— Ясь, — жаркий шепот подруги опалил ледяную кожу щеки, отчего волосы на затылке зашевелились.
— Бр-р, как же холодно, — поежилась я и поджала пальцы ног в замшевых валенках. Хмыкнула про себя. Как знала, что произойдет фигня какая-то, надела не осенние ботинки, а теплые валенки.
— Ясь.
Толчок локтем в бок отвлек от размышлений.
— Верка, прекрати, — шикаю на подругу, — синяки останутся, — потерла оледеневшей ладонью ребра.
— Да ты вообще как будто не здесь, — надула она губы.
— Вообще-то, сейчас урок, — шиплю на нее, вскользь бросаю взгляд на учителя, что стоит у доски и рассказывает новую тему.
— Ясь, — снова подруга обжигает кожу щеки жаром, — давай уйдем, а? Я совсем задубела.
Она складывает ладошки лодочкой и прячет в них нос, быстро-быстро дует внутрь. Пытается, видимо согреться.
— Вер, не выдумывай, остался всего один урок. Потерпи, — отвечаю ей и лишь на секунду поворачиваю голову в ее сторону.
— Елисеева, встань!
Я замерла на месте и медленно повернула голову к учителю.
— Что смотришь, вставай, — командует она, и я, опершись ладонями на столешницу, встаю из-за парты.
— Извините, Елена Владимировна…
Взгляд в парту и не поднимать до тех пор, пока эта грымза будет отчитывать. Ну, Верка, ну, удружила. Скашиваю взгляд в сторону подруги, но та уткнулась носом в книгу и не смотрит по сторонам.
— Уже поздно извиняться, Есения. Я так понимаю, ты новую тему знаешь лучше меня.
В голосе слышу подвох, эти ехидные нотки и шаркающие шаги по полу не предвещают ничего хорошего.
— Елена Владимировна, я не хотела вас перебивать, — начинаю оправдываться и слышу только себя. Ни смешка, ни вдоха постороннего, хотя нас тридцать пять человек в классе.
— Да, я вижу, как не хотела. Видимо, поэтому ты мне мешаешь вести урок, — учительница останавливается возле меня. — К доске, — шипит мне в ухо. — Расскажи-ка нам, Елисеева, законы Кеплера, — она подталкивает меня к доске, на которой развешаны астрономические карты.
— Ну, Елена… — начинаю упираться. Астрономия – это вот точно не моя наука, не люблю я ее и не понимаю.
— Не запрягла, Елисеева! А ну, марш к доске, и подружка твоя пусть тебе поможет. Дашина, вставай и марш за Елисеевой, — рявкает она так громко, что я подпрыгиваю на месте.
Понурив плечи, иду через длинные ряды парт.
— Первый закон: каждая планета движется по эллипсу, — слышу голос Димки со второй парты.
Я признательна ему за то, что пытается помочь, сжимаю кулак перед собой в знак благодарности и, будто ступаю на эшафот, делаю шаг на импровизированный подиум возле доски. Наконец-то поднимаю взгляд и устремляю его прямо перед собой.
— Первый закон Кеплера гласит, что каждая планета движется по эллипсу, — выговариваю на выдохе то, что сказал мне Димка.
Бросаю мимолетный взгляд на Верку, та до сих пор тащится между рядами парт, и возвращаю взгляд на парня, что активно шепчет мне правильный ответ.
Звонкий хлопок по парте, и мы все вздрагиваем одновременно. В классе повисает молчание.
— Ты, что, Волков, думаешь, я глухая? — взвилась грымза и, подскочив с моего стула, на котором вальяжно раскинулась, в несколько широких шагов оказалась возле Димки. — Сколько можно валять дурака?
Она орет ему в ухо, и я вижу, как из ее рта брызжет слюна, оседая на щеке парня.
— Елисеева вконец обнаглела, все пытается выехать за счет того, что на выступления постоянно ее выталкивают, — она резко выпрямляется и смотрит мне в глаза. — Ты что, думаешь, что сможешь заработать своими песенками себе на хлеб?
Не выдерживаю взгляда учительницы, опускаю глаза. Верка так и осталась стоять посреди класса. Коза-предательница.
— Я к следующему уроку буду готова, Елена Владимировна, — отвечаю ей и поджимаю губы.
— А мне к следующему уроку будет уже поздно, Елисеева. Садись, два, — рычит она и, задевая меня плечом, проходит к своему месту. — Волков, к доске. Дашина, ты долго будешь идти? — командует нами грымза. — Давай, Елисеева, не создавай пробку, садись на место.
Знаю, что спорить с ней бесполезно и уговаривать – тоже, вот и Димке из-за меня досталось, досада. Сталкиваемся с парнем плечом к плечу в проходе между партами.
— Прости, — шепчу ему одними губами и виновато прячу взгляд.
— Все нормально, — слышу его веселый голос, и на душе тут же становится теплее.
Когда уже уселась на стуле и приготовилась слушать Димку, дверь неожиданно открылась и в кабинет вошла директриса.
По классу пронеся встревоженный шепот, а Верка, что уже жалась к моему боку, крепко схватила меня за руку и больно стиснула ладонь. Но я на нее даже не обратила внимания. Вся я сосредоточилась на том, как Димка расправил плечи и, вытянувшись в струнку, внимательно слушал директрису. Я уже предчувствовала что-то неладное.
— Все подробности происходящего не хочу вам объяснять, да и вряд ли они вам нужны, — тем временем продолжила женщина, — но, как вы заметили, в нашем доме наступила зима, а все почему? — она подошла к окну, отдернула занавеску и, дотронувшись до батареи рукой, выглянула во двор, что-то с интересом там высматривая. — Сейчас все вернетесь в свои комнаты и соберете самые необходимые вещи, которых вам должно будет хватить примерно на месяц. Думаю, этого времени будет вполне достаточно, чтобы устранить неполадки.
Директриса поджала губы и зло дернула штору, а мы все как один вытянули шеи и повернулись в сторону окна в надежде увидеть то, что увидела там Тамара Игнатьевна. И в тот самый момент, когда женщина сделала шаг в сторону выхода, прозвенел звонок. Все тут же вскочили с мест и, уже не обращая внимания на преподавателей, гурьбой кинулись к окнам. Верка, перешагнув через меня, потащила вместе со всеми смотреть, что же там такого интересного. Мне ничего не оставалась, как последовать за ней. Я, конечно, дернула руку, попытавшись высвободиться из ее захвата, но эти клешни намертво приклеились моей ладони, и скорее бы я вывихнула себе кисть, нежели смогла освободиться. Поэтому, привстав на носочках, я тоже попыталась выглянуть из-за плеча одноклассницы во двор, но рост не позволял этого сделать. Приготовившись подпрыгнуть, я уже даже присела немного, когда на плечи легли чьи-то руки. Я оторопело оглянулась через плечо.
— Димка, — выдохнула, а у самой колени затряслись.
Странно это как. Откуда-то внутри зародилась паника, и теперь она перла наружу. Оттого, видимо, и прошибла меня дрожь. Боязнь чего-то нового, неизвестного затопила разум.
— Не переживай, Яся, — голос парня нежно ласкает слух, и я невольно откидываюсь спиной на его грудь, а он прижимает меня ближе, будто обнять хочет, но сдерживает эмоции, нельзя здесь, при всех.
Мы решили, что подождем еще немного, до весны, а когда выйдем отсюда, обязательно поженимся сразу. Это его обещание мне. Димка в тот вечер, когда делал мне предложение, на колено встал и подарил колечко обручальное, которое теперь я ношу на шее на цепочке. Рано еще об этом говорить всем. Не хочу. Слишком много недоброжелателей. Украдкой я бросила взгляд на грымзу. Она зыркает по сторонам, нас всех оглядывает с какой-то животной ненавистью. И спасибо Димке, что загородил меня от нее, потому что ко мне у нее свое «личное» отношение.
— А ты не знаешь, что там произошло? — спрашиваю я шепотом, так тихо, чтобы слышать мог только он.
— Да, пацаны говорили, что ночью теплотрассу прорвало, которая проложена к нашему детдому. Стоп, — он дергает меня за руку, и я тут же слышу недовольное Веркино бурчание.
