Третий ангел

III Правила любви 1952

Маленькая Люси Грин читала целыми днями напролет. Она была настоящим пожирателем книг, и путешествие через Атлантику предоставило ей для этого занятия уйму времени, обеспечив к тому же требуемой тайной. Ее мачеха, Шарлотта, считала падчерицу некоммуникабельным, диковатым ребенком, в какой-то степени даже патологически необщительным, но Люси продолжала сидеть в своей каюте и запоем читать «Дневник Анны Франк». Причем уже в третий раз. И теперь ей иногда казалось, что и сама она живет в той же мансарде, что Анна, и ей снятся те же сны.

Люси выросла без матери и выглядела традиционно для заброшенного ребенка: непричесанные волосы, на ногах — непарные носки. Ребенок, о котором некому заботиться. Ее мачеха ожидала, что Люси будет называть ее «мамочкой», но этого не произошло, девочка просто избегала обращаться к ней. Все долгие дни путешествия она выходила из своей крошечной каюты только для того, чтобы поесть и прогуляться вместе с отцом по палубе. Во время этих прогулок они не особенно много разговаривали, разве что изредка кто-то из них вслух делал замечание о форме облака или оттенке морской воды. Океан был огромен, безбрежен и абсолютно прекрасен. Вам не требовались слова, когда с палубы океанского лайнера вы смотрели в его воды, когда мир казался космически бесконечен, а человек — лишь пылинкой из плоти и крови.

«Дневник Анны Франк» только что вышел из печати в Соединенных Штатах, это произошло в июне нынешнего года, и мачеха Люси полагала, что девочка слишком мала для такого чтения. Она запретила падчерице прикасаться к книге и посоветовала лучше почитать о приключениях Нэнси Дрю.[11] Откровенно говоря, Шарлотта не могла похвастать тягой к чтению и в глубине души считала, что книги могут оказать дурное влияние. Но Люси уже исполнилось двенадцать лет, и она читала все, что находила нужным, не интересуясь мнением на этот счет мачехи или даже отца. Ее не особенно волновало, что все ее подружки из Вестчестера поумирают от зависти, когда узнают, что она пересекла океан и в Англии присутствовала на настоящем церковном венчании, пока они вели свою обычную скучную жизнь дома.

Но какое ей дело до разных приключений и памятных событий? Люси принадлежала к числу тех детей, которые всерьез размышляют о причинах появления на земле людей и о том, что нужно сделать, чтобы исправить все учиненные ими неприятности. И она глубоко сомневалась в том, что, сидя за капитанским столиком в просторной столовой и наслаждаясь морским коктейлем, движется в нужном направлении. Также Люси не любила лежать в шезлонге на палубе или заводить знакомства с другими детьми, спутниками по путешествию, как на то продолжала надеяться ее мачеха. К тому же, во-первых, она воспитывала черепаху, которую звала миссис Гендерсон и которую пришлось на время поездки в Англию отдать соседке, которая черепах не переносила. А во-вторых, то единственное путешествие, которое она совершила прежде — это была поездка с отцом и Шарлоттой (эту женщину предполагалось называть мамой) в Майами, — оставило очень плохие воспоминания. Например, она была откровенно поражена тем, что в гольф-клубе, о лужайках которого ее отец так много распространялся еще дома, фактически не допускают к игре негров. Те могут выйти на поле лишь в понедельник вместе с мальчишками-кэдди. Это и другие впечатления о Майами еще больше укрепили мнение девочки о том, что в мире ужасно много несправедливости, а обиженных и несчастных людей и того больше. Что же касается ее нынешнего путешествия, то, надо заметить, она вообще не была высокого мнения об институте брака, и сложилось оно даже задолго до женитьбы ее отца на Шарлотте. Поэтому свадьба Шарлоттиной сестры не вызывала в ней никаких чувств, несмотря на то что состояться должна была в Лондоне.

Лайнер причалил в Ливерпуле, семья Грин собрала свой багаж и на такси отправилась на вокзал. Все время до отправления поезда Люси провела на скамейке, продолжая читать. Путешествовать ей пришлось наряженной в дурацкую безвкусную юбку, потому что ее мачеха, видите ли, не сомневалась в том, что брюки абсолютно недопустимы для путешествия и вообще их прилично носить только мальчикам, а отец хотя и подмигнул при этом дочери, но избегал противоречить своей новой супруге.

Люси считала себя довольно странным человеком, некоторые собственные мысли даже ее саму удивляли. Например, она думала, что ее мать умерла оттого, что совершила какой-то плохой поступок. Подозревала мачеху в том, что та незаметно подливает в ее чай яд, и поэтому выливала его в горшки с растениями. Не сомневалась, что жизнь ее отца без дочки была бы много проще и приятней. Размышляла, возможно ли побороть все зло в мире, а если нет, стоит ли в таком случае браться за эту задачу. Словом, Люси постепенно ускользала все дальше и дальше от мира реальности, и никто-никто этого не замечал. С каждым днем девочка становилась все более одинокой.

— У тебя все в порядке? — поинтересовался отец, когда они сидели на ливерпульском вокзале.

Было ужасно душно, и отовсюду несло сажей. Стояли первые дни августа. Бен Грин, адвокат по профессии и демократ по убеждениям, утверждал, что он чертовски рад убраться на время из Соединенных Штатов, раз партия республиканцев выдвинула в качестве кандидатов на пост президента генерала Эйзенхауэра и Ричарда Никсона, кандидатуры одна другой хуже. Поэтому он уж лучше будет торчать здесь, на суетливом ливерпульском вокзале, присматривая за вещами, женой и дочкой, чем сидеть у себя дома в Вестчестере и злиться на «Таймc» за сообщения об успехах генерала Айка.

— Конечно, я бы предпочла сейчас быть дома, — прозвучал рассудительный ответ. — Анна Франк, например, за целых два года ни разу не вышла из своей комнаты. Ей не требовалось разъезжать, чтобы узнать людей, она и так понимала, что творится в мире. Она хотела быть писателем.

— По-моему, все люди хотят быть писателями, — рассмеялся Бен Грин. Когда-то, во время учебы в колледже, он и сам написал роман, который впоследствии окончил свои дни в груде мусора. — Ты будешь самой хорошенькой девочкой на этой свадьбе.

— Не похоже.

Люси не отрывала глаз от страницы, но при этих словах покраснела. Она знала, что некрасива. Сейчас, заметив, что из надетых на ней носков один коричневого цвета, а другой почему-то серого, поскорей выставила одну ногу впереди другой, чтобы этого не было видно.

Отец коснулся губами ее макушки. Вскоре подошел поезд, и настало время занимать места. У них было отдельное купе, которое оказалось плохо освещенным и душным. Девочка склонилась пониже над книгой и продолжала читать, воображая, что находится дома.

— Она испортит глаза, читая в темноте, — сказала Шарлотта мужу, когда поезд тронулся.

Несмотря на погруженность в чтение, Люси отлично замечала все, что происходит или говорится вокруг. И даже здорово наловчилась в этом.

— Оставь ее. Девочка в трауре, — невозмутимо ответил тот.

Мысленно она с ним согласилась, хотя раньше и не думала об этом. Ее мать скончалась два года назад, но она действительно до сих пор носит траур в душе. И не имеет смысла скрывать это от себя. Стоило ей прекратить читать, как она погружалась в воспоминания о маме. Иногда ей представлялось, что тот последний день, который они провели вместе, был самым замечательным днем со времен мироздания. Вдвоем они отправились в Центральный парк, и то, что они там увидели, наверное, до них не видел ни один человек в Нью-Йорке. В самом диком уголке парка — он назывался Рамбл и сплошь зарос кустами ежевики с многочисленными птичьими гнездами — стояла в пруду голубая цапля. С тех пор девочке ничто не казалось интересным или достойным ее внимания. Кроме, конечно, книг.

Люси отложила «Дневник», закрыла глаза и проспала весь путь до Лондона. А когда проснулась, поезд уже прибыл, и Лондон показался ей угольно-черным от сажи, а воздух его — очень влажным. Семейство Грин собрало свои чемоданы и в общем потоке пассажиров устремилось на перрон. В ту минуту, когда она оказалась среди суеты Юстона, с Люси случилось что-то совершенно неожиданное. Она вдруг поняла, что влюбляется в этот город.

Лондон покорил Люси вопреки ее собственной воле, она буквально почувствовала, что кровь побежала по венам быстрее. А улицы этого города оказались еще интереснее: струился желтый свет уличных фонарей, и девочка подумала, что все это ей снится. Она могла бы погрузиться в лондонскую сумятицу, исчезнуть в ней и все же остаться самой собой. В этом городе, наверное, тысячи — если не целые миллионы — книг, которых она еще не читала. Здесь есть книжные магазины и библиотеки, книжные ряды, издательства и книги, рассказывающие о местах, что существуют только в воображении писателя и больше нигде. Миры, созданные из слов. Каждый прохожий тут, в Лондоне, мог быть писателем, а если не писателем, то, по крайней мере, обладал историей, которая ждет своего рассказчика. Ей хотелось зайти в каждый книжный магазин, гулять по каждой улице, рассмотреть каждое из лиц и понять, что происходит с этими людьми. Чувство, охватившее Люси, удивило ее саму и даже по-настоящему напугало. Так много времени прошло с тех пор, как она перестала что-либо хотеть.

Они взяли такси и поехали в отель. Остальные члены семьи Шарлотты должны были остановиться в отеле «Лайон-парк», и сейчас она злилась, что они последними прибыли на торжество. Винить в этом, по ее мнению, приходилось неудачное стечение обстоятельств и медлительность ее падчерицы. К тому же оказалось, что отель не соответствует ее представлениям о приличиях: он был простым, с несколько домашним укладом, в общем, совсем не в стиле Шарлотты. Люси не сомневалась, что ей он тоже не понравится, но в «Лайон-парк» она влюбилась точно так, как до этого влюбилась в вокзал Юстон. Все здесь было непредсказуемым и удивительно милым. Одна из дверей холла выходила во внутренний дворик, в котором невозмутимо восседал старинный каменный лев. По слухам, эта позеленевшая от древности и поросшая мхом статуя была привезена одним из крестоносцев. Сам холл был ничуть не хуже с его нарядными, в розочку, обоями и новенькими, светлого дерева, панелями. И уж совершенно неотразимым оказался огромный живой кролик, сидевший у стойки портье. Люси была покорена Лондоном!

— Он настоящий? — едва дыша от волнения, спросила она у Дори Дженкинс, дежурившей в тот вечер.

Кролик был не меньше, чем персидская кошка, и такой же пушистый.

— Ой, еще какой, — кивнула Дори и повернулась к кролику. — Покажи нам свой коронный номер, Милли, лапочка. — Кролик резво запрыгал к девушке, от которой тут же получил веточку салата из ящика, хранившего также скрепки, перья и круглые резиночки. — Этот кролик — наш талисман. Однажды он забежал к нам в вестибюль. Мы думали, найдет обратную дорогу через парк и убежит, но он так и остался жить здесь под стойкой.

— Если бы вы последовали за ним, он, может, привел бы вас в какой-нибудь другой мир, как Алису, — сказала начитанная Люси. — Увидели бы Страну чудес. И только с огромным трудом смогли бы вернуться обратно.

— Ошибаешься. Наш Милли может привести только к помойному ведру на кухне. Он обожает его за картофельные очистки. Прямо с ума по ним сходит. А еще любит жевать обои, из-за чего у него бывают неприятности.

— Я тоже совсем не против неприятностей, — задумчиво ответила Люси. В этом Лондоне она была просто счастлива.

— Мне сразу так и показалось, — тепло отозвалась Дори. — Похоже, вы с Милли имеете много общего.

Люси, конечно, не могло понравиться путешествие с папой и Шарлоттой, но зато ей, по крайней мере, выделили собственную комнатку на седьмом этаже отеля. С туалетным столиком, приткнутым у самой кровати, и ванной вместо душа. Здесь девочка могла жить совершенно самостоятельно, без того, чтобы кто-то поминутно вмешивался в ее личные дела, каждый раз сообщая, что все, что она делает, неправильно. Как будто она и сама этого не знала.

Люси распаковала чемодан, умылась и принялась читать, пока ей не захотелось спать. Ей понравились звуки лондонской жизни — щебет птиц и грохот транспорта. Этот шум странно усыпил ее, и она спала и спала, и ей снилось, что она бежит за кроликом по подземному ходу. Поскольку ее внутренний суточный биоритм сбился из-за переезда, девочка проснулась слишком рано, не успев добраться до конца кроличьей норки. И почувствовала себя будто обманутой, как бывало, когда ей случалось потерять недочитанную книжку, прежде чем она узнает, что будет в конце. Может, ей еще когда-нибудь приснится этот же сон и она выяснит, чем там все закончится… А пока она быстренько оделась и побежала вниз по лестнице в ресторан. Он еще не открывался, но ей пообещали поджарить тосты и подать чай, поэтому Люси уселась за стол и опять принялась читать «Дневник Анны Франк». Но в эту минуту ее внимание привлек какой-то довольно красивый человек. Он вошел и огляделся.

— Что-то у вас не слишком многолюдно, — заметил он вслух.

У него был акцент жителя Нью-Йорка и внешность типичного ирландца: темные волосы и светлые глаза. С тех пор Люси всегда отдавала предпочтение именно такой внешности. У него была удивительно обаятельная улыбка, даже в свои двенадцать она видела это достаточно ясно.

— Кажется, вы единственное живое существо в Лондоне, — обратился он к девочке. — Не возражаете, если я присяду за ваш столик?

Люси молча кивнула и продолжала читать.

— Анна Франк, — глянув на обложку ее книжки, неожиданно произнес незнакомец. — Знаете, я видел ее дом в Амстердаме.

Люси отложила книжку.

— Ничего вы его не видели. Просто выдумали прямо сейчас.

— Клянусь. — И он поднял руку, словно давая клятву. — Я совершаю большое путешествие и как раз на прошлой неделе был в Амстердаме. Постоял около этого дома и про себя помолился.

— Правда? — Люси как-то не могла себя заставить сразу поверить ему.

Принесли чай с тостами. Девочка щедро намазала их джемом, но, откусив первый кусочек, удивилась и не могла сразу решить, нравится ей это или нет. Джем имел явно горький вкус, но, может, она к нему еще привыкнет?

«И вообще как-то неприлично жевать, когда перед тобой сидит взрослый и смотрит на тебя. Хорошо еще, что этот взрослый тоже оказался голодным».

— Пожалуйста, глазунью из трех яиц, — попросил он подошедшего повара. — Или, скажем, из четырех.

— Чай с тостами, — невозмутимо отрезал тот. — Мы еще не открыты. Вы могли бы это заметить, если бы дали себе труд оглядеться.

— Великолепно. Грандиозно. Пусть это будут тосты. Можете поджарить мне все, что захотите. Господи, вы, наверное, решили, что я претендую на завтрак гурмана? — Мужчина зажег сигарету. Затем снова обратился к Люси: — Итак, чем вы в Лондоне занимаетесь?

— Я приехала сюда на свадьбу одной нашей родственницы. Хотя лично я не верю в брак.

— Гм. На свадьбу.

— Считаю, что это настоящая чертова чепуха, — сказала Люси.

И воинственно вздернула подбородок, ожидая обычной реакции взрослых. Те, услыхав примерно такие выражения, как правило, тут же начинают голосить, что девочкам не полагается изъясняться таким языком, иначе они никому не смогут понравиться. Но этот человек ничего такого не стал говорить.

— Совершенно с вами согласен. В подавляющем большинстве случаев именно чертова чепуха. Но не всегда. — Тут он протянул девочке руку и представился: — Майкл.

— Люси.

— Вижу, у нас с вами имеется кое-что общее. Мы не принадлежим к тем людям, которых легко провести.

— Точно. С чего бы это нам к ним принадлежать!

— Но все-таки любовь существует, — проинформировал он Люси. — Верим мы в нее или нет.

— Нет, не существует.

Люси допила чай как раз, когда принесли заказ Майкла, но не стала уходить, а просто сидела и смотрела, как он ест. Джем он не стал мазать на тост. Несмотря на то что в их взглядах на любовь было много общего, некоторые различия между ними все же имелись.

— Именно любовь заставила меня проделать весь этот путь из Нью-Йорка. Вела через Париж и Амстердам, мимо дома Анны Франк, прямо сюда.

— А меня привезла сюда мачеха, — ответила Люси. — Я мечтала остаться дома и читать. А вместо этого мне приходится присутствовать на какой-то глупой свадьбе.

— А почему она глупая?

Его вопрос прозвучал заинтересованно. Взрослые редко интересуются мнением детей, но этот Майкл был другим.

— Я даже не знаю никого из тех, кто там должен быть, — объяснила девочка. — Женится сестра моей мачехи, Брайн. Хотела бы я надеяться, что они не похожи. Ради этой самой Брайн.

Майкл усмехнулся. И кивком головы указал на книгу на столе.

— Это тот дневник, который написала Анна Франк?

Когда Люси ответила утвердительно, спросил можно ли ему взять книгу почитать. Вообще Люси терпеть не могла одалживать свои книги — люди часто забывают их вернуть, к тому же она собиралась сегодня читать ее весь день напролет.

— Если вы, конечно, доверяете мне, — добавил Майкл.

Люси искоса посмотрела на него. Этому человеку нелегко было отказать.

— А вы точно ее вернете?

— Умру, но верну, — твердо ответил он.

Без книги Люси почувствовала себя словно потерянной. Пошла к стойке портье и попросила показать ей кролика. Но дежурил уже другой человек, и он, похоже, гораздо больше интересовался счетами постояльцев, чем детскими просьбами. В чем нисколько не походил на Дори Дженкинс.

— Не мешайте работать, — строго произнес он.

Но девочка уже заметила, что кролик сидит в проволочной клетке в служебной комнатке позади стойки дежурного, и от этого зрелища Люси сразу захотелось плакать. Она прошла во внутренний дворик и присела на постамент каменного льва. Камень пах мхом и влагой.

— Это вам не скамья, девочка. Это у нас статуя, — послышался голос дежурного.

