Часть вторая

ГЛАВА I

Несмотря на спешку, Тереза едва не опоздала на поезд, идущий в Сидней, потому что дилижанс из Кленси, на котором она добиралась до железной дороги, задержался в пути на целый час. Израсходовав все свои деньги на билет в третий класс, девушка вихрем промчалась по перрону и вскочила в вагон. Она ездила на поезде только раз — одиннадцать лет назад вместе с родителями и Тиной — и плохо запомнила путешествие. Казалось, тогда все было иначе, теперь же первые впечатления удручали.

Вагон оказался обшарпанным, грязным, и ехала в нем плохо одетая, бедная, кое-где довольно подозрительная публика — девушка была далеко не в восторге от такого соседства.

Терезе удалось занять место возле окна, но это не спасало от жары и духоты; вдобавок в приоткрытую раму летели копоть и пыль. Очень скоро одежда и волосы оказались покрытыми тонким слоем сажи. Девушка задыхалась в туго затянутом корсете, который надела в дорогу, чтобы «выглядеть красивой», ей хотелось пить, а еще сильнее — немедленно искупаться, чтобы смыть с тела противную липкую смесь пота и дорожной грязи. Все вокруг казалось нечистым — сиденья, оконные рамы, давно не мытые, серые, с мутными потеками стекла… Тереза прилагала все усилия, чтобы случайно не дотронуться до кого-нибудь из соседей. Она не могла даже помыслить о том, что эти люди в какой-то степени ей ровня, — ей, девушке с достоинством, не оборванке, чистюле. Многие попутчики, как ни странно, чувствовали себя в своей тарелке: говорили, смеялись, переругивались, спорили. Доставали припасы и принимались закусывать. При запахе еды, смешанном с другими, несовместимо-мерзкими, Тереза невольно сморщила нос — ее слегка затошнило. Отвернувшись, девушка стала смотреть в окно. Мимо проплывала красновато-желтая земля, настоящая пустыня с потрескавшейся, твердой, как сухая хлебная корка, поверхностью, с болезненно-чахлыми кустиками бледной зелени, живущей в несбыточных мечтах о капле воды. Терезе, выросшей на берегу океана, в краю зеленых холмов и высоких скал, среди густой плодоносной растительности, на земле, где всего вдоволь, было дико видеть все это. Ветер, словно вырвавшийся из какого-то раскаленного жерла, бил в окна горячей волной, готовый опалить все вокруг. Полегче стало только часов через пять — солнце начало понемногу опускаться к горизонту, темно-красное, окруженное розовато-желтым свечением. Казалось, будто кто-то лил сверху жидкие краски на бледную палитру небес, и они — одни медленно, другие быстрее — сползали вниз, образуя непередаваемые сочетания радужных тонов, которые яркими отсветами ложились на темную землю.

Это было красивое зрелище, но усталой, раздраженной Терезе розоватые небеса казались похожими на гигантский распухший нарыв, а багровое солнце — на воспаленную кровоточащую рану.

Ей хотелось спокойствия и прохлады, а еще сильнее она желала вернуться домой. Девушка все время гнала прочь мысли о доме, а они не уходили, и совесть подтачивала душу — даже когда Терезе удалось заснуть, прислонившись к стенке, девушка тяжело вздыхала и вздрагивала, точно пронзаемая невидимыми уколами. Ей снилось что-то запутанное, какие-то темные клочки перемешанных с явью кошмаров проносились в сознании, пугающие, неуловимые, похожие на быстрых нетопырей.

Она не отдохнула, а устала от сна: болели шея, спина; Тереза едва сумела без крика распрямить затекшие руки и ноги. Солнце слепило глаза — опять начиналась жара, хотя не было еще и восьми утра. Поезд с грохотом проносился по мосту над какой-то бурлящей рекой с мутноватыми желто-зелеными водами. Тереза не была сильна в географии и не могла определить, что это за река, но кто-то из пассажиров произнес название — Дарлинг. Дарлинг! Почти как имя ее матери… Тереза вздохнула и беспокойно завозилась в своем углу.

Между тем местность за окном становилась все более живописной, попадались знакомые с детства растения, виднелись низкие домики. Постепенно равнина сменилась возвышенностью — впереди вырастали очертания Большого Водораздельного Хребта. А потом перед глазами исстрадавшейся девушки возникло долгожданное невиданное чудо — огромный и счастливый город Сидней.

Тереза спрыгнула с подножки вагона и огляделась. Перед нею был вокзал и многолюдная суетливая толпа. Все здесь было чужим, пугающим, насквозь пропитанным духом независимости и равнодушия. Тереза невольно вздрогнула: если в Кленси ее достоинству угрожали Фей и Дорис, то здесь — пусть чисто символически — в этой роли готовился выступить целый город. Кто знает, может, приезд сюда станет не поиском счастья, а серьезным испытанием на прочность, которое она не выдержала прежде, сбежав из Кленси. Она не подозревала, что в Сиднее ее ждет нечто несравненно более сложное!

Слегка пошатываясь, девушка пошла по перрону. Ей казалось, все деловито спешат куда-то, одна лишь она не знает своей цели. Стояла жара, и воздух был далеко не таким чистым и свежим, как в Кленси, несмотря на то, что пахло морем. Какое здесь море? Тина сказала бы, Тина умнее, хотя бы потому, что не поехала куда глаза глядят, в неведомые края.

Из небольшого фонтанчика на привокзальной площади била слабая струйка воды. Опасливо оглянувшись — не воспрепятствует ли кто, — Тереза умылась, вымыла руки, вытерла их носовым платком, стряхнула пыль с платья и уложенных в сетку волос и только тогда почувствовала, как сильно хочет есть. Вынула захваченные из дома лепешки, с наслаждением сгрызла их, запивая водой из того же фонтанчика, потом немного посидела и решила отправиться дальше: былое воодушевление и решимость, казалось, безвозвратно потерянные во время дороги, вернулись к ней. В конце концов, она приехала в самый большой и красивый город Австралии — это что-нибудь да значило! Правда, она никого здесь не знала, не имела ни работы, ни денег, ни крова и — что хуже всего — ни малейшего понятия о том, как все это получить. И все же опьянение видом новой жизни, ее масштабами и суетой сыграло свою роль — Тереза особо не переживала, полагаясь на волю счастливого случая. Ничего, ей обязательно повезет! Миновав здание вокзала, она свернула на первую попавшуюся улицу. Здесь все было по-другому, чем в Кленси: оживленно, шумно… Куда-то торопились люди, катились повозки и экипажи, дома были красивые и высокие, процветала торговля. Девушка с любопытством смотрела на то, как одеты мужчины и дамы, — куда наряднее! Похоже, красавицы Кленси безнадежно отстали от моды! Держались люди тоже иначе: казалось, на каждом лице лежит печать особой уверенности и достоинства — своеобразная визитная карточка жителя столицы. Здесь можно было легко затеряться в толпе. Именно этого хотела Тереза, но она желала и прямо противоположного — выделиться, что теперь представлялось задачей куда более сложной, чем раньше! Кто она такая? Забитая серая провинциалка, без способностей, знаний и средств, вооруженная лишь странным сочетанием самомнения и неуверенности в себе. Иногда побеждало одно, иногда — другое, в зависимости от внешних обстоятельств. Сейчас Тереза чувствовала, как подступает страх… Что значила здесь ее уверенность? Жители Сиднея казались ей одни — крикливо-нахальными, другие — чопорно-замкнутыми, но все они, похоже, втянулись в эту полную контрастов жизнь и знали свой путь. А она — нет! Девушка вышла на набережную, и перед взором открылась естественная морская гавань, вдающаяся в глубь материка на несколько миль. Кругом были отлогие пляжи, а узкий вход в залив образовывали скалистые обрывистые берега из розовых триасовых песчаников, разделенных глубокими каньонами. Голубая вода у самых берегов казалась маслянистой, грязной от множества стоявших на якоре кораблей: фрегатов, корветов, баркасов, шхун… Крупнейший порт Австралии принимал суда со всех концов света: вокруг стояли шум, грохот, звон… Тереза увидела множество моряков — молодых и не очень, темнокожих и белых, с обветренными, загорелыми, у некоторых — красными лицами; здесь же работали полуголые туземцы, то и дело слышались непонятная речь, крики, ругань…

Устав и слегка оглохнув от шума, Тереза повернула назад. Незаметно пришел полдень. Приметив еще один фонтанчик, девушка напилась, но есть было нечего — оставался лишь пакетик сахара, но его следовало приберечь. Тереза голодными глазами смотрела на горы яблок, апельсинов… Из кафе на берегу тянуло аппетитным запахом жареного…

Спустившись напоследок к воде, девушка вытерла мокрыми ладонями грязные ступни. Следовало причесаться, но ей было неловко делать это здесь.

Она чувствовала себя до ужаса одинокой. Что же делать? Как люди находят работу в больших городах? Нужны ли тут кому-нибудь рабочие руки? Да и что она, собственно, может делать? Она была слишком стеснительна, чтобы подойти и спросить совета у незнакомых людей. Работой были заняты, в основном, мужчины, женщины же с озабоченным видом спешили по хозяйственным делам.

Тереза в растерянности остановилась, и в этот момент кто-то взял ее за локоть. Вздрогнув, девушка резко повернулась: перед нею стояла скромно одетая почтенного вида немолодая женщина. Она не улыбалась, но смотрела весьма приветливо.

— Мисс кого-нибудь ищет? — серьезно спросила она.

— Нет…

— Вы, должно быть, приезжая?

— Да, — робко отвечала Тереза.

— Из провинции?

Девушка кивнула, досадуя, что женщина сразу распознала в ней провинциалку, и одновременно обрадованная тем, что кто-то проявляет к ней участие.

Незнакомка осуждающе покачала головой.

— Наверное, и знакомых нет? Нельзя приезжать наобум в чужой город, да еще бродить по улицам совершенно одной! Сидней — опасное место, девушку могут легко обидеть, обмануть, обокрасть. Куда ж вы пойдете?

Тереза с виноватым видом пожала плечами.

— А здесь нельзя найти какую-нибудь работу?

— Можно, конечно… Но опять-таки, чтоб у надежных людей! А жилье? Девушке нужна хорошая комната в приличном квартале, а такая недешево стоит! И заплатить придется вперед.

На Терезу напало уныние. У нее не осталось ни пенни, она не имела ни единой вещи, которую можно было бы продать. Отчаявшаяся путешественница с надеждой смотрела на случайную собеседницу — может, она поможет? И та, словно прочитав ее мысли, сказала:

— Я бы помогла вам устроиться. Жаль, такая хорошая девушка! Я знаю одно место, где есть работа. Неплохая зарплата и тут же жилье.

Тереза воспрянула духом. Мир не без добрых людей! Надо же, в первый день и такое везение! Все краски вокруг обрели привычную яркость, и способность радоваться жизни вернулась к ней с новой силой. Она получит в этом городе работу! Начнет с малого — ну и пусть! Все равно она будет счастлива!

— Спасибо! — с благодарностью во взгляде загоревшихся карих глаз промолвила девушка. — А где это?

— Я отведу. Хозяйка этого заведения — моя знакомая.

— А что за работа? — спросила Тереза. — Я справлюсь?

Женщина усмехнулась.

— Справишься! С этим все справляются. Читать и писать умеешь?

— Конечно! — немного обиженно отвечала Тереза. — Я закончила школу.

— Хорошо. Подпишешь две бумаги и все. Работа нетрудная, по обслуживанию гостей. Будешь нарядно одета, сыта, получишь отдельную комнату. Самой ни о чем заботиться не придется, только ухаживать за собой, чтобы хорошо выглядеть, — это главное.

Тереза подумала, что речь, вероятно, идет о работе в каком-нибудь дорогом кафе. Ничего, и это сойдет на первое время!

Девушка не связывала никаких надежд с возможностью брака — даже мыслей таких не возникало. Выйти замуж за первого встречного или жить в открытой любовной связи — оба варианта казались совершенно неприемлемыми. А о том, что на ней захочет жениться человек, чем-то похожий на созданный воображением идеал, Тереза даже не мечтала. Тина хоть красивая, а она? Непривлекательная и бедная. Еще год назад Тереза очень сильно переживала по поводу своей некрасивости (мысль о которой была наполовину внушена школьными недругами), но теперь свыклась. Ничего, она возьмет другим! И все же, когда ей снился кто-то похожий на единственного настоящего, достойного внимания мужчину, которого она знала — ее отца, высокого, светловолосого, с вечной улыбкой на лице сероглазого Барри Хиггинса, девушка просыпалась в слезах. Даже если и есть на свете подобные мужчины, разве какой-нибудь из них посмотрит на нее? Он влюбится в такую, как ее мать или Тина… А она, Тереза Хиггинс? Она проживет и так.

Женщина привела ее узкими пыльными улочками в неизвестный район. Тереза, доверившись незнакомке, даже не пыталась запомнить дорогу.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Родные есть?

— Да, в Кленси — мама и сестра.

— В Кленси? — переспросила женщина и опять покачала головой. — Каких только мест нет на земле! Но всех почему-то тянет в Сидней!

Тереза вздохнула: в голосе женщины вновь зазвучали осуждающие нотки.

— Я могу потом заплатить вам за то, что вы мне помогли, — предложила она.

— Ишь какая щедрая! — удивилась женщина и махнула рукой. — Не надо! С девушек я денег не беру, мне хозяйка платит. Как тебя зовут?

— Тереза Хиггинс.

— Вот что, Тереза, если у тебя еще не было кавалеров, то за первое свидание можешь взять побольше денег.

Девушка замедлила шаг: до нее начало кое-что доходить.

— Свидание?

Женщина оставалась невозмутимой.

— Ну да! Хозяйка—женщина справедливая, она не обманет.

— Вы что, предлагаете мне стать…— Тереза не договорила: такие слова ей еще не случалось произносить вслух. Густо покраснев, она закончила: — Эта работа не для меня!

Женщина с жалостью смотрела на нее.

— Что ты еще сможешь найти? Очень тебе советую, соглашайся! Все равно рано или поздно попадешься, а так хоть будешь под защитой хозяйки! Дом у нее приличный, для солидных гостей, не то, что у других — для матросов и всякой черни. Тебе повезло, что встретила меня, а то в такое место могла бы угодить… Будешь жить спокойно, наши гости девушек редко обижают, не бьют, подарки хорошие дарят. Со временем тебя могут взять на содержание — разбогатеешь, станешь как мисс Элеонора, сама себе хозяйка!

— Кто такая мисс Элеонора?

— Одна богатая дама. Приехала сюда совсем нищей, еще хуже тебя, а сейчас — наряды как у королевы, состоятельные поклонники, экипаж, собственный роскошный дом…

— Нет, — сказала Тереза, — я не могу. Женщина не настаивала, она только пожала плечами и ответила:

— Что ж, иди. Таких как ты хватает, есть и покрасивее. (Тереза вспыхнула.) Если передумаешь, приходи. Это здесь, недалеко, — найти сумеешь…

И, бросив на Терезу холодный взгляд, оставила ее посреди незнакомой улицы.

Девушка пошла в противоположную сторону, и все существо ее пылало от возмущения. Подумать только! Такая с виду приличная женщина… Неужели она, Тереза Хиггинс, похожа на какую-нибудь…

Это происшествие подействовало на девушку удручающим образом. Она шарахалась от каждого встречного, особенно от мужчин. Один окликнул ее, то ли обознавшись, то ли из интереса, и Тереза, ослепленная страхом, бежала в панике до тех пор, пока сердце не начало выскакивать из груди.

Она находилась в очень бедном квартале, состоявшем из множества кривых улочек. Дома здесь были неказистые, давно небеленые, низкие, с маленькими окошками почти у земли, а жители — грубые, оборванные и грязные, так во всяком случае казалось Терезе. Впрочем, и ее платье из светлого сделалось серым, замшевые туфли запылились, в волосы набился песок. Тереза шла и шла — улица все не кончалась. Тесные туфли натерли ноги, и девушка прихрамывала. Постепенно каждый шаг стал равносилен жестокой пытке. Тереза нагнулась, сняла туфли и увидела кровь на ногах. Она пошла босиком, но мелкие камешки кололи ступни, попадались даже осколки стекла, и идти без обуви было немногим легче.

Она шла все медленнее. От голода и усталости начала кружиться голова. Тереза вынула сахар и положила в рот пару кусочков, стараясь заглушить голод, но это мало помогало, и вскоре головная боль стала невыносимой.

Тереза остановилась и присела у какой-то стены. Это была задняя часть довольно большого одноэтажного здания — виднелись окошки подсобных помещений и занавешенный вход. Напротив возвышалась точно такая же выбеленная стена, увенчанная красной черепичной крышей. Этот узкий участок земли был чисто выметен. Вокруг не было ни души.

Тереза сидела на корточках, опустив голову: ей казалось, что она никогда уже не сможет подняться.

Через некоторое время из дверей выглянула немолодая женщина. Закатанные рукава ее кофты обнажали полные белые руки, спереди юбку прикрывал широкий передник.

— Что уселась! — грубовато прикрикнула она на Терезу. — Иди отсюда!

Девушка не шевельнулась, и женщина, подождав с минуту, исчезла.

Тереза чувствовала, как на сложенные на коленях руки капают горячие слезы, но не могла сдвинуться с места и все происходящее воспринимала словно во сне.

Спустя полчаса женщина вышла еще раз.

— Смотри-ка! — удивилась она. — Все еще тут! Она подошла к девушке и бесцеремонно приподняла ее голову за подбородок.

— Плачешь?

Тереза ответила беспомощным взглядом.

— Нездешняя что ли? — продолжала расспрашивать женщина.

— Что там, Джилли? — спросила вторая, помоложе, выглянув следом.

— Да вот, приблудилась какая-то, села и не уходит, плачет…

— Может, что-нибудь случилось? — Вторая подошла ближе. — Тебя кто-то обидел? Тебе плохо? Не похожа на нищенку…

Вдвоем они заставили девушку встать и повели внутрь дома. Там было темновато, и Тереза сразу не разглядела, где находится. Запах жареной пищи ударил в нос, и она закашлялась, прикрыв рот рукой.

— Ну-ка, садись! — распорядился звонкий молодой голос, и чьи-то руки подтолкнули ее к столу.

Тереза села, едва удерживая тяжелую голову. Перед девушкой оказалась чашка с дымящимся крепким кофе и несколько ломтиков поджаренного хлеба.

— Ешь!

Тереза сделала несколько глотков и почувствовала, как боль постепенно отпускает виски и в глазах начинает проясняться.

Она увидела склонившееся над нею молодое лицо.

— Ну как, лучше? — спросила незнакомая девушка.

— Да, спасибо…

Тереза съела хлеб, выпила кофе и поняла, что начинает оживать. Она рассмотрела помещение. Это была большая комната с расставленными по углам столами, множеством полок с посудой, разделочными досками, ножами, стоящими на полу и на скамьях корзинами с овощами, устрицами, рыбой, бутылками с вином… Было жарко — половину стены занимала огромная плита, заставленная гигантскими кастрюлями и сковородками. От кастрюль шел пар, там что-то варилось, на одной сковородке жарились свиные шкварки, на другой — аппетитного вида морская рыба. Одна из женщин (всего их было шесть) вынимала из печи лепешки, другая с громким стуком нарезала зелень, третья ловко вскрывала ножом раковины устриц. В углу стоял котел с водой, тут же висели грязные полотенца: маленькая, худенькая, но очень проворная женщина быстро споласкивала посуду, вытирала и ставила в ряд. Она одна никак не отреагировала на появление Терезы, даже не повернулась.

Отворилась дверь, и из соседнего помещения вышла седьмая женщина, молодая, более опрятного вида — в накрахмаленном переднике и с наколкой на голове; вместе с нею в комнату ворвался гул множества голосов.

— Еще две порции устриц и бутылку вина! — быстро проговорила она. Одна из женщин, бросив нож, схватила посуду, наложила еды, наскоро украсила зеленью и подала полный поднос. Девушка в наколке удалилась, прихватив бутылку вина и стаканы. Она чуть не поскользнулась—Тереза заметила на полу лужи воды, картофельные очистки, шелуху… Стены были темные, в потеках, а потолок почернел от копоти.

— Откуда ты? — спросила женщина, которая увидела ее первой.

— Из Кленси.

— Где это — Кленси?

Тереза вряд ли могла вразумительно ответить на такой вопрос, но женщины ее поняли.

— За счастьем приехала? — спросила одна и махнула рукой. — Ясно! Только счастье тут не живет — сбежало! Ты к нему, а оно от тебя!

Девушка, что подала Терезе кофе, стояла молча. Она была моложе и красивее всех — так сразу решила Тереза. Светло-рыжие волосы, густоты которых не скрывала даже прикрывавшая их косынка, тонкое нежное лицо, голубые глаза, перламутрово-розовые нежные губы. Девушка была из тех, на ком хорошо сидит любая одежда, даже вылинявшее серое бумажное платье. Терезу поразило изящество ее тонких, обнаженных до локтей загорелых рук.

— Что же ты думаешь делать? — спросили женщины, выслушав рассказ Терезы.

Она глухо проговорила:

— Не знаю…

Рыжеволосая женщина обвела глазами работниц, которые слушали разговор.

— Может, оставим здесь? — спросила она. Одна из женщин всплеснула руками:

— Где — здесь?! Много их тут таких шляется! А если миссис Гулд узнает? Да что ты, Айрин!

— Но она же станет работать! — не сдавалась Айрин. — Жалко — девушка-то честная, подумаешь, ошиблась немножко, что ж ей теперь — пропадать? Пусть моет полы, чистит ножи, помогает… Еды для нее хватит, а ночевать можно в кладовке. А потом подыщет себе что-нибудь… Как тебя зовут? — обратилась она к Терезе. Та ответила. — Останешься? Я сама поговорю с миссис Гулд. Может, она примет тебя на работу — тогда и деньги станешь получать. Ну как?

Тереза, бессильная долго размышлять, кивнула. Ей предлагали ночлег и еду и не грозили бесчестьем — этого было достаточно.

ГЛАВА II

Тереза проснулась от необычных звуков — грохота посуды, переставляемых тяжелых предметов — и не сразу вспомнила, что произошло и где она теперь находится. Ее окружала душная темнота, разрезанная посередине узкой золотой полоской. Девушка спала в кладовке — клетушке без окон, среди старых корзин и ненужной посуды, на матрасе, сшитом из мешковины и набитом жесткой соломой.

Выбравшись из тесной каморки, она прошла через закуток на кухню, где женщины готовились начать очередной рабочий день: надевали передники, точили ножи, ставили на лавки корзины. Тереза поздоровалась и остановилась в нерешительности. Прежде всего ей хотелось умыться, потом неплохо было бы вымыть голову и выстирать платье. Девушка обрадовалась, завидев вошедшую Айрин, подошла к ней и робко спросила, нельзя ли согреть воды.

— Ну вот! — воскликнула одна из женщин, та, что еще вчера выступала против новенькой. — Одни хлопоты с этой девчонкой! Еще и воду ей подавай! Ты, между прочим, — обратилась она к девушке, — должна работать, а не заниматься глупостями!

Тереза ничего не ответила, но чувства испытала далеко не приятные. У говорившей женщины было злое лицо, глаз ее украшал неизвестно откуда появившийся синяк. Вот это да! Стоило ли бежать из Кленси, если здесь на смену Фей и Дорис придут другие! Там хоть был дом, были мама и Тина… Мама и Тина! Тереза вздрогнула. Как они провели эти две ночи? Почему она была так жестока с самыми близкими родными людьми?

Айрин ласково обняла новенькую за плечи и улыбнулась.

— Ничего! Хорошо, что она не неряха. Иди сюда, Тереза… Глория тебе поможет, она пока не занята.

Айрин тронула за руку маленькую женщину, ту, что вчера мыла посуду. Она обернулась, и Айрин показала ей что-то на пальцах.

— Глория немая, — пояснила Айрин Терезе, — но все понимает, ты скоро научишься с ней общаться. Вообще, если что надо, спрашивай у любой из нас, не стесняйся и, главное, — не бойся никого. Рут (она кивнула на женщину с синяком) тоже хорошая, просто нынче встала не с той ноги. Постирай одежду, я пока тебе дам надеть свое старое платье. А с работой успеется!

Так началась новая жизнь. Как выяснилось, девушка попала в небольшое кафе, точнее, на его кухню, где работали шесть женщин — Айрин, Джилли, Фанни, Рут, Эвиан и Глория. Еще трое выполняли обязанности официанток в зале. Дел было невпроворот, женщины едва справлялись. Тереза сразу поняла, что рассиживаться некогда. Конечно, приехав в Сидней, она рассчитывала совсем на другое, здесь же ей поручали самую грязную работу, не считаясь с ее желаниями и привычками, и она должна была подчиняться. К несчастью, выбирать не приходилось. Тереза панически боялась идти в город одна, к тому же работницы кухни сказали ей, что с работой для женщин в городе плохо — лучше и не искать. В первый же день ей надавали советов, в основном ненужных, и, сами того не ведая, запугали насмерть: у девушки сложилось впечатление, что Сидней — город бандитов, воров, проходимцев и коварных соблазнителей, жаждущих поймать в сети невинную жертву. «Будь начеку, — говорили женщины, — не заводи никаких знакомств, особенно с моряками, ни на какие вечерние прогулки не соглашайся, иначе точно дойдет до худого — все мы так попались!» И Тереза совершенно искренне клялась, что в жизни ничего подобного не допустит.

Сами работницы Терезе понравились. Они могли поспорить, поругаться между собой, но никто никого не унижал, никто ни над кем не смеялся, над нею тоже. Для начала было вполне достаточно чувствовать себя равной среди равных.

Все здесь казалось непривычным для глаз — совсем не как в Кленси. Квартал поражал бедностью, убогостью, жители казались до крайности ограниченными. Из работниц кухни только Айрин и Эвиан умели читать и писать, остальные, похоже, никогда не держали в руках книгу. Речь всех женщин изобиловала неправильностями, резавшими слух. И это — большой город! Работницы со своими семьями ютились в тесных лачугах, носили тряпье и получали гроши. Девушки-официантки вряд ли были смышленее, но выглядели и одевались получше и зарабатывали больше. Тереза спросила Айрин, почему она, такая красивая и расторопная, не перейдет в официантки, на что та, пряча улыбку, ответила:

— Думаю, Аллену это не понравится!

Алленом, как узнала Тереза, звали дружка Айрин, который все никак не мог собраться на ней жениться, несмотря на то что у них был ребенок — двухлетняя дочь. Двадцатидвухлетняя Айрин, к изумлению Терезы, имела еще пятилетнего сына, тоже рожденного вне брака от какого-то дружка. Аллен служил матросом на корабле, и Айрин исправно и честно (о чем с гордостью говорила) ждала его на берегу. Она надеялась, что когда-нибудь он на ней все-таки женится, а пока работала, выбиваясь из сил, чтобы прокормить двоих детей и поддержать других членов семьи — мать и трех младших сестер. Тереза не могла понять, почему Айрин, внешне такая смелая, гордая, умеющая за себя постоять в кругу подруг и посторонних мужчин, столь рабски зависит от своего Алена — далеко не красавца, человека совершенно неразвитого, с массой дурных черт и привычек. Зачем он ей? Потому что обещает жениться? Но разве можно любить такого? А такого, как муж Рут, который ставит ей синяки, сквернословит и пропивает последнее?

Конечно, Тереза меньше всего желала попасть в такую среду. Мужья у работавших с нею женщин были либо моряками, либо грузчиками в порту. У некоторых не было мужей (ушли в плавание и пропали, бросили семьи), другие вовсе не выходили замуж. Зато детей имели все, даже Глория, и никто — по одному ребенку. У Айрин и Глории — по двое, у Рут — трое, у одинокой Фани — четверо, у Джилли и Эвиан — по пять. У многих были еще родные — братья, сестры, племянники. Нередко все жили одной кучей.