— Ясь, ну, дай посмотреть, — дергает она руку, и Дима выгибает бровь, удивленно смотрит на меня.
Я пожимаю плечами. Тогда парень, недолго думая, толкает подругу в спину. Та резко разворачивается, но так и замирает с открытым ртом.
— Руку отпусти, — улыбается он.
Секундное молчание с двух сторон, подруга сверлит парня немигающим взглядом, но зрительный контакт разрывает грубый голос Елены Владимировны.
— Одиннадцатый "А", освободите класс, — громогласно произносит она, четко проговаривая каждое слово.
Верка отпускает мою руку, обходя нас, подхватывает свой рюкзак с парты и выходит вслед за классом в коридор. Мы с Димой следуем за всеми.
— Елисеева! — окликает меня грымза, и я застываю в дверном проеме, с опаской оглядываюсь на нее.
— Доклад мне принесешь после новогодних каникул, только после него аттестую, — она замолчала на миг, а я уже приготовилась выслушать самую нелепую тему, по которой мне придется его писать. — Законы Кеплера.
Не выказав не единой эмоции, киваю ей и выхожу в коридор, где меня ждут два моих самых родных человека, которые так близки мне и так далеки друг от друга.
— Не такая она и плохая, как кажется, — улыбаюсь Диме и пристраиваюсь с правого бока, машу Вере рукой, подзывая к нам, но она словно прилипла к подоконнику.
— Дима, не обижайся, пожалуйста, — смотрю на парня, а у самой щеки пылают от смущения, — я к Вере пойду, ведь вещи нужно собирать, а то она ждет.
Парень оглядывается на подругу, вскользь пробегаясь по ней совсем недружелюбным взглядом, и снова поворачивается ко мне.
— Жду тебя на нашем месте через два с половиной часа, — он заглядывает мне в глаза, — надеюсь, тебе хватит этого времени?
Активно киваю, а щеки еще сильней разгораются смущением.
— Тогда беги, а то подружка твоя меня испепелит своим яростным взглядом.
Машу ему рукой, уворачиваюсь от поцелуя в щеку, пропускаю толпу ребят и быстрым шагом иду к Вере. Та демонстративно вскидывает руки вверх и издает протяжный выдох.
— Ну, наконец-то, Яська, — она подхватывает меня под локоть и, наклонившись к уху, зло шипит: — Как ты можешь общаться с этим занудой?
— Прекрати, — отмахиваюсь от нее, но девушка уже прилипла к моему боку и теперь, ни на шаг не отступая, идет со мной нога в ногу в корпус «зэт», где расположена женская половина детского дома.
— Не прекращу, — упрямо вздернув подбородок, говорит она. — Я же вижу, что он втягивает тебя в какую-то сумасшедшую историю. И не надо мне лапшу на уши вешать. Я все вижу, — тычет она себе в глаза двумя пальцами, а потом переводит их на меня.
— Ясь, как думаешь, куда нас отправят? — подруга хаотично расталкивает вещи по сумкам. — Я даже не знаю, что с собой брать.
Она суетиться, и возникает такое ощущение, что уезжаем не на месяц, а насовсем.
— Я даже не могу предположить, Вер, — честно отвечаю девушке и аккуратно кладу теплый свитер в дорожную сумку.
Вещей у меня не много, да и не люблю я эту все суету. Директриса сказала, что максимум на месяц, значит и не стоит весь гардероб пихать с собой.
— Это значит, и новый год мы будет встречать на чужбинке, — горько вздыхает Вера.
— Вера, прекрати ерничать, — корю, подругу, которая, усмехаясь своим же словам, перебирает наряды для новогоднего вечера.
— Как думаешь, какое взять? — поочередно прикладывает она к плечам нарядные платья.
— Возьми два, — советую ей, потому как выбрать действительно трудно, — может пригодиться.
— Точно, — радостно кивает подруга моим словам. — Яська, — подходит ко мне и сжимает крепко за плечи.
Смотрю, а у нее в глазах озорные огоньки горят.
— Нет, ну ты представь. Мы наконец-то вырвемся из этих уже опостылевших стен, и увидим что-то новенькое.
Отпускает меня и отходит к своей кровати, раскидывает руки и падает на спину.
— Я счастлива, если что, подруга. Не могу поверить в такое чудо.
Сижу, хлопаю глазами. От Веры такого не ожидала, да и что сказать-то ей? Меня, например, все устраивает, и уезжать я не хочу вовсе. Хочу отмечать праздники с нашими ребятами в кругу знакомых лиц.
— Ой, не знаю, Вер, — решилась возразить подруге, — мне страшно, если честно.
Признание выскочило изо рта быстрее, чем я смогла над ним поразмыслить.
— Что? — вскочила девушка с кровати. — Что за ерунда, Яська, мы же вместе будем! Как там говорится, «один за всех, и мы друг за друга».
Она улыбается во все тридцать два, а вот мне не смешно, неспокойно как-то, но я все равно растягиваю губы в улыбке.
— Я буду очень рада, если все сложится так, как ты говоришь, — отвечаю ей.
— Непременно, детка, — ухмыляется Вера и падает обратно на кровать.
Как прошло два с половиной часа, я и не заметила. Вещей оказалось не так уж и мало, да и в комнате перед отъездом нужно было навести порядок. Поэтому раздавшийся телефонный звонок стал для меня неожиданностью.
— Дима? — не скрываю удивления в голосе, одновременно смотрю на часы. — Ой, Дима, прости, — короткий выдох, — я совсем потерялась во времени…
— Ну, я и не сомневался, что твоя соседка заболтает тебя. Так что ожидал этого, Есения, поэтому и ждать долго не стал.
Вот почему-то даже от его тона, что сейчас слышу в телефоне, щеки покрывает яркий румянец смущения.
— Извини, — еще раз говорю в трубку, а сама язык прикусываю.
Может, Верка и права, как-то странно на меня действует Дима, уж очень часто я чувствую себя без вины виноватой.
— Да все, проехали, Ясь. Ладно, буду ждать тебя внизу возле доски расписаний, говорят, там списки распределения вывесили, — говорит он.
— Хорошо, через… — но парень уже отключил телефон.
— Вот я тебе говорю, Ясь, этот твой Димчик — козлина редкостная.
Я перевожу непонимающий взгляд на подругу.
— А что непонятного, ты посмотри на свое лицо!
Ее возмущению нет предела, она, будто самовар, распыхтелась, и пар начинает валить изо всех щелей. Невольная улыбка касается моих губ, и подруга вскакивает из-за стола, где только что восседала.
— Я тебе серьезно говорю, а ты лыбишься! Да ты в тряпку с ним превратилась, ведешь себя, как бедная овечка Сью!
Такой по ее понятиям должен был быть обидный подтекст в этих словах, что я не сдержалась и засмеялась в голос.
— Вера, не могу над тобой, — через несколько секунд безудержного смеха на глазах выступают слезы.
Подруга стоит в позе воительницы, руки скрестила и подбородок вздернула вверх, ну, Жана д’Арк настоящая.
— Вера, расслабься, пожалуйста, — корчусь я от смеха.
— Дурочка ты, Яська, — обиженно отворачивается от меня подруга и садится обратно за стол.
— Вера, не обижайся, — вытираю тыльной стороной ладони слезы с глаз, — но ты такая смешная, я не могла удержаться.
— Знаешь, — ее голос вдруг стал тише, — я не могу на это смотреть спокойно, потому что до сих пор перед глазами стоит картина из детства, как после смерти предков сестра привела в дом мужа своего новоиспеченного. Мудак гребаный катался, как сыр в масле, сестра его обстирывала и обкармливала…
Я затаила дыхание, а смех где-то в горле застрял. Вера очень редко делилась историями из прошлого, поэтому про нее я знала лишь одно: что родственников у нее, как и у меня, нет, что сестра была, но умерла, а вот подробности ее смерти Верка не рассказывала никогда.
— Он работал, приносил денег в семью, а потом оказалось, что он игроман. Сестра плакала сильно, просила бросить все это, и знаешь, он обещал, а потом как-то не пришел домой. Сестра поизвелась вся, телефон пооборвала звонками, а потом пришли они. Оказалось, что этот проигрался по-крупному и свалил, а кому теперь отдавать долг, как думаешь?