Люси встала, прошла через холл и вышла на улицу. Немного постояла, потом, увидев пожилую женщину, напоминавшую чью-нибудь бабушку, спросила, как добраться до ближайшего парка. Ей сказали, что Гайд-парк находится всего в нескольких шагах отсюда, и показали, как туда пройти. Парк поразил ее размерами, когда она там оказалась.

«Да тут же могут жить сотни кроликов!» Мама всегда говорила ей, если не знаешь, хорош ли город, отыщи в нем парк, и ты все поймешь.

Во время этого путешествия она разговаривала с одной женщиной, и та сказала ей, что она гадалка и умеет предсказывать судьбы. Люси она предсказала удачу во всем, потому что ей повезло родиться в год кролика по китайскому календарю. Только Люси должна суметь поверить в такую глупость, как удача. Сейчас идет год дракона, объяснила та женщина, на практике это означает, что всякое может случиться.

Гуляя по парку, Люси испытывала то же безотчетное чувство невесомости, которое владело ею на вокзале. Любовь к Лондону не оставляла ее. Девочка гуляла до тех пор, пока не набрела на статую Питера Пена, и присела на траву. Здесь было очень красиво. Впервые за последние два года она не держала в руках книжки, и непривычность этого ощущения подавляла ее. Мама была права, парк выявил тайную сердцевину города, его самое сладкое, зеленое, пахучее ядро.

Трава была великолепна, она благоухала, и ничто тут не напоминало о городе.

На скамье неподалеку сидели две молодые женщины и смотрели на Люси, их разговор явно шел о ней. Редко-редко доносился перезвон автобусов из внешнего мира. Они все еще продолжали говорить и поглядывать в сторону девочки.

— Нехорошо быть такими невоспитанными, — тихонько сказала Люси.

Обе они были высокие блондинки и очень походили друг на друга. Напомнили Люси лебедей, особенно своими длинными гибкими шеями и светлыми волосами. Она подумала, что, наверное, нарушила какое-нибудь из правил этого парка, может, здесь не разрешается сидеть на траве, или, например, этот участок вообще чья-то частная собственность. А может быть, Тут просто не такие порядки, как у американцев.

— Если вам так интересно, можете подойти и спросить, — продолжала ворчать девочка.

У себя дома, в Америке, она не решилась бы так смело вести себя, но сейчас совсем другое дело. Тут ее никто не знает. Никто не знает о том, что умерла ее мать. И о том, что после этого Люси заперлась в спальне и целую неделю ничего не ела. Пить-то она, конечно, пила, и вода после первых трех дней голодовки приобрела сильный и совершенно незнакомый вкус. Кажется, она даже стала похожа на вино, а может, это Люси просто вообразила. Сладкое, темное, вкусное. Сначала она подумала, что приключилось чудо, вода претворилась в вино, и, когда она выйдет из своей комнаты, окажется, что мама вовсе не умирала, а работает себе тихонько в садике или стоит у плиты и готовит дочке тост по-французски, обжаривая кусочек булки в смеси молока и яиц. Но вода в стакане оказалась обычной водой, а матери по-прежнему не было на свете. Ее красавицы мамы с темными длинными волосами, которая однажды не побоялась скинуть туфли и пойти прямо через пруд в Центральном парке к голубой цапле.

Вот тогда Люси и перестала верить во все на свете. Она вышла из своей комнатки, пошла на кухню и приготовила себе огромный сэндвич. И стала его есть, забросив свою глупую голодовку, когда она жила на одной воде. Отец, конечно, подумал, что с ней снова все в порядке, но он глубоко заблуждался.

Две любопытные англичанки подошли к девочке. Их звали Дейзи и Роз. Они были не только сестрами, но и лучшими в мире друзьями, даже стояли, взявшись за руки. На обеих были голубые юбки в складку и белые блузки.

— Мы смотрели на тебя, девочка, потому что ты ужасно похожа на Кэтрин Хепберн.[12] Мы ее просто обожаем, это наша любимая актриса. Она неподражаема. И мы подумали, что, может, ты ее родственница.

Оказывается, она ничего не сделала ужасного или неправильного. Люси улыбнулась. Обе девушки были по-настоящему взрослыми, но они разговаривали с ней так, будто она была им ровня. И так нервничали, что она и вправду почувствовала себя важной особой.

— Кэтрин Хепберн — моя тетя, — сказала она, что, конечно, было хотя и безобидной, но отъявленной ложью.

Но ведь так приятно говорить с людьми, которые принимают вас за какую-то знаменитость… к тому же Люси не хотелось их разочаровывать. И она продолжила:

— У Кэтрин Хепберн и моей мамы одна бабушка. Мы почти каждый день с ней видимся. Не с бабушкой, конечно.

Дейзи и Роз захотели все-все узнать о Кэтрин Хепберн, и Люси болтала почти целый час, разжигая их любопытство. В доме актрисы, сочиняла она, на завтрак подают лимонад и мороженое. А шофер у нее настоящий колдун, и к нему с неба слетаются голуби. Мисс Хепберн всегда просит Люси читать сценарии, которые ей предлагают, и, только выслушав ее совет, принимает решение. Просто она знает, что на Люси можно положиться. В Голливуде никто не носит купальников, просто терпеть их не могут, потому что купаются в собственных бассейнах, да и то преимущественно по ночам, при лунном свете. После захода солнца у актеров полагается пить шампанское, а свои нарядные бальные платья они больше одного раза не надевают. Надели — и выбросили на следующий день на помойку!

— Обязательно поеду в Голливуд, — объявила Роз.

Ее сестра удивленно уставилась на нее:

— Нет, это ты уж слишком!

Девушки проводили Люси почти до самого отеля и на прощание обнялись, будто теперь все втроем были лучшими в мире подругами; девочка сказала, что пусть они, если приедут в Соединенные Штаты, непременно навестят ее. Она велит шоферу Кэтрин заехать за ними в аэропорт и покатать по всему городу.

Когда она вернулась в «Лайон-парк», ее отец стоял в вестибюле и разговаривал с полицейским. Увидев дочь, он подбежал к ней и схватил ее в охапку.

— Где тебя носило? Мне рассказали, что ты болтала во время завтрака с каким-то незнакомцем, а потом исчезла!

Отец выглядел таким рассерженным, что Люси на мгновение испугалась и подумала, что он может поколотить ее, чего он вообще-то никогда не делал. Бен Грин не верил в телесные наказания, как и в пользу смертных приговоров. Просто в ту минуту он так выглядел.

— Я всего лишь ходила в парк, — ответила Люси. — И встретила там двух англичанок, которые хотели побольше узнать про Америку.

— Господи! Девочка моя, ты уже достаточно взрослая для того, что не вести себя так безответственно. Разве ты не понимаешь, как я волновался? Я думал, что тебя похитили. Мы все-таки в незнакомом городе, и откуда мне знать, где тебя искать?

— Извини, папа.

Люси чувствовала себя маленькой идиоткой. Снова Шарлотта получила в руки оружие против нее. Теперь она скажет, что у этой девочки нет никакого чувства ответственности. Еще один пункт в список. Некоммуникабельна. Неразвита. Неблагодарна.

— Разумеется, нам следовало оставить ее дома, — позже в этот день говорила Шарлотта мужу, когда они остались вдвоем у себя в номере.

Они только что вернулись в отель после обеда с родственниками Шарлотты. Бен хотел было привести с собой на это торжество дочь — пусть себе сидит все время в сторонке и читает что-нибудь. Жена же настояла на том, чтобы оставить девочку в отеле, и заставила ее дать письменное обязательство без разрешения отца не выходить из своей комнаты ни в коем случае. И сейчас Шарлотта сидела у зеркала, тщательно расчесывая свои длинные, медового цвета волосы. В эту поездку она отправилась с тремя чемоданами нарядов, один из которых был набит исключительно сумками и туфлями всех цветов.

— Оставить одну дома на целый месяц? Но Люси будет тут замечательно. Дети обладают отличной приспособляемостью. Вспомни, например, Анну Франк.

— Бен, умоляю, не напоминай мне больше про эту Франк! Слышать не могу этого имени. Мне надоели разговоры Люси о ней. Я даже от слов «франк» и «Франкфурт» вздрагиваю.

Бен рассмеялся. Улегся на кровать, закинул руки за голову и стал с удовольствием наблюдать за женой. Он любил эту женщину. Он устал от одиночества, а она была так красива и на десять лет моложе его, и смешение этих обстоятельств вскружило ему голову и привело к браку.

— А может, ну ее к черту, эту свадьбу? Вернемся в Америку, съездим в Майами. Повеселимся.

— В августе? В Майами? К тому же Брайн все-таки моя сестра, несмотря на все ее ошибки. И я не собираюсь отсутствовать на таком важном семейном торжестве.

Брайн выходила замуж за человека, с которым познакомилась недавно, когда была в Париже, и ее близкие намеревались должным образом отметить это событие. Все они были преисполнены радости, на что имели все основания. Брайн Эванс было двадцать три, и в ее жизни хватало ошибок. Немногие, лишь самые близкие люди, знали подробности. Бен Грин, конечно же, не входил в их число. А Брайн к этому времени уже побывала замужем, и муж ее принадлежал к числу самых отъявленных авантюристов. Никто из ее семьи никогда с ним не встречался, но многие читали об этом отвратительном типе в криминальных колонках газет. Тот еще негодяй, которые промышляют разбоем, грабя на большой дороге вдов и сирот. Или что-то в этом роде.

Как бы то ни было, семья взяла это дело в свои руки, и брак был аннулирован. Брайн отослали в Париж, где она и встретила Тедди Хили, преуспевающего банкира, который определенно оказывал на нее положительное влияние. Тедди был таким человеком, которого семья могла одобрить. По крайней мере, подобное решение Брайн, в отличие от многих других ее решений, казалось вполне логичным. Тем не менее, несмотря на присутствие Тедди в ее жизни, девушка выглядела несчастной. К тому же она пристрастилась к спиртному.

И сегодняшний обед дал все основания для тревог. До свадьбы оставалось всего три дня, и повод приступать к празднованиям был налицо. Вся родня Шарлотты: родители Карл и Мэри, старшая сестра Хиллари с мужем Яном, а также брат Тедди Мэттью с супругой Френсис — объединилась и готова были чествовать молодую чету. Еще в раннем детстве мальчики осиротели, их вырастила родная тетя, впоследствии умершая. Братья были очень дружны, во всем служили опорой друг другу — два серьезных, положительных мальчика, из которых выросли серьезные, положительные мужчины.

За праздничным обедом наблюдения Мэттью за невестой брата дали ему повод усомниться в правильности сделанного Тедди выбора. Еще до того, как подали горячее, невеста лихо опорожнила два бокала вина. Она была не только самой младшей из трех сестер, но и самой хорошенькой из них, и, разумеется, самой избалованной. Одета новобрачная была в шелковое платье глубокого синего цвета. Тедди в качестве свадебного подарка преподнес ей кольцо из платины с огромным бриллиантом четырехугольной формы. Не заметить на ее изящной руке такое украшение было невозможно.

— Старинная вещь, — небрежно бросила она сестрам, когда те стали восхищаться подарком жениха. — Весит целую тонну.

К тому времени, когда собравшиеся покончили с главным блюдом, Брайн не на шутку опьянела. Шарлотта поднялась и пригласила сестру пойти глотнуть свежего воздуха, что на самом деле означало выкурить по паре сигарет вдали от строгих глаз, а также попытку старшей сестры образумить младшую.

Они спустились по лестнице в дамскую комнату, Брайн лишь с большим трудом сумела удержаться и не свалиться со ступенек.

Шарлотта достала сигареты.

— Прекрати эти глупости, — строго сказала она. — Что за неумеренность. В глазах всех выглядишь полной дурой.

— Кто тебе дал право указывать мне, что делать? К твоему сведению, я вовсе не пьяна. Во всяком случае почти не пьяна — Брайн сделала глубокую затяжку. Лицо ее пылало горячим румянцем. — Пока еще не пьяна.

— Мы все примчались в Лондон совсем не для того, чтобы что-то тебе указывать, — продолжала Шарлотта. Поведение младшей сестры всегда тревожило ее, хотя она и объясняла ошибки Брайн молодостью и наивностью. — Тебе уже пора стать взрослее и научиться нести ответственность за свои решения.

Брайн лишь молча курила и рассматривала свое отражение в зеркале. Стоило посильней прищурить глаза, как оно будто исчезало. Оставалось только кудрявое облачко пепельно-синего цвета, похожее на легкий дымок, которое почти тотчас таяло в воздухе.

— Тебе хоть раз в жизни доводилось слыхать о любви? — неожиданно спросила она. — Или ты знать об этом не знаешь?

— Хм, любовь! — пренебрежительно фыркнула Шарлотта — Какой-то детский подход к серьезным вещам. Ты рассуждаешь точно как моя двенадцатилетняя падчерица. Быть реалистом, кажется, еще не преступление. И не мешает сохранять ярко выраженную индивидуальность. Ты еще расскажи мне, что на ночь читала «Дневник Анны Франк». Пора стать взрослой девушкой, Брайн.

— По крайней мере, Анна Франк погибла ради важной цели.

— Выслушай, что я тебе скажу. Эта Анна Франк погибла потому, что в мире нашлись жестокие, ужасные люди. Только поэтому. Все остальное, что болтают о ней, — просто ерунда и несусветная глупость. А тебе надо устраивать собственную жизнь, раз у тебя есть такая возможность. У Анны Франк ее не было, а у тебя есть. Ты живешь в Лондоне, и у тебя на пальце огромный бриллиант, подаренный женихом. Так что кончай свои глупости.

Брайн отбросила сигарету. К гостям в зал она не вернется, это она уже решила. Сжатые губы, нервное подрагивание век — словно готовая взорваться бомба. В минуты, когда ею овладевал дух непослушания, лицо ее приобретало особое выражение; странное дело, она даже становилась немного похожей на Люси, когда та открывала книгу.

— Ты, кажется, намерена послать все к черту? — Шарлота не на шутку рассвирепела. — Мы, как дураки, съехались сюда. Тедди — великолепный парень и по тебе буквально с ума сходит. У тебя появилась отличная возможность построить прекрасную жизнь с нормальным человеком.

Брайн расхохоталась. Стала расстегивать замочек на сумочке. Сестра подумала, что она хочет достать еще одну сигарету, но в руках молодой женщины блеснули маникюрные ножницы.

В пору своей тайной жизни Брайн поселилась с мужем на Манхэттене, в доме на Девятой авеню. Едва ли в Нью-Йорке существует лучший адрес, но ей не было до этого дела. Она забросила учебу, разорвала все контакты с семьей. И тот, кого она любила, женился на ней, зарегистрировав их брак в мэрии, хотя никогда не подчинялся правилам и обычаям общества. Отъявленный социалист и вольнодумец, он сделал это ради нее. Впрочем, ради нее он бы пошел на что угодно, и он никогда не корил Брайн тем, что она избалованна, или глупа, или беспечна. Между ними даже не было интимных отношений до того, как они оформили свой брак официально. Ей было ужасно смешно слушать, когда этот мужчина, у которого была, наверное, целая сотня женщин или даже больше, уверял, что вполне готов ждать сколько угодно. Но он считал, что Брайн достойна такого отношения.

Обнаружил их убежище детектив. Когда он в сопровождении ее отца, взломав замок, вошел в квартиру, первым, что они услышали, был голос поющей Брайн. И чрезвычайно практичные, далекие от сантиментов мужчины вдруг решили, что попали в царство мечты. Голос Брайн был превосходен, немного грустный, как у Патти Пейдж. Сейчас ему вторило звучное эхо, и казалось, что девушка, продолжая петь, куда-то медленно плывет. На самом деле просто звуки отражались от черно-белых плит мраморных полов, а она лежала в огромной ванне, купаясь в облаках душистого пара. Увидев отца с незнакомым мужчиной, она, даже не подумав прикрыть наготу, выскочила из ванны и закричала:

— Убирайтесь! Немедленно убирайтесь отсюда!

Брайн выдернула из волос заколки и распустила их. Золотистые волны упали на спину, и когда она принялась торопливо срезать их маникюрными ножницами, то почему-то вспомнила ту минуту в ванной.

Сестра делала это так быстро, что Шарлотта сначала даже не поняла, что происходит, и застыла, приоткрыв рот, с тягостным ощущением, что на ее глазах совершается самоубийство. Без сил она опустилась на стул, а Брайн, зажав в пальцах волосы, словно змею, продолжала свое занятие.

— Господи, что ты делаешь, Брайн?

Когда Шарлотта наконец опомнилась, светлые пряди ковром лежали на полу. Но сражаться с вооруженной ножницами сестрой? Более чем опасно.

— Ну что, теперь ты довольна? — только и спросила она.

Синее платье было осыпано волосами, Брайн продолжала хранить молчание, точно выдохлась вся ее решимость. И странное дело — с этой ужасной стрижкой она ничуть не стала менее красивой.

— Если, по-твоему, именно так должна выглядеть замужняя дама, превосходно. Лично я намерена идти продолжать обед, — невозмутимо продолжала Шарлотта. — Твой самый злейший враг — ты сама, детка. И никто не собирается выражать тебе сочувствие.

— Тогда выразите его Тедди. С моей стороны нехорошо выходить за него, вы все знаете это. Я все-таки уже замужем.

Мужчину, за которого она вышла замуж четыре года назад, всего девятнадцати лет от роду, звали Майкл Маклин. Именно он принес клятвы, о которых прежде никогда всерьез не помышлял, и обещания, которые прежде не подумал бы выполнить.

Сейчас он сидел в баре «Лайон-парка». Он только что пообедал — отвратительным рагу и салатом — и не уходил отсюда потому, что надеялся увидеться с девочкой, с которой познакомился утром за завтраком. Майкл сразу понял, что это его шанс.

Люси не была приглашена на праздничный обед, который устраивали только для взрослых. То глупое обязательство она подписала, лишь бы Шарлотта не приставала к ней. Всякий, кто знал Люси, понял бы, что эта девочка не из тех, кто устраивает людям неприятности. Некоторое время назад она мирно заснула в своем номере, читая путеводитель по Лондону. Снились ей вороны во дворе Тауэра, Гайд-парк, засыпанный снегом, а белые кролики размером с собаку возились на его дорожках. Они подходили к тем, кто окликал их, только звать требовалось очень ласково, примерно так: «О, мистер Кролик, я вас умоляю». Один из кроликов сообщил этот секрет Люси.