Через три дня Айрин сказала Терезе, что хозяйка согласилась взять новенькую по рекомендации работниц кухни. Платить ей станут три шиллинга в неделю. Девушка чуть не подпрыгнула. Три шиллинга! Так мало! Что можно купить на такие деньги? Конечно, тут бесплатная еда и жилье, хотя одно слово что жилье, — пыльный, тесный закуток. А какая среда! Женщины не сквернословили, были, в общем, добры к ней, но их интересы и кругозор не шли ни в какое сравнение с развитием Терезы. Хотя им, напротив, казалось, что это она многое не понимает.

Это выяснилось в первый же день, когда речь зашла о жизни.

В то утро Рут опять пришла побитая и в слезах. Так повторялось почти ежедневно, похоже, все к этому привыкли, сама женщина тоже. Она тяжело вздыхала, бранила и проклинала мужа, жаловалась на свою несчастную жизнь, но тем не менее изо дня в день волочила одну и ту же горькую ношу. Женщины каждый раз сочувствовали и поддакивали ей, однако ни одна еще не дала Рут совета, как избавиться от этих сводящих с ума проблем. Терезе казалось, что она. постоянно слышит скрип какого-то уныло катящегося вечного колеса.

Девушка долго терпела (дома ей говорили: нехорошо влезать в разговоры старших, да еще малознакомых людей), но сегодня решила, что настала пора вмешаться.

— Нужно уйти от него! — заявила она, поднимая голову от корзины с отходами, над которой чистила картошку. На Терезе было старое залатанное платье Айрин и чей-то рваный передник; волосы, перевитые длинной лентой, возвышались наподобие греческой прически. Карие глаза девушки ярко блестели, смуглые щеки заливал румянец.

Женщины разом смолкли: слышалось только шипение масла на сковородках, звон посуды, стук ножей да гул голосов в соседнем зале.

— Куда уйти? — спросила Фанни.

— Куда-нибудь. В другое место. Вообще уйти, бросить его!

— Некуда мне уйти, — сказала Рут. — Где взять денег на переезд? Где найти другую квартиру?

— Тогда его надо выгнать вон!

— Легко сказать…— вздохнула Джилли. Остальные внимательно слушали.

— У вас же есть брат, — продолжала Тереза, — попросите его помочь. Один раз сделайте над собой усилие, решитесь — сразу избавитесь от стольких проблем!

Рут, помолчав в сомнении, сказала:

— А как я одна троих детей выращу? У брата своя семья… Да и какой-никакой, а отец: иной раз слово скажет — они и слушаются.

— Да он же бьет их! — ужаснулась Тереза. — И вас бьет! Пропивает последнее…

— Это наши дела, — поджав губы, обиженно произнесла Рут, — сами разберемся. У других и таких мужей нет!

Так Тереза познала один непреложный закон: человек может все что угодно говорить о себе и своих близких, но не дай Бог то же самое промолвить постороннему!

Женщины переглянулись.

— Ты еще молодая, — сказала Терезе Джилли, — жизни не видала. Так бывает: к чему прирастешь, то отрывается с твоим же мясом и кровью!

— Так что — терпеть? — Тереза, не сдержавшись, даже привстала. Эти женщины, кажется, совсем не способны на бунт, ни внутренний, ни внешний. Надо бороться или (она вспомнила Фей и Дорис), если такой возможности нет, бежать прочь! — Вы позволяете так обращаться с собой, вот вам и достается!

— А нашего позволения никто не спрашивает, — вставила Айрин.

— Заставьте спрашивать!

— Легко сказать, — повторила Джилли. — Драться нам с ними, что ли?

— Я же сказала — бежать!

— А куда? Денег-то нет…

Тереза замолчала. Она никогда не умела спорить и сейчас поняла, что только разбередит себе душу, но никому ничего не докажет. Может, и не стоит? В конце концов, они сами выбрали себе этот удел и ничего не пытаются изменить. А она попытается! Пока, правда, вместо работы на виноградниках получила место на кухне, но ведь это только начало! Женщины говорят: «Вот выйдешь замуж, родишь ребенка, тогда мигом забудешь о том, что на свете существуют книжки да разные глупые занятия!» Они так думают, но на самом деле она никогда не выйдет за простого матроса, чтобы потом народить кучу детей, терпеть пьянство и оскорбления мужа, унижение и нужду! Не останется навек на кухне! Недаром сказано: «Каждому воздастся по его вере». Именно на долю тех, кто надеется на лучшее, добивается, верит, выпадают самые светлые дни. Какова мера веры, таково и воздаяние. Придет время, и она, Тереза Хиггинс, примет из рук судьбы алмазный венец успеха. Конечно, в нем не будет нескольких звезд, ведь и она не во все верит. Например, в то, что встретит «принца» (так всегда говорила Тина), но это не самое главное.

— Я вообще не выйду замуж! — произнесла девушка вслух, — не хочу!

И тут же испугалась услышать в ответ: «А тебя никто и не возьмет!»

Но женщины ничего не сказали.

— Ну нет! — возразила Айрин. — Можно многие годы запирать свое сердце, и все же придет момент, когда кто-нибудь ворвется туда, не спросясь, и тогда ничего не сможешь с собою поделать! — И добавила:— Тем более ты такая симпатичная…

Тереза стрельнула в нее взглядом. Что?! Симпатичная? Айрин смотрела с улыбкой, но без насмешки, никто из женщин не возразил…

Девушка опустила голову, не решаясь что-либо произнести. Бог с ними! Пусть думают, что хотят!

В конце недели Тереза получила свои жалкие три шиллинга и оказалась перед единственной возможностью провести выходной день в пустой кухне и каморке-чулане, благо женщины оставляли ей ключ.

Айрин, пожалев девушку, пригласила ее в гости. Она жила недалеко от кафе, на соседней улице в маленькой комнатке одноэтажного, вросшего в землю дома. Смежные помещения занимали родственники.

Айрин угостила девушку чаем, засахаренными каштанами и хрустящими лепешками, познакомила с дочерью и сыном. Дети Айрин понравились Терезе: малышка с красивым именем Делайла была вылитая мать, с такими же светло-рыжими локонами и голубыми смышлеными глазками, а сын Кристиан оказался темноволосым очень серьезным мальчиком, внимательным и послушным — он помогал матери накрывать на стол, а немного погодя — мыть посуду. Айрин держалась с детьми ласково и, судя по всему, легко справлялась с ними.

В комнатке было чисто: стены аккуратно выбелены, на полу лежал лоскутный коврик. Занавески, покрывало на кровати и скатерть сияли белизной. И на такой женщине не хочет жениться какое-то ничтожество Аллен!

Тереза не сочла возможным высказаться на эту тему, тем более что нашлись и другие вопросы — не менее важные.

— Айрин, — робко начала девушка, — ты сказала, что я симпатичная… Меня все считали некрасивой!

Айрин подсела к ней.

— Да что ты! Ты правда симпатичная! Глаза большие, губки аккуратные, на голове целое богатство — любая позавидует!

Тереза насупилась.

— Я их ненавижу, — сказала она.

— Напрасно! Из таких волос знаешь какую прическу можно сделать!

— Из них только веник получится, — пробормотала Тереза.

Вместо ответа Айрин взяла расческу, шпильки и ловкими, умелыми движениями принялась колдовать над густыми вьющимися прядями волос девушки.

— Вот, смотри! — сказала она, подводя Терезу к зеркалу.

Та глянула и удивилась: волосы, высоко зачесанные и заколотые почти на самой макушке, лишь слегка пушились с боков, естественный начес должен был сохранить прическу пышной на протяжении многих часов.

— А хочешь, распусти сзади немного волос и сбоку тоже. Накрути их на ночь на папильотки — получатся локоны. Можешь отрезать челку — так тоже сейчас носят, — учила Айрин.

Тереза снова и снова смотрела на себя. Чуть впалые щеки, ровные брови, маленькие уши, ресницы черные и длинные, тонкая смуглая шея… Вроде бы все как у других, кое-что даже получше!

Но девушка не собиралась сдаваться.

— У меня нос слишком длинный! Айрин повернула ее голову в профиль.

— Нормальный нос, прямой, без горбинки…

— Кожа темная.

— Подумаешь, смуглая кожа! А не нравится, так купи пудры!

Купи! Что можно купить на три шиллинга? У нее всего одно платье и тесные туфли… И неплохо бы прикопить что-нибудь, особенно если она не собирается здесь задерживаться.

— Тебя портит только одно: ты держишься слишком скованно! Распрямись, расправь плечи, гляди смелее!

Тереза вздохнула. Неужели она хорошенькая? Да будь она хоть немного похожа на Тину, то была бы счастлива! Почему же в Кленси на нее никто не смотрел, а Фей и Дорис дразнили цыганкой? Может, потому, что идеалом считалась белокурая голубоглазая красавица мисс Паркер? Или потому, что все, что было хорошего в ней, Терезе Хиггинс, просто не бросалось в глаза? Девушка не собиралась так быстро менять в лучшую сторону мнение о своей внешности, но все же… Нужно последовать советам Айрин и научиться двигаться изящно, свободно, легко! Приглядываться к богатым дамам, следить за модой…

За модой! С ее-то тремя шиллингами в неделю.

Тереза задумалась. Разумнее было бы отправить домой письмо — на это хватало денег, но… Что написать — правду? Это только расстроит мать! Лучше немного подождать — может быть, что-нибудь переменится?

Вскоре пришлось прощаться — к Айрин должен был прийти Аллен. Айрин послала Кристиана проводить гостью, и Тереза шла рядом с мальчиком, приноравливаясь к его неспешному, степенному шагу.

Она смотрела на возвышавшиеся справа и слева белые стены — когда находишься здесь, не поймешь, какой это город, какая страна. Тут нет привычной растительности, и даже в голубое небо почему-то не тянет смотреть. Взгляд поневоле упирается то в стены домов, то в землю. Никакого простора воображению! Голова становится похожей на ящик шарманщика, из которого повседневность постоянно извлекает одни и те же мелодии-мысли; с покрывала-фантазии стираются радужные краски, оно превращается в застиранную тряпку. Человек борется с обстоятельствами и поневоле забывает о себе…

— О чем ты мечтаешь, Кристиан? — спросила она мальчика.

Ребенок непонимающе смотрел на нее, и девушка поправилась:

— Что бы ты хотел получить в подарок?

Лицо мальчика просветлело.

— Маленького щенка!

— Щенка? Так попроси у мамы, думаю, она не откажет тебе!

Улыбка ребенка погасла, как фитилек в ночи.

— Мне не позволят…

— Кто, мама?

— Нет, дядя Аллен — он не любит животных. Я однажды принес собачку, и он ее выгнал…

Тереза склонилась над Кристианом. Он беззвучно плакал, так, как обычно плачут запуганные дети; слезы на его лице напоминали рассыпанные по белому полотну хрустальные бусинки.

«Он, наверное, все живое не любит!» — хотела добавить Тереза. Она подумала, что совсем не обязательно обижать ребенка, достаточно его не любить — и он будет несчастным. Вот ее всегда любили — и мать, и отец…

…Прошло еще несколько дней. Тереза незаметно для себя прижилась на кухне, втянулась в работу. Девушке многое удавалось, особенно то, в чем она видела творческое начало. Она любила наводить порядок, умела по-особому, с выдумкой украсить блюда, точно и аккуратно нарезать овощи — в этом Тереза казалась сродни Айрин. Айрин была старше ее, опытнее в житейских делах, но Тереза вскоре прослыла грамотной, образованной; она знала множество слов, непонятных работницам кухни, именно к ней чаще обращались с вопросами, и девушка, которую в школе постоянно ругали за нерадивость, существенно изменила мнение о самой себе и своих способностях. Она обладала даром забывать: уже почти не вспоминала о прежних неудачах, о Дорис и Фей, даже о других, тех, что остались в Кленси, — самых любимых и дорогих. Может, отсутствие кровной связи дало о себе знать, или у нее был такой характер, но как бы то ни было — прошлое отдалилось, и краски его померкли.

Настоящее было здесь, новая жизнь, новые люди… Тереза пока не собиралась покидать приютившее ее кафе, отчасти потому, что никаких других мест не знала, но в основном оттого, что тут чувствовала себя в безопасности.

Впрочем, вскоре выяснилось, что опасность может подстерегать и здесь.

Все началось с появления на кухне незнакомого Терезе верзилы, который, бесцеремонно и грубо отстраняя женщин, пробрался к полке с бутылками и взял две.

— Ничего получше нет? — проворчал он, взглянув на этикетки.

— Нет, — не поворачиваясь, с неприязнью отвечала Айрин, — выпили!

Незнакомец прошел дальше, взял что-то со сковороды и, повернувшись, заметил Терезу.

— Кто такая? — спросил он у женщин. — Новенькая?

— Да, — сказала Фанни, — только на прошлой неделе взяли.

Парень подошел к столу, на котором девушка резала овощи, и, взяв ее за подбородок, резко повернул к себе.

На миг Тереза пронзила взглядом его лицо, выражение которого являло собой сочетание тупости и жестокости.

— Недурна, — заключил он. — Откуда такая? Тереза отвернулась и молчала. Ответила Эвиан.

— Приезжая.

— Да ну? И где живет?

Женщины делали за его спиной какие-то знаки, но Эвиан не поняла и сказала:

— Здесь и живет. Ночует в кладовке.

Фанни хлопнула себя руками по бедрам, остальные сделали испуганные лица. Парень мигом оживился.

— В кладовке? Неплохо! Приду составить компанию!

Когда он ушел, Тереза упала на стул и расплакалась. Ее била дрожь, и женщины, побросав работу, как могли успокаивали девушку и на все лады ругали Эвиан.

— Мне и в голову не пришло! — оправдывалась та. — Врет он все, не придет, не бойся!

— Может прийти! — возразила Джилли. — Ты же его знаешь!

Женщины строили предположения и придумывали способы, как уберечься от беды. К себе Терезу никто взять не мог, запоры в кладовке были ненадежные, а от кухни у верзилы имелся свой ключ.

Парень, как выяснилось, следил за порядком в кафе, разнимал и вышвыривал вон драчунов. Он редко появлялся на кухне, больше от его домогательств страдали девушки-официантки, особенно те, кто не имел постоянного дружка.

— Я его не боюсь, — сказала Айрин, — я могу за себя постоять, да и Аллен, если узнает, не даст ему спуску. Тут с этим строго — чужих девушек нельзя трогать. Был бы у тебя приятель…

Тереза сидела заплаканная и безучастно глядела перед собой. Она ощущала себя совершенно в безвыходном положении.

Когда пришла ночь, девушка дрожала от страха в своей темной каморке. Прежде она не боялась ни одиночества, ни темноты, а теперь все страхи, будто бы таившиеся внутри в ожидании своего часа, вышли наружу. Она пугалась всего — мрака, тишины, лунного света, далеких звуков, даже самой себя, такой маленькой, свернувшейся в огромных холодных объятиях равнодушной Вселенной. Всюду была несвобода, ей было тесно везде, даже в собственном теле…

Около полуночи она услышала треск отпираемой кухонной двери и тяжелые шаги.

— Где ты? — раздался голос.

Тереза сжалась в комок и не дышала. Она пыталась вспомнить какие-нибудь молитвы и не могла: все перечеркивал страх, — страх, который правит миром, единственная сила, что может остановить человека в любом стремлении, стать бичом его жизни.

Парень нащупал дверь кладовки.

— Открой, давай потолкуем…

Не дождавшись ответа, поднажал плечом, и ветхий запор слетел в один миг. Парализованная страхом девушка пыталась выкарабкаться наружу, но маленькое пространство не позволяло сделать это незаметно. Глупая, надо было ночевать на улице, там хоть можно спастись бегством! Незваный гость нагнулся, хватая руками темноту.

— А, вот ты где! — сказал он, найдя Терезу. — Не бойся меня!

Тереза мгновенно завизжала, пронзительно и громко. Парень от неожиданности отпрянул, и девушка, спотыкаясь, вырвалась из кладовки и устремилась на улицу. Никогда ей не случалось ощущать ничего более отвратительного, чужеродного, чем эти мужские руки на своем теле!

Что-то жгло ее душу, кипело и горело внутри, и она вдруг поняла, что готова будет бросить все ради того, чтобы вырваться и убежать, чтобы выжить, поняла, что будет вечно кусаться, царапаться и визжать, неистовая в борьбе с этой жизнью, в стремлении освободиться, в желании взять лучшее! А те, кто останется здесь, кто покоряется и ни во что не верит, пусть тянут свою лямку до скончания века и мечтают о золотых равнинах загробного мира… Как живется, так и живется, что дано, то и сбудется — это не для нее!

Утром она рассказала женщинам о случившемся. Айрин уже придумала, что делать. Она пригрозит наглецу пожаловаться миссис Гулд, да вдобавок подговорит Аллена собрать своих друзей.

Тереза немного успокоилась и решила впредь быть еще осмотрительнее и осторожнее. И, разумеется, никакого общения с коварным и жестоким мужским полом.

Но неожиданное происшествие нарушило ее планы.

ГЛАВА III

В ту ночь Тереза не могла уснуть, неизвестно почему была взволнованна, на ум приходили разные мысли… Она вышла на улицу и стояла в прохладе и тишине, размышляя о своей судьбе. Как могло случиться, что она, всю жизнь дышавшая вольным воздухом побережья, замкнулась в четырех стенах кухни дешевенького кафе, стала жительницей шумного, пыльного, жаркого города? Она полагала, что все здесь больше и лучше, а оказалось, наоборот! В Кленси небеса были огромны, от взгляда на просторы захватывало дух, а здесь небо — всего лишь маленький лоскутик пространства между крыш. Хотя здесь, несомненно, есть другая жизнь: другие улицы, набережная, порт, площади, парки, а вокруг — пышная растительность и огромные горы. Просто она, Тереза Хиггинс, как всегда попала не туда, куда следует попасть.

Девушка присела на пороге. Сегодня полнолуние — колдовская пора! Когда-то местная ворожейка сказала: если украдешь кусочек еды из тарелки своего врага, завяжешь в тряпочку и в полнолуние закопаешь на перекрестке, а после притопчешь ногой и произнесешь заклинание, то до следующего полнолуния тело заколдованного человека сгорит в пламени болезни. Но Тереза не могла придумать, как достать кусок трапезы Фей или Дорис, и боялась: если колдовство подействует, придется век мучиться совестью, и душа попадет в адский огонь!

Она вспоминала свою жизнь в Кленси, родных, терзаясь тем, что не очень-то, оказывается, скучает по дому. А мать, что она думает о ней, своей сбежавшей дочери? Тоскует, конечно, хотя Терезе всегда казалось, что мать и Тина более близки между собой. Тина была послушна, а она, Тереза, бывало, капризничала, упрямилась, не хотела учиться шить и вязать, некоторые домашние дела перепоручала сестре, пыталась притворяться больной, чтобы не идти в школу… Теперь ей вдруг стало стыдно… Впрочем, ее никогда не наказывали, а отец, похоже, и не сердился. Терезе казалось — она была любимицей отца.

Где можно свидеться с ним? Там, в тающем серебряном тумане Млечного Пути, в бесконечном океане вечности, поглотившем и прошлое и будущее? К сожалению, есть вещи, перед которыми все бессильно…

Тереза наслаждалась теплым ночным ветерком, овевавшим едва прикрытое тело, и жадно ловила звуки: всплески волн, лай собак, чьи-то голоса…

Услышав приближающийся шум, она внезапно оцепенела и не двигалась с места. Случалось, что по ночам мимо дверей проносились ватаги людей. Но фонари здесь не горели, вход оставался неприметным, и Тереза чувствовала себя спокойно.

Кто-то бежал по улице. Испуганная девушка, вместо того чтобы юркнуть за дверь, прислонилась к стене. Из-за поворота показался силуэт мужской фигуры. Тереза замерла — ею руководили непонятные колдовские силы. Человек замедлил шаг, вглядываясь в темноту.

— Эй, кто тут? — прошептал он.

Девушка подняла голову. Нередко в спасительные моменты инстинкт бывает сильнее разума: Тереза не испугалась.

Она не разглядела говорившего: он стоял против лунного света, лицо оставалось темным, только волосы серебрились. Девушка заметила, что он прижимал руку к телу, чуть пониже груди. Терезе почудилось, что под рукой медленно расплывается пугающее темное пятно. Кровь?

Незнакомец смотрел на нее во все глаза, так, точно пытался понять, привидение перед ним или живой человек. Девушка стояла возле светлой стены в длинном белом одеянии, с распущенными волосами, с залитым прозрачным светом лицом, на котором загадочно сверкали глаза, как последние капли темного вина на дне хрупкого хрустального бокала.

— Спрячьте меня! — задыхаясь, попросил он и оперся рукой о стену. — Они сейчас будут здесь!

Кто «они», Тереза не стала спрашивать: топот и шум приближались, словно откуда-то набегала большая волна.

Девушка запротестовала:

— Я не могу!

— Пожалуйста…

Прозвучало непривычное для этих мест слово: жители квартала всегда обходились без него.

После секундного замешательства Тереза кивнула незнакомцу. Они вместе вошли в помещение, и девушка захлопнула дверь. Они молча стояли в темноте, и Тереза, внезапно очнувшись, только сейчас по-настоящему испугалась.

Боже мой! Она впустила к себе незнакомого мужчину! Она слышала его дыхание и стук своего сердца, она стояла рядом с незнакомцем почти раздетая, но почему-то не ощущала стыда. Потому что темно? Или виноваты полночь и луна, дающие душе и телу неземные таинственные силы?

Мимо с криком пробежали люди, потом все стихло.

— Идите…— прошептала Тереза.

— Да, конечно… Не найдется ли у вас какой-нибудь тряпки или платка?

Девушка заметила, что голос его заметно ослабел. Однако не многого ли он хочет! Еще, чего доброго, попросит оставить его здесь!

— Возьмите, — сказала Тереза, протягивая платок. Потом отперла дверь.

— Спасибо вам… Как вас зовут?

Несмотря ни на что, от него, видимо, не укрылось, что спасительница молода и, быть может, хороша собой. В темноте он чувствовал даже на расстоянии тепло ее юного тела, и в то же время казалось, протяни руку — она растает, точно призрачное видение.

Он не был уверен, что узнает ее при свете дня, потому на всякий случай спросил имя.

— Тереза…

Незнакомец безмолвно выскользнул за дверь и исчез в ночи, а девушка потом долго думала, не приснилось ли ей все это.

Она ничего не рассказала женщинам о ночном происшествии, поэтому то, что случилось две недели спустя, стало для них большой неожиданностью.

Айрин вышла вылить помои и вернулась с сообщением:

— Тереза, там тебя спрашивает молодой человек! Женщины разом обернулись — лица у них были удивленные. Тереза мучительно покраснела.

— Меня…— растерянно пробормотала она. Айрин улыбнулась.

— Тебя! Спросил, не работает ли здесь девушка по имени Тереза. Я ответила «да», и он попросил, чтобы ты вышла.

— Так-так! — смеясь, произнесла Рут. — А еще говорила: век дружка не заведу!

— Никакой он мне не дружок! — испуганно отвечала Тереза. — Я с ним вообще незнакома, не знаю, кто это такой и даже как он выглядит!

— Но он-то тебя знает!

Девушка пожала плечами. Она, конечно, догадывалась, кто это может быть, но в остальном говорила сущую правду.

— Не знаешь, — промолвила улыбающаяся Айрин, — так я тебе скажу—симпатичный молодой человек. Выйди, он ждет!

Тереза отчаянно замотала головой.

— Нет-нет! Что ему нужно?

Бойкая Айрин, ни слова не говоря, выглянула на улицу, а вернувшись, заявила:

— Он хочет пригласить тебя прогуляться вечерком, когда освободишься.

Ого! Ничего не выйдет! Тереза была настроена категорически, но женщины вдруг наперебой принялись ее уговаривать.

— Что ты, глупая, иди прогуляйся! Приехала в Сидней, а города и не видела, целыми днями сидишь взаперти! Молодая, хорошенькая, пора завести приятеля. И спокойнее будет и веселее…

Тереза изумленно озиралась. Что они говорят?! Они, которые совсем недавно предостерегали ее от случайных знакомств, советовали носа на улицу не высовывать!

Пока она размышляла, Айрин опять ушла, а появившись через минуту, сказала:

— Я ответила, что сейчас ты не желаешь выходить, а в семь вечера пусть ждет напротив. К семи мы тебя отпустим. — И, подмигнув, добавила: — Нарядим как следует… Хочешь, причешу тебя как в тот раз? Тебе идет…

Девушка покачала головой. Она была расстроена. К чему все это? И все же спросила:

— А какой он? Айрин развела руками.

— Ну я не знаю… Молодой, симпатичный, высокий… Разговаривал вежливо… Наверное, моряк.

Моряк! Этого еще не хватало! Должно быть, простой матрос! Тереза забыла о том, что сама-то она всего лишь кухонная работница, живущая в чулане. Честолюбивые мечты ежеминутно приподнимали ее над окружающей действительностью.

Симпатичный? Но на вкус Айрин по этой части нельзя положиться: достаточно посмотреть на бандитскую рожу ее Аллена!

Весь день девушка провела как на иголках. Она была заинтригована и одновременно сильно трусила.

Часов в шесть Айрин велела ей оставить работу, вымыть лицо и руки и сесть на стул посреди кухни. Она размотала бумажки, на которые накрутила волосы девушки еще с утра, и занялась прической.

— Еще подумает, что я хочу ему понравиться! — сказала Тереза.

Айрин удивилась.

— Что в этом плохого? Девушки должны стараться понравиться молодым людям — это естественно.

Она, как умела, причесала Терезу: часть волос, как в прошлый раз, зачесала наверх, закрепив для верности снятыми со своей головы красивыми черепаховыми гребенками, а часть распустила и постаралась уложить ровными локонами.

Вместе разгладили складки на платье, в котором Тереза приехала в Сидней, — ситцевом в мелкий цветочек; Айрин как можно туже затянула на девушке ненадеванный со дня приезда корсет. Туфли были тесны, но Глория, узнав в чем дело, дала свои — они пришлись как раз по ноге. Сибил, девушка-официантка, сняла с руки медный браслет, Джилли одолжила белый шелковый шарф, Эвиан — тонкий поясок с застежкой под золото, а Фанни предложила сбегать за бутылочкой одеколона. От одеколона отказались, зато нашли пудру, и Тереза впервые в жизни увидела свое смуглое лицо розовато-белым, как у Дорис — первой красавицы Кленси.

— Если он придет пьяный, то никуда не ходи, — говорили женщины. — В кабаки заходить не соглашайся и домой к нему тоже. Погуляйте по набережной. Разузнай, не женат ли он! Не бойся и в то же время не будь такой уж строгой!

От этих советов у Терезы совсем заледенела кровь.

До семи вечера она сидела на стуле неподвижно, как кукла, а в семь женщины, осторожно выглянув из-за занавески, сообщили:

— Вон он стоит! Иди!

Тереза вышла, чувствуя за спиной шесть пар любопытных глаз, и побрела на одеревеневших ногах к противоположной стороне улицы.

Она боялась поднять глаза: какой он? А когда подняла, облегченно вздохнула: в первый момент он показался не хуже и не лучше, чем она представляла себе. На вид юноша был очень молод, не старше восемнадцати лет, но глаза цвета морской волны были серьезны, без тени наивности. Это были глаза человека, уже познавшего жизнь и, возможно, не только с хорошей стороны. Лицо, руки и шею покрывал тот особый, бронзовый, точно въевшийся в кожу загар, что дают только просторы открытого океана; волосы были светлые, не белокурые, не русые, а нечто среднее между тем и другим, они лежали непокорными мягкими волнами. Тереза еще никогда не встречала в человеке сочетания зеленых глаз и светлых волос. «Какие красивые глаза! — подумала девушка. — Цвета омытых небесной водою пальмовых листьев или, вернее, лежащих на них дождевых капель, в каждой из которых отражается солнце».

