Третья жена шейха

Пролог

Москва, 1980 год

Елена

Наташа смеется над анекдотом про Чапаева, который я ей рассказала, и жмет на газ.

Московские улицы пусты, машин практически нет. К Олимпиаде город очистили от лишних автомобилей.

Впереди очередной пост ГАИ. Молодых курсантов выгнали на улицы в усиление к сотрудникам автоинспекции. Паренек машет нам полосатой палочкой, и Наташа останавливается у тротуара.

- Товарищ инспектор! – первой в окно кричит подруга. – Мы спешим в олимпийский пресс-центр!

В подтверждение своих слов Гаврилова предъявляет пластиковую аккредитацию на Олимпиаду. Курсантик смущенно улыбается красивой водительнице и позволяет нам продолжить свой путь.

Наташа работает переводчиком в пресс-центре на центральном стадионе имени Ленина в Лужниках. Сегодня у нее выходной. Никто не ожидал, что капиталисты будут бойкотировать наши игры, поэтому переводчиков подготовили слишком много.

Гаврилова в зеленой тенниске и серой юбке. Это официальная форма игр. Ей можно было бы и не предъявлять аккредитацию. И по одежде видно, где она работает.

Я же надела белое платье. Потому что Олимпиада – это праздник.

Сегодня отец разрешил взять Наташе свою "Волгу", поэтому мы в прекрасном настроении. Я кручу ручку и опускаю стекло на дверце. Высовываюсь на улицу и наслаждаюсь легким ветерком.

Утром небо хмурилось, но сейчас прояснилось. Видимо, московские власти опять разогнали дождь. Теперь тучи улетят в Подмосковье и будут поливать наш сад на даче.

Хочется кричать от восторга. От соблазна подальше возвращаюсь в салон автомобиля. Смотрю на Наталью и смеюсь.

В груди легкий трепет от осознания, что скоро я стану частью великого спортивного праздника нашей страны. Даже голова слегка кружится.

Мы с Гавриловой учимся на одном факультете иностранных языков, но на разных курсах. Я на первом, она на втором. Знакомы еще с английской спецшколы, где вместе посещали волейбольную секцию.

Мы на трибуне. Уже сорвали горло. Стадион забит и яростно болеет за своих. Мне кажется, что я стала частью какого-то единого организма. У нас одно дыхание на всех. Мы вдыхаем и выдыхаем, вдыхаем и выдыхаем. Мы объединены одной целью и меня топит в общем восторге.

Соревнования по тройному прыжку.

- Са-не-ев! – орем мы с Наташкой после объявления спортсмена диктором из репродуктора.

Следим за каждым движением легенды советского спорта. Спортсмен разбегается и летит. Задерживаю дыхание, моя душа летит вместе с ним.

Чувствую прожигающий затылок взгляд. Оборачиваюсь и осматриваю ряды. Негры, арабы, азиаты и русские. Все сосредоточены на арене. Хихикаю над своей паранойей и возвращаю внимание на спортивное действо.

- Горло пересохло, - наклоняется ко мне Наташа, - я сгоняю за «Фантой».

- Хорошо, - с радостью соглашаюсь я. Мы столько кричали, что у меня тоже во рту аравийская пустыня.

Затылок снова жжет. Резко поворачиваюсь и обвожу взглядом трибуны. Много лиц, но на меня никто не смотрит. Становится не по себе. По позвоночнику пробегает холодок.

Объявляют результаты. Санеев только второй, но первое место тоже наше - у молодого спортсмена из Таллина.

Золото и серебро у СССР. Трибуны ликуют. На разных рядах начинают открывать шампанское. То здесь, то там слышатся характерные хлопки. Атмосфера праздника. Я беззаботно смеюсь.

Рядом появляется девушка в арабской одежде и протягивает мне открытую бутылку «Кока-колы».

- Peace, friendship! – говорит она по-английски и салютует мне другой бутылочкой.

Я тронута таким знаком внимания. На глаза наворачиваются слезы. Пусть нас бойкотируют, но люди во всем мире приветствуют Советский Союз и игнорируют волю капиталистического лагеря. Я беру колу и чокаюсь с бутылочкой девушки.

- Мир, дружба! – вторю ей по-русски, улыбаюсь и жадно пью напиток.

Меня поглощает черная темнота.

Листаем >>>

Пролог. Продолжение

Я прихожу в сознание. Не понимаю, где я. Голова шумит и мне безумно страшно.

Ничего не вижу. На глазах повязка.

Я лежу на мягком матрасе. Руки вытянуты вверх, запястья зафиксированы. Пытаюсь опустить руки. Ничего не выходит. Кажется, они прикованы к грядушке кровати.

Слышу шорох ткани и замираю. Кручу головой, но не могу ничего увидеть. Я пытаюсь крикнуть, но только мычу. Рот заткнут кляпом.

Меня охватывает паника. Животный страх, который вытесняет все мысли.

- Не бойся! – раздается низкий мужской голос на английском. – Я не причиню тебе вреда.

Если он думает, что успокоил меня, то ошибается. Я в ужасе кричу. Но из-за кляпа вновь мычу.

Снова шорох одежды. Матрас рядом со мной проминается.

Я чувствую чужие руки на моем теле. Только сейчас осознаю, что я еще и голая.

- Латифа! – шепчет похититель и проводит пальцами по моему лицу.

Я мечусь в ужасе и пытаюсь освободить руки. Чувствую себя птицей в клетке и плачу от беспомощности.

- Тише, детка, не бойся, - уговаривает меня голос.

Ощущаю вес голого тела. Чужая горячая кожа касается моей. Мои ноги сковываются чужими коленями.

В ноздри проникает тяжелый мускусный сладковатый терпкий запах.

Я резко замираю и боюсь дышать. Пытаюсь втянуть живот, чтобы уменьшить телесный контакт.

- Будь послушной, латифа, - рокочет мужчина, - если будешь хорошей девочкой, тебе все понравится.

Я чувствую его губы на своей ключице. Не дышу. Все мои ощущения концентрируются там. Ничего не вижу, ничего не слышу. Только чувствую.

Чувствую, как горячее дыхание опаляет мою кожу, а влажные губы блуждают по телу.

Самое ужасное во всем происходящем, что меня охватывает какой-то непонятный трепет. Это не стыд, а что-то другое.

Мне страшно, но прикосновения чужих рук и губ не вызывают омерзения. Это будоражит и волнует. По телу проходит волна мурашек.

Я прислушиваюсь к томительным ощущениям. Снова задерживаю дыхание, потому что его язык касается моего соска. Мужчина засасывает его в рот и облизывает со всех сторон.

Закрываю глаза под повязкой. Настолько все пронзительно.

Мое дыхание учащается. Внизу живота разливается непривычное тепло. Это приятно.

Все происходящее кошмар наяву. Но мне приятно. Какой-то бред!

Похититель резко разводит руками бедра. Мое лицо заливается красным. Как хорошо, что я ничего этого не вижу. Наверное, умерла бы со стыда.

Мужчина что-то бормочет по-арабски.

Я чувствую его язык в развилке моих ног. Это какое-то безумие. Что он вообще делает? Психически больной, видимо. Как его пустили на Олимпиаду?!

В следующий момент все мысли покидают мою голову. Каждое движение его языка запускает по телу приятные волны. Томительное напряжение охватывает все существо.

Нет, он не псих. Просто сказочный маг.

Это последняя моя мысль. После этого мое тело и мое сознание взрываются. По телу проходят разряды блаженства. Меня выгибает дугой и трясет. Какая-то неизвестная магия.

После взрыва тело обмякает, по каждой клеточке растекается нега.

Сквозь вату в моей голове слышу хриплый английский.

- Теперь ты не будешь кричать, девочка?

Кляп изо рта исчезает, но врывается властный язык. Изучает мои глубины. Я расслаблена максимально. Смутно мелькает мысль, что наконец-то я поцеловалась по-настоящему.

- Ты когда-нибудь спала с мужчиной, латифа? – интересуется маг.

- Нет, - отрицательно мотаю головой.

- Может быть слегка больно, но я буду осторожен, - обещает мне баритон.

Моих губ снова касается нежный поцелуй. Чувствую тяжесть горячего тела. Мысли растекаются вязкой массой. Что он вообще имел в виду?

Жуткий грохот. Падает что-то явно большое.

- Быстро с нее слез! Милиция! – слышу яростный крик.

Вот теперь меня охватывает жуткий стыд. Тяжесть с моего тела исчезает, и сразу становится холодно. В следующий момент на меня набрасывают покрывало.

Повязка с глаз исчезает, и я морщусь от яркого света. Пожилой сотрудник органов в форме возится с моими наручниками.

Выцепляю глазами детали. Гостиничный номер. Валяющаяся на полу дверь. Мощная спина и голые подтянутые ягодицы моего мага, которого держат правоохранители.

- Не смотри туда, деточка, - предостерегает меня милиционер.

Вздыхаю и послушно отворачиваю голову.

Глава 1. Свидание

Москва, 1983

Елена

Мы сидим в кинотеатре и смотрим «Возвращение резидента». Мне кажется, Николай посмотрел его уже раз десять. Сегодня захотел показать мне.

Я с трудом сдерживаю зевоту. С фильмами всегда существует проблема неоправданных ожиданий. Полев так восхищался данной кинокартиной, что я ждала чего-то чрезвычайно заоблачного.

Николай учится в Высшей школе КГБ и ему все это очень близко. Разведка, контрразведка, оружие и погони. Я не могу разделить его энтузиазм.

Когда окончательно обмякаю в кресле и хочу погрузиться в свои мысли, чувствую, что к моей ладони прикасается другая.

Рефлекторно одергиваю руку и тут же жалею. Заставляю себя вернуть ее назад на подлокотник. Николай больше не повторяет свою попытку. Чувствую, как от него повеяло холодом.

Тяжело вздыхаю и снова вспоминаю все. Тогда, три года назад, Наташа мне сказала, что меня хотели обесчестить. Это очень смешно звучало после получения статуса потерпевшей. Перед этим меня долго и нудно опрашивали следователи, потом осматривали врачи. Самым ужасным был осмотр гинеколога. Вот они меня точно обесчестили, а маг просто показал волшебство.

Я сто раз пожалела, что у меня такая энергичная подруга. Сразу видно, что папа Наташи работает в КГБ. Гаврилова быстро провела опрос наших соседей на стадионе и поняла, что со мной что-то случилось. Так как в Лужниках она к тому моменту знала каждую собаку, быстро подняла на уши милицию.

Несколько сотрудников вспомнили, как мужчина в арабской одежде вел девушку в полубессознательном состоянии. Его опросили с помощью переводчика, он ответил, что я перебрала шампанского.

Милиция знала, что творится на трибунах, но закрывала глаза на вольности граждан. Мужчина же вел себя так властно, что никто даже не попытался отобрать у него советскую гражданку.

Потом оказалось, что бдительный дворник запомнил номера нашего такси. В гостинице тоже работали внимательные сотрудники. Поэтому меня так быстро нашли.

Но лучше бы не нашли. Я не знаю, какие намерения были у моего мага, но верю, что он не причинил бы мне вреда. Лучше бы меня обесчестил он, чем все эти многочисленные другие люди. Никогда не забуду похабную улыбку молодого следователя, который заставлял повторять подробности произошедшего.

Теперь возможная близость с другим мужчиной у меня вызывает подсознательный ужас.

Я тогда очень волновалась за моего мага. Оказалось, напрасно. Наташа сообщила мне под большим секретом, что он оказался каким-то важным человеком в своей стране. Его просто выслали из СССР ближайшим рейсом. Больше никаких санкций не последовало.

Гаврилова очень злилась по этому поводу, а я тихонечко радовалась, но тоже делала вид, что злюсь.

По поводу случившегося у меня очень смешанные чувства. Все вокруг твердили, что это была попытка изнасилования. Мне очень стыдно за то, что мне понравилось. Что мой протест так быстро во мне заглох. Постоянно корю себя за то, что, видимо, я падшая женщина.

Становится грустно от того, что наша мама умерла, когда мне было девять лет. Она была доброй и очень чуткой. Я знаю, что смогла бы обсудить с ней волнующие меня вопросы. У Наташи не было близости с мужчиной, она меня не поймет и ничем не сможет помочь.

В любом случае, все со мной случившееся не повод шарахаться от прикосновений Николая. Папа его одобряет, рано или поздно мы поженимся. Мне нужно будет перешагнуть через свои страхи. Сейчас же мое поведение просто невежливо.

Мы выходим из кинотеатра «Космос», переходим проспект и идем к моему дому. Я волнуюсь, кусаю губы и собираюсь с духом. Наконец-то сама беру Николая под локоть. Чувствую, как он постепенно отогревается.

- Как тебе кино? – интересуется Полев.

- Тебе не показалось, что от него веет идолопоклонничеством перед западом? – задаю встречный вопрос.

- Что ты имеешь в виду? – хмурится Николай.

- Успехи нашей разведки как-то смазаны, зато активно пропагандируется западный образ жизни. Красивые дома, красивая мебель, красивая одежда, кафе, рестораны. По-моему, это не кино, а идеологическая диверсия, - произношу я как можно легкомысленнее.

- Никогда не смотрел с этой точки зрения, - задумчиво отзывается Полев, - может быть ты и права.

- Не понимаю, как подобные фильмы проходят цензуру. Видимо, цензоры им сочувствуют.

- Тебе тоже нужно было идти в школу КГБ, - хмыкает Николай, - за какие-то два часа открыла заговор в киноотрасли.

Пожимаю плечами и никак не комментирую. Мы уже пришли к нашему дому.

До смерти мамы мы жили в военном городке под Подольском. Потом друзья помогли перевестись папе в Москву. Мы получили двухкомнатную сталинку в неплохом районе. Первое время боялись, что папу опять куда-нибудь переведут. У военных это обычное дело – постоянные ротации. Но, наверное, руководство решило не трогать отца-одиночку.

Поднимаемся в лифте на четвертый этаж. Эта обычная неловкость при прощании. Собираюсь с духом и мужественно подставляю щеку для поцелуя. Облегченно закрываю за собой на замок дверь.

Глава 2. Семья

Захожу на кухню. Папа жарит картошку и напевает под нос мотивчик из «Чародеев».

