Том 3. Повести и драмы

Лица:

Старик, директор Хуммель.

Студент Архенхольц.

Девушка, торгующая молоком. (Видение).

Привратница.

Умерший консул.

Дама, в темном, дочь Умершего и Привратницы.

Полковник.

Мумия, жена полковника.

Её дочь (она — дочь старика).

Приличный господин, которого зовут бароном; помолвлен с дочерью Привратницы.

Невеста, прежде невеста Хуммеля, старуха с седыми волосами.

Иоганнсон, слуга у Хуммеля.

Бенгтссон, слуга у Полковника.

Кухарка.

Действие I

Rez-de-chaussée и первый этаж передней части современного дома. Виден лишь угол дома, заканчивающийся в rez-de-chaussée круглым залом, в первом этаже — балконом с штангом для флага. В открытое окно круглого зала, когда занавесы раздвинуты, видна белая мраморная статуя молодой женщины, окруженная пальмами и ярко освещенная солнцем. В окне налево — гиацинты в горшках: голубые, белые, ярко-красные. На перилах балкона в первом этаже висят голубое шелковое одеяло и две белые подушки. Окно налево завешено белой простыней. Светлое летнее утро. Перед домом, на переднем плане — зеленая скамья. Направо, на переднем плане — уличный бассейн-фонтан; налево — столб для афиш. Налево, на заднем плане — подъезд, в котором видна лестница. Ступени её из белого мрамора, перила её красного дерева с медными штангами. По обе стороны подъезда лавровые деревья в кадках. Налево от подъезда окно с зеркалом-рефлектором, почти в уровень с землею. Угол с круглым залом выходит в переулок, убегающий в глубину.

При поднятии занавеса — вдали колокольный перезвон в нескольких церквах. Обе двери подъезда настежь. На лестнице неподвижно стоит женщина в темном. Привратница метет сени затем обтирает медные части дверей, поливает лавровые деревья. В кресле на колесиках, стоящем у столба с афишами, сидит старик, читает газету. У него седая голова, седая борода; носит очки. С угла подходит девушка, торгующая молоком, несет в корзине из проволоки бутылки. Одета по-летнему: коричневые башмаки, черные чулки, белый берет.

Девушка снимает берет и вешает его на бассейн, отирает со лба пот; пьет несколько глотков воды из кружки; моет руки, поправляет волосы, глядясь в воду. Раздается звон колокола на пароходе. Сквозь тишину время от времени прорезываются басы органа в соседней церкви. После некоторой паузы, когда девушка уже кончила свой туалет, входит слева студент. Он не выспался, не выбрит. Подходит к бассейну. Пауза.

Студент. Можно взять кружку?

Девушка притягиваете кружку к себе.

Студент. Ты еще не скоро кончишь?

Девушка смотрит на него с отвращением.

Старик, про себя. С кем он говорит? Никого не вижу. Какой смешной! Продолжает их разглядывать с большим изумлением.

Студент. Чего ты так всматриваешься в меня? Разве я страшный?.. Да, не спал эту ночь, и ты, конечно, думаешь, что я кутил?..

Девушка по-прежнему смотрит на него.

Студент. Что я пил пунш? а?.. Пахнет от меня пуншем?

Девушка по-прежнему.

Студент. Я не бритый, знаю… Дай мне девушка, глоток воды… Я заслужил! Пауза.

Студент. Ну, так я тебе расскажу. Всю эту ночь я перевязывал раненых и ухаживал за больными. Я был вчера вечером при том, как обрушился дом… теперь ты знаешь!

Девушка полощет кружку и подает ему пить.

Студент. Благодарю.

Девушка остается неподвижно на месте.

Студент тихо. Хочешь оказать мне большую услугу? Пауза. Вот в чём дело… Глаза у меня воспалены, видишь? А руки мои прикасались к раненым и трупам. Поэтому опасно трогать глаза… Вынь, пожалуйста, мой чистый платок, смочи его холодной водой и промой мои бедные глаза. Хочешь? Хочешь быть сердобольной самаритянкою?

Девушка медлительно исполняет его просьбу.

Студент. Славная! Благодарю. Вынимает кошелек.

Девушка качает отрицательно головой.

Студент. Прости мою несообразительность. Но я еле держусь. Так хочется спать.

Девушка идет.

Старик студенту. Простите, что я заговариваю с вами. Но я слышал, что вы вчера вечером были свидетелем несчастья… Как раз сейчас читал об этом в газете…

Студент. А, в газете уже есть?

Старик. Да, всё подробно. И ваш портрет. Только выражают сожаление, что не удалось узнать имя храброго студента…

Студент заглядывает в газету. В самом деле? Да, это я.

Старик. С кем это вы только что разговаривали?

Студент. Разве вы не видели? Пауза.

Старик. Не сочтите за навязчивость… Я бы хотел узнать, как ваше имя.

Студент. На что? Я не люблю, когда газеты… Кого хвалят, того и ругают. Искусство развенчивать достигло теперь великого совершенства… К тому же я и не хочу никакой награды…

Старик. Может быть, вы богаты?

Студент. Ничуть. Напротив. Очень беден!

Старик. Послушайте… Точно я когда-то уже слышал ваш голос… У меня был в молодости друг… Скажите, вы не родственник известного коммерсанта Архенхольц?

Студент. Это мой отец.

Старик. Поразительны пути судьбы! Я видел вас, когда вы были маленьким мальчиком, и при особенно тяжелых обстоятельствах.

Студент. Да, говорят, я родился на свет во время конкурса.

Старик. Верно.

Студент. Позвольте узнать, кто вы?

Старик. Я директор Хуммель…

Студент. Так вы… Я начинаю припоминать…

Старик. Вы, вероятно, часто слышали мое имя в доме вашего отца?

Студент. Да.

Старик. И, может быть, оно произносилось не с добрым чувством?

Студент молчит.

Старик. Да, могу себе представить! Болтали, будто это я разорил вашего отца. Все разорившиеся на глупых спекуляциях, уверены, что их разорил тот, кого им не удалось провести. Пауза. А на самом деле, ваш отец ограбил меня, отнял те 17 тысяч крон, которые тогда составляли все мои сбережения.

Студент. Странно, — одно и то же событие можно рассказать совершенно противоположным образом.

Старик. Вы думаете, я лгу?

Студент. Кому мне верить? Мой отец не лгал!

Старик. Правда, отцы никогда не лгут… Но ведь и я тоже отец. Значит…

Студент. Что вы хотите всем этим сказать?..

Старик. Я спас вашего отца от беды, и он отплатил мне за это всею страшною ненавистью, какую родит долг быть благодарным… Он научил свою семью проклинать меня.

Студент. Может быть, вы сами сделали его неблагодарным, отравив свою помощь ядом ненужных унижений.

Старик. Видная помощь — унижение.

Студент. Чего вы хотите от меня?

Старик. Я не хочу денег. Но если бы вы согласились оказать мне маленькую услугу, я счел бы себя вознагражденным. Видите, я — калека. Одни говорят, я сам виноват, другие винят моих родителей. Я же лично склонен думать, что виновата сама жизнь с её засадами. Остережешься одних силков, — непременно попадешь в другие. Ну так вот, я не могу подниматься по лестницам, не могу позвонить в звонок. Я и говорю вам: помогите мне!

Студент. Чем?

Старик. Во-первых, — подвиньте мое кресло поближе к столбу, чтобы я мог прочитать афиши. Хочу посмотреть, что сегодня играют…

Студент, подвигая кресло. Разве у вас никого нет?

Старик. Есть. Но он зачем-то пошел. Скоро вернется. Вы медик?

Студент. Нет, филолог. Впрочем, и сам не знаю, что я из себя сделаю.

Старик. Ого!.. Математику знаете?

