Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга I. Отец

Глава IV

I

Григорий Григорьевич устроил обед с Митей, объединив его с посещением парусных гонок в Невском яхт-клубе. Гонки состоялись в Петергофе, и Елисеевы отправились в местный ресторан «Медведь», находящийся в здании бель-вю, принадлежащем яхт-клубу.

Григорий Григорьевич был членом клуба, поэтому на гонки он надел форму – темно-синий клубный пиджак с черными пуговицами с гербом клуба и синюю фуражку со значком клуба на околыше. Митя был приглашенным гостем, посетившим яхт-клуб за плату, внесенную Гришей.

Григорий Григорьевич в последнее время увлекся парусным спортом. Выходя в море, он наслаждался ощущением полной свободы – когда соленый ветер обдувал лицо, можно было забыть на время обо всех делах и заботах. Он обожал чувство победы над стихией, если мог вырулить яхту вопреки непогоде. С таким же азартом он наблюдал и за гонками. Эта влюбленность не могла не заразить Митю, который показался Грише при встрече каким-то непривычно задумчивым.

Хоть родственники довольно давно лично не общались, встретившись, Гриша и Митя легко болтали о том о сем, словно их общение всегда было тесным. Каждый из них сгорал из любопытства, но каждый по своему поводу. Мите было интересно, что же предложит ему Григорий Григорьевич, который был для него неким кумиром. Из всех прочих знаменитых Елисеевых он был самым молодым, самым элегантным, самым дерзким. Молодому человеку хотелось стать таким же успешным дельцом, но пока он точно не знал, к чему приложить старания. Гриша же собирался выведать, что связывало Марию Степановну и Закретского.

Присутствующие в зале дамы не могли оторвать глаз от этих двух нереальных красавцев. Но мужчины были заняты разговором, не обращая внимания на обволакивающую их волну восхищения и обольстительные, многообещающие взгляды.

– Так чем же ты, Митя, сейчас занят? – поинтересовался Григорий Григорьевич.

– Да, собственно, ничем особенным, – ответил Митя, отправляя кусок стерляди в рот, – немного благотворительностью с дядей Сашей в школе рукоделия. Подумываю начать возить жевательную резину Ринги из Америки.

– Что, прости? – Гришу так ошарашило Митино направление мысли, что он на мгновение забыл, с какой целью пригласил его на разговор.

– Chewing Gum, – пояснил Митя, который был горд, что ему эта мысль пришла раньше, чем Григорию Григорьевичу, – это сейчас повсеместно распространено в Новом Свете.

– Пожалуй, – Гриша, конечно, знал о таком продукте, но никак не мог представить, что он сможет найти применение в Российской империи. – И кто же будет потреблять эту самую резину у нас? Крестьяне? Пролетариат? Или ты полагаешь, что представители высших сословий тоже станут жевать это?

Богатое воображение Григория тут же нарисовало ему картину бала, на котором все – от юных кавалергардов до великих князей – жевали жвачку. Гриша не смог сдержать приступ смеха.

– Я пока не думал об этом, – смутился Митя.

– А надо бы… Это тебе Закретский присоветовал?

– Закретский? Нет. Определенно, нет. Он с тетушкой больше дела обсуждает…

– И какие же у них общие дела?

– Я не очень вовлечен… Последнее время он часто у нее бывает. Она ссуживает ему деньги под какие-то прожекты.

– Любопытно. Мне казалось, он разорившийся аристократ, а не делец, а тут – прожекты…

– Откровенно говоря, я не посвящен в детали, – совсем смутился Митя. – У него, как я понимаю, приятели имеют влияние на государственные заказы… Вероятно, он не прочь этим воспользоваться… Но это только мои домыслы, не более.

– От человека, не имеющего понятия о порядочности, следует ожидать чего угодно. Мне было бы спокойнее, если б кузина держалась от него подальше.

– Совершенно верно! Я как-то слышал разговор о Григории Петровиче. Закретский уверял, что лично был свидетелем, как тот в одной компании делился, что сам Степана Петровича из семейного дела вытеснил. Мол, считал брата не способным к торговому делу… Чушь невероятная!

У Гриши опять заходили желваки. Так вот за кем кузина повторяла эту ересь.

– Бесспорно, полнейшая околесица! – воскликнул он. – Но как же Мария Степановна могла поверить в такое!

– Величайшая загадка! Тетушка очень уязвима после смерти Федора Николаевича… Граф как-то сумел ее расположить…

– Что ж, оставим пока кузину. Хоть я и тревожусь за нее и за это дурное приятельство… Я ведь, Митя, позвал тебя совершенно по другому поводу. Ты слышал об акционерном обществе постройки и эксплуатации автомобилей «Фрезе и Ко»?