Смотрю на настенные часы, которые ритмично громко тикают. Они внушают уверенность, что все идет своим чередом. Ход времени неизменен. За зимой придет весна, а потом и лето.

Я подхожу к окну и беру в руки лейку. Поливаю цветы на подоконнике.

- Алена! – восклицает папа, перенаправив на меня внимание. – Ты одна? Могла бы пригласить Николая на чай.

Отвернувшись от отца, немного морщусь. Беру палочку и рыхлю землю в горшках. На нее сразу налипают черные комки, но я не обращаю внимания. Делаю вид, что поглощена занятием.

- Ему нужно было учить какие-то конспекты, - уверенно вру.

Смотрю в окно. Наблюдаю, как кружат снежинки в свете фонарей.

- Сядь, Алена, нужно поговорить, - серьезным тоном говорит папа и мне становится не по себе.

Втыкаю палочку в землю. Прохожу к раковине и ополаскиваю руки. Вытираю их кухонным полотенцем, висящим на крючке сбоку. Опускаюсь на табурет и выпрямляю спину. Напряженно смотрю на родителя. Он нервничает. Взгляд бегает. Дерганными движениями вытирает руки о кухонный фартук.

Садится напротив и мгновенно становится решительным, спокойным и собранным.

- Алена, скоро Пете исполнится восемнадцать. После этого меня могут отправить в Афганистан.

Я вздрагиваю, как от удара. Все мое существо отвергает услышанную информацию. Какой-то бред. Только не моего папу. Как утопающий я пытаюсь ухватиться за первую попавшуюся соломинку.

- Ты можешь уволиться, - с жаром предлагаю я.

- Меня никто не отпустит, - усмехается папа, - тем более, мне всего три года до предельного возраста. Уволюсь в обычном порядке.

Меня бесит его легкомысленность. Как можно так спокойно относиться к вопросу жизни и смерти. Вскакиваю с табурета и начинаю ходить по кухне. Лихорадочно вспоминаю все, что я слышала об отставке.

- Я знаю. Это можно сделать. Наташа мне говорила. Можно купить медкомиссию или сделать вид, что ты ударился в бога. Есть люди, которые все это проворачивали. Медкомиссия надежнее, но верующего тоже не будут держать в армии. Это все реальные случаи из жизни. Кто очень хотел, тот находил путь, чтобы уволиться.

- Алена, прекрати, - мягко останавливает меня отец, - то, что ты предлагаешь, недостойно советского офицера. К тому же я не трус и готов выполнить долг перед родиной. Признаться, мне было стыдно перед товарищами все это время. Получалось, что я прикрываюсь детьми. Я хотел поговорить с тобой не об этом.

- А о чем? – вздергиваю я бровь. Волнение нарастает. Мне кажется, что плохие новости еще не закончились.

- Сядь! – командует отец своим офицерским тоном, и я подчиняюсь. - Я хотел бы, чтобы вы с Николаем поскорее расписались. Я уверен, что Петя один не пропадет. Ты же слишком тепличное растение, я хочу передать тебя в сильные руки.

Набираю полные воздуха легкие. Резко выталкиваю его из себя. Сердце переходит на рваный ритм. Меня начинает трясти и хочется устроить истерику.

Почему-то в голове крутится фраза про тепличное растение. Отец хочет, чтобы Коля обо мне заботился. Поливал и рыхлил почву палочкой? Напрашиваются неприличные ассоциации.

Я не хочу замуж. При мысли о первой брачной ночи все внутри переворачивается. Я еще не готова.

Но как я могу признаться родному отцу, что не смогу сейчас лечь в постель с Колей. Мне нужно еще время, чтобы настроиться. Уверена, у меня все получится. Только не сейчас.

Громкое тиканье часов начинает бить куда-то в висок. Растираю его пальцами.

- Ты не должен думать о худшем. Ты нам нужен и с тобой ничего не случится, - вскакиваю с табурета и быстрым шагом иду в свою комнату. За спиной раздается тяжелый вздох отца.

В моей комнате брат. Сидит на полу, опершись спиной о мою кровать. Рядом с ним стоит приемник. Он перепаян каким-то хитрым образом и принимает вражеские голоса. Трансляцию еле слышно. Какие-то диссиденты с той стороны демаркационной линии на русском языке рассуждают о тоталитаризме.

- Петя, - раздраженно бросаю я, - опять ты потребляешь буржуазную пропаганду.

- Не бухти, систер, - ухмыляется юноша, - я понимаю, что все врут. Для составления правильной картины нужно быть в курсе обеих позиций.

Он поворачивается ко мне лицом и наблюдает за мной с хитрым прищуром. Невольно любуюсь братом. Красивый молодой человек. Одет в джинсы и красно-белую олимпийку. Джинсы купил сам у фарцовщиков на самостоятельно заработанные деньги.

- Ну да, потребление дезинформации очень поможет тебе составить полную картину, - иронизирую я, - в любом случае, заканчивай. Я не хочу ничего этого слышать.

- Не волнуйся, систер, я уже договорился, мне должны подогнать ленинградские стереонаушники, осталось чуть-чуть накопить.

- Опять будешь мешки таскать? – падаю в кресло и устало откидываю голову на спинку.

- Ага, завтра договорился на ночную смену на хлебном комбинате.

- Отец говорил тебе про Афганистан? – спрашиваю с закрытыми глазами.

- Угу, - подтверждает брат, - скоро ты станешь Полевой?

Зажмуриваюсь от этого вопроса. Потом открываю глаза и обвожу взглядом комнату. Все просто, без изысков. Кровать, письменный стол, кресло, платяной шкаф. Но для меня это лучшее место на свете. Если я выйду замуж, я должна буду переехать жить к Коле? Обитать в чужой квартире с чужими людьми? Зачем это все нужно?

- Нет, - упрямо выдаю я, - это не к спеху, с папой ничего не случится.

- Я думал, девушки всегда жаждут поскорее выскочить замуж за своих парней, - хмыкает Петя, - а, вообще, систер, смирись. Похоже, у отца идея фикс ускорить ваш брак. Так что учись расписываться новой фамилией.

Мысли мечутся в голове, как штормовые волны. Я должна переубедить папу. Придется быть честной. Вдох-выдох. Разворачиваюсь и иду его искать.

Отец по-прежнему на кухне. Сидит за столом и читает газету. Часы тикают. Отсчитывают мое беззаботное время. Бьют стрелками по натянутым нервам.

Глава 3. Конференция

Сегодня научно-практическая конференция на филфаке МГУ по проблеме перевода англоязычных текстов.

Я еду в метро, читаю Пруста. Взгляд постоянно спотыкается о бесконечные рефлексии классика, бегает снова и снова по одному и тому же абзацу. Как часто бывает в такие моменты, я улетаю в собственные грезы. В миллионный раз пытаюсь представить, как выглядел мой маг.

Я знаю совсем немного о его внешних данных. Он высокий, широкоплечий и узкобедрый. У него темные волосы. Все остальное я могу себе придумать. Чем я и занимаюсь. Снова и снова.

Глаза, конечно же, черные как смоль. Такие же всегда у арабов. Полные губы.

На этом месте я постоянно теряюсь, потому что память подбрасывает воспоминания. Что именно делали эти губы. Вниз живота стекает теплая патока. Голова начинает кружиться.

Внезапно вагон вылетает на метромост на Воробьевых горах. Перед глазами предстает вид зимней Москвы-реки. Электрический свет заменяется естественным.

Это вырывает меня из дум. Звучит внутренняя сирена, что скоро на выход. Я встаю со своего места и подхожу к двери. На Университете покидаю вагон.

С Гавриловой мы должны встретиться в центре зала. Некоторое время я слоняюсь челноком вдоль широких колон. Невольно вспоминаю студенческие байки, что под территорией университета есть целый подземный город. Размышляю, можно ли из метро пройти тайными коридорами и оказаться прямо под главным корпусом? Мне кажется, что можно.

Шпенглер считал, что у каждой цивилизации есть какая-то основополагающая идея. По его формулировке "душа культуры". Например, у античной цивилизации такой идеей была телесность, а у европейской – бесконечность. Я бы сказала, что идеей советской цивилизации является таинственность. Закрытые города, секретные НИИ, ракетные факультеты в лесных вузах.

Несомненно, должен быть тайный подземный путь из метро прямо в корпус.

Наконец-то подруга приезжает, и мы идем на выход.

Где находится первый гуманитарный корпус, мы отлично знаем. Школьницами часто посещали олимпиады, а студентками конференции. Быстро доходим до него бодрым шагом.

До обеда усердно слушаем доклады. Ходим по секциям, пишем конспекты. Все ужасно интересно, и нет времени на досужие разговоры.

В перерыв идем в столовую. Здесь народу набилось, как сельдей в бочке. Складывается ощущение, что пообедать нам не судьба.

Мы стоим в длинной очереди из участников конференции. Вдруг подходит моя одноклассница, которая учится на переводческом отделении филфака МГУ.

- Ой, Оль, привет! Я тебя не видела на секциях, – искренне радуюсь я встрече.

- Что-то здесь сегодня аншлаг, - растерянно оглядывает очередь Соболева, - пойдемте в ГЗ?

Охотно соглашаемся на предложение. Главное здание МГУ почти легенда. Не так часто удается там побывать. Быстро следуем за Олей по заснеженной площади. Перемещаемся быстрым шагом, чтобы сэкономить время.

В главном здании сдаем пальто и проходим в цоколь до одной из столовых. Вскоре мы уже сидим за столиком и поглощаем обед. Нужно признать, что в МГУ кормят вкуснее, чем в нашем вузе.

После первого насыщения начинаем болтать. Время стремительно убегает, но мы с Олей давно не виделись. Жалко сейчас расставаться. Решаем пропустить следующую секцию.

Рассказываю девочкам о своих проблемах. О том, что придется выйти замуж, хотя я предпочла бы подождать. Слегка жалуюсь на отца, хотя это не очень красиво. Но после моего рассказа, чувствую, что меня отпускает обида на папу. Значит не зря выплеснула свои эмоции.

- Лен, тебе не кажется, что если ты сомневаешься, то это не твой человек? – огорошивает меня вопросом Ольга.

За столом повисает молчание. Я смотрю на одноклассницу распахнутыми глазами. Совершенно неожиданная идея. Тут отмирает Гаврилова и оппонирует Ольге.

- Коля учится в школе КГБ. Ленка будет упакована по полной программе. Мама никогда не жалела, что вышла за папу, - яростно спорит с Соболевой Наташка.

Летят искры. У девушек противоположный подход к браку. А я впадаю в анабиоз. Просто не мой человек? Может быть это правда?

Если предположить, что мое неприятие прикосновений относится к конкретному человеку, а не ко всем мужчинам сразу, то что? Все это может быть не последствием так называемого «изнасилования», а индивидуальной несовместимостью.

Я никакая не сломанная девушка, просто Николай мне не подходит. Просто не мой человек.

Что значит «не мой»? Это значит, что я его не люблю.

Но тогда все совсем печально. Если все дело в любви. Могло ли так случиться, что моей любовью был мой маг. Хотя я никогда его не видела. Но любовь – это же про единство душ. А души узнают друг друга даже тогда, когда глаза не видят.

Если я правильно понимаю, любовь должна быть одна на всю жизнь. Следовательно, если моя любовь мой маг, то другой любви мне ждать не стоит.

Что все это для меня значит? Папа прав. Мне надо выходить за Колю. Я привыкну и буду выполнять свой долг.

Из моего оцепенения меня выводит появление за нашим столом постороннего молодого человека. Ольга представляет нам своего друга. Он венгр и учится в МГУ по обмену. Живет в общежитии главного здания.

Венгр недурен собой. Черные опасные глаза. В груди что-то щелкает. Наверное, именно такие у моего мага. Но эти конкретные глаза прожигают Ольгу, и я мгновенно теряю интерес к венгру. Наблюдаю, как щеки одноклассницы заливаются румянцем. Кажется, чувства взаимные.

Пытаюсь вникнуть в рассказ товарища из социалистического лагеря на слегка искаженном русском.

Берток объясняет, что его сосед по комнате только что вернулся с родины из Чехословакии. Естественно, он приехал не с пустыми руками, а привез вещи и косметику на продажу. Если мы придем к ним в гости в общежитие, то станем первыми покупателями. Сможем посмотреть полный ассортимент из привезенного, а не оставшийся потом шлак.

Ольга с Натальей загораются идеей. Считают, что это просто фортуна. Всегда лучше отовариваться у иностранцев, чем искать нужные вещи у фарцовщиков дороже. Поступает предложение прогулять конференцию.

Глава 4. Князев

Загружаемся вместе с Бертоком в лифт. Проходим по бесконечному коридору и наконец-то попадаем в комнату. Она небольшая, на двоих человек. Когда заходим еще мы с подругами, становится откровенно тесно.

Патрик достает большой чемодан. Кладет его на кровать и демонстрирует подругам содержимое.

Чтобы не толпиться, выхожу из пенала. К блоку из двух комнат прилагается раздельный санузел. За одной из дверей обнаруживаю душевую. Захожу, мою руки и умываюсь, чтобы освежиться. Выхожу в коридорчик и выжидаю подруг там. Дверь во вторую комнату приоткрыта. Я немного меняю дислокацию, чтобы заглянуть внутрь.

Оттуда доносятся звуки фильма на английском языке. Меня разрывает от любопытства. Подхожу немного поближе, меняю угол обзора.

На кровати сидит молодой человек со спортивной фигурой. Он оперся спиной о стену и, видимо, смотрит телевизор. Чувствует мой взгляд и поднимает глаза.

Резко отпрыгиваю в сторону и хихикаю в кулак. Тем временем дверь распахивается, и молодой человек выходит. Цепко меня осматривает и проходит в туалет. На обратном пути заглядывает в комнату соседей, быстро оценивает происходящее. Поворачивается ко мне и предлагает:

— Если вы знаете английский, можете пока посмотреть у меня кино.

Почему-то смущаюсь и опускаю глаза, но любопытство перевешивает, и я быстрым кивком соглашаюсь на предложение.

Дверь передо мной распахивается. Прохожу внутрь, неуверенно застываю посередине.