Студент. Да, так себе.

Старик. Это хорошо! Хотели бы вы получить место?

Студент. Почему же. Конечно.

Старик. Хорошо! Читает афишу. Для утреннего спектакля дают «Валькирии»… Значит, полковник с дочерью будут… Он всегда сидит на крайних местах в шестом ряду; значит, я вас посажу рядом… Не откажитесь зайти в телефонный киоск, вон там, и попросите оставить один билет в шестом ряду, № 82.

Студент. Это я должен идти сегодня днем в оперу?

Старик. Да! И вы должны слушаться меня, тогда вам будет хорошо! Хочу, чтобы вы сделались счастливы, богаты, уважаемы. Ваш вчерашний смелый поступок спасителя завтра, прославит вас, и тогда имя ваше будет многого стоить.

Студент идет к телефонному киоску. Забавное приключение…

Старик. Вы — спортсмен?

Студент. Да, и это было моим несчастьем.

Старик. Зато теперь должно превратиться в счастье. Ну, телефонируйте. Читает газету.

Дама в темном вышла на улицу и говорит с привратницей. Старик прислушивается. Публика ничего не слышит.

Студент возвращается.

Старик. Заказали?

Студент. Сделано.

Старик. Видите вы этот дом?

Студент. Я еще раньше обратил на него внимание… Я проходил здесь вчера, когда солнце играло на улицах. Я представил себе, какая красота и какая роскошь должна быть там внутри, и сказал одному товарищу: «Тот, кто занимает вот такую квартиру, у кого молодая, красивая жена, двое хорошеньких ребятишек, да двадцать тысяч крон дохода, тот…»

Старик. Вы это сказали? Вы это сказали? Вот как! Я тоже люблю этот дом.

Студент. Вы спекулируете домами?

Старик. Д-да! Но не в том смысле, как вы думаете.

Студент. Вы знаете тех, которые там живут?

Старик. Всех… В моем возрасте знаешь всех людей, их отцов и дедов, и с каждым так или иначе в родстве. Мне вот уже восемьдесят, но никто, собственно, не знает меня. Я интересуюсь судьбами людей…

Занавесы в круглом зале раздвинулись. За окном показывается полковник в штатском. Он поглядел на термометр; отходит от окна и останавливается перед мраморной статуей.

Старик. Видите, вон там — полковник. Вы сегодня будете сидеть рядом с ним.

Студент. Это полковник? Ничего не понимаю, точно какая-то сказка…

Старик. Вся жизнь — точно сказка. И хоть сказки бывают разные, все-таки все между собою связаны, и правильно повторяется основной мотив.

Студент. А что это там за мраморная статуя?

Старик. Это — его жена…

Студент. Она в самом деле была такая красивая?

Старик. Гм… Да!.. Да!..

Студен. Да скажите откровенно!

Старик. Хороший вы мой, мы не можем судить человека! И если бы я вам стал сейчас рассказывать, что она бросила его, что он ее бил, что потом она опять вернулась, опять вышла за него замуж и что теперь она сидит там, внутри, как мумия, и боготворит свое собственное мраморное изваяние, — вы, конечно, подумали бы, что я говорю глупости.

Студент. Ничего не понимаю!

Старик. Еще бы! А здесь — окна с гиацинтами! Там живет его дочь… Она поехала кататься верхом, но скоро вернется домой.

Студент. А кто вон та темная дама? Она говорит с привратницей.

Старик. А! Видите ли, тут дело немножко запутанное. Это находится в связи с покойником, который там, наверху, где видна простыня…

Студент. А кто он был?

Старик. Человек, как мы с вами. Больше всего в нём поражало его тщеславие… Если бы вы были, как говорят, дитя воскресенья, родились под счастливой звездой, вы бы могли увидать, как он скоро выйдет из дверей, чтобы полюбоваться на поднятый на шпице консульский флаг. Он был консулом и любил гербы, львов, цветные ленты…

Студент. Вы сказали, — дитя воскресенья. Я, в самом деле родился в воскресенье…

Старик. Ну? Вы?.. Я уже подумал… Я заметил это по цвету ваших глаз… Но в таком случае вы можете видеть то, чего не видят другие. Вы замечали это?

Студент. Не знаю, что видят другие, но иногда… Только об этом не говорят!

Старик. Я был почти убежден! Но со мной вы можете говорить об этом. Потому что я… я понимаю такие вещи…

Студент. Например, вчера! Меня потянуло в тихие улицы, туда, где затем рухнул дом… Я пришел туда и остановился перед зданием, которого раньше никогда не видел… Вдруг я заметил трещину в стене, услышал, как она загрохотала… Я побежал и схватил ребенка, который шел вдоль стены. Через мгновение дом рухнул… Я был спасен, но в руках у меня, в которых, я думал, что держу ребенка, не было ничего…

Старик. Да, должен признаться… Объясните мне вот что: почему вы только что делали у бассейна всякие телодвижения? И почему вы говорили с самим собой?

Студент. Да разве вы не видели девушку-молочницу, с которой я говорил?

Старик в ужасе. Молочницу?

Студент. Ну, конечно. Она передала мне кружку.

Старик. Вот как? Вот почему… Я не вижу, но я умею нечто другое…

У окна с зеркалом-рефлектором садится женщина с седыми волосами.

Старик. Видите старуху в окне? Видите? Хорошо! Когда-то она была моей невестой, шестьдесят лет назад! Мне было двадцать! Не пугайтесь! Она не узнает меня! Мы видим друг друга каждый день, но это не производит на меня ни малейшего впечатления. А когда-то мы клялись в вечной верности, вечной!

Студент. Как вы тогда были неблагоразумны! Мы уже не говорим ничего такого нашим невестам.

Старик. Прости нас, юноша, мы не умели понимать лучше. Скажите, можете вы поверить, что эта старуха была молода и прекрасна?

Студент. Нет! А впрочем, у неё красивое лицо; глаз я не вижу.

Выходит из дому привратница с корзиной и разбрасывает еловые ветви.

Старик. А, привратница! Темная дама — её дочь, от умершего, и потому муж получил место привратника. Но у темной дамы есть жених со средствами, и она надеется стать богатой. Он теперь разводится с женой, которая дарит ему дом, только бы освободиться от него. Этот богатый жених — зять умершего. И видите, там наверху, на балконе проветриваются его одеяла и подушки… Да, признаюсь, всё это очень запутано!

Студент. Страшно запутано!

Старик. Да, во всех отношениях, хотя, может быть, и кажется простым.

Студент. Но кто же был покойник?

Старик. Вы уже спрашивали, и я ответил. Если бы вы могли заглянуть за угол, где черный ход, вы увидали бы такую толпу бедняков, которым он помогал… когда ему приходила такая фантазия…

Студент. Значит, он был человек милосердный?

Старик. Да… Иногда.

Студент. Не всегда?

Старик. Нет!.. Таковы уж люди!.. Подкатите пожалуйста кресло немного вперед, чтобы оно было на солнце. Я страшно мерзну. Когда нельзя двигаться, кровь начинает стыть. Я скоро умру, знаю, но прежде мне нужно кое-что еще устроить. Дайте мне руку, вы почувствуете, какой я холодный.

Студент. Не надо. Отодвигается.

Старик. Не уходите, я устал, я одинок. Но я не всегда был такой, поймите вы! У меня позади — бесконечно долгая жизнь, бесконечно. Я делал людей несчастными, и люди делали меня несчастным. Мы поквитались. Но, прежде чем умереть, я хочу видеть вас счастливым… Наши судьбы переплелись через вашего отца и еще чрез другое…

Студент. Да выпустите мою руку! Вы отнимаете у меня силу, я стыну от вас! Чего вы хотите?