Девушка была невысокой и доставала молодому человеку лишь до плеча. В целом она нашла его симпатичным, хотя впечатление сильно портил плохо сшитый костюм из дешевой ткани, грубоватые ботинки, а также манеры человека явно не из культурной среды. Он старался вести себя вежливо и скромно, но руки держал в карманах и навстречу ей пошел вразвалочку, как ходят почти все моряки. Словом, сделала вывод Тереза, этот человек был интересен лишь в рамках своего круга.

— Здравствуйте, — сказал он, блеснув смущенной улыбкой. — Вы Тереза? А я Даллас Шелдон. Будем знакомы?

Девушка быстро кивнула, опустив глаза. Лицо ее пылало, и она радовалась тому, что под слоем пудры это, должно быть, не очень заметно.

Не сговариваясь, они пошли рядом. Молодой человек был, как видно, не из самых смелых, потому что помалкивал, не решаясь заговорить.

— Спасибо, — сказал он наконец, — вы меня тогда здорово выручили. Ко мне в порту привязались чужаки, зацепили немного…

— Вы были ранены? — Тереза осмелилась подать голос.

— Да, потому раньше и не приходил.

Он посмотрел на девушку. Она напомнила ему картинку на сундуке его матери с изображением восточной красавицы. Белый шарф на темных волосах, золотистый поясок, браслет, выбеленное, как лепесток мирта, лицо с родинкой на щеке, точно села маленькая мушка, и черные, будто насурьмленные, ресницы и брови. Талия казалась узенькой, а смуглые запястья тонкими, как стволы молодых олив.

Девушка и юноша шли в сторону порта. Понемногу разговор оживал. Они рассказали друг другу о себе. Тереза, правда, умолчала о том, что сбежала из дома, сказала просто, что приехала посмотреть на Сидней, узнать, не найдется ли какой подходящей работы. Не упомянула она и о том, что живет в кладовке, хотя именно там и произошла их первая встреча. Вообще всячески старалась показать, что хотя она из провинции, но образованная и воспитанная, не какая-нибудь там простолюдинка из трущоб. Как бы невзначай упомянула и о школе, и о прочитанных книгах, на что молодой человек сказал:

— Я закончил начальную школу. Учился бы и дальше, да отчим считал, что мне лучше пойти работать. А книжки читать люблю, только не всегда есть время.

Даллас Шелдон родился в том самом бедняцком квартале, где сейчас обитала Тереза. Его мать повторила судьбу многих женщин из этих мест, родив в шестнадцать лет внебрачного ребенка. (Тереза не переставала удивляться, сколь разительно отличается мораль ее родного города от столичных взглядов. В Кленси появление незаконнорожденного ребенка или утрата девушкой чести до замужества стали бы невиданным событием.) Впоследствии мать Далласа вышла замуж за человека много старше себя и родила еще одного сына, которому сейчас было пятнадцать лет. Самому Далласу исполнилось восемнадцать. Отчим, имевший тяжелый характер, так и не смог заставить себя относиться к старшему мальчику как к родному. Даллас это не подчеркивал, но Тереза поняла это по тому, с какой неприязнью юноша упомянул об этом человеке. Девушка вспомнила глаза Кристиана, сына Айрин…

Отчим утонул два года назад, и сейчас Даллас жил с матерью и братом. Мать всю жизнь работала прачкой, а брат предпочитал ничего не делать и весело проводил время в компании таких же шалопаев. Даллас же с малолетства помогал семье чем мог — продавал газеты и всякую всячину, подростком подрабатывал в порту, а впоследствии нанялся на корабль американской компании (Австралия, не имевшая своего флота, фрахтовала иностранные суда) и был очень рад, что теперь может по-настоящему поддерживать мать и брата.

— Это будет мой второй рейс, — сказал он, — ухожу через две недели.

Он говорил, а Тереза пыталась составить мнение о нем. Даллас рассуждал как человек самостоятельный, взрослый, да он и казался ей взрослым в свои восемнадцать лет. Она ломала голову над тем, соглашаться встречаться с ним (если он, конечно, захочет, она ведь могла ему и не понравиться) или нет. На взгляд девушки, ему не хватало немаловажной для поклонника черты — некоего лоска, присущего людям из более высших слоев. Это был, безусловно, неглупый, симпатичный и в целом неплохой парень, но, что называется, «из простых». Он был рад, что нанялся на корабль матросом, что заработает денег и увидит свет. Впоследствии, наверное, он надеялся жениться на такой же простой девушке, которая нарожает ему детей и с которой можно будет прожить до конца дней в этой серой убогости. Тереза напрочь забыла о том, что еще месяц назад в Кленси, где считалась дурнушкой, не чаяла подружиться с молодым человеком, даже куда менее интересным, чем Даллас Шелдон, а приехав в Сидней, обрадовалась месту на кухне за три шиллинга в неделю. Она была из тех, кто, желая что-либо получить в этой жизни, меньше всего задумывается о том, а чего он, собственно, достоин. Она способна была по-настоящему ценить лишь то, что в мечтах, впереди, или — с возрастом — то, что осталось в прошлом. Настоящее же, да еще без боя давшееся в руки, не притягивало и не представляло никакого интереса.

Набережная сияла огнями, отражавшимися в темной воде. Горели желтые фонари, разноцветные огни на бортах кораблей. Темно-синие волны колыхались, мягко шлепая о причал: казалось, что качается огромный невидимый маятник вечных часов. Молочно-белый свет сумерек, смешиваясь с золотым сиянием большой желтоватой луны, ложился на плечи девушки легким прозрачным шарфом, а на лице ее отражалась хрупкая таинственная голубизна, словно тень ушедших времен и тонкая паутинка зарождавшегося будущего.

Сейчас был один из тех редких моментов, когда она по-настоящему отдыхала душой. Ее сестра Тина обладала способностью созерцать, осознавать секунду как целую жизнь, ценить поэзию момента, а Тереза нет. Но зато она имела собственную веру! Она знала, что путь к истине долог и труден, но надеялась — существуют обходные пути, которые открываются избранным. Она верила в то, что можно отыскать те древние свитки, в которых раскрываются все тайны мироздания. Жизнь была слишком коротка, следовало спешить и не тратиться на мелочи, тем более в ней, в этой жизни, так мал период, когда человек может радоваться самому себе и окружающему миру, наслаждаться полнотой своего существования, а потому ожидание — смерть, жизнь — только действие!

Но сейчас все дали покрылись туманом, неизвестность будущего казалась зыбкой, как невидимый мост между явью и сном, и Тереза, любуясь огнями на черной воде, думала только о том, как хорош этот тихий, прохладный, неожиданно выпавший на ее долю вечер, который она получила просто так, ни за что, как подарок судьбы; о том, как оказывается приятно идти рядом с молодым красивым парнем. Надо же, у нее, Терезы Хиггинс, кавалер! Кто бы мог подумать! Как удивились бы все в Кленси, если бы узнали! Тереза считала — за все в жизни надо платить, но это — она чувствовала — было даровано ей, дано как некий талисман, глоток свежего воздуха и настоящей свободы. Девушка ощутила сладостную дрожь: а вдруг она ему нравится? Что-то в его разговоре, в том, как он улыбался, смотрел на нее, подсказывало Терезе, что это именно так.

Девушка мило болтала с Далласом, между тем как невидимое «я» временами довольно бесстрастно наблюдало за ним, точно моллюск из раковины — Тереза продолжала размышлять над тем, что может дать ей это знакомство. Она, не боясь переиграть, намеренно старалась показаться доброй, скромной, бесхитростной девушкой, ибо недавно решила быть по возможности милой со всеми людьми — пусть даже иной раз и придется притворяться! Так проще, иначе пока нельзя. Недаром же все так любили Тину… Хотя у Тины все это было по-настоящему. Дарлин всегда говорила, что некоторые люди умеют приспосабливаться к обстоятельствам, чужим мнениям, а другие — нет. В Тине никогда не было ни капельки фальши, она же, Тереза Хиггинс, была совсем другой. Не хуже, нет, просто другой — этим она успокаивала себя.

Далласу Тереза понравилась: такая смышленая, скромная и в то же время с характером! Девушка, освоившись, держалась непринужденно, охотно говорила с ним и одновременно удерживала на расстоянии. Даллас пока не осмеливался даже взять ее за руку, потому что Тереза сразу же дала понять, что она девушка «с принципами»: словом, внушила ему такой образ самой себя, отражение которого ей хотелось видеть в глазах всех окружающих людей.

Сами того не замечая, они довольно быстро сблизились. Даллас не был романтиком, но мечтательность не была ему чужда: когда он лежал дома, поправляясь после ранения, часто думал о случайном знакомстве. Юноше казалось, будто той ночью открылась некая потайная дверь, и он увидел сотканную из лунного света манящую неизвестность. Две недели Даллас провел в ожидании, волнуясь, найдет ли девушку. Эта лунная ночь заронила в его сердце колдовское зерно, и теперь, при свете солнечного дня, должны были появиться всходы. Он жалел, что скоро оставит этот берег, хотя совсем недавно стремился поскорее уйти в плавание. Далласу показалось, что девушка не слишком очарована им, и это разожгло его еще больше. Он пользовался успехом у женщин, но прежние знакомые сильно проигрывали в сравнении с Терезой: были грубоваты, необразованны, чересчур остры на язык, то есть производили совсем иное впечатление. Даллас давно втайне мечтал о девушке вроде новой знакомой. Ему не нравилась грубость, да и чрезмерная доступность тоже: моряку нужна верная, преданная жена. Не обязательно с приданым — он ведь и сам небогат. Любовь хорошей девушки стала бы путеводной звездой его жизни! Человеку вовсе не обязательно иметь много, достаточно найти в жизни самое главное — и он будет счастлив!

А Тереза смотрела на звезды, и сейчас они казались ей ближе, чем были вчера.

Тереза и Даллас сидели на полупустой открытой террасе прибрежного кафе и говорили. После недели почти ежедневных встреч они чувствовали себя друг с другом совершенно свободно: не боялись произнести неудачную фразу и уже без стеснения смотрели друг другу в глаза.

Работницы кухни, подробно расспросив Терезу о новом знакомом, пришли к выводу, что девушке несказанно повезло: парень, как видно, положительный и серьезный. И Тереза готова была согласиться. Даллас ни разу не пришел на свидание пьяным, не ругался, рук не распускал. Когда девушка высказала мнение о его редкой для этих мест воспитанности, польщенный юноша ответил:

— Никто меня не воспитывал. Матери некогда было, а отчим только подзатыльники признавал. Это, должно быть, у меня в крови. Да разве с тобою можно иначе?

Последнее замечание особенно понравилось Терезе.

Сейчас Даллас смотрел на нее своими золотисто-зелеными глазами и улыбался. Он всегда так смотрел и всегда улыбался, когда она говорила. Казалось, ему доставляет удовольствие просто слушать голос девушки, независимо от того, какие слова на ее устах. Ее переменчивое настроение вызывало в нем те же чувства, какие человек испытывает при виде солнца или туч, ощущая тепло морских волн или холод зимнего ветра. Она стала необходима ему, как все это, без чего, кажется, невозможна жизнь.

Они сидели за столиком, а над ними колыхался от ветра пестрый полотняный шатер. Было солнечно, небо пронзительно синело, а море рассыпало миллиарды золотистых прохладных брызг.

Даллас смотрел, как Тереза кусает крепкими белыми зубами облитое розовой глазурью пирожное. Он уже знал, что она любит: сладости, апельсины и крепкий черный кофе.

— Мне хочется, чтобы ты ждала меня, — негромко произнес юноша, не сводя с нее глаз. — Ты можешь мне обещать?

Тереза, прищурив темные глаза, смотрела на море.

— Все-таки Сидней хороший город! — сказала она. Ветер трепал ее волосы, по-прежнему вылезавшие из любой прически. Только теперь она из-за этого не переживала.

— У тебя красивые волосы! — обычно говорил Даллас и бережно касался их рукой.

— Ну так что, Тереза? — повторил он. — Ты согласна ждать?

— Я не люблю ждать, — ответила девушка. — Ожидание— проведенное впустую время. Можно всю жизнь прождать, и ничего не будет.

— Будет! — заверил Даллас. — И я в свою очередь клянусь хранить тебе верность!

Последняя фраза случайно сорвалась с языка — Даллас улыбнулся в душе. Странная клятва для моряка! Но потом вдруг с удивлением подумал о том, что и правда не представляет себя рядом с другой. Такую девушку ему уже не найти!

Тереза скользнула по его лицу быстрым взглядом: она с большой осторожностью относилась к тем, кто слишком много обещает.

— Это значит, мы будем зависеть друг от друга? Юноша удивился.

— И что? Все мы так или иначе от кого-нибудь зависим. По-другому нельзя.

Девушка упрямо тряхнула головой.

— Но я так не хочу!

Даллас немного помолчал, пытаясь понять, что у нее на уме. Потом взял Терезу за руку и, с теплотой глядя ей в глаза, произнес:

— Неужели тебе так нравится одиночество? Другие боятся его! Одиночество и независимость совсем не одно и то же. Что ты сможешь сделать и кем будешь одна? Ведь на самом деле все: и уверенность в себе, и сознание своей исключительности, и просто хорошее настроение — дают нам близкие люди. Поверь, это так!

Он долго смотрел на девушку, точно пытался растопить холодок недоверия в ее душе. Кому и что она стремится доказать?

Тереза пожала плечами. Как быстро это случилось с нею! Именно то, чего она меньше всего ждала! Она до сих пор не могла поверить, что Даллас по-настоящему любит ее… Но вряд ли в ближайшее время ей встретится кто-то еще.

— Хорошо, я обещаю ждать тебя.

— Правда обещаешь?

— Да.

Даллас сжал ее руку, а потом, быстро оглянувшись, наклонился и поцеловал девушку. Он делал это всего третий или четвертый раз, потому что добиться благосклонности Терезы было нелегко. Первый поцелуй был, когда они стояли вечером во время дождя под раскидистым деревом. С неба вдруг хлынул стеною прозрачный поток, потом сверкнула красная молния. Испуганная Тереза невольно прижалась к Далласу, и он, обняв девушку, нашел ее губы. Что она ощущала тогда, он не понял, но глаза ее были похожи на два огромных бездонных колодца. От этого взгляда Далласа словно обдало бесшумной горячей волной, и одновременно со вспышками молнии сверкнуло еще что-то — его будто прожег насквозь яркий сияющий луч. Именно тогда он понял, почувствовал, что такое любовь.

Ему было так хорошо с нею! Он рассказывал ей о том, что успел повидать в предыдущем плавании, и она с интересом слушала, изредка перебивая вопросами. Он пытался делать подарки, но Тереза брала далеко не все, разве что самую мелочь, и до сих пор ходила в одном и том же старом платье. Даллас покупал ей сладости и водил по городу, а сам все думал о скорой разлуке.

Что он мог сделать для Терезы? У Далласа не было уверенности в том, что эта немного странная девушка дождется его. И дело, возможно, будет вовсе не в другом мужчине! Она просто уйдет своим путем, только ей известной дорогой, и память ее заметет, точно снегом… Память о нем, Далласе Шелдоне. Она из тех, для кого существует нечто превыше человека и, наверное, превыше любви. Он дал бы ей все это, если б мог!

Тереза молча смотрела вдаль. Далласу казалось: часть ее существа где-то там, в неведомом мире, куда ему вовек не попасть.

— Тереза! — сказал он, внезапно вздрогнув от нахлынувших чувств. — Давай поженимся!

Она чуть не пролила кофе и смотрела на собеседника во все глаза: Далласу показалось, что его начинает медленно поглощать какая-то темная бездна.

— Поженимся? — растерянно повторила девушка и покраснела.

— Да! — Юноша радостно ухватился за неожиданную мысль. — У нас в запасе еще есть время — успеем!

Она опустила глаза. Потом произнесла с напускным равнодушием:

— Почему тебе вдруг захотелось жениться?

— Я люблю тебя, — смущенно проговорил юноша, — и боюсь потерять…

Тереза молчала, и Даллас принялся поспешно выкладывать аргументы:

— Так будет лучше, поверь мне! Дело в том, что я не хочу, чтобы ты жила там, где живешь сейчас, а если мы поженимся, ты сможешь поселиться у моей матери — там есть маленькая комнатка! Оставишь работу — о деньгах я сам позабочусь, или в крайнем случае найдешь что-нибудь поприличнее. Станешь жить спокойно, и я буду знать, что ты навсегда моя, — закончил он и посмотрел на нее вопрошающе и с мольбой.

Тереза, казалось, колебалась. Выйти замуж? Сейчас и именно за Далласа? Признаться, это не входило в ее планы. Даллас хороший парень, но… Что даст ей замужество?

Девушке не очень понравилось, когда юноша в порыве откровенности произнес:

— Понимаю, я простой матрос, но и ты не принцесса. Мы подходим друг другу.

Не принцесса? Чего он ждет от нее? Чтобы она поселилась в трущобе и стала такой, как все эти женщины? Он говорит «навсегда» — что ж, хорошее слово, если не имеет отношения к переменам. Никогда она не согласится навсегда остаться на том уровне, на каком находится сейчас, никогда! Далласу следовало бы об этом подумать!

— Извини, — сказал он, уловив обиду. — Я просто хотел сказать, что мы оба бедны.

Тереза еще немного помолчала, а потом, собравшись с силами, заявила прямо:

— Мне не нравится, как живут замужние женщины здесь!

Даллас улыбнулся.

— Мы будем жить по-своему, как ты захочешь. Со временем у нас появятся деньги…

«И дети», — подумала девушка.

— Мужья этих женщин пьют, оскорбляют их, заставляют жить в нищете, всю жизнь гнуть спину над корытом и плитой, а когда находятся в плавании, изменяют в каждом порту! Разве ты не будешь таким? Имей в виду, я не стану терпеть! — Терезе нелегко было это произнести, но она заставила себя. Будь что будет, пусть знает!

Глаза Далласа потемнели, как воды моря в грозу.

— Похоже, ты знаешь обо мне больше, чем я сам! — небрежно промолвил он, пытаясь скрыть обиду.

Девушке стало совестно.

— Извини, Даллас, — тихо сказала она, — я просто боюсь.

— Не бойся! Я видел, как жила моя мать с отчимом, и не хочу так жить. Знаю, вам, женщинам, в этой жизни труднее, чем нам… Конечно, иногда я могу выпить или попасть в историю, вот как в ночь нашего знакомства, но тебя никогда не обижу, можешь быть спокойна!

— А ты не заставишь меня родить тебе кучу детей? — с опаской произнесла Тереза.

Глаза Далласа смеялись.

— Честное слово, не заставлю!

А сам подумал: «Она сама еще ребенок, хотя и хочет казаться взрослой. Ее нельзя оставлять одну».

— Но мне нужно получить благословение мамы! — настаивала Тереза.

Даллас задумался.

— Это сложно. Мы же не успеем съездить в твой Кленси! А может, ты напишешь обо мне, какой я, сообщишь, что выходишь замуж… Думаю, твоя мать не рассердится!

Написать матери? Боже, почему она до сих пор не сделала этого?!

— Завтра пойдем к моим знакомиться, хорошо? Я скажу, что ты моя невеста. А поженимся через день-другой, ладно?

Все зависело от ее слова — прежде такого не случалось, и чувство было очень приятное. Хорошо иметь власть, пусть даже такую малую, хотя мало ли это — владеть чьим-то сердцем?!

— Я еще подумаю.

Даллас согласился.

— Подумай. — И, приблизившись к ней, прошептал: — Неужели я тебе ни капельки не нравлюсь?

Тереза засмущалась.

— Нравишься…

Он улыбнулся.

— Ну тогда мы точно поладим!

Ночью Тереза лежала в своей каморке и пыталась представить дальнейшую жизнь. Что ее ждет? Любит ли она Далласа? Девушке было трудно ответить на этот вопрос, но она точно знала: Даллас Шелдон человек той же породы, что и ее отец, Барри Хиггинс. Такие ценят свет солнца больше блеска золота и в то же время редко бывают совсем бедны; счастье близкого человека для них важнее собственного, однако сами они, как правило, счастливы, как никто другой.

Она мечтала о триумфе. А разве приехать в Кленси с таким парнем, как Даллас, — не триумф? Пусть посмотрят Дорис и Фей, какого красивого и хорошего мужа заполучила Тереза Хиггинс! И он станет заботиться о ней, оберегать — разве это плохо?

«Я выйду за него!» — внезапно решила девушка.

Утром она посоветовалась с Айрин, как вести себя с матерью Далласа. Разумеется, пришлось обо всем рассказать.

— Вы решили пожениться! — воскликнула Айрин. — Неужели? Вот удача!

Другие женщины мигом окружили Терезу и засыпали вопросами.

— Я еще окончательно не решила, — сказала девушка.

Услышав такой ответ, Рут в сердцах плюнула.

— Таким, как ты, не должно так везти! — заявила она.

— Почему? — настороженно произнесла Тереза.

— Потому что ты не понимаешь своего счастья! Приехала в Сидней никем и ничем и сразу же нашла такого жениха. Все честь по чести, не то, что у других…

— А со мной иначе нельзя! — повторила девушка слова Далласа.

Рут усмехнулась.

— Еще как можно! Мы-то что, хуже были?

«Конечно хуже!»— хотелось ответить Терезе.

Ее настроение немного испортилось от этого разговора. Женщины надавали ей советов, как вести себя с будущей свекровью, и Тереза на всякий случай старалась все запомнить. Интересно, а что сказала бы в этом случае Дарлин?

Даллас ждал девушку в условленном месте. Тереза заметила: он не так воодушевлен, как вчера, хотя и пытается это скрыть.

— Что сказали твои родные? — спросила она, чувствуя, что причина перемены в его настроений кроется где-то здесь.

Даллас слегка отвел глаза.

— Ничего, — сказал он. — Моя мать хочет посмотреть на тебя. Идем?

Он не мог признаться, что мать и брат далеко не в восторге от его затеи с женитьбой. Мать сразу спросила, не беременна ли невеста, а когда узнала, что нет, сказала, что тогда и спешить незачем. Брат же был категорически против того, чтобы Тереза жила в их доме, пока Далласа не будет. И матери и брату не понравилось, что невеста бедна. Надо же, только Даллас стал побольше зарабатывать, как тут же решил создать свою семью!

— Но она хорошая, добрая, красивая! — говорил расстроенный Даллас.

— Если любит, подождет, — сказала мать. — Незачем жениться перед самым отъездом.

Тем не менее Даллас настаивал на своем и сказал, что приведет Терезу знакомиться.

Они молча шли по улице. Юноша уже не был уверен, что возлюбленная способна понравиться всему свету так, как нравится ему.

Даллас жил на узенькой улочке в маленьком низком домишке с тремя небольшими комнатками. Внутри было чисто, как и у Айрин, но попросторнее. В гостиной, стоял стол, три стула и шкафчик с посудой.

Терезу встретила Сильвия Шелдон, невысокая светловолосая женщина с неприветливым лицом и красными от постоянной стирки руками.

Девушка несмело вошла в дом и увидела Джорджа, брата своего жениха, — он сидел за столом, смотрел за нее и нагловато улыбался.

Тереза вздрогнула, натолкнувшись на насмешливый взгляд, так смотрели Фил Смит, Дорис и Фей. Она невольно съежилась: эти люди, родные Далласа, держались враждебно и казались чужими. Они окинули подозрительным взглядом ее пышную прическу и старое платье.

Сильвия почти ни о чем не спрашивала девушку, вела себя сухо и неприязненно. Брат откровенно усмехался. Не имело никакого значения, как она себя поведет, — они заранее ее ненавидели.

«Какие неприятные люди!»— подумала оскорбленная Тереза. И Даллас еще предлагал ей здесь жить!

Вскоре Сильвия занялась повседневными делами с таким видом, словно в доме не было никого постороннего.

— Ну мы пойдем? — неловко произнесгДаллас.

— Не занесешь по пути белье? — спросила мать, а когда сын кивнул, позвала: — Иди сюда на минуту!

Они вышли. Сквозь тонкую перегородку Тереза слышала каждое слово их разговора. Может, Сильвия нарочно это устроила? Джордж тоже покинул гостиную.

— Что-то она мне не очень нравится, — с ходу сказала мать. — Ты говорил, что красавица, а на самом деле довольно невзрачная.

— Мог бы получше выбрать! — поддержал брат. — На что она тебе сдалась? Ты можешь иметь жен в каждом порту, разве нет? — И расхохотался.

— Она такая смуглая… Ее родители христиане? — спросила Сильвия.

— Ну конечно же, мама! Ее фамилия Хиггинс, я же говорил тебе!

— И ты хочешь, чтобы она жила здесь?

— Да!

— Незачем сажать нам на шею эту девчонку! — заявил Джордж.

— Это ты сидишь у меня на шее! — резко произнес Даллас. — Пора прекратить шляться без дела! Я уже взрослый мужчина, и сам все решу. Женюсь на Терезе — и точка!

— Потом пожалеешь.

— Никогда!

Он быстро вышел и кивнул девушке.

— Идем!

Даллас был расстроен, а Тереза обижена до глубины души. Она уже вырастила в душе новый образ счастья, о каком прежде и не мечтала, — прозрачный и светлый, похожий на хрупкий стеклянный шар, который сначала потемнел, а после разбился вдребезги, поразив ее осколками в самое сердце. Девушка сразу впала в отчаяние, решив, что ничто уже не получится так, как мечталось. Она понимала, что юноша не виноват, и все же не могла удержаться от упреков. Даллас пытался объяснить поведение матери ревностью, но девушка не хотела и слышать. Тереза считала, что он не защитил ее как следует. Боже, чего только не наговорили эти люди! Почему, за что?!

Она еще больше рассердилась, когда Даллас сказал:

— Ладно, Бог с ними! Все равно поженимся —нам-то что!

Глаза Терезы метали темные молнии.

— Как это что?! — воскликнула она.

— Ну не будем жить там, и все, — оправдывался Даллас, — что-нибудь придумаем…

— Я не выйду за тебя, — мрачно проговорила девушка, — передумала.

Юноша остановился, точно споткнувшись. Он взял девушку за плечи и посмотрел в ее несчастное лицо, казавшееся матовым при свете фонаря.

— Да что ты, Тереза? — тихо, но в то же время повелительно произнес он. — Мы же решили!

Девушка вырвалась.

— Ничего я еще не решила!

Ей было страшно обидно и больно. Ее глаза сузились… Опять она жертва, опять! Ну нет, больше этому не бывать!

— Сейчас же идем к священнику! — распорядился Даллас, крепко взяв Терезу за руку.

Взгляд его затвердел, лицо казалось неподвижным, недобрым. Они стояли под единственным на этой улочке фонарем, длинные тени, изгибаясь, тонули во тьме. Что-то зловещее таилось в пейзаже…

— Не заставляй меня! И вообще, не приходи ко мне больше!

Девушка вырвалась и, рыдая, побежала по улице.

— Ты сама не знаешь, что делаешь! — крикнул вслед Даллас.

Впоследствии Тереза не могла объяснить себе, почему все так вышло. Даллас, разумеется, пришел на следующий же день, но девушка передала через ничего не понимающую, огорченную Айрин, что не хочет его видеть. В последующие дни юноша безуспешно ловил Терезу на улице, пытаясь объясниться. Он не мог понять, чем так уж сильно ее обидел. Женщины на кухне были просто возмущены: как можно быть такой безжалостной и упрямой!

Тереза не сдалась. Она пересилила себя. Во имя чего?

Через пару дней Айрин тихонько шепнула ей, что Даллас Шелдон ушел в плавание вместе с Алленом, на том же корабле под названием «Миранда», и Тереза в отчаянии горько проплакала всю ночь и назавтра весь день тихо роняла слезы. Она была очень несчастна.

ГЛАВА IV

Месяц спустя Тереза приняла окончательное решение подыскать себе другую работу, с таким заработком, который давал бы возможность снимать жилье и покупать необходимые вещи.

