…Медленно опускаюсь на колени, сглатываю комок ужаса. Он прилипает к горлу, как холодное масло, и я кашляю, неловко изогнувшись в сторону. Мужчина усмехается, скрещивает ноги, и я смотрю на его ботинок. Блестящий, с крохотными дырочками, явно дорогой. Хочется подползти и понюхать, настоящая ли это кожа. Уверена, что настоящая, но все равно чуть подаюсь вперед и повожу носом. Гипнотизирую ботинок, не позволяю себе думать ни о чем другом, иначе закричу в голос.
– Неужели тебе не объяснили, что соблазнять надо меня, а не мои ботинки? – грубо смеется мужчина. В его смехе презрение и непонятная злоба.
Отползаю назад, искоса смотрю на дверь. Только бы сюда никто не зашел! Я все смогу, только без свидетелей. Я обещала Олави, что сделаю все, как надо.
– Я все сделаю, как надо, – жалобно обещаю мужчине, надеясь, что он меня не ударит. Я не героиня, не воительница, а сломленное маленькое животное, обезумевшее от страха. У меня одна цель – выжить.
– Кому надо? Что надо?
Он больше не смеется. Наклоняется вперед, нависая надо мной. Два блестящих ботинка рядом на полу, и я смотрю только на них, боюсь поднять взгляд на его лицо. Черноглазое чудовище – именно так я прозвала его при встрече. Про себя, конечно, не вслух. «Не отдавай меня чудовищу! – молча умоляла Олави. – Я сделаю все, что хочешь, только не отдавай меня ему!» Как предчувствовала, что отдаст, видела ведь, как чудовище на меня смотрит. Исподлобья, тяжело, остро. Как будто снесет все на своем пути, схватит меня в охапку и сбежит. Больной взгляд, чтоб его! И шрам на челюсти, длинный, зигзагом, от которого кривится рот. Олави видел панику на моем лице, но все равно отдал меня чудовищу. Только что в оберточную бумагу не завернул да бантик не прицепил к причинному месту. И вот мы остались наедине. Я умираю от страха и неловко ползу вперед, стараясь выглядеть соблазнительной. А он смотрит на меня как на раздавленного муравья под ботинком.
– Вам, – отвечаю на удивление твердо. – Я сделаю все, что нужно ВАМ. – Икаю на последнем слове, и получается «ва-ам». Но он не смеется, даже не улыбается. Без предупреждения всаживает кулак в стену и снова замирает.
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
Мне стыдно в этом признаться. До слез. Взрослая девица – и такая дура. Меня тошнит, и я знаю, что это от стыда, а не от страха. Опускаю голову, заставляю себя втянуть воздух. Надо дышать, просто дышать.
– Откуда ты приехала?
– Издалека.
– Не ответишь?
– Нет.
– А если я заставлю?
– Тогда придется ответить. Но я уверена, что вы не заставите.
– Почему? – Он озадаченно хмурится. Полуголая измученная девица только что озадачила жестокое чудовище.
– Потому что вам на меня наплевать. Скажите, чего вы хотите, и я это сделаю.
Снова ползу, обреченно, медленно. Виляю бедрами, и юбка символической длины закатывается почти на талию. Чудовище морщится. Неужели брезгует? Нет, к сожалению, не брезгует. Вижу, как он смотрит на мои ноги, сжимает кулак и снова всаживает его в стену.
– У вас все в порядке? – доносится из-за двери.
Я вдыхаю так порывисто, что давлюсь слюной.
– Анджелина, что происходит? – На самом деле Олави интересуется не мной, а клиентом.
– Все в порядке, – жалко пищу я, глядя на чудовище, взглядом умоляя его не жаловаться. Я постараюсь, я все сделаю, чтобы остаться в живых!
– Как тебя зовут? – спрашивает чудовище, будто не заметив моего диалога с Олави.
– Вам же сказали, что Анджелина. – Морщусь, вспоминая, как Олави гордился, выбрав для меня звездное имя. Из меня Анджелина, как из… не тяну я на звезду. Только волосы длинные да губы пухлые, да и то потому, что по губам меня бьют. Часто.
– Как тебя зовут? – повторяет он.
– Анджелина.
Злится. Знает, что вру. Но для чего ему правда? Чтобы насладиться своей силой и размазать ее по моему размалеванному лицу?