Осматриваю комнату. Две заправленные кровати. Платяной шкаф. Вся мебель очень добротная. Очень подходит для общежития.

На деревянном столике стоит маленький телевизор и большой видеомагнитофон. На экране застыл стоп-кадр с каким-то полуголым человеком.

— Присаживайтесь, — предлагает незнакомец, — прошу прощения за дурные манеры, меня зовут Алексей Князев.

Опускаюсь на край кровати.

— Елена, — представляюсь в свою очередь, — и можно на «ты».

Алексей кивает. У него еле заметный акцент, и я уточняю:

— Ты тоже иностранный студент?

— Да, я англичанин, — кивает тот.

Невольно вздергиваю бровь:

— Ты очень хорошо говоришь по-русски, — замечаю хмурясь.

Не думаю, что согласилась бы на приглашение, если бы знала, что передо мной представитель западного лагеря.

— Мой прадед был русским дворянином. Эмигрировал вместе с маленьким дедом во время гражданки. Дома всегда говорили по-русски. Можно сказать, что у меня он нативный.

Час от часу не легче. Еще и представитель враждебного класса.

— Я уже смотрю «Рэмбо». Это американский боевик. Можно поставить что-нибудь другое и посмотреть с начала, — переводит мое внимание Алексей.

— Нет, я не хочу тебе мешать, — быстро отказываюсь я.

— Ты не мешаешь, — опровергает Князев и падает рядом со мной на кровать, — можешь присесть поудобнее, я тебя не съем.

Неуверенно двигаюсь ближе к стене и, подражая англичанину, на нее опираюсь. Платье задирается выше колен. Быстро его одергиваю. Оборачиваюсь на Алексея, чтобы понять, видел ли он произошедшее. На его губах легкая усмешка. Несомненно заметил.

Глава 4.1. Элиты

Алексей

Девчонка нехотя усаживается ближе к стене. Платье задирается, оголяя недурные коленки, обтянутые бежевым капроном жуткого оттенка.

Резко тянет платье вниз и нервно оглядывается на меня. Да, крошка, я успел заценить. Ножки что надо.

Платье, кстати, тоже неплохое. Тонкая шерсть и покрой недурен. Последний пункт в советах обычно страдает. Ткани встречаются очень качественные, но пошивают из них что-то не то.

— Красивое платье! – озвучиваю свои мысли.

Девчонка мило краснеет. Очень недурна. Прямо нежный цветочек.

— Спасибо! Я сшила сама.

— Вы просто мастерица! – совершенно искренне восхищаюсь я.

— Мы перешли на ты, — напоминает Елена.

— Точно. Прости. В СССР все девушки мастерицы?

— Не все. Но многие. – скромно замечает девчонка.

Вспоминаю местные женские журналы с приложенными выкройками актуальных фасонов. Память для контраста подкидывает «Космо», который читала моя лондонская подружка. А именно статью «Пять видов женских оргазмов». Думаю, Елена впала бы в шок от подобного. Губы непроизвольно растягиваются в усмешку.

Вообще, местные девушки отдельная тема. Трепетные, как лани. Но целуются отчаянно, как страстные одалиски. Подозреваю, что в постели тоже были бы горячие, но предпочитаю не рисковать. Слишком много девственниц и последствия непрогнозируемые. Сбацают какой-нибудь товарищеский суд, и чувствуй себя мальчиком для морального битья. Поэтому секс не отличается разнообразием. Обычно бывает с Лизкой с мехмата, которая страшненькая, поэтому безотказная. Но кончает очень красочно, всем парням нравится.

Кратко пересказываю Елене предыдущий сюжет. Не думаю, что ей понравится боевик про ветерана с вьетнамским синдромом, но сама отказалась от другого фильма.

Какое-то время молча наблюдаем за стрельбой и погоней. Воздух сгущается. Кошусь на свою гостью. Та сидит, поджав губы. Ноздри раздуваются. Сейчас взорвется. Считаю про себя секунды до неизбежного.

Резко поворачивается лицом ко мне и выдает обвиняющим тоном:

— Моего папу могут отправить в Афганистан. Это все ваши капиталисты начали всю эту заваруху. Еще скажи, что это не так! – Елена пышет праведным гневом.

— А зачем вы туда влезли? – хладнокровно парирую я.

— Потому что нас спровоцировали, и это наш интернациональный долг! – гордо заявляет девчонка.

Надо же. Идейный экземпляр. Давно мне не попадались подобные.

— Интернациональный долг, — скептически хмыкаю, — больше похоже на предательство наверху. Кто-то протащил решение через ЦК. Дал повод западу пробойкотировать олимпиаду и затянуть советы в затяжную войну. Может быть, это ваш текущий генсек, а?

Девчонка игнорирует мои шпильки в адрес их продажных элит. Продолжает все с тем же пафосом:

— Зачем вы все это делаете? Неужели так трудно жить мирно?

Поворачиваюсь к ней и какое-то время рассматриваю. Очень идейный экземпляр. Таких всегда хочется сильно шокировать. Прямо обухом по голове, как гласит старая русская пословица:

— Вы выскочки в глазах старой аристократии. Афганистан – просто очередной способ поставить выскочку на место.

— Что ты имеешь в виду? Почему выскочки? – округляет глаза и выглядит ошарашенной.

— Страна без корней. Своеобразный нувориш в мире большой игры. Нуворишей постоянно гнобят. Здесь работает та же схема.

— Почему нувориш? России почти два тысячелетия.

— Ту Россию мы проиграли англосаксам в 17 году.

— Кто мы?

— Русское дворянство. Мы просрали свою страну. Теперь СССР неустойчивое образование. Нет старых родов. Нет национальных элит, которые имеют стратегию, миссию и национальную идеологию. У вас нет будущего. Вас сожрут другие мировые элиты, у которых все это есть.

— Прости, но ты несешь бред. В 17 году русский народ сбросил бремя зажравшихся капиталистов и попов, никакие англосаксы тут не причем.

Блин, опять двадцать пять. Хочется услышать что-нибудь новенькое.

— В 17 году «большая игра» закончилась безоговорочной победой Британской империи. Главное, что Россию откинули куда-то в век шестнадцатый по геополитическому влиянию, а англосаксы развязали себе руки и получили в пользование всю мировую шахматную доску.

— Опять бред. Теперь эту игру ведет Советский Союз.

— Возможно, — не спорю, — однако, все двадцатые у англосаксов были развязаны руки. Русские богатства пограбили знатно. Тебя не удивляет, что в тот период американские биржи пухли как на дрожжах? А великая депрессия в США случилась в 1929 году. Примерно тогда, когда троцкистов начали вытеснять из власти.

— Не знаю, что такое биржи. Не вижу тут связи с революцией.

— Окей. Главное, что ты должна знать – биржи растут, когда есть свободные деньги. Много свободных денег. Для демонстрации связи расскажу только об одном факте. Англичане заключили с СССР концессию на добычу золота. По условиям договора в казну отдавали только 7 процентов от добытого металла, остальное вывозили совершенно бесплатно. Советы разорвали концессию в 1929 году. А таких конфессий было множество. Резкое сокращение притока свободных денег на биржи привело к панике и великой депрессии.

Девчонка растерянно хлопает глазами. Кажется, сильно плавает в этом периоде истории и в рыночных реалиях. Но сдаваться не намерена. Распрямляет спину и заходит с другого ракурса.

— Если следовать твоей логике, получается, что британцы победили, а ты покорно склонил голову перед победителем?

— Речь сейчас не обо мне. И я никто. Ваша липовая история гласит, что буржуи убегая ограбили страну. Если бы это было так, русские сейчас были бы теневыми элитами запада. Напомню, что Российская империя была одной из богатейших стран Европы. К сожалению, нет, никто ничего не вывез. Мало кто был так прозорлив, чтобы перевести капиталы заранее. Все-таки русское дворянство в массе своей было патриотично настроено. В итоге убегали с ручной кладью.

Елена саркастично хмыкает:

Глава 5. Фильм

Елена

Второй день конференции. Сегодня вечером девочки должны опять идти к чеху, чтобы отдать деньги и забрать отложенные вещи. Я должна буду пойти с Наташей.

При мысли об этом сердце тревожно бьется. Может быть, мы все сделаем как-нибудь быстро и не успеем с ним пересечься.

Нельзя сказать, что я избалована мужским вниманием. Так получилось, что училась я в английской спецшколе, поэтому мальчиков у нас было меньше девочек. В нашем же педагогическом институте иностранных языков парней и того меньше. Те же, которые есть в наличии, сильно избалованы женским вниманием. Смотрят прежде всего на ярких девушек, я же скорее серая мышка.

Когда за мной стал ухаживать Николай, я сразу отнеслась к нему серьезно. Перебирать было особо не из кого. Поэтому внимание постороннего человека меня приводит в какой-то ужас. Можно сказать, что судьба моя решена. Я просто хотела повременить со свадьбой, но никогда не сомневалась, что она случится. Теперь же все как-то усложнилось, и это очень сильно нервирует.

Вспоминая вчерашнее, я заливаюсь краской. Алексей меня не трогал. Его голова просто лежала на моих коленях. Но его теплое дыхание согревало мое чувствительное место. И я почувствовала отблеск того трепета, который вызывал во мне мой маг.

Теперь я испытываю смешанные чувства. С одной стороны, мне хочется проверить, как на меня действуют прикосновения Алексея. Будут ли они мне неприятны или нет. С Князевым у меня быть ничего не может, просто хочу попытаться понять себя лучше.

С другой стороны, после вчерашнего я просто боюсь с ним пересекаться. Его поведение непредсказуемо и пугает. Опять же он представитель капиталистического лагеря. По большому счету, просто враг. Чтобы он там не говорил про патриотизм аристократии, мне-то представился англичанином.

Возможно, все его вчерашние речи были для того, чтобы влезть в доверие. Кто знает его мотивы. Может быть, он пытается меня завербовать. А потом заставит совершать диверсии на территории Советского Союза.

Блин, может быть, я пересмотрела шпионских фильмов, теперь везде вижу подвох.

Чем ближе к вечеру, тем меня больше потряхивает. Не могу понять от страха или волнения. Наташа о чем-то со мной говорит, но я отвечаю невпопад и заторможенно. Она уже на меня косится, надо бы взять себя в руки.

В главном здании нас внизу встречает Берток. Они с Олей опять завороженно смотрят друг на друга. В груди на мгновение как-то щекочет, и я стыдливо отвожу взгляд.

Чем ближе подходим к комнате мальчиков, тем громче стучит в груди сердце. Господи, что же я буду делать, если мы сейчас опять встретимся?

Не рискую в этот раз оставаться в коридорчике. Прохожу в комнату студентов из соцлагеря и замираю у дверного косяка, чтобы не сильно мешаться. Сердце уже долбит где-то в ушах.

Вздрагиваю всем телом, когда чувствую теплую руку на талии. Тут же бархатный голос приглушенно спрашивает на ухо:

— Зайдешь сегодня в гости?

— Нет, — отвечаю еще тише.

— Почему? – не отстает Князев. – Я тебя напугал?

Напугал совсем не то слово. Не передает всех оттенков эмоций. Но признаваться я не собираюсь. Как можно тверже говорю:

— Нет, – после небольшой паузы озвучиваю приличную причину, — просто мы сейчас уже уходим, как только девочки расплатятся с Патриком.

Князев хмыкает мне на ухо и громко задает вопрос:

— Девушки, есть желание посмотреть у нас «Калигулу»?

Оля с Наташей заинтересовано вздергивают головы, а я начинаю просить про себя, чтобы они отказались. Смотрю на вспыхнувшие глаза Гавриловой и понимаю, что это провал.

— Это исторический фильм? – интересуется Наталья.

— Да, про древний Рим, — уверенно заверяет Князев, — только на английском языке.

— Это же чудесно, — смеется Гаврилова, — прокачаем свое аудирование. Скажите же, девочки?

Оля активно кивает, а я обреченно иду в капиталистическую комнату.

На своей кровати лежит сосед Алексея. Видит меня и встает.

— Лукас, — протягивает руку для приветствия.

— Елена, — отвечаю и тоже тяну ладонь. Немец ее ловит, переворачивает и оставляет поцелуй над тыльной стороной, не касаясь кожи. Я в шоке. Какие-то буржуазные замашки.

Следом за мной входит Наташа, которой явно нравится процедура знакомства. Ее щеки заливаются румянцем, и она не спешит выдергивать руку.

Я усаживаюсь рядом с грядушкой кровати, бок о бок со мною садится Наташа, за ней Оля с Бертоком. Патрик отказывается от просмотра. Говорит, что уже видел фильм. Лукас полулежа устраивается на своей кровати, а Алексей чуть поворачивает экран, чтобы предоставить всем хороший обзор.

— Подвиньтесь все влево, — требовательно просит Князев.

Берток пододвигается к другой грядушке, и вся цепочка сдвигается вслед за ним. Алексей невозмутимо усаживается на мое место и прижимается ко мне своим бедром.

Ну вот, исполнилось желание идиотки. Прикосновение случилось. Нет, мне оно не противно, но сижу я, как на иголках. Голова в каком-то тумане.

Князев жмет на кнопку пульта, и начинается фильм. С первых кадров на нас обрушивается очень много полуголых тел, а местами и совсем голых. Мы переглядываемся с девушками и синхронно заливаемся краской. Смотреть на парней как-то совсем стыдно.

Я надеюсь, что сейчас Наташа громко объявит, что мы уходим. Она у нас самая смелая. Но Гаврилова почему-то не спешит прощаться, и мы все продолжаем сидеть. Я стараюсь не смотреть на экран и занимаюсь тем, что слежу за дыханием. Пытаюсь добиться ровных вдохов и выдохов, избегая рваного ритма.

У меня почти получается, пока на сцене оргии Алексей не находит мою руку и не сжимает ее в своей ладони.

Господи, когда закончится эта пытка. Это все просто невыносимо. Мельком смотрю в телевизор и от шока почти задыхаюсь. Экран просто сочится похотью. То, что я только ощущала с магом, показано во всем бесстыдстве. И смотрится это все просто ужасно.

Князев пальцем ласкает мою ладонь. Хочу ее вырвать, но он не дает. Низ живота начинает пульсировать. Я должна отсюда уйти.