В свободное время она бродила по северной части Сиднея, где размещались промышленные предприятия, в надежде узнать, не нужна ли где-нибудь работница. Кое-где требовались девушки, например на ткацкой фабрике, но зарплата начинающей, пять шиллингов в неделю, не устраивала Терезу. Опять гроши! Если б она жила в Сиднее с родными, то еще можно было бы, пожалуй, прожить на такие деньги, но совершенно одной… И потом, ей во что бы то ни стало хотелось вырваться за пределы бедняцкого квартала, за границы мира, в который она попала волею судьбы.

Путешествуя по солнечным улицам Сиднея, Тереза с удивлением, граничащим с испугом, взирала на роскошные викторианские особняки состоятельных горожан — с башенками, затейливыми коваными решетками, высокими окнами, арками, или дома в колониальном стиле —трехэтажные, с четырьмя или шестью белыми колоннами и широким крыльцом. Перед каждым из таких домов была зеленая лужайка, цветник, а иногда и целый парк.

Однажды Тереза забрела на большой зеленый холм, где высилось величественное готическое здание со стенами из светло-коричневого пирмонтского песчаника. Это был Сиднейский университет. Мимо спешили молодые люди, по большей части хорошо одетые, уверенные в себе — они, не глядя, обходили одиноко стоявшую Терезу. Конечно, она вовсе не собиралась и не хотела бы здесь учиться, но зрелище потрясло ее, настолько явно эта жизнь отличалась от той, какую она изо дня в день привыкла видеть в своем квартале и на кухне. Там — такая убогость, теснота, пыль и грязь, извилистые узкие улочки, а здесь — огромный шатер чистых голубых небес, которые не охватишь взглядом, гигантский холм, сверкающие на солнце стены огромного здания, украшенные витражами окна и эти молодые, улыбающиеся светлые лица людей, которые, как казалось Терезе, и говорят-то на другом языке.

А набережная в воскресный день! Голубые спокойные воды моря усеяны небольшими, заросшими растительностью островками, которые похожи на цветочные клумбы. А по вымощенной эвкалиптовыми шашками дороге катятся нарядные коляски с дамами в светлых платьях и шляпках и дженльменами в шелковых цилиндрах.

Она же, Тереза Хиггинс, никто против этих господ, так же, как и Айрин, как все женщины на кухне и как Даллас Шелдон. У девушки было впечатление, что она увидела наяву жизнь богов и богинь!

Как же проникнуть туда, в этот пышный сверкающий мир? Как почувствовать себя покоящимся на бархате бриллиантом, а не куском гранита, валяющимся в пыли? С замужеством ничего не получилось, значит, надо искать другой путь. Впрочем, если Тереза и жалела о Далласе как о человеке, то о несбывшейся жизни с ним — нет. Поразмыслив, она пришла к выводу, что ничего хорошего не получила бы — все тот же квартал, хозяйство, забота о куске хлеба да соседство с этой мегерой, его матерью, и наглым братцем! И все же, когда девушка вспоминала устремленный на нее взгляд зеленых глаз юноши, взгляд, полный искренних светлых чувств, у нее начинало сладко и тоскливо ныть сердце. Полюбит ли ее кто-нибудь еще и когда? Сможет ли другой человек найти в ней те привлекательные черты и качества, какие увидел Даллас? Кто знает!

Через несколько дней она случайно наткнулась на объявление — на воротах двухэтажного белого особняка висел клочок бумаги с надписью: «Требуется прислуга». Тереза остановилась. У нее не было ни малейшего желания идти в служанки, но, если это приличный дом с отдельной комнатой для прислуги и хорошим жалованьем, почему бы не попробовать? Все-таки лучше, чем кладовка и кухня.

Она робко вошла в ворота, прошла по тихому дворику мимо благоухающих клумб и позвонила.

Дверь открыла высокая девица с острым взглядом зеленовато-карих глаз и довольно развязными, как показалось Терезе, манерами, судя по одежде, служанка.

— Что тебе? — спросила она, слегка скривив губы.

— Я по объявлению.

— А! Проходи, — сказала девица и пропустила Терезу в ароматную прохладу дома. — Иди за мной.

Они поднялись по лесенке наверх, в роскошную полутемную гостиную, где все было в беспорядке. Девица отворила дверь в соседнее помещение и сказала:

— Мэм, к вам девушка насчет работы. Женский голос ответил:

— Пусть войдет!

— Зайди, — сказала девица, и Тереза осторожно переступила порог.

Она очутилась в небольшой комнате с росписью на потолке и в простенках, с низкой мягкой мебелью и множеством зеркал.

Напротив одного из них на маленьком розовом пуфике сидела молодая дама с очень светлыми волосами, белой, как атлас, кожей и бледно-голубыми глазами. Тереза никогда не видела на женщине такого одеяния — то ли платье, то ли пеньюар, едва прикрывавший тело, прозрачный, точно сотканный из воздуха, и, очевидно, разлетавшийся и раскрывавшийся на груди и внизу при каждом шаге, удерживаемый только на талии широким шелковым поясом с затейливой бахромой.

В комнате стоял вкрадчивый запах дорогих духов, туалетный столик был заставлен янтарного цвета флаконами, коробочками с пудрой, футлярами, в которых, видимо, хранились украшения; тут же дымилась чашка с горячим кофе, лежали щетки для волос, шпильки, браслеты и золотые цепочки. Хрустальная ваза была полна свежих цветов.

Женщина обернулась и окинула Терезу оценивающим взглядом.

— Я по объявлению, мэм, — сказала девушка. Может быть, следовало поклониться или сделать реверанс, но что-то в душе Терезы неумолимо противилось этому.

— Вижу, — ответила женщина и прибавила: — Пятнадцать шиллингов в неделю, стол и отдельная комната. Один выходной. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Служила где-нибудь?

— Нет, мэм.

— Здешняя?

— Приезжая.

— Откуда?

— Из Кленси, — ответила Тереза и очень удивилась, когда женщина, усмехнувшись каким-то своим мыслям, проговорила:

— А, слышала! Прелестный маленький городок…

Кленси! Воспоминания нахлынули на Терезу, причинив острую боль. А что, если взять и вернуться домой, оставить эту бессмысленную (так ей показалось сейчас) борьбу за жизнь и жить по-прежнему в своем городе, в согласии с родными, с природой — что может быть лучше! Да, но у людей злые языки. Вдруг кто-нибудь подумает, что с нею случилась беда, которая, по их мнению, случается со всеми девушками, покинувшими родной кров и побывавшими в столице, пусть даже у них и не будет никаких доказательств? И потом… это будет значить, что она проиграла, а она отныне желала только выигрывать! Тереза с непривычным чувством гордости вскинула голову. Ей очень хотелось спросить хозяйку этого дома, откуда та знает про Кленси, но девушка не осмелилась.

— Как тебя зовут?

— Тереза Хиггинс.

— Аккуратная, вставать привыкла рано, не сплетничаешь, не воруешь, послушна, не гуляешь с кем попало, не пьешь? — женщина спрашивала совершенно серьезно.

Тереза слегка покраснела.

— Да, мэм, — растерянно отвечала она.

— Ну если так, можешь завтра приступать. Согласна?

Девушка секунду помедлила. Она была неопытна, но тем не менее поняла, что сидящая перед нею холеная особа — не леди. На Терезу повеяло чем-то запретным, чего, наверняка, не одобрили бы мать и Тина. Но, с другой стороны, пятнадцать шиллингов в неделю (обычно прислуге платили не больше десяти) да еще бесплатный стол и жилье! А если не понравится, можно тут же уйти — это ее право! Наверное, стоит рискнуть!

— Я согласна, мэм.

— Ладно, — лениво проговорила та, берясь за щетку для волос, — скажи Люсинде, что ты принята, пусть даст тебе форму, объяснит, как и что. Приходи завтра часам к десяти.

— Хорошо, мэм!

— Меня зовут Элеонора Дуган, — сказала новая хозяйка Терезы, улыбнувшись своему отражению. И Тереза сразу вспомнила это имя.

В тот же день Тереза взяла расчет и сердечно распрощалась с работницами, пообещав навещать их хотя бы раз в неделю — в свой выходной.

На новом месте девушке дали форму — черное платье, белый хрустящий накрахмаленный фартук — и выделили комнатку, где помещались только стол, кровать и шкафчик, но все-таки в отличие от кладовки было окошко. Потом Люсинда объяснила новенькой ее обязанности, и новая жизнь началась.

Прошло немало времени, прежде чем Тереза сумела немного приспособиться к условиям этой жизни. Хозяйка дома вела очень беспорядочное существование — поздно ложилась, поздно вставала, могла вообще, что называется, перепутать день с ночью. Иной день ничего не ела, а другой питалась исключительно пирожными и шоколадом, требовала, чтобы каждая вещь лежала на своем месте, но сама разбрасывала их где попало. Иногда среди ночи приезжала толпа гостей, тогда она резким звонком будила Терезу, и той приходилось, дрожа от страха, бежать по темным улицам в какое-нибудь ночное заведение за угощением и шампанским. Но зато бывали случаи, когда Элеонора не вставала с постели и не беспокоила прислугу чуть ли не целые сутки. С Терезой она обходилась неплохо — не кричала, почти не делала замечаний, хотя и не хвалила. Кормили хорошо — еду готовила повариха-мулатка по имени Тисл, с которой у Терезы сразу же установились дружеские отношения.

Работы, конечно, было много: приходилось мыть лестницу, выбивать ковры, ходить за покупками. Белье, к счастью, стирала приходящая прачка. Люсинда считала себя личной служанкой Элеоноры и предпочитала прислуживать в спальне, в гардеробной и за столом. Тереза отчасти была рада этому — она побаивалась шумных сборищ, пьяных гостей, но, с другой стороны, девушке не нравилось, что Люсинда пытается помыкать ею, временами откровенно бездельничает и всегда старается свалить на новенькую самую грязную работу. Тереза недолюбливала Люсинду, но в целях безопасности поддерживала с нею хорошие отношения, что было нетрудно. С некоторых пор Тереза уяснила для себя, что женщины независимо от условий жизни, как правило, делятся на тех, кто постоянно плачет, жалуется на свои несчастья, бедность и нелегкую долю, и тех, кто, напротив, любит похвастать. С первыми следует изображать видимость сочувствия, вторым лучше слегка подольстить, и все будет в порядке. При этом она радовалась, сознавая, что не принадлежит ни к тем, ни к другим. Люсинда же явно была из вторых. Смазливая рыжеватая блондинка, она постоянно наряжалась (в основном в старые платья хозяйки), пудрилась и румянилась, любовалась собой в зеркало и рассказывала были и небылицы про себя и свою жизнь. Если бы Люсинда увидела в Терезе конкурентку, она тут же возненавидела бы девушку и постаралась выжить ее из дома. Но, к счастью, новенькая казалась ей несмышленой дурнушкой, и Люсинда снисходительно покровительствовала Терезе, попутно пытаясь учить ее уму-разуму. Люсинда не страдала избытком ума, и Тереза, случалось, втайне смеялась над нею, хотя при этом притворялась, что уважает ее и верит всему, что она говорит.

Впрочем, отличить правду от лжи бывало нелегко. Люсинда, например, признавалась, что имела связь с некоторыми любовниками Элеоноры и те находили ее «не хуже». Служанка, видимо, не очень-то симпатизировала хозяйке, мучилась завистью, не имея возможности достигнуть таких же высот, но внешне была сама преданность — словом, дом был наполнен атмосферой лицемерия и притворства.

Любовники Элеоноры — это особая сторона здешней жизни. Мисс Дуган была богатой, свободной женщиной с холодным сердцем и продажной душой. Она жила в свое удовольствие, наслаждаясь настоящим, и в то же время рабски зависела от привычек прошлого.

Иногда Элеонора подолгу встречалась с одним мужчиной, но чаще еженощно меняла любовников, без объятий которых, как сказала Люсинда, «не могла жить». Это были, судя по всему, весьма состоятельные, немолодые и средних лет господа, но, случалось, приезжали и совсем юные, хотя тоже, видимо, небедные. Элеонора все время получала дорогие подарки — украшения, наряды, а что до цветов и конфет — ими был завален весь дом. Иной раз мужчины приезжали компанией — пили, курили, бренчали на рояле. Гостиная то и дело оглашалась взрывами смеха, восторженными выкриками, а Люсинда и Тереза не успевали убирать грязную посуду. После таких вечеров в комнатах бывал большой беспорядок, но подобные сборища устраивались редко, чаще Элеонора проводила время только с одним кавалером.

Сначала Тереза боялась, что к ней станет кто-нибудь приставать, но гости обращали на девушку не больше внимания, чем на мебель. Исходя из этого можно было сделать вывод, что Люсинда врет, рассказывая о своих похождениях с богатыми мужчинами. Но, с другой стороны, рассуждала Тереза, Люсинда привлекательнее и старше — ей уже девятнадцать. Потом Люсинда, случалось, говорила о себе не только то, что с ее точки зрения заслуживало восхищения окружающих. Например, как-то обмолвилась, что «однажды родила ребенка», а потом прибавила без сожаления, что он умер. Такая же неприятность, если верить ее словам, пару лет назад случилась и с Элеонорой, только того младенца сразу же «куда-то увезли». Люсинда начала служить хозяйке давно, возможно, еще до ее возвышения, и знала все о прошлых и нынешних вкусах и привычках Элеоноры. Служанка рассказывала шокирующие подробности из жизни госпожи и тут же добавляла что-нибудь не менее откровенное о себе. «Любовь» (Тереза понимала, что представления о любви у Люсинды совсем иные, чем у нее самой), была, по мнению этой девицы, наиприятнейшей вещью на свете. За время службы у мисс Дуган Тереза существенно пополнила знания о самой сокровенной стороне человеческой жизни. Впрочем, вспоминая Кленси, свои полудетские беседы с Тиной о счастье и любви, а потом — прогулки с Далласом, первые поцелуи и признания, девушка брезгливо вздрагивала при мыслях о том, чем так гордилась Люсинда.

Иногда до слуха Терезы, уже лежавшей в постели, доносились сквозь тонкую стенку отголоски любовных баталий Элеоноры. А пару раз, приходя по звонку, девушка наблюдала весьма откровенные сцены: полураздетая хозяйка в объятиях очередного кавалера. В таких случаях они обычно просили принести еще выпить, а потом запирались в спальне до утра.

Тереза часто думала о том, насколько относительны человеческие ценности. В Кленси ценились непорочность, скромность, чистота, а здесь развращенная Люсинда открыто похвалялась своими грязными похождениями. Хотя в этом городе несомненно есть другое общество, то, о котором ей нельзя и мечтать.

Что до себя — Тереза была уверена, что и краешка подола не испачкает. Если б кто-то в этом доме попытался открыто посягнуть на ее добродетель, она ушла бы, не задумываясь, а так чувствовала себя стоящей в стороне, хранившей мир своей души неприкосновенным. Впрочем, в последнем она, возможно, ошибалась. Ее представления о морали и чести не поколебались, но наблюдения за жизнью хозяйки и рассказы Люсинды постепенно расшевелили воображение девушки, затронули дремавшие чувства: ей стали сниться пугающие своей откровенностью сны, а порой и наяву пробуждались неведомые ранее ощущения. Тереза начала задумываться о том, что прежде совсем не волновало ее, — о неведомой тайне отношений противоположных полов.

И все-таки она оставалась шестнадцатилетней провинциальной девочкой, и любовь для нее была прежде всего связана с романтикой чувств, задушевными разговорами, невинной нежностью поцелуев и объятий.

Она по-прежнему ничего не писала родным: не хотела огорчать их правдой, не желала и лгать. Мама и Тина могут не понять ее, столичная мораль им не знакома. Придется подождать. Ничего, вот накопит денег и тогда покинет дом Элеоноры. А пока останется — плата того стоит.

По привычке Тереза рано просыпалась и, пока не пришла пора вставать, обычно смотрела в маленькое окошко своей комнаты на покрытый золотистой дымкой утренний город, город, который успела полюбить. Кленси мал и беден, а Сидней велик и богат, потому можно родиться в Кленси, но жить надо в Сиднее.

Из окон особняка Элеоноры были видны голубой залив под огромным небом, и роща олив на склоне холма, и здание церкви в стиле готического возрождения, и широкий лиственный свод большого сада, и извилистый берег, точно изваянный из застывших от времени песков. Десятки домиков спускались к воде, и красные крыши блестели на солнце. Здесь, в этом квартале, улицы были прохладны и чисты.

Тереза проснулась в удивительно хорошем настроении. Ей только что снилось что-то очень светлое и нежное, сотканное из весеннего солнца и лазурных грез.

Спустившись вниз, она выпила на кухне чаю и поболтала с Тисл. Люсинда с утра куда-то ушла, — это тоже порадовало.

На дворе раздался стук лошадиных копыт — кто-то прибыл спозаранку. Вскоре в дверь позвонили, и Тереза пошла открывать.

Конечно же, это был мужчина — женщины к Элеоноре никогда не заходили.

Тереза ко всем поклонникам своей госпожи относилась одинаково — с оттенком презрения и без всякого интереса. Но этот мужчина сразу показался непохожим на остальных — почему, она и сама не знала.

— Новенькая? — спросил он Терезу.

— Да, сэр.

Девушка заметила, что незнакомец окинул ее внимательным, серьезным взглядом, совсем не таким туманно-равнодушным, каким обычно провожали ее прежние посетители Элеоноры. Она не смела смотреть прямо на гостя, но все же увидела, что у него серо-голубые глаза, бледная кожа и черные волосы. Он был молод и хорошо одет — безупречного покроя костюм из дорогой материи, белый шарф и черные перчатки. Он прибыл верхом — хотя верховому на узких улочках Сиднея не позавидуешь, — поэтому ноги его обтягивали блестящие сапоги.

Незнакомец был красив и на первый взгляд казался человеком светским.

— Мисс Дуган у себя?

— Да, сэр.

Он улыбнулся, еще раз оглядев ее нескладную худенькую фигурку в строгом черном платье, смуглое личико с большими темными глазами и пышную копну волос, перетянутую на затылке широкой белоснежной лентой, завязанной аккуратнейшим бантом.

— Можно пройти?

— Прошу вас.

Он поднялся по лестнице в гостиную. Тереза шла впереди, и ноги почему-то плохо слушались ее.

Элеонора, заслышав шаги, вышла навстречу с распущенными волосами и в пеньюаре, надетом на голое тело. Вчера она поздно вернулась домой и остаток ночи провела одна. Женщина выглядела усталой, но на лице ее против обыкновения горел румянец.

— Нейл!

— Доброе утро, Элеонора.

— Здравствуй, Нейл! Не ожидала тебя увидеть. Куда ты запропастился?

Она казалась взволнованной и пыталась это скрыть за равнодушной улыбкой. Голубые глаза ее бегали, она то и дело поправляла пышно взбитые пряди белокурых волос.

Незнакомец отмахнулся.

— Долго рассказывать!

И сию же секунду Тереза, ожидающая указаний хозяйки, неведомым чутьем уловила, поняла, что так же, как Элеонора — не леди, этот человек — не джентльмен. Возможно, он жил в другом мире, но вылеплен был из того же теста, что и она, простая девочка из захолустья. Впрочем, плохо это или хорошо и почему так волнует ее, Тереза не могла себе объяснить.

Элеонора криво усмехнулась.

— От тебя, как всегда, ничего не добьешься. Ладно, Бог с тобой! Тереза, принеси кофе.

Девушка послушно вышла, а когда вернулась, гость уже сидел на низком диване, положив ногу на ногу, и беседовал с хозяйкой. Болтая, Элеонора то и дело показывала в улыбке ровные зубы, вырез платья позволял видеть шелковистую кожу груди, а одна из стройных ножек была выставлена далеко вперед.

«Стерва!»— подумала Тереза о своей госпоже. Она еще ни разу в жизни не выругалась вслух, но, разговаривая сама с собой, в последнее время употребляла слова из жаргона Люсинды. Так она чувствовала себя увереннее: приятно иметь возможность втайне от всех отвести душу.

Девушка поставила на столик поднос с серебряной посудой и не спешила уходить — ей было интересно послушать, о чем будут говорить незнакомец и Элеонора.

— Можно остановиться у тебя ненадолго? — спросил молодой человек.

— Ты же знаешь, Нейл, я не сдаю комнат, — ответила женщина. Элеонора, видимо, успела овладеть собой и теперь, к удивлению Терезы, держалась холоднее, чем обычно, хотя этот мужчина казался привлекательнее многих других кавалеров.

— Это, должно быть, касается только меня, — с улыбкой заметил незнакомец.

Элеонора невесело усмехнулась. Ее светлые глаза блестели, как две льдинки в бокале с белым вином. Она сухо произнесла:

— Не хочу неприятностей, Нейл. В прошлый раз после твоего отъезда ко мне заявилась полиция и перевернула весь дом.

— Это было давно…

— Да? — Она засмеялась. — Ты что, уже поладил с законом?

Молодой человек развел руками.

— Я бы не сказал, но… Даю слово, такое не повторится!

Элеонора встала. Потом внезапно заметила Терезу, которая стояла и слушала разговор, широко раскрыв глаза и не двигаясь.

— Тереза? Что тебе надо? Иди…

Девушка безропотно покинула комнату. Она всегда двигалась легко, почти бесшумно, даже когда внутри души и тела пылал огонь. Терезу в любой момент могли выдать только глаза — эти огромные, сияющие окна ее сущности, два данных природой волшебных камня, способных обласкать и испепелить. И они никогда не бывали холодными.

Тереза не имела свойственной прислуге привычки подслушивать разговоры господ, но на сей раз остановилась по другую сторону дверей и напрягла слух, попутно заглядывая в чуть приоткрытые створки.

Элеонора продолжала беседу. Глубокая досада звучала в голосе женщины, когда она произнесла:

— Что значат твои слова!

Она подошла к окну и, приподняв занавеску, стала смотреть на солнечную улицу.

Элеонора редко бывала не в настроении, а может, наоборот—просто всегда притворялась.

Молодой человек спокойно взял чашечку с кофе и сделал глоток.

— Что с тобой? — спросил он.

— Ничего! Полгода тебя не было, я думала — исчез, пусть не из жизни вообще, так хоть из моей. Но нет — ты опять являешься и…— Она не договорила.

— У тебя было много мужчин, Элеонора, очень много. Я думал, тебе безразлично, с кем ты, все на одно лицо.

— Чаще да. Все вы считаете меня бессердечной куклой, но некоторые из вас — немногие — оставляют след в моей душе, Нейл. Ты из их числа.

Неожиданная проникновенность ее тона, похоже, не тронула его.

— Очень лестно, Элеонора. Но при этом ты отказываешь мне в приюте.

— Я же сказала — не хочу неприятностей. Мне вполне хватает общения с благополучными людьми. Зачем я буду тебе помогать? Ты же сам признавался, что презираешь тех, кто раскрывает тебе душу, потому что они, по-твоему, слабы!

— Так я не говорил… Чего ты хочешь?

— Того, чего я хочу, ты мне не дашь!

Он рассмеялся — без намека на смущение или жалость.

— Я разбил тебе сердце? А ты сама? Сколько раз ты делала это? Или ты променяла бы все свои победы на одну единственную, ту, которая не досталась тебе?

Элеонора промолчала. Ее глаза, глаза уставшего от жизни, изведавшего все человека, были пусты. Такой Тереза ее еще никогда не видела.

— Я прошу тебя! — сказал молодой человек.

— Не проси! Интересно, что ты сказал бы, если б я тебя попросила? Что бы вы все сказали мне лет через двадцать?!

Тереза изумилась. Элеонора задумывается о своем будущем?! У девушки давно сложилось впечатление, что прекрасную куртизанку волнует только настоящее. Сколько же лет Элеоноре? Этого не знала даже Люсинда. Ей можно было дать и двадцать, и двадцать пять, и тридцать.

Вместо ответа гость задумчиво произнес:

— Да, видимо, в твоих словах есть доля правды. Я понимаю тебя. Ты ненавидишь мужчин, мстишь им всем сразу и каждому в отдельности и одновременно не можешь без них жить. Они унижали тебя в былые годы, но они же дали тебе то, что ты имеешь. Ты ненасытная во всех отношениях женщина, и тебе некого в этом винить! Скажи, ты ценишь свою теперешнюю жизнь?

— Да! Я свободный человек! Нейл улыбнулся.

— Знаешь, что такое свобода? Это когда ты не зависишь не только от других, но и от самого себя— от своей совести и всяких других ненужных чувств. Они здорово мешают в этой жизни, ведь правда?

Элеонора промолчала.

— Я уйду, — сказал молодой человек. — Зайду через пару дней — ненадолго, не бойся. Оставлю одну вещичку — пусть полежит у тебя.

Она вскинула голову.

— Если за нею придут, я ее отдам.

— Я сам приду за нею.

Элеонора повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Сколько тебе лет, Нейл?

— Двадцать три. Старый!

— Мы с тобой знакомы три года, и каждая наша встреча кажется мне последней. Это очень плохо.

— Неужели ты имеешь склонность к постоянству? Ты?

— Брось, Нейл, я вовсе не о том! Он улыбнулся.

— Я понял. Проводишь меня до дверей?

— Служанка проводит.

Тереза отскочила от двери и быстро спустилась вниз. Вскоре появился гость Элеоноры.

Он рассеянно кивнул на прощание, и глаза его были как вечернее небо над заливом, небо, отраженное в прозрачной воде, и в душу Терезы вошел страх перед чем-то неведомым и опасным, ей невыносимо захотелось прижаться к кому-то близкому и родному.

Хорошее настроение ушло. Она вдруг почувствовала себя очень одинокой.

ГЛАВА V

Следующий день был выходным, и Тереза отправилась навестить Айрин и остальных.

Она шла по наклонной пыльной улочке и вспоминала просторы окрестностей Кленси, мать и сестру. Интересно, Тина уже нашла себе жениха? Если да, то не может быть, чтобы такого, как Фил Смит. Подумав о Филе, Тереза вспомнила Далласа. Конечно, Даллас внешне гораздо привлекательнее и как человек несравненно лучше, но в целом — тот же самый Фил. Обоих одинаково трудно представить в костюме джентльмена — вроде того, как у вчерашнего господина.

Проснувшись сегодня, она почему-то в первый момент подумала, что ей приснилось это бледное, точно присыпанное снегом лицо со странным взглядом серо-синих глаз, таким, словно этот человек привык постоянно наблюдать за миром, за людьми и ежеминутно делать о них какие-то, возможно, очень нелестные выводы, но при этом не видел своей собственной сути. В жизни часто встречается такая частичная слепота. В нем чувствовалась фальшь, Тереза это понимала и в то же время с первой минуты смотрела на него снизу вверх, так, как ни на кого не желала смотреть. Он был недосягаем, их миры никогда не соприкоснутся, не войдут один в другой. И это, наверное, к лучшему.

На кухне работницы обступили девушку и одолели расспросами. Накануне Тереза купила в дешевой лавчонке на берегу простенькое платье из розового ситца, соломенную шляпку с красными лентами, красные туфли, и женщины нашли ее очень и очень похорошевшей.

Тереза ограничилась полуправдой, сказав, что служит у богатой дамы, выполняет обычную для горничной работу и зарплату тоже получает обычную.

Говоря о своем жалованье, она слегка покраснела, так как совсем недавно начала проделывать то, о чем раньше не смела и думать. Тереза давно догадалась, что Люсинда приворовывает, и ее возмущению не было предела. Причина возмущения была на удивление проста: почему вечно бездельничавшая, бесстыдная Люсинда имеет дополнительный доход, а она, честная, работящая Тереза Хиггинс, нет?!

Собственно, злиться следовало на себя — Тереза это понимала. Кто виноват в том, что ей недостает решимости делать такие же вещи? А что насчет угрызений совести — обворовывать такую женщину, как Элеонора, — не грех! Да и что значит обворовывать? Взять ничтожных пару фунтов, когда Элеонора тратит их десятками, не считая!