Проснувшись, она в первую минуту даже не поняла, где находится. Только выглянув из окна и узнав оживленное уличное движение на Бромптон-роуд, сразу все вспомнила и, почувствовав, что проголодалась, решила спуститься в ресторан и пообедать.

— Привет, — поздоровалась она с Майклом, который как раз приканчивал вторую порцию виски.

— Рагу рекомендую пропустить. Не посоветовал бы такое своим друзьям.

Люси заказала макароны с сыром и яблочный пирог.

— Ах да, и чай! — крикнула она официанту вдогонку.

За короткое время, проведенное ею в Лондоне, она стала преданной поклонницей этого напитка, что тоже сделало ее совершенно непохожей на ту девочку, которую знавали ее прежние друзья. Может быть, она и выглядеть стала старше? Может, даже стала и вправду похожа на Кэтрин Хепберн?

Майкл подошел к ее столику и присел на стул напротив. На нем был черный костюм и рубашка синего цвета. Бездна стиля.

— Я читаю твою книжку, — начал он. — Храбрая девочка была эта Анна Франк. Понимаю, почему ты так восхищаешься ею. В нашем мире такое не часто встретишь.

— По большей части в нашем мире можно встретить одно только дерьмо, — произнесла Люси и украдкой глянула на своего собеседника, чтобы понять, не шокирован ли он ее манерой разговаривать.

Нет, шокирован он определенно не был.

— Я хотел бы попросить тебя кое-что для меня сделать, — продолжал он. — Во имя любви, так сказать.

— Я догадалась об этом, я же не дура. — Люси пожала плечами и принялась есть только что принесенный заказ. — Вы намерены использовать меня в каких-то своих целях. Чтобы таким образом получить что-то нужное вам. Иначе вы бы и не подумали со мной разговаривать.

Майкл Маклин улыбнулся.

— Ты гораздо умнее, чем большинство людей, девочка.

— Вот-вот. Именно так и говорят люди с теми, кого они намерены корыстно использовать, поручив им грязную работу. Должно быть, хотите, чтобы я кого-нибудь застрелила, а потом сказала, что пистолет выстрелил сам?

Майкл положил на стол перед ней конверт.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты передала это письмо одной даме. Только и всего. Это довольно несложно.

— Вы знаете, что в нашем отеле живет кролик? По имени Милли. Он просто огромный. Никогда не видала таких кроликов.

— А ты знаешь, что кролик — довольно распространенное блюдо в ресторанах Франции?

Люси отложила вилку.

— Между прочим, — добавил он, — я бы все равно с тобой заговорил. Ты здесь единственный человек, достойный моего внимания.

Майкл Маклин, определенно, был самым красивым мужчиной из всех, кого Люси когда-либо видела. Хотя она, конечно, не считала, что будет выбирать себе мужа по внешности. Ни за что. Для нее гораздо более важно, какая у человека душа. Но сейчас она растерялась. Майкл Маклин был более чем просто красив. Когда она смотрела в его глаза, она видела что-то такое, что никогда не замечала у других. По-своему он казался более настоящим человеком, чем остальные взрослые.

— Продолжайте, — кивнула она.

— Так вот, бедные кролики. Французы называют их «lе lapin» и подают к столу тушенными с луком и вином.

Несмотря на эти кровожадные детали, Люси рассмеялась.

— Не надо про кроликов.

— Ах да. Это и вправду любовь. Я прошу тебя передать письмо сестре твоей мачехи — Брайн.

— Невесте?

— Никакая она не невеста. Она не может выйти замуж. Потому что уже замужем. — Майкл заговорщицки перегнулся к ней через стол, и девочка подалась ему навстречу. — Ее муж — я.

— А почему вы просите меня?

От страха у Люси заболел живот, она определенно чувствовала себя слишком маленькой для таких серьезных разговоров. Хотя уже примерно догадывалась, как трудно отговорить Майкла от принятого им решения. К тому же ей стало интересно узнать, что он скажет. До сих пор его аргументы были предельно ясными и убедительными.

— Потому что в душе ты все-таки веришь в такие вещи, как любовь. Как, впрочем, и я.

В одиннадцать часов вечера она сидела у стойки портье и совала Милли морковь, которую выпросила у повара. Этот повар был влюблен в Дори, ночную дежурную. Люси понравилось участвовать в ночной жизни отеля, и сейчас она самостоятельно несла службу дежурного портье, поскольку повар и Дори вышли на улицу немного покурить. По крайней мере, они так сказали. Кстати, Дори была права. Этот кролик любил обои ничуть не меньше, чем морковку.

— Не ешь ты их, в обоях нет никакой пользы, — увещевала его Люси, но тот не слушал.

Наевшись, он вспрыгнул девочке на колени и мгновенно заснул. Иногда его крупное тело вздрагивало: должно быть, снились кроличьи кошмары.

— Спасибо за отличную работу, — шутливо поблагодарила Дори, когда вернулась.

Прическа ее была в некотором беспорядке, помада на губах стерлась, но сама девушка казалась счастливой и разговаривала с Люси так, будто они были давнишними друзьями.

— Вы с поваром влюблены друг в друга?

— Конечно нет. Никакой любви, пока у меня на пальце не окажется обручальное кольцо. И не с какой-нибудь фитюлькой, а с настоящим бриллиантом. — Дори вынула из ящика пакетик конфет и поделилась с Люси. — Вижу, Милли привязался к тебе. Он разбирается в людях.

Люси поднялась по лестнице к себе в номер и стала готовиться спать. Ее отцу лучше не знать о том, что его дочка разгуливает по отелю в такой поздний час. Как и о том, что Майкл Маклин попросил ее помощи. Конверт она положила в ящик стола. А когда она заснула, ей опять приснились кролики. Это уже становилось привычным сновидением, девочка почти ожидала его. Ей приснилось, что она идет к озеру в парке. Подумала, что могла бы прыгнуть в воду и поплыть, но вдруг увидела, что это не вода, а зеркало. Она осторожно коснулась его, и зеркало вздрогнуло. Тогда Люси постояла немного на краю, размышляя, можно ли безопасно пройти по поверхности зеркала на другую сторону. А еще она заметила, что кролики здесь — только тени, а не существа из плоти и крови. Черные тени, сделанные из сажи. А на берегу озера-зеркала стояла мама, такая же точно, какой была в тот день в Нью-Йорке, когда шла по пруду к голубой цапле. Мама казалась такой настоящей и такой живой, что Люси бросилась бежать к ней, но зеркало опять превратилось в воду — слишком глубоко.

Она отдала письмо прямо в руки Брайн. Это случилось на следующий день в примерочной у портнихи; Люси всюду стали таскать за собой, потому что Шарлотта не хотела оставлять девочку вдвоем с отцом. Но на этот раз все служило целям Люси. Шарлотта и Хиллари, третья из сестер, вышли вместе с портнихой в зал к зеркалам, по обыкновению ворча и во всем находя повод для недовольства. И не обратили ни малейшего внимания на то, что Люси проскользнула в примерочную. Будущая невеста сидела там в одном белье и курила. Недоуменно подняла глаза на Люси.

— Почему ты так смотришь? — спросила она. — Мои волосы? — И провела рукой по своей неровной стрижке. — По-твоему, я ужасно выгляжу?

— Анна Франк вообще была острижена наголо, — произнесла девочка. — И вовсе не потому, что ей так хотелось.

— Кто из нас может делать то, что хочется?

Люси присела рядом с Брайн; эта молодая женщина казалась девочке не похожей ни на кого на свете и очень загадочной.

— Тебе тоже пошла бы короткая стрижка, — продолжала Брайн. — С короткими волосами можно носить прическу как у ведьмы. Тебе она будет больше к лицу. Уверена, что Шарлотта с ума сойдет от злости.

Девочка не любила свои длинные волосы за то, что они все время путались и летом из-за них было очень жарко шее. И идеей стрижки «под ведьму» она заинтересовалась. И так же она заинтересовалась Брайн, которая казалась такой не похожей на всех, кого Люси знала до сих пор. Очень красивая и своенравная.

— Вы влюблены?

— Это интересует лично тебя? Тогда отвечаю. — Брайн сильно затянулась. — Да. Влюблена, но в неподходящего человека. А ты?

— Я вообще не верю в любовь. И никогда в жизни не выйду замуж.

Брайн от смеха даже сложилась пополам.

— Рада, что вы находите мои слова забавными, — сердито сказала девочка.

— А ты умненькая! Умней, чем кто бы то ни было в этой семье. Ну их всех к чертовой матери, — добавила она. — Думают, что знают все на свете.

Люси строго выпрямилась. Она не привыкла, чтобы взрослые сквернословили. И невпопад ответила:

— Понимаю.

Потому что не могла придумать ничего более соответствующего моменту. На какую-то минуту ее захлестнула тоска по матери. Интересно, что ее мама сказала бы об этой женщине? Может, она чуть-чуть сумасшедшая или что-то в этом роде? Люси она казалась ужасно грустной.

Брайн взяла девочку за руку, и так, держась за руки, они сидели довольно долго. Молчали, но чувствовали смутное родство. Краем уха слушали, о чем болтали Шарлотта и Хиллари с портнихой. Их платья были из светло-желтого шелка. Этот цвет Люси просто ненавидела.

— Он попросил меня передать вам это письмо, — тихо сказала она. — Не знаю, почему я это делаю, я ведь даже понятия не имею, нужно ли вам оно.

Но не успела она договорить, как Брайн схватила ее за руку и сжала так сильно, что кожа на запястье побледнела.

— Дай сюда.

Люси сунула свободную руку в карман и вынула конверт. Брайн тут же выпустила ее и быстро спрятала письмо в сумочку.

— Ты прочла его?

— Разумеется, нет. По-вашему, я кто? Шарлотта? — Девочка сердито потерла заболевшую руку. — И нечего было меня так тискать.

— Если ты была Шарлоттой, ты не верила бы в любовь. Сейчас покажу я тебе, какой она бывает.

Брайн опять взяла ее руку и прижала к своей груди. Кожа была горячей, Люси услышала, как сильно бьется сердце. Ей даже самой стало жарко и будто не хватало воздуха. Все окружающее словно поплыло перед глазами.

— Теперь ты поняла? — И Брайн выпустила детскую ладонь. — Не забудь об этом.

Если сказать правду, Майклу Маклину случалось совершать неподобающие поступки. И сейчас он тоже позволил себе кое-что в этом роде, поручив ребенку передать письмо Брайн.

Стараясь, чтобы его никто не заметил, он проводил девочку с ее родителями в дом мод, потом вернулся в отель и сменил апартаменты на ближайшие к Люси, чтобы иметь возможность увидеться с Брайн. Что ж, такой он и есть, Майкл Маклин. Всю жизнь он лжет на каждом шагу, почему ему не солгать опять, когда это так важно для него? Он лгал так часто и так удачно, что порой даже путался в фактах собственной биографии. Да они, собственно, и не были очень живописными. Он родился на Манхэттене, родители его были людьми, много рассуждавшими и мало делавшими. Работать он начал в четырнадцать лет, потом армейская служба, которую он проходил во Франции. В этой стране он не только обучился ее языку, но и понял, как достичь того, к чему стремишься. Там-то он, не дрогнув, выбрал свой жизненный путь. Один человек как-то сказал ему, что смерти не боятся лишь те, кому нечего терять, и Майкл внутренне с этим утверждением согласился. Сражаясь, он ощущал себя живым. А убегая, знал, от чего бежит. Он полюбил опасность, ее острый манящий запах. Полюбил чувствовать горячий ток крови.

Майкл был вором, но никогда не обкрадывал бедняков. Еще мальчишкой, посмотрев фильм «Робин Гуд» с Эрролом Флинном в главной роли, он сделал свой выбор и решил, что будет искать тех людей, которые могут себе позволить кое с чем расстаться, например с деньгами, и ни разу об этом не вспомнить. Его ухватки во многом напоминали ухватки старого умного пса: он умел чуять опасность, как и богатство; научился выслеживать и гнать добычу. Жить мгновением, здесь и сейчас. Шел по жизни, не задавая много вопросов. И лишь пару раз почувствовал себя связанным с другим живым существом. Этими живыми существами оказались стаи бродячих псов, которых он увидел однажды во Франции, а другой раз — в Нью-Йорке, около доков. Это была неосознанная, внутренняя связь, он словно бы узнал себя в зеркале. Как можно подчас узнать себя в разъяренном чудовище с оскаленными клыками и вздыбившейся шерстью.

После войны он вернулся в Нью-Йорк, и ни одному живому существу не было дела до того, кто он — герой или вор. До него вообще никому не было дела. Иногда он отправлялся на Десятую авеню и бродил там до темноты, ожидая, когда появятся эти псы. Он тосковал по тем, кто мог бы понять его. Очень смешно, но то же самое он испытал сейчас в присутствии Люси, хотя двенадцатилетнее создание вряд ли имело хотя бы малейшее представление о той жизни, которую он вел. Но ему казалось, она понимает его. Она будто видела людей изнутри, что было и даром, и проклятием.

С Брайн они встретились совершенно неожиданно. Он прогуливался по Четырнадцатой улице и вскоре обнаружил, что следует за девушкой впереди, куда бы она ни пошла. И что в голове у него вертится довольно странная мысль о том, что он встретил ангела в земном обличье, которого ему требуется защитить от таких, как он сам. Мог ли кто-либо из его окружения поверить, что этот человек способен влюбиться? Никто. Он был из самых отвязанных, претендент на numero uno.[13]

И никто никогда бы не поверил, что этот тип ожидает свадебной церемонии, чтобы уложить девицу в постель, и сам верит в свои слова, когда клянется ей в вечной любви.

Оказывается, быть бродячим псом совсем даже неплохо в этом мире. Поскольку означает вечный бег и нюх на неприятности. Когда Брайн увезли от него, ему следовало бы вернуться к прежним делам, компенсировать бывшие траты и постараться забыть о том, что когда-то он был влюблен. Та памятная прогулка по Четырнадцатой улице изменила его навсегда. А вместо этого он бросился следом за Брайн, отыскал, но не успел застать в Париже, и теперь торчит в Лондоне, в «Лайон-парке», и надеется, что незнакомая двенадцатилетняя девочка спасет его.

И она его не подвела. Люси коротко постучала в дверь его номера и просунула под нее конверт.

— Я больше не стану этого делать, — услышал он, когда, поспешно нагнувшись, схватил с пола письмо.

Майкл даже не побеспокоился открыть дверь и поблагодарить малышку. Вместо этого жадно бросился читать письмо, в первые минуты от волнения даже не улавливая смысла слов. Снова и снова перечитывал его. Ведь до этого момента он, в сильном подпитии, метался по своему номеру, потеряв всякую надежду, готовый все бросить. Сейчас он словно ожил, принял душ, мгновенно протрезвел, надел свежую сорочку. Эта девочка — его ангел-спаситель! Она явилась, как раз когда он отчаянно нуждался в ее помощи, выручила его, когда он отчаянно молил о чуде, и явила его.

Он бросился к письменному столу, чтобы написать ответ. Он, никогда не веривший в то, что можно всю душу вложить в слова, рассказывал Брайн о себе и ничего не скрывал от нее. Его терзало сильное, похожее на голод или жажду чувство, и оно было неукротимо. Майкл вспомнил нью-йоркских бродячих псов и свое духовное родство с ними, но сейчас понял, что обманывался. Он просто не знал людей, тем более — себя.

Почти всю ночь он писал это письмо, а утром уже сидел в ресторане, ожидая, когда спустятся к завтраку Люси и ее родители. В ожидании этого момента не заснул ночью ни на одну минуту.

Люси заметила его, как только вошла, и тут же отвела глаза в сторону. С отцом и мачехой они собирались сегодня осмотреть Тауэр, хотя девочка была уверена, что там бродят толпы ротозеев и ей он не понравится. Но отец настаивал на том, чтобы им хотя бы денек побыть настоящими американскими туристами, а то Люси так ничего в Лондоне и не увидит, кроме номера в отеле.

Уселись за стол, заказали яичницу с помидорами и кофе. Люси попросила принести ей чай и тосты. Вкус мармелада ей определенно стал нравиться.

— Крайне непитательный завтрак, — кисло заметила Шарлотта. — А тебе требуются питательные вещества пяти групп.

— Шоколад, пицца, хлопья, лимонад и французские тосты, — почти в том же тоне вставил Бен.

Девочка улыбнулась. Раньше, до появления Шарлотты, это была их с отцом привычная шуточка. Краткий список любимых вещей.

— А почему этот мужчина на нас так смотрит? — вслух удивилась Шарлотта.

Все посмотрели на столик у окна, за которым сидел Майкл Маклин и размешивал ложечкой кофе. Он и вправду был очень красив. Заметив их любопытство, отставил кофе и поклонился Люси. И она снова отвела взгляд.

— Ты с ним знакома? — изумилась мачеха.

— Не совсем, — на всякий случай увильнула от прямого ответа Люси. — Просто я дала почитать ему «Дневник Анны Франк».

— С этой девчонкой творится что-то ненормальное, — прошипела Шарлотта. — Она только о книжке и говорит. Прямо наваждение какое-то.

Люси подняла на нее глаза.

— Как вы думаете, вас все люди презирают? Или только те, у кого голова соображает?

— Люси, Люси! — предостерег ее отец. — Так не полагается разговаривать со взрослыми.

— Это ты ей скажи. В таком тоне о присутствующих не полагается говорить. Я ей не шкаф какой-нибудь.

— Я шкаф и не имела в виду, — огрызнулась Шарлотта. — Не надо переходить на личности. Просто хотела сказать, что на свете есть более приятные вещи, чем разговоры об этой Анне Франк.

— Приветствую соотечественников.

Майкл Маклин уже стоял около их столика, похожий на настоящего киногероя, такого, например, в кого влюбилась бы Кэтрин Хепберн… а он бы от нее ушел, а она, вся в слезах, пыталась бы вернуть его.