Глава 6. Пережитки

Елена

Напряжение в комнате просто зашкаливает. Кажется, брось спичку, и все взлетит на воздух. Изо всех сил смотрим кино.

Сестра-любовница Калигулы Друзилла предлагает ему жениться на одной из жриц Исиды.

Алексей наклоняется ко мне и тихонько спрашивает на ухо:

— А ты бы смогла своего мужчину отдать другой женщине? Пусть не навсегда, но зная, что он будет делить свои ночи между вами?

Дышит горячим дыханием куда-то в шею. От этого у меня поднимаются все волоски. В то же время становится легче дышать. Лучше разговаривать, пусть даже на скользкую тему, только не это вязкое молчание, заполненное экранной похотью.

— Конечно же нет, — отвечаю уверено, — какой женщине придет такое в голову? Твой мужчина только твой. Что вообще за вопрос? Ты предлагаешь серьезно обсудить все это древнеримское варварство?

— То есть ты считаешь, что показанное в картине есть пережитки прошлого? – тихо посмеивается Князев.

— Конечно же, — не колеблясь даю ответ, — это же не люди, а какие-то животные. Сейчас это все просто немыслимо. Человек создан не для этого низкого, а для воплощения в жизнь высоких идеалов. Близость же должна быть только между двумя людьми, связанными браком.

Тотчас вспоминаю своего мага и прикусываю губу изнутри. От близости вне брака меня уберегла только бдительность граждан. Сама я была совсем не против. В следующее мгновение выпрямляю спину. Любые исключения только подтверждают правила. Смотрю на похабную усмешку Алексея.

— Ты очень смешная, Лена. Чистая, как дева Мария, но чувствуется страстный потенциал. В следующий раз покажу тебе современное порно. Про жизнь в двадцатом веке.

— Что это? – вскидываю бровь.

— Словами не передашь, нужно увидеть, — загадочно хмыкает Князев. – Значит только между женатыми людьми?

— Именно, — опускаю глаза, но подтверждаю ранее сказанное.

— Что, и целоваться сегодня не будем? – рокочет на ухо грудным баритоном.

Вздрагиваю от этого вопроса и пытаюсь отодвинуться влево. Князев ловит меня за талию и возвращает назад.

На экране очередная оргия. Сердце бьется пойманной птичкой.

Берток резко хватает Ольгу и затаскивает к себе на колени. Надавливает на затылок ладонью, привлекает к себе лицо и просто пожирает ее рот. Растерянно смотрю на Наташку, но она меня не видит. Рассматривает страстную парочку и в следующий миг набрасывается на немца. Встает перед ним на коленки, вешается на шею и сама тянется к его губам.

Я закрываю рот рукой. Хочется просто закричать. Мной овладевает паника. Я вскакиваю так резко, что Князев не успевает среагировать, и выбегаю из комнаты.

Меня ловят уже в коридорчике. Сильные руки обвивают талию и не дают покинуть блок.

— Пусти меня! – кричу я в истерике.

Алексей закрывает мне рот рукой и заталкивает в душевую. Прижимает телом к стене.

— Тише, малышка, все хорошо. Ну чего ты испугалась, глупышка?

Растерянно смотрю на него широко распахнутыми глазами. Быстро хлопаю ресницами.

Князев медленно целует мое лицо, ласкает щеки носом. Задыхаюсь от этой ласки. Вместо страха мной овладевает тягучее томление. Закрываю глаза и сразу перемещаюсь на три года назад. Ничего не вижу, ничего не слышу, только чувствую.

Чувствую, как рука с моего рта исчезает, и сквозь губы пропихивается мягкий горячий язык.

Обхватываю сильный торс руками и жадно отвечаю на поцелуй. Алексей ловит мои запястья и в следующий момент фиксирует над моей головой одной рукой.

Теперь ассоциации становятся еще больше похожими. Лихорадочно думаю, не может ли он быть моим магом. Тотчас отметаю эту идею и просто горю.

Вторая рука Князева залезает под мою футболку и уверенно ласкает тело, пробираясь к груди. Крутит сосок через ткань хлопкового бюстгалтера, и я не могу сдержать протяжный стон.

— Какая страстная малышка, — шепчет мне Князев, носом лаская кожу, — ты девственница, Лена?

— Да, — хриплю я.

— Хочешь, чтобы я стал твоим первым мужчиной? – дразняще проводит языком мне по шее.

Сердце пропускает пару ударов. Шумно вдыхаю и открываю глаза.

Алексей

— Ты предлагаешь мне руку и сердце? — моя лань замирает с большими глазами.

Картинка такая умилительная, что достойна быть запечатленной в романтической мелодраме. Я бы постебался в глубине души, если бы стояк не стремился проткнуть мои шорты. Сейчас что-то вообще не до смеха.

Немного отстраняюсь от девушки, опираюсь прямыми руками о стену.

— Знаешь, Леночка, у нас в стране немного другие обычаи, — вкрадчиво объясняю я, — если брак не по расчету, необходимо какое-то время пожить вместе, прежде чем жениться. Нужно понять совместимость в постели и в быту перед таким важным шагом.

— Ты предлагаешь мне быть твоей любовницей? — бледнеет лань.

Просто оскорбленная невинность. Блэд, что же с девственницами всегда так сложно? Давно бы плюнул и ушел, если бы всю ночь не преследовал образ нежный, твою мать.

— Это нормально, Лена. Согласись, что глупо брать машину без тест-драйва.

— Что? — лань хлопает глазами.

— В смысле, глупо брать платье без примерки, — перевожу с капиталистического на социалистический. — В браке люди должны заниматься сексом. А если они не подходят друг другу, зачем он вообще нужен такой брак.

— А если ты решишь, что я тебе не подхожу, то выкинешь меня обесчещенной на улицу? — уточняет лань.

— Почему на улицу, крошка? — начинает потряхивать от тупого диалога.

— Каждая девушка должна отдать мужу свою невинность. Кому нужна уже использованная? — на полном серьезе интересуется Лена

— Прости, это какое-то средневековое мракобесие. Разведенные тоже использованные?

— Разведенной быть стыдно, — уверенно заявляет лань. — Замуж нужно выходить один раз и на всю жизнь. Нужно стараться быть хорошей женой. Это долг женщины.

— Один раз на всю жизнь? Знаешь, почему один из серьезных кризисов в отношениях наступает через семь лет семейной жизни? — склонив голову, с усмешкой интересуюсь.

Глава 7. Просьба

Елена

Полупустой вагон метро. Смотрю невидящим взглядом в темные стены тоннеля за окном. Как-то все стало сложно в этой жизни. Наверное, с Колей нужно расстаться. Вряд ли я теперь смогу смотреть ему в глаза.

И как все это объяснить папе? Он не заслуживает такой развратной дочери. Настоящую причину разрыва ему не озвучишь. И расстраивать его я совсем не хочу. Какой-то замкнутый круг.

Одно ясно совершенно точно – с Князевым пересекаться больше нельзя. Его порочная философия доказывает, что запад разлагается и у него нет будущего.

Как бы еще заставить себя не думать об этом человеке. Если я о полумифическом маге постоянно мечтала, а тут живой человек из крови и плоти. И о нем можно не только грезить, а увидеть в любой момент. Если сильно захочется.

Это искушение теперь будет меня преследовать постоянно. Какой-то ад Данте при жизни. Почему я не могу гореть рядом с Николаем, у которого серьезные намерения? Какая-то сверхъестественная несправедливость.

Чисто теоретически интересно, грехом считаются только действия или мысли тоже? Как-то я не сильна в вопросах религии. Если мысли тоже считаются преступлением, тогда можно понять, за что мне могло быть назначено прижизненное наказание.

Снова трогаю губы пальцами. Мне кажется, что они еще хранят чужое тепло. Хотя, возможно, это только самовнушение.

Домой приезжаю позднее обычного и сразу проскальзываю в свою комнату. Сейчас как-то совсем не хочется попасть на глаза отцу.

— Фигасе, систер, а ты чего такая растрепанная? – Петя смотрит на меня удивленно.

Сразу подхожу к шкафу, распахиваю его и смотрю на себя в большое зеркало, прикрепленное с внутренней стороны дверцы. Да уж, видок еще тот. На голове художественный беспорядок и глаза лихорадочно блестят.

— Весь день бегали, некогда было себя привести в порядок. После конференции зашли к иностранцам в общежитие, Наташка там смотрела вещи, — возбужденно болтаю, избегая смотреть Пете в глаза. Беру щетку и начинаю энергично расчесывать волосы по всей длине.

— Ничего себе, у тебя связи, — уважительно смотрит брат, — познакомь меня с этими иностранцами. Я тогда не буду пока брать наушники, лучше возьму что-нибудь на перепродажу у твоих знакомых.

Смотрю через зеркало на брата. Всем своим видом выражает немую мольбу. А я не представляю, как я снова смогу вернуться в тот блок. Вспоминаю Князева и перехватывает дыхание. Я должна держаться от него подальше. Петя требует невозможного.

— Это не мои знакомые, — пытаюсь отбиться я, — Наташа их знает, а я нет. Я не могу познакомить тебя с теми, кого сама почти не знаю.

— Попроси Наташу, — не отстает брат, — такой шанс бывает раз в жизни, систер. Я мог бы заняться фарцой, а не работать ослом на комбинате.

— Петя, не неси бред, — раздраженно бросаю я, — фарцовщиков сажают. Лучше меньше, но честно.

— Может и сажают, зато гёрлы любят, — скалится брат, — у кого есть доступ к фирме, тот неотразим в глазах чувих.

Так и хочется запульнуть в него щеткой.

— Зато зэков девушки не сильно любят, — замечаю я.

— Систер, прости, но папа прав, тебя нужно побыстрее замуж выдать. Ты совершенно неприспособлена к самостоятельной жизни, — хмыкает брат, — просто попроси Наташу, я не заставляю тебя помогать мне в преступной деятельности.

Закрываю шкаф, отбрасываю щетку на стол и вздыхаю. Остается только тянуть время, или он сегодня с меня не слезет.

— Тогда услуга за услугу, — задумчиво говорю я.

— Что угодно! – твердо произносит брат.

— Ты теперь постоянно берешь трубку, если звонит Николай, то меня нет дома, — выдвигаю я условие. – А я спрошу у Наташи, но ничего не обещаю.

— Спасибо, систер! – Петя бросается мне на шею, — только отцу ничего не говори, я тоже не скажу, что ты общалась с иностранцами.

От нежданных объятий чувствую себя неловко. Будто я обманщица. Но я же ничего не обещала.

Глава 8. Первый отдел

Елена

Куратор нашего института от КГБ немного морщится, когда указывает мне на стул. Всем своим видом показывает, что я вызываю в нем чувство брезгливости. Присаживаюсь на краешек, выжидающе смотрю на мужчину.

— Елена, чем вы занимались в комнате иностранцев в общежитии МГУ?

С того момента, как меня вызвали к куратору, я продумывала ответ на этот вопрос. Сейчас выдаю свою версию:

— Повышали уровень разговорного английского. Практиковались с носителями.

— Запрещенные фильмы весьма помогают практиковаться, как я понимаю, — лихо заламывает бровь мужчина.

Горблюсь и смотрю в пол. Что тут ещё скажешь.

— Я не буду играть в кошки-мышки, Елена. Это серьезное правонарушение, но я закрою глаза на первый раз. Просто сразу предупреждаю о принципиальном вопросе. Если вы выйдите замуж за иностранца, карьера вашего отца в армии будет закончена. Свободны.

Вскакиваю на ноги и быстро иду к двери. В коридоре начинает потряхивать. Запрещенный фильм? Господи. Меня могли арестовать за такое. Что совершенно несправедливо. Почему никто не трогает Князева? Раз англичанин, то все можно?

Быстро добираюсь до аудитории. Колени резко слабеют, и я просто падаю на скамью. Ко мне пододвигается Наташка и шепчет уголком рта:

— На улице все обсудим.

Ставлю локти на стол и падаю лицом в ладони. В ушах шумит, в глазах красное. Просто какой-то позор. Снова все повторяется. Каждый мой порыв страсти неизменно оказывается втоптанным в грязь. Снова меня топит чувство стыда. Постоянно одно и то же. Нужно поскорее выйти за Николая и почувствовать себя достойным членом общества. Чтобы больше никогда не видеть этих скользких взглядов.

Выдыхаю и пытаюсь сосредоточиться на лекции. Мысли снова текут к неприятному разговору. Вспоминаю каждое слово. Наконец-то вычленяю главное, из сказанного куратором. Папу уволят из армии, если я выйду замуж за иностранца.

Это же будет выход? Я могу спасти отца от Афганистана. Нужно просто каким-то образом выйти замуж за Князева.

Лихорадочно вспоминаю все, что мне говорил Алексей. Его слова не внушают оптимизма. Сколько я должна быть его любовницей, прежде чем он на мне женится?

Я должна его увидеть и прояснить этот вопрос. Ещё один унизительный разговор. Нужно переступить через себя. Но сколько уже было этих бесед. Одной больше, одной меньше. Неприятнее, чем с куратором не будет.

Мне предстоит позор посильнее, чем болезненный разговор. Я должна буду стать любовницей. Закрываю глаза и зажмуриваюсь. Надо просто помнить, ради чего это все.

Соня Мармеладова ради своей семьи продавала себя разным мужчинам. Здесь же вопрос жизни и смерти.

Пытаюсь договориться со своей гордостью. Мне нужно отдаться только одному. К тому же он мне нравится. Я пожертвую своей честью, но спасу своего отца. Ради чего ещё жить, если не ради своих близких?

Все пары говорим с Натальей на нейтральные темы. Наконец-то дожидаемся окончания учебного дня. На улице сегодня промозгло и ветрено, но мы не спешим к метро. Заворачиваем на территорию бассейна «Чайка». Укрываемся от ветра, прислонившись к стене.

— Тебе тоже пригрозили карьерой отца, если ты выйдешь замуж? – интересуется Гаврилова.

Киваю и издаю смешок:

— До этой угрозы я ни о чем подобном не думала.

— А я думала, — огорошивает меня Наташка.

— Тебе очень понравился Лукас? – сразу же нахожу для себя разумное объяснение.

— Мне он симпатичен, — пожимает плечом Гаврилова, — но больше мне нравится, что он из ФРГ.