Этот вопрос явно был адресован мне, но я не стала отвечать подошла сзади к Верке и обняла ее.
— А ты знаешь, что сделала она? Эта дрянь просто взяла и умерла, отравилась таблетками, все как в мыльных операх, — ее голос дрогнул, но говорить она не перестала, — бросила меня одну.
Сжимаю ее плечи сильнее, прижимая затылок к своей груди.
— Вера, — шепчу в макушку.
— А меня забрали в детдом, на тот момент мне было семь, — она хватает меня за запястья и крепко сжимает их. — Мне почему-то Димка напоминает Олега, Ясь. Я тебя прошу, не встречайся с ним. Ты становишься на себя не похожа, когда он рядом. Дима будто поглощает тебя собой, и ты становишься его тенью…
Она расцепляет руки и целует мою ладонь, а у меня по позвоночнику мурашки бегут.
— Нет, Вер, — отнимаю руки у подруги, — ты ошибаешься, у нас с Димой совсем иные отношения, — делаю короткие шажки к выходу. — Он совсем другой, — а у самой голос дрожит.
Быстро выхожу за дверь, даже не оборачиваясь.
— Не может этого быть, — шепчу себе под нос. — Верка просто ревнует или завидует…
Проговариваю варианты и прислушиваюсь к внутреннему голосу, но он молчит. Сбегаю по лестнице, стараюсь выкинуть все из головы. Конечно, и подругу жалко, оказывается, у нее все не так просто, как, например, у меня. Родители погибли, а вскоре и бабушка умерла, и вот я здесь.
Ладонь скользит по холодным перилам, я будто во сне переставляю ноги, потому что вся я нахожусь сейчас с Верой в комнате. Зря я, наверное, ушла, ей сейчас требуется моя поддержка. Замираю посредине и принимаю решение идти обратно. Резко поворачиваюсь и чуть ли не нос к носу сталкиваюсь с девушкой.
— Ой, — от неожиданности отступаюсь, не удерживаюсь на месте и кубарем лечу вниз.
— Яська! — слышу откуда-то сверху.
В голове все перемешалось, по мне словно танк проехался. Лежу, не шевелюсь.
— Ясь, — чувствую, как плеча касается рука Веры.
Открываю один глаз, вроде все нормально, ничего не кружится, следом открываю второй.
— Жива?
Гляжу на подругу, а та кивает мне в ответ, и улыбка растягивает губы.
— Вот это кульбит сделала, — она начинает смеяться, — че больно? — тычет пальцем мне в бок.
Передергиваю плечами.
— Да я не знаю, вроде, нет, — отвечаю ей и сажусь на попу.
— Ясь, там всего-то пять ступенек, а ты падала так, как будто с вершин Эвереста, — и она начинает ржать.
— Сучка ты, Верка, — ударяю подругу по плечу, — я просто испугалась, — обиженно дую губы.
— Давай вставай, — сквозь смех говорит она, — а то тебя уже, наверное, заждались.
— Черт, точно, — поднимаюсь на ноги и делаю первый шаг, — так вроде вся цела, пошли.
Только спустившись на первый этаж, я поняла, что ногу все же повредила, хоть, скорее всего, и не сильно. В щиколотке чувствовалось неприятное ощущение тянущей боли. Неосознанное прихрамывание не осталось незамеченным.
— Все-таки поломалась, — вздыхает Вера и берет меня под руку.
— Это громко сказано, подруга, — улыбаюсь, — потянула связки, наверное.
Возле доски с расписанием толпился народ. Кто-то возмущенно вскидывал руки вверх и выражался, кто-то тихо хихикал, тыча пальцами в сенсорные экраны гаджетов. Как я понимаю, пробивали адреса и названия тех детдомов, по которым нас распределили. Но все это вскользь, я вижу всю картину боковым зрением, потому что в толпе выискиваю высокую худощавую фигуру Димы, его светлую шевелюру с модной прической. Но его нет среди учеников. Тяжко вздыхаю и, поддавшись Веркиной воле, следую за ней, не сопротивляясь.
Девушка, не задерживаясь ни на миг, будто Халк, расталкивает узкими плечами человеческие массы, пробирается к доске, а я смотрю ей в спину и удивляюсь такой пугающей напористости такой маленькой и шустрой девчонки.
— О, вот, смотри, смотри, — слышу ее звонкий голос, — наше крыло.
Я подхожу ближе, и изо рта вырывается судорожный выдох.
— Нет! — почти кричит она.
— Да, — слышу на ухо голос Димы, и он, обхватывая меня за плечи, притягивает к себе спиной.
— Ясь, я не хочу без тебя, — в голосе подруги слышу слезы.
Она поворачивается ко мне, и ее лицо в миг меняется, в глазах разгорается огонь ненависти. Я смотрю на подругу и поднимаю брови вверх в умоляющем жесте. Вера смотрит то на меня, то на парня, поджимает губы и, проходя мимо нас, сухо кидает:
— Я попрошу Тамару Игнатьевну оставить нас вместе.
Чувствую, как она толкает плечом Диму, и тот тихо смеется, от чего волосы на макушки шевелятся.
— Мелкая фурия, — он отпускает меня и берет за руку. — Ты рада?
Вглядываюсь парню в лицо. Правильные черты лица, прямой нос и чуть пухлые губы, родинка над верхней губой и добрые голубые глаза, на которые спадает непослушная челка.
«Да, ну врет все Верка, — думаю про себя, отметая все домыслы подруги, — Димка идеальный парень, и я его люблю».
— Конечно, рада, — отвечаю ему, — а в какой детдом мы едем? — спрашиваю его, потому что не успела прочитать, а только увидела, что с Верой мы в разных группах.
— Это интернат, Яся, — слышу в голосе Димы скрытую тревогу.
— Странно, а почему интернат? — не поняла я.
— Ну, видимо, мест не хватило, — поясняет Дима, хотя и без его объяснений все понятно.
— Жаль, что Вера с нами не поедет, — качаю я головой. — Может, действительно сходить к директрисе и попросить нас отправить вместе?
Дима дергает меня за руку, и я резко останавливаюсь.
— Нет, — короткое слово холодной сталью режет слух.
— Почему? — растерянно хлопаю глазами.
Я, конечно же, понимаю их неприязнь друг к другу, но все-таки это не значит, что я должна жертвовать отношениями с подругой ради прихоти Димы.
— Потому что нет, — отвечает он, — я не хочу, чтобы ты просила за нее, не хочу делить тебя с ней, — он притягивает меня к себе и, обхватив мое лицо руками, смотрит в глаза. — Мне надоело делить тебя с ней, ее слишком много в твоей жизни. Давай хотя бы новый год встретим без нее, а?
Его голос становится тише, и этот взгляд умоляющий, который действительно лишает меня воли, и я поддаюсь ему. Сдаюсь внутренне.
— Дим, ну, как же… — опускаю взгляд ниже и натыкаюсь на его губы. — Мы с Верой каждый новый год вместе отмечаем, — пытаюсь противостоять его напору, — я так не могу.
Автобус плавно тронулся с места, оставляя позади ворота детского дома. В груди вдруг неожиданно защемило, и я, схватившись за левую строну, ударила легонько над грудью ладошкой, словно пытаясь этим сделать лишний толчок сердца. Делаю вдох. Вот так-то лучше.
— Есения, с тобой все в порядке? — слышу с соседнего кресла голос Димы.
Кидаю на парня короткий взгляд и так же коротко киваю.
— Да, все хорошо, — отвечаю ему, но лишь для того, что бы у парня не возникло желания снова приставать.
Уж очень не хотелось мне сейчас с ним разговаривать. Какая-то внутренняя обида поселилась в груди. Ведь поставил же меня перед выбором, и в этот раз я его сделала не в пользу Веры.
Я тяжело вздохнула и уперлась лбом в холодное стекло.
Гул голосов в салоне автобуса нарастал. Я оглянулась по сторонам. Дима, как и следовало ожидать, вперил взгляд в экран телефона и ритмично покачивал головой в такт музыке, которую он слушал. Я взглянула туда, где сидела Вера, и грустно опустила взгляд, отвернулась к окну. Вера так же сидела, повернувшись к окну с наушниками в ушах. А чего я ожидала от подруги, когда вместо нее на соседнее кресло опустился Дима и по-свойски приобнял меня за плечи? Верка замерла перед нами с раскрытым ртом. Ее взгляд тут же полыхнул ненавистью, которую она даже не старалась погасить. Вера в упор посмотрела на парня.