Старик. Терпения. Вы увидите и поймете… Вон там идет девушка…

Студент. Дочь полковника?

Старик. Да! дочь! Вглядитесь в нее. Видали вы когда-нибудь такое совершенство?

Студент. Она похожа на мраморную статую там в комнате…

Старик. Это же её мать!

Студент. Правда. Но я никогда еще не видал такой женщины, рожденной женщиной… Счастлив тот, кто поведет ее к алтарю и к своему домашнему очагу.

Старик. Вы можете быть этим счастливцем!.. Не все понимают её красоту… Хорошо, так решено!

Девушка входит слева, в модном английском костюме амазонки; идет медленно, ни на кого не глядя, к подъезду; около него останавливается и говорит несколько слов привратнице, затем входит в дом.

Студент прикрывает глаза рукою.

Старик. Вы плачете?

Студент. У безнадежности есть только отчаяние!

Старик. Я умею открывать двери и сердца, стоит мне лишь найти руку, покорную моей воле… Служите мне, и вы будете владычествовать…

Студент. Это договор? Я должен продать свою душу?

Старик. Ничего не продавать! Видите ли, всю свою жизнь я отнимал. Теперь я хочу одного — давать! Давать! Но никто не хочет взять… Я богат, очень богат, но у меня нет наследников. Впрочем, есть один дурак, который только мучает меня… Будьте мне сыном, будьте моим наследником еще при моей жизни, пользуйтесь жизнью, и чтобы я видел, хотя издали..

Студент. Что должен я сделать?

Старик. Прежде всего, идти слушать «Валькирии».

Студент. Это уже решено; а дальше?

Старик. Сегодня вечером вы будете сидеть там, в круглом зале!

Студент. Как я попаду туда?

Старик. При помощи «Валькирий».

Студент. Почему вы выбрали меня своим медиумом? Вы меня уже знали?

Старик. Конечно! Я давно следил за вами… Но посмотрите, посмотрите на балкон, как девушка подымает флаг, потому что умер консул… а теперь перевертывает одеяло и подушки. Видите голубое одеяло?.. Под ним спали двое, теперь спит только один.

Девушка показывается в другом платье в окне и поливает гиацинты.

Старик. Там моя маленькая девочка. Посмотрите, посмотрите! Она разговаривает с цветами; разве не похожа сама она на голубой гиацинт? Она дает им пить одну чистую воду, а они превращают эту воду в краски и аромат… Подходит полковник с газетой. Он показывает ей сообщение о падении дома… Теперь показывает ваш портрет. Она заинтересовалась… Читает о вашем подвиге… Кажется, собираются тучи. Вдруг пойдет дождь! Хорош я буду, если Иоганнсон не скоро вернется.

Небо покрывается тучами; делается темно; старуха у зеркала-рефлектора закрывает окно.

Старик. Теперь моя невеста закрывает окно… 79 лет… Рефлектор — единственное зеркало, которым она пользуется, потому-то в нём она видит не себя, но внешний мир, и с двух сторон. Но мир может видеть ее; об этом она не подумала… А впрочем, красивая старуха.

В дверях показывается умерший в саване.

Студент. Господи! Что я вижу?

Старик. Что?

Студент. Разве вы не видите покойника в дверях?

Старик. Не вижу, но ждал, что будет так. Расскажите…

Студент. Он выходит на улицу… Пауза. Поворачивает голову и разглядывает флаг…

Старик. Что я сказал? Он еще будет считать венки и перечитывать визитные карточки… Горе тем, которые забыли прислать!

Студент. Теперь огибает угол.

Старик. Хочет сосчитать нищих у черного хода… Нищие дают такую хорошую декорацию… «Благословения стольких бедняков провожают его». Но моего благословения ему не получить! Между нами, это была большая каналья…

Студент. Но благотворитель…

Старик. Благотворительный каналья, который всегда думал о красивых похоронах… Когда он уже почувствовал, что близок конец, он все-таки поторопился ограбить казну еще на 50 тысяч крон. Теперь его дочь вступает в неведомый брак и хотела бы знать, она ли наследница… Каналья слышит всё, что мы говорим. А вот и Иоганнсон.

Иоганнсон входит слева.

Старик. Отчет!

Йота и неон говорит неслышно.

Старик. Так, нет дома! Ты осел! А телеграф? Ничего? Дальше! В шесть вечера? Хорошо! Специальный номер? Полное имя? Студент Архенхольц… родился… родители… Великолепно. Кажется, дождь начинается? Что он говорит? Так, так! Не хочет? Ну, так он должен! Там идет приличный господин! Подкати меня, Иоганнсон, за угол, я послушаю, что говорят нищие… А вы, Архенхольц, подождите меня здесь. Понимаете? Скорее, скорее! Иоганнсон катит кресло за угол дома.

Студент остается на месте и наблюдает за девушкой; она возится у горшков с цветами.

Важный господин входит. Он в трауре, говорит с дамой в темном, которая ходит взад и вперед по тротуару. Да, что поделаешь? Приходится ждать!

Дама. Я не могу ждать!

Важный господин. Да, уже до того дошло? Тогда поезжай в деревню.

Дама. Не хочу.

Важный господин. Пойдем сюда, а то услышат. Идут к столбу с афишами и продолжают неслышно разговаривать.

Иоганнсон справа студенту. Мой господин просит вас не забыть…

Студент. Скажите прежде, кто ваш господин?

Иоганнсон. О, он многое значит, а был всем…

Студент. Он умен?

Иоганнсон. Что это значит? Он всю жизнь искал, — говорит он, счастливца, но это, должно быть, неправда…

Студент. Чего ему нужно? Он скряга?

Иоганнсон. Он хочет владычествовать… Целые дни заставляет он возить себя в кресле, точно бога Тора… Присматривает дома, сносит их, прокладывает улицы, строит рынки; вламывается он и в дома, влезает в окна, играет людскими судьбами, убивает своих врагов и ничего не прощает. Можете себе представить, этот маленький калека был Дон-Жуаном, хотя всегда терял своих женщин.

Студент. Как же можно это примирить?

Иоганнсон. Он так хитер, что когда женщина ему надоедала, он умел сделать так, чтобы она его бросила… А теперь он — точно конокрад на людской ярмарке. Он крадет людей самыми различными способами… Меня он в буквальном смысле украл из рук правосудия… Видите ли, я совершил одну… ошибку. Он один знал об этом… И вместо того, чтобы засадить меня в тюрьму, он сделал меня своим рабом. Я служу ему за один стол, и он — не из лучших…

Студент. Что же ему нужно в этом доме?

Иоганнсон. Этого я бы не мог вам ответить. Тут что-то очень запутанное.

Студент. Кажется, я уйду…

Иоганнсон. Разве вы не видите, барышня потеряла браслет. Он упал в окно…

Девушка уронила браслет из окна.

Студент медленно подходит, поднимает браслет и передает девушке; та неподвижно благодарит. Студент опять подходит к Иоганнсону.

Иоганнсон. Так, вы хотите уйти… Но это не так легко сделать, как кажется, когда он набросил на голову сеть… Ни на земле, ни на небе ему ничто не страшно. Впрочем, он боится одной вещи, точнее одного существа…

Студент. Постойте, я, кажется, знаю!

Иоганнсон. Почем можете вы знать?

Студент. Догадываюсь! Он боится… маленькой молочницы?

Иоганнсон. Да, он всегда сворачивает в сторону, когда встречается с повозкой с молоком… И потом, он иногда говорит во сне; когда-то он был, наверное, в Гамбурге.

Студент. Можно верить этому человеку?

Иоганнсон. Можно всему поверить о нём.

Студент. Что он сейчас делает там за углом?