Однако Тереза боялась разоблачения. Боялась, пока не представился великолепный случай. Однажды, убирая комнаты, девушка нашла в пыли за зеркалом несколько неизвестно как туда попавших золотых монет. Был соблазн взять их себе, но Тереза, поразмыслив, решила иначе. Это было бы слишком просто, следовало сделать более хитрый ход. Девушка с наивным видом вручила монеты Элеоноре, сказав, где их нашла, и прочла в глазах хозяйки одобрение своему поступку. Позднее Тереза заметила, что Элеонора стала доверять ей ключи от комода, позволяла распоряжаться хозяйственными расходами, и девушка поняла, что не просчиталась. Главное — найти возможность зарекомендовать себя с наилучшей стороны, показать, что ты честная, сделать так, чтобы тебе поверили, а там уже можно творить что угодно! С тех пор она постоянно брала деньги, понемногу, чтобы не бросалось в глаза, и с удовлетворением отметила, что кошелек стал толстеть с удвоенной силой. Что ж, таким образом она сократит срок пребывания в доме, где продажные женщины творят свои грязные дела.

Она копила деньги. Зачем? Точно ответить было очень трудно. Она почти ничего не покупала себе, экономила каждое пенни, но с увеличением содержимого кошелька росла ее значимость в своих собственных глазах, странная уверенность в себе и своем будущем, точно кто-то влиятельный и сильный стоял за ее спиной. Она не задумывалась о том, почему, убежав от своих родных, которые любили ее и поддержку которых она чувствовала бы всю жизнь, вдруг поверила в деньги, в их силу и власть? Она готова была признаться себе, что, возможно, деньги — единственное, что может в совершенно чистом виде и абсолютно всегда давать благо, не потому, что на них можно все купить (она так не считала), а потому, что они не меняются, не умирают, не предают так, как люди. Это — вечное, непотопляемое, твердое, как гранит, несокрушимое перед любыми житейскими бурями, способное от них защитить. Глядя на них, она думала: «Почему часто говорят, будто деньги забирают душу в плен? Странно… Деньги деньгами, душа душой! Есть вещи, на которые я никогда не пойду ради денег — не стану торговать собой, не смогу предать маму и Тину. Маму и Тину… А остальных? И их тоже, хотя на остальных мне в общем-то глубоко плевать».

А еще это средство отомстить Дорис и Фей, о которых она в последнее время почти перестала вспоминать.

…Вдоволь наговорившись с женщинами, Тереза подошла к Айрин.

— Тебе нравится там? — спросила Айрин, не отрываясь от дела.

Тереза пожала плечами.

— Как сказать… Прислуга она и есть прислуга.

И тут же вспомнила слова Фей: «Ты будешь прачкой или поломойкой, Хиггинс, ничего другого тебе не видать!»

«Вот шкура!»— подумала Тереза, и ее карие глаза еще больше потемнели. Как хорошо Айрин — она, похоже, никогда не злится на жизнь, никому не завидует…

— Но все же там лучше, чем здесь? — допытывалась подруга.

Тереза молчала. Здесь можно было не притворяться, оставаться самой собой, говорить, что думаешь. Конечно, эти женщины невежественны, но не развратны, как Люсинда. Работа тут и там оставляла желать лучшего, хотя плата разительно отличалась.

— Да, пожалуй, лучше, — сказала девушка.

— Что ж, это главное.

И Тереза мысленно отвечала: «Нет, Айрин. Главное то, что я, поднимаясь и опускаясь на ступеньку выше или ниже, все равно вечно буду крутиться в пределах одного и того же уровня».

— Кстати, Тереза, а твой приятель заходил, спрашивал о тебе, где ты служишь, но ты же не оставила адреса. Он просил передать, что до конца недели будет здесь, и если ты захочешь его повидать, заходи к нему домой. — И добавила от себя:— Уверена, он страшно обрадуется!

Тереза колебалась. Помириться с Далласом — очень заманчиво!

— Но я не могу пойти к нему, — сказала она, — там его родные…

— Плюнь ты на них! Смотри, упустишь такого парня! Или, если не хочешь идти, дай мне свой адрес, может, он еще зайдет…

— Нет, — ответила Тереза, — я сама. Впрочем, еще подумаю.

В тот день она действительно много размышляла о том, идти к Далласу или нет. Ей очень хотелось увидеть его улыбку, зеленые глаза, то, что совсем недавно было доступно, а теперь казалось недосягаемым, вновь почувствовать себя стоящей рядом с кем-то, не одинокой, но она боялась. Боялась уронить свое достоинство, открыто признать неправоту. Стоит ли навязываться? И его родные все равно не примут ее. Будут унижать, смеяться над нею, совсем как Фей и Дорис.

Тереза никуда не пошла. А после жалела об этом.

Вечером, сидя на кухне в обществе Люсинды и Тисл, Тереза спросила, преодолевая смущение:

— Послушайте, этот молодой господин, что приезжал вчера, кто он?

— Который?

— Тот, кого мисс Элеонора называла Нейлом.

— А! — Люсинда сделала размашистый жест рукой. — Хороший мальчик (мальчиками она именовала всех поклонников своей госпожи — независимо от их возраста), просто душка! Однажды он подарил мне десять шиллингов, — она улыбнулась, — и ничего не попросил взамен.

— Он что, богат?

— Ну, не знаю! — Люсинда ядовито рассмеялась. — Только думаю, если он скажет мисс Элеоноре, что любит ее, она ему под ноги ляжет вместе со всем своим состоянием.

— Но он не говорит?..

— Что он, осел? Кто ж добровольно полезет в такую петлю? Мисс Элеонора, как кошка, — вцепится, не отпустит! — сказала Люсинда и с воодушевлением продолжала: — Однажды, когда напилась, говорила мне, что любила в жизни только двух мужчин: одного моряка, простого парня — это когда еще шлялась по матросским кабакам, и мистера Нейла. А на остальных ей было наплевать!

Люсинда хотела пуститься в подробные рассуждения, но Тереза не желала больше слушать и, сославшись на дела, поднялась наверх.

«Дрянь! — повторяла она про себя. — Змея!»

Элеонора и любовь — это смешно!

Настроение окончательно испортилось. Вечером полил дождь, и южное небо, без того темное, совсем почернело; капли сердито и настойчиво, будто чьи-то твердые пальцы, барабанили по стеклам, а лужи в тусклых лучах фонарей отливали масляно-желтым блеском.

Тереза зажгла в гостиной лампу, рассеянно оглядела зазолотившиеся в ярком свете стены и мебель и прошла в комнатку, смежную со спальней Элеоноры. Там, в верхнем ящике тяжелого комода, в шкатулке, хранились деньги на хозяйство и всякие мелкие расходы.

Тереза решительно выдвинула ящик. С Элеоноры причитается! Не спеша, по-хозяйски отсчитала нужную сумму и сунула деньги в карман передника. Хотела запереть ящик, но вдруг заметила маленький футлярчик, которого прежде не было. Девушка открыла его — там лежал изумительной красоты перстень с изумрудом. Она вынула украшение: камень сверкнул, поразив глубиною зелени, живой и чистой. Он был точно глаз без зрачка! Тереза несколько секунд завороженно смотрела на кольцо, потом надела на средний палец левой руки. Чудо!

Она не заметила, как скрипнула дверь, и не успела снять украшение с пальца, только в следующую минуту, заслышав шаги, сжала кисть руки в кулак и спрятала под передник.

Позади, распространяя вокруг запах лаванды, стояла Элеонора в серебристо-зеленой накидке, шляпке, украшенной страусовыми перьями, и пристально смотрела на выдвинутый ящик комода и растерянную девушку, щеки которой немедленно залил жгучий румянец.

— Тереза?

— Да, мэм. — Тихий голос ее дрожал. Сейчас Элеонора все поймет! Боже, какой позор! Тереза не знала, куда деваться от Элеоноры, от самой себя, от этой жизни, которая заставляет ее творить такое! Почему она так глупо попалась, она, а не Люсинда?!

Элеонора не успела ничего сказать — сзади появилась еще одна тень, и чьи-то пальцы легли на глаза женщины. Тереза перевела взгляд выше — на нее смотрел Нейл. От неожиданности девушка еще больше перепугалась, совсем упала духом, а он между тем делал ей знаки глазами, показывая на комод, и Тереза, мгновенно решившись, быстро и почти бесшумно — благо в окна бил дождь — сорвала с пальца кольцо, положила в футляр и сунула в ящик вместе с деньгами. На все ушло буквально несколько секунд.

— Нейл, это ты? — певучим голосом произнеслаЭлеонора.

— Угадали, мисс!

Женщина повернулась. Молодой человек поочередно поцеловал обе ее руки в тонких перчатках и улыбнулся: губами — ей, глазами — Терезе. Девушке не понравилась эта улыбка — без тени веселья, без следа иллюзий.

— Простите, мэм! — Девушка почти овладела собой. — Тисл просила меня сходить за керосином, а вас не было, и я…

— За керосином? В такое время? Все лавки уже закрыты.

— Нет, — спокойно произнес Нейл, — на набережной есть лавка, где торгуют до полуночи. Это недалеко. Ваша служанка, мэм, наверное, собиралась идти туда. Правильно я говорю? — обратился он к Терезе.

Тереза кивнула. В этот миг ее фигура казалась совершенно неподвижной, а в глазах пылал на диво сильный огонь, огонь раскаяния, гнева, презрения и всех земных страстей. Молодой человек поразился глубине неожиданно высветившихся чувств, на которые, оказывается, была способна эта девочка.

— Ладно, — сказала Элеонора, — иди, потом поговорим. Что там у тебя?

Тереза показала руки и даже вывернула карманы. Элеонора поморщилась.

— Девушка не похожа на воровку! — жестко произнес Нейл. Взгляд его был насмешлив и холоден. — Она новенькая? Откуда?

— Из провинции.

— О! Провинциалки, как правило, самые честные и добродетельные. Я знал одну такую.

Элеонора усмехнулась.

— Только не говори мне, что ты оценил ее по достоинству!

Нейл пожал плечами.

— Может быть, и нет… Мало кто из нас способен по-настоящему разбираться в людях. Взять тебя, Элеонора: меня удивляет, как ты при твоем жизненном опыте умудрилась окружить себя толпой лицемеров?

— Где ты видишь толпу?

— Одна Люсинда стоит целой армии иуд! Элеонора натянуто засмеялась.

— Ну и я не Иисус! Ладно, хватит болтать о прислуге, Нейл. Идем в гостиную. Тереза, принеси выпить.

Девушка выполнила приказ — принесла бутылку красного вина, два бокала и с громким стуком (только так она и могла сейчас проявить свои чувства) поставила поднос на стол.

— Иди, — сказала Элеонора.

Тереза вышла. Похоже, госпожа уже позабыла о своих подозрениях — ее взгляд и мысли были устремлены к гостю.

Ну и черт с ними!

Девушку колотила дрожь от недавно пережитого — и не только. Тереза ни капли не уважала Элеонору, более того — презирала, но вынуждена была подчиняться ей. Что же это — судьба: вечно находиться в зависимости от тех, кто хуже, недостойнее, ниже?!

Она не пошла к себе, зная, что может понадобиться Элеоноре, спустилась вниз и села на стул в пустом холле, надеясь поразмышлять в одиночестве о своей несчастной судьбе. Конечно, ей, Терезе Хиггинс, всего шестнадцать, и многое еще может перемениться, но… Сколько же можно ждать? И что же, в конце концов, следует сделать, чтобы жизнь изменилась не чуть-чуть, а в корне? Измениться самой? Но в чем? Говорят, добродетель рано или поздно вознаграждается Богом, но она что-то не могла припомнить таких примеров.

В дверь резко позвонили, и Тереза, вздрогнув от неожиданности, пошла открывать. Если это очередной поклонник (а кто еще мог прийти к Элеоноре?), следовало сказать, что госпожа занята и не сможет принять.

Она в рассеянной задумчивости повернула задвижку, и в тот же миг девушку отшвырнуло к стене сильным ударом распахнувшихся дверей.

Двое мужчин, едва взглянув на молоденькую девушку в форменном платье горничной, быстро поднялись наверх. Следовало их задержать, и Тереза побежала следом.

Она ничего не поняла даже в тот момент, когда эти двое пинком распахнули дверь в гостиную, и Элеонора, увидев их, вскрикнула от испуга, а Нейл сразу же поднялся с дивана. На лице его появилось выражение крайнего замешательства — судя по всему, он никак не ждал появления этих людей.

— Что вам…— начал он.

Но один из вошедших грубо перебил его:

— Ты знаешь, что!

Только тут Тереза сообразила: это не поклонники Элеоноры, но и не грабители. Из всех присутствующих их интересует только Нейл.

Тереза с перепугу не разглядела их лиц. Одеты эти двое были так, чтобы не привлекать внимания.

Девушка проскользнула в гостиную и остановилась в темном углу. На нее никто не смотрел, она была для всех чем-то вроде мухи. Тереза с чистой совестью могла бы исчезнуть куда-нибудь, никто бы не осудил ее за испуг, но она, несмотря ни на что, почему-то не сумела заставить себя держаться в стороне от происходящего. Может быть, потому, что участником этой истории был элегантный, привлекательный молодой человек, в первый же миг странным, неведомым образом поразивший ее девичье воображение? Она уже знала, чувствовала, что он нечестен, нечист, но это отчего-то проходило мимо ее сознания. Есть такие моменты, периоды в жизни, когда человек способен жить только чувствами и ничем больше. Тереза не мечтала о нем, нет. Ей и в голову не приходило, что этот человек может по-настоящему войти в ее жизнь. Она не нужна ему, такая простая и бедная! Он человек иного склада; даже если такие, господа и сходятся с девушками вроде нее, то вовсе не за тем, чтобы жениться! А по-другому… По-другому она не хотела и боялась.

Она просто наблюдала за ним со стороны, он был для нее кем-то вроде героя любимой книжки, который нравится тебе, за которого искренне переживаешь, но с которым невозможно встретиться наяву.

— Здравствуй, Милнер, — сказал один из вошедших Нейлу, — где мы только тебя не искали, а ты, значит, в теплом гнездышке, у шлюхи!

«Приятно, когда вещи называют своими именами!»— мелькнула у Терезы мысль.

—Черт возьми, — ответил Нейл, не двигаясь с места, — не вижу причин для такого беспокойства!

Тереза с удовлетворением отметила, что они с Элеонорой были одеты, а бутылка опустела лишь на треть.Прекрасно, значит, они просто разговаривали.

— Ты отлично все понял! — жестко произнес второй мужчина, с многозначительным видом показывая из-под полы длинного плаща небольшой револьвер. — За тобой должок, забыл?

Тереза заметила, что Нейл, старавшийся не терять спокойствия, все же выглядит очень растерянным.

— Не сейчас, — неуверенно произнес он.

— Сколько же можно ждать? Тем более, нам кажется, ты готовишься смотаться из Сиднея!

— Может быть, поговорим в другом месте? — сказал Нейл. — Без свидетелей?

Элеонора молчала, предпочитая не вмешиваться, лишь с тревожным вниманием слушала разговор.

— Кто свидетели? — В голосе незнакомца прозвучало презрение. — Трусливая безмозглая шлюха? Нет, приятель, мы выясним все сейчас! До сего времени мы только пугали тебя, теперь поговорим по-серьезному!

Нейл развел руками.

— Но у меня нет этих денег, я вам говорил.

— Старая песня! Ты тогда смылся, это очень нехорошо, Нейл Милнер, но вдвойне плохо то, что ты улизнул вместе с нашими деньгами. Несправедливо, приятель, как ты думаешь?!

Он говорил спокойно, тихо, но с темным бешенством в глазах, и Тереза почувствовала то, что чувствуешь при приближении грандиозной бури, когда вокруг все уже замерло, затаилось в ее ожидании под нависшим над землею свинцовым небом.

— Нет, я просто испугался и ушел.

— Испугался?

— Да. Что тут такого? С каждым может случиться. А что стало с деньгами, не знаю.

— Ну конечно! Не знаешь, так я тебе скажу: им кто-то приделал ноги, и они тоже ушли! Это был ты, Милнер, ты же мастер на такие штучки!

Нейл усмехнулся. Несмотря на то, что общее напряжение продолжало нагнетаться, он сумел овладеть собой.

— Докажи, — небрежно произнес он.

— Даже так? Значит, я тебе должен доказывать? Хорошо!

С этими словами незнакомец поднял оружие и прицелился в Нейла. Элеонора побледнела, а губы Нейла сжались, и синева в глазах сгустилась, приняв оттенок сумеречных небес.

А Тереза… Она не знала, не могла понять, почему и как сделала это, она, всегда такая пугливая, вечно ругавшая себя за малодушие и неумение дать отпор своим врагам. Что руководило ею? У девушки было впечатление, будто ее руки действовали отдельно от тела и разума. Они, эти худенькие руки, подняли тяжелую вазу и швырнули в лампу — точно, метко, без промаха. Стекло разлетелось со страшным звоном, и комната мгновенно утонула в спасительном мраке. Одновременно три силуэта метнулись в разные стороны, и тут же раздались выстрелы. Кто-то вскрикнул, очевидно, Элеонора, а потом две тени промелькнули мимо Терезы и исчезли в двери.

Девушка на ощупь лихорадочно искала свечу. Нашла, и вскоре желтое дрожащее пламя озарило гостиную.

Все были живы. Элеонора сжалась в углу дивана, Нейл стоял у стены. Его побелевшие губы искривились в неестественной полуулыбке, одной рукой он держался за плечо, а в другой, опущенной вниз, Тереза увидела револьвер.

— Вот ведь, черт возьми, а? — промолвил Нейл и отнял руку — ладонь была в крови.

— Вы ранены! — воскликнула Тереза, почему-то не смея подойти ближе.

— Да, плечо задело, — ответил Нейл и поморщился. — Дайте что-нибудь перевязать и… мне надо выбираться отсюда!

Тут подала голос взбешенная Элеонора.

— Вот именно, убирайся! И не смей возвращаться сюда! Не хватало мне твоих дружков! Все, Милнер, хватит, надоело!

— Нужно взять экипаж, — сказал Нейл и присел на диван. — И дайте же мне бинт или хотя бы тряпку.

Элеонора дрожащей рукой налила себе вина и выпила — бокал, за ним второй.

— Здесь не больница, — заметила она уже спокойнее, но все же дала для перевязки какой-то шарф.

— Помоги мне, — обратился Нейл к стоящей в растерянности Терезе.

Девушка приблизилась, взяла шарф и осторожно затянула рану поверх одежды, стараясь не смотреть на кровь, от вида которой ее обычно мутило.

— Спасибо. Теперь, если не трудно, сбегай за экипажем!

Тереза нерешительно взглянула на Элеонору. Девушке было страшно выходить в темноту, тем более эти двое могли до сих пор находиться поблизости.

— Живее! — приказала Элеонора. — Делай, что говорят!

Тереза спустилась вниз и, подумав, выбралась на улицу через кухонное окно. Сад обступил ее черной, живой, колыхавшейся от ветра стеной, трава и ветки деревьев были мокрыми. Пока Тереза бежала к ограде, сверху осыпались на голову холодные капли, а ноги вымокли почти до колен. Она выскочила на улицу через заднюю калитку и, к счастью, сразу остановила экипаж.

Попросив подождать, вернулась в дом и тем же путем вывела Нейла за пределы владений Элеоноры. Последняя не промолвила на прощание ни единого слова.

— Проводи меня до дому, — попросил Нейл, — думаю, мне еще понадобится твоя помощь.

Она замешкалась, но молодой человек взглянул ей прямо в глаза — темные, пылающие чувствами, таинственно-страстные, словно дыхание южной ночи, — своими, даже сейчас влекущими прохладной синевой, точно в полдень морская волна, и девушка быстро, без слов скользнула внутрь экипажа.

— Я благодарен тебе, Тереза, — сказал Нейл, когда они тронулись с места. — Признаться, это первый случай, когда кто-то вот так, бескорыстно, спасает меня. Я думал сейчас, в наше время, такое уже невозможно.

— Что? — прошептала она.

— Сочувствие, взаимопомощь.

— Да, — еле слышно проронила девушка.

Она подумала о том, что Нейл прав. И сама Тереза редко кому сочувствовала по-настоящему, совершенно искренне, и по этому поводу даже немного переживала.

Она вспомнила, как два года назад трагически погибла одна из школьных подруг ее и Тины. Все девочки, собравшиеся на похороны, плакали, в том числе и Тина. А Тереза… Она ловила себя на мысли, что хотя чувствует огорчение, но не настолько сильное, чтобы расплакаться навзрыд, как некоторые. Ей было неловко, и Тереза, старательно сохраняя на лице выражение глубокой скорби, пыталась выдавить слезы. Вспоминала погибшую Ирен, но это не помогало. Потом подумала о своих проблемах, пожалела себя, и слезы пришли, хлынули потоком, и уже не стоило большого труда убедить себя в том, что она горюет по подруге.

А Тина? Тереза верила, что сестра не притворяется, — она всегда была такой доброй, мягкосердечной, но вот такие, как Дорис и Фей! Фей, правда, не плакала, но Дорис насквозь промочила платок, лицемерка…

Однако с Нейлом Тереза испытывала самые что ни на есть подлинные чувства. Она действительно впервые в жизни волновалась за другого, пусть не сильнее, чем за себя, но почти что так же! Она смотрела на него, и нежность расцветала в ее сердце, как диковинный редкий цветок…

ГЛАВА VI

К удивлению Терезы, Нейл жил почти на самой окраине Сиднея, в дешевой гостинице. Когда они приехали туда, было далеко за полночь. Другая сторона залива, раскинувшаяся широкой серповидной полосой, переливалась золотистыми огнями, мерцающими, как звезды на небе. Только огней этих было больше, и светились они почему-то не так загадочно, как те, в темно-синей высоте, глубокой, точно воды перевернутого гигантского колодца.

Тереза и Нейл на ощупь пробрались к дверям и вошли в полутемное помещение с лестницей, ведущей наверх. В таких домах обычно снимали комнаты дешевые проститутки, студенты, фермеры, приехавшие из провинции по делам и жалеющие денег на хорошие апартаменты, мелкие жулики и прочий люд, не такой бедный, как обитатели квартала, где прежде жила Тереза, но явно не из богатых.

Они прошли по тускло освещенному коридору, и Нейл отпер ключом дверь своей комнаты. Это было типичное жилище одинокого бедного человека, старающегося по мере возможности жить относительно прилично, не доходя до последней грани, какой считалось переселение в трущобы. Тереза, никогда прежде не бывавшая в подобных номерах, с изумлением и опаской оглядывала грязноватые обои, небольшой камин с уныло тлеющими углями, умывальник за ширмой, стол, два старых стула, простенький коврик на темном полу и широкую металлическую кровать с двумя подушками, застеленную тонким одеялом. Немытое окно не было занавешено, в него видна была черная гладь залива и кусочек ночного Сиднея, красивого города зовущей вперед дерзкой мечты и несбывшихся желаний.

Нейл, измученный, бледный, бессильно опустился на стул. Тереза молчала и не двигалась, не зная, что делать.

— Нужно вытащить пулю, — сказал он.

— Позвать врача?

— Да, тут есть один парень, он сумеет это сделать. — Нейл сморщился, взглянув на пропитанную кровью повязку. — А ты поможешь ему, если будет нужно.

— Я? — изумилась Тереза. — Я не смогу!

— Уверен, сможешь. Такая мужественная девушка, как ты, с чем угодно справится!

Между тем лицо его совсем побелело, глаза мучительно расширились, он тяжело дышал. Потом склонил голову — блестящие прямые черные волосы упали на белый лоб, и Тереза невольно залюбовалась их красотой.

— Где живет этот человек? — тихо спросила она.

— Внизу, как раз под моей квартирой. Скажи ему, чтоб захватил инструменты.

Тереза бросилась вниз и вскоре привела здоровенного лохматого парня, с виду больше пригодного для работы в поле, нежели для занятий врачебной практикой.

Увидев Нейла, парень добродушно усмехнулся и весело спросил:

— Как это тебя угораздило, а?

— Результат ночной прогулки. Надо извлечь пулю, Алекс.

— Сделаем! — бодро произнес тот, начиная раскладывать инструменты. — Только хлороформа у меня, к сожалению, нет.

— Я потерплю.

— Но есть спирт, — продолжил Алекс, — советую выпить.

— Ладно, давай!

Парень повернулся к Терезе.

— Поможете, мисс?

Она кивнула, и Алекс тут же принялся командовать. Девушка вскипятила воду, разорвала на широкие длинные полосы чистое полотенце, приготовила постель.

Данный Элеонорой шарф пришлось разрезать, как и рубашку, а в том месте, где была рана, отмачивать теплой водой.

Нейл разделся до пояса, лег на кровать, и Алекс взялся за дело.

Через четверть часа все было закончено. Алекс обработал рану, наложил повязку, вытер тряпкой окровавленные инструменты и поднялся.

— Думаю, все будет в порядке. Завтра я зайду посмотреть. — Потом обернулся к Терезе. — Спасибо, мисс! Всего хорошего!

Проводив Алекса до дверей, девушка вернулась к постели. Тело Нейла сотрясала мелкая дрожь. За время операции он ни разу не крикнул и теперь с трудом разжал зубы. Его лицо казалось серым, как грязный снег, губы были прокушены в двух местах: когда он вымученно улыбнулся, вниз по подбородку побежала тонкая струйка крови.

Тереза нашла в шкафчике рядом с умывальником бутылку вина и, налив в стакан, поднесла к губам Нейла. С трудом приподнявшись, он жадно выпил и с чувством облегчения вновь откинулся на подушки.

Девушку вдруг охватило запоздалое смущение — она стыдливо отвернулась, пока Нейл здоровой рукой натягивал на себя одеяло.

— Ты сядь хотя бы, — сказал он. — Спасибо тебе. Что бы я без тебя делал?

Девушка только сейчас почувствовала, что едва держится на ногах. Она села ипривалилась к спинке стула. Нейл кивнул на бутылку с вином, но Тереза отрицательно покачала головой, и молодой человек не стал настаивать.

— Я пойду, — нерешительно произнесла она, отдохнув немного. И тут же со страхом подумала о том, как будет возвращаться домой. Впопыхах она выскочила без денег, да и были б они, разве здесь сейчас найдешь экипаж? Не бежать же среди ночи через весь город, полный подозрительных личностей?!

— Куда ты в такое время? — сказал Нейл. — Порядочной девушке нельзя ходить по ночам одной.

Тереза встала и пристально посмотрела на него.

— Вы совершенно правы! — с неожиданным вызовом произнесла она. — Но что же мне делать?

— Оставайся, — предложил Нейл, — утром вернешься домой.

Девушка запротестовала:

— Здесь, у вас?! Я не могу!

— Верно, — согласился Нейл, — да тут и негде… Знаешь, спустись к привратнице, спроси комнату до утра — может, есть свободные? Я заплачу.

— Хорошо, — сказала Тереза, хотя этот вариант ей тоже не очень нравился. Ночевать одной, в незнакомом доме, в чужой постели?

Она сошла вниз, и ей действительно дали комнату, не потребовав никаких объяснений.

— Зайди утром, — попросил Нейл. Голос его ослабел, а лицо уже не было бледным, оно полыхало ярким лихорадочным румянцем. — Я скажу тебе кое-что.

Тереза кивнула.

Она почти не спала остаток ночи — просто пребывала в полудремоте, лежа одетая поверх холодного одеяла, и прислушивалась к далеким звукам — чьему-то смеху в одном из номеров, скрипу половиц наверху, шуму деревьев за окном, гудкам пароходов. Мир звуков не менее ярок и загадочен, чем мир красок, ощущений, мыслей и снов. Он захватывает, заставляет погружаться в себя, не отпускает: ты точно плывешь на невидимой лодке в неведомую даль.

Утром невыспавшаяся Тереза кое-как расправила складки измятого платья, с трудом вытащила шпильки из спутанных волос — даже причесаться было нечем, — умылась холодной водой и вытерла лицо и руки рваным полотенцем.

Подумав, решила заглянуть к Нейлу. Нет, она не могла уйти, не узнав, как он. Кроме того, хотя в этом Тереза ни за что не хотела признаться даже самой себе, — она подсознательно стремилась перекинуть мостик к будущему — а вдруг продолжение знакомства все-таки возможно?