— Здесь сижу я, — прошипела она.
Дима только выгнул светлую бровь в удивлении.
— Ой, извини, Вера, но тут не было таблички с твоим именем. Есения, может, ты видела? — он повернулся ко мне, а я только глазами хлопнула от удивления. — Ну, и вот, так что, Вера, будь любезна, займи свободное место и уже пропусти людей, а то создала пробку, — он мило ей улыбнулся и, взяв за локоть, чуть протолкнул вперед.
Девушка зло дернула руку.
— Урод, — сквозь зубы процедила она.
— Дима, зачем ты так? Я вообще-то с Верой хотела ехать, — я смотрю в спину подруги, которая, расталкивая ребят, пролезает на кресло возле окна в соседнем ряду.
— Ясь, давай только не надо говорить, что я плохо поступил, — он глядит мне в глаза, — я хочу поехать с тобой.
Громко сглатываю и откидываюсь на кресло. Выбор. Он меня заставляет сделать его.
Шесть часов спустя автобус делает первую остановку.
— Так, первая десятка ребят приготовилась на выход! Я называю фамилии, и вы, не толпясь, забираете свои вещи и выходите из салона, — слышу сквозь дремоту голос куратора, которая сопровождала нас.
Я прилипла к стеклу, пытаясь рассмотреть очертания здания за плотной пеленой белых снежинок, что сыпались с неба непрерывно.
— …Олег Доронин, Вера Дашина…
Меня как водой холодной облили, сердце дрогнуло и пустилось вскачь. Оглядываюсь на подругу, но она и не смотрит на меня.
— Вер, — я упираюсь ладонью в подголовник Диминого сиденья, — Вер, я позвоню.
Сглатываю комок, что застрял в горле, когда она увернулась от моей попытки схватить её за рукав.
— Вер, не обижайся, — уже громче говорю в спину девушки, но она так и не обернулась.
Зря я позволила Диме сесть рядом, ведь Верка мне как сестра. А парню какая была разница, где сидеть и слушать свои песни? От злости на него я поджала губы и, откинувшись на кресло, уставилась перед собой. Ведь специально это сделал.
Через пять минут автобус тронулся дальше, а я снова прилипла к стеклу, выглядывая в снежном покрове стайку ребят, что сгрудились в кучку и слушали какого-то мужика, а потом дружно последовали за ним. Вера так и не обернулась. Я закрыла глаза. Глубоко вдохнула. Достала телефон и, быстро открыв смс, настрочила ей сообщение.
Ответ даже не надеялась получить, поэтому сунула телефон обратно в карман куртки.
Через час автобус снова остановился.
— На выход Аврора Афонова, Лизовета Афанасьева, Дима Волков, Есения Елисеева…
Дима, как только услышал наши фамилии, сразу встал с кресла и стал собираться. Продев руки в рукава куртки, застегнул ее, достал сумки и, натянув капюшон, мазнул по мне взглядом.
— Ясь, я тебя жду на выходе, — кинул он, когда понял, что я еще не готова.
Я кивнула парню.
Как-то странно вел себя Дима, я не могла понять, что в нем изменилось. За этими раздумьями не вспомнила, что в стареньком икарусе есть подъем, на котором установлены все кресла. Нога соскользнула, и я повторно подвернула ту конечность, которая, казалась бы, уже совсем перестала болеть.
Громкий «ой» никого не привлек, потому что в автобусе и без того было слишком шумно. Прихрамывая, прохожу к выходу.
— Есения, что случилось? — удивленно спрашивает Алла Сергеевна.
— Да, все нормально, — через силу растягиваю губы в улыбке и спускаюсь с высоких ступеней автобуса, — ногу подвернула.
— Если будет продолжать болеть, обязательно сходи в медпункт, — напутствовала она, а потом помолчала. — Лев Владимирович! — пронеслось над моей головой.
Все, кто уже успел выйти, дружно повернулись в нашу сторону. Дима, увидев, что я иду к ним, прихрамывая, тут же бросился на встречу.
— Да все нормально, — прокряхтела я, хотя с каждым новым шагом нога начинала болеть все ощутимее.
Снег сыпал с неба так сильно, что уже через несколько минут меня всю облепили мокрые снежинки.
— Лев Владимирович, — голос Анны Сергеевны послышался рядом с парнем. — Присмотрите, пожалуйста, за Елесиевой, а то она ногу подвернула, боюсь, постесняется обратиться за помощью, — учительница яркой птичкой вспорхнула и улетела в автобус. — Всем приятных праздников! — крикнула, прежде чем двери автобуса закрылись, и он тронулся с места.
Я глянула из-под опущенного на глаза капюшона на мужчину, которого женщина попросила присмотреть за мной.
— Здрасьте, — для начала решила поздороваться, потому что мужик смотрел, не отрываясь, мне показалось, даже Дима как-то попытался закрыть меня собой немного. — Да все нормально, не обращайте внимания, — я сквозь зубы улыбнулась мужику.
Он коротко кивнул и, отвернувшись, громко сказал:
— Так, меня зовут, как вы уже слышали, Лев Владимирович. Я руководитель по воспитательной работе в интернате номер двадцать четыре, — он снова посмотрел на меня. — Все вопросы, которые могут возникнуть у вас, решать со мной. Если вдруг случатся конфликты с учениками — решать со мной в обязательном порядке.
Я смотрела на мужчину и не понимала, о чем он говорит. Да и вообще, почему мы оказались в интернате, а не в детском доме?
Мужчине, конечно же, этих вопросов я задавать не стала. Оперлась на руку парня и, когда Лев Владимирович, отвернувшись, пошел по направлению к серевшему за пеленой снежинок зданию, практически повисла на Диме. Уже сильно прихрамывая, я шла за ними.
В здании было пусто, на первом этаже в холле свет горел тускло и только в гардеробе.
— Тебе надо в медпункт, так не пойдет, — шикнул мне на ухо Дима, и я согласилась, потому что, пока доковыляла, поняла, что ногу просто выворачивает.
— Вы пока располагайтесь здесь, — оглядел всех мужчина, — сейчас спустятся старосты и проводят вас по комнатам. А ты, пошли за мной, — поманил он меня рукой, и мне, только усевшейся на лавочку, пришлось подтянуться и встать на ноги.
— Давай, помогу, — Дима вмиг оказался рядом, подхватил под локоть, и мы пошли за мужчиной, который, не сбавляя шага, быстро следовал вглубь помещения.
Всю ночь я ворочалась с боку на бок, и даже таблетки обезболивающие не помогли. Ногу выворачивало из сустава, и стоны я душила в подушке, чтобы девчонкам не мешать. Только под утро удалось задремать, и то, видимо, оттого, что боль вымотала.
— Есения, — слышу сквозь сон незнакомый голос, — пора на уроки собираться.
Но я дергаю плечом и говорю, что сегодня я никуда не пойду, а про себя думаю, что до медпункта все же стоит добраться, потому как такой боли, как была ночью, я больше не выдержу.
Прихрамывая, держусь за стенку и вспоминаю маршрут, по которому мы вчера шли сюда с Димой. Как ни странно, но боль отпустила, вот только на ступню я полноценно не могла опереться, только на носок.
Четыре лестничных пролета показались пыткой. В здании было пусто, и шаги отдавались эхом по длинным коридорам. Как я поняла, сейчас в этой части интерната мало кто остался, и оттого здесь много пустующих комнат. Но стоило спуститься этажом ниже, как сразу произошла разительная перемена. Туда-сюда сновали подростки и дети поменьше. Казалось, они совсем не замечают меня, занятые своими проблемами.
Сбоку послышался громкий смех и девичий взвизг. Я глянула в ту сторону и в пару шагов оказалась в углу лестничной площадки.
— Вась, ты че, совсем полоумная? Зачем ее за косу так сильно дернула? Опять Лева придет разбираться, — девушка с длинными ресницами шла задом, всматриваясь в бесстрастное лицо красавицы, что глядела сквозь нее.
