Три подруги и древнее зло

Глава VIII

– Черт, черт, черт, – выругалась я сквозь зубы и припала головой к груди девочки, надеясь услышать сердцебиение. Одновременно приблизила раскрытую ладонь к носу, в надежде ощутить движение потоков воздуха. Но ни то, ни другое не давало результатов.

Я оглянулась на застывшую подругу и прошептала, не веря собственным словам:

– Не дышит. Кажется, она умерла.

– Отойди, – решительно отодвинул меня в сторону Макс. Присев на колени, он сгреб в охапку руку девочки и замер, удерживая на весу узкое, еще детское, запястье с такой тонкой кожей, что просматривалась каждая вена. – Пульс есть, но едва уловимый, – заявил он спустя минуту напряженного молчания.

А дальше начало происходить что-то, чему я при всем желании не смогла бы найти объяснения.

Макс, встав на одно колено перед неподвижной девочкой и придерживая её руку за локоть, приложил указательный палец к немного вздувшейся вене на сгибе руки и что-то негромко гортанно проговорил на каком-то непонятном наречии. Стоило Максу умолкнуть, как с кончика его пальца сорвалась ярко-голубая искра, которая, блеснув сталью, тут же скользнула в руку ребенка, словно это была не живая плоть, а вода в стоячем озере. Очертания вены на руке вспыхнули, словно их подсветили изнутри, и эффект передался дальше –выше по кровеносным сосудам, вдоль кожи и вверх по руке, вплоть до самой груди. Не успела я ахнуть, зажимая рот ладонью, как уже вся девчонка целиком засияла холодно-голубым светом, словно гирлянда на новогодней елке. Грудная клетка соседки с силой вздрогнула, еще раз и еще раз, и вот первый громкий судорожный вздох сорвался с пересохших потрескавшихся губ. А за ним еще один. Ресницы затрепетали, тонкие девичьи пальцы стиснулись в кулаки, и малышка распахнула глаза, бессмысленно уставившись в потолок.

Прошло два часа прежде, чем я смогла вернуться в свою квартиру. И то не одна, а в сопровождении все той же задорной свиты – зевающей подруги и раздражающе-самодовольного Макса. После пробуждения, а вернее, после возвращения к живым, у соседки случилась истерика. И пока я пыталась унять подростковые рыдания, сквозь которые девчонка все порывалась что-то мне рассказать, Макс вызвал врачей, полицию и маму пострадавшего ребенка, благо её номер обнаружился в телефоне девочки. Следующие несколько часов мы втроем долго и по нескольку раз объясняли всем подряд, что произошло.

Хмурых врачей в не самых белых халатах, прибывших спустя сорок минут после звонка, интересовало только одно – почему мы вызвали их к совершенно здоровому ребенку? Тот факт, что у девочки практически не прощупывался пульс, и она несколько минут не дышала находясь без сознания, их не впечатлил. Сейчас-то она была совершенно здоровой и даже немного румяной, а больные румяными не бывают, это все знают! Про использование магии мы, естественно, тактично умолчали, но не оставили попыток добиться внятного диагноза от врачей, нам ведь надо было еще как-то оправдаться перед самым главным и самым страшным надзорным органом – мамой.

– Что предшествовало обмороку? – безучастно поинтересовалась женщина-фельдшер неопределенного возраста и еще более неопределенной внешности. Со спины её можно было принять за мужчину из-за массивной прямоугольной фигуры «бревнышком», тонким высоким голосом она напоминала пятиклассницу, а лицом – шарпея.

Мы с Нисой украдкой переглянулись, а после дружно отвернулись, стараясь не смотреть туда, где была кровавая лужа. Её Ниса быстро замыла, пока я пыталась остановить Ниагарский водопад из слез и соплей, лившийся на мой дорогой шелковый халат. Сам порез на девочке чудесным образом зажил после вмешательства Макса, который перед посторонними изображал неприступную невозмутимость. И он, и Ниса дружно предоставили мне право придумывать отмазки для всех троих, что было проблематично, так как наличие двух девушек и одного взрослого мужчины в комнате подростка ночью при отсутствии в квартире родителей уже само по себе наводило на странные размышления.

– Понимаете, – вздохнув, начала я. – Мы живем в квартире по соседству…

– Все вместе живете? – вмешался суровый мужчина в форме патрульного, указав взглядом на нашу живописную троицу.