— Рад встретить вас здесь. — Они с Беном горячо пожали друг другу руки. — У вас такая умная дочка. Прямо скажу, у этой девочки мозги работают как надо. — Он протянул Люси книгу, которую держал в руках. — Хочу поблагодарить тебя за эту книгу, она помогла мне многое понять. Думаю, что стал другим человеком благодаря тебе.

Люси взяла книгу и положила себе на колени. В мире так много несправедливостей, она их просто не может выносить. Неужели любовь и вправду существует?

— Желаю вам хорошо повеселиться сегодня в Лондоне.

— Вы, похоже, из Нью-Йорка? — поинтересовался Бен Грин.

— Полагаю, как и вы.

Мужчины снова обменялись рукопожатием.

В такси, по дороге в Тауэр, Шарлотта настояла, чтобы они проехали мимо Букингемского дворца. С февраля этого года в Англии царствовала новая королева, ее звали Елизавета, она вернулась из Кении, получив известие о смерти отца.

— Это здесь! — воскликнула Шарлотта и уставилась в окно.

Люси тем временем перелистывала свою книгу. Мельком взглянув на гвардейцев, несущих охрану дворца, подумала, как им, должно быть, жарко. Когда девочка нащупала краешек плотного конверта, сердце ее отчаянно забилось. В страхе она прижала ладонь к груди. Раньше она никогда не задумывалась над тем, есть ли у нее сердце, а оно, оказывается, тут как тут, да еще и бьется как ненормальное. Майкл Маклин, наверное, хороший человек.

Во время всей долгой прогулки по старинной крепости она крепко придерживала ладонью карман, в котором лежало письмо. Оно казалось ужасно тяжелым. А отец с мачехой все говорили и говорили о королевских женах и их обезглавливаниях. Когда они пошли смотреть на выставленные за стеклами драгоценности, у Люси почему-то навернулись на глаза слезы. Ее мама любила искусство и красивые вещи, и они с ней часто ходили в Метрополитен. Она скучала по матери, скучала по отцу и по себе самой, какой могла бы быть. По всему, чего у нее не было.

Когда они возвращались домой, Люси вдруг вспомнила, что оставила свои очки у Брайн. Ей полагалось надевать их, когда она смотрит вдаль, но она вечно про них забывала.

Такси подкатило к дому, в котором жил Тедди Хили. Пока здесь остановилась Брайн, а Тедди на время перед свадьбой переехал к своему брату.

— Я бегом, — пообещала девочка. — Только туда и обратно.

— Уж потрудись, пожалуйста, — не преминула приказать мачеха. — Мы не собираемся ждать тебя целый день.

Люси скользнула в высокие двери, бегом поднялась на второй этаж. Ей пришлось долго стучать, пока Брайн подошла и отворила ей.

— Где?

Люси протянула письмо. Ей придется объяснить своим, что очков здесь не оказалось, если они у нее спросят про них. На самом деле она прекрасно знала, что очки лежат на столике ее номера в отеле.

— Мне нужно написать ответ.

— Вы что, вообще? Меня же ждут в такси! — испугалась Люси.

— Ладно. Тогда скажи ему, что я приду к церкви на Вестбурн-гроув, пусть он там меня ждет. Завтра, в десять утра. Ты не забудешь? — Люси пообещала не забыть, Брайн наклонилась и поцеловала ее. — Я хочу, чтобы ты была подружкой на нашей с Майклом свадьбе. Согласна?

Девочка кивнула.

— Беги… пока они не бросились тебя разыскивать.

Но ее даже про очки не спросили, когда она шмыгнула в машину. Было похоже, что крупная ссора в самом разгаре.

— Как она выглядела? — спросила Шарлотта, когда они уже подъезжали к отелю. — Нормально?

Люси захотелось громко рассмеяться, но вместо этого девочка внимательно взглянула на мачеху.

— Абсолютно нормально, — ответила она после небольшой паузы.

И в тот же вечер просунула под дверь Майкла короткое сообщение о распоряжении Брайн. Утром же, пока отец и Шарлотта еще спали, вышла пораньше, написав на листке бумаги, что одна английская семья, с которой она накануне познакомилась, обещала ей показать Лондон и сводить в зоопарк. Прекрасно понимала, что это ложь и никаких зоопарков она не увидит, но времени у нее было мало, а знать о том, куда она на самом деле отправилась, никому не полагалось. На улице ее уже дожидался Майкл, они прыгнули в такси и оказались на Вестбурн-гроув ровно часом раньше, чем следовало.

Церковь была старинная, выстроенная из кирпича, с красивым шпилем, витражами и статуями святых у дверей.

— Наверное, это католическая церковь, — предположила девочка.

— Ты, как всегда, в самую точку. Точно знаешь, что тебе двенадцать, а не сорок пять? Брайн назначила нам встречу в десять? — Майкл явно нервничал: выкурил три сигареты подряд, нетерпеливо меряя шагами тротуар перед храмом.

— Да, в десять, — кивнула Люси. — Не волнуйтесь так. Все будет хорошо.

Подобные утешения были совсем не в ее духе, но этот Майкл прямо места себе не находил.

— Конечно будет, — хмыкнул он. — Как всегда. Так же хорошо, как, например, у евреев в нацистской Германии, да?

— Я хотела сказать, что Брайн обязательно приедет.

— Ничего не жди и за все благодари, учила меня матушка.

— А моя мама сказала мне, что она боится смерти.

Люси еще никому не рассказывала об этом. У нее мурашки бежали по коже при воспоминании о последнем дне, когда она сидела у кровати умирающей матери.

— Твоя мать, похоже, была одним из немногих честных людей на свете. — Майкл потушил окурок и тут же зажег новую сигарету. — Наверное, ты пошла в нее. Это тебе подарок от матери, твоя честность.

Вовсе не была она такой уж честной. Когда мама произнесла эти слова, Люси поторопилась ответить: «Ты не умрешь, мама», — хотя прекрасно знала, что конец уже близок. Но сейчас она ни за что бы не смогла признаться в этом Майклу. Не хотела она, чтобы он презирал ее за трусость.

— Не очень я честная на самом деле, — сумела она выдавить из себя. — Утром я, например, написала отцу, что еду в зоопарк. И что познакомилась с англичанами, которые меня туда повезут. Конечно, я так сделала для того, чтобы они нас не нашли, но все-таки это вранье.

— Это не вранье, а ложь во спасение. Что касается главного, то ты очень честная девочка, Люси.

Она улыбнулась и подумала: «Теперь я понимаю, почему Брайн в него так влюбилась».

Брайн подъехала к церкви за несколько минут до того, как часы начали бить десять. Выпрыгнула из машины и бросилась к Майклу. Они так целовались, что Люси неодобрительно отвернулась, сказав про себя, что подобным образом вести себя при посторонних все-таки нельзя. Есть вещи, которые должны быть исключительно личными.

— Моя подружка уже тут, — улыбнулась Брайн, заметив наконец Люси.

Они вместе вошли в церковь. Майкл окунул пальцы в большую чашу у входа и перекрестился.

«Наверное, там находится святая вода», — решила Люси.

Священник и какая-то немолодая женщина уже ожидали их около алтаря. Эта женщина должна была быть второй подружкой Брайн. В церкви сильно пахло благовониями.

Люси держалась позади новобрачных, хотя не понимала ни одного слова из венчальной службы, которая, между прочим, была ужасно долгой; она лишь разобрала, как священник сказал, что в глазах Господа они теперь муж и жена. Майкл и Брайн опять стали целоваться как сумасшедшие, потом попрощались с присутствовавшими.

Майкл должен был купить билеты на поезд в Париж, а Люси полагалось отправиться с Брайн и помочь ей собрать вещи. Сборы заключались в том, что женщина бросала все на кровать, а Люси аккуратно складывала. Когда все было уложено, молодая женщина сняла с пальца кольцо с бриллиантом, подаренное ей Тедди, и протянула его Люси.

— Это тебе. Носи на память.

Девочка поднесла кольцо к свету. Бриллиант сверкал словно кусочек льда и был таким прекрасным. Она бережно положила его в сумочку, а Брайн уселась писать письмо своему Майклу. Она вообще верила в любовные письма и во всякую романтику, и в судьбу. Пока она была занята этим, девочка уплетала шоколад из потрясающе красивой коробки. Там были конфеты с карамелью и малиновым муссом и молочный шоколад с имбирем, от которого защипало во рту. Поэтому пришлось заняться шипучим лимонадом. Лимонад и шоколад, два из пяти пунктов их с папой списка выполнены.

— Ну, девочка, пожелай мне удачи, — попросила Брайн, когда Люси пришло время возвращаться в отель.

И Люси не нашла в себе мужества сказать ей, что не верит в удачу.

День стоял страшно жаркий, но какой-то ветреный, и в парке пахло свежо и приятно. Люси шла вдоль Серпентайна и разглядывала лодки, в которых по пруду катались семьи. Ей страшно нравилось, что тут никто ее не знает. Никто не знает, что у нее в сумочке лежит кольцо с настоящим бриллиантом. Не знают, как ее зовут. Подумала, что иногда люди могут начать жизнь с самого начала, потом стала вспоминать мать. Сегодня, после того как она рассказала Майклу о ней, вспоминать стало гораздо легче. В тот день мама что-то сказала голубой цапле в Центральном парке. Она ведь побежала по пруду прямо к птице, вода доходила ей до колен.

И цапля словно бы слушала ее и не улетала. Потом мать и Люси долго махали птице вслед, кричали и размахивали руками, пока та не скрылась за деревьями. И только после этого мама вышла из пруда. Платье ее намокло, босые ноги были запачканы.

— Я попросила ее заботиться о тебе, — сказала она дочери.

«Это был самый лучший день в моей жизни».

Люси вынула из сумочки кольцо и надела на палец. Если сейчас она встретит тех англичанок, то скажет, что это кольцо прислала ей Кэтрин Хепберн. Прислала потому, что Кларк Гейбл сделал ей предложение и она дала ему отставку, а кольцо решила подарить своей родственнице Люси.

К тому времени, когда девочка вернулась в «Лайон-парк», все уже давно пообедали. Служащие отеля чуть не стояли на ушах потому, что Милли пропал. И горничные, и портье искали его, где только могли. Но вместо кролика находили кучки помета в разных укромных местах и полоски сорванных со стены и разжеванных обоев. Обнаружили, что он перегрыз телефонные провода, и шестой и седьмой этажи остались без телефона. А теперь еще вышел из строя лифт, кто знает, что кролик мог перегрызть там?

— Ни одно доброе дело не остается ненаказанным, — грустно сказала Дори.

Ее только что вызывали к начальству и пригрозили увольнением. Обычно на дежурство она надевала серого цвета свитер и белую блузку, и сейчас, в цветастом платье и туфлях на каблуках, с губами, накрашенными алой помадой, она выглядела как-то мятежно. Дори как раз собиралась на свидание, когда до нее дошло известие о пропаже Милли. Повар, второй участник намеченного свидания, бушевал и грозил оторвать кролику голову, как только его найдут. Он разгуливал по вестибюлю, сжимая в руках мясницкий нож и изредка делая им угрожающие выпады.

— Оставь мне тогда лапку, — попросила его Дори. — Это будет мой талисман.

Люси направилась к лестнице. Она шла медленно, пересчитывая ступени, как вдруг на восемьдесят первой на нее наткнулась Шарлотта.

— Вот и ты, — равнодушно поглядела на нее мачеха. — Весело было в зоопарке?

— Умопомрачительно. — Это слово часто повторяли те молодые англичанки. Люси решила ввести его в свой лексикон. — Там было двадцать три верблюда. И один из них — альбинос.

— Ах ты, маленькая лгунья, — издевательски усмехнулась Шарлотта. — Можешь дурить своего отца, а я вижу тебя насквозь. Где ты болталась все это время?

Мачеха явно намеревалась сказать много больше, но случайно бросила взгляд на руку Люси и застыла с раскрытым ртом. Девочка спрятала ладонь за спину, но было уже поздно. Она забыла снять с пальца кольцо.

— Откуда это у тебя? О ужас! Помимо всего ты еще и воровка!

— Твои дурацкие слова только доказывают, как мало тебе известно, — бросила Люси в ответ. — Она сама мне его отдала.

— Кто? Брайн?

Люси отвернулась и бросилась бежать по лестнице. Ей пришел на ум кролик, который теперь прятался неизвестно где, и она решила, что, если ей удастся отсчитать еще сотню ступеней, она, может, и выберется из неприятностей. Но Шарлотта схватила ее и принялась выкручивать руки.

— Ты это о ком говоришь? О Брайн? Ты что, встречалась с ней? И она дала тебе это кольцо?

— А мой папа знает, что ты не веришь в любовь? — вместо ответа спросила девочка.

Она оказалась в ловушке, но странным образом почувствовала себя от этого сильней.

Мачеха ухватила ее руку и рывком сдернула кольцо с пальца.

— Надеюсь, когда твой отец узнает об этом, он хотя бы раз в жизни догадается тебя как следует наказать.

В том, что произошло потом, виновата была одна Люси. Она оттолкнула мачеху, чего ей ни в коем случае делать не следовало. Та, чтобы не упасть, ухватилась за нее, и от этого движения письмо, которое прятала Люси, упало на пол. Это был один из тех моментов, которые сначала длятся слишком долго, а потом вдруг, словно разогнавшись, летят стрелой… и с этим ничего не поделать. Сразу становится слишком поздно.

Шарлотта быстро нагнулась и схватила письмо. Конечно, она сразу узнала почерк своей сестры, увидела имя Майкла Маклина. И уставилась на девочку так, будто раньше в жизни ни разу не видела ее.

— Это мое письмо, отдай его мне, — потребовала Люси.

Но оно не принадлежало Люси, и они обе знали это. Шарлотта быстро разорвала конверт, глаза ее забегали по строчкам.

— Это мое письмо.

Вопреки очевидности Люси надеялась убедить в этом их обеих.

— Тогда, о чем оно? — рявкнула Шарлотта.

Люси не знала, что сказать.

— Если это твое письмо, то ты мне немедленно расскажешь, о чем оно. Говори же! Люси Грин, ты маленькая врунья!

— Там написано, что я тебя ненавижу, — ответила девочка и стремглав бросилась бежать по лестнице.

Она добежала до номера Майкла, постучала в дверь. Конечно, его не было. А когда обернулась, то поняла, что сделала огромную ошибку. Ей не следовало идти к Майклу и наводить на его след.

— Так вот кто это… — процедила мачеха. — Тот тип, который подходил к нам во время завтрака. Ты давно с ним сговорилась. Помогаешь бандиту и вору!

Люси сжимала в ладони ключ. Подбежала к своей двери, захлопнула ее и защелкнула замок. В двери не было глазка, в который она могла бы заглянуть и узнать, что делает Шарлотта. Но долго задумываться над этим ей не пришлось, потому что та принялась барабанить в дверь.

— Сейчас же выходи! — кричала она. — Не воображай, что тебе так легко удастся избавиться от меня!

Девочка без сил опустилась на ковер и прислонилась к стене. Никогда и ни за что она не откроет эту дверь! Чувствовала, как колотится ее сердце и в ушах эхом отдаются удары пульса. И вдруг что-то пробежало по полу и нырнуло под столик. Люси испугалась, у нее замелькали предположения одно страшней другого: это, наверное, чья-то тень или заблудшая душа… а может, крыса? А вдруг это сам дьявол залетел к ним в «Лайон-парк»? Но это оказался всего лишь Милли. Не поднимаясь с пола, Люси быстро поползла туда, отодвинула мешавший стул и залезла под стол. Там они и устроились, прижавшись к самой стене. Очень надежное место. Правда, ужасно душное и чем-то воняет, но зато надежное.

Когда Шарлотта наконец угомонилась и перестала орать и барабанить в дверь, стало удивительно тихо. Даже уличный шум не доносился сюда под стол. Люси съежилась и зажмурила посильней глаза. Стала прислушиваться к тихим «пуфф-пуфф» Милли. Это кролик так дышит или она сама?

Когда девочка задремала, ей опять приснился тот самый последний день, который они провели с матерью. Сначала они вместе отправились в «Сакс», их любимый магазин, там мама купила ей пальто из верблюжьей шерсти. А потом, когда они уже собирались уходить, вдруг надумала пойти в ювелирный отдел и, словно повинуясь какому-то импульсу, купила ей маленькие золотые часики на кожаном черном ремешке.

Стоял октябрь, и Люси, конечно, следовало быть в школе, но мама сказала, что ну их всех и что такие дни слишком хороши для школы. И тогда они поехали в центр Нью-Йорка. Покончив с покупками, они отправились в «Рейнбоу рум», кафе, располагавшееся на Пятой авеню. Мир под ними казался золотым и синим. Люси то и дело смотрела на свои новые часики и объявляла, который час, и от этого они обе хохотали.

— Это наш с тобой прощальный день, — вдруг сказала мама.

Они заказали креветки и стейк. А потом Люси принесли коктейль, который назывался «Ширли Темпл»,[14] а маме мартини, настоящий неразбавленный, с пятью оливками. Она отдала оливки дочери, а себе попросила принести еще. В той настоящей жизни они потом пошли в Центральный парк и видели там голубую цаплю, когда она улетела, мама села на камень и заплакала. В той, настоящей жизни у мамы был рак, и лицо ее уже стало пепельного цвета, и даже в самые жаркие дни она надевала теплые вещи, а платье на ней становилось мокрым насквозь. Раньше у мамы были густые темные волосы, которые она не стригла, но теперь ей приходилось носить парик. В той, настоящей жизни маме было тридцать шесть лет. Она посмотрела на Люси и вдруг сказала: «Извини меня». В той, настоящей жизни Люси сдернула с руки свои новые часики и швырнула их в воду. Она знала, что не надо было так делать, что она потом пожалеет о них, но ей хотелось, чтобы время остановилось.