Нейл лежал неподвижно, с закрытыми глазами, лицо его казалось осунувшимся, точно он был болен уже давно.

Тереза смотрела на него: какая у него гладкая, белая, нетронутая загаром кожа, тонкие черты лица, а ресницы длинные-длинные… И — при этой мысли щеки девушки порозовели — прикрытое одеялом стройное тело, на котором так хорошо смотрится элегантный костюм. Ей стало вдруг так тоскливо, что она едва не заплакала. И опять подумала о нем, как о персонаже, изображенном на красивой картинке, которую можно измять, изорвать или, наоборот, осыпать поцелуями, повесить на стенку и любоваться. Все равно этот человек никогда не сойдет в твой реальный мир, не обнимет тебя и не останется с тобою!

Внезапно Нейл открыл глаза, и Тереза почувствовала, что он не спал и знает, как она смотрела на него. Кто же он, Нейл Милнер, богач или бедняк, благородный герой или обычный мошенник, реальность или наваждение?

— Доброе утро. Как вы себя чувствуете? — одними губами прошептала девушка.

— Спасибо, Тереза, лучше. — На этот раз он не улыбнулся, и девушка сникла. Что она, простая служанка, напридумывала себе?

— Я пойду, — сказала она, — уже пора.

— Да, конечно. Еще раз спасибо тебе.

— Поправляйтесь! — Тереза пошла к дверям, но потом, спохватившись, обернулась. — Вам ничего больше не нужно? — В ее лице читалась надежда.

Нейл задумчиво смотрел на нее, освещенную бьющим в окно утренним солнцем, тоненькую, как луч, большеглазую, с копной распушившихся темных волос. Девушка показалась ему похожей на дикий цветок с нежными лепестками и тонким упругим стебельком.

Его забавляла серьезность этой девочки, привлекали ее юность, неопытность и невинность. Она казалась беспомощной, словно ребенок, и в то же время достаточно самостоятельной, исполненной чувства собственного достоинства. Она обладала необычной, по-своему чем-то привлекательной внешностью и, по-видимому, столь же своеобразным характером. Нейл улыбнулся, вспомнив, как Тереза пыталась украсть у Элеоноры деньги и швырнула вазу в лампу.

Молодой человек видел, что нравится ей, и подумал о том, что девушка, пожалуй, могла бы скрасить его пребывание в этой гостинице, не очень-то приятном месте, где он вынужден был временно поселиться. Нейлу надоели женщины-хищницы, наскучили дешевые шлюхи, ему захотелось искренних чувств, чистых объятий, скромного, ненавязчивого общения с юным пылким сердцем и открытой душой.

Он вспомнил себя, каким был, когда приехал в Сидней. Он, как и Тереза, родился и вырос в маленьком городке, расположенном в штате Виктория. Его отец был фермером, рослым, крепким, громкоголосым человеком, грубоватым и очень сильным. В него пошли и сыновья, все, кроме младшего. Нейл был в мать, изящную женщину с красивым спокойным лицом, молчаливую и кроткую. Она вышла за отца молоденькой девчонкой, когда ему было уже за тридцать. Нейл боялся отца, его голоса, сильных рук, его нрава, становившегося особенно нестерпимым, когда мистер Милнер-старший напивался. В таких случаях отец шумел и ругался, а мать робко пыталась его утихомирить. Она стаскивала с его ног тяжелые грязные сапоги, и Нейл всегда хотел крикнуть: «Не делай этого!» Он не любил отца, который унижал младшего сына, считая, что тот уродился не таким, каким следовало бы. Действительно, Нейл никогда не чувствовал склонности к работе, хотя и пытался это скрывать. Мать была несчастна, она страдала и однажды обмолвилась, что с радостью сбежала бы в Сидней. Нейл ухватился за эту идею, горячо поддерживал, мечтая, как он жил бы вдвоем со спокойной ласковой матерью, но, конечно, это были только мечты и разговоры: ни одна женщина в те времена, да еще в Австралии, не осмелилась бы пойти на такое. Нейл вырос и уехал один. Он, как и Тереза, был без связей, образования и денег. Несколько месяцев кое-как перебивался, а потом ему повезло, правда, очень своеобразно: он связался с мелкой воровской шайкой. Ни грубиян отец, ни забитая, ограниченная мать не привили ему никаких моральных принципов, поэтому совестью Нейл не мучился. К тому же он давно понял, что не уважает родителей, проживших, по его мнению, совершенно никчемную жизнь: отец только шумел да ругал все вокруг, а мать не знала ничего, кроме тупой рабской покорности. Остатки детской любви к ней быстро улетучились, и Нейл даже ни разу не написал домой: было некогда, а сказать по правде, просто лень.

Он был доверчив, и на первых порах его нередко обманывали его же товарищи. Постепенно Нейл понял, что лучше не сочувствовать никому, а главное — никому не верить. Душа его обросла невидимой скорлупой, стенки которой с каждым днем утолщались, так что мало чему удавалось проникнуть туда, хотя были чувства, которые жили там все время: злые — направленные на мир, добрые — только на самого себя.

В отличие от некоторых приятелей Нейл не любил свою работу и постоянно боялся попасться. Он был под подозрением у полиции, его арестовывали несколько раз, но отпускали за отсутствием прямых улик. Однако бросать свое занятие Нейл не хотел: лучшая жизнь неудержимо манила его — это стремление было сильнее всех других. Из чувства тщеславия, как только завелись деньги, он приобрел хорошую одежду и научился ее носить, иногда посещал дорогие заведения — рестораны, казино; познакомился с богатой проституткой Элеонорой Дуган, которая, к удивлению Нейла, влюбилась в него и все пыталась открыть, как шкатулку с секретом, его душу, не ведая, что там пустота. Нейл не был в восторге от Элеоноры, как другие поклонники, она быстро надоела ему, быть может, потому, что они были слишком похожи. Нейлу не нравилась жизнь, которую он вел, — не хватало размаха. Он не знал никакого дела, каким хотел бы заняться, не имел никаких стремлений, кроме одного: получить побольше денег и зажить в свое удовольствие в абсолютной праздности. Но для этого нужна была очень большая сумма. Копить деньги и ждать Нейл не хотел, он стремился получить все сразу и, разумеется, быстро. Однажды, улучив момент, он скрылся один с награбленным, обведя вокруг пальца своих же дружков. В содеянном подозревали не только его, доказательств не было… Дружки следили за ним, пытались припугнуть, но ничего не добились. Нейл выжидал. Он хотел незаметно для всех уехать из страны и постепенно налаживал связи с нужными людьми.

Через месяц-другой вседолжно было свершиться. Только бы получилось! Нейл знал, что, уехав туда, где его никто не знает, мог бы впоследствии очень выгодно жениться, благо он всегда нравился женщинам. И, видит Бог, никогда бы не вспомнил ни о взрастившем его крае, ни о близких людях, ни о том, каким путем получил свое состояние!

Удовольствия ради и чтобы избавиться от скуки, он решил сделать эту неожиданно подвернувшуюся девочку своей любовницей. У него не возникало и мысли взять ее с собой, он не задумывался о том, что будет, если девушка влюбится в него настолько, что разлука с ним разобьет ей сердце, или если она забеременеет. Он оставил бы ей немного денег — и только. Порядочные мужчины всегда так поступали с девушками вроде Терезы — это было нормой, и сами девушки не могли рассчитывать на большее. А кем считала себя Тереза, простой служанкой или нет, какие у нее были планы, мысли и мечты — это его не интересовало.

— Может быть, ты еще зайдешь проведать меня? Завтра или когда сможешь? Я хотел бы отблагодарить тебя: когда поправлюсь, приглашу куда-нибудь и сделаю хороший подарок.

Тереза молчала. А Элеонора? Впрочем, что Элеонора! Элеонора красивая, богатая шлюха, а Тереза Хиггинс, хотя и бедная, но порядочная и честная. И вдруг она вспомнила комод, кольцо с изумрудом, деньги и усмешку Нейла. Он знает, какая она честная!

И все же девушка не могла устоять.

— Хорошо, — прошептала она, — приду.

— Буду ждать, — с улыбкой отвечал Нейл, — запомни, ты обещала!

… Тереза шла домой по сотканной из солнечных нитей дороге, и в душе ее поднимался рассвет, рассвет первой девичьей влюбленности. В тот миг, когда Нейл Милнер своим взглядом, улыбкой и словами дал понять, что их встречи продолжатся, девушка словно бы вошла в потаенную дверь волшебного мира, и то, что было за его пределами, перестало иметь значение.

Здесь не было места расчету, она совсем не думала о том, что может дать знакомство с Нейлом. Главное, что они встретятся, она будет смотреть на него, говорить с ним, она окажется в центре его внимания, а это никак не меньше, чем стать осью Вселенной.

…Элеонора сидела в спальне перед высоким зеркалом, с ее плеч стекала, подобно потоку прозрачной воды, ткань роскошного халата. Стоящая за ее спиной Люсинда быстро и ловко орудовала щипцами для завивки волос.

— Где ты шлялась? — спросила Элеонора Терезу. — Я недовольна тобой!

— Я не шлялась, мэм! — очень четко, твердо, выделяя каждое слово, ответила девушка. — Мистер Милнер попросил проводить его домой, и я побоялась возвращаться ночью одна.

— Как он? — помедлив, произнесла Элеонора.

— Ничего.

— Ладно, иди. Займись работой.

У Терезы было хорошее зрение, но сейчас она прищурилась, как близорукая, и полоснула присутствующих взглядом, острым, как бритва. Гадюки! Ничего, сегодня никто не испортит ей настроения, даже они! Подумать только, Люсинды вчера и близко не было, подвиг совершила она, Тереза, и ею же недовольна эта продажная тварь!

Девушка почувствовала, как сильно ей хочется покинуть этот дом.

ГЛАВА VII

Тереза нерешительно постучала в дверь, одинаково боясь и ответа, и тишины.

— Кто там? — прозвучал знакомый голос.

Она не стала отвечать, потому что в горле вдруг пересохло, просто толкнула дверь и вошла.

Нейл смотрел на нее, приподнявшись на локте.

— Тереза! Вот так сюрприз!

— У меня сегодня выходной, — смущенно потупившись, пояснила она.

— Очень рад! Проходи.

Девушка сделала несколько шагов и остановилась. Его глаза наблюдали за нею, они и кололи, и ласкали, и жгли. Тереза пыталась усмирить разыгравшееся воображение и не могла.

Ее шоколадного цвета глаза под опущенными ресницами сияли радостно и чуточку стыдливо, голову с пышными буйными кудрявыми волосами венчала шляпка с завязанными под подбородком красными атласными лентами, а смуглые пальчики теребили поясок, перехвативший в талии простенькое ситцевое платье.

Нейл улыбнулся. Она излучала свет юности и застенчивой простоты, от нее исходило веяние свежести, точно в комнату проник утренний морской ветерок, и Нейлу захотелось обнять ее прямо сейчас и сполна насладиться ею.

Интересно, что таится в хрупком сосуде ее тела, какие чувства владеют ее душой?

— Как вы себя чувствуете, сэр? Он засмеялся.

— Гораздо лучше, Тереза. И называй меня просто Нейлом.

Девушка села на стул.

—Почему вы живете здесь? — спросила она и тут же отругала себя за излишнее любопытство.

Но Нейл ответил без заминки, он держался очень просто, доброжелательно. Тереза чувствовала, что расстояние между ними начинает стремительно уменьшаться.

— Таковы обстоятельства, Тереза. Я мог бы жить в более приличной гостинице или квартире, но вынужден пока оставаться здесь.

Немой вопрос в ее глазах не исчез, и он продолжал:

— Как ты можешь догадаться, в этом повинны те, кто недавно наведывался в дом к мисс Дуган.

Упоминание имени Элеоноры было неприятно Терезе. Почти с каждым мужчиной, который хоть однажды появлялся в доме, у Элеоноры были близкие отношения. А с Нейлом? Наверняка! Однако он упомянул о ней небрежно, без всякой искры, и у девушки отлегло от сердца.

— То, в чем эти люди обвиняют меня — ложь. — Нейл смотрел на девушку твердо, жестко, он будто надавливал на нее взглядом, пытаясь проникнуть внутрь ее мыслей, заставить чувствовать именно то, что ему хочется.

— Ты мне веришь?

— Да, — растерянно произнесла Тереза, понимая, что это не так. Никогда она не сможет заставить себя думать так, как хотят другие, хотя бы даже Нейл! Но какое это имеет значение сейчас?

— Вот и славно. — Через его улыбку по-прежнему просвечивало что-то жестокое, оно было в глазах, в чертах красивого лица… Ночь так и останется ночью, сколько ни зажги ярких огней!

Он взял девушку за руку, но Тереза освободилась.

— А у тебя есть враги?

— Есть. — Она вспомнила Кленси.

— Где? Здесь?

— Нет. Там, дома. Нейл лег на подушки.

— Ты должна мне рассказать о себе, Тереза. Почему ты в Сиднее? Поссорилась с родными?

— Нет, у меня очень хорошие мама и сестра. Просто мне захотелось уехать.

— Узнать лучшую жизнь? Это мне знакомо. Есть у тебя заветная мечта?

Тереза незаметно для себя напряглась, и взгляд ее изменился — она точно вступила на поле боя, непримиримая, непрощающая, несокрушимая, оставив за спиной свет романтики и добра.

— Есть! — Ноты ее голоса были чисты и тверды, как сталь.

Нейл, напротив, говорил мягко.

— Какая, если не секрет?

И очень удивился, когда эта такая хрупкая, нежная на вид девочка произнесла:

— Я хочу возвыситься над ними, отомстить им, уничтожить, растоптать — всех, кто меня обижал!

Нейлу хотелось рассмеяться, но он сдержался и произнес серьезно:

— Я тебя хорошо понимаю и не завидую тем, кто встанет у тебя на пути.

Тереза промолчала, а Нейл улыбнулся.

— Ты думаешь, я принадлежу к верхам общества? Нет! Во мне нет ни капли благородной крови! Видела б ты моего отца и братьев — этакие верзилы, сыны полей! Только мать у меня была другая…

— Была?

— Была и, наверное, есть. Красивая женщина, не созданная для тяжелой жизни. Давно я ее не видел…

Он стал печальным, погрузившись в воспоминания, черты его лица вдруг обрели одухотворенность, взгляд просветлел, и девушка любовалась им под громкий стук собственного сердца. Если бы он опять захотел взять ее руку в свою, она, возможно, не отстранилась бы!

Тереза подумала о матери, Тине и Айрин. Айрин красива, на ней хорошо сидит любое, самое простое платье, а как бы она смотрелась в одеянии леди! Она из тех, кто не задумывается о своей внешности, но всегда остается привлекательной. Однако Айрин считает, что ее место там, где она живет, и будет смиренно тянуть лямку, не пытаясь что-либо изменить.

А мама? Она же была не из бедных… Но потом, оказавшись в других условиях, похоже, никогда не жалела о потерянном. Да, но у нее был отец, человек, в котором больше благородства, чем у любого князя или короля.

А сестра? Светловолосая стройная Тина… Сестра всегда казалась красивее, но Тереза искренне любила ее и потому никогда не завидовала. Тина — вторая Айрин, только нежнее, образованнее и… беззащитнее. У Айрин — смекалка простолюдинки, у Тины — глубина мыслей и чувств. Довольна ли она своей жизнью? Кто знает! Может, какой жизнью человек живет, для той он и создан… в данный момент! Зачем горевать о том, что" на море штиль, когда еще только латаешь паруса? Всему свое время — проблемы чаще разрешаются сами собой, ибо что-то неведомое ведет нас по жизни. Придет время выйти в море, и появится ветер!

— Я стал чужим своей семье и своей среде, — сказал Нейл, — а враги у меня есть и были. И я тоже хотел расплатиться.

— Вы отомстили им?

— И да, и нет. Просто они по сей день пашут землю, а я…

— Что плохого в том, чтобы пахать землю? — возразила Тереза. — Мой отец тоже этим занимался, был счастлив и жил не хуже других!

— Ничего плохого, но я изведал нечто большее и еще больше надеюсь получить. Нет, я не плевал своим обидчикам в лицо, не швырял на стол козырные карты, но некоторые сравнения меня утешают. А вообще, ты права, Тереза, надо наказывать тех, кто причиняет нам боль, надо бороться с ними и мстить, иначе эти унижения будут продолжаться до бесконечности. Только оружия подходящего нет, ведь так? Ничего, кроме веры, надежды и ненависти.

Тереза подумала о том, что последнее слово в этом трио обычно «любовь», и она хотела говорить не о ненависти, а именно о любви. Несмотря на все свои обиды, она была в стане мечтателей, а не разочарованных.

Тереза желала любви, но иногда боялась ее, потому что чувствовала: любовь — это плен. А она хотела навсегда остаться свободной.

— Может, принести вам поесть? — спросила она, надеясь переменить тему.

— Буду тебе очень обязан. Тебе бы тоже не мешало перекусить, ты такая худенькая…

Он оценивающе оглядел ее, и Тереза, невольно сжавшись, покраснела. Конечно, он не находит ее привлекательной! Разве Тереза Хиггинс может нравиться мужчинам? Хотя одному мужчине она точно нравилась. Даллас Шелдон! Что-то кольнуло ее сердце и ушло. Даллас — из серого настоящего, ничего загадочного в нем нет, он не сказочная птица, как Нейл.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Не страшно жить в Сиднее?

— Я уже привыкла.

Он говорил с нею как со взрослой, но не как с равной и совсем не так, как Даллас, без любви и вдохновения в глазах, и все же она явно нравилась ему! Нравилась!

И Тереза не могла дождаться часа, когда снова увидит его.

И вот наступил тот самый день, который Нейл Милнер собирался посвятить Терезе.

Она с утра готовилась к встрече, дрожа от радости и страха. Напудрилась, причесалась, стараясь справиться с буйством волос, надела специально купленные по такому случаю туфли на каблуках и лучшее платье.

И все же она показалась себе бедной и жалкой, когда увидела Нейла, стройного, красивого, элегантного в темном костюме, белой рубашке из тончайшего полотна, модном галстуке и перчатках. Он стоял посреди своей убогой комнаты и улыбался Терезе.

Девушка скромно поздоровалась. Она заметно упала духом. Это не укрылось от молодого человека, и тогда он, слегка отступив, позволил ей увидеть то, что приготовил заранее: на кровати, несколько небрежно брошенное, лежало белое платье из бельгийского гипюра — настоящая драгоценность, — сшитое с безупречным вкусом, так, что классическая простота была равной изысканности.

Рядом покоилась обтянутая белым шелком шляпка с белоснежными перьями, уложенными пышными кольцами, а на полу стояли белые туфли.

Тереза обомлела. Она не ожидала такого диковинного подарка, похожего на наряд богатой невесты.

Нейл, спрятав довольную улыбку, с подчеркнуто почтительным видом подвел ее к кровати и произнес самым обычным голосом:

— К сожалению, выбирал на глазок — может оказаться велико. Ну ничего, если что, заедем к модистке и подошьем. Примерь, я выйду.

Тереза взглянула на него, и Нейлу показалось, что он тонет в ее темных глазах, в которых блестели слезы благодарности и зарождавшегося восторга.

— Мне?

Он снисходительно улыбнулся.

— Да. Красивый подарок красивой девушке. Надень же!

Потом вышел и оставил ее одну. Тереза прикоснулась к платью, прохладному, шуршащему, точно снег в морозную ночь. Боязливо оглянувшись на дверь, она быстро сняла свое платье, оставшись в старом корсете и льняных панталончиках. Ее худощавое смуглое тело с тонким станом и узкими бедрами дрожало от непонятного возбуждения.

Платье мягко облегало талию, плечи и было лишь слегка свободным в груди. Жаль! У Тины с ее прекрасной фигурой не возникло бы такой проблемы. Материя была стянута назад и подчеркивала все линии тела. Узкая юбка почти касалась пола, но, когда Тереза надела туфли, все встало на свои места.

Нейл, войдя, не узнал ее. Шляпка, похожая на гордую ладью, с фантастическим сплетением воздушных перьев, издали напоминающих белоснежные паруса, красиво сидела на изящной головке. Выбившиеся из прически пряди волос легким облаком окружали смуглое лицо. Девушка казалась испуганной маленькой птичкой и в то же время была исполнена гордости за саму себя — почти неизведанное ею прекрасное чувство.

Ее лицо сияло, она расцвела на глазах, и Нейл впервые почувствовал, что значит доставлять радость другому, тем более тому, кто никогда ничего не имел.

Тереза не знала, куда он ее повезет, и всецело доверилась спутнику.

Нейл сказал, что сначала они поедут в казино. «Ты принесешь мне удачу, девочка. Сегодня весь Сидней будет наш!»

У него было веселое настроение. Прежде чем покинуть город, он не прочь был немного покуражиться. Иначе чем еще объяснить появление Нейла Милнера в обществе робкой, не умеющей себя вести, неловкой девочки в самом сердце столичного мира? Он от души забавлялся, глядя на нее, и чувствовал себя благодетелем, совершающим поистине царское деяние. Рано или поздно эту девочку все равно обесчестил бы какой-нибудь матрос, а так она хоть насладится жизнью, хотя бы немного вкусит настоящей ее прелести, о чем будет вспоминать всю свою жизнь. И потом он даст ей денег…

Тереза несмело вошла в полутемный зал, отделанный в красновато-коричневых и зеленых тонах. В пушистых коврах тонули звуки шагов, все казалось обманчиво-приглушенным, притягивающим и зовущим, точно пение сирен.

В мягком полусвете она увидела покрытые бархатом столы и сидящих за ними людей, каждый из которых, явно или скрытно, был одержим неведомой ей сильной страстью. Желтые тени ложились на лица игравших, на тех, кто обслуживал их, и тех, кто наблюдал за ними. Тени падали на белый наряд Терезы, придавая ему оттенок потускневшей от времени позолоты.

Нейл поддерживал девушку под локоть. Они прошли к одному из столов и остановились, чтобы понаблюдать.

Она ничего не понимала, ни сути игры, ни того, почему никто не гонит ее прочь. Может быть, потому, что она с Нейлом? Нейл — вот ее пропуск сюда, ибо сама она для всех, кто здесь находится, никто и ничто.

Нейл — пропуск в сияющее красками будущее! Будущее, в которое она все-таки не верила… Она и Даллас — это было близко и понятно, согревало живым теплом, а она и Нейл…

Потом Нейл сел в кресло, а Тереза встала за его спиной. Он выигрывал и проигрывал, а она следила за его действиями, не особо вникая в них, окутанная этой непонятной атмосферой, точно тайной глубокого сна.

— Хочешь сыграть? — спросил Нейл, поворачиваясь. — Ты новичок, тебе может повезти.

Она бессознательно кивнула, и он, поднявшись, уступил ей место.

— Пожалуйста, фишек для леди! — сказал он крупье и протянул бумажку.

Леди… Нелепость! Неужели это не сон?

Тереза смотрела на расчерченный стол и ничего не соображала. Здесь, перед нею, была раскинута магическая карта, и на ней нужно было отыскать знаки своих созвездий.

Она видела, как делают ставки другие. Нейл пытался подсказывать ей, но девушка ничего не слышала. Какие-то видения проплывали перед нею, точно разгадки вещих снов.

— Тринадцать, красное, — услышала она свой голос.

Колесо фортуны закружилось с насмешливым шуршанием, но девочка в белом наряде цветущей невинности, опьяненная грезами, была выше земных страстей.

— Ваш выигрыш, мэм!

Тереза подняла глаза, а Нейл сзади стиснул ее худенькое плечо сильной рукой.

— Тереза, девочка, вот это удача! Ставь еще!

— Зеро, — сказала она.

— Не надо на зеро…

— Зеро! — упрямо повторила девушка, и глаза ее заблестели.

И действительно выпало зеро, а потом еще два раза черное и красное.

Она выигрывала легко, быть может, потому, что не очень к этому стремилась. Ей важно было находиться рядом с Нейлом в ореоле любви, счастья и сознания своей привлекательности, а остальное мало ее волновало. Человек запросто получает то, о чем не мечтает и чего не ждет, но, когда он хочет достать то, что близко и дорого его сердцу, из-под ногтей, бывает, сочится кровь.

Потом Нейл повез Терезу в театр, затем в ресторан, где она ела форель, шоколадный торт, персики и мороженое и, повинуясь воле спутника, пила вино. Нейл целовал девушке руку, будто она на самом деле была леди, и с непонятной настойчивостью смотрел ей в глаза.

И все же, несмотря на всю эту атмосферу, Тереза не ощущала подлинного триумфа. Очевидно, суть в том, что происходит у тебя внутри… Этот вечер должен был быть полон затаенной печали прощания с невинностью души и тихой радости рождения первого большого чувства, состоянием предрассветной нежной глубокой тишины, а не пылающего дня.

Они вернулись в комнату Нейла, когда совсем стемнело. Тереза собиралась переодеться и ехать домой. Признаться, ей было немного грустно — спектакль сыгран, занавес вот-вот опустится и наступит завтра, которое означает возвращение назад.

— Подожди, — сказал Нейл, — задержись немного. Давай выпьем по последнему бокалу.

Девушка покачала головой. Она не могла говорить из-за странного жалобного чувства, внезапно проникшего в душу.

— Не надо грустить, — негромко произнес Нейл и погладил Терезу по голове. — Вот, возьми. — И вложил ей в руку деньги.

— Что это?

— Твой выигрыш.

Взглянув на деньги, Тереза ощутила неприятное чувство. При чем тут они?

— Так много? Зачем? Оставьте себе. Нейл засмеялся — весело, без издевки.

— На мой взгляд, их никогда не бывает много… Тебе они не нужны, нет? А что тебе нужно?

Тереза промолчала.

— Возьми, Тереза, — сказал он.

— А вы?

— Мой выигрыш у меня никто не отнимет.

С этими словами Нейл прислонил девушку к стене почти у самого входа, где они стояли все это время, и стал целовать. Он не давал свободы ее рукам, и постепенно Тереза перестала сопротивляться. Поцелуи Нейла были настойчивы и опасны, ибо он знал, что произойдет дальше, был уверен в себе и не пытался сдерживать свои желания. Такие, как Тереза, обычно становятся легкой добычей, а уж после такого вечера…

— Ты прелесть, Тереза, — прошептал он, давая ей мгновение передышки, но не настолько долгое, чтобы она успела прийти в себя. — У меня еще не было такой девушки…

Его страстные слова и поцелуи пробудили в ней нечто неведомое, лишили разума… Терезе казалось, будто в тело влили что-то расплавленное, горячее… Она задыхалась и прошептала из последних сил:

— Не надо… Нейл!

— Нет-нет, не бойся!

А сам увлек ее туда, где прежде лежал тот чудесный наряд, что теперь был на ней, и Тереза, подчиняясь рукам Нейла, упала поперек кровати. Она чувствовала его настойчивость и понимала, чего он хочет. Она позволила себе некоторое время не сопротивляться и обнаружила, что его прикосновения, о каких порядочной, скромной девушке стыдно и подумать, очень приятны. Сейчас она узнает ту великую тайну любви, разговоры о которой только и слышала все последнее время! Однако что-то в ней противилось тому, чтобы сдаться до конца. Терезе казалось, что она любит Нейла только за его элегантность, красоту, любит просто как сияние своих несбыточных желаний…

Но вот ее одежда уже валяется на полу, и она, сама того не чувствуя, крепко, страстно обнимает Нейла. Это было естественно для той, кем она была весь этот день, а для другой… Настоящая Тереза Хиггинс проснется лишь завтра и будет жалеть о том, что уже случилось, едва ли больше, чем о том, что еще не сбылось.

Тереза смотрела в окно. Было совсем еще рано и потрясающе красиво. Там, за холодными стеклами, пробуждался рассвет, и небо над зеркально-прозрачным заливом имело цвет густых сливок, а еще выше было темно-голубым, и на нем таял белесый, точно сотканный из тумана, слепок луны.