– Нет, – терпеливо пояснила я. – В квартире живу я одна, а это, – жест в сторону, – мои друзья. Гостят у меня. Временно.

– Дальше, – кивнул мужчина, устало потерев глаза.

– Мы не спали, когда вдруг услышали крик. Сообразили, что кричат из соседней квартиры. Побежали на звук, увидели, что дверь не закрыта, вошли. Свет нигде не горел, но из детской комнаты раздавались какие-то звуки. Войдя, мы заметили, что кто-то лежит на полу. Включили свет, увидели ребенка без сознания. Попытались привести её в чувства, но она не реагировала. Прощупали пульс, его не было. Решили делать искусственное дыхание. Когда ребенок очнулся, позвонили вам. Вот и все.

– Вы уверены, что дверь была открыта? – с подозрением прищурился на меня полицейский.

– Так же, как уверена в том, что сейчас беседую с представителем правоохранительных органов, – холодно заверила его я, давая понять, что нахожусь в сознании и отдаю отчет всем своим действиям.

– В квартире присутствовал кто-то посторонний? – продолжил расспросы мужчина после раздраженного вздоха.

– Если только тараканы, – тихонько фыркнула Ниса, но патрульный услышал и посуровел еще сильнее, хотя куда уж сильнее, когда лицо по своей выразительности и так напоминает шлагбаум.

– Вам кажется это веселым? – взглянул он на подружку из-под кустистых бровей, практически сросшихся на переносице, которые наводили на мысли о наличии у него в роду родственников из Средней Азии.

– Я сижу в соседской квартире в половине пятого утра, потратив большую часть ночи на спасение чужого ребенка, а уже через два часа мне надо ехать на работу, – четко и глядя ему прямо в глаза проговорила Ниса. В этот момент её лицо хоть и выражало спокойствие, но в глазах плескался обжигающий лёд. – Мне это точно не кажется веселым.

– Следов взлома нет, – громогласно объявил входящий в комнату напарник первого полицейского. Я не была уверена в том, достаточно ли он компетентен для подобных выводов, но решила оставить своё мнение при себе. Тем более, что, кажется, только мы с Нисой более-менее понимали, что произошло на самом деле. – Если дверь и открывали, то либо родными ключами, либо ребенок сам кого-то впустил.

– Если этот кто-то вообще был, – заметила сотрудница станции скорой помощи, вставая и на ходу засовывая стетоскоп в карман халата, накинутого поверх джинсовой куртки. – На теле ребенка повреждения отсутствуют.

– Тогда почему же ей стало плохо? – с громким хлопком закрывая блокнот, шагнул ей на встречу первый патрульный.

– Такое случается, – сухо ответила женщина, забрасывая на плечо ремень фельдшерской сумки с явным желанием поскорее удалиться. – Особенно с уметом того, что многие дети сейчас уже рождаются с теми или иными заболеваниями

– Мать заверила, что девочка никогда раньше не страдала потерями сознания, – не отступал полицейский.

Родительница пострадавшей прибыла самой последней. Ею оказалась статная женщина лет сорока – сорока трех в деловом костюме, чью привлекательность определенно портили практически черные синяки под глазами и спутанные волосы, при одном взгляде на которые так и хотелось вооружиться расческой. Едва не рыдая, женщина бросилась к своей дочери, тут же начав её ощупывать и обнимать, попеременно делая то одно, то другое. Неизвестно, чем бы закончился такой порыв материнской любви, если бы фельдшер не оттащила мадам от девочки, оказавшейся на грани повторного обморока. И пока медик заканчивала осмотр ребенка, мать ни на шаг не отходила от них в сторону, так что все мы дружным гуськом удалились в соседнюю комнату. Ту самую, с кастрюлей. Кастрюля, кстати, так и стояла на полу.

– Моё заключение – приступ задержки дыхания, – заявила женщина, очевидно, устав от препирательств.

– Что это значит? – потребовал разъяснений патрульный.

– Это значит, что ребенок непроизвольно перестал дышать и потерял сознание. Скорее всего, это произошло из-за сильного испуга или как следствие психологической травмы.

– Что могло испугать школьницу средних классов в собственной квартире? – задал очень правильный вопрос второй патрульный.

– Это уже не моя сфера деятельности, – отрезала фельдшер и покинула нас не прощаясь.