— Мне пофиг на него, Света, — пропела она, и стайка девушек свернула в проход, который вел на лестничную площадку.
Фух, у меня от волнения даже на лбу капли пота выступили. Все же какое-то внутреннее чутье подсказало, что нужно не попадаться этим девчонкам на пути.
— Да я про эту кукушку вообще не говорю, — не унималась Света, — мне надоело, что Лев постоянно нас дергает, — она надула губы и обвела лестницу поверхностным взглядом, будто ища кого-то.
Я только сильнее вжалась в стену.
— Значит, надо вернуться, Света, и пригрозить этой дряни, чтобы язык свой не распускала, — равнодушно сказала красавица, сверкая синими глазами. — Давай иди, Свет.
— Вась, я уже замучилась за тобой подтирать, правда! — зло кинула девушка и, сделав оборот, через ступеньку стала подниматься вверх.
Шаг, еще один, и ее взгляд скользит по мне, а я опускаю глаза. Ни к чему мне их внимание, отворачиваюсь и делаю шаг в направлении лестницы. Дыхание сперло. Что ж, видимо, здесь все намного жестче, чем у нас. Мы в своем детдоме сами руки не распускали и никому не позволяли этого делать. Мы там все большая семья, все помогаем и поддерживаем друг друга. Конечно же, и у нас бывали стычки, но все по делу, а не просто взять и ради забавы дернуть девчонку за волосы.
Услышала, как за спиной усилился девичий плач, и по сердцу будто ножом полоснуло. По голосу было ясно, что плакала мелкая девчонка. Спускаюсь медленно, чтобы не догнать компанию, и ниже на лицо капюшон толстовки надвигаю.
— Ты что, хромаешь? — неожиданно раздался за плечом голос Светы.
— Я, э… — заикаюсь от неожиданности я и поворачиваю голову к девушке.
— А, ты, видимо, новенькая, — заулыбалась она, — я тебя раньше не видела. Медпункт нужен? Хочешь от уроков откосить? — она сверкает серыми глазами и внимательно разглядывает меня.
— Да нет, я ногу подвернула вчера, — честно отвечаю ей, отметая ее предположение.
— А, ясно, ну, тогда тебе вниз по лестнице и направо, дойдешь до конца коридора, повернешь налево и чуть вперед пройдешь, там и будет Ильинична. Только ты поторопись, а то она любит соскакивать раньше времени, — проговорила она, а я за это время успела спуститься на следующий пролет. — Ну, давай, не хворай, — она махнула мне на прощание и ускорила шаг, нагоняя своих подружек.
Я громко вздохнула.
«Так, все закончилось хорошо, главное, больше с ними не встречаться», — подумала про себя и уже из коридора услышала смех красавицы, к которому присоединились еще несколько девичьих голосов. Щеки тут же залились румянцем. Почему-то я была уверена, что они смеются надо мой.
— Люба, что там было сегодня на уроках? Много задавали? — я встаю с постели в тот момент, когда девчонки заходят после занятий в комнату.
— Ой, да нет, Ясь, все, что здесь проходят, мы прошли уже, только по истории немного припоздали. Но по расписанию урок на следующей неделе будет, сейчас дам задание, — девушка полезла в рюкзак, а Нина, что стояла рядом, в нетерпении поглядывала на меня.
Я вопросительно вскинула брови.
— Рассказывай, что же там такого необыкновенного произошло, — присаживаюсь на стул в ожидании.
— Да нечего рассказывать. Ты же знаешь, какая Нинка падкая на смазливые морды, — за девушку ответила Люба в тот момент, как Нина открыла уже рот, чтобы выплеснуть эмоции.
— Ты маленькая ханжа, — она обиженно поджала губы и скрестила руки на груди.
— Ага, скажи еще, что монахиня, — хмыкнула Люба и бросила на стол дневник. — Но про него и говорить-то нечего, ты видела, какой он весь лощеный? И девка у него есть, скорее всего, так что не вижу смысла вообще говорить о таких, как он. Сразу видно, что богатенький пижон, — выплюнула она.
Я сидела и слушала с застывшей полуулыбкой на губах. Интересно стало, чем спор их закончится.
— Да от него фонило за целый километр туалетной водой, и шмотки ты видела, таких обычные парни не носят, — поставила она точку в своем монологе.
— Дура ты, Люба, вот что я тебе скажу, — Нина проскользнула мимо подруги и пошла в дальний угол, к своей кровати. — При чем здесь все это, я не понимаю.
— Да при том, что такие придурки, как он, и взгляда на таких, как мы, не бросят, — выпалила девушка сгоряча.
Я даже присвистнула.
— Да ты бы только видела его наглую рожу, когда, опоздав почти на десять минут, он завалился в класс, — Люба нацелилась на меня. — Да он даже ничего не сказал, даже элементарного извинения не попросил! И как ты думаешь, что сказал учитель?
Я пожала плечами.
— НИ-ЧЕ-ГО. Он промолчал. Сразу видно, что это богатенький пижон.
— Люба, ты подмениваешь понятия, — улыбается Нина, стягивая узкие джинсы и надевая вместо них удобные спортивные штаны, — он, скорее всего, мажор, но только у меня возникает вопрос, откуда ему здесь взяться? Это же интернат.
— Ну, знаешь ли, — трясет пальцем над столом Люба и зло хмыкает, — это не простой интернат, а для трудных подростков. А он, извини меня, не похож на трудного, скорее, на зажравшегося борова он похож.
Нина поднимает руки ладонями вверх.
— Все, Люб, не хочу спорить, тем более, с тобой, пусть будет, как ты скажешь, — и она ловит мой взгляд. — Но Яся, видела бы ты эти глаза! Они как омуты черные, ей-богу, затягивают и не отпускают. А губы… да я оторвать взгляд от него не могла, — продолжает девушка мечтательно.
— Идиотина потому что, — вносит свои коррективы в рассказ девушки Люба, и я не удерживаюсь, начинаю смеяться.
— Смейся, смейся, — надувает губы Нина, — вот завтра пойдешь на уроки и посмотришь, каков он, дьявольское отродье соблазна, — она подхватывает мой смех, и теперь нас двое.
Смеемся до слез, пока Люба сопит, переодеваясь.
— А я ходила в медпункт, и мне до выходных написали справку, так что я сижу на попе смирно и не двигаюсь никуда, — выставляю ногу вперед. — Ильинична сказала, что я сильно потянула связки.
Нога немного припухла на пальцах, но уже не болела, потому что женщина всадила мне в попу обезболивающего.
— Эх, много теряешь, Есения, — вздохнула Нина, — но нам больше достанется, правда, Люб? — она подмигнула подруге, а та в ответ наградила ее насмешливым взглядом.
***
— Как твоя нога? — Вера косится на меня.
— Отлично, — обнимаю подругу за талию и прижимаю к себе. — Рада, что ты все-таки приехала.
Вера улыбается и прижимается ко мне. Мы разворачиваемся и идем от ворот интерната вглубь заснеженного двора. Именно здесь мы проходили пять дней назад, когда нас сюда привезли.
Я глянула на подругу и улыбнулась. Мне удалась все-таки вымолить у нее прощение, и мы договорились, что на выходных она приедет ко мне, так как Вера наотрез отказалась, чтобы я приезжала к ней. Все из-за того, что был вариант поехать только с Димой. Я, конечно, заранее предположила, что Верка пойдет в отказ, поэтому и не настаивала на моей поездке.
— Как ты устроилась? — задаю вопрос на отвлеченную тему.
— Ты знаешь, неожиданно хорошо, — отвечает она, но замечаю в глазах тоску.
Впрочем, я и сама тосковала по подруге, просиживая в комнате целыми днями. С Димкой виделись редко, так как в женское крыло парням никто не разрешал заходить так же, как и у нас в детском доме, поэтому, как следствие, скука, а причина — тоска. Тосковала я по Вере, что ни говори. Привыкла к ней, и теперь меня как будто второго «я» лишили. И Люба с Ниной задерживались постоянно после уроков, рассказывая, что готовятся к новогоднему выступлению, записались в кружок. Я смотрела на них с непониманием, зачем было это делать, если скоро уедем отсюда. Но девочки мне ответили просто: «Для разнообразия, чтобы скучно не было сидеть».