Тереза думала. Почему и как получилось, что она отдалась мужчине, который не был ей мужем и даже не обещал жениться? Почему она оказалась столь слабой и не смогла устоять — не столько перед Нейлом, сколько перед самой собой? Она, девочка из Кленси, городка с другой моралью, с другими взглядами, с точки зрения которых в этом случае тайна любви обернулась разгадкой порока.

В этот момент ее желания оказались сильнее… Этот момент — станет ли он роковым? Если нет, то, пожалуй, не стоило так терзаться!

Нейл проснулся позднее Терезы и удивился, увидев ее стоящей возле окна, тоненькую, напряженную, объятую утренним светом, точно пламенем фитилек свечи.

— Тереза! — позвал он.

Она обернулась. Пряди ее распущенных волос были разбросаны по плечам и спутались, точно стебли вьющихся растений, а взгляд казался сумрачным, будто вход в неведомый храм.

Нейл улыбнулся. Все вышло так, как он задумал, а кульминация вечера получилась даже более захватывающей и приятной, чем можно было ожидать. Что ж, общение с этой девочкой, в теле которой течет, подобно бурной реке, кровь жителей южных стран, способно подарить немало любовных восторгов. Невинность и страстность — что может быть притягательней этого сплава!

— Почему ты там стоишь? Иди ко мне!

Девушка напряженно молчала.

— Тебя что-то тревожит?

Она пронзила его, человека, которому совсем недавно бескорыстно вручила ключ своих тайных и явных страстей, твердым взглядом.

— Если мы немедленно обвенчаемся, все будет в порядке!

Нейл не сводил с нее глаз. Да, ее тело отныне принадлежало ему, но завладеть душой этой девочки было бы, пожалуй, непросто, хотя ему вполне хватало того, что он получил.

— Обвенчаться? Немедленно?! — ошеломленно повторил он и добавил: — Вот ты, оказывается, какая!

Потом приподнялся и откинул одеяло.

— А теперь скажи, как тебя звали дома? Терри?

— Тесси, — прошептала она с глазами, полными слез.

Дом! Мама и Тина! Тина никогда бы не смогла так поступить!

— Тесси? Так вот, милая Тесси, мы обязательно поженимся, но немного позднее. А пока ты возьмешь расчет в доме, где сейчас служишь, и поселишься у меня. Ты не будешь больше работать, я сам стану заботиться о тебе. И немедленно улыбнись!

Но она не подчинилась и с робким упреком произнесла:

— Но вы даже не сказали, любите ли меня!

— Я люблю тебя! — просто и без заминки произнес он, и серо-синие глаза его улыбались. — А ты?

Она покраснела.

— Да.

— Нет, не так! «Я люблю тебя, Нейл».

— Я люблю тебя, Нейл…

Она несмело улыбнулась, и он рассмеялся.

— А теперь забудь все свои обиды и запомни: тебя ждет совершенно новая жизнь!

Нейл оказался прав. Тереза переехала в его комнату, и жизнь действительно изменилась.

Она стала любовницей Нейла и, признаться, не очень долго переживала по этому поводу.

Прошло немного времени. Тереза жила легко и свободно между прошлым, которое уже ушло, и будущим, которое как будто бы еще не наступило, жила в том удивительном состоянии, которое зовется счастливым ожиданием.

Она готова была по привычке вскакивать ни свет ни заря, но Нейл принуждал ее валяться в кровати до полудня. Все же Тереза вставала раньше него, и Нейла неизменно трогало то, что она, едва он просыпался, бросалась к нему в постель и обвивала шею теплыми, нежными руками. Он запрещал ей заниматься уборкой, потому что в гостинице была служанка, а поскольку Терезе не нравилось, как эта девушка выполняет свои обязанности, приучал ее не обращать внимания на мелочи.

Нейл с презрительной усмешкой переворошил ее одежду и велел все выбросить. Взамен он купил кремовый пеньюар с плиссированными рукавами, несколько шелковых платьев и разные мелкие вещицы, дорогие, изящные, каких она сроду не имела.

Завтракали и обедали они в маленьком кафе неподалеку от гостиницы. Сидя на открытой веранде, любовались парусами яхт, зеленым простором холмов и морской водой. А ужинали обычно в номере, где волшебная ночь являлась продолжением сказочного вечера.

Нейл нигде не работал, но деньги у него были, и в ответ на все вопросы он только отшучивался.

У него оказался веселый нрав, и они постоянно смеялись. Нейл удивлялся, до чего легко, оказывается, доставлять радость бедной девушке, не привыкшей к сколько-нибудь дорогим подаркам и хорошим вещам. Жизнь с ним была легкой, но во многом поверхностной. Нейл не читал книг, и беседы Терезы на эту тему не имели успеха. Он не стремился проникнуть в ее внутренний мир, не давал ей возможности познакомиться со своим, и девушка иногда со страхом, сожалением и тревогой думала о том, что в духовном плане их почти ничего не сближает. Ее чувство основывалось на чистой созерцательности — и только.

Безделье расхолаживает тело, бездумность — разум и душу. Из всех занятий Терезы Нейл признавал лишь заботу о красоте тела, лица и волос, и под его руководством юная любовница постигала тайны нарядов, духов, помад, училась разным женским премудростям.

Постепенно Тереза перестала терзаться мыслями о том, женится ли он на ней. Иногда Нейл уходил по вечерам, и она спокойно дожидалась его, сидя на постели с книжкой и коробкой конфет, — ей не приходило в голову, что однажды он так же уйдет и не вернется.

Она любила Нейла, хотя их ничего не сближало, кроме неистовства любовных объятий. А он, наблюдая за девушкой со стороны, с удивлением сознавал, что привязался к ней больше, чем хотелось бы, и, когда придет час расставания, больно будет не только Терезе. Поэтому, размышляя о скорой разлуке, Нейл все больше склонялся к тому, чтобы обойтись без объяснений, просто исчезнуть, и все, иначе последствия могут стать непредсказуемыми. Совесть его не мучила. Они заключили негласный договор: ему что-то нужно было от девушки, но и ей от него тоже, они получали одинаковое удовольствие от этой связи, значит — квиты. Кроме того, он решил оставить ей денег даже больше, чем было положено в таких случаях: пусть порадуется, когда еще ей попадется такой щедрый кавалер!

ГЛАВА VIII

«Едва минует тот порог, за которым перестаешь бояться судьбы, как она тут же — в назидание и в наказание — показывает тебе звериный оскал», — с такой мыслью Тереза жила вот уже несколько дней. Она чувствовала тяжесть в душе, тяжесть в теле — груз отчаяния и бремя зарождавшихся ужасных подозрений.

Человек, в объятиях которого она засыпала и просыпалась последние три месяца и которого она так и не смогла как следует узнать, исчез, оставив после себя лишь расписку в том, что за комнату уплачено за месяц вперед, и белый конверт с деньгами, к которому Тереза не притронулась до сих пор.

Она в гневе и страхе стискивала зубы, и слезы, злые слезы лились из ее темных глаз. Нейл ушел, не сказав на прощание ни слова! Три месяца он навязывал ей свой образ жизни, отучал от привычного и приучал к другому — совершенно чуждому ей; лепил из нее то, что ему было нужно, что нравилось, — подобие самого себя, а потом выбросил, как неудавшееся творение, испорченный холст, вышедшую из моды рубашку.

Тереза не знала, что ей делать, она пребывала в отчаянии и некоторое время вообще никуда не выходила, но сегодня решила зайти к Айрин. Ей было совестно рассказывать кому бы то ни было о том, что случилось, и в то же время хотелось поделиться своими проблемами.

Она с трудом поднялась с постели, с рассеянным видом взглянула на лежавший на стуле корсет и взяла в руки платье. Оделась, провела щеткой по волосам, кое-как собрала их на затылке, перетянула лентой и даже не подошла к зеркалу. Она знала, что там увидит — напряженное, подурневшее лицо с синевой под глазами и бледными губами.

Девушка едва доплелась до дома, где жила Айрин, и постучала без всякой надежды застать подругу на месте.

Но Айрин в этот день, к счастью, не работала. Открыв дверь, она несколько секунд удивленно смотрела на девушку.

— Тереза? Господи! Я так рада! Куда ты запропастилась? Входи!

Тереза прошла в комнату, сразу же села и провела рукой по влажному лбу.

— Ты что, плохо себя чувствуешь?

— Да, что-то не очень…

Айрин вытерла о передник мокрые руки, взяла стул и присела рядом. Она, как всегда, была одета очень просто, ее золотисто-рыжие волосы были скручены сзади аккуратным узлом.

— Как твои дела? — еле слышно спросила Тереза.

— Мои? Ты лучше скажи, что случилось с тобой!

— Ничего, — ответила Тереза и замолчала.

— Знаешь, — Айрин встала и ободряюще улыбнулась, — давай я тебя накормлю. Ты что-то совсем похудела и такая бледненькая. Хочешь есть?

— Где дети?

— Пошли погулять.

— А Аллен?

— В плавании.

Терезе было совестно, но она и правда вдруг нестерпимо захотела есть, как не хотела уже давно. Она и не помнила, когда и что ела в последний раз, такая ею владела апатия, вялость…

Бледная, худая… Все старания последних месяцев пошли насмарку. Теперь она выглядела в сто раз хуже, чем до встречи с Нейлом, проклятым Нейлом, которого никогда не простит! Тереза уже сомневалась в том, что любила его по-настоящему, иначе разве отвращение и гнев сменили бы так быстро нежные чувства? При воспоминании о нем она с трудом могла конкретно представить что-то хорошее или что-то плохое, чаще перед глазами начинало маячить расплывчатое серое пятно, а к горлу подкатывала тошнота. Тошнота, которая мучила ее все последнее время и только чудом отступила сейчас. Господи, как хорошо, что на свете существует Айрин! Она бы просто умерла теперь без дружеского участия и поддержки! Айрин сама-то немногим старше, но Терезе хотелось прижаться к ней,как когда-то в Кленси к маме, и выплакать всю свою боль. Айрин наверняка что-то посоветует и чем-то поможет. Тереза была уверена.

Она набросилась на еду и заметила, что Айрин тревожно смотрит на нее добрыми голубыми глазами.

— Как ты жила все это время, Тереза? — осторожно спросила молодая женщина и незаметно оглядела подругу.

— Так… жила…

— Одна?

— Нет…

— Работала?

— Нет, я уже давно ушла оттуда.

— Я так и подумала. Скажи, ты… нездорова?

Тереза вздрогнула, и глаза ее тревожно забегали.

— Что ты имеешь в виду? Айрин пожала плечами.

— Я думала, ты пришла мне сказать… Может, конечно, я ошибаюсь… Ты не беременна, Тереза?

Терезу точно камнем по голове ударили. Беременна?! Взгляд ее остановился. О Господи!

— Не знаю, — прошептала она. Айрин подсела ближе и попросила:

— Расскажи мне все! Мне ты можешь довериться.

И Тереза рассказала, мучаясь от стыда за свою сломленную гордость. Боже, она еще смотрела на Айрин и женщин с кухни свысока!

Айрин в досаде слегка стукнула кулаком по столу.

— И он уехал навсегда?

— Думаю, да, — уныло протянула Тереза. — Айрин, ты считаешь, это правда, что я…

— Да, похоже на то. Все признаки налицо. Судя по твоим словам уже около двух месяцев.

Терезе от ужаса хотелось завыть. Она вся словно окаменела, и не могла двинуться. У нее там, внутри, что-то живое, чужое, ненужное ей, то, от чего никак не освободиться вплоть до часа, предначертанного природой. А до этого оно будет расти, шевелиться, жить своей жизнью в ее теле, и нужно будет это терпеть — какой кошмар! Ребенок! Зачем он ей, зачем! Появление злосчастного существа будет означать крах жизни, борьбы, всех надежд! Никакого будущего — крест на всем! Ей всего шестнадцать, она не замужем и беременна! Что же теперь делать, что?! Куда она денет ребенка, на что будет жить и сколько предстоит вынести до его появления?! Она вся дрожала, и пальцы судорожно скребли стол. Вот и все, она стала как все, даже хуже, опустилась на самое дно, погубила себя, свою жизнь…

— Тереза, — сказала Айрин, видя состояние несчастной девушки, — может, лучше будет, если ты вернешься домой, к своей маме?

— Нет, Айрин! — Тереза даже содрогнулась. — Ни за что, нет! Не могу, не могу!

Она дико замотала головой.

— Почему? — тихо спросила Айрин. Она была очень расстроена.

— Ты не знаешь, как там относятся к таким поступкам! Я никогда туда не вернусь!

Господи, она потеряла все: дом, маму, Тину! Навсегда! Опозорила их! Все отвернутся от них, если узнают! И на Тине, сестре шлюхи, никто не женится. А ведь Тина всегда мечтала жить в Кленси, иметь семью и… детей!

Нет, уж лучше Сидней, где ее никто не знает. Слиться с общей массой, затеряться в толпе — сейчас Тереза хотела только этого.

— Он ничего тебе не оставил? — спросила Айрин.

— Вот! — Тереза с ненавистью вытряхнула деньги из конверта.

Айрин заметно повеселела.

— Сколько тут?

— Не знаю!

Женщина стала пересчитывать. Много денег — это очень хорошо! Все-таки мужчина, с которым жила Тереза, человек порядочный — денег хватит и на жилье, и на еду, да и на приданое для маленького. На что еще может рассчитывать бедная девушка, когда сходится с человеком выше ее по положению и достатку? Отец Кристиана, внебрачного сына Айрин, вообще ничего ей не оставил, и мать чуть не выгнала девушку из дома и попрекает до сих пор. Конечно, Терезе этого говорить нельзя, потому что она явно считает, что этот человек был обязан жениться на ней или же обеспечить до конца жизни.

— Не надо! Не нужны мне эти деньги, не нужны! Я вытру о них ноги, я…

— Нет. — Айрин ласково положила руку на локоть девушки. — Они тебе пригодятся. Если ты хочешь остаться в Сиднее, то надо будет как-то дотянуть до родов — снимать квартиру, хорошо питаться, а когда придет срок появления на свет ребенка, оплатить услуги врача. На все это уйдет очень много денег, даже больше, чем есть в этом конверте.

— У меня есть еще деньги, я накопила за время службы.

— Очень хорошо. Я помогу, чем сумею, Тереза, можешь на меня положиться. — Она принялась гладить волосы подруги. — И не плачь, не плачь! Со мной тоже случилось такое, ты же знаешь, и, уверяю тебя, это можно пережить!

Вечером Тереза вернулась в гостиницу. Девушка-служанка, попавшаяся навстречу, пренебрежительно хмыкнула, и Тереза вспомнила, как Нейл говорил: «Если человеку что-то нужно от тебя, он станет любезничать, улыбаться, из кожи вон вылезет, чтобы понравиться и заслужить твое расположение; но едва дело сделано, может даже не поздороваться с тобой, и, кроме равнодушия, ты не увидишь в его глазах ничего».

Да, точно, вот так с нею и обошлись, и какая разница, была ли она виновата сама? И теперь надо как-то жить. А как, если нет сил, потеряны все надежды, утрачены все желания и ничего не осталось от грез?

Все кончено, все ушло — навсегда.

ГЛАВА IX

Тереза спустила на пол босые ноги и поднялась с невероятным усилием, еле сдержав стон. Ей хотелось пить, но чашка у изголовья была пуста. Тереза проковыляла к столу, взяла кувшин с водой и жадно припала к нему.

Потом вернулась к кровати и легла. Сердце бешено билось, перед глазами все плыло, и что-то нестерпимо жгло внутри.

Три дня назад здесь, в комнатке Айрин, Тереза родила мальчика.

Она подняла глаза к белому, изборожденному трещинами потолку, в который смотрела все последние дни и в тот самый ужасный, когда тело разрывала дикая боль, следом за которой наконец-то пришло освобождение. Слава Богу, это уродливое визжащее создание покинуло ее утробу и исчез огромный живот, вид которого сводил Терезу с ума.

Она радовалась тому, что обрела привычный вид, и одновременно огорчалась — бремя не исчезло, отныне этот груз, который зовется ее сыном, будет висеть у нее на шее до конца жизни.

Вошла Айрин с младенцем на руках. Она носила его к кормилице — у Терезы с самых родов не было ни капли молока.

Айрин… Только с ее помощью и удалось все это пережить. Она поддерживала Терезу все время, нашла хорошего доктора и, невзирая на недовольство родных, настояла, чтобы подруга временно, пока не поправится, поселилась у нее.

— Смотри, он уснул, — сказала она, отогнув край одеяла и любовно глядя в личико ребенка.

Тереза скользнула по живому свертку отчужденным взглядом. Она не могла внушить себе, что это ее сын. Ей казалось, что это ребенок Айрин или чей-то еще, чей угодно, но не ее.

— Положи тут, — Тереза, видя, что женщина намеревается дать мальчика ей в руки, показала на кровать.

Айрин осторожно положила ребенка поверх одеяла и вынула какой-то сверток.

— Тут наши женщины собрали тебе немного денег…

Тереза вспыхнула.

— Рут, наверное, смеялась надо мной?

— Нет, никто не смеялся, все просили передать тебе привет и чтоб скорее поправлялась… А ты что, опять вставала? Еще рано, Тереза, нельзя! Я подам тебе все, что нужно.

— Все равно скоро придется подняться, — ответила девушка. — Не могу же я лежать тут все время. Ты сама говорила, скоро возвращается Ален — как ему это понравится?

Айрин слегка изменилась в лице.

— Ничего, — сказала она, — Аллен переживет. А ты еще слишком слаба.

— Но у меня почти не осталось денег…

— У меня есть. Приедет Ален — даст мне еще.

— Тебе они самой пригодятся. Ты уже заложила мой гардероб?

Тереза имела в виду наряды, подаренные Нейлом. Она смотреть не могла на эти тряпки, как вообще не желала думать ни о чем, что связано с мужчинами, ибо мысли эти вызывали стойкое отвращение. Сначала она хотела отдать все вещи Айрин, но та отказалась, сказав, что Аллен не любит, когда она наряжается: «Он ревнует меня, не хочет, чтобы я нравилась другим мужчинам, боится, что я могу ему изменить». «Да он сам наверняка изменяет тебе!» — хотела ответить Тереза. Нет уж, никогда она не станет ничьей собственностью! Еще не хватало, чтобы какой-то болван стал ей приказывать, что делать, а чего не делать.

— Нет, еще не ходила, — ответила Айрин, — завтра узнаю.

Потом опять наклонилась к ребенку.

— Смотри, — нежно произнесла она, стараясь вызвать интерес Терезы, — у него голубые глазки… Правда, может, потом потемнеют. У моего Кристиана так было. А личико смуглое, как у тебя. Волосы черные. Интересно, они будут как твои?

— Не дай Бог! — ответила Тереза и вдруг разрыдалась.

— Не надо, не надо, Тереза! — успокаивала Айрин, обняв ее за плечи. — Все пройдет! Ты, наверное, вспомнила отца своего ребенка?

Тереза аж затряслась от злости.

— Что?! Да я его ненавижу! — выкрикнула она, сжав кулаки. — Попадись он мне только, убью своей рукой!

В глазах ее было столько неукротимой решимости, что Айрин отпрянула. И это молодая мать, по существу еще сама почти девочка, хрупкая Тереза!

— Успокойся, — сказала женщина, — забудь. И главное — не жалей. Теперь у тебя есть малыш…

— Не нужен он мне! — вырвалось у Терезы. Господи! Теперь еще придется притворяться, будто она пылает нежностью к этому младенцу, который только и знает, что пищать да пачкать пеленки! И он такой противный… Что симпатичного находит в нем Айрин — непостижимо!

Айрин вздохнула. У нее самой все было по-другому. Она любила отца своего ребенка, хоть он и бросил ее, и Кристиана полюбила, едва он появился на свет. Да, было трудно, очень трудно, но она принимала тяготы жизни без ожесточенности в сердце.

— Может, все же уедешь к матери, — нерешительно начала она, — пойми, мать поможет тебе нянчить маленького, да и вообще. А здесь…

Но Тереза перебила, не дав досказать:

— Скажи-ка лучше, ты нашла какую-нибудь женщину?

В лице Айрин отразилось недовольство.

— Нашла, но… Поверь мне, Тереза, в таких местах дорого берут, а смотрят за детьми из рук вон плохо. Я бы ни за что не отдала своего ребенка в чужие руки. Тебе надо думать прежде всего о своем малыше: а для него лучше всего будет жить с тобой.

— Но я все равно не могу его кормить, — с непреклонным видом возразила Тереза. — А так он будет сыт, за ним присмотрят. Я смогу пойти работать и стану платить за его содержание.

— Но он же совсем крошечный, ему нужна мать! — прошептала Айрин, с жалостью глядя на завернутое в одеяло маленькое тельце. — Господи! Тереза! Хорошо хоть тебе не приходит в голову отдать его в приют!

В ответ девушка отвела глаза в сторону.

— Не делай этого, слышишь! — Айрин схватила ее за руку. — Ты не найдешь себе места всю жизнь, помяни мое слово!

— Я вовсе не думала об этом, — оправдывалась Тереза. — Я просто пристрою его на время у няньки, а потом, когда появится возможность, возьму к себе.

— Ты хоть по выходным его забирай!

— Видно будет, — уклончиво ответила девушка. Айрин улыбнулась.

— А как мы его назовем?

— Что? — Тереза в недоумении повернула голову. Она совсем забыла, что ребенку нужно дать имя.

— Может, в честь твоего отца? Ты мне как-то говорила о нем. Как его звали?

— Барри. Нет, этому ребенку нечего носить его имя!

— Но, Тереза! Маленький же ни в чем не виноват!

Когда ты это поймешь?!

— Никогда!

Послышался шум, и вошли дети Айрин — Кристиан и малышка Делайла.

— Тереза! — Кристиан улыбнулся девушке: она ему нравилась. — Мама, можно мне подержать ребеночка?

— Нет, он уснул. Возьми Делайлу и идите в другую комнату.

Айрин поправила одежду детей и приласкала привычным материнским жестом.

— Не может быть, чтобы ты его не полюбила!

— Оставь это! — досадливо отмахнулась Тереза. Она сидела на кровати в одной сорочке, сползшей с тощего плеча. Ее лицо было бескровным, тело — плоским и худым. Страдания последних месяцев и дней стерли с ее облика почти все краски юности и зарождавшейся женской красоты. Ей исполнилось семнадцать, ей и Тине — в один день. Тереза вспомнила, как они беседовали, сидя на крылечке в день перед ее бегством, и опять заплакала. Увидятся ли они когда-нибудь?

…Через пару дней вернулся Ален — здоровенный грубоватый парень, от шагов которого дрожал пол.

Тереза слышала его разговор с Айрин в соседней комнате.

— Твоя мать сказала, что у тебя живет какая-то шлюха?

— Это Тереза, моя подруга, — спокойно отвечала Айрин. — Она не шлюха, Аллен, хорошая девушка, просто попала в беду. Ей надо помочь.

— Вечно ты всем помогаешь! Дети тут крутятся, а теперь еще эта подруга… Где ж мы будем спать этой ночью, а?

Айрин что-то негромко произнесла, и Аллен недовольно ответил:

— Ладно, сегодня так и быть, пусть ночует, а завтра скажи ей, чтоб проваливала!

— Нет, она останется здесь! Ну пожалуйста, Аллен! — Айрин почти умоляла.

Надо же, ведь это ее дом, а не Аллена! Разве можно так унижаться! Тереза встала и в одной сорочке появилась в дверном проеме.

— Я уйду, — сказала она, прожигая Аллена ненавидящим взглядом, — сегодня.

— Тереза! — Айрин густо покраснела. — Нет-нет, я тебе не позволю! Куда ты пойдешь! Аллен!

— Ладно, — сказал тот, окинув фигурку девушки смущенным взглядом, — живи, никто тебя не гонит.

«Скотина! — подумала Тереза. — Ничего, придет время, я всех вас обведу вокруг пальца, вы у меня попляшете!»

«Мама, Тина, Айрин, — сказала она себе, — всех остальных — в огонь, под ружье, в холод забвения, в мрак небытия!»

Два месяца спустя Тереза и Айрин шли по улицам Сиднея, обе одинаково бедно одетые. Айрин несла ребенка Терезы, а Тереза — мешочек с детскими вещами. Месяц назад они заложили наряды Терезы и на вырученные деньги купили полное приданое для младенца. К тому же Айрин, не жалея времени и сил, сама сшила и вышила немало красивых, изящных детских вещиц.

Дом, который они искали, стоял не в трущобах, а ближе к набережной, в чистом, светлом квартале, где жили горожане среднего достатка. Женщины поднялись на второй этаж и позвонили. Дверь открыла дама лет пятидесяти, крепкая, широколицая, одетая хотя и просто, но не бедно.

— Мы ищем миссис Вейн, — сказала Айрин.

— Входите.

Женщины прошли в маленькую переднюю и остановились.

— Мы насчет ребенка…

— Понимаю. — Миссис Вейн окинула их взглядом. — Чей он?

Айрин посмотрела на Терезу.

— Мой, — нехотя ответила та. Женщина усмехнулась.

— Тебе хоть пятнадцать-то есть? — спросила она.

— Ей семнадцать, — сказала Айрин.

— И чего вам не сидится спокойно, дуры! — беззлобно продолжила миссис Вейн. — Не знаете что ли, отчего дети бывают?

Тереза вспыхнула, но промолчала.

— Вы забываете о негодяях, которые обманывают несчастных девушек, — сказала Айрин, поглядев на подругу.

Женщина фыркнула.

— Как же! Да если мужчина станет жениться на каждой дурочке, которую удалось соблазнить, он гарем соберет! Не надо позволять себя обманывать, вот и все! Сами собой не дорожите, а потом виноватых ищете! Это все ваша распущенность!

Тереза молчала. Нет, она не стала бы заставлять Нейла жениться и заботиться о ребенке, но он мог хотя бы что-нибудь сказать на прощание! А вообще женщина, конечно, была права: нельзя идти в бой, не обеспечив себе надежного тыла.

— Сколько ему? — Миссис Вейн кивнула на сверток в руках у Айрин.

— Два месяца.

— Кто?

— Мальчик.

— Он здоров?

— Да, мэм.

— Смотрите! А то помрет, а вы с меня спросите!

— Его зовут Барни, — вставила Тереза, но женщина пропустила это замечание мимо ушей. Барни. Тереза все же назвала сына именем, созвучным с именем своего отца.

— Вы обещаете хорошо смотреть за ним? — спросила Айрин.

Миссис Вейн пронзила ее взглядом маленьких острых глаз.

— Это зависит от того, как вы станете платить.

— Сколько?

— Двадцать шиллингов в неделю.

— Хорошо, — ответила Тереза, не имея понятия, где и как станет доставать такие деньги.

Айрин дернула ее за рукав и шепнула: «Может, уйдем?» Но девушка отмахнулась.

— Оставляете? — спросила женщина.

— Да.

Айрин передала ребенка Терезе, развязала платок с деньгами и отсчитала двадцать шиллингов.

— Ладно. Кладите его на кровать. Расчет в начале каждой недели, и не вздумайте тянуть с оплатой! А если с ним будет слишком много хлопот, потребую больше.

— Он очень спокойный, — поспешно произнесла Тереза. — Почти не плачет, ночью спит спокойно.

— Это мы еще посмотрим.

Когда они вышли от миссис Вейн, Тереза сообразила, что женщина даже не спросила ее имени и фамилии.

— Не вернуться ли нам? — сказала Айрин. — Эта миссис Вейн не внушает мне доверия.

Тереза повернулась — ее лицо было суровым.

— Другого выхода нет. Я сейчас же пойду искать работу.

— Потом приходи ко мне, — напомнила Айрин.

— Нет, — Тереза сжала кулаки, взгляд ее сухих глаз был тверд, — теперь я сама. Спасибо тебе за все!

— Тереза! — крикнула Айрин, но девушка, быстро пожав ей руку, мелькнула цветастой юбкой и исчезла в сумерках.