Патрульные, сообразив, что больше им тут делать нечего, заторопились следом, предварительно внеся в соответствующие бланки наши паспортные данные и подсунув для получения росписи несколько коряво исписанных листочков. Когда дверь за бравыми охранниками общественного спокойствия закрылась, я направилась в соседнюю комнату, где у кровати мирно спящего ребенка, не выпуская руку дочери, сидела бледная взъерошенная женщина.

– Все уже ушли, – негромко сообщила я, обращаясь к соседке, которая вздрогнула всем телом стоило мне заговорить. – Мы, наверное, тоже пойдем.

У двери в это время неловко мялись Макс и Ниса, выжидающе поглядывая в мою сторону.

– Да, конечно, конечно, – закивала женщина, затравленно оглянувшись по сторонам, отчего мне тут же стало ее жаль. Подойдя поближе, я присела рядом с матерью и успокаивающе погладила её по плечу.

– Вы не переживайте, – попыталась я сказать что-нибудь обнадеживающее. – С ней все будет хорошо.

– Это я во всем виновата, – всхлипнула женщина, закрывая лицо ладонями. Её спина ссутулилась, а голова уперлась в колени.

Я растерянно закусила губу, не зная, как поступить в данной ситуации. Рыдающие от чувства собственной вины мамаши не то общество, к которому я когда-либо стремилась.

– Вы ни в чем не виноваты, – произнесла я, сама понимая, насколько неубедительно звучат мои слова. И решила компенсировать это бодростью. – Врач сказала, что девочка всего лишь очень сильно испугалась. Так бывает, может быть, она посмотрела какой-нибудь ужастик на ночь, а потом увидела кошмар, закричала и… Сейчас её жизни уже ничего не угрожает!

Женщина отерла лицо рукавом пиджака, заодно смывая слезами остатки макияжа и судорожно вздохнула.

– Да, я знаю. Но если бы я была рядом, этого бы не случилось.

– Кто знает, – непроизвольно вырвалось у меня и пришлось поспешно прикусить язык. Однако, кажется, уже было поздно. Женщина с подозрением в выразительных, но заплаканных карих глазах, расширившихся за немного заляпанными стеклами очков, уже воззрилась на меня с требованием пояснений.

– А как вы, говорите, вошли в квартиру?

Я выровнялась.

– Мы уже рассказали все полицейским, – попыталась сунуть руки в карманы, а потом сообразила, что в халате их нет. – Дверь была открыта.

– Открыта, в смысле, не заперта на замок? – женщина следом за мной поднялась с кресла. – Или открыта, в смысле, не затворена?

– Оба варианта, – ответила я холодно. – Знаете, возможно, ваша дочь забыла закрыть дверь. А возможно, она лунатик и ходит во сне.

«А, возможно, в квартире вместе с ней кто-то находился», – продолжила я, но уже про себя.

– Вы нас извините, – всунулась в комнату голова Макса, – но нам уже пора идти. На работу скоро собираться.

– Да, да, конечно, – защебетала соседка, едва только увидев, что в её квартире присутствует симпатичный парень. Очевидная разница в возрасте дамочку не смутила. Тут же позабыв про дочь, она принялась неловко пытаться пригладить волосы и одновременно одернуть пиджак, а вместе с ним и блузку под пиджаком. – Я вам очень благодарна за помощь моей девочке.

Благодарна она, очевидно, была исключительно Максу, потому что адресовала эти слова не сводя с него горящих глаз.

– Не стоит, – парень тут же почуял неладно и попятился к двери, попеременно бросая на меня взывающие о помощи взгляды.

– А может быть чайку! – воскликнула мадам, пытаясь задержать же обернувшуюся в бегство жертву её романтических устремлений.

– Нет, нет, – замахал руками Макс, запрыгивая за Нису и, стоя спиной к входной двери, пытаясь нащупать ручку. – Поздно уже для чая… в смысле, слишком рано!

Ручка, наконец, была найден и Макс с явственным вздохом облегчения вывалился из квартиры спиной вперед, увлекая за собой не ожидавшую подобного поворота, а потому возмущенно завопившую банши.

И я её понимала. Кому понравится, когда в твои волосы вцепляются как в спасательный круг, особенно, с учетом того, что этих самых волос и по заводским настройкам не особенно-то и много.

– Спокойной ночи, – попыталась улыбнуться я на прощание в то время, как с лица соседки улыбка наоборот, сползла, тут же сделав его каким-то полинялым. – То есть, всего хорошего!

И выскочила следом за друзьями, не забыв плотно притворить за собой дверь. На лестничной площадке уже никого не было.