Смотрю на подругу в полном недоумении. По-моему, это его главный недостаток, а не достоинство. Наташка делает несколько глубоких вдохов и смотрит мне в глаза.

— Эта информация не для разглашения, — многозначительно говорит Гаврилова, я торопливо киваю головой в знак согласия, — папа говорит, что в комитете давно творится что-то нехорошее. По слухам, Андропов создал что-то типа тайной ложи внутри КГБ, которая преследует свои цели. Какие точно никто не знает, выводы отец делает по отдельным разрозненным данным.

— И какие выводы он делает? – срывающимся голосом уточняю я.

— Судя по всему, готовится переход к рыночной экономике. В Питере создали какой-то институт, который готовит экономистов. Но это не самое страшное.

Бледнею. Что может быть страшнее этого?

— Что еще? – засовываю руки поглубже в карман и ежусь от озноба.

— В страну из-за рубежа завозят тонны так называемого самиздата. КГБ с этим особо не борется. Из чего можно сделать вывод, что кто-то внутри комитета курирует распространение запрещенной литературы. Я читала такую книжонку издательства «Посев». Откровенная чернуха. Отец по этому поводу настроен абсолютно пессимистично. Он считает, что готовится свержение советского строя.

— Народ должен защитить социалистическую страну, — убежденно провозглашаю я.

— Ленка, ну ты и дуреха, — качает головой Наталья, — если инициатива идет сверху, никто не сможет ничего защитить. Забыла, кто у нас теперь генсек? Тот самый Андропов. Тем более, что КГБ сейчас борется не с угрозой стране, а с возможным противодействием этой угрозе. Все тюрьмы забиты так называемыми «русистами», а диссидентов никто не трогает.

— И что нам делать? – растерянно спрашиваю.

— Думать о себе. Я не собираюсь слушать первый отдел и сделаю все для того, чтобы выйти замуж за Лукаса.

— А как же твой отец? – напоминаю я о поступившей от куратора угрозе.

— А что отец? Если все полетит в бездну, у него все-равно не будет никакой карьеры, — хладнокровно заявляет Гаврилова.

Глава 9. Подготовка

По дороге домой думаю, думаю, думаю. Скоро взорвется голова.

Как это все может быть правдой? В чем тогда смысл нашей великой победы? Подвиг народа просто хотят вышвырнуть на свалку какие-то предатели. Если бы я не обещала Наталье молчать, вышла бы на Красную площадь прямо к очереди в мавзолей и кричала бы людям, чтобы они проснулись. Вместо этого молча еду в метро, чувствуя себя беспомощной.

Если Наталья права, то мы будем крысами, бегущими с корабля, если выйдем замуж за иностранцев. Некстати вспоминаю стих Ахматовой, который был записан в моей школьной тетрадке-анкете:

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой…

И чем я буду лучше Князева, который предал свою родину? Точно такая же предательница.

Но я буду дурой, если не использую эту возможность. Сам отец никогда ничего не сделает для своего спасения. Все только в моих руках.

В следующие дни выбрасываю из головы все мысли о возможной будущей катастрофе, чтобы не чувствовать себя еще более продажной, чем уже чувствую. Концентрируюсь на основной задаче завоевания Князева. Как бусинки нанизываю на нитки немногочисленные детали, которые я о нем знаю.

Ему понравилось, что я шью сама. Достаю из шкафа отрез ткани, который хранила для особого случая. Он небесного цвета, подходит к моим глазам. Это должно быть необыкновенное платье.

В субботу еду в Дом моделей на Кузнецком Мосту. Плачу за вход и прохожу на показ модной одежды. Внимательно просматриваю весь предложенный ассортимент. Выбираю приталенное платье-футляр. Покупаю выкройку модели за один рубль и лечу домой, чтобы поскорее приступить к пошиву.

Быстрым шагов влетаю во двор нашего дома. Еле успеваю укрыться за широким стволом тополя, когда вижу Николая, выходящего из нашего подъезда. Надо набраться храбрости и с ним поговорить, но только не сейчас. Очень удачно меня не было дома. Поджидаю, пока он скрывается за углом и еще немного, бегу в подъезд.

Выдыхаю, когда узнаю, что дома один Петя, а папы нет. Отец бы опять пристал ко мне с Николаем.

- Систер, я сказал, что ты на дне рождения у однокурсницы и будешь совсем поздно. Может быть, останешься в общежитии.

- Молодец, Петь. Спасибо большое! – искренне хвалю я брата.

- Я-то молодец, а когда будет ответная услуга?

Ругаюсь про себя. Неужели все-таки придется свести Петю с чехом. Вообще, это хороший повод, чтобы появиться в общежитии и аккуратно прощупать почву.

- На следующей неделе постараюсь, - осторожно формулирую я.

- А от Коли ты зря бегаешь, все равно придется выйти замуж, - сообщает брат, покидая мою комнату.

Блин, такое ощущение, что стою на краю пропасти. Осталось сделать последний шаг и головой вниз. А падая буду цепляться за разные кусты, растущие над бездной. Царапать ладони и рвать одежду, но все равно рухну на дно.

Отгоняю непрошенный образ. Все неважно. Зато моя семья останется наверху.

Возвращаюсь к насущному. Никогда не соблазняла мужчину, но понимаю, что без белья не обойтись.

Закрываю дверь на крючок. Раздеваюсь и достаю из шкафа свой праздничный бюстгалтер «Анжелику». Он слегка увеличивает грудь. Надеваю его и снимаю мерки с учетом лифчика.

Освобождаю письменный стол. Быстро раскраиваю ткань и достаю из шкафа швейную машинку.

В воскресенье вечером одалживаю у Наташки серые итальянские сапоги. Я почти готова, осталось настроиться морально.

Глава 10. Сорок первый

Алексей

Чмокаю Лизу на прощанье и покидаю ее одноместную комнату. Не спеша иду в свой сектор. Переступив порог комнаты, на мгновение замираю. На фоне окна с грязно-голубым небом стоит девушка в голубом платье. Если бы был художником, запечатлел бы эту картину. Композиционно безупречно.

Внезапно думаю о том, что советская и христианская мораль практически неотличимы. Весь этот материализм и прочая марксистская ересь совершенно не прижились на русской почве. Убеждения те же, что и сто лет назад. Один мужчина на всю жизнь, и развод — это стыдно. Из протестантского мира ее заявления выглядят патриархально и мило.

Бесшумно пересекаю комнату, но спотыкаюсь о тапки Лукаса. Девушка оборачивается на шум. Мне не показалось, это действительно Елена.

— Я пришла к Патрику, мой брат хотел с ним познакомиться, — сразу начинает оправдываться лань.

Стремительно подхожу и обнимаю. Вдыхаю свежий аромат ландыша. Чувствую телом легкий трепет.

Радость от встречи сменяется напряжением в воздухе. Мышцы Елены каменеют и ладони упираются в мою грудь.

— От твоей футболки пахнет женскими духами, — напряженно констатирует лань, — ты с кем-то встречаешься?

Выпускаю ее из объятий и с досадой отхожу в сторону. Фак. Почему все так не вовремя? Лизка слишком много выливает на себя парфюма. В душ я зашел, но даже одежда им пропиталась. С яростью стягиваю с себя футболку и отшвыриваю под кровать, как ядовитую змею.

Хочу вытащить из шкафа другую. Кошусь в сторону Елены и замечаю, что она пожирает мой торс глазами. Мгновенно меняю траекторию и возвращаюсь к девушке. Она сжала губы в тонкую линию, ноздри раздуваются от злости, но глаза черные, как бездонные колодцы.

— Хочешь потрогать меня руками? – спрашиваю вкрадчиво, приблизившись вплотную.

— Я задала вопрос, — хрипло отвечает лань.

— У тебя красивое платье, — игнорирую скользкую тему.

— Спасибо! – в голосе холод.

— Почему ты пришла, Лена? – вглядываюсь в расширенные зрачки.

— Я уже сказала, — отводит глаза в сторону.

— Это не комната Патрика. Что ты хотела от меня?

Складывает руки на груди и ежится.

— Это уже не важно.

Хватаю ее за подбородок и поднимаю лицо. Вгрызаюсь в губы поцелуем. Стискивает зубы. Проталкиваюсь сквозь них языком. Борьба длится недолго, лань сдается и отвечает. Обвивает меня руками. Прикосновения тонких пальцев к коже моей спины запускают электрические разряды, которые проходят вдоль позвоночника.

Чувствую жар ее тела сквозь тонкую ткань платья. Моментально от этого дурею, член встает колом. Будто и не трахал Лизку двадцать минут назад. Прохожусь ладонью по спине и изгибу талии.

Тело горит от страсти, но в голове пульсирует, что что-то не сходится. Заставляю себя оторваться от девушки.

— Так почему ты пришла, Лена? – задыхаясь, повторяю я свой вопрос.

Вырывается из объятий, отворачивается к окну и молчит. Шумно дышит. Нервно заправляет прядь за ухо.

— Если я с тобой пересплю, через сколько ты на мне женишься? – спрашивает тихо.

Впадаю в состояние шока. Чего точно не ожидал, так подобного вопроса. Убираю руки в карманы.

— У тебя что-то случилось, Лена? – осторожно интересуюсь.

— Меня вызывал сотрудник КГБ. Сказал, что, если я выйду за тебя, отца уволят из армии, — еще тише признается лань.

Мои брови лезут вверх. Оперативно работают местные органы. У нас всего-то был один поцелуй. Весьма страстный, конечно, но для предупреждения как-то маловато. Или по местным меркам это уже повод для брака?

Ладно, сейчас не об этом. Как они вообще узнали о случившемся? Или кто-то стучит, или все-таки нас слушают. В соседях я уверен. Лукас уже трахнул Наталью, и она была девочкой. Вряд ли информатор она. Ольга? Не думаю, но присмотреться надо.

Заставляю себя переключиться. Что там Лена сказала про замужество? Вспоминаю ее претензию про Афганистан, и все встает на свои места.

Мать Тереза, блин. Решила спасти папочку и сразу по боку все убеждения. Ага, девственность только мужу. Чувствую неожиданную злость. Резко разворачиваю девицу лицом к себе.

— Не боишься, что я тебя использую и распошлю? – выплевываю сквозь сжатые губы.

Невинно хлопает глазами. Натуральная Наташа Ростова. Жаль, не чувствую себя ни Курагиным, ни Паратовым.

— Я должна использовать все шансы, — выдыхает Елена обреченно и бесит меня еще больше. Жанна, блин, д'Арк перед костром. Стояк мгновенно опадает.

— Лена, ты смотрела фильм «Сорок первый»? – интересуюсь я.

— Где белогвардеец и красноармейка влюбляются друг в друга? – уточняет лань с непонимающим видом.

— Да, а потом она убивает его из чувства долга, — жестко подтверждаю я.

— Смотрела. Почему ты спрашиваешь?

— Скажи честно, на месте комиссарши ты бы тоже выбрала долг, а не любовь? Ты бы меня тоже убила?

— Не думаю, — смотрит прямо в глаза.

— А я думаю, да, — цежу со злостью, — теперь отвечу на твой вопрос. Я не женюсь на женщине, которая меня использует. Так что можешь свою драгоценную невинность оставить при себе. Скажу честно, секс из чувства долга меня вообще не привлекает, предпочитаю страстных женщин.

Елена выдирает запястье из моей руки и снова отворачивается к окну. Разворачиваюсь и иду к своей кровати. Ярость клокочет в моей груди. Бью ступней по тапку Лукаса и забиваю его в стену.

Елена

Господи, грудь практически раздирает. Я думала, что стыдно предлагать себя. Но даже не представляла, что настоящий стыд, когда тебя отвергают. Невидящими глазами смотрю на потрясающий вид за окном и закрываю лицо руками.

Это не только стыдно, но ужасно больно. Я вообще не понимаю мужчин. Чем я вызвала такой всплеск агрессии? Мне казалось, что я ему нравлюсь. Если нет, неужели нельзя об этом сказать спокойно? Нет, нужно раздавить меня морально, как какую-то маленькую букашку тяжелой подошвой ботинка.

Глава 11. Нежить

— Алена, зайди на кухню, — слышу я резкий голос отца, как только закрываю входную дверь за собой.

Медленно раздеваюсь и снимаю сапоги, которые сразу прячу в калошницу. Нужно будет позже их помыть и вернуть Наташке. Нерешительно иду к папе.

Он стоит у подоконника, сложив руки на груди. Как только я вхожу, зорко осматривает мое новое платье.

— Алена, у меня был сегодня неприятный разговор с комитетчиком. Мне сообщили, что ты крутишь шашни с иностранцами. Это неприемлемое поведение, недостойное моей дочери. Тебе есть, что мне сообщить по этому поводу? – холодно интересуется родитель.

Мнусь на пороге. И не знаю, что сказать. Чувствую, что здесь никто не оценит мой душевный порыв. Но все-таки делаю попытку объясниться:

— Я хотела как лучше. В законе нет формулировки об увольнении в связи с порочащими связями. Тебя просто отправили бы в запас по безобидному основанию с сохранением всех льгот по выслуге лет.

— Алена, ты рассуждаешь, как мещанка. Что-то там высчитываешь. Это недостойно моей дочери. Страшно подумать, что меня могли не предупредить о происходящем! Ты бы покрыла позором мое и свое имя! На Петю тоже упала бы тень.

— Плевать! – отвечаю с вызовом. – Зато тебя точно никуда не отправили бы!

— Запомни на всю жизнь, дочь! Лучше смерть, чем позор. На войне позор смывали кровью.

Задираю лицо вверх, чтобы не показать свои слезы. Что сегодня за день такой дрянной? Кругом недовольные мужчины. И все швыряют мне в лицо мои благие намерения.

— Вы с Николаем немедленно пойдете в ЗАГС и подадите заявление. Хватит витать в облаках, пора сделать то, что должно, Алена, — добивает меня отец.

Больше я ничего не слышу. Только стук часов долбит в ушах. На негнущихся ногах разворачиваюсь и иду в комнату. Падаю на кровать и смотрю в потолок. Представляю себя панночкой-ведьмой, которая лежит в гробу. Вот и все. Можно закопать все живые чувства. Теперь я подобна нежити, запертой в старой церкви. Нет мне места ни среди живых, ни среди мертвых.