– Я родился на побережье. А ты?
А я мертва.
Ползу, утыкаюсь лбом в его колено, поднимаю глаза и вижу, как топорщатся его брюки. Урод! Неужели можно хотеть меня такой? Размалеванная, одетая как шлюха. Омерзительно! И то, что сейчас произойдет, гадко и больно. Мужчина смотрит так пристально, что невозможно не отвести взгляд. Вытирает вспотевшие руки о брюки, задевает член и вздрагивает. Расставляет ноги шире, и я послушно приближаюсь, глажу его бедра, напряженные, как будто он только что пробежал марафон.
Я знаю, чего он хочет, хотя и не понимаю, почему он выбрал именно меня. Что во мне такого? Размалеванная кукла, сломленная и жалкая. Другие намного аппетитнее, ко всему готовые. А я – так себе. Просто дура.
– Подними голову! – Его голос звучит так глухо, словно он проглотил язык.
Наклоняется, подхватывает меня и сажает к себе на колени. И смотрит. Бесконечно долго и пристально, причем в глаза, а не на мое выставленное напоказ тело.
Что с ним? Пусть отпустит меня, сжалится, спасет от Олави и ему подобных!
Чудовище сосредоточенно обводит пальцем мои губы.
– Ты меня боишься! – констатирует факт. Смотрит на задравшуюся юбку, и его кадык резко дергается.
Не стану разочаровывать, пусть думает, что я боюсь именно его. На самом деле все намного сложнее – я в ужасе от моей жизни. От себя самой. Но это временно. Мне бы только шанс, всего один, и я вернусь из мертвых. Отмоюсь. Ломая ногти, выползу из помойной ямы, в которую упала по своей же вине.
– Анджелина… – Он собирается о чем-то попросить, но спотыкается о звучное имя. Не мое, чужое, и он, безусловно, об этом знает. Однако ему не до имен, он слишком возбужден. Целует меня, жадно, глубоко, застает врасплох. От удивления я раскрываю рот, и его язык врывается, не дает вдохнуть. Пальцы впиваются в подбородок, его язык борется с моим. Глубоко. Это бунт, а не поцелуй. Мы восстаем друг против друга, только непонятно, против чего бунтует чудовище. Ведь он сам потребовал меня у Олави, сам исходит подо мной черной похотью. На его языке – вкус помады с моих губ, дешевой, не знаю чьей, но уж точно не моей. На мне чужая одежда и косметика, только слезы мои. Чудовище хрипит мне в рот, хватает за бедра и давит на напрягшийся член, будто пытаясь причинить себе боль. Потом резко скидывает меня с колен, так, что я заваливаюсь на бок у его ног.
Сейчас он на меня набросится.
– Не надо! – умоляю, выпуская наружу слабость. Ее во мне целое море, долбаный океан удушливой паники. – Помогите мне! Меня похитили!
Умоляю чудовище о пощаде, о спасении. Больше просить некого. Есть только я, но я – дура. Наивная дура. Не хочу больше быть собой.
Чудовище уже рядом. Встав на колени, дергает меня за ногу. Сильно. Больно.
Все это время я держала себя в руках, хотя и с трудом. Верила, что если не послушаюсь, то Олави убьет и меня, и моих родных, поэтому надо терпеть. Однако силы иссякли, и я сошла с ума от страшного черного взгляда. Меня прорвало, как плотину, и я ору так, что все тело вибрирует. Умоляю чудовище о помощи, обещаю невесть что. Сбивчивые клятвы повиновения, вечной благодарности и пожизненного долга.
Шанс, что кто-то меня спасет, близок к нулю, но я вкладываю все силы в этот жалобный порыв, лелею это «почти». Хватаю мужчину за плечи, требуя ответа. Чудовище шипит, пытаясь меня заткнуть, но я дергаюсь изо всех сил – и вот на щеке горит отпечаток его ладони. Своего рода ответ на мою мольбу.
И тут мир взрывается.
Вокруг грохот, оглушающий, страшный. Кажется, что стены смыкаются, чтобы задавить меня, навсегда запереть вместе с чудовищем. Кто-то заталкивает меня под кровать, узкую, одноместную. Мир крутится, чернеет, и я проваливаюсь за ним в никуда.