Сейчас Люси приснилось, что какие-то люди вдруг начали кричать. Может быть, потому, что мама стояла у края моста. Там, внизу, стремительно неслась куда-то вода, и был водоворот, и огромные камни. Когда мама шагнула с моста, Люси охватил ужас, сердце у нее почти останавливалось — и во сне, и в той, настоящей жизни, — но вдруг она увидела, что в воздухе маму подхватила цапля, будто ждала ее. Люси пришлось приложить ладонь к глазам, чтобы посмотреть вверх; небо было синим-синим, и солнце так ярко светило, что глазам стало больно.

Проснулась она оттого, что кролик тыкался носом ей в лицо. В коридоре слышались какие-то крики. Люси взглянула на часы: пятнадцать минут одиннадцатого. Уже стемнело. Кролик упрыгал от нее и теперь сидел под кроватью и дрожал. Наверное, боялся этого шума. Люси поднялась и подошла к двери. Приоткрыла ее и стала глядеть в щелку. Кричал какой-то высокий мужчина. Сначала он стоял в коридоре, а потом пошел в номер Майкла, дверь в который была распахнута. Он кричал что-то насчет того, что его предали.

Люси открыла дверь пошире и выскользнула в коридор. Она не совсем понимала, что происходит вокруг, словно она была лунатиком и сейчас ходила во сне. Но когда вдруг закричала женщина, Люси узнала этот голос, и почему-то ей сразу стало ужасно холодно. Так бывало раньше, когда она болела.

Она увидела на кровати в номере Майкла Брайн, а по другую сторону стоял Майкл и натягивал на себя одежду. Они казались такими растерянными и были почти нагими.

Мужчина подбежал к Майклу, вцепился в него и ударил в лицо. Потом еще и еще раз. Майкл даже не сопротивлялся, только сказал:

— Ладно, бейте, если вам от этого легче. Я это заслужил.

У него из носа потекла кровь.

— Перестаньте! — крикнула Люси.

Но ее никто не слышал. Словно она была невидимкой. Или все это происходило во сне?

— Как я могу простить тебе это?

Этот высокий вдруг оставил Майкла и повернулся к Брайн.

— Не надо мне ничего прощать! Не надо, Тедди! Я и не хочу твоего прощения! Никогда в жизни не выйду за тебя, только дай мне сейчас уйти отсюда.

Тот, кого она назвала Тедди, не слушал ее вовсе, он схватил теперь Брайн и стал говорить, что все равно женится на ней, сделает это ради нее самой. У него был такой вид, будто он хочет ее ударить, но Брайн вывернулась и бросилась мимо него к двери. И тогда Майкл стукнул этого мужчину. Он ужасно сильно ударил его, но у самого Майкла был такой вид, будто ему противно это делать, просто нет другого выхода.

Брайн выскочила в коридор и молнией промчалась мимо Люси. Воздух около девочки сразу стал каким-то теплым, запахло сиренью.

Когда Майкл увидел, что Брайн убежала, он сразу оставил высокого и кинулся за ней вслед.

Босиком. Люси даже слышала, как бьется у него сердце. К тому же он был мокрым от пота, и у него из носа шла кровь, но он бросился бежать вниз по лестнице.

Тот высокий, которого звали Тедди, остался. Сел на кровать и уставился в пол. Его лицо тоже было в крови. Он сидел, словно статуя, но когда поднял голову, глаза его встретились с глазами Люси. Мгновение она смотрела на него, потом кинулась прочь. Бежала изо всех сил. Удары сердца были такими громкими, что она даже испугалась, что оглохнет. Перескакивая через ступеньки, спустилась с лестницы, промчалась через вестибюль и выбежала на улицу.

Она все еще спит, разве нет? Ведь только во сне события могут вернуться обратно, измениться и снова лететь вперед. На это она и надеялась. Поэтому и бежала до того быстро, что воздух, врываясь в ее легкие, будто рвал их на части. Люси вспомнила о голубых цаплях, о том, как легко они могут подниматься в небо.

По Бромптон-роуд одна за другой мчались машины, их было так много, что, казалось, им не будет конца, и она подумала, что знак «идите/стойте», который она видела как-то на Таймс-сквер, надо перенести сюда.

И тут же увидела, как прямо сквозь толпу людей бежит Брайн. Женщина была почти раздета, в одной комбинации, и из-за этого казалась такой белой в сумерках, будто только что свалилась с луны. Она глянула налево и выбежала на мостовую, но смотреть нужно было направо. А она бежала, как побежала бы в Нью-Йорке, не успев ничего подумать, и ее тут же сбила машина. Даже в этом шуме Люси услышала глухой звук удара. И почти сразу за ним крик Майкла Маклина. Это она вообще никогда в жизни не забудет. Крик был над ее головой, под ее ногами, он был везде!

Когда отец разыскал ее, Люси сидела на тротуаре. Полицию вызвала Дори, которая дежурила в тот вечер, она же увидела, как Люси выбежала из дверей отеля, и позвала Бена Грина.

— Ваша дочь оказалась очевидцем ужасного дорожного происшествия, — сообщила ему Дори. — Одну молодую женщину сбил автомобиль, и почти в ту же секунду под колесами другой машины погиб какой-то мужчина.

Пятна крови на темной дороге в наступающей ночи постепенно стали почти незаметны, но Люси по-прежнему отчетливо видела их все. Если бы не те застывшие в пространстве мгновения, она б успела выбежать чуть раньше и остановила его. Майкл стоял на другой стороне дороги и смотрел. Он так смотрел на нее в ту минуту, будто был рад, что они видят сейчас друг друга. А потом вдруг со спокойствием пловца, входящего в воду, сошел с тротуара на мостовую, прямо в поток машин. Словно прыгнул с моста. Люси догадалась о том, что он собирается сделать в ту минуту, когда их глаза встретились. Она догадалась об этом, потому что сама сделала бы то же самое, если бы ей хватило храбрости. Ничто не помешало ему в этом прыжке.

В тот же вечер Грины переехали в другой отель. Весь их багаж и остальные вещи отосланы были туда же. Дори даже предложила сама упаковать их.

Шарлотта решила, что должна быть вместе с Хиллари, когда привезут то, что осталось от Брайн, и поэтому Бен и Люси переезжали вдвоем в «Смитфилд» — маленький, но очень уютный семейный отель. Он располагался по другую сторону парка и был недалеко от церкви, где происходило венчание Брайн и Майкла. Люси даже помнила, что в названии улицы было слово «гроув»,[15] будто церковь стояла на опушке рощицы, а не в самом центре огромного города.

Бен снял номер из нескольких комнат и разрешил дочери украсть из «Лайон-парка» кролика и притащить его сюда. Вообще-то Бен Грин был не из тех людей, которые смотрят сквозь пальцы на присвоение чужой собственности, но Люси просто отказалась уезжать без Милли. Отчаянно рыдая, она пряталась под столом и кричала, что повар отеля зарежет Милли и подаст ее на обед. Поэтому Бену пришлось клятвенно пообещать, что он будет изо всех сил защищать Милли, а затем собственной кровью (нанеся небольшой порез на ладонь) вывести на ножке стола крестик так, чтобы Люси могла его видеть. Только после этого она вылезла наконец из-под стола.

Чтобы кролик мог покинуть пределы «Лайон-парка» незаметно, Бену пришлось завернуть его в свой пиджак. Как только Милли оказался в такси, Люси тут же кинулась его распаковывать. Водитель смотрел на них с кроликом в зеркальце заднего вида.

— Я ничего не видел, — предупредил он — Если у вас имеются животные, провоз которых в городском транспорте запрещен, прошу мне об этом не говорить.

Они ничего ему и не сказали. К тому же они все — Люси, Бен и Милли — были слегка не в себе. В новом отеле в распоряжение Бена поступила кушетка в гостиной, а Люси предназначалась спальня. Здесь было очень тихо, в окнах не мелькали огни светофоров, но заснуть Люси никак не удавалось. Взяла с собой в постель книгу — конечно, «Дневник Анны Франк», — но не могла заставить себя сосредоточиться. Как ни странно, ей было совершенно неинтересно читать. Так она не спала целых три ночи, а потом заболела.

У нее началась дрожь, которая все не проходила. Ей было то ужасно жарко, то вдруг сразу становилось холодно. Почему-то стало болеть во рту, и она не могла выпить ни глотка воды. Тогда Бен попросил портье вызвать врача, и к Люси пригласили одного английского доктора. Он приехал на конференцию в Лондон и проживал как раз в «Смитфилде». Когда доктор вошел в номер, Милли сидел на кровати и что-то грыз. Бен уже рассказал, что на глазах у его двенадцатилетней дочери, очень впечатлительной и ранимой, произошло ужасное дорожное происшествие.

— Ну, что у нас здесь? — спросил доктор. — Кролик в гостинице? Не совсем то, что я ожидал бы встретить в Лондоне.

Люси промолчала. Ей здесь нравилось и совсем не хотелось отсюда уезжать. Говорить ей тоже не хотелось. Но рассказывать о том, что не может заснуть, потому что все время слышит крик Майкла Маклина, она тоже не собиралась.

Доктор уже знал, что маленькая больная отказывается говорить и что такое с ней было прежде, когда умерла ее мать.

— Ты когда-нибудь слышала о третьем ангеле? — спросил он.

Обычно он получал ответ на этот вопрос, но Люси даже не смотрела в его сторону.

— Говорят, что есть ангел смерти и ангел жизни, про третьего никто не знает. А это тот, кто бродит среди нас.

Так слушает она его или нет?

— Он не сияет светом. Как и не совершает ничего ужасного или жестокого. Он похож на людей, иногда его даже не отличить от нас. И некоторые из людей пробуют помочь ему. Именно для этого — чтобы показать нам, какие мы на самом деле, — ангел и приходит на землю. Человеческие существа ведь не боги. Мы постоянно совершаем ошибки.

— Не очень-то утешают больных такие разговоры. Врачам полагается лечить людей, а не попрекать их ошибками.

За последние несколько дней Люси не произнесла ни слова, теперь у нее в горле пересохло, и говорила она хрипло.

— Делаю, что могу. — Доктор пожал плечами. — Ты, наверное, тоже.

— Вы обо мне ничего не знаете, — возразила Люси.

— У меня есть дочка примерно такого же возраста, как ты. — Он посмотрел на лежавшую на столике у кровати книжку «Дневник Анны Франк». — И тоже заядлый читатель.

Люси украдкой бросила на него взгляд. У этого доктора был такой грустный голос, наверное, он видел много больных и несчастных людей. Она заметила, что на руке у него было две пары часов, и удивилась. Очень странно.

— Вы, случайно, не фокусник? — уточнила Люси.

У нее ужасно болели все ребра. Целую ночь ее мучил кашель, она даже уткнулась лицом в подушку, чтобы не разбудить отца. Она и так причинила всем много неприятностей. Больше этого не будет.

— Фокусник? В смысле шарлатан? — недоуменно переспросил доктор. — Ты про какие фокусы?

Люси рассмеялась бы, если бы не чувствовала себя так ужасно плохо.

— Про фокусы с часами.

— А-а, вот ты о чем. Да, я, бывает, пользуюсь обеими парами. С помощью одних я считаю пульс больного. — Он тут же взял руку Люси и нащупал ее пульс. — А по другим определяюсь с временем. Потому что боюсь опоздать. Это, так сказать, хронометр-шагомер.

— Здорово.

Люси уселась в кровати поудобнее. Таких докторов она никогда еще не видела.

— Не будешь возражать, если я прослушаю твои легкие? — деликатно спросил врач.

Она пожала плечами. У него был старый черный саквояж, который открывался, когда нажимали на металлическую защелку. Доктор достал из саквояжа стетоскоп, внимательно выслушал легкие, сначала со спины, затем со стороны груди. Даже она слышала, как хрипит у нее внутри. А затем разразилась таким ужасным приступом кашля, что едва успела прикрыть рот ладошкой. Ребра у нее так и ходили.

Доктор сидел и вежливо ждал, когда она справится с приступом и отдышится.

— Твой кролик не кашляет?

— Нет, Милли совсем не кашляет. Очень тихий кролик.

Доктор попросил девочку придвинуться к краю кровати и принялся постукивать по ее коленкам и локтям специальным молоточком. Она чувствовала себя марионеткой, которую дергают за веревочки. Потом попросил ее кашлянуть еще разок, и она так раскашлялась, что не могла остановиться. От этого шума кролик проснулся и поспешно спрятался под кроватью.

— Почему ваши часы называются хронометр-шагомер? — спросила Люси, как только сумела справиться с кашлем.

— Потому что я переставляю их на час назад, чтобы, когда вернусь домой и увижу свою дочку, у нас с ней был еще целый час.

Люси рассмеялась и тут же поморщилась от боли.

— Знаешь, о чем я думаю? — спросил в свою очередь доктор.

Люси покачала головой. С той ночи она возненавидела некоторые вещи и никак не могла избавиться от этой ненависти. Визг автомобильных покрышек, вид крови, красный цвет, резкие неожиданные шумы, удары собственного сердца.

— Я думаю, что у тебя пневмония. Причем на фоне довольно тяжелой астмы. У тебя прежде не было астматических атак, ты не помнишь? Когда так пыхтишь, будто тебе не хватает воздуха?

Люси отрицательно покачала головой.

— Скоро мы на пароходе поплывем домой. Мне там станет лучше.

Почему-то вспомнилась миссис Гендерсон, черепаха.

«Я до сих пор ни разу о ней не подумала, вот какой я плохой человек», — решила она.

Наверное, несчастная миссис Гендерсон уже погибла, и никто ей, Люси, об этом даже не сказал. Ей захотелось поскорей отправиться домой. Лучше всего прямо сейчас.

— Мне кажется, для тебя было бы лучше провести несколько дней в больнице, — сказал доктор.

— Но это совершенно невозможно. В самом деле невозможно.

По какой-то непонятной причине Люси вдруг начала плакать. Ей совершенно не с чего было плакать. Она же не Анна Франк — ей не приходится прятаться на чердаке, ее не грозят увезти в концентрационный лагерь. Вместо всего этого она живет в прекрасном лондонском отеле вместе со своим отцом.

— Почему невозможно? — спросил доктор, выписывая рецепт какого-то сиропа от кашля, за которым Бен должен был немедленно бежать в аптеку. — У тебя есть какие-то дела, которые мешают тебе лечь в больницу?

Он так серьезно разговаривал с Люси — взрослые вообще редко серьезно разговаривают с детьми.

— Мне нужно заботиться о кролике, — объяснила Люси. — Разве это не понятно?

Доктор задумался. Затем стал укладывать стетоскоп и свою книжку для рецептов в саквояж.

— Кролика я мог бы забрать к себе домой, — предложил он наконец.

— И вы съедите его?

Так может сказать только тот, кто лишился всякой веры. Он встречал такие случаи и раньше.

— Я вегетарианец, — сообщил доктор Люси.

Она, не отрываясь, изучала его лицо. Нет, на вруна он определенно не похож.

— Вообще-то я не собирался заводить домашнего кролика. Возможно, что оставлю его у себя на зиму, а когда потеплеет, выпущу в поле позади моего дома. Милли сможет возвращаться ко мне и питаться овощами с моего огорода. Мы высаживаем салат и горошек, они ему понравятся. А спать он будет под навесом.

— Жалко, что я не успела уехать.

Люси позвала Милли, но из-под кровати не донеслось ни звука.

— Ты имеешь в виду отправиться путешествовать?

Люси на минуту задумалась.

— Нет. Я имею в виду, что лучше было бы уехать… ну до того, как стряслась беда.

— Ох, беда стряслась еще во времена образования вселенной. Но то безвоздушное пространство, из которого она произошла, тоже имело свои недостатки. О кролике можешь не беспокоиться. Я о нем позабочусь.

Люси почувствовала, как трудно, оказывается, дышать. Теперь доктор совсем не казался ей шарлатаном или фокусником.

— Идет, — кивнула она — Наверное, так будет лучше всего.

Люси забрали в больницу в тот же вечер. Спать она должна была в пластмассовой палатке, в которую накачивали теплый влажный воздух. Болезнь оказалась гораздо серьезней, чем сказал ей доктор. Люси кашляла так сильно, что у нее начиналась рвота, а стоило ей закрыть глаза, как она видела странные вещи, которых не было в действительности. Возможно, в этом была виновата лихорадка. Она видела черные сухие деревья, ощетинившиеся шипами. Видела третьего ангела. Он пришел из-за тех ошибок, что она натворила. Видела горлицу, не умеющую летать.

Медицинские сестры были очень добрыми, однажды ночью они разрешили Люси три раза подряд сменить ночную рубашку, потому что каждая насквозь промокала от испарины. Ей принесли специальный увлажнитель воздуха, чтобы ее легкие выздоровели побыстрей. Отец приходил каждый день и садился рядом с палаткой. Он проводил здесь почти все время. Хотел держать руку Люси, но ему не позволили, потому что в палатке должна быть герметичность. И он просто усаживался рядом и читал английские газеты. Один раз он принес журнал «Тайм», на обложке которого был портрет Кэтрин Хепберн. Люси смотрела сквозь пластик и видела, что она вовсе не похожа на актрису. Просто ни капельки.

Бен сообщил, что Шарлотта села на пароход и уехала домой в Америку, а они с Люси еще немного тут побудут. Он уже снял квартиру на август и сентябрь, и чтобы не слишком отстать в учебе, Люси сможет проходить школьную программу с учителем. Конечно, когда будет хорошо себя чувствовать.

Во время болезни у Люси болели глаза и ее совсем не тянуло читать. В тот вечер, когда к ней приходил доктор с двумя наручными часами, она отдала свой экземпляр книги «Дневник Анны Франк» в библиотеку отеля. У них была такая полочка с книжками, которые оставляли постояльцы, если они им не были нужны. И с тех пор, как она отдала свою книжку, Люси не отпускало чувство потери. Но оно не было слишком уж тяжелым, потому что она все время будто и вправду плавала в том безвоздушном пустом пространстве, из которого потом получилась вселенная.

В больнице уже через неделю волосы у Люси стали ужасно путаться и все время были мокрыми из-за высокой влажности воздуха в ее палатке. Они стали такими противными, что она просто больше не могла этого выносить и попросила одну из медсестер, Ребекку, подстричь их. Вместе они отправились в солярий, Ребекка застелила пол полотенцами, чтобы не насорить, и подстригла Люси волосы. Получилось очень похоже на прическу «ведьма».