Нужно сшить себе ночную рубашку в виде савана для первой брачной ночи.

Начались бесконечные дни, как в тумане. Свидание с Николаем, его предложение, мое «да». Заявление в ЗАГС, талоны в свадебный салон. Оттягиваю визит туда до последнего в знак молчаливого протеста.

— Я сказала отцу, что беременна, поэтому не могу бросить Лукаса, — доносится голос Натальи, и я на миг возвращаюсь в реальность.

— Ты смелая, — констатирую я давно известный факт, — я бы так не смогла.

— Князев спрашивает, куда ты пропала. Я ничего не говорила ему о свадьбе. Думаю, ты должна это сделать сама, — с нажимом произносит Гаврилова.

Знаю, что должна. Но пока я не расставила точки, остается надежда, что жизнь есть сон. Все просто затянувшийся кошмар, и скоро я проснусь.

День рождения брата. Петя требует в ультимативной форме познакомить его с Патриком. Мне уже все равно. Я нежить, ничего не чувствую. Просто веду его в главное общежитие. У чеха почти не осталось товара, но Петя что-то находит из остатков.

Деловито знакомится также с Бертоком, потом улыбается кому-то за моей спиной.

— Меня зовут Петр, — представляется брат новому собеседнику и обходит меня по дуге.

— Алексей! – слышу знакомый голос и вздрагиваю.

Разворачиваюсь и натыкаюсь на горящий взгляд.

— Очень приятно, — скалит зубы Петя, — а вы из какой страны приехали?

— Из Британии, — быстро отвечает Князев, — Лена, можно с тобой поговорить тет-а-тет?

Обхожу брата, который провожает меня удивленным взглядом. Послушно бреду за Алексеем. Дверь за нами закрывается, и я оказываюсь распята у стены, прижатая большим телом.

— Лена, может объяснишь, что происходит, и куда ты пропала? – требовательно давит голосом Князев.

— Ничего. Просто я выхожу замуж. В нашей договоренности больше нет необходимости, — отвечаю бесцветно.

— Замуж? – хмыкает Алексей. – Смотрю, у тебя богатый выбор. Кто этот счастливчик?

— Не важно. Я просто выполняю свой долг.

— Понятно, — Князев резко отходит, и меня пронзает острое чувство потери, — знаешь, а у меня возникали иллюзии. Но Марютка все-таки выбрала долг, а не любовь. Предсказуемо пристрелила «голубоглазенького».

Молча выхожу из комнаты. Нет, мне не больно. Я нежить. Тем более, что Князев нес какой-то бред. Я не отказывалась ни от какой любви. Просто должна сделать то, что требуется.

— Петь, поехали домой, — говорю устало и иду на выход из блока.

Глава 12. Ширпотреб

Елена

Вскоре после дня рождения брата отец получает распределение в Афганистан. Быстро, по-военному, собравшись, через неделю полковник Михаил Громов отбыл в Кабул.

Началась жизнь в томительном ожидании очередного нового письма. Каждое послание мы с Петей читаем по спонтанно возникшему ритуалу. Вскрываем только тогда, когда оба приходим домой. Садимся рядом с отцовским креслом и читаем вслух по очереди. Представляем, что папа сидит сейчас рядом и сам все это рассказывает.

Я с непростительным облегчением выдохнула и отложила свадьбу с Николаем. Аргументировала тем, что хочу видеть отца на бракосочетании. Полев скрипя зубами смирился с моим решением. Свидания я тоже свела к минимуму, потому что мне нужно писать преддипломную работу. По крайней мере, так звучала официальная отмазка.

День рождения однокурсницы мы празднуем в ее комнате в общежитии. Я принесла из дома салат. Другие девочки тоже. Быстро накрываем стол.

— Тадам! – Жанна водружает на стол две бутылки портвейна, вытащенные из-под кровати.

Сразу воцаряется нездоровое оживление.

— Их нужно открыть.

— Дайте нож.

— Девочки, не надо, дождемся Влада. Открывать алкоголь должен мужчина, — активно протестует именинница.

— Хорошо тебе, Жанка, у тебя есть этот мужчина. Кстати, где он? – интересуется Нила Смирнова.

— Что-то задерживается, — задумчиво говорит девушка, посматривая на наручные часики, — у него должна быть индивидуальная экскурсия с иностранным писателем. Подождем еще чуть-чуть. Если что, у девчонок из 203 сегодня должны быть мальчики. Попросим открыть их в крайнем случае.

В ожидании парня Жанны собираем по соседним комнатам стаканы и кружки. Отмываем их на общей кухне. Это последний штрих в сервировке стола.

Появляется Влад и девочки встречают его радостными возгласами. Он целомудренно чмокает Жанну в щеку. Вручает ей коробочку с духами «Красная Москва» и достает из портфеля бутылку красного вина с иностранной этикеткой.

— Презент от моего иностранца, — поясняет мужчина, — купил для себя в «Березке», но отдал для моей девушки в компенсацию за то, что меня задержал.

За столом окончательно воцаряется праздничное настроение. Единогласно решаем начать застолье с презентованного вина. Сняв фольгу с горла, Влад обнаруживает под нею деревянную пробку.

— Это совершенно нормально, — объясняет мужчина, — у нас очень редко закрывают деревом, а за границей это стандарт.

— Интересно почему? – задумчиво спрашивает Жанна.

— История совершенно банальная, — с готовностью поясняет Влад, — до революции пробку завозили из-за границы. При большевиках ситуация сохранялась, пока в тридцатых не озаботились развитием своей пробковой отрасли. Стали высаживать пробковый дуб в южных регионах. Успели организовать обширные плантации. Потом Никита зарубил на корню все начинание и перевел отрасль на пластиковые пробки. Теперь у нас деревом закрывают только самое хорошее.

— Это современная тенденция, — подбивает итог Нила, — все качественное повсеместно заменяют ширпотребом.

— Ой, а мне кажется, что так лучше, — вклинивается Зоя, — взял нож и все открыл. А теперь бегай ищи по комнатам штопор.

— С деревяной пробкой вино лучше сохраняется, — авторитетно заявляет Влад, — а без штопора можно и обойтись, протолкнем внутрь.

— Не надо ничего проталкивать. У девочек из 203 есть штопор, — протестует Жанна, — Лен, сходи к ним, попроси.

Выскальзываю из комнаты и бреду по коридору, разглядывая номера на табличках. Вижу нужную цифру на приоткрытой двери. Изнутри доносятся звуки музыки. Пробую постучать для приличия, но явно никто не слышит. Толкаю дверь и захожу внутрь.

Сразу хочу выйти назад, потому что в комнате царит разврат. На кроватях сидят парочки и активно целуются. Не успеваю выскочить, потому что меня замечает одна из хозяек. Вскакивает со своего места и спешит ко мне.

— Мне сказали, что у вас есть штопор, — оправдываясь лепечу я.

— Ага, сейчас, — девушка идет к столу, на котором тоже наставлены тарелки с едой и бутылки. Мой взгляд падает на одну парочку, и я замираю.

Девица сидит на коленях у парня. Он обнимает ее одной рукой, вторая оглаживает бедро под юбкой. Они самозабвенно целуются и не обращают внимание на суету вокруг.

Меня легонько толкают и вручают штопор. Отмираю и благодарю хозяйку. Возвращаю взгляд на Николая, который в этот момент открывает глаза и смотрит прямо на меня. Три секунды. Разрываю зрительный контакт и кидаюсь к двери.

Выскакиваю в коридор. Сердце бешено скачет.

— Лена, стой, — догоняет меня в спину.

Ускоряю шаг, но большая ладонь хватает меня за плечо.

— Это ничего не значит, Лена, — злобно шипит мне в лицо Николай.

— Между нами все кончено, — нервно кричу я.

— Не надо горячиться, Громова. Поговорим, как взрослые люди, — выплевывает сквозь зубы Полев. – Ты совершенно фригидна, Лена. Это твое главное достоинство. Ты будешь прекрасной верной женой. Но мужчины так устроены, что нам нужна не только верность, но и близость. Если ты не готова к ней, то не можешь требовать от меня воздержания.

Меня трясет от унижения и обиды. Собираю все силы и говорю Полеву в лицо:

— Знаешь, Коля, персидский поэт Омар Хайям еще тысячу лет назад сказал, что лучше быть одному, чем с кем попало. С этого момента можешь считать себя свободным от всех обязательств.

Сбрасываю его руку с плеча и бегу в комнату к девочкам.

Глава 13. Афганистан

— Мне надо еще как-то протянуть месяц, — негромко жалуется мне Наташка в своей комнате, — защищу диплом и можно будет уже свалить.

Гаврилова рассеянно ковыряется в своем платяном шкафу, разворачивая вещи и снова складывая в стопочки.

— Но как твой папа может верить в то, что ты беременна? – изумляюсь я. – Он же работает в КГБ.

— Уже не работает, — автоматически поправляет Гаврилова, — с того момента, как там получили информацию из ЗАГСа.

— Ну ладно, работал в КГБ, — послушно исправляюсь я.

— Можешь не сомневаться, если бы он что-то смыслил в гинекологии, давно бы проверил меня на кресле. Хорошо, что не понимает, поэтому верит справкам.

Наблюдаю за Натальей и изумляюсь ее хладнокровию. Неужели ее совсем не мучает совесть за то, как она поступила со своим отцом?

— И что дальше? Ты же не сможешь лгать вечно, — задумчиво накручиваю прядь на палец.

— Может перед отъездом признаюсь, — пожимает плечом подруга, — думаю, я не буду брать все вещи. Отдам тогда тебе. Что не понравится, перешьешь.

Не успеваю ответить, потому что слышится звук поворачивающегося ключа в замке, и мы с Наташей выскакиваем в прихожую.

Отец Гавриловой заходит в квартиру. Он слегка постарел с нашей последней встречи. Быстро чмокает дочь, разувается.

— Здравствуй, Лена. Как ваши дела? Папа на связь выходит? – улыбается Гаврилов, но глаза остаются холодными.

— Добрый вечер, Егор Иванович, звонил на прошлой неделе. Узнавал, как наши дела, — тоже вежливо улыбаюсь.

— Наташа, а давай попьем чайку, — с излишним энтузиазмом предлагает мужчина.

Идем гуськом на кухню. Подруга ставит чайник на газ.

— Егор Иванович, а скоро вообще это все закончится в Афганистане? – задаю я животрепещущий вопрос.

— Вряд ли, Лена, — серьезно отвечает Гаврилов, — не для того это все начинали, чтобы быстро закончилось. Для полного понимания скажу, что мы воюем не просто с какими-то там моджахедами. Идет миллиардное финансирование со стороны США, Британии, Японии и арабов. Американские и британские спецслужбы вербуют добровольцев со всего мира и готовят их в тренировочных лагерях на территории Пакистана и Шотландии. Да и штатные сотрудники этих служб присутствуют в Афганистане и курируют операции.

Замираю от ужаса после этой информации. Какая же я тряпка, не смогла довести до конца свой замысел. Моему папе не повезло. Ему нужна была такая дочь, как Наташа, которая все сделала бы как надо и не пустила бы его в Афганистан.

— Как же так? – шепчу я потерянно. – Почему мы вообще влезли в такой ужасный конфликт?

— А это очень хороший вопрос, Леночка. Все так занимательно, что я не могу удержаться и не рассказать эту историю. Возможно, юной девушке будет скучно ее слушать. Можешь остановить меня в любой момент.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

— В 1973 году в Афганистане произошел государственный переворот. Захир-шаха свергнул его кузен Мухаммед Дауд. Монархию отменили, провозгласили республику Афганистан. На западе у Дауда была кличка «красный принц», в экономике он был сторонником социализма.

В политике Мухаммед придерживался позиции пуштунского национализма и мечтал объединить весь народ в границах единой страны. Данное желание ставило его априори в оппозицию к англосаксам. Часть пуштунов живет в Пакистане, который традиционно был под британским влиянием. Этот расклад предопределил тяготение Дауда к СССР.

К концу 70-х англосаксы его перекупили, пообещав инвестиции в Афганистан. Но в стране находились советские военные советники. Все равно сохранялся баланс. Геополитические игроки решили, что выгоднее пустить Муххамеда в расход и создать напряженность на советской границе. К несчастью, и в Афганистане, и в СССР были силы, готовые продать национальные интересы.

— Нам нужно было объединиться с местными коммунистами, чтобы противостоять империализму! – горячо восклицаю я.

— Ну да, — иронично вздергивает бровь Гаврилов, — именно так мы и сделали. Одна проблема. Оба лидера местной марксистской партии НДПА учились в США, оба были агентами ЦРУ и партию организовали по заказу кураторов. Данная организация активно занималась провокациями, драконила исламистов и постоянно пыталась вовлечь СССР в афганские дела. Когда ничего не получилось, лидер партии Тараки организовал переворот и втянул советы в процесс по ходу мероприятия. У НДПА забуксовал штурм дворца Дауда, и они потребовали нашу военную помощь.

— И почему мы им помогли, если знали, что это црушная партия? – недоумеваю я.

— А тут вступили в ход советские внутренние компрадоры. Про американское финансирование НДПА в курсе был КГБ. На обсуждениях ЦК эта информация ни разу не была озвучена. Напротив, КГБ предоставлял дезинформацию, которая кричала о необходимости ввода советских войск в Афганистан. Армейские спецы говорили, что этого делать нельзя. Комитет же лоббировал участие в конфликте. ЦК решил, что комитетчики звучат убедительнее военных. Таким образом, КГБ сыграл в связке с ЦРУ против СССР.

— Не могу поверить, — бормочу я, — такие хитросплетения. Ради чего это все?

— Да уж, просчитано гениально. Я готов аплодировать. Афганистан – племенная мусульманская страна, совершенно неподходящая для внедрения коммунистической модели. Поддержав местных фальшивых коммунистов, СССР вступил в противоречие с исламским миром. Британцы быстренько организовали джихад против неверных. Еще и японцев подтянули. У нас же так и не подписан с ними мирный договор. Теперь желтолицых активно доят на финансирование этого джихада. Небольшая геополитическая комбинация и вот уже англосаксы воюют с нами чужими руками. Так что мне нечем тебя обнадежить, Леночка. Все очень плохо.