Иоганнсон. Подслушивает, что говорят нищие. Сеет словечки, вынимает камни, пока дом не рухнет… говоря фигурально… Видите, я — человек образованный, был книжным торговцем… Ну, что же, всё еще хотите уйти?

Студент. Мне тяжело быть неблагодарным… Этот человек раз спас моего отца и теперь просит лишь о маленькой услуге…

Иоганнсон. О чём?

Студент. Чтоб я пошел на «Валькирии»…

Иоганнсон. Не понимаю… Впрочем, у него всегда новые фантазии… Посмотрите, теперь он говорит с полицейским… Он всегда поближе к полиции… Знается с ней, впутывает ее в свои дела, вяжет ее лживыми обещаниями и намеками и всегда выведывает у неё… Вот поглядите, прежде чем наступит ночь, он будет принят в круглом зале!

Студент. Что ему там нужно? Чего он хочет от полковника?

Иоганнсон. Я предполагаю, но не знаю. Да вы сами узнаете, когда придете туда.

Студент. Туда я не приду.

Иоганнсон. Это зависит только от вас самих! Идете на «Валькирии»?

Студент. Разве это — путь туда?

Иоганнсон. Да, раз он сказал! Посмотрите, посмотрите на него. Везут с триумфом на боевой колеснице нищие; но они не получат ни гроша, только туманное обещание, что им дадут что-нибудь на его похоронах.

Старик возвращается, стоя в своем кресле, которое везут нищие; другие идут сзади.

Старик. Приветствуйте благородного юношу! Он с опасностью для собственной жизни стольких спас во время вчерашнего несчастья. Хвала тебе, Архенхольц.

Нищие обнажают головы, но не кричат! приветствия.

Девушка из окна машет носовым платком.

Полковник высовывается из своего окна.

Старуха встает в своем окне.

Девушка на балконе подтягивает флаг.

Старик. Рукоплещите, граждане! Правда, сегодня — воскресенье. Но осел в бассейне и ветер в поле дают нам отпущение. И хотя я не дитя воскресенья, все таки я обладаю духом пророчества и даром исцеления, потому что я раз вернул к жизни утопленника… Да, это было в Гамбурге, в такое же воскресное утро, как сегодня…

Девушка молочница показывается, но ее видят только студент и старик, Она протягивает вверх руки, как утопающая, и пристально глядит на старика.

Старик садится, сгибается от ужаса. Иоганнсон! Увези меня! Скорее! Архенхольц! Не забудь про «Валькирии».

Студент. Что всё это значит?

Иоганнсон. Поглядим! Поглядим!

Занавес.

Действие II

В круглом зале. В глубине белый изразцовый камин с зеркалом; на нём стоячие часы, подсвечники. Направо — коридор, через который видна зеленая комната с мебелью красного дерева. Налево — статуя в тени пальм; она задергивается занавесом. Налево в глубине — дверь в комнату с гиацинтами, в которой сидит девушка и читает. Видна спина полковника; он сидит в зеленой комнате и пишет.

Бенгтссон — лакей, в ливрее, входит из коридора.

Иоганнсон — во фраке и белом галстуке.

Бенгтссон. Вы будете подавать к столу, а я буду в передней снимать платье. Вам это дело знакомо?

Иоганнсон. Вы знаете, днем я вожу боевую колесницу, по вечерам служу за столом. И моя мечта всегда была попасть в этот дом. Странные они люди, а?

Бенгтссон. Да-а, можно сказать, не совсем обыкновенные!

Иоганнсон. Что сегодня — музыкальный вечер, или что?

Бенгтссон. Обыкновенный ужин призраков, как мы называем. Пьют чай, молчат, или полковник говорит один; и при этом грызут хлебцы, все за раз. Такой звук, точно крысы на чердаке.

Иоганнсон. Почему же это называется ужин призраков?

Бенгтссон. Они похожи на призраки… И так вот двадцать лет, всегда всё те же люди, которые говорят всё то же самое или молчат, чтобы не застыдиться.

Иоганнсон. Хозяйка-то есть здесь?

Бенгтссон. Конечно. Только она слабоумная. Сидит в шкафу, потому что глаза её не выносят света… Вот тут. Показывает на завешенную коврами дверь.

Иоганнсон. Там?

Бенгтссон. Да! Я же сказал, она немножко ненормальная.

Иоганнсон. А какая она на вид?

Бенгтссон. Как мумия… Хотите взглянуть?

Подымает ковер.

Вон сидит.

Иоганнсон. Силы небесные!..

Мумия бормочет. Зачем он открывает дверь! Ведь я же сказала, чтобы она была всегда заперта…

Бенгтссон бормочет. Та-та-та-та! Дурочка, будь умницей, тогда получишь чего-нибудь хорошенького! Попка!

Мумия как попугай. Яков здесь? Курррре!

Бенгтссон. Она думает, что она — попугай, да, может, и вправду попугай. Мумии: Полли, посвищи нам что-нибудь.

Мумия свищет.

Иоганнсон. Много я видел, но такого — еще никогда!

Бенгтссон. Видите ли, когда дом делается старым, он покрывается плесенью, а когда люди долго сидят вместе и мучают один другого, они глупеют. Эта хозяйка дома, — ну, тише ты, Полли! — Эта мумия просидела здесь сорок лет, — тот же муж, та же мебель, те же родственники, те же друзья…

Бенгтссон снова запирает Мумию.

Бенгтссон. Что произошло здесь в доме, — я почти что не знаю… Видите вот статую? Это — барыня, когда она была молода!

Иоганнсон. Господи Боже! Это — мумия?

Бенгтссон. Да! Ведь заплакать можно! Но эта женщина через воображение или еще чем-то приобрела некоторые особенности болтливой птицы… Не выносит калек и больных… Не выносит своей родной дочери, потому что та больна.

Иоганнсон. Барышня — больная?

Бенгтссон. Разве вы не знали?

Иоганнсон. Нет. Ну, а полковник!?

Бенгтссон. Увидите сами!

Иоганнсон рассматривает статую. Страшно представить себе… Сколько же теперь лет барыне?

Бенгтссон. Никто не знает… Но рассказывают, что когда ей было тридцать пять, ей можно было дать девятнадцать… И она убедила полковника, что ей всего девятнадцать… Здесь в доме… Знаете, для чего черные японские ширмы, вон там около chaise-longue? Они называются ширмами смерти, и их ставят, когда кто-нибудь умирает, совсем как в больницах…

Иоганнсон. Какой страшный дом… И сюда-то рвался студент, как в рай…

Бенгтссон. Какой студент? Ах, этот! Который должен прийти сегодня вечером… Полковник и барышня встретились с ним в опере, и оба были в восхищении от него… Гм!.. Ну, теперь мой черед спрашивать. Кто ваш барин? Директор в подвижном кресле?

Иоганнсон. И он придет сегодня.

Бенгтссон. Он не приглашен.

Иоганнсон. Тогда он, в крайнем случае, придет и не приглашенный!..Старик показывается в коридоре; сюртук, цилиндр, костыли. Входит потихоньку и прислушивается.

Бенгтссон. Должно быть, настоящая старая каналья? а?

Иоганнсон. Прожженная!

Бенгтссон. Вид у него, точно у самого чёрта.

Иоганнсон. Да он наверное колдун! Потому что он входит через запертые двери…

Старик подходит, хватает Иоганнсона за ухо. Берегись, мерзавец! Бенгтссону. Доложите обо мне г. полковнику.

Бенгтссон. Хорошо-с, но они ждут гостей.

Старик. Знаю. Но и моего визита почти… ждут, если и не хотят…

Бенгтссон. Да? Как прикажете доложить? Г. директор Хуммель?

Старик. Совершенно верно.

Бенгтссон идет через коридор в зеленую комнату и запирает за собою дверь в нее.

Старик Иоганнсон Исчезни!