Ох, какое это было облегчение избавиться от длинных волос! Люси с наслаждением встряхивала головой, не ощущая их веса.

— Ты, оказывается, ужасно похожа на Одри Хепберн, — удивилась Ребекка.

— Может, на Кэтрин?

— Ой, нет, что ты! Вылитая Одри, и прическа такая же, и личико такое же хорошенькое.

Люси взглянула в зеркало, и сама удивилась своему отражению. Какой взрослой она стала за это время, настоящий подросток! И даже похожа на такого человека, каким всегда хотела стать.

Дышать ей теперь стало гораздо легче, так что уже через две недели Люси разрешили выписаться из больницы и поселиться вместе с папой. Но каждый день к ним приходила Ребекка, заставляла ее дышать в такую специальную трубочку и выслушивала в стетоскоп ее легкие. Она даже часто оставалась с ними обедать. Потому что все они беспокоились из-за того, что Люси ужасно отощала. Девочка радовалась приходам медсестры, она любила слушать, как они вдвоем с Беном готовят на кухне сэндвичи с сыром и суп с помидорами. Они смеялись над теми глупыми вещами, которых не знал Бен. Он не знал, что такое копченая селедка, не знал, как пользоваться старомодным тостером с такими смешными дырочками на боку, из-за которых на тосте оставались симпатичные коричневые точки. Он даже не знал, что нельзя есть пикули прямо из банки.

Но стоило Люси выглянуть из окна на улицу, как опять перед ее глазами растекались на мостовой пятна крови. Она никому об этом не рассказывала, потому что знала, что на самом деле их там нет. Это просто галлюцинации, какие у нее были в больнице. Человек в черном плаще, которого она приняла за третьего ангела. Горлицы, которые слетались к ней прямо с потолка. Она попросила отца объяснить Шарлотте, что Брайн и Майкл были уже женаты и что их надо похоронить вместе. Он выполнил ее поручение, но семья Брайн не поверила ее словам. Они все считали Люси вруньей и воровкой и с похоронами распорядились так, как сочли нужным. Люси никак не могла догадаться, как поступили с останками Майкла, как-то он не был похож на человека, у которого есть родные.

Однажды, когда отца не было, Люси вышла из дома и отправилась на прогулку. В первый раз после того несчастного случая она оказалась одна в Лондоне. Долго бродила по разным улицам, пока наконец не нашла ту церковь. Она запомнила название улицы — Вестбурн-гроув. Вошла внутрь и присела на одну из деревянных скамей. Она точно не знала, верит ли в Бога, но стала молиться. По крайней мере, считала, что это очень похоже на молитву. Она молилась о Майкле. Хотелось, чтобы Брайн и Майкл были вместе. Чтобы любовь в самом деле существовала.

Потом вышла из церкви и увидела, что через дорогу находится книжный магазин. Она скучала без книг, без чтения жизнь казалась пустой. Это оказался букинистический магазин, и в нем приятно пахло старой бумагой и чернилами. Все книги лежали, сложенные стопками, но она сумела отыскать «Алису в Стране чудес» и «Алису в Зазеркалье».

— Хороший выбор, — похвалил ее продавец и сбавил цену. — С такими не страшно и на необитаемом острове оказаться, не так ли?

Он завернул их в коричневую бумагу и перевязал шпагатом, Люси взяла их и отправилась через парк домой. Она так сильно выросла за это время, что неделю назад Ребекка повела ее в магазин «Селфридж», где они купили Люси джинсы, футболки, свитера, рубашки, башмаки и новую сумку. Если бы те молодые англичанки увидели сейчас Люси, они б ее ни за что не узнали. Где же та девочка с внешностью Кэтрин Хепберн?

Стоял уже сентябрь, и воздух в парке был свежим и пряным. Одна из тропинок была предназначена для прогулок верхом, и в воздухе пахло лошадьми и свежевырытой землей. Люси шла и шла вперед и только в дальнем конце парка отыскала место, где сумела пересечь эту тропу. Теперь Гайд-парк остался позади, и она увидела, что оказалась на той самой улице. Она сюда и не собиралась… а вдруг оглянулась и видит, что стоит на Бромптон-роуд. Ну, если она тут, то отступать не намерена. Наверное, она в душе давно это решила.

Час был уже поздний, время ужина, но еще не стемнело. Прохожие спешили по домам. Тем вечером, когда это произошло, на улице было уже совсем темно — все казалось таким черным, синим, красным. А сейчас выглядело нормально.

Люси с удивлением подумала, как много американцев, непривычных к левостороннему движению, отваживаются ступить на мостовую. Она задержала дыхание, не зная, сумеет ли перейти дорогу, но все-таки смогла. Просто дождалась, когда зажжется зеленый свет, и двинулась вместе с другими пешеходами. Но, оказавшись на другой стороне, с трудом перевела дыхание.

Когда она добралась до «Лайон-парка», то остановилась на обочине и стала разглядывать семь его этажей. Хотела отыскать окна своего прежнего номера, но не получилось. Потом вошла в вестибюль. Поросший мхом старый каменный лев по-прежнему сидел во внутреннем дворике. Те же обои в розочку в вестибюле. Вот только швейцар у дверей был незнакомый, он назвал Люси «мисс» и жестом предложил пройти дальше. Она сразу направилась к стойке портье и увидела Дори. Оказывается, ее повысили, и теперь она работала в дневные смены.

— Чем могу помочь вам? — заученным голосом дежурной осведомилась она, но в тот же миг узнала девочку. — Да ведь это та малышка из Америки! Как ты отлично выглядишь! Что ты сделала с волосами? — Дори выскочила из-за стойки и кинулась обнимать Люси. — Потрясающая прическа!

— Называется «под ведьму», — сообщила Люси. Она чувствовала себя виноватой за то, что стащила Милли, и поэтому первым делом призналась во всем Дори. — Знаете, это я украла у вас кролика.

— Да что уж там, я не стала расстраиваться из-за какого-то кролика, хотя это и Милли. Только подумала, что он удрал в Гайд-парк.

— Я отдала его одному доктору, и он отвез Милли в деревню.

— Отлично, пусть набегается по настоящему лесу. Надеюсь, ему там будет хорошо. Разве что будет скучать по нашим обоям в розочку, вот уж их-то он больше всего любил.

Дори достала из ящичка шоколадных конфет и угостила Люси. Затем шепотом продолжала:

— Что у нас тогда творилось, ты даже не представляешь. Газетчики отсюда просто не выходили. У меня целых два раза брали интервью.

— Это все из-за меня случилось, — вздохнула Люси.

— Из-за тебя? Да ты к этому вообще никакого отношения не имела. Тот, кто это устроил, теперь является сюда каждый вечер и напивается в стельку. Как будто это может помочь. — Видя недоумение на лице девочки, Дори пояснила: — Ну, настоящий преступник. Жених той девушки, которая погибла. Его зовут Тедди Хили. Если бы она его любила, ничего бы не произошло. Силой такие проблемы не решаются. А та красивая девушка, в которую он влюбился, любила мистера Маклина, в чем же ее вина? Знаешь, ученые изучали эту проблему и доказали, что тут замешана химия. Любовь — это загадочное явление, и с ней нельзя шутить. А если пытаться что-то сделать силой, то получишь одни неприятности. Это научный факт.

Люси напряженно размышляла.

— Он приходит сюда каждый вечер?

— Я больше не работаю в ночную смену, но мне так сказал Майлс Доннелли. Теперь он дежурит по ночам, потому что меня повысили. Ведь это я вызвала полицию и «скорую», и вообще всем сама занималась. А тот номер, в котором Тедди их обнаружил? Мы теперь не можем его сдать, там поселилось привидение. Я точно тебе говорю. Каждый вечер, ровно в десять тридцать, оно является. — Дори была явно рада, что нашелся человек, с которым можно поболтать об этом. — Никто мне не верит, но я сама его видела. Отчасти из-за него я и попросила сменить время моих дежурств. Я не собираюсь сидеть по ночам, когда тут разгуливает привидение.

— Чье же это привидение?

У Люси внезапно заболели ребра, и опять стало трудно дышать, точно как было в больнице. Вообще-то у нее был специальный ингалятор, чтобы она им пользовалась в таких случаях, но сегодня она забыла его дома.

— Майкла Маклина, конечно, кого же еще? — ответила Дори. В последнем она не была так уж уверена, но каждому понятно, кто тут пострадавшая сторона. — Наверное, именно в ту минуту его переехала машина. В десять часов тридцать минут.

Люси покачала головой.

— По-моему, как раз в половине одиннадцатого я заглянула в их номер. А машина была уже позже. — На лице девочки отразилось ужасное волнение.

— Может, тебе нельзя об этом вспоминать? — забеспокоилась Дори.

Она повела Люси в ресторан, где приятель Дори, который по-прежнему служил поваром, приготовил ей немного поесть.

— Хочешь посмотреть, что он мне подарил? — продолжала она и протянула к Люси левую руку. На пальце сияло колечко с бриллиантом. — После той трагедии мы оба решили, что жизнь ужасно коротка и не стоит подолгу ждать того, о чем мечтаешь.

В это время в вестибюль вошла группа людей, и Дори, обняв на прощание девочку, побежала к своей стойке. А Люси осталась сидеть, положила на столик свои книги. В ресторане все оставалось по-прежнему. Было до ужаса странно снова оказаться в этом отеле. Она чувствовала себя так, будто провела здесь почти всю жизнь, как будто Вестчестер и все остальное просто не существовали.

Ей принесли тарелку дымящегося супа с картофелем и высокий стакан с имбирным элем, в который был добавлен вишневый сок, из-за чего эль стал розовым. Люси испугалась, что у нее не хватит денег заплатить за обед, но официантка успокоила ее.

— Это вас Дори угощает. Ешьте с удовольствием.

Примерно в восемь появился Тедди Хили. Люси как раз заканчивала есть, когда его увидела, и на нее напала ужасная дрожь. Он очень сильно изменился, выглядел таким опустившимся и костлявым. И сразу заказал себе выпивку. Ему принесли виски, и Люси услышала, как бармен сказал Тедди:

— Помедленнее, приятель. У тебя впереди весь вечер.

Люси отодвинула тарелку и начала читать. Сначала ей трудно было сосредоточиться, но скоро книга захватила ее. Ей очень понравилось, как Алиса выражала свои мысли и как она ничего не боялась. Люси это просто восхищало. Мир исчезает, когда вы оказываетесь в Стране чудес.

Девочка и не заметила, как пробило десять, потом четверть одиннадцатого. Конечно, отец уже беспокоится, но сейчас она просто не может уйти. Она должна во всем убедиться собственными глазами. Она ему все объяснит, и папа поймет. Она должна была прийти в «Лайон-парк» в последний раз.

Когда Тедди Хили оплатил счет и собрался уходить, Люси закрыла книгу и завернула ее вместе с другой. Он вызвал лифт, поэтому ей пришлось подниматься по лестнице. Ноги еле шевелились, они будто не хотели идти наверх, но девочка заставляла себя преодолевать ступень за ступенью. Видела, как ползет вверх лифт на тросе, который пытался перегрызть Милли; видела недавно отполированные медные ручки на дверях, сверкавшие, как зеркало. На седьмом этаже она немного приотстала, пропуская вперед мистера Хили, затем двинулась следом. В коридоре стоял ну просто зверский холод.

Когда Тедди остановился, Люси остановилась тоже. Про себя она молилась — так хотелось увидеть Майка Маклина, чтобы он как-нибудь обозначил свое присутствие! Только бы попросить у него прощения. И объяснить, что она нечаянно выронила то письмо. Не хотела, но выронила. Это она виновата во всем.

Послышались чьи-то шаги, но никого не было видно. Люси стало так холодно, что ей показалось, что ее легкие могут замерзнуть, все-таки она только недавно поправилась. Вдруг Тедди громко сказал: «Нет», — и тогда девочка увидела это.

Такое каждый бы назвал привидением. Но это был не Майкл Маклин. Она непременно узнала бы его, самого красивого мужчину, которого она когда-либо видела. Но перед нею стоял призрак Тедди Хили, взбешенный, не помнящий себя от ярости, выкрикивающий страшные слова. Призрак человека, каким он был тогда. Это была какая-то часть, которая отделилась от него и пропала, — может быть, его душа?

Девочка чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, будто они скручены из веревок; не могла дышать, что-то сдавливало ей легкие сильно-пресильно, и никак было не набрать в грудь воздуха. Неожиданно она увидела что-то, оно не было Тедди Хили и одновременно было им, и оно вдруг обернулось к ней. И все. Больше Люси ничего не видела. Из ее горла вырвался крик, и она рухнула на пол. Стукнулась головой о стенку, ей показалось, что она слышит чей-то голос, но, может, ей это только приснилось?..

Отец не стал наказывать дочку, хотя она и отказывалась объяснить, какого черта она пошла чуть не через весь город в этот отель. Травма оказалась довольно тяжелой, сильно обострилась астма, создав угрозу для жизни. Пришлось снова положить Люси в больницу, она опять оказалась в той самой пластиковой палатке, пока не восстановился процесс нормального дыхания. Бен Грин был серьезно обеспокоен: возможно, он делает что-то не то. В чем-то ошибается. Ему ведь приходится растить дочку одному, а он в воспитании детей — полный дурак и, наверное, все время делает ошибки. Когда Люси наконец выписали из больницы, он позвонил Ребекке и попросил, чтобы она пришла и посидела с девочкой, пока он сходит и купит лекарства.

Держа в руках поднос с теплым молоком и несколькими печеньями, Ребекка вошла в спальню и поздоровалась. Никакого ответа. Люси лежала в постели, чувствовала себя искалеченной и очень несчастной. Из-за коротко подстриженных волос казалась маленькой девочкой. Ни разу за все время не открыла глаз, хотя было ужасно смешно, когда медсестра с выражением читала ее любимую книгу про Алису. Никакой книге не исправить того, что плохо.

— Тебе очень нездоровится? — спросила Ребекка.

— Я просто перестала понимать главное, — ответила Люси и опять замолчала.

Ей нравилась эта девушка, но о чем говорить с ней, она не знала. Ни в этот день, ни в следующие. Когда входил отец или являлся с визитом врач, она даже не оборачивалась к ним. Раньше им удавалось насмешить ее, но не теперь. Люси словно забыла, как произносить слова, как строить предложения, человеческая речь стала для нее загадкой. Она оставалась вежливой, но говорить что-либо отказывалась.

— Скажи мне, что я могу сделать для тебя, — просил ее отец. — Ну хоть что-нибудь могу?

Так как сказать было нечего, она промолчала.

Тогда Ребекка посоветовала Бену отправиться с дочкой путешествовать, уехать из Лондона куда-нибудь, где красиво и тихо. И очень спокойно. Она верила, что путешествия полезны для человека и что иногда так можно вылечить даже печаль. Предложила им поехать в Эдинбург, город, который сама очень любила, и, получив согласие, принялась за подготовку путешествия. Бен пригласил и ее поехать с ними, но она отказалась. Сказала, что, во-первых, эта поездка только для них двоих — отца и дочери, а во-вторых, если он захочет поехать с ней, Ребеккой, то она могла бы и рассмотреть его предложение. Если бы он не был женат, конечно.

Они отправились почти налегке, с одним чемоданом на двоих, и сели в поезд, который отправлялся с вокзала Кингс-Кросс. Люси почти обрадовалась, когда поняла, что отец вовсе не собирается с ней много болтать. Один раз, когда он взял ее за руку, она чуть не расплакалась, но все-таки сумела удержаться. Ей казалось очень важным не плакать потому, что, наверное, стоит раз расплакаться, как слез будет не остановить.

И были клубы дыма, и следы сажи на окнах, но как только поезд вырвался из города, пейзаж стал сказочно прекрасен. Люси, не отрываясь, глядела в окно и думала, что она могла бы раствориться во всем этом золоте, зелени и багрянце. Она даже не подозревала, что на свете может быть так красиво, и сразу влюбилась в эти желтые поля и зеленые яркие травы. Ей нравился перестук колес, ритмично отзывавшийся во всем теле, потому что эти звуки мешали ей думать, отвлекали от тех ужасных мыслей, которые никому в мире, наверное, и в голову не приходили. Кроме, может быть, Тедди Хили. Наверное, он тоже пытался отвлечься от них.

Пассажиров было очень мало, только на последнем сиденье вагона какой-то мальчик все время что-то как сумасшедший писал. Даже в окно ни разу не глянул. На коленях у него лежала толстая книга.

— Кажется, такой же книгочей, как ты, — заметил Бен. — Тебе такие нравятся.

Но отец понятия не имел о том, кто или что может нравиться его дочке. Люси смотрела и смотрела в окно, потом закрыла глаза и заснула. А во сне увидела, что путешествует на поезде и рядом с ней сидит большой кролик. Она все время ждала, что он заговорит, но он молчал и ничего не говорил. А потом она увидела, что кролик плачет.

Поезд издал громкий свист, и она проснулась. Отца не было, он пошел в вагон-ресторан чего-нибудь выпить. Она подняла глаза и увидела, что незнакомый мальчик из другого конца вагона смотрит прямо на нее. Неожиданно он помахал ей, и тогда Люси тоже махнула в ответ. Из чистой вежливости. Тогда мальчик снова помахал. Она решила не обращать на него внимания, но он так размахивал руками, что ей пришлось встать и, цепляясь за ручки сидений, пойти к нему. Даже интересно было, чего это он так размахался? Но спать ей до сих пор хотелось. Как и оказаться за целый миллион миль отсюда.

— Слушай, кажется, в этом поезде только двое интересных людей. Мы с тобой, конечно. Я видел, что ты читала «Алису в Стране чудес». Это моя любимая книжка.

Люси села напротив. На коленях у мальчика лежал альбом — он назвал его «Антологией», — на обложке которого было нарисовано что-то вроде герба, и все листы заполнены рисунками, выполненными акварелью, пером и цветными карандашами.

— Это я для школы. Иллюстрации к моим любимым стихам. Например, баллада про Робин Гуда и всякое такое. Конечно, про Алису читать интереснее. — Он внимательно посмотрел на нее. — А почему ты молчишь? Ты не знаешь английского? Или ты немая и глухая?