В паршивом настроении возвращаюсь домой. Кидаю ключи на столик в прихожей. Прохожу на кухню и замираю на пороге. Петя сидит за столом с каким-то генералом. Сердце резко падает вниз.

Глава 14. Тишина

— Когда начался обстрел, мы подходили к автомобилю. Машину накрыли. Мы успели упасть на землю. Ваш отец прикрыл меня от осколков. Я отделался царапинами и легким испугом. У Михаила были задеты артерии, — генерал нервно поправляет ворот. — Вертолет не хотел садиться под огнем. Я проорал в рацию, что сам его собью. Нас все-таки забрали. Довезли до госпиталя. Но там уже ничего не смогли сделать. Через сутки ваш отец скончался.

Рассказа генерала пробивается сквозь вату, которая обволакивает мое сознание. Я вхожу в режим сохранения энергии. Нет истерики и слез. Есть только бесконечная пустота. На кухне невыносимо тихо. Мы с Петей застыли от невозможности осознать случившееся. Генерал смотрит в пол.

Тишина давит на барабанные перепонки. Рассеянно смотрю на часы. Они остановились. Надо завести, отмечаю краем сознания.

— Теперь вы мои дети, — отгоняет звенящую тишину генерал. – Я прослежу, чтобы у вас все было хорошо. Ваш отец будет представлен к ордену Красной звезды.

Не помню ничего до похорон. Жизнь словно остановилась. Мы с Петей были больше похожи на тени, чем на людей.

На похоронах мой локоть подхватывает мужчина. Искоса смотрю на Николая и ничего не говорю. Теперь, когда нас ничего не связывает, меня не пугают его прикосновения. Позволяю бывшему жениху быть рядом с собой в этот день скорби.

Бросаю землю в могилу и отхожу в сторону. Все происходящее нереально. Нет осознания случившегося.

Петя убегает первым. Он не хочет, чтобы кто-то видел его слезы. А у меня их нет. Просто осознание собственной вины и никчемности.

— Соболезную вашей потере, — начинает разговор Полев.

— Спасибо, что пришел – шаблонно отвечаю я.

— Лена, я хотел сказать, что не думаю то, что сказал. Это просто нервы, — бубнит сбоку Николай.

— Это все уже не важно, — спокойно отвечаю я.

— Мы могли бы попробовать начать все сначала, — предлагает неуверенно.

— Нет, не стоит. Ты прав, я слишком холодна для тебя. Мне кажется, что та девочка в общежитии подходит тебе гораздо больше, — говорю серьезно без всякой иронии.

— А у тебя есть зубки, Лена, — хмыкает Полев, — ладно, я был не прав. Довольна?

Я довольна, что ты был не прав. Эта неправота подарила мне свободу. Вряд ли в других условиях я могла бы нарушить последнюю волю отца.

— Если тебе нужно мое прощение, оно у тебя есть, — говорю я вслух, — отношений у нас точно больше не будет, можем остаться друзьями, если тебе это нужно.

Некоторое время идем молча. Чувствую напряжение, исходящее от Николая. Молчание становится неловким.

— Что вы будете делать? – разрезает тишину Полев.

— Мне предложили поработать секретарем в Министерстве обороны. Пожалуй, я соглашусь. Петя продолжит учиться. Нам назначили пенсию за папу. Жизнь продолжается, как это ни горько.

— Может сходим в кино, как друзья? – робко предлагает Николай.

— Не думаю, что сейчас это уместно, — пожимаю плечом, — мы с Петей в трауре. Если ты не против, я хотела бы сейчас остаться одна.

Иду по солнечному бульвару. На деревьях и кустах уже появляется нежная зелень. Дети бегают друг за другом. Сажусь на лавочку и смотрю на ребят. Неужели все-таки жизнь продолжается?

***

— Леночка, садись, — генерал указывает мне рукой на стул для посетителей, — ты же у нас учишься на переводчика?

— Да, Андрей Сергеевич, — примерно складываю руки на коленях. Поворачиваю голову и рассеянно смотрю в окно на Парк Горького, который располагается через Москву-реку.

— Какие у тебя языки? – возвращаю свое внимание на шефа, Макеев заинтересованно щурит глаза.

— Английский и французский, факультативно испанский, — быстро перечисляю я.

— Не совсем наша тема, но английский пригодится. Включу тебя в состав нашей делегации в Сирию, — с довольным видом сообщает генерал.

— А что я должна буду делать? – растерянно поправляю прическу.

— Услаждать глаз участников делегации, — довольно кряхтит Макеев, — не забудь захватить купальник. Переговоры будут в летней резиденции Асада в Латакии. В свободное время организуем выезд на море в дикое место. И посоветуйся с нашими арабистами по поводу повседневного гардероба.

Возвращаюсь домой с работы. Сбрасываю в прихожей балетки и ныряю на кухню.

Чайник еще теплый. Сразу лью в чашку заварку и заливаю водой. Жадно пью негорячий чай. Опрокидываю на сковородку макароны из кастрюли и беру спички, чтобы поджечь газ. Замираю, когда слышу из комнаты Пети сдавленные стоны.

Тихонько подхожу к плотно закрытой двери. Легкое ритмичное поскрипывание пружин дивана приглушенно доносится из комнаты. На цыпочках возвращаюсь на кухню. Сердце заходится от волнения. Что Петя вообще творит?

Беру себя в руки и разогреваю еду. Достаю из холодильника огурец. Разрезаю его пополам и растираю соль между половинками.

Почти заканчиваю с обедом, когда в комнате брата раздается бодрый мотив «Алюминиевых огурцов» группы «Кино». Хороший аккомпанемент к моему ужину. Через какое-то время дверь открывается и в коридор вываливается взъерошенный Петя. Замечает меня на кухне и заметно смущается.

За ним семенит почти раздетая рыжая девчушка. При виде меня вскрикивает «ой» и снова скрывается в комнате.

— Привет, систер! Ты сегодня рано, — Петя пытается говорить уверенно, получается плохо.

— У тебя гости? – вздергиваю бровь.

— Да, это Маша, — Петя отводит глаза, — сейчас я вас познакомлю.

— Вы же даже не расписаны, — говорю с тихим укором. — Папа бы тебя не понял, Петя.

— Алена, мне иногда кажется, что ты динозавр, — ухмыляется парень, — между прочим, Лукас говорит, что на западе институт брака стремительно отмирает.

— Сам Лукас при этом женился, — напоминаю я.

— Ага, по залету, — срезает меня брат, — даже твоя подружка держит нос по ветру и не пропускает веяний времени, только ты у нас застряла где-то в Викторианской эпохе. Кстати, тебе Князев передавал привет. Сказал, что от голубоглазенького. Не совсем понял, что это значит, вроде бы у него другой цвет радужки.

Глава 15. Делегация

В утро вылета встаю и направляюсь в ванную. Неожиданно занято. Из-за закрытой двери слышен шум воды. Эта Маша, кажется, не вылезает из нашей квартиры. Как-то незаметно уже прижилась здесь и постепенно перетаскивает вещи.

В раздражении иду на кухню и готовлю завтрак. Разбиваю яйца и достаю из холодильника свежий огурец. По-военному быстро поглощаю приготовленное и споласкиваю посуду. Ныряю в душ, как только подружка брата освобождает помещение. Не дом, а какая-то коммунальная квартира.

Наскоро попрощавшись с братом, спешу на платформу электрички и еду в сторону области. Добираюсь до военного аэродрома на Чкаловской, откуда сегодня отправляется наш борт. На месте сбора обнаруживаю представительную делегацию. Смущает, что кроме меня только еще одна девушка. Она первая подходит ко мне и представляется.

— Привет! Я Тамара. Работаю секретарем замминистра оборонной промышленности. Нам с тобой лучше держаться вместе, — улыбка у девушки открытая и приятная.

— Елена. Из министерства обороны, — ответно кратко презентую себя.

Организованно выходим на взлетку и следуем к нашему борту. Чувствую в груди волнительный трепет. Я никогда не была за границей. Хотя наши арабисты меня изрядно испугали многочисленными запретами, все-равно мне ужасно хочется погрузиться в чужую культуру.

На борту царит праздничная атмосфера. Мужчины сразу начинают накачиваться алкоголем. Объясняют это тем, что летим в мусульманскую страну, где он под запретом, поэтому нужно напоследок насладиться.

Быстро устанавливается непринужденная обстановка. Вскоре я понимаю, что кроме нашей делегации и представителей миноборонпромышленности с нами летят журналисты информационных агентств и представители органов госбезопасности.

Кгбшники сразу пытаются приударить за нами с Тамарой, но мы охлаждаем их пыл. Я, потому что они ассоциируются у меня с Полевым, а Тамара, кажется, состоит в отношениях с замминистра, у которого работает секретарем.

Девушка успевает мне объяснить, что цель визита – уточнение состава военной помощи для Сирии на следующий год. Это рутинная процедура. Все договоры давно подписаны. У нас просто рабочая поездка. Поэтому с самим президентом Асадом встретимся только на официальном приеме. Переговоры будут проводиться на уровне сирийских министерств.

С восхищением смотрю в рот новой знакомой. Меня никто не посвящал в такие тонкости. Может быть дело в том, что в минобороны строже относятся к конфиденциальности. А может быть у Тамары неформальнее отношения с ее шефом.

Летим долго, и я успеваю погрузиться в дрему, несмотря на царящее на борту веселье. Тамара тормошит меня за плечо, когда самолет уже приступает к снижению. Сонно смотрю на стремительно приближающийся город за окном. Вздрагиваю от толчка шасси о взлетно-посадочную полосу.

Выхожу из самолета на трап и ощущаю тепловой удар. Кажется, что я не вышла на улицу, а погрузилась в парное молоко. Но не успеваю прочувствовать климат, как получаю нетерпеливый толчок в спину. Отмираю и быстро спускаюсь на землю. И в прямом, и в переносном смысле.

Глава 16. Латакия

По пути к автобусу кое-как набрасываю на голову платок. Жара шпарит. По заветам наших арабистов мое платье закрывает ноги и с длинными рукавами. Оно моментально неприятно липнет к телу.

Каково же было мое изумление, когда возле нашей гостиницы в Латакии я увидела двух девушек с короткими рукавами. Платков на них тоже нет. Ловлю нашего переводчика Эдика и требую у него объяснения.

— Алавитки, наверное, — пожимает плечом парень.

— Что это значит? – призываю его к ответу, — наши арабисты мне рассказывали, что одежда должна быть закрытой. Я угробила кучу времени, чтобы сшить два платья по всем правилам.

— Эээ… Ребята перестраховывались, наверное. Всегда лучше перебдеть. Латакия – алавитский регион. Здесь все гораздо демократичнее, чем в суннитских районах.

— Алавиты не мусульмане? – допытываюсь я, провожая взглядом легкомысленно одетых девушек.

— Алавизм – синкретическое учение, — объясняет Эдик, — смесь тезисов из ислама и христианства с языческими элементами. В конституции Сирии было прописано, что президентом может быть только мусульманин. Когда алавит Хафез Асад захватил власть, всех алавитов в административном порядке признали мусульманами-шиитами. Пришлось всем алавитам стать мусульманами вместе с Асадом.

— Замечательно, — бормочу я, — очевидно, что мусульманами они не стали, если женщинам не нужно соблюдать исламские правила.

— Ну, с учетом того, что числятся они шиитами, можно особо не усердствовать. Шииты – расслабленные мусульмане. Они соблюдают только три намаза в день, а не пять, как сунниты. Алавиты же еще расслабленнее, чем шииты, оставили пару намазов в день.

Теперь чувствую себя совсем неуютно в этом наряде. А у меня ничего другого и нет. Бреду к стойке администратора, чтобы зарегистрироваться в гостинице.

— Здравствуйте! – улыбаясь приветствует меня мужчина лет тридцати на ломаном русском.

— Вы говорите по-русски? – приятно удивляюсь я.

— Я учился в Советском Союзе, — поясняет администратор, — в стране сейчас много советских, поэтому в нашем отеле востребован русскоязычный персонал.

— Понятно, — отвечаю приятному мужчине. Хотя на самом деле не очень понятно. Нужно попытать у наших, почему в Сирии много советских.

Нам с Тамарой выдают ключи от нашего номера, и мы поднимаемся на лифте на нужный этаж. В номере прохладно. Сразу выхожу на балкон и любуюсь видом на море. Быстро ныряю обратно: из жары в комфорт.

— Ты знаешь, почему в Сирии много наших? – интересуюсь у Тамары.

— Потому что она форпост Советского Союза на Ближнем Востоке, — чеканит девушка.

— И что это значит?

— Ну, у нас тут база ВМФ, — неуверенно объясняет Тамара.

— Не база, а пункт материально-технического обеспечения, — поправляю я, — и это ничего не объясняет. Разве военные не должны сидеть в месте дислокации? Как я поняла, наших много везде, а не в Тартусе.

— Подробностей я не знаю, — сдается новая знакомая, — знаю только, что форпост. Что ты наденешь на ужин?

Хмурюсь от резкой смены темы и вздыхаю. Выбор у меня небогат.

— У меня только это платье и торжественное для переговоров. Так и пойду.

Спускаемся в местный ресторан. Наши места оказываются за одним столом с ребятами из КГБ. Некоторое время размышляю, а потом рискую задать интересующий меня вопрос. Если не ответят, небо не упадет на землю.

— Сейчас много русских, потому что обострение с Израилем, — поясняет мне рослый блондин Никита.

— И причем тут мы? – искренне изумляюсь.

Кагэбэшники задорно смеются.

— Ну вообще-то советско-сирийское сотрудничество построено на том, что мы получаем площадку на Ближнем Востоке за помощь в борьбе с Израилем. В прошлом году евреи пошли на обострение в Ливане. Авиация бомбила города и позиции сирийских войск. Пришлось оперативно вмешиваться. Даже танковые бои были. Когда завезли С-200, израильтяне присмирели, но ситуация все-равно неспокойная. Сейчас много наших маскируется под сирийских военных. Плюс официальные военные советники, да и мирняка много: инженеры, строители.