Иоганнсон медлит.

Старик. Исчезни!

Иоганнсон уходит коридором.

Старик осматривает комнату, останавливается в глубоком изумлении перед статуей. Амалия!.. Она!.. Она!.. Обходит комнату, берет в руки различные вещи; поправляет перед зеркалом свой парик; опять подходит к статуе.

Мумия из гардероба. Попочка!..

Старик вздрагивает. Что это? Попугай? Но я не вижу.

Мумия. Яков здесь?

Старик. Нечистая сила!

Мумия. Яков!

Старик. Мне делается страшно! Так вот какие тайны прятали они здесь у себя! Разглядывает портрет и поворачивается к шкафу спиной. Это он! он!

Мумия подходит к старику сзади и дергает за парик.

Курррр-е! Это Курррре?

Старик подпрыгивает. Господи Боже! Что это?

Мумия человеческим голосом. Это Яков?

Старик. Да, меня зовут Яков…

Мумия умиленно. А меня — Амалия!

Студент. Нет, нет, нет… О, Господи Иисусе…

Мумия. Ха! Вот как я теперь выгляжу! А когда-то была вот такая. Указывает на статую. Хороша жизнь. Я большею частью живу в шкафу, чтобы не видеть, и чтобы меня не видели… Но ты, Яков — ты чего ищешь здесь?

Старик. Мое дитя! Наше дитя!..

Мумия. Она сидит там.

Старик. Где?

Мумия. Там, в комнате с гиацинтами.

Старик разглядывает девушку. Да, это она! Пауза.

Старик. Что же говорит её отец? Я хочу сказать полковник. Твой муж.

Мумия. Я раз разозлилась на него и всё ему рассказала.

Старик. Ну, и…

Мумия. Он не поверил мне. Только ответил: «Так всегда говорят все женщины, когда хотят убить мужа!» Все-таки, это было страшное преступление. Ведь вся его жизнь отравлена ложью и всё его родословное дерево. Я иногда читаю дворянский альманах, и думаю: у неё — фальшивая метрика, как у горничной. Ведь за это наказывают работным домом.

Старик. Многие так делают. Припоминаю, у тебя был фальшиво показан год рождения…

Мумия. Этому меня научила мать. Я не была виновата!..

Но в нашем преступлении ты был виноват больше всех.

Старик. Нет, твой муж натолкнул нас на это преступление, отняв у меня невесту! Я был так создан, что не умел простить, не покарав раньше. Я считал это своим долгом. И до сих пор считаю.

Мумия. Чего ты ищешь в этом доме? Чего ты хочешь? Как попал ты сюда? Тебе нужна моя дочь? Если ты к ней прикоснешься, ты умрешь!

Старик. Она мне нравится.

Мумия. Ты должен пощадить её отца!

Старик. Нет!

Мумия. Тогда ты должен умереть в этой комнате, вон за теми ширмами…

Старик. Может быть… но я не могу выпустить добычу, раз я запустил в нее зубы…

Мумия. Ты хочешь выдать ее замуж за студента; зачем? Ведь, он — ничто, и ничего у него нет!

Старик. Он будет богат, благодаря мне!

Мумия. Ты приглашен на сегодняшний вечер?

Старик. Нет, но я намерен сделать так, чтобы меня пригласили к ужину призраков.

Мумия. Знаешь, кто будет?

Старик. Не совсем.

Мумия. Барон… он живет здесь, наверху, у него сегодня хоронят тестя.

Старик. Тот, который хочет развестись, чтобы жениться на дочери привратницы?.. Он был когда-то твоим любовником!

Мумия. Затем будет твоя прежняя невеста, которую соблазнил мой муж…

Старик. Хорошенькое общество…

Мумия. Господи, если бы мы умерли! Если бы мы могли умереть!

Старик. Зачем же вы встречаетесь?

Мумия. Нас связывают всех вместе преступления, тайны и вина! Мы порывали и расходились бесконечное число раз, — но опять и опять тянуло нас друг к Другу.

Старик. Кажется, полковник идет.

Мумия. Тогда я пойду к Адели… Пауза.

Мумия. Яков, подумай, что ты делаешь! Пощади его!

Пауза. Уходит.

Полковник входит; холодно, сдержанно. Прошу, садитесь.

Старик медленно садится. Пауза.

Полковник пристально смотрит на старика. Это вы писали это письмо?

Старик. Да!

Полковник. Вас зовут Хуммель?

Старик. Да.

Пауза.

Полковник. Я теперь знаю, что вы скупили все мои векселя. Я — в ваших руках. Чего вы хотите?

Старик. Хочу, чтобы мне заплатили, тем или иным способом.

Полковник. Каким способом?

Старик. Очень просто. Не станем говорить о деньгах. Только принимайте меня, как гостя, в вашем доме.

Полковник. Если вас может удовлетворить такой пустяк…

Старик. Благодарю!

Полковник. Затем?

Старик. Прогоните Бенгтссона.

Полковник. Почему? Он — мой верный слуга, жил у меня целую жизнь, у него — медаль за беспорочную службу отечеству. Почему я стану его прогонять?

Старик. Все эти прекрасные качества существуют лишь в вашем воображении. Он совсем иной, чем кажется.

Полковник. А кто же — таков, каким кажется?

Старик, отодвигаясь. Это правда! Но Бенгтссон должен быть удален!

Полковник. Вы хотите распоряжаться в моем доме.

Старик. Да! Ведь мне принадлежит всё, что я здесь вижу — мебель, гардины, посуда, шкафы… и еще многое.

Полковник. Что еще?

Старик. Всё! Всё, что только можно видеть, принадлежит мне, всё — мое!

Полковник. Хорошо, всё это — ваше! Но мой дворянский герб и мое доброе имя — они останутся моими!

Старик. Нет, даже и они не останутся. Пауза. Вы не дворянин!

Полковник. Постыдитесь!

Старик вынимает из кармана бумагу. Прочтите эту выписку из дворянской книги, и вы увидите, что тот род, чье имя вы носите, вымер уже сто лет назад.

Полковник читает. Правда, до меня доходили подобные слухи, но я ношу имя своего отца… Читает. Правда… Вы правы… я не дворянин! Даже и этого не осталось! В таком случае, долой этот перстень с печатью… Да, он — ваш!.. Прошу!

Старик надевает перстень. Будем продолжать! Вы и не полковник!

Полковник. И не полковник?

Старик. Нет! Вы были раньше полковником в американской милиции. Но после войны на Кубе и после преобразования армии все прежние чины уничтожены.

Полковник. Это правда?

Старик опускает руку в карман. Желаете прочитать?

Полковник. Нет, не надо!.. Кто же вы, что имеете право так обнажать меня?

Старик. Увидите! А что касается обнажения… Знаете, кто вы?

Полковник. Вам не стыдно?

Старик. Снимите свои волосы и поглядите в зеркало. Да выньте кстати и зубы, сбрейте усы, велите Бенгтссону расшнуровать железный корсет, и тогда мы посмотрим, не узнаем ли снова лакея Икса, который блюдолизничал в известной кухне…

Полковник протягивает руку к звонку на столе; старик предупреждает его.

Старик. Не трогайте звонка, не зовите Бенгтссона, а то я велю его арестовать… Вот идут гости… Успокойтесь, и будем опять играть наши старые роли.

Полковник Кто вы? Я как будто узнаю ваши глаза и ваш голос…

Старик. Не старайтесь узнать, молчите и слушайтесь!

Студент входит и кланяется полковнику. Г. полковник!

Полковник. Приветствую вас, юноша, в моем доме! Ваш благородный поступок во время катастрофы заставил всех говорить о вас. Ваше имя — у всех на устах. И я почитаю за честь принять вас в моем доме.

