Хэвон сжал пальцы до боли, так что побелели костяшки пальцев. — Понимаешь, что ты не готов прожить с ней всю жизнь. Не представляешь, как каждый вечер будешь возвращаться к ней, что у вас будут дети…

— Ты думаешь, такое вообще бывает? Вот ты встретил человека, например… — Суджин задумалась. — Например, в фитнес-центре. Повернулся посмотреть, кто на тренажёре сбоку от тебя, увидел девушку и понял: это же она!

— Не так буквально, — усмехнулся Хэвон. — Надо немного пообщаться. Но раз я уже примерно через полчаса знаю, что это точно не она, то, наверное, так же через полчаса смогу сказать, что это она.

— М-м-м… Понятно, — ответила Суджин, но по её тону и выражению лица было ясно, что она считает всё это полной чушью.

Она встала, чтобы поставить тарелочку из-под десерта на стол, а когда вернулась на диван, то села чуть ближе к Хэвону. Наверняка сама она этого не заметила, но для Хэвона каждый сантиметр расстояния между ними значил до глупого много…

— А ты? — спросил Хэвон.

— Есть ли у меня парень? — догадалась Суджин. — Как ты вообще это представляешь?

— Да, сложновато, — согласился Хэвон.

— С другой стороны, я и не ищу того единственного.

— А кого ищешь?

— Не знаю. Никого. По-моему, от этого одни проблемы. Не хочу ни в кого влюбляться. Без этого можно запросто обойтись.

— Да, так проще.

Хэвон посмотрел на Суджин. Её узкая, хрупкая ладонь лежала так близко от него, пальцы механически поглаживали бархатистую обивку дивана. И он не мог думать ни о чём больше кроме как об их близости.

Хэвон медленно разжал свои пальцы. Кончики покалывало.

Неожиданно Суджин протянула руку и коснулась ближнего к запястью слова в татуировке Хэвона. Скользнула по нему, ненадолго останавливаясь на каждой из четырёх букв…

Её прикосновение казалось обжигающим и очень-очень нежным.

Хэвон, словно во сне, поднял левую руку и накрыл ею лёгкую ладонь Суджин.

Она подняла на него свои большие глубокие глаза, но руку не отдёрнула. В её взгляде было понимание и что-то вроде отчаянной, дерзкой решимости.