Крепкий брюнет Владимир внимательно слушает товарища и добавляет:

— Предыдущая арабо-израильская война «судного дня» была десять лет назад. Тогда советы вмешались, и Израиль понес существенные потери. Кстати, все было на грани ядерной войны. Союз привел армию в боеготовность, США ответили ядерными учениями. С тех пор было более-менее тихо, рвануло только в прошлом году. Видимо считали, что СССР увяз в Афгане и не будет вмешиваться. А, возможно, вообще кашу в Афгане заварили с расчетом отвлечь от Сирии.

— Понятно, — протягиваю я, ковыряясь в салате, — спасибо за разъяснение.

— Не за что, — улыбается Никита, — это небескорыстно. Взамен хочу свидание в Москве.

Вскидываю на него глаза и смотрю в ухмыляющееся лицо. Симпатичный парень, но у меня теперь с его коллегами неприятные ассоциации. Не успеваю ничего ответить. Официант приносит бутылку вина и разливает ребятам в бокалы.

— Девочки, будете? – подмигивает Владимир.

Смотрю на происходящее с открытым ртом.

— А как же запрет на алкоголь в исламской стране? – вспоминаю я прибаутки в самолете.

— Мы пригубим, — смеется Никита, — вообще-то алавиты употребляют алкоголь.

— Нет, надо хорошо выспаться перед завтрашним приемом, — протестую я.

— А я не откажусь, — улыбается Тамара.

Пока внимание переключилось на товарку, спешу закончить ужин. Извиняюсь и исчезаю из-за стола, пока снова не всплыл вопрос со свиданием.

Глава 17. Фуршет

Утром просыпаюсь от звонка телефона. Сонно протягиваю руку за трубкой.

— Вы просили вас разбудить, — слышится ломанный русский.

— Спасибо! – бурчу в трубку и сразу ставлю ноги на пол. Принимаю вертикальное положение и потягиваюсь. Смотрю на море в окно. Настроение резко улучшается.

Слышу в голове бодрый голос диктора радио: «Начинаем производственную гимнастику…». Встаю и по памяти проделываю обычный утренний комплекс.

Кровать Тамары все также заправлена. Интересно, с кем она провела ночь.

Иду в душ. Надеваю свой торжественный исламский наряд. Решаю, что без платка обойдусь. Если президент алавит, это не должно оскорбить его религиозные чувства.

Спускаюсь на завтрак. Ребята уже за нашим столом. Следовательно, Тамара проводила время не с ними.

Чтобы не возвращаться к личным темам, завожу разговор о «Возвращении резидента». Мой расчет оказывается верным, у всех комитетчиков похожие интересы. Умудряюсь обсуждать фильм, который мне не нравится, на протяжении всего завтрака.

Когда загружаемся в автобус, заметно волнуюсь. И дело не в том, что я никогда не была на мероприятиях такого уровня. В груди трепещет какое-то предчувствие. Наверное, такое случалось только в детстве. Когда я маленькой девочкой в садике ждала появления Деда Мороза и Снегурочки.

В резиденции нас проводят в торжественный зал. В центре место для президента, по бокам от него два ряда кресел. За ними стоят стулья. Старшие члены делегации занимают первый ряд. Мы с Тамарой незаметной тенью усаживаемся сзади. С другой стороны располагаются сирийские официальные лица. Достаем блокноты, готовимся стенографировать речи.

Появляется президент Хафез Асад. Открываю рот от изумления, когда он приветствует нас по-русски. Быстро прихожу в себя и начинаю фиксировать происходящее. После официальных речей нас приглашают в другой зал, где расположены фуршетные столы.

— Вот поэтому я и не стала завтракать, — смеясь сообщает Тамара, накладывая на тарелку какие-то деликатесы.

— Да, это было мудро, — улыбаюсь я. Нерешительно подцепляю какую-то восточную пироженку и вгрызаюсь в нее зубами. Вкус меда разливается по рецепторам, и я не могу сдержать удовлетворенного мычания.

Совершенно неожиданно мое блаженное состояние перекрывается непонятным дискомфортом. Не могу понять, что происходит, пока не приходит косвенная подсказка. Щеку жжет, как от физического воздействия. Рефлекторно тру ее и поворачиваю голову.

Генерал Макеев разговаривает с юношей среднего роста в деловом костюме. С ними Эдик, который переводит диалог. Рядом с юношей стоит высокий красивый мужчина в арабской одежде и не отрывает от меня горящего взгляда.

Мне не по себе. Плечи передергивает. Поворачиваюсь к фуршетному столу и беру еще одну божественную пироженку. Пусть лопну от переедания, но больше не посмотрю в ту сторону.

Теперь явственно жжет затылок. Господи, почему меня слегка потряхивает? И такие странные противоречивые желания. Хочется и подойти к нему ближе, и бежать подальше на край земли.

Невольно вспоминаю своего мага. Мне кажется, что тогда на стадионе мой затылок сверлил тот же взгляд. Да, бурная у меня фантазия. Если бы я не увидела арабские одеяния, наверняка общего ничего бы не заметила. Дыхание сбивается и трудно дышать.

Может быть, меня привлекают арабы? Есть же девушки, которые любят грузин. У нас в институте была такая. Следовательно, любовные пристрастия могут сосредотачиваться на одной национальности. Возможно, это мой случай.

— Посмотри, какой красавец, — шипит мне на ухо Тамара, тянет за локоть, чтобы я повернулась.

Кидаю быстрый взгляд на араба. Натыкаюсь на тот же огонь в глазах. Густая вязкая теплая масса медленно стекает из груди вниз. Нервно отворачиваюсь, пытаюсь отгородиться спиной.

— Это просто смешно, когда кинематограф пытается подсунуть нам нелепый идеал мужчины, типа Новосельцева в «Служебном романе», — презрительно выплевывает Тамара. — Ну согласись, что никто не клюнет на такого, когда в мире существуют вот такие жеребцы.

Кивает подбородком в сторону араба.

— Не пялься на него так, — шиплю я знакомой, — это просто неприлично.

И вообще, мне не нравится, как она на него смотрит. Пытаюсь развернуть девушку к фуршетному столу.

— Ну, дай хотя бы полюбоваться, — возмущается товарка, — если мне с ним ничего не светит, буду смотреть, пока не надоест.

— Вадим, ты знаешь, кто это? – Тамара дергает за рукав какого-то мужчину из своего министерства, подошедшего к столу.

— Знаю только невысокого молодого человека с усиками, — отвечает Вадим, — это сын президента Басиль Асад. Второго не знаю.

Тамара шумно вздыхает.

— И на кой мне твой сын, — бубнит себе под нос, тут же повышает голос, — спасибо за информацию, Вадим.

— Лен, ты же знаешь этого генерала и переводчика, давай к ним подойдем и познакомимся, — тянет меня за рукав Тамара.

От поступившего предложения ноги просто врастают в пол. Как вообще в голову могла прийти такая мысль? У меня от одного взгляда по телу ползают мурашки, а храбрая Тамара предлагает войти в клетку к тигру. Отважная девушка. Воистину царица.

От напора товарки меня спасает распорядитель мероприятия, который заходит в зал и предлагает всем пройти в переговорную.

Утыкаю глаза в пол и прохожу в непосредственной близости от араба. Чем меньше расстояние, тем громче бьется сердце. В какой-то момент кажется, что сейчас грохнусь в обморок. Перед глазами мелькают мушки, и я ускоряю шаг. Пулей выскакиваю из банкетного зала и спешу догнать Эдика.

С другой стороны к переводчику пристраивается Тамара, и пока мы идем, успевает выпытать информацию.

— Это приятель Басиля Асада, какой-то шейх из Саудовской Аравии. Простите, не запомнил имя, — негромко рассказывает нам Эдик.

От услышанной информации сникаю. Нет, ну и так было понятно, что иностранец. Но почему меня привлекают только мужчины из совершенно недружественных стран. То Англия, то Саудовская Аравия. Я явно какая-то дефективная. Мой маг тоже наверняка был из каких-нибудь запретных далей.

Глава 18. Мансур

С Басилем мы пересеклись на этапе Формулы 1 в Германии. Сын сирийского правителя привычно путешествует инкогнито. Это обычная практика для отпрысков правящих семей, но сейчас еще и обострение с Израилем. Неверные на западе не жаждут видеть в гостях Асадов.

Зависаем вместе пару дней. По правилам хорошего тона предлагаю подбросить его домой на своем «Гольфстриме».

Басиль немного мнется. Как понимаю, путешествует он втайне не только от внешних наблюдателей, но и от своего отца. Уже собираюсь отозвать предложение, как Асад неожиданно соглашается. По тем же правилам хорошего тона предлагает остановиться в гостях на пару дней.

После недолгих размышлений соглашаюсь. Если Аллах предлагает навести мосты с семейством Асадов, почему бы это не сделать. Для бизнеса может пригодиться. Когда же Басиль сообщает, что парковка самолета в Сирии будет бесплатной, окончательно отпускаю ситуацию.

Вылетаем ранним утром и в резиденцию Асадов прибываем к завтраку. Чувствую себя не очень комфортно. За столом находятся женщины. Я не член семьи. Стараюсь не смотреть на хозяйку дома и ее дочь.

Все-таки алавиты неверные. Никакой указ не способен сделать их мусульманами. Так беспечно относиться к своим женщинам мусульманин не может. Алавиты же и из дома выпускают жен полуголыми, как каких-то шармут. Пусть любой пялится и трахает глазами. Да и мужеложество у них разрешено. Ничего общего с исламом.

Рассеянно слушаю, как члены семьи обсуждают строительство спортивного комплекса в Латакии. Асад, конечно, неплохой правитель. Но это никак не отменяет того факта, что алавитское меньшинство захватило власть в мусульманской стране. Добром это все не закончится.

После распада Османской империи Латакия недолгое время была отдельной страной под французским мандатом. Нужно было оставить алавитам свою территорию. Интеграция Латакии в Сирию стала своеобразным троянским конем. Теперь алавиты получили не только свое побережье, но и захватили власть над всей Сирией.

— Мансур, прими мои соболезнования, — обращает на меня внимание старший Асад, — я слышал твой отец умер.

— Да, еще два года назад, — спокойно отвечаю я, — скоротечный рак. Обнаружили, когда уже было поздно. Спасибо за участие!

— Мы с ним пересекались во времена нефтяного эмбарго, мудрый был человек, — погрузился в воспоминания Хафез, — золотые были времена. Настоящая солидарность арабских стран. Даже Саудовская Аравия поддержала нас во время войны судного дня. Ограничила поставки нефти в страны, поддерживающие Израиль.

— Король Фейсал был идейным человеком, — припоминаю я слова отца, — ненавидел коммунистов и евреев. Считал, что Израиль – абсолютное зло, потому что там живут евреи-коммунисты. Эмбарго ему дорого обошлось. В следующем году его убил племянник, подготовленный американскими спецслужбами.

— Да, террор любимый инструмент политики англосаксов, — соглашается со мной Асад, — прошу прощения, но вынужден вас покинуть. Нужно поприветствовать советскую делегацию.

Хафез встает и покидает столовую. Без хозяина дома чувствую себя еще некомфортнее за столом с женщинами. Спешу поскорее закончить трапезу.

Договариваемся с Басилем встретиться через полчаса. Он обещает провести экскурсию по резиденции. Я удаляюсь в выделенную мне комнату, чтобы принять душ.

На прикроватном столике вижу телефон и набираю номер Кубры.

— Здравствуй, насиби!

— Привет, хабиби! Мы соскучились. Когда ты возвращаешься?

— Не раньше, чем через пару дней. Как дети?

— Хотят побыстрее увидеть папу.

— Поцелуй их за меня. Ладно, Кубра, увидимся позднее.

Через полчаса за мной заходит Басиль, спускаемся вниз.

— Кстати, там сейчас прием в честь русских. Не хочешь заглянуть? – интересуется приятель.

— Даже не знаю, — скептически хмыкаю, — у меня о советах не лучшие воспоминания. Они меня позорно выслали с московской Олимпиады.

— Действительно? – задирает бровь Асад. – Чем ты провинился?

— Всего лишь уединился с советской гражданкой.

— Всего-то? Не люди, а просто звери, — ржет Басиль.

Это трудно объяснить, но меня тянет заглянуть на этот прием. Все мое существо требует согласиться на предложение Асада.

— Ладно, давай зайдем, — лениво уступаю я.

Пока идем по коридору, испытываю необъяснимый трепет.

Заходим в открытые двери большого зала. Асад сразу тормозит рядом с каким-то военным. Представляемся, рассеянно слушаю их разговор об израильских налетах на Ливан. Мой взгляд примагничивается к женской фигуре у фуршетного стола. Не понимаю почему, но ловлю каждое движение.

Легкий поворот головы, и я задерживаю дыхание. Неужели Латифа? Как это вообще возможно?

Не свожу с девушки глаз. Разворачивается и смотрит прямо на меня. Все нутро пронзается молнией. Мой наркотик сам нашел меня.

Мой самый безумный поступок в жизни. Я лишился разума, когда украл Латифу с олимпийского стадиона. Она была как наваждение. Манила к себе и будоражила кровь.

Мне казалось, я победил эту болезнь. Годы сделали свое дело, Латифа почти покинула мою память. И вот Аллах привел ее ко мне снова. Просто цепочка каких-то случайностей. Незапланированный визит. Пересечение в одной точке в одно время. Что это, если не божественное вмешательство?

Окидываю взглядом весь облик Латифы. Скромное платье, достойное моей женщины. В прошлый раз было в европейском развратном стиле. В нем она просто просилась, чтобы я ее взял.

Прекрасные светлые волосы ничем не покрыты, и мне хочется убить всех мужчин в зале, которые могут их лицезреть.

Латифа больше не смотрит на меня, и это ужасно бесит. Хочется подойти и напомнить о нашем знакомстве. В тот же момент понимаю, что это не лучшая идея. Совершенно неизвестно, что она обо мне думает. Все-таки я поступил с ней тогда, как с обычной шармутой. Сам не ожидал, что какая-то неверная женщина сможет так глубоко забраться под кожу.

В этот момент понимаю, что просто обязан забрать ее с собой. Мне нужен план действий. И для начала нужно перестать пялиться. Никто из присутствующих не должен заметить мой интерес. Это может помешать осуществлению замысла.