Студент. Г. полковник, мое скромное происхождение… Ваше блестящее имя и ваше знатное происхождение…

Полковник. Позвольте представить: г. кандидат Архенхольц, г. директор Хуммель… Не хотите ли, г. кандидат, поздороваться с дамами? Мне нужно кончить наш разговор с г. директором.

Студент направляется в комнату с гиацинтами; видно, как он робко разговаривает с девушкою.

Полковник. Прекрасный молодой человек, музыкален, поет, пишет стихи… Будь он дворянин, я бы не имел ничего против того, чтобы…

Старик. Против чего?

Полковник. Чтобы моя дочь…

Старик. Ваша дочь!.. Кстати, почему сидит она всегда в той комнате?

Полковник. Когда она дома, она должна сидеть в комнате с гиацинтами… Такая у неё особенность… Вот фрекен Беата фон Хольштейнкрока… прелестная девушка… Институтка, с рентой, которой вполне довольно для её положения и для её круга…

Старик про себя. Моя невеста!..

Невеста — седая, производит впечатление слабоумной.

Полковник. Фрейлейн Хольштейнкрока. Директор Хуммель…

Невеста кланяется и садится.

Важный господин входит. Вид очень таинственный. В трауре. Садится.

Полковник. Барон Сканскорг…

Старик в сторону, не подымаясь. Кажется, это вор бриллиантов. К полковнику Позовите Мумию. И тогда всё общество — в сборе.

Полковник в дверь в комнату с гиацинтами. Полли!

Мумия входит. Курр-е!

Полковник. Молодежь тоже позвать?

Старик. Нет! Только не молодежь! Нужно ее пощадить… Все садятся молча в круг.

Полковник. Будем пить чай?

Старик. К чему? Никто чая не любит; зачем нам притворяться?

Пауза.

Полковник. В таком случае, будем разговаривать?

Старик. Говорить о погоде? Это мы можем. Спрашивать, как дела, хотя и сами отлично знаем? Я предпочитаю молчать. Тогда слышны мысли и видно прошлое. Молчание не может ничего скрывать, а слова могут! Я на днях читал, что различие языков возникло у диких народов для того, чтобы скрывать тайны одного племени от другого. Языки — шифр, и кто нашел к ним ключ, понимает все языки мира. Это, однако, ничуть не мешает разгадывать тайны и без ключа, в особенности когда надо доказать кто отец! Доказать перед судом, это — совсем другое: два лживых свидетеля, когда они показывают согласно, считаются уже полным доказательством; но в те расследования, какие я имел в виду, не берут с собой никаких свидетелей. Сама природа заложила в людей чувство стыда, и оно старается скрыть то, что должно быть скрыто. Однако, временами обстоятельства складываются так, что самое тайное делается явным, срывается с лжеца маска, и изобличается плут…

Пауза. Все молча смотрят друг на друга.

Старик. Как стало тихо!

Долгое молчание.

Старик. Здесь, например, в этом достоуважаемом доме, в этом милом семейном круге, где соединились красота, образование и богатство…

Долгое молчание.

Старик. Все мы, сидящие здесь, конечно, знаем, кто мы. Не правда ли?.. Мне нечего говорить вам… И вы меня знаете, хотя вы и держите себя так, точно не знаете… А там, в комнате, сидит моя дочь, моя, и это вы также знаете… Она потеряла вкус к жизни, не зная, почему… Но она увядала в этом воздухе, пропитанном преступлениями, ложью и всяческим обманом. И потому я отыскал для неё друга; подле него она может испытать свет и теплоту, которыми лучится благородный поступок…

Долгое молчание.

Моею миссиею в этом доме было: вырвать плевелы, вскрыть преступление, подвести итоги, чтобы юность могла начать в этом доме нечто новое.

Долгое молчание.

А теперь я предоставляю свободу унту каждому по очереди. Кто останется, того я велю задержать!

Долгое молчание.

Слышите, как тикают часы, совсем как сверлильщик в стене! Слышите, что они говорят «Время! Время!» Когда они, через несколько мгновений, начнут бить — время ваше прошло, и вы должны идти, но не раньше. Но прежде чем пробить, они грозят! Слышите! Вот они предостерегают: часы могут пробить! И я тоже могу пробить! Стучит костылем по столу. Слышите?

Молчание.

Мумия идет к часам и останавливает их. Затем говорит внятно и серьезно. Но я могу задержать время в его беге. Я могу обратить прошлое в ничто и бывшее в убывшее! Только не подкупом, не угрозами, но страданием и раскаянием. Подходит к старику. Мы — жалкие люди, мы это знаем. Мы грешили, мы ошибались, все, все мы. Мы не те, какими кажемся, потому что в существе мы лучше самих себя, потому что мы осуждаем наши проступки. Но то, что ты, Яков Хуммель, с фальшивым именем, хочешь быть судьею, доказывает, что ты хуже, чем мы, жалкие!

И ты не тот, чем кажешься. Ты вор людей, потому что ты однажды похитил меня лживыми обещаниями. Ты убил консула, которого сегодня похоронят; ты задушил его векселями; ты похитил студента, опутав его вымышленными долгами его отца, который никогда не был тебе должен ни гроша…

Старик попробовал встать и заговорить, но опять упал в стул и съежился; под давлением последующего съеживается еще сильнее.

Мумия. Но есть в твоей жизни одна черная точка, которую я не совсем знаю, но подозреваю… Кажется, Бенгтссон знает об этот. Звонит в звонок на столе.

Старик. Нет! Только не Бенгтссона! Не его!

Мумия. Ага, этот знает! Снова звонит.

В дверях коридора появляется маленькая молочница; ее не видит никто, кроме старика, которого охватывает ужас. Когда Бенгтссон входит, молочница исчезает.

Мумия. Бенгтссон, знаешь ты этого господина?

Бенгтссон. Да, знаю, и он меня! Жизнь изменчива, как мы знаем — я служил у него, а раз он служил у меня. Два года подряд он кормился у меня на кухне. Он должен был уходить около трех часов, еда была готова к двум часам, и все в доме ели разогретое кушанье из-за этого быка. Он выпивал весь бульон, и его приходилось разводить потом водой. Он сидел там, точно вампир, и высасывал из дома все соки, так что мы обратились почти в скелеты. И он чуть было не довел нас до тюрьмы, когда мы назвали кухарку воровкой! Позднее я встретил этого человека в Гамбурге, уже под другим именем. Он был уже ростовщиком, опять высасывал кровь. И там его привлекали к суду, обвиняли в том, что он заманил одну девушку на лед, чтобы утопить. Она была свидетельницей его преступления, раскрытия которого он так боялся…

Мумия проводит рукою по лицу старика. Вот ты какой! Ну, а теперь давай сюда векселя и завещание!

Иоганнсон показывается в дверях и с громадным интересом смотрит на происходящее, так как чувствует себя теперь освобожденным от рабства.

Старик вытаскивает из кармана пачку бумаг и бросает на стол.

Мумия гладит старика по спине. Ку-ку! Яков здесь?

Старик, как попугай. Яков здесь. Какадора! Дора!

Мумия. Можно часам бить?

Старик. Часы могут бить! Подражает купанью часов. Кук-кук, кук-кук, кук-кук!..

Мумия открывает ковер, прикрывающий гардероб. Теперь часы пробили! Вставай, иди в гардероб, где я просидела двадцать лет и оплакивала наше преступление… Там висит шнурок, которым ты задушил консула, там наверху, и которым ты хотел задушить своего благодетеля… Ступай!

Старик входит в гардероб.

Мумия. Запирает дверь. Бенгтссон, поставь ширмы. Ширмы смерти!

Бенгтссон ставит ширмы перед дверью.

Мумия. С ним кончено! Господь, смилуйся над его душою.