Тереза решительно не знала, что делать дальше. На оставшиеся деньги она переночевала в дешевой гостинице, а наутро отправилась искать работу.

Куда идти? На фабрике девушка могла рассчитывать лишь на зарплату начинающей, которая не покрыла бы расходов на содержание ребенка, еду и жилье. Места служанки она не смогла найти, сколько ни искала, да и там платили самое большее десять шиллингов в неделю… А миссис Вейн могла потребовать и больше, хотя Барни в самом деле был Богом посланным ребенком: ночью почти никогда не плакал, да и днем не требовал особого внимания. Возможно, он чувствовал, что на многое ему рассчитывать не приходится.

Тереза ходила весь день, и теперь ноги ныли сильнее, чем в день прибытия в Сидней. У нее вообще с самых родов был упадок сил: не хотелось ни двигаться, ни думать, ни говорить. Она желала просто сидеть, подтянув колени к груди, и смотреть в пустоту.

Тереза остановилась на набережной. Легкий ветерок гулял по округе, а краски природы были удивительно нежны: желто-оранжевое небо, бледно-голубые горы и розовая вода.

Девушка ощущала тревожный бег времени — секунды уходили одна за другой, с каждым вздохом, с каждым ударом сердца. Пройдет час-два, и будет совсем темно… Денег у нее больше не было, а между тем желудок сводило от голода и нужно было где-то переночевать… Вернуться к Айрин? Нет, ее родные и так в последние дни с трудом терпели присутствие Терезы в доме. Кому нужен лишний рот?

Тереза думала о том, что Сидней полон уютных теплых квартир, обитателей которых ждут вкусный ужин и теплая постель. А у нее этого нет. Ее дом в Кленси, но туда нет возврата, как вообще нет возврата к прошлому, которое теперь казалось ей прекрасным.

Когда совсем стемнело, а от голода начала кружиться голова, девушка подошла к дому Элеоноры Дуган, пролезла между прутьев решетки в сад и постучала в боковое окно. Там, в кухне, горел свет. Вскоре за стеклом показалось темное, обрамленное кружевами чепца лицо Тисл.

Тереза знаками попросила открыть окно.

— Тисл, это я!

— Тереза? Я тебя и не узнала!

— Тисл…— Горло девушки вдруг сдавили рыдания, — я попала в беду и… дай мне поесть, пожалуйста. Только не говори никому, ладно?

— Зайди в кухню, Тереза!

— Нет, подай в окно.

Мулатка отошла и вскоре вернулась с довольно большим свертком.

— На, возьми. Да что стряслось-то, где ты теперь?

— Потом когда-нибудь расскажу. Спасибо тебе.

В свертке оказались хлеб, кусок ветчины и пирога. Тереза тут же, не выходя из сада, набросилась на еду и уничтожила все. Пожалела, что негде напиться, вытерла руки о траву и побрела дальше. Дома казались черными, небо между ними — темно-синим… Тереза то и дело спотыкалась о камни мостовой — фонари горели далеко не везде. Ей хотелось одного: лечь спать. Но где? На скамейке или под кустом? Страшно. К тому же так ночуют только нищенки… Ее могут забрать в участок, а потом объясняй, кто ты, да откуда.

Девушка, пошатываясь, брела по дороге, когда из обгонявшего ее экипажа высунулся мужчина.

— Далеко ли идешь, красавица? Подвезти? Тереза поняла. Она была без шляпки и накидки, а главное, без провожатых. Ее приняли за гулящую. Она хотела выкрикнуть что-нибудь оскорбительное прямо в лицо мужчине, но вдруг ее осенило. Конечно, это очень рискованно, но стоит попробовать!

Она ускорила шаг, стараясь принять жалобный вид.

— Сэр!

Мужчина тотчас велел кучеру остановиться.

— Да? Слушаю тебя!

— Сэр! Помогите мне!

— Что случилось? — с интересом спросил он, пытаясь ее разглядеть.

— Я… у меня… Меня выгнали из дома, работы я не нашла, и мне нечем кормить моего ребенка. Не могли бы вы дать мне немного денег?

— У тебя есть ребенок?

— Да, сэр, совсем маленький.

Мужчина улыбнулся. Девушка ему понравилась: такая юная, чистенькая на вид, с копной шикарных волос и темными глазами.

Он решительно произнес:

— На нищенку ты не похожа, поэтому милостыню я тебе не подам, но могу помочь заработать деньги. Садись в карету, поедешь со мной!

Тереза потупилась с притворным стыдом.

— Но я не проститутка, сэр!

— Вижу. Ты хорошая девушка, поэтому и нравишься мне.

Наступила пауза, и Тереза поняла, что настал решительный момент.

— А вы не подумаете обо мне плохо?

— Ну что ты! — благодушно усмехнулся мужчина. — Давай, полезай скорее!

Больше Тереза не стала медлить и проскользнула внутрь. Дверь закрылась, и экипаж тронулся с места.

На вид спутнику Терезы было лет пятьдесят, не меньше. Как и надеялась девушка, он оказался «джентльменом» и не стал давать волю рукам прямо в карете. Тереза отказалась ехать в гостиницу, и мужчина, немного поколебавшись, повез девушку к себе домой.

Когда прибыли на место, Тереза увидела опутанный темной листвой парк и высокие стены богатого особняка.

Мужчина расплатился с кучером и сказал Терезе:

— Подожди меня здесь.

«Отошлет прислугу, чтоб развлечься без свидетелей», — подумала девушка. Хотя все шло по плану, тело ее пробирала нервная дрожь. А вдруг сорвется?

Вскоре хозяин особняка вернулся за гостьей и повел ее в дом. Тереза старалась запомнить дорогу. К счастью, не было ни охраны, ни собак, никого, кто мог бы помешать ей вырваться отсюда.

Вошли в огромный зал с высоченными потолками, красивой мебелью красного дерева, диванами, обитыми черной кожей, и многочисленными украшениями из золота и хрусталя.

Вокруг разливался мягкий свет, и было тихо-тихо.

— Садись, — сказал мужчина. Теперь он, к удивлению Терезы, выглядел немного смущенным. — Как твое имя?

— Мери, сэр.

— А меня зовут мистер Рутвен. Но ты можешь звать меня просто Арчи.

Она скромно опустила черные ресницы.

— Хорошо, сэр.

— Хочешь выпить, Мери?

Девушка замялась. Потом робко произнесла:

— А вы заплатите мне? Не обманете?

Он принужденно засмеялся.

— Конечно, не обману. А сколько ты хочешь?

— Пятьдесят шиллингов!

— Пятьдесят шиллингов? — Он, казалось, удивился. — Что ж, может, ты и стоишь того. Вот, — мистер Рутвен пошарил в кармане, — я положу их здесь, чтобы ты не сомневалась.

Глаза Терезы сверкнули. Отлично!

Между тем мужчина подсел к ней и обнял за плечи. Тело девушки напряглось — она с трудом сдерживала себя, чтобы не вырваться с яростью дикой кошки.

Она глубоко вздохнула и вдруг закатила глаза. Голова ее свесилась набок.

Рутвен испугался.

— Что с тобой?!

Он принялся хлопать Терезу по щекам, и она сделала вид, что очнулась.

— Ох, извините, сэр… Просто я два дня ничего не ела…

Мужчина замешкался — похоже, он уже был не рад, что связался с нею.

— Ну что же ты… Ладно, я принесу что-нибудь.

Он покинул гостиную, а Тереза, подождав немного, схватила деньги и бросилась вон из дома. Она бежала сломя голову, рискуя встретить кого-нибудь, дрожала от страха и одновременно внутренне ликовала. У нее есть деньги! Пятьдесят шиллингов! Ни за что! Она пожалела было, что не прихватила еще какую-нибудь безделушку, которую можно было продать на пристани. Ну да ладно, и так повезло!

В том, что Рутвен не заявит в полицию, Тереза не сомневалась. Что для него жалкие пятьдесят шиллингов! Ее совсем не мучила совесть, напротив — она испытывала злорадство оттого, что удалось провести одного из этих самодовольных господ, желающих развлечься с девушкой, которая по возрасту годится им в дочери.

Теперь она будет сыта, выспится в чистой постели и заплатит миссис Вейн за неделю вперед.

Тереза так и сделала. Она спокойно прожила остаток недели, а в понедельник отправилась к миссис Вейн.

— А, это ты! — сказала та, впуская Терезу. — Принесла деньги?

— Да.

Тереза вручила женщине двадцать шиллингов и спросила:

— Можно мне посмотреть на ребенка? Миссис Вейн пожала плечами.

— Смотри…

Тереза прошла в маленькую комнату, заставленную старинными сундуками, и приблизилась к колыбели, где лежал ее сын.

У мальчика и правда были ярко-голубые глаза. Он моргал ими, шевелил нежными крохотными пальчиками, а потом вдруг улыбнулся Терезе беззубой улыбкой. У Терезы внезапно защемило сердце… И хотя ей до сих пор не верилось, что это дитя плоть от плоти ее, она почувствовала жалость к маленькому, полузаброшенному существу.

Кто же позаботится о нем, кроме нее, кто защитит? Ей захотелось взять сына на руки и подержать, но она вдруг заметила стоящую за спиной миссис Вейн.

— Он, я вижу, не очень-то нужен тебе?

— С чего вы взяли! — грубовато ответила девушка.

— Вижу, — повторила женщина и добавила:— У меня есть знакомые, они взяли бы этого ребенка и хорошо заплатили бы тебе.

Тереза недоуменно посмотрела на нее.

— Кто они?

— Это не твое дело! — усмехнулась миссис Вейн. — Но деньги большие, сразу говорю. Тебе и не снилось столько! А с незаконнорожденным этим все равно одни только хлопоты! Появятся деньги, сможешь выйти замуж, будешь жить как все…

Замуж! Этого еще не хватало! Тереза не хотела замуж, как вообще не желала когда-либо еще связываться с мужчинами. Она вспомнила Кленси и семейство Холтов: они никак не могли выбраться из долгов, тогда как Рита Холт каждый год рожала по ребенку. Нет уж, спасибо, ей, Терезе Хиггинс, хватило одного раза! Замуж! Нашла чем удивить!

Она усмехнулась в свою очередь.

— Очень нужно! А ребенок… Что он, вещь, чтобы его продавать?! Никому я его не отдам!

Разговор глубоко затронул чувства Терезы. Было время, когда кое-кто не считал ее за человека, а теперь так же станут смотреть на ее ребенка? Какая разница, рожден он в браке или нет? Прежде всего он живое существо, имеющее право на хорошую жизнь! Только вот кто даст ему эту жизнь? «Я?»— с удивлением подумала Тереза и вдруг ощутила глубокую ответственность за судьбу малыша. Она обязана, должна… Только хорошо бы все это основывалось на любви! Любовь! Самое простое и самое сложное чувство, неуловимое, неподдающееся никаким силам, а разуму тем более.

Тереза в последнее время училась в основном ненависти. Она изменилась. Теперь без малейшей нерешительности сумела бы оскорбить Дорис, надавать пощечин Фей, плюнуть в лицо Филу Смиту, даже, быть может, схлестнуться с Люсиндой… Все хорошее тонуло в глубине души, а на поверхность выходила способность защищаться, и с нею рука об руку шли наглость, хитрость, притворство, ложь.

«И все же корни души остались прежними, — говорила она себе, — настоящая Тереза не умерла, она победит. Она снова воспрянет духом».

ГЛАВА X

Тереза продолжала свой промысел. Мужчины неизменно обращали внимание на трогательно-беспомощную юную девушку, наивную, глупенькую, как они полагали. Впрочем, несколько раз ей не везло: клиенты предпочитали снимать номер в гостинице — в таких случаях она отказывалась продолжать дело. Бывало также, что несколько дней подряд не удавалось подцепить ни одного мужчины. Тогда Тереза, проклиная все на свете, ложилась спать голодная. Счастье еще, что удавалось вовремя расплачиваться с миссис Вейн! Барни подрастал и, судя по всему, чувствовал себя не так уж плохо.

Тереза пыталась разнообразить свою деятельность: стягивать мелкий товар с прилавков магазинов и лавок, а также шарить по карманам покупателей. Опыта у нее не было, мешал страх, поэтому в последнем ей не везло. Лишь однажды удалось вытащить бисерный кошелек из кармана шикарного манто какой-то дамы — содержимого этого кошелька хватило на то, чтобы безбедно прожить целый месяц и даже купить себе кое-что из одежды: вечера стали холодными, и Тереза нещадно мерзла в своем легком летнем наряде.

Она боялась расплаты, но не своей собственной совести. Иногда, впрочем, бывало стыдно — когда на ум приходили слова матери, учившей их с Тиной жить честно. «А если я голодна? — мысленно спрашивала Тереза. — Что мне съесть ее, эту драгоценную совесть? Если эти богатые, имеющие все люди не хотят поделиться со мной, я возьму свою долю сама! Чем я хуже их, чем?!» И все же она, скрепя сердце, признавала, что Тина скорее умерла бы от голода, но не стала бы зарабатывать деньги таким способом, каким это делала она, Тереза Хиггинс.

Она не думала о том, что будет, если она вдруг попадется. А это должно было случиться и случилось.

Один из ее «клиентов», очевидно, что-то заподозрив, вернулся раньше, чем она успела уйти, застал Терезу роющейся в шкатулке с украшениями и, сразу все поняв, рассвирепел:

— Ах ты, маленькая дрянь, воровка!

Он схватил девушку своими сильными руками и не отпускал. Она стала кричать, сбежалась прислуга, и хозяин объявил, что Тереза незаметно пробралась в дом, чтобы совершить кражу.

Сбегали за полицией. Немолодой, с виду суровый инспектор мельком взглянул на скорчившуюся от страха Терезу, на солидного господина, стоявшего с видом оскорбленной добродетели, и сел за стол писать протокол задержания.

— Ваше имя?

— Эмори Фонтейн.

— Твое? — обратился он к девушке.

— Мери… Мери Келли.

Инспектор записал. Потом оглядел помещение со светлыми стенами, полное палисандровой мебели, нежных персидских ковров и ваз с цветами.

— Расскажите, мистер Фонтейн, что произошло. Тот повторил показания. Инспектор повернулся к девушке, и та вся сжалась.

— А ты что скажешь?

Глаза Терезы мигом вспыхнули.

— Он привел меня сюда, сказал, что поможет, даст денег… Я его попросила, потому что у меня никого нет, кроме маленького ребенка, за содержание которого нужно платить. А этот господин пытался меня обесчестить! Я ничего у него не брала! Стала кричать, звать на помощь…

— Так, — сказал инспектор, — сколько тебе лет?

— Пятнадцать, — не моргнув глазом, ответила Тереза.

Маленькая, худенькая, она и впрямь могла сойти за пятнадцатилетнюю, хотя в глазах ее затаилась далеко не детская хитрость.

— Ложь! — заявил возмущенный Фонтейн. — Чтоб я ее… Да у меня дети старше! Она сумасшедшая, господин инспектор, не слушайте ее! И, прошу вас, заберите отсюда…

Однако сам заметно струхнул.

Инспектор оценивающе смотрел на них. У него самого была дочь не старше Терезы… Он чувствовал, что обе стороны лгут, и решил по возможности упростить дело. Девушка получит свое, но и этому любителю малолеток не следует давать спуску.

— Вот что, мистер Фонтейн, я забираю девушку, а вы придете завтра в участок с письменным заявлением. Свидетели есть? — Он кивнул на прислугу.

— Да… То есть мне бы не хотелось…— Фонтейн страшно смутился. — Просто уведите ее, и дело с концом!

— Значит, вы отказываетесь писать заявление?

Тот поморщился.

— Поймите, инспектор, я уважаемый в городе человек… Эта девчонка плетет Бог знает что! У меня прекрасная репутация и…

— Я вас понял! Но тогда девушке не будет предъявлено соответствующее обвинение.

Мистер Фонтейн махнул рукой.

— Главное, заберите ее отсюда!

Дрожащую от испуга Терезу вывели на улицу.

— Ну, Мери Келли, — обратился к ней инспектор, — где ты живешь и кто твои родные?

— Никого у меня нет, и нигде я не живу, — прошептала Тереза.

Ее слезы не смутили инспектора.

— Мне придется тебя задержать за бродяжничество и нарушение общественного порядка.

— Но сэр! — Она умоляюще сложила руки.

— Ты и так легко отделалась, запомни!

В ответ Тереза разразилась рыданиями. Ее отведут в участок, быть может, посадят в тюрьму! Что будет с нею и с Барни, маленьким беззащитным созданием?!

Она почувствовала отчаяние, страх, стыд и неожиданную глубокую нежность к своему малышу.

Месяц спустя Тереза бежала по улицам города к дому миссис Вейн.

Утренний свет ложился на лицо девушки и придавал ему мягкость, нежность, то, что оно, казалось, уже утратило… Она сама удивлялась тому, как сильно соскучилась по своему ребенку. Как он, должно быть, вырос! Тереза тихонько засмеялась. Она представила, как возьмет его на руки, прижмет к груди, поцелует…

В самом деле, кто есть у нее сейчас, кроме него? Когда-нибудь он вырастет, станет красивым сильным парнем и будет ее защищать. И какая разница, чей он сын, главное, это ее ребенок, ее кровинка, ее Барни. Возможно, со временем удастся найти хорошую работу и взять его к себе насовсем. И матери она в конце концов напишет…

Тереза так размечталась, что не заметила, как подошла к дверям квартиры миссис Вейн. Женщина была дома, она смотрела на девушку, как на незнакомку.

— Что тебе надо?

— Я… пришла за своим ребенком.

Денег Тереза не принесла, поэтому не знала, как лучше сказать.

На лице женщины возникло неприязненное выражение. Она сложила руки на груди.

— За каким еще ребенком?

Терезой вмиг овладели нехорошие предчувствия.

— За моим, — прошептала она, не сводя тревожного взгляда с лица миссис Вейн, — за Барни.

— Нет у меня твоего ребенка, — спокойно ответила та, и у Терезы разом пересохло в горле.

— Как это… нет?

— Так. Нет и не было.

— Не было?!

Женщина кивнула головой.

— Как! — вскричала Тереза, вцепившись руками в дверной косяк. Глаза ее испуганно бегали. — Мы же принесли его вам вдвоем с подругой, и я платила вам деньги! За мной долг, но я верну…

— Я тебе все сказала.

— Но у меня есть свидетели!

— Кто? Такая же шлюха — твоя подружка? — Женщина засмеялась. — Тебе никто не поверит!

Тереза едва не бросилась на нее с кулаками.

— Стерва! Отдай моего сына! Ты… ты продала его, я знаю! — Она зарыдала.

— Ну вот что, — сказала миссис Вейн, — за твои слова тебя выгнать мало, да ладно, так и быть… За тобой долг… пять фунтов. Если не принесешь мне эти деньги к вечеру, я тебя не видела и не знаю, не говоря уже о твоем мальчишке!

Пять фунтов! Сердце Терезы упало. Да где ж ей взять такие деньги?!

— Я не должна вам пять фунтов! — воскликнула она.

— Я решаю, сколько ты мне должна, — твердо заявила миссис Вейн. — Тебя не было почти месяц, и я, естественно, подумала, что больше ты не появишься. Нашлись люди, согласные взять твоего ребенка, приличные люди, состоятельные, порядочные, у которых ему будет лучше, чем у тебя, потаскухи! Завтра утром они принесут мне деньги, и я отдам им мальчика! Я не стала бы тебе все это рассказывать, но мне тебя просто жалко… Так что смотри сама: придешь первой и с деньгами — ребенок твой, а нет — больше ты его не увидишь! И не вздумай грозить мне полицией, поняла? А теперь пошла вон!

Она была крупной, сильной и без труда вытолкнула Терезу на лестницу.

— Убирайся!

Девушка выбежала на улицу. Внезапно полил дождь, но даже он не смог смыть слез с ее лица. Все внутри разрывалось на части… Она испытала столько унижений и боли, и вот теперь у нее хотят отнять последнее и единственное, ее ребенка!

Тереза в отчаянии побрела куда глаза глядят. Как достать эти проклятые деньги?! Торгуя собой, столько и за месяц не заработаешь, украсть негде, попросить не у кого…

Она пошарила в кармане и, достав последнюю мелочь, зашла в дешевый кабачок. Там взяла стакан кислого вина и пакетик конфет. От вина становилось легче: чудодейственная влага согревала душу и тело. Тереза пила мелкими глотками, время от времени отправляя в рот конфету, а другой рукой размазывала по лицу слезы. Еще совсем недавно она говорила, мысленно обращаясь к Тине: «Я теперь редко плачу, сестренка! Человек льет слезы, когда надеется на чье-то сочувствие, жалость, поддержку. А у меня этой надежды не осталось, я рассчитываю только на себя, а потому должна держаться хладнокровно и твердо».

Но сейчас ей хотелось дружеского участия, хотя бы совета… Она много раз изменяла самой себе, внутренне отказываясь от своих собственных убеждений и слов. Не зря говорят, что сказанное верно лишь в тот момент, когда произносится… Зачем думать о грехах — река времени все унесет, все простится за давностью срока!

И все же… что бы сказала мама, увидев ее сидящей в портовой забегаловке и запивающей горе дешевым вином!

Тереза съела конфеты, пожалев, что их было так мало, выпила последние капли вина и не спешила уходить. Впереди был целый день, который предстояло провести на ногах.

В столь ранний час посетителей не было, и никто ей не мешал. Тереза положила локти на засаленный деревянный стол, сплела пальцы и задумалась. Пять фунтов — для нее целое состояние, а для кого-то — сущий пустяк! Пять фунтов — цена ее дальнейшей жизни, ее надежд.

Кто-то положил руку на ее плечо, и Тереза резко повернулась. Светло-зеленые глаза с удивлением и не совсем уверенной, настороженной радостью смотрели на нее. Даллас! Даллас Шелдон!

Тереза вздрогнула. Оказывается, она еще не до конца лишилась способности испытывать чувство стыда. Даллас наверняка ничего не знает о ней…

А он был все такой же, с юной улыбкой и серьезным взглядом.

— Тереза?! Вот так встреча! Ты… что ты здесь делаешь?

Она пожала плечами. Даллас заметил пустой стакан, потом перевел взгляд на ее одежду — юбку с разорванным грязным подолом, простенькую кофту без рукавов, выцветшую шаль, прикрывавшую голые плечи. На девушке не было не только шляпки, но и даже чулок: изношенные, разбитые туфли были надеты на босу ногу. Сначала Даллас принял ее за пьянчужку-нищенку, спозаранку зашедшую утолить неправедную жажду, а подойдя ближе, узнал по пышным вьющимся волосам. Тереза! Что же случилось, почему она выглядит так, что впору просить подаяние?! Она, его любовь и мечта, с которой он связывал мысли о счастье! Господи, неужели и она втоптана в грязь и бесчестье?!

Он видел, что она смущена, а сам испытывал одновременно радость и боль. Боль потому, что подозревал самое худшее.

— Здравствуй, Даллас, — сказала Тереза, стараясь не смотреть ему в лицо.

Он решительно придвинул стул.

— Я присяду?

— Да, садись…

Он сел рядом, и Тереза сразу почувствовала себя лучше, словно вернулись те времена, когда она была не одинока. От него исходило ощущение уверенности в себе, твердости и силы. И в то же время он выглядел растерянным, огорченным, и Тереза, понимая, что ему непривычно и больно видеть ее такой, не знала, как начать разговор.

— Как твои дела? Где ты живешь и…

— Даллас! — У нее перехватило дыхание. — Я… Даллас, если б ты знал!

И вот она, сама не заметив как, очутилась в его объятиях, заплакала, прижавшись к его груди, и Даллас, гладя ее по голове, спрашивал:

— Что случилось? Я могу помочь? Говори же!

У Терезы не было ни сил, ни желания рассказывать все подробно, и она только простонала:

— Ох, Даллас, мне нужно к вечеру достать пять фунтов, чтобы выкупить моего ребенка!

Ребенок! Даллас точно пригвоздило к месту, и он осторожно, но решительно разжал объятия. Значит, кто-то все же занял его место, обокрав при этом ее душу, превратив ее жизнь в жизнь обычной женщины трущоб!

— У тебя ребенок?

— Да. — Она невольно покраснела под его пристальным осуждающим взглядом. — Я у него одна, он у меня один, и мы можем потерять друг друга.

— Сколько ты сказала? Пять фунтов? Но это много!

— Да, и я не знаю, где их взять.

— Кто сделал с тобою такое? — спросил он, продолжая смотреть ей в глаза.

Тереза убрала назад упавшие на лицо волосы. Она не поняла, что конкретно он имеет в виду, и ответила уже почти спокойно:

— Неважно. Я сама виновата во всем. Спасибо, Даллас, что выслушал, я пойду.

Она поднялась, но Даллас схватил ее за руку.

— Постой, никуда ты не уйдешь!

Он заставил ее сесть и стал подробно расспрашивать о сути дела. Тереза рассказала о миссис Вейн и тут же отмела его предложение запугать женщину или же выследить тех, кто заберет ребенка.

— Да, — сказал он после, — похоже, что остается только заплатить.

— Чем? — подавлено произнесла Тереза.

— Я достану тебе эти деньги! — внезапно промолвил Даллас, и это был ответ человека, который не бросает слов на ветер.

— Где?

— Пока не знаю, но я что-нибудь придумаю. Ты можешь обещать, что подождешь меня здесь?

Тереза кивнула. Когда-то она имела власть над этим человеком, а теперь подчинялась ему, как более сильному.

— Ты что-нибудь ела? — спросил он, глядя на ее осунувшееся лицо.

Ела ли она что-нибудь? Да, конфеты, а вчера — миску тюремной баланды с кусочком черствого хлеба. О Боже, не дай ему узнать о том, что она совершала кражи и месяц провела в тюрьме вместе с преступниками!

— Не хочу… У меня кусок в горло не полезет, пока…

— Помолчи, Тереза! Делай, что я говорю! Вот тебе деньги, закажи себе хороший обед. И жди меня, слышишь? Я непременно вернусь!

Даллас ушел, и она была уверена, что все устроится как нельзя лучше. Пока он рядом с нею, все будет хорошо. Но надолго ли он останется рядом?

Он вернулся, когда Тереза уже отчаялась дождаться его. Вернулся с деньгами. Никогда девушка не держала в руках столь значительной суммы, которая и для Далласа была очень немалой.

— Где ты их взял? Не иначе, как продался в рабство!

— Почти что так, — сдержанно ответил молодой человек и прибавил: — Ну, идем к твоей миссис Вейн! И если она не отдаст ребенка, я дух из нее вышибу!

…Через час они шли обратно, и обрадованная Тереза несла на руках спящего сына.

— Как его зовут? — поинтересовался Даллас.

— Барни.

— Дай ему Бог счастья! — сказал молодой человек, потом прибавил: — И тебе тоже.

Тереза остановилась. К сожалению, или к счастью, Даллас ни разу не упомянул об их прежних встречах и разлуке. Конечно, глупо получилось…

— Спасибо, Даллас! — сказала Тереза. — Я постараюсь вернуть тебе эти деньги. — Она глубоко вздохнула и вдруг решилась. — Мне нечего предложить взамен, кроме самой себя. Если ты найдешь мелочь на комнату или… может, пойдем за город?

Она отбросила мысли о том, что унижает себя в его глазах или что может снова забеременеть. Ей вдруг захотелось, чтобы он остался, не уходил, хотелось удержать его любой ценой.

Лицо Далласа потемнело.

— Замолчи! Что ты несешь!

Он повернулся и пошел прочь, оставив Терезу на краю маленькой зеленой рощицы, одну в целом свете, со спящим ребенком на руках. Что ж, он и так сделал для нее все, что мог, даже больше — совершил почти невероятное. Ему было больно, он обманулся в своих надеждах, и Тереза понимала его. А она сама? Что-то темное окутало ее разум и душу… ну и пусть! Она отдала бы себя в руки дьявола, если бы это помогло ей вернуться к себе, к своей собственной сути, обрести надежду и любовь, любовь к этой жизни.

Загрузка...