Сначала я не поверила им. Как может быть скучно, если нужно в конце четверти оценки подтянуть, ведь одиннадцатый класс, ЕГЭ и все такое. Но теперь я осознала, насколько они поступили правильно, заняв себя хоть чем-то.
— А ты как? — выдернула меня Вера из мыслей.
— Да тоже неплохо, вроде бы и с девчонками общий язык нашла, но без тебя скучно, — снова обнимаю ее за шею и прижимаю к себе, — не хватает тебя.
— И мне, — вся спесь с Верки сошла, и теперь она смотрела на меня полными слез глазами.
— Да ты что, подруга, плакать собралась, что ли? — улыбаюсь ей, а у самой тоже пелена заволокла глаза. — Ты что, приехала мокроту разводить, что ли?
Толкаю ее в сугроб, что так удачно оказался у нас на пути, и падаю в него же рядом с ней. Снег оказался пушистым и мягким, поэтому вокруг нас поднялось облако белых снежинок. Мы одновременно засмеялись и так же в один голос заговорили будто скороговоркой:
— А над землей зимний Ангел летает, — руки вверх, будто хотим взлететь в облака. — А над землей зимний Ангел летает, — вниз. — С крылышек пух рассыпает, снегом на землю роняет, — работаем руками и ногами, вычерчивая на снегу снежного ангела. — Пушинок искрящийся снег, снежинок танцующий бег.
Я уже хотела открыть рот, чтобы первой загадать желание после этого стишка. Традиция у нас с Верой такая была, когда мы зимой делали на снегу снежных ангелов: кто первый после него скажет вслух желание, у того оно обязательно сбудется. И вот я уже открыла рот, как в лицо и на меня в целом обрушилась целая гора снега. От неожиданности я вскочила на ноги закашлялась. Я, конечно, ничего не имею против такого поворота событий, но это было подло со стороны подруги. И вот оттерев глаза от растаявших снежинок, я уже собиралась ей высказать свое недовольство, как…
— Вы что, придурки совсем, что ли? — разъяренный голос подруги сотряс двор.
Я разлепляю влажные от снежинок ресницы. Обвожу взглядом двор и останавливаю взгляд на Вере. Она из-за шиворота куртки вытряхивает снег и негромко ругается матом.
— Вообще придурки конченные, — кидает злые косые взгляды в сторону небольшой группы парней.
Я вскользь оцениваю их возраст и понимаю, что они наши ровесники.
— Вер, подожди, давай помогу, — подхожу к подруге.
— Зверье, что ли, какое-то? — никак не успокаивается Вера. — Одурели в конец.
А в ответ громкий злой смех.
— Чучундры снежные, — и снова смех.
Скашиваю глаза и замираю на месте. Даже рука, занесенная для того, чтобы помочь подруге, так и осталась зависшей в воздухе.
Черные омуты глаз прожигали меня, и я даже забыла, как дышать нужно. А он смотрит так, что спрятаться хочется, укрыться, забиться в дальний угол самой темной комнаты и исчезнуть в ее черноте. Делаю рваный выдох только тогда, когда парень криво усмехается и отводит глаза.
— Пошли, — то ли услышала я, то ли по губам прочитала, не поняла.
Свалившийся с головы капюшон вернула обратно и волосы растрепавшиеся под него засунула, застегнула молнию под самый подбородок и с опаской глянула в ту сторону, куда ушли парни.
— Ясь, ты что застыла-то, как окоченевшая? — не поняла подруга и, проследив за моим взглядом, ухмыльнулась. — Знаешь их?
Я отрицательно покачала головой и, взяв ее за рукав, потянула к зданию, только ко входу с противоположной стороны.
— Пошли, — а у самой в памяти Нинины слова всплыли: «…видела бы ты эти глаза, они как омуты черные, ей-богу, затягивают и не отпускают. А губы… да я оторвать взгляд от него не могла».
Я чертыхнулась про себя. Здесь я, пожалуй, поддержу Любу в том, что он мерзкий тип, но Нина права, не пижон он ни капельки, а зверь хищный, страшный. Не хотелось бы мне с ним встретиться когда-нибудь еще.
Уже в комнате я смогла спокойно выдохнуть. Скинув одежду, быстренько переоделась в сухое.
— Вот, держи кофту и штаны, — кидаю сухие вещи Вере.
— Спасибо, — отвечает она и тоже переодевается.
Потом развешиваем одежду по батареям и усаживаемся за круглый стол.
— До вечера высохнут, — махнула рукой подруга.
— Хочешь, давай спустимся в буфет? — вопросительно глянула я на Веру. — Чаю попьем и перекусим что-нибудь.
— Да я не против, у вас тут как кормят? — она уже открывала дверь, пока я только поднималась из-за стола.
— Да, так же, как и в детдоме, только в буфете вкусносностей больше, — улыбаюсь ей, и мы выходим в коридор.
К тишине, что царила на нашем этаже, я привыкла, и меня от этого не коробило больше, а вот Верка заметно поежилась и прижалась ко мне.
— Слушай, как из фильма ужасов какого-то этот коридор, — она оглядывается по сторонам и передергивает узкими плечиками. — Нас поселили вместе со всеми.
— Вот и мне показалось странным, почему здесь не сделали тоже самое. Знаешь, как будто специально отделили нас от всех. Я еще понимаю, если бы нас было много, но всего же десять человек, и то девчонок только пять, неужели пару комнат не смогли выделить на втором этаже?
Наши шаги эхом отражались от бетонный стены.
— Но потом оказалось, что все комнаты до оной заняты, и к следующему году этот этаж тоже будет заселен.
Подруга сделала глубокий вдох.
— М-м-м, — протянула, — ну, теперь все понятно, вы первопроходцы.
— Угу, похоже на то, но знаешь, мне даже нравится. Нет шума, как на нижних этаж.
Мы как раз спустились на второй. Сегодня и здесь было тихо.
— Обычно здесь очень шумно, потому что комнаты для мелких тоже находятся здесь.
Я собралась с духом и, потянув Веру за собой, ступила в длинный коридор второго этажа. Волнение и страх одновременно забрались под кожу, разбегаясь тысячами мурашек под ней.
— Я так хочу посмотреть, как тут, — шепчу на ухо Вере, — если бы ты знала.
Пальцы похолодели, и я вцепилась девушке в руку.
— А, что тебе нельзя тут ходить? — так же шепотом спрашивает она.
— Я не знаю, — пожимаю плечами, — я сюда ни разу не ходила, — улыбаюсь, прищуривая глаза, — у меня нога болела, ты что, забыла?
На этаже тишина, только слышны наши шаги осторожные.
— Ясь, может, вернемся, не пойдем дальше? — тушуется Вера и замирает на месте.
— Не уж то это мне говоришь ты? — насмехаюсь над подругой и тяну ее дальше. — Я от любопытства целую неделю мучилась, ждала выходных, и что я слышу сейчас? — шепот разносится в тишине, которая неожиданно становится гнетущей.
— Предчувствие у меня нехорошее, Ясь, — снова идет на попятную Верка.
— Ну, тогда подожди меня там, у входа, — отпускаю ее руку, обиженно так отталкиваю от себя.
Твердо шагаю вперед, все эйфория чего-то загадочного исчезла, и я скорее из упрямства иду дальше, так как все любопытство стерлось о нерешительность подруги. Сзади за спиной все-таки слышу ее сопение.
— Ты же хотела чаем напоить, — шипит она. — Да и после этих придурков, знаешь ли, мне здесь совсем не хочется ошиваться.
Я резко торможу. А ведь действительно, как я про них могла забыть? Вдоль позвоночника холодной змеей скользнул страх. Перед глазами застыл этот парень и его черный взгляд, которым он прожигал меня на месте.
— А тебе самой-то не страшно ходить здесь? Что за трудных подростков содержат в этих стенах? — Вера взяла меня под руку.
— Верка, прекрати, не убийцы же здесь содержатся, это же не тюрьма, в конце концов, — отбрасываю страхи. — Да и что мы плохого делаем? Просто идем вниз.
— Да, только выход здесь один и он с той стороны, откуда вы пришли.