Все. Аминь!

Долгое молчание.

В комнате с гиацинтами девушка аккомпанирует песне студента.

Действие III

Комната немного странного стиля, восточных мотивов. Везде гиацинты всех цветов. На камине большой Будда; на коленях у него луковица, из которой растет Allium ascalonicum с круглыми цветами белого цвета. В глубине направо дверь, которая ведет в круглый зал. Там сидят тихо, ничего не делая, полковник и мумия. Виден краешек ширм смерти. Налево дверь в столовую и кухню.

Студент и девушка — у стола.

Она с арфой, он стоит.

Девушка. Воспойте мне мои цветы!

Студент. Это — цветы вашей души?

Девушка. Это — единственный мой цветок! Любите вы гиацинты?

Студент. Люблю больше всех других, люблю их девический образ; стройно и прямо подымаются они и купают свои белые, чистые корни в бесцветной водяной влаге. Люблю их краски — снежно-белые, невинно-чистые, ласково-желтые, как мед, розовые, ярко-красные, но больше всего люблю голубые гиацинты, глубокие, как глаза, верные… Люблю их все больше золота и жемчугов, люблю их, с детства восхищался ими, потому что у них — все те красивые качества, каких нет у меня… Только…

Девушка. Только?

Студент. Нет ответа на мою любовь, потому что прекрасные цветы ненавидят меня…

Девушка. Как ненавидят?

Студент. Их аромат, сильный и чистый, от первого ветра весны, пробежавшего по тающему снегу, туманит мои чувства, оглушает меня, слепит, гонит из комнаты и мечет в меня отравленными стрелами, от которых больно моему сердцу, — горит голова!.. Вы не знаете тайны этого цветка?

Девушка. Скажите.

Студент. Но сначала его значение. Луковица, которая покоится в воде или лежит в земле — это земля; стебель подымается, как земная ось, и на верхнем его конце сидят цветы — звезды с шестью лучами…

Девушка. Над землею звезды! Это величественно! Где вы это видели?

Студент. Позвольте подумать… В ваших глазах! Итак, это — отражение мира… И потому сидит Будда с луковицей-землей и согревает ее своими взорами, чтобы видеть, как она вырастет ввысь и обратится в свое небо. Бедная земля должна стать небом! Этого ждет Будда!

Девушка. Теперь я поняла. Но разве цветок подснежника также не с шестью лучами, как лилия, как гиацинт?

Студент. Вы правы! Тогда цветы подснежника — падающие звезды…

Девушка. И подснежник — снежная звездочка, выросшая из снега.

Студент. А желто-красный Сириус, самая большая и самая прекрасная из звезд неба, — это нарцисс с его желтыми и красными чашечками и шестью белыми лучами.

Девушка. Видели вы, как цветет шарлот?

Студент. Конечно, видел! Она несет свой цветок на шаре, который походит на небесный свод, усеянный белыми звездами.

Девушка. Господи, как величественно! Это кто придумал?

Студент. Ты!

Девушка. Ты!

Студент. Мы!.. Мы создали вместе… Мы обвенчаны…

Девушка. Еще нет…

Студент. Чего же еще не достает?

Девушка. Ожидания, испытания, терпения!

Студент. Хорошо, испытай меня!

Пауза.

Студент. Скажи, почему родители сидят там так тихо, не говоря ни слова?

Девушка. Потому что им нечего сказать друг другу, потому что один не верит тому, что говорит другой. Мой отец так выразил это: «к чему говорить, ведь мы не можем обмануть друг друга».

Студент. Как страшно слышать это.

Девушка. Вот идет кухарка… Посмотрите, какая она большая и жирная…

Студент. Что ей нужно?

Девушка. Она хочет спросить меня насчет обеда. Ведь я хозяйничаю, когда больна моя мать.

Студент. Какое нам дело до кухни?

Девушка. Надо же нам есть… Поглядите на кухарку, я не могу ее видеть…

Студент. Кто она, эта женщина-гигант?

Девушка. Она принадлежит к семье вампиров Хуммель. Она съедает нас…

Студент. Почему же вы ей не откажете?

Девушка. Она не уходит! У нас нет над нею власти; она досталась нам за наши грехи… Разве вы не видите, что мы чахнем, что мы истощены.

Студент. Разве вам не дают есть?

Девушка. Дают, много блюд, но вся питательная сила у них уничтожена… Она вываривает мясо и дает нам жилы и воду, а бульон выпивает сама. И из жаркого она сначала вываривает все соки, выпивает их; всё же, что достается нам, лишено питательной силы; точно она высасывает эту силу глазами; нам достается гуща после того, как она выпьет кофе; она выпивает вино и опорожненные бутылки наполняет водою…

Студент. Так прогоните же ее!

Девушка. Мы не можем.

Студент. Почему?

Девушка. Не знаем! Она не уходит! Ни у кого нет над ней власти, ведь она отняла у нас силу.

Студент. Хотите, я ее выгоню.

Девушка. Нет! Пусть будет так, как есть. Вот она! Она спрашивает, чего мы хотим к обеду; я отвечаю: то-то и то-то; она возражает; и делается так, как она хочет.

Студент. Так пусть же она уже сама решает.

Девушка. Она не хочет.

Студент. Какой странный дом! Заколдованный!

Девушка. Да! Вот она обернулась, потому что заметила вас!

Кухарка в дверях. Нет, не потому! Улыбается так, что видны зубы.

Студент. Вон отсюда!

Кухарка. Да, если захочу. Пауза. Теперь захотела. Уходит.

Девушка. Не выходите из себя! Будьте терпеливы! Она — одно из тех испытаний, какие мы должны перетерпеть в этом доме. У нас есть еще и горничная., за которой мы должны убирать!

Студент Я лишаюсь сил! Хор в Эфире! Песню!

Девушка. Подождите!

Студент. Песню!

Девушка. Терпение! Эта комната зовется комнатою испытания. Она красивая, но у неё очень много недостатков.

Студент. Невероятно! Здесь красиво. Только немного холодно. Почему вы не топите?

Девушка. Потому что тогда идет дым.

Студент. Разве нельзя вычистить трубу?

Девушка. Не помогает… Посмотрите на письменный стол, вон тот.

Студент. Замечательно красиво!

Девушка. Но он качается! Каждый день я подкладываю под ножку пробку, а горничная вынимает, когда метет, и я должна вырезывать новую пробку. Ручка и перья каждое утро измазаны чернилами, чернильница тоже. И каждое утро на восходе солнца я должна их мыть. Пауза. Что, по-вашему, самое отвратительное?

Студент. Считать белье! У!

Девушка. Я это делаю! У!

Студент. А еще?

Девушка. Когда ночью мешают спать, и надо вставать и запирать верхнюю задвижку окна, про которую забыла горничная.

Студент. Еще?

Девушка. Лезть на лестницу и снова привязывать к отдушнику шнурок, оборванный горничною.

Студент. Еще?

Девушка. Подметать за нею, вытирать после неё пыль, разводить за нее огонь в печи, так как она только кладет дрова. Следить за отдушниками, вытирать стаканы, накрывать на стол, откупоривать бутылки, открывать окна и проветривать комнату, оправлять постель, мыть графин, когда он делается зеленым от порослей, покупать спички и мыло, которых никогда не хватает. Вытирать цилиндр и обрезать фитиль, чтобы не коптели лампы; а чтобы лампы не гасли, когда гости, я должна сама наливать их…

Студент. Песню!

Девушка. Подождите! Сначала утомительная работа, чтобы удалить от себя всё нечистое.

Студент. Но ведь у вас есть средства, две прислуги!

Девушка. Это ничему не помогает! Если бы даже их было три! Трудно жить, и я часто такая усталая. Подумайте, еще и детская!