— Ничего я не немая. — Люси тут же прикусила язычок, но было поздно. Из-за этого мальчишки она разговорилась. А ведь она не делала этого уже много-много дней. — И вовсе не глухая.

Мальчишка расхохотался.

— А, понял. Ты из Америки. Значит, я был прав. Ты не знаешь английского, потому что ты говоришь на американском.

Он продолжал дорисовывать герб.

— Ты из королевской семьи?

— Ничего подобного. Я писатель. И еще художник. И музыкант. Я — все на свете. А ты?

— А я просто читатель.

Ладно, никто, в конце концов, не узнает, что она опять стала разговаривать. Захочет — и в любой момент замолчит.

— Меня зовут Джон.

— А меня Люси.

— Я из Ливерпуля. В Лондоне я был просто в гостях. Обычно на лето я уезжаю в Шотландию к своей тетке, но в этом году поеду туда всего на пару дней. Мама туда уже уехала.

— А моя мама умерла. И еще я видела, как двое людей погибли в Лондоне.

Джон и бровью не повел.

— Кровищи небось было?

Люси кивнула.

— Это все из-за любви.

— Такое всегда из-за любви.

Несколько минут они размышляли над сказанным. Тут вернулся из ресторана Бен Грин и кивнул дочери.

— Мой папа, — объяснила Люси.

Джон кивком поздоровался с Беном.

— Книжки любит?

— Еще как. — Люси опустила голову пониже, чтобы отец не видел, что у нее шевелятся губы. — Я бы очень хотела верить во что-нибудь.

— Как насчет переселения душ? Уходишь и снова возвращаешься. Можно побыть и собакой, и мотыльком, и воином.

— А если вернешься и превратишься в свинью? Или какого-нибудь муравья? А то и моржа?

Оба от души расхохотались.

Джон стал показывать девочке свои иллюстрации к любимой книге. Там как раз был нарисован морж и рядом с ним плотник.

— Морж обязательно должен иметь своего плотника, — довольно туманно объяснил Джон. — Свинья — свой свинарник, а муравей — тысячи других муравьев, которые думают в точности как он.

Дети смотрели на пробегавшие за окнами поля.

— А собакой было бы неплохо… — задумчиво признался Джон.

— Я пойду, — сказала Люси.

Наверное, ей пока вредно так много разговаривать, опять стало болеть в груди.

— Что ж, до свидания, Люси из Америки. Люси-читательница.

— До свидания, Джон. Джон-Все-На-Свете.

Отец принес ей из ресторана яблоко и большой сэндвич.

— Хорошо поболтали? — спросил он.

С этой новомодной стрижкой дочь очень походила на женщину, которой станет, когда вырастет. Бена это даже пугало. После своей болезни и долгих недель в больнице его Люси окрепла и перестала походить на маленькую девочку. И Бену казалось, что их жизнь начинается именно сейчас, начинается с нуля, и все, что их окружает, новое. Даже слова, которыми они пользуются.

— Может, мне лучше не приставать к тебе с разными вопросами, а, дочка? Можешь даже не отвечать мне, если тебе не хочется.

После болтовни с Джоном отвечать отцу стало много легче.

— Спасибо, что ты взял меня с собой в это путешествие, — сказала она. — Здесь до того красиво!

— Да, здесь прекрасно.

Бен был бы рад и одному слову от нее, тем более целым двум фразам. В первый раз за долгие годы он никуда не спешит, не думает о Никсоне или о статье в «Нью-Йорк таймс» или о том, что не ответил на звонок Шарлотты. Ему пришел на память тот день, когда родилась Люси. Признаться, он не так уж хотел детей. И даже втайне злился на Ли за то, что она втянула его в это. Гораздо больше он бы хотел продолжать жить как раньше, а тут на тебе, Ли ждет ребенка.

Бен был страшно раздосадован, он беспокоился, что не будет хорошим отцом, но Ли успокаивала его, говоря, что стоит ему увидеть малыша, как он сразу изменится. Ничего подобного не произошло: маленькое сморщенное, похожее на пришельца существо, которое отнимало все внимание Ли, не вызвало в нем никаких восторгов. Но в тот день, когда он остался один на один с Ли и младенцем у нее на руках, он запаниковал.

«Что, если с ними произойдет что-нибудь ужасное? Что, если я потеряю их? Разве я смогу пережить это?» — думал тогда он.

До Эдинбурга они добрались к обеду. Люси из окна вагона видела, как Джона встретила его тетя, он обернулся и попрощался с Люси взмахом руки. И она подумала, что люди похожи на недосказанные истории, а не на законченную книжку. Особенно те, с которыми вы больше никогда не встретитесь. И о которых вы по-настоящему никогда всего не узнаете.

Люси с отцом сели в такси и попросили отвезти их в отель «Эндрюс», где для них были заказаны две смежные комнаты. Отелем управляла миссис Джонс и выглядела она как настоящая бабушка. Около стойки регистрации на стенке висели две фотографии — на одной был мальчик, а на другой — девочка, примерно такого же возраста, что и Люси. Но снимки казались очень старыми, словно попали сюда из другого места и другого времени. Люси вежливо поблагодарила миссис Джонс за мятный леденец, которым та ее угостила, но расспрашивать об этих детях не стала.

Они с отцом спустились в ресторан пообедать, чтобы поскорей отправиться изучать окружающую местность. Едва выйдя из отеля, они увидели старинный замок, такой красивый, что Люси остановилась как вкопанная и не могла оторвать от него глаз. Может, замок до того старый, что в нем навечно заточены какие-нибудь люди? А может, они обращены во что-нибудь наподобие того призрака? Люси не сказала мальчику в поезде всей правды. На самом деле она верила в одну вещь, но это была такая огромная и такая странная вещь, что она даже Джону не решилась довериться, хотя, наверное, рассказать о таком только и можно человеку, с которым больше никогда не встретишься.

Она верила в то, что человек может лишиться сам себя.

Небо над Шотландией было синим-синим и необыкновенно прекрасным, а воздух наполнял какой-то особенный запах. Может, как раз об этом и говорил тот доктор, который забрал с собой ее Милли. Вселенная такая бесконечная, что люди с их маленькими пустяшными заботами не имеют для нее ну абсолютно никакого значения.

Они с отцом зашли в паб; для Люси заказали имбирного эля, а для Бена стакан портвейна. Потом еще сыру и пикулей, и порцию пикши с картофелем.

— Знаешь, кажется, что история с Шарлоттой у меня немножко не получилась, — сказал Бен Грин, пока они обедали. — Извини, что втравил тебя в нее.

Люси не рассказала отцу, что это из-за нее погибли двое людей. Никогда она не расскажет ему об этом. О том, что Шарлотта вызвала Тедди Хили потому, что увидела письмо, которое выронила Люси. И никогда не расскажет о том, что все время слышит крик Майкла Маклина. Ей ни на секунду от него не избавиться.

— Если кого-то интересует мое мнение, то лично я предпочитаю Ребекку, — заметила девочка.

Бен от души расхохотался.

— Признаться, я тоже.

Они провели в Эдинбурге четыре дня, а потом поехали знакомиться с Шотландией.

— Мы вернемся, — пообещала Люси, прощаясь с миссис Джонс.

Миссис Джонс научила Люси вязать, и по вечерам, когда они возвращались после осмотра Эдинбурга и Бен уходил ненадолго вздремнуть, Люси усаживалась на кухне и под руководством миссис Джонс изучала различные виды вязания: лицевая петля и изнаночная, накиды и прочее. Миссис Джонс даже подарила девочке один моток пряжи — она пахла вереском и солью и была пурпурно-серого, как будто вечернего цвета. Старушка никогда не рассказывала о детях на фотографиях, и не похоже было, что они тут живут, поэтому Люси и не спрашивала о них. Миссис Джонс умела печь вкусные пироги с джемом и торты, так что Люси скоро опять набрала вес, который потеряла за время болезни.

— Мама обязательно научила бы меня вязать, если бы была жива.

Она и сама не могла понять, почему у нее вырвались эти слова, как-то сами по себе. Миссис Джонс и глаз на нее не подняла, но в тот вечер пригласила их с отцом к ужину и угостила тортом с зелеными грушами и сметаной. Звучит, может, и странно, зато на вкус — полный восторг!

Когда пришло время расставаться, Люси даже уезжать отсюда не хотелось.

— Непременно возвращайтесь ко мне, когда ваше путешествие подойдет к концу, — сказала миссис Джонс и подарила Люси еще пряжи и две деревянные спицы, чтобы она не разучилась вязать. Шерсть цветом была похожа на опавшие листья, а какая мягкая…

Бен взял напрокат машину и принялся переучиваться на неправильное вождение — с рулем с правой стороны. Люси из-за этого ужасно нервничала. Один раз, например, он чуть не врезался в каменную стену.

— Папа, мы не попадем в аварию?

— Надеюсь, нет. По крайней мере, постараюсь этого избежать.

Они долго катались за городом, пока Бен немного не привык, а Люси перестала бояться. Ее отец хорошо водил автомобиль, он вообще был осторожный и внимательный, и к тому же терпеливый. Прошло не больше часа, а уже казалось, что он всю жизнь водит машину с рулем на неправильной стороне.

— Куда едем? — спросил он дочку, прежде чем они тронулись в путь.

Они сейчас так и жили, день сам подскажет, чем заняться. Словно напишет в воздухе. Люси много думала над этим.

— Определенно на север, — сказала она.

Тедди не вернулся ни к своей работе, ни к себе домой. Его брат, Мэттью, старался убедить его, что в мире существуют вещи, которые люди не понимают и не могут контролировать. Он предложил им вместе отправиться в церковь и побеседовать со священником, но Тедди отказался. Он просто переехал в ближайший отель, из окон которого была видна Бромптон-роуд, улица, на которой погибла Брайн. Решение оказалось роковым, но тогда он этого не знал. Он поселился там, чтобы по утрам подойти к окну и обо всем вспомнить. Он не собирался притворяться перед собой, что ничего этого не случилось. Случилось. И отрицать это было невозможно. Через некоторое время Тедди все-таки отправился к священнику, но сделал это в одиночестве. Тот обнял его и сказал, что Тедди должен не терзать себя вопросами, а принять все как есть. Тедди обменялся с ним рукопожатием и больше никогда в церковь не ходил.

Чаще всего он вспоминал не о том дне, когда ему позвонила сестра Брайн, кажется ее звали Шарлотта, и не о том, как они с ней встретились у Серпентайна и она отдала ему письмо, которое его возлюбленная написала некоему Майклу Маклину. И даже не тот момент, когда он узнал, что его Брайн любит другого. Чаще всего он вспоминал их первую встречу.

Это случилось в Париже, в парке Тюильри, как раз напротив Музея д'Орсе. У него была назначена встреча с сотрудником фирмы по управлению недвижимостью, и если бы не это или если бы вместо него поехал в Париж Барри Арнольд, Тедди не получил бы свободные полдня и не отправился пешком через парк и не встретил бы Брайн. А так он увидел сидящую на скамье молодую красавицу с длинными светлыми волосами. Она дремала, освещенная солнцем, а он стоял и тихонько любовался этой картиной. А когда она открыла глаза, Тедди мгновенно влюбился.

Сейчас это все было похоже на научный эксперимент, который вдруг пошел неправильно. Что привлекло его в той молодой женщине? Ее аромат? Глаза, когда она впервые взглянула на него? Цветы сирени, казавшиеся розовыми в этот час? Воркотня голубя? Его собственный метаболизм и все химические процессы его организма? История его жизни? Воздух Парижа?

Он пригласил ее вместе с ним пообедать, потом она призналась, что любит другого. Девушка старалась быть честной, но он и слушать ничего не хотел. Они ели сэндвичи, оливки, пили белое вино. Перед тем как оказаться в Париже, она побывала в Амстердаме. Нет, в Лондоне ей не приходилось бывать. В какой-то момент, уже немало выпив, Брайн чуть оттаяла и сказала: «Мне так нужно, чтобы меня кто-нибудь спас». Именно эта минута теперь вспоминалась ему чаще, чем остальные. Другой человек, может, и не отозвался бы на эти слова, но не он, не Тедди. Они с Мэттью лишились родителей еще в раннем детстве — те погибли в автокатастрофе, — и вырастила их тетка. И не было ни одного дня, когда бы Тедди не думал над тем, что все могло пойти по-другому, если б он не остался в тот день играть в футбол, а отправился вместе с родителями. Он мог бы услышать визг тормозов, мог успеть опустить стекло дверцы, помочь родителям выбраться из-под обломков. Он мог хоть что-нибудь сделать для них!

Они с Брайн провели ту ночь вместе. Сначала она немного всплакнула, сказала, что есть человек, которого она любит, но она очень одинока. Потом приехала к нему в Лондон, отчасти из-за своего одиночества, а отчасти просто потому, что Тедди был единственным человеком, с которым она познакомилась в Европе, ей не хотелось оставаться одной в Париже. Может, потому что он был добр и так явно в нее влюблен.

Вскоре после этого приехала в Лондон и ее старшая сестра Хиллари, она-то и рассказала о нем своим родителям. Те почти тотчас написали Тедди письмо, в котором сообщали, как счастливы, что их дочь нашла любовь, и предлагали оплатить все свадебные расходы. Брайн и Тедди до того ни разу не говорили о свадьбе, но после этого письма Тедди решил, что, наверное, им и вправду следует пожениться, и отправился покупать обручальное кольцо. Брайн имела привычку рано ложиться и спать допоздна, поэтому Тедди оставил кольцо на ночном столике, уходя на работу. А когда он в тот вечер вернулся к себе, кольцо было уже у нее на пальце. Оно стоило очень дорого, много больше того, что он мог себе позволить, но Тедди хотел, чтобы его любовь была видна, хотел заставить Брайн поверить в нее. Он даже не заметил, когда она перестала носить кольцо. Помолвка была разорвана, а он об этом и не знал.

Мэттью навещал брата в отеле «Истклиф», где он теперь поселился. К сожалению, там не было ни бара, ни ресторана, поэтому Тедди приходилось приносить выпивку с собой, и по вечерам в одиночестве он тяжко напивался.

В то время ему было двадцать восемь, Мэттью был восемнадцатью месяцами старше, выглядел младший брат стариком.

— Нельзя позволять случившемуся погубить себя, — говорил Мэттью. — Это было ужасно, я согласен, но нельзя же все предусмотреть. И никто не знает этого лучше, чем мы с тобой.

Мэтт имел немалый талант организатора, он работал в том же банке, что и Тедди, и теперь стал важной шишкой. Он снял для брата квартиру, избавился от старой мебели и от всего, что могло бы напомнить Тедди о Брайн, — кровати, костюма, заказанного к свадьбе, всех полученных подарков. Он предоставил брату недельный отпуск, после окончания которого Тедди переехал в новую квартиру около Ланкастер-гейт и вернулся к работе. Более или менее. Коллеги относились к нему так, будто он только что перенес тяжелую болезнь, от которой еще не оправился. Справляться с работой ему, в общем, удавалось, но по вечерам он обязательно заглядывал в «Лайон-парк». Постепенно стал пить всерьез. Тедди оказался слабаком.

В тот вечер, ворвавшись в номер, он увидел тех двоих вместе в постели, и все, что он прежде знал и во что верил, будто сместилось. Вернее, он позволил всему сместиться. Он не мог так просто уйти оттуда, как не мог отказаться слушать Брайн, когда они встретились. Вбежав в дверь отеля, он потребовал у ночного портье ключ, а тот так растерялся, что протянул его. И Тедди с ключом бросился вверх по лестнице. Он уже знал, что для них с Брайн все кончено, знал, что у него нет надежды. Зачем он так стремился увидеть все своими глазами? Нуждался в доказательствах? Не смог поверить письму?

Эти двое лежали вместе в кровати, тела их сплелись, и он едва узнал Брайн, такой незнакомой она ему в тот ужасный момент показалась. Первое, что он увидел, была ее спина — гибкая, узкая, такая невообразимо прекрасная спина. Брайн даже не слыхала, что отворилась дверь.

У него вырвался крик, и после этого он уже не мог остановиться. Ни когда она обернулась, ни когда она, пораженная, застыла, в то время как мужчина быстро вскочил и стал одеваться, а ее прикрыл простыней. Тедди кричал, что она его предала. Что она обязана выйти за него. Он даже не узнавал собственного голоса. Кто же может требовать от женщины любви, если она сказала, что не любит? Если она ему никогда, в сущности, не принадлежала?

Он бросился к ней, когда она стала натягивать на себя одежду. Пыталась объяснить, что дело не в нем, не в Тедди, что, когда они встретились, она уже была замужем. Сказала, что просит у него прощения за свои обещания. В этот момент он схватил ее и крикнул что-то ужасное. Минуту эту он никогда не забудет. Именно из-за нее он и приходит теперь каждый вечер сюда, в бар, и напивается. Такие, как она, не имеют права жить на свете. Вот что он сказал ей тогда. Потом обернулся к мужчине и двинул его. Потому Брайн и успела выскочить в коридор. А тот, другой, которого она любила, ударил его в ответ и кинулся следом за нею.

Тедди Хили опрокидывал в себя бокал за бокалом. Иногда бармен ставил перед ним сэндвич или тарелку рагу. Случалось, он ел, случалось, продолжал накачиваться спиртным. Однажды вечером, когда он уж очень напился, встал и пошел на седьмой этаж. Прежде он этого не делал. На улице шел дождь, и кости у него ныли, как у старика. Стоял конец сентября, похолодало, в отеле было пустынно, постояльцы все разъехались. На седьмом этаже заметил, что у пола оторваны обои, и догадался, что это потрудился тот ручной кролик, которого он здесь видел. Холод в коридоре леденил душу.

Тедди подошел к номеру Майкла Маклина и постучал. Никто не отозвался, он нажал ручку и вошел. И тут же ощутил знакомый запах. Сирень. Он бросился назад, но не успел выйти, как услышал мужской голос и застыл на месте. Случилось нечто очень странное — в дверях он увидел самого себя, услышал, как гневно выкрикивает какие-то злые слова. Невероятно, но тем не менее это было. Он стоял и смотрел на себя самого.