Мы замираем на месте и одновременно поворачиваемся на голос, что доносится нам в спину. Высокая девушка стоит, опершись плечом на косяк, и внимательно нас разглядывает, а у самой челюсть гуляет туда-сюда оттого, что жвачку жует.
— Вы что, воровать пришли? По комнатам лазить? Ведь вы же детдомовские, верно? И ваш третий этаж, — она щурит глаза. — Отсюда вопрос, зачем, интересно, вы приперлись туда, где не живете.
Я так и стою, хлопаю глазами. Не ожидала, что нас могут вот так с порога обвинить в воровстве. В голове зашумело от негодования, и резкие слова уже готовы были сорваться с губ, когда…
— Заблудись мы, — выступила Вера вперед и одновременно потянула меня в сторону распашных дверей на выход. — Думали, здесь, как и во всех зданиях, есть еще один выход, не сориентировались, — она пожимает плечами и улыбается.
Заваливаем в фойе здания, и тепло тут же окутывает нас. Стряхиваю с капюшона снег и откидываю с головы.
— Ну, вот, а она вся такая раскраснелась, глаза на выкате, говорит: «Леня, а давай еще», — парень громко засмеялся, и мы вместе с ним. — Не, ну вы прикиньте? Как может девственница просить еще? — он возмущенно задал вопрос, и все погрузились в размышления.
Я отвернулся от пацанов и прошел в гардеробную, в правом дальнем углу было пусто.
«Конечно, пусто», — хмыкнул про себя, потому что каждый знал, чье там место.
Вспомнил рассказ Леньки и улыбнулся. Ну, пацан, ну дает. До сих пор, как дурак, во все бабские россказни верит. Придурок малолетний.
— Ну, и че дальше-то? — слышу голос Михея за спиной и поворачиваюсь.
Компания из пяти человек окружила рассказчика, ждут продолжения, пораскрывав рты.
— Ну, что-что, — довольным голосом проговорил он, — дал ей отсосать, вот и все. Чтобы в следующий раз неповадно было врать, — он замолчал на секунду. — Да она была такая же девственница, как я вон этот, Юлия Цезарь, — подбоченился он, изображая римского полководца.
— Хорош, Лень, — толкнул я парня в бок, — дали, ну и радуйся, — улыбаюсь парню и проталкиваюсь на выход сквозь парней. — Давайте в буфет. Кофейка, что ли, попьем.
— Ага, ща, только разденемся, — зашуршали они одеждами.
— Жду вас, — выворачиваю из-за угла, и тут же со всего маху получаю в грудину удар, аж в глазах потемнело, еле удержался на ногах.
— Ой-и! — взвыл вроде бы девчачий голос.
Когда из глаз прекратили сыпать звездочки, я рассмотрел того, кто так протаранил меня. Понял, что все-таки да, взвыла девчонка, почти на голову ниже меня. Стоит, головой трясет, видимо, и сама не ожидала. Беру ее за плечи и встряхиваю, как куклу.
— Ты что, очумевшая, что ли? — всматриваюсь в лицо, и оно мне кажется знакомым.
А вот в глазах… в глазах страх, такой неподдельный, я бы даже сказал, животный, видел такой у пацанов, которых… Тряхнул головой, прогоняя образы.
— Куда спешишь, крошка? — спрашиваю и наконец-то вспоминаю, где видел эту девчонку.
Она стоит и слова сказать не может. Моргает глазами серыми, а в них так и продолжает плескаться страх, не уходит. Вот только не понимаю пока, в чем тут причина.
— Ты вроде не глухонемая, я слышал, как ты матом крыла пацанов на улице. И где твоя подружка? — зачем спросил, не знаю, просто потому, что нужно было что-то спросить.
Она вдруг неожиданно всхлипнула, и в глазах слезы появились. Губы дрожащие кусает и назад оглядывается. Я понял, что она перед выбором встала, не знает, сказать или нет.
— Ну, говори, что стряслось, — спрашиваю ее, а у самого догадка и так уже появилась. Потому что не раз видел этот полный ужаса взгляд.
— Где она? — тихо, но настойчиво спрашиваю ее и сжимаю чуть сильнее плечи.
Она кивает назад, туда, откуда прибежала.
— На втором этаже, — голос дрожит, и теперь чувствую, как ее пробивает озноб.
Отодвигаю ее в сторону и уже ближе к лестнице ускоряю шаг.
— Тим, — слышу в спину голос Леньки, — ты куда?
— Я сейчас приду, — бросаю парню через плечо и тут же исчезаю в дверях.
Неужели Васька опять взялась за свое, сколько можно? Совсем с катушек слетела. Дура. Поднимаюсь, перешагивая через одну ступеньку.
Мне, по сути, вообще-то, пофиг, что творит она, но все же должен быть предел. Только вот почему я решил, что этим пределом стала белобрысая девчонка с глазами, словно два бездонных ярко-голубых озера? Я когда ее увидел на заднем дворе с растрепанными белоснежными волосами и глазами, сверкающими, словно две искры, от злости, в груди что-то сжалось сильно. А спустя мгновение треск, словно от рвущегося каната, и тепло по венам побежало.
Я смотрю, как она поджимает губы и стряхивает с себя снежинки, оглядывается по сторонам и цепляется взглядом за меня. Дыхание задерживаю ровно до тех пор, пока она первой не прячет взгляд под капюшоном. Тянет свою подружку в противоположную сторону, к главному входу в интернат.
— Тим, пошли, — толкает меня Ленька.
— Кто они? — киваю я на уходящих девчонок.
— Забей, это приезжие из детдома. Слышал, Лева говорил, что они на месяц к нам приехали, так что скоро свалят, — Михей ехидно лыбится.
Я глянул на него искоса, и улыбка сползла с лица парня так же быстро, как появилась.
— Чтобы рядом с белобрысой я никого не видел, ясно?
Все дружно закивали и, подобравшись, заторопились внутрь.
Стоило только представить, что вот с этим бесчувственным созданием мне предстоит сосуществовать, передернуло всего.
Василиса тем временем, посмотрев на расплывающийся по щеке красный след от тряпки, довольно хмыкнула, разжала руку и, пнув девчонку в бок носком кроссовки, посмотрела на меня. До этого безразличный взгляд вдруг сменился интересом.
— Рит, расскажи домовенку, как нужно вести себя здесь, — бросила долговязой, — а мне интересно, ты что засуетился-то вдруг, Тимош?
Она подхватывает меня под локоть и в буквальном смысле выталкивает из туалета. Хотел было дернуться назад, когда дверь за нами закрыли, но Вася вцепилась в меня мертвой хваткой.
— Ты что за представление устроил, а? — ее лицо вдруг меняется, и теперь она уже шипит, как змея. — Ты что перед девчонками авторитет мой подрываешь? — больно тычет мне под ребра пальцем.
— Сука, — выдавливаю из себя и уворачиваюсь от очередного тычка, хватаю ее за горло. — Ты совсем, что ли, дебилка?
Она округляет глаза.
— Тебе Лев не простит детдомовцев, поняла, дура? А там и до статьи недолго, если начнут копаться, и поднимется все то, что ты тут за последние годы начудила, — вижу, что в глазах мелькает осознание, типа до этого она не понимала, что делает. — Вась, с тобой что происходит?
И снова догадки поползли в голову черными нитями. Отпускаю ее и хватаю за руки, закатываю рукава по локоть. Синяков нет, следов уколов тоже. Облегчение все же девушка различает на моем лице, потому что с секунду смотрит на меня озадаченно, а потом начинает дико смеяться.
— Фу, Тим, ты совсем в последнее время сдал, не интересно мне с тобой больше, — она отступает на шаг и по большой дуге начинает меня обходить.
— Не понял? — голос как будто чужой, не мой.
Это что за намеки? Все в интернате, да и не только, знают, что Васька моя баба, и что к ней приближаться на километр нельзя. И вот это ее «не интересно» значит, что рога мне решила приставить?
— Ты, видимо, совсем рамсы попутала, сука, — хватаю ее за руку и дергаю на себя.
Она вскрикнула от неожиданности, но это была секундная растерянность, потому что, когда подняла взгляд на меня, я понял окончательно, что-то с ней не так. Что-то очень знакомое есть в ее взгляде, неуловимое, я это уже видел, но у кого и что, вспомнить не могу.