Студент. Величайшая из радостей…

Девушка. Самая дорогая!.. Стоит ли жизнь стольких трудов?

Студент. Это зависит от того, какой ждешь награды за труды… Я бы ничего не побоялся, чтобы получить вашу руку…

Девушка. Не говорите так! Я никогда не буду вашей.

Студент. Почему?

Девушка. Об этом вы не должны спрашивать!

Пауза.

Студент. У вас упал браслет в окно…

Девушка. Да, у меня так похудела рука…

Кухарка появляется с бутылкой японской сои в руках.

Девушка. Ужас! Опять она, которая пожирает меня и всех нас.

Студент. Что это у неё в руках?

Девушка. Это — чертов эликсир, с скорпионными буквами на бутылке. Это — ведьма, г-жа Соя, которая обращает воду в бульон, заменяет соус, с которой варят капусту, на которой делают суп из черепах.

Студент. Вон!

Кухарка. Вы высасываете соки из нас, а мы — из вас; мы берем кровь, а вы получаете назад подкрашенную воду. Это — краска! А теперь иду. Но я всегда остаюсь, сколько хочу! Идет.

Пауза.

Студент. За что у Бенгтссона медаль?

Девушка. За его большие заслуги.

Студент. Недостатков у него нет?

Девушка. Есть, и очень большие, но за них не дают медали.

Смеются.

Студент. У вас здесь в доме много тайн…

Девушка. Как во всех других домах… Оставьте нам наши тайны.

Пауза.

Студент. Любите вы откровенность?

Девушка. Не очень.

Студент. Иногда мною овладевает безумное желание высказать всё, что я думаю; но я знаю, мир бы рухнул, если бы стать действительно откровенным…

Пауза.

Студент. на днях я присутствовал в церкви при отпевании. Было торжественно и красиво…

Девушка. При отпевании директора Хуммеля?

Студент. Да, моего благодетеля. У изголовья гроба стоял старый друг покойного; он же шел и впереди процессии. Особенно сильное впечатление произвел на меня пастор своими движениями, дышавшими достоинством, и своими трогательными словами. Я плакал, мы все плакали. Потом мы пошли в ресторан… Там я узнал, что несший посох любил сына покойного…

Девушка пристально смотрит на него, чтобы понять смысл его слов.

Студент. И что покойный взял взаймы денег у поклонника своего сына…

Пауза.

Студент. А день спустя пастор был арестован, потому что опустошил церковную кассу!.. Это было чудесно!..

Девушка. Да?..

Пауза.

Студент. Знаете, что я сейчас думаю о вас?

Девушка. Не говорите, иначе я умру!

Студент. Должен, иначе я умру!

Девушка. В больнице говорят всё, что думают…

Студент. Правда!.. Мой отец скончался в сумасшедшем доме…

Девушка. Он был болен?

Студент. Нет, здоров, но сумасшедший! Раз это разразилось, и при таких обстоятельствах… Он, как все мы, был окружен известным кругом людей, который он для краткости звал дружеским кругом; конечно, это была кучка жалких людей, как и большинство людей… Но нужно же было ему знаться с кем-нибудь, потому что он не мог жить один. Людям не говорят, что об них думают, по крайней мере — обыкновенно не говорят, — и он также не делал этого. Он отлично знал, какие они лживые, он ясно видел всю глубину их изменчивости… Но он был умен и благовоспитан, и потому был всегда вежлив… Как-то раз у него собралось большое общество. Был вечер; он устал от работы за день и от того, что приходилось, насилуя себя, то молчать, то болтать с гостями всякий вздор.

Девушка пугается.

Студент. Наконец, он застучал по столу и попросил, чтобы замолчали, поднял стакан и сказал речь… Все запоры упали, и он обстоятельно разобрал и обнажил всю компанию; одного за другим, сказал им про всю их лживость. Затем он, измученный, сел на стол и послал гостей ко всем чертям!

Девушка. О!

Студент. Я был при этом, и я не забуду, что произошло тогда… Отец и мать били друг друга, гости бросились к дверям… И отца поместили в сумасшедший дом. Там он умер.

Пауза.

Студент. Оттого, что слишком долго молчат, образуется стоячая вода, и она гниет. Так и у вас в доме. Тут — какая-то гниль! А я думал, что здесь — рай, когда увидал в первый раз, как вы вошли сюда… Одним воскресным утром стоял я там и смотрел сюда. Я увидел полковника, который не был полковником; у меня был благородный благодетель, который был бандитом и должен был повеситься; я видел Мумию, которая была не Мумия, и девушку с унаследованною или приобретенною… Впрочем, где найти девственность? Я видел ее лишь в анатомическом театре, в 90-градусном спирту. Где найти красоту? В природе и в моей душе, когда они одеты в праздничные одежды. Где найти верность и веру? В сказках и в детских спектаклях. Где найти сдерживающих то, что обещали? В моем воображении!.. Теперь ваши цветы отравили меня, и за это и я их отравил… Я хотел сделать вас моею женою у моего очага; мы читали стихи, пели, играли — тут вошла кухарка. Sursum Corda! Попытайся еще раз извлечь огонь и пурпур из золотой арфы… Попытайся, прошу, молю на коленях… Хорошо, тогда я сделаю это сам! Берет арфу, но струны молчат.

Она нема и глуха! Самые прекрасные цветы так ядовиты, самые ядовитые. На всём мироздании и на всей жизни лежит проклятие… Почему вы не хотите стать моей женой? Потому, что вы больны в самом роднике жизни… Теперь я чувствую, как вампир из кухни начинает пить мою кровь. Мне кажется, это — Ламия, высасывающая кровь у детей, — кухня всегда вырывает у детей сердцевину, если этого не успела сделать спальня… Есть яды, которые ослабляют зрение, и яды, которые раскрывают глаза, — наверное, я родился с этим последним, потому что не могу видеть в безобразном красивое, или дурное называть хорошим. Не могу! Иисус Христос спустился в преисподнюю, — то было его земное скитание, спустился в дома безумия, в тюрьмы, мертвецкие, и глупцы убили его за то, что он хотел их освободить. А разбойник был отпущен на свободу, разбойнику всегда принадлежат симпатии! Горе, горе! Спаситель мира, спаси нас, мы гибнем!

Девушка согнулась, точно умирает; звонит. Бенгтссон входит.

Девушка. Ширмы! Скорее… Умираю!

Бенгтссон приносит ширмы, раскладывает их и окружает ими девушку.

Студент. Грядет избавитель! Привет тебе, бледная, кроткая! Спи, прекрасная! Несчастная, невинная, не виноватая в страданиях своих, спи без грез. И когда ты снова проснешься… Пусть приветствует тебя солнце, которое не жжет, в приюте, где нет пыли. Пусть приветствуют тебя близкие, чистые от позора, и любовь, чистая от порока… Ты, мудрый, кроткий Будда, ты сидишь и ждешь, что вырастет из земли небо; дай же нам терпение в испытаниях, дай чистоту воли, чтобы упование не стало стыдом! Шелестят струны арфы, комната наполняется белым светом.

Когда я видел солнце, я точно зрил сокрытого; каждый человек пожинает плоды своего дела, блажен, кто доброе творит. Без злобы неси кару за совершенное, нежно утешая того, кого ты опечалил. И будет тебе благо. Кто только боится, тот сгубил себя. Хорошо жить без вины.

За ширмами слышен стон.

Бедное, маленькое дитя, дитя этого мира обмана, вины, страдания и смерти; мира вечного изменения, разочарования и горя. Пусть Владыка неба милостиво встретит тебя на твоем пути…

Комната исчезает; вместо заднего плана «Остров смерти» Бёклина. С острова долетает тихая музыка, нежная и приятно-печальная.