Потом Тедди спустился вниз, вернулся в бар и напился уже по-настоящему. С тех пор каждый вечер в один и тот же час он поднимался на седьмой этаж и всегда находил там себя — того, кем он был раньше, но которого потерял теперь. Того, кто верил.

— Ее здесь нет, парень, — сказал ему однажды бармен, когда Тедди с трудом начал подниматься со стула, собираясь идти на седьмой этаж. — Этот призрак не является нам, зачем вам туда идти?

— Вам знакомо чувство, что у вас только что из-под самого носа что-то стащили? И вы никак не можете получить это обратно?

— Конечно. Это и называется жизнью.

И все же был один человек, который мог бы его понять. Та девочка, ее, кажется, звали Люси Грин, на глазах которой все произошло. Тем вечером Тедди видел, что она стояла в коридоре, когда сначала выскочила из дверей Брайн, а вдогонку за ней тот мужчина. Он видел выражение ее лица. Она была похожа на ангела, который бьется в клетке из жил и костей, ломая ее изнутри. Они глядели друг на друга не отрываясь, и Тедди вдруг ощутил полное единство с чужим человеком, единство мыслей и чувств. На какую-то долю мгновения они стали одним существом, одной мыслью.

Затем девочка повернулась и побежала прочь. И тут они разъединились. Он остался там, в комнате, которая пахла сиренью, а девочка исчезла. Но она все видела, весь тот ужас. Что же касается Тедди, он больше ничего видеть не хотел. Сел на кровать, на которой только что Брайн лежала с тем мужчиной, и не мог даже плакать.

Однажды Тедди в качестве наказания присоединился к группе людей, работавшей по очистке города от мусора. Он наслаждался этим трудом на свежем воздухе. Был ошарашен свободной и дикой жизнью, которая, оказывается, существовала в самом центре большого города. Однажды утром он приметил лис, испуганные, они насторожились и смотрели на него. Он был поражен тем, как дружно они кинулись бежать, все время оглядываясь, нет ли за ними погони. Тедди уселся на траву. На нем были резиновые сапоги, плащ и старые, заляпанные краской брюки, которые он надевал для таких случаев. В руках — длинная сеть, чтобы вылавливать мусор из луж. Иногда Тедди вспоминал ту девочку и воображал то, что она могла видеть, эта мысль была непереносима. Но самое странное, что смотрела она на него в точности тем взглядом, которым теперь смотрели лисы.

В следующее воскресенье утром он снова пошел в церковь. Со священником они говорили о существовании душ, и Тедди изо всех сил старался понять то, о чем толковал священнослужитель. Доброта, присущая человеческому существу, как думал он сам, должно быть, и есть его невинная душа, но священник отрицал это, утверждая, что это сущность личности. Простой и ясной. Самая глубокая, самая завершенная ее часть, та часть, что взывает к Богу.

— А тот, который лишен такой сущности, отправится в ад? — спросил Тедди.

— Тот, кто лишен ее, живет в аду, — ответил священник.

Со временем Тедди понял, что жизнь его изменило письмо. Прежде вся его переписка ограничивалась короткими благодарными посланиями тетушкам и кузинам за их подарки или короткие сообщения от родственников из Австралии, которых он никогда не видел. Они выражали ему сочувствие, когда погибли родители. Письмо, написанное Брайн, когда-то изменило всю его жизнь, а в октябре в «Лайон-парк» пришло новое письмо, и было оно отправлено на его имя. Прежде чем он прочитал его, оно несколько дней пролежало на стойке. В отеле в те дни творилась настоящая суматоха, потому что одна из дежурных собиралась выйти замуж за какого-то повара. Оба работали здесь же, в отеле, и на свадебный ужин был приглашен весь персонал отеля. Поэтому, когда Тедди однажды вечером вошел в вестибюль, бармен сказал:

— Извините, приятель, сегодня мы закрыты. — И протянул Тедди письмо. — Дори совсем замоталась с этими хлопотами и забыла передать вам. Бог знает, с чего это его послали на наш адрес.

Свадьбу отмечали довольно торжественно, вестибюль был украшен белыми и лиловыми шелковыми лентами, шампанское сияло серебристой фольгой, на серебряных подносах были разложены сэндвичи и фрукты. Официальная часть уже окончилась, и веселье шло полным ходом. Невеста в нарядном белом платье танцевала среди гостей, а ее жених, повар, провозглашал здравицы в честь присутствующих и уговаривал их не стесняться, поскольку расходы за счет заведения.

К тому времени у Тедди развился отчетливый страх перед письмами. Сначала он посидел некоторое время в вестибюле, потом, когда звуки музыки и шум веселья сделались невыносимы, вышел на улицу. Решил было заглянуть в отель, в котором жил после несчастья, но передумал и отправился домой. Темнело, но он предпочел пройти парком, чтобы не встречаться с прохожими. Он все равно одинок, так пусть никто и не путается у него под ногами. В парке пахло прелой листвой, раньше это было его любимое время года — когда начинают желтеть листья, но дни стоят еще ясные. Теперь ему не было дела до погоды. В сущности, от него осталась лишь половина прежней личности, и именно та, которая не замечала желтеющих листьев и ясного неба. Вошел к себе и первым делом откупорил бутылку виски.

Письмо было отправлено из какого-то маленького городка в Шотландии, почерк на конверте казался незнакомым. Он вскрыл конверт, достал лист бумаги и положил на столик. Задумчиво уставился перед собой. Возможно, это еще один из тех розыгрышей, что устраивает жизнь. Ему сообщают о том, что он тяжело и неизлечимо болен? Или о том, что следует заплатить налоги? Его отправляют на каторжные работы? Тедди налил в стакан виски и выцедил его, прежде чем приступить к чтению.

Начиналось оно так:

«Дорогой мистер Хили, я — та девочка из отеля. Меня зовут Люси Грин, и я пишу вам потому, что вы единственный человек в мире, который может меня понять».

Сначала он подумал, что это чья-то дурацкая шутка, но потом вспомнил тот момент, когда девочка бросилась бежать прочь, и понял, что письмо действительно от нее.

«Я подумала, что, наверное, вы можете сказать мне, стоит ли жить на свете. Если вы сами это уже знаете. Я так много над этим думаю. В отличие от Анны Франк у меня совсем нет веры в людей. Мне кажется, что у вас ее тоже нет, но, может быть, я ошибаюсь. Сейчас мы с папой путешествуем. Собираемся поехать к озеру Лох-Несс посмотреть на чудовище, но вообще-то больше разъезжаем, пока не решим, не пора ли ехать домой, и пока не придумаем, что нам делать с нашими жизнями. Двадцать второго числа мы возвращаемся в Эдинбург в отель «Эндрюс» миссис Аманды Джонс. Если у вас есть ответ на мой вопрос, пожалуйста, напишите мне. Если нет, то извините, что я вас побеспокоила. Все случившееся произошло только по моей вине. Она дала мне то письмо, чтобы я передала его ее мужу. Вы ничего плохого не сделали, это я во всем виновата».

В ту ночь ему не удалось заснуть. Отвечать было нечего, Люси права, веры в людей у него ни на грош. Но он совсем не хотел, чтобы ее не было у этой девочки. Нет никаких причин, чтобы двенадцатилетних детей терзали взрослые мысли. Поэтому Тедди сделал одну вещь, которая вообще-то была совсем не в его характере. Он позвонил в тот отель в Эдинбурге, про который писала девочка. Поговорил с хозяйкой, рассказал ей кое-что, и эта женщина сумела понять, что пришлось пережить Люси. Потому что Тедди не стал рассказывать все, что произошло. Ни о смертях на дорогах и крови, ни о том, как девочка смотрела на него в коридоре и видела, как он расстается с самим собой. Такие вещи не каждому можно рассказать. Только тому, кто может понять. Таким, как он сам, например.

Люси и Бен прожили около Лох-Несс примерно неделю, даже немного больше. Они гуляли по тропинкам вдоль озера, пробираясь сквозь камыши. Листья папоротников становились коричневыми, и воздух холодал с каждым днем. Это была красивая, удивительная, дикая сторона. В одном маленьком магазинчике, где овечий загон размещался прямо позади полок с товарами, Бен купил им обоим шерстяные шарфы и перчатки. Люси он купил еще один моток пряжи цвета индиго, потому что за то время, что они провели в Шотландии, она превратилась в завзятую вязальщицу и использовала всю шерсть, подаренную ей миссис Джонс. Много миль они накрутили, колеся вокруг озера, но ни разу не встретили чудовища. Один раз наняли одного старика, который клялся, что лично отвезет их на то место, где живет Несси, но увидели только несколько длинных бревен, торчавших из воды. Озеро было глубоким, темным, и Люси казалось, что его воды притягивают ее. Она, конечно, опять вспоминала Майкла Маклина и то, как он, словно с моста в воду, прыгнул на мостовую в самый поток машин. Девочка склонялась над бортом лодки, окунала пальцы в темную ледяную воду и нахально приглашала чудовище приплыть и откусить ей мизинец.

Однажды утром отец спустился к завтраку и сообщил:

— Похоже, теперь можно не спешить возвращаться. Меня уволили.

Но он вовсе не казался расстроенным, скорей даже радостным и очень проголодавшимся. Заказал им на завтрак хлопья и яйца, и колбасу и пообещал растрясти все съеденное во время прогулки.

Люси посмотрела на отца. Сначала она решила, что это ее вина в том, что его уволили с работы, что теперь ей придется просить милостыню на вокзале в Нью-Йорке, и вдвоем с отцом они будут жить в больших картонных коробках прямо в метро.

— Дочка, — сказал Бен, когда девочка принялась всхлипывать прямо за столом. — Есть такая вещь, которая называется судьба.

Но Люси, которая не верила вообще ни во что, в судьбу тоже не хотела верить. Расставшись с Лох-Несс, они отправились обратно в Эдинбург, и это была долгая поездка. На ночь они остановились в одной недорогой гостинице. Сидя около горящего камина, Люси услышала, как отец сказал хозяину, что его дочка заболела, и поняла, что это правда. Протянула к огню руки и стала их греть. Она слишком плохо себя чувствовала, чтобы возвращаться обратно в Вестчестер.

По ночам ей по-прежнему снились кролики, но не только они. Иногда ее сны наполняли пурпурные холмы и огромные безвоздушные пространства вселенной. Когда они вернулись в отель миссис Джонс, ее племянник, Сэм, рассказал, что у миссис Джонс было двое детей и они умерли от инфлюэнцы, эпидемия которой случилась во время войны. Люси взяла шарф цвета бледной листвы, который она сама связала, и пошла в гостиную.

— Ты молодец, хорошо постаралась, — похвалила ее миссис Джонс.

— Я связала один шарф для вас и один для меня.

Миссис Джонс была опытной мастерицей, но ни словом не упомянула спущенные петли, которые сразу заметила. Зато с удовольствием обернула шарфом шею.

— Великолепно.

Люси становилось по-настоящему плохо, когда она вспоминала, что с Эдинбургом им придется расстаться. Вестчестер не казался ей даже реальным, будто там все исчезло за время ее отсутствия. Наверное, совсем ничего не уцелело.

Накануне того дня, когда Люси с отцом должны были сесть в поезд, чтобы ехать в Лондон, миссис Джонс сказала, что в Шотландии есть еще кое-что, что они должны непременно повидать. И попросила племянника отвезти их на ферму.

Сэм был вне себя от счастья. Дорога, по которой они ехали, пересекала самые красивые места, которые Люси когда-либо видела. Она сидела в машине, и на шее у нее был тот самый шарф, который она сама связала и отделала ажурным кантом. А миссис Джонс надела другой.

— Пожалуйста, не ошибись на повороте, — напомнила она племяннику. — Мы с тобой всегда ухитряемся его пропустить.

Миссис Джонс взяла одеяло и корзинку для пикника с термосом, в котором плескался горячий чай на тот случай, если Люси почувствует себя плохо. Скоро они прибыли на огромную ферму, которая принадлежала друзьям миссис Джонс и где разводили сторожевых пастушеских собак. Около фермы стоял длинный хвост грузовиков, фургонов, легковых машин, позади фермы виднелось поле, а за ним — пастбища и загоны. Вокруг были целые сотни блеющих овец.

— Довольно странно, — удивился Бен. — Там, откуда мы приехали, собаки живут в домах и выпрашивают у хозяев бисквитик.

— Здесь не так, — ответил Сэм Джонс. — Здесь собаки трудятся, чтобы получить кусок хлеба.

Они вышли из машины и стали наблюдать за тем, как собаки и пастухи вместе пасут овец. Стоило фермеру свистом или отрывистой командой отдать приказ, как собака тут же бросалась его выполнять, будто эти двое понимали язык друг друга. Только человек и его собака знали этот язык, и больше никто в мире.

— Ты слышишь, что каждый свист звучит по-другому? — спросил Сэм у Люси. — И каждый имеет значение для собаки, она слышит разницу и понимает, что от нее требуется. Бежать вправо или влево, быстро или медленно. Говорят, что некоторые собаки различают до сотни значений свиста. Они, похоже, умнее нас с вами.

Они замечательно провели время, наблюдая за тем, как пасут овец. Вскоре к ним подошел один из фермеров, он был родственником миссис Джонс, его звали Хирам.

— У этого человека самые лучшие здесь собаки, — тихо пояснил Сэм. — Он обязательно победит.

— Загляните после соревнований ко мне. Мой фургон стоит там, — обратился к ним Хирам. — Я вам кое-что покажу и могу поспорить, вам это непременно понравится.

Собаки Хирама были самые умные. Они быстрей всех собирали овец и загоняли их на место, но награду в тот день получил другой собаковод. Люси с отцом подбадривали каждую из собак, все они работали так дружно и с такой страстью, что трудно было выбрать победителя.

Когда солнце стало спускаться, опять похолодало. Люси даже припомнить не могла, когда она в последний раз была так счастлива. Ей казалось, что она могла бы остаться здесь на всю жизнь. Фермеры стали собирать своих собак и загонять в машины. А они вместе с Сэмом и миссис Джонс пошли к овечьим загонам, рядом с которыми стоял фургон Хирама, а сам он пил пиво с несколькими мужчинами. Казалось, все они давно знакомы между собой.

— Вот и она! — воскликнул один из пастухов. — Та девочка из Нью-Йорка.

Люси ужасно покраснела, когда их с отцом стали со всеми знакомить. О ней, казалось, давно все знали, знали даже, что она научилась вязать.

Небо постепенно становилось фиолетовым, сначала оно стало такого цвета, будто по нему разбрызгали чернила, а потом и совсем потемнело. Вечер самого прекрасного дня тоже оказался великолепным и очень настоящим.

— Пойдемте, — пригласил их Хирам. — Идите за мной, я вам что-то покажу.

Они подошли к фургону, на переднем сиденье которого лежали три собаки, они сразу попрыгали вниз на землю, когда увидели хозяина. Обойдя фургон, Хирам распахнул заднюю дверь, и все увидели щенка колли, который спал, свернувшись калачиком на одеяле.

— Ой, какой! Можно мне погладить его? — сразу стала просить Люси.

Хирам кивнул, и Люси забралась в фургон.

— Только, знаешь, она немного боится чужих и поначалу может залаять на тебя.

Этот щенок был гораздо меньше остальных и сразу стал обнюхивать Люси руку.

— Привет, — сказала ему девочка.

— Это из прошлогоднего помета Рози. Он плохо слышит на одно ухо и никогда не сможет охранять овец. Поэтому, если ты захочешь, он вместе с тобой отправится домой.

У Люси забилось сердце.

— Было бы отлично, — вздохнул Бен, — но дело в том, что мы живем по ту сторону Атлантики. Не думаю, что сумеем переправить собаку в Америку.

— Берите, берите, не сомневайтесь, — посоветовал Хирам. — Собака отлично обучена. Проблем никаких не будет. Увидите, на корабле она еще станет всеобщей любимицей. И вообще, за нее уже заплачено, так что вы не можете отказаться.

Миссис Джонс присела на задний бампер фургона рядом с девочкой.

— Люси, даже по форме головы видно, какая умная эта собака.

Люси посмотрела на отца. Положила осторожно руку на теплый загривок колли, щенок тихонько вздрогнул. Люси так хотелось увезти его с собой. Но ей даже не пришлось упрашивать отца, Бен Грин с Хирамом пошли куда-то, и когда отец вернулся, в руках у него был ошейник. Может, это был знак того, что жизни их изменились и они перестали быть тем, кем были раньше, и становятся тем, кем должны стать?

Потом они поехали обратно в Эдинбург, и малыш колли сидел в корзинке между Люси и миссис Джонс. Он свернулся на пахнувшем овцой одеяле и заснул. Несколько раз передние лапы у него вздрагивали, и, наверное, сейчас ему тоже снятся кролики.

— Как ты его назовешь? — спросила миссис Джонс.

Люси вспомнила о детских фотографиях в доме миссис Джонс. Детские лица в старинных деревянных рамках. Мальчик и девочка. Она не знала, почему так случилось, что они умерли молодыми, знала только, что их уже нет и что миссис Джонс живет одна.

Небо стало темным, как чернила, словно на страницу пролили целую бутыль.

— Я назову его Скай, — решила девочка. — Или Скайлер.

Миссис Джонс придвинулась к ней ближе. От нее так приятно пахло мятными леденцами и пряжей.

— Знаешь, есть на свете один человек, и он хочет, чтобы ты верила в хорошее. Это он купил тебе собаку.

Ее слов почти не было слышно из-за рокота мотора, старый «воксхолл» натужно хрипел, преодолевая холмы и повороты, но Люси все расслышала очень отчетливо. Это он, Тедди Хили, ответил на ее письмо, он словно сказал ей, что он и сам верит и хочет, чтобы такая вера была у нее.

Люси и миссис Джонс улыбнулись друг другу. Теперь у них есть тайна. Колли во сне смешно похрапывал. Дорога бежала меж старинных каменных стен и изгородей, которые казались черными в наступающей ночи. Люси выглянула в окно. Ей хотелось запомнить все это перед тем, как она вернется домой.