— Руки убери и больше не хватай меня так, понял? — отчеканивает девица каждое слово. — Это ты вон, — кивает на туалетную дверь, — с ними так разговаривай и наводи страх, а мне, знаешь ли, пох, что ты думаешь и тем более, что чувствуешь. Я устала и хочу уже отсюда свалить, понял? А до конца заключения осталось ни много ни мало, сколько? — она опускает глаза, деланно тыкая в дисплей телефона. — Угадал, Тимош, всего-то полгодика потерпеть, и вот она, долгожданная свобода.
Васька расправляет руки и, изображая самолетик, бежит по коридору, петляя и издавая характерные звуки мотора.
— М-да, кукушка слетела у девчонки, — качаю головой и, сделав обратно два шага, снова рывком открываю туалетную дверь.
Одновременно со мной ее Рита толкает оттуда, и когда я встаю рядом с дверью, девчонки выходят гуськом с опущенными головами. Понимают, что виноваты, но я, наверное, последний, кто мог бы их осудить. И не могу сказать сейчас точно, поступил бы я иначе, если бы на месте домовенка был пацаненок какой. Скорее всего, нет.
Девчонка сидит на полу и смотрит перед собой, обхватив коленки.
— Пошли, — трогаю ее за плечо, но она отшатывается, как от удара, а я зубы сжимаю, чтобы не вернуться в комнату девчонок и не понадавать им лещей за то, что они сделали.
— Что у вас произошло? — присаживаюсь на корточки рядом с ней, но больше ее не касаюсь.
— Все нормально, ты что, не видишь? — она поворачивает ко мне лицо и губу разбитую закусывает. — Поскользнулась, упала, разбилась. Все хорошо, сама виновата.
Она делает неожиданно резкий рывок и встает на ноги. Не ожидал такой прыти от девчонки и интуитивно тоже выпрямился.
— Ты уверена?
Она меня ошарашила тем безразличием, которое слышится в ее голосе. Пытаюсь заглянуть ей в глаза, но она игнорирует вопрос и, пряча взгляд, подходит к умывальнику. Молча включает воду и набирает в рот воды. Поласкает и сплевывает жидкость вперемешку с кровью. Черт. Внутри все сжимается, и вся сущность рвется к ней. Хочется дотронуться до разбитой губы и поцеловать, или даже нет, разрешить ударить меня, чтобы разделить ту боль, которую она испытывает сейчас.
Но я стою на месте, не могу и шагу сделать. Просто стою истуканом и смотрю, как девчонка приводит себя в относительный порядок.
— Так и будешь пялиться?
Не сразу понимаю, что слова адресованы мне. Во рту все пересохло, когда она подняла на меня взгляд своих синих глаз. От умывания они кажутся ярче, а она стоит передо мной, голову чуть приподняла и смотрит, не отводя взгляда.
— Да, кхе, — чуть прокашлялся.
***
— Мне надо было ему лицо разбить, — всю дорогу ерепенился Димка, а я шла и молчала.
Люба с одной стороны, Вера с другой, Нина прикрывает тылы сзади, а шлейфом Дима с Пашкой идут.
— Дим, прекрати, — говорю, а у самой перед глазами равнодушный взгляд Василисы.
Напрягаюсь немного, и девчонки тут же прижимаются ко мне. Господи, почему же их в тот момент не было рядом со мной. Быстро смаргиваю слезы, кошусь на Верку, она до сих пор в себя не пришла, бледная, как привидение. Нет, я на нее не в обиде, хоть сама бы так никогда не поступила, но я не могу обижаться на нее, потому что не была в подобной ситуации.
— Я же тебе уже говорила, что этот… — я запнулась на имени парня.
— Тимофей, — услужливо подсказывает Нина, в голосе слышу обожание.
— Да, Тимофей, он не при чем, если бы он не пришел вовремя, то могло бы случиться худшее, — говорю так обыденно, как будто меня каждый день подлавливают и бьют. В груди сердце срывается в галоп, и я начинаю дышать чаще. Черт, опять. Вдох и глубокий выдох.
— Как не при чем? — продолжает кипятиться Дима. — А почему он не остановил этих девок? — его возмущению нет предела.
— Они меня ударили до того, как он появился, — отвечаю ему и при этом бью ладонью чуть выше сердца по ребрам. Удар, синхронный вдох, и отпускает.
Слышу быстрые шаги, и Дима нас обгоняет, встает передо мной.
— Ты его защищаешь?
У меня аж челюсть отвисла от вопроса такого дебильного.
— Дим, ты что говоришь? С чего это я его должна защищать? — а у самой дыхание перехватило.
Ведь получается, что да, защищаю, хотя сама не понимаю, почему. Ведь он мог остановить эту Василису, когда она ударила полотенцем, но не остановил. Во рту стало горько от этого осознания.
— Что задумалась? — всматривается мне в лицо Дима. — Я правд, да?
Ладони парня стальными клешнями впиваются в мои плечи и в буквальном смысле выдергивает меня из рук девчонок.
— Идите, нам надо поговорить, — кидает он через плечо ребятам.
— Дим, пусти, — трепыхаюсь я в его захвате. — Ты мне делаешь больно, — голос дрогнул.
И тут же рядом появляется Вера.
— Отпусти, — шипит она и хватает парня за руку.
— Слушай, ты, — он смотрит на Веру, а во взгляде ненависть неприкрытая, — свали в туман.
— Дима, — выдыхаю я, а у самой все внутри колотится. Да то же за день такой, всего-то хотела чая попить. — Отпусти, — твердость в голосе меня саму поразила, думала, дрогнет голос, но нет, — руки убери. Я не хочу спорить и не хочу оправдываться. Моей вины здесь нет никакой, так получилось.
Парень отпускает мои плечи.
— И ты не имеешь права так разговаривать с Верой, — я разворачиваюсь, потираю места, на которых, скорее всего, останутся синяки, и подталкиваю девушку в сторону комнаты.
Она, конечно, нехотя идет, я чувствую это по ее каменному телу, которое без удовольствия подчиняется. Если бы не я, она бы Димке точно вцепилась в лицо.
Дима догоняет нас почти у двери комнаты. Слышу его дыхание сзади. Оборачиваюсь. Смотрю долго, изучающе. Девчонки заходят в комнату, оставляя нас наедине. Последний зашла Вера, оставила дверь приоткрытой. Я ухмыльнулась про себя. Верка странная, то готова на парня броситься без оглядки, то может бросить в тот момент, когда больше всего нужна.
— Ясь, ты меня прости, а, — Дима делает шаг ко мне, но я отступаю к стене.
— Дима, давай поговорим позже, не сейчас, — не смотрю на него, не хочется, первый раз такое со мной. Даже совесть внутри кольнула, ведь в голосе слышится искренность.
— Я не хотел. Я просто испугался за тебя, — говорит он и делает осторожный шаг, а я снова отступаю.
— Дим, не сейчас, давай, позвоню тебе позже. Одна хочу побыть, — оглядываюсь на дверь, давая ему понять, что больше нет смысла разговаривать.
— Ты не будешь одна, — бурчит он себе под нос.
— Дим, не обижайся, я позвоню, — это были мои последние слова, потому что после них я нырнула за дверь и, захлопнув, повернула защелку замка.
Прислушиваюсь к звукам снаружи. Тишина. Видимо, ушел. Приваливаюсь спиной к холодному полотну и медленно сползаю вниз. В голове неожиданно становится тяжело, но ровно через минуту понимаю, от чего. От обиды, от слез, от того, что некому за меня заступиться, от того, что любой может обидеть, и никто не постоит за меня. Сначала слезы лились маленькими дорожками, оставляя на уголках губ соленый след.
— Есения…
Стоило услышать в голосах девчонок жалось, и я зарыдала в голос. Уткнулась лицом в коленки и сделать ничего не могу, только и получается сквозь рыдания рвано дышать, чтобы не задохнуться от этой несправедливости. Внутри словно волной цунами поднимается чувство противостояния, и в горле клокочет злость. Только разрывающая сердце жалость к себе и к таким же детям, как я, не дает понять до конца, что я хотела бы сделать с этими сучками, что возомнили себя главными над теми, кто слабее их, над теми, кто не может дать отпор.