– Да, разумеется! – сердце молодого человека бешено забилось. Неужели Григорий Григорьевич доверит ему столь серьезное дело?

– Я подумываю инвестировать в это предприятие. Мне нужен надежный человек в помощь… Тебе было бы это интересно?

Мите хотелось прыгать от радости. Он был абсолютно счастлив. Вот оно, начало его серьезного пути в семейном деле! Да еще в каком! Автомобили! Быть на пике технического прогресса! Разве можно было мечтать о чем-то более захватывающем? Но молодой человек не показывал эмоций и держал лицо, следуя правилам воспитания и хорошего тона.

– Думаю, да. Я мог бы этим заняться, – как можно спокойнее ответил Митя, едва сдерживая свое ликование.

II

Разговор с Митей, хоть в очередной раз и всколыхнул в Григории Григорьевиче самые неприятные чувства по отношению к Закретскому, в то же время немного успокоил его. Теперь ему было понятно, откуда дул ветер. Стала уходить на задний план и обида на Марию Степановну. Он, конечно, был удивлен, что опытная, мудрая женщина могла прислушиваться к этому подлецу. Но граф был коварен и вероломен. Обмануть несчастную вдову, воспользовавшись ее сиюминутной слабостью, не составило бы для него особого труда.

Гриша принял решение с кузиной примириться. Теперь он чувствовал себя ответственным за то, чтобы этот мерзавец не втянул ее в какую-то неблагопристойную историю. Однако он пока не знал, как лучше это сделать. Григорий Григорьевич был слишком горд, чтобы первым проявить инициативу.

Дела в бизнесе шли великолепно. За год оборот товарищества «Братья Елисеевы» достиг невероятных масштабов и вырос до шестидесяти четырех миллионов рублей. Все это благодаря талантливой стратегии, разработанной Григорием Григорьевичем при активном участии Марии Андреевны и Александра Михайловича Кобылина. Были открыты магазины в Москве и Киеве. За особые заслуги перед государством и за значительный вклад в благотворительную деятельность Григорий Григорьевич был награжден орденом Святого Владимира четвертой степени.

Но Григорий Григорьевич не собирался почивать на лаврах. У него стала зарождаться идея открыть необыкновенный гастроном. Это должен был быть такой магазин, чтоб посетители теряли дар речи не только от обилия и ассортимента товаров, но и от красоты помещения. Мысль зародилась, но он пока не был готов ей делиться. Ему нужно было огранить ее хорошенько.

Пока же Григорий Григорьевич действительно стал инвестировать в автомобилестроение. Он был большим любителем технических новинок и с удовольствием вовлекался в подобные предприятия. Акционерное общество «Фрезе и Ко» представило свой автомобиль на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году. Автомобиль совершенно не уступал зарубежным аналогам того времени. Григорий Григорьевич сразу же влюбился в эти машины. Познакомившись там же на выставке с владельцем акционерного общества Петром Александровичем Фрезе, он выразил свое восхищение его творениями. Фрезе заметил, что перед его предприятием остро стоит задача совместить инновационную и коммерческую деятельности, и предложил Елисееву поучаствовать не только инвестициями, но и в качестве опытного и успешного коммерсанта, которому мало равных в Российской империи. Гриша не сомневался ни секунды и тут же дал свой ответ.

В это же дело он решил привлечь и Митю. Он осознавал, что молодому парню будет намного интереснее заниматься новомодным автомобилестроением, чем просто торговлей колониальными товарами. Кроме того, Митина помощь действительно была ему нужна. Невозможно было разорваться между всеми направлениями его стремительно растущего бизнеса одному. А сыновья были еще слишком малы.

Помимо торгового дела, Гриша вместе с Машиным братом, Иваном Дурдиным, с которым они особенно сблизились в последнее время, стали директорами-распорядителями пивоваренного завода «Новая Бавария» и затеяли там грандиозную реконструкцию. Они существенно модернизировали завод, установив электрическую технику и новые фильтры для очистки воды, а также оборудовав предприятие новыми ледниками. Наряду со своими знаменитыми винами, Елисеев экспонировал и продукцию «Новой Баварии» на выставке в Нижнем Новгороде, где и познакомился с господином Фрезе.

Все складывалось как нельзя лучше. На войну с Закретским не оставалось времени. Гриша стал склоняться к тому, что он заткнет графа за пояс своими победами на деловом поприще. Он был твердо намерен получить дворянство за особые заслуги перед отечеством, и вот тогда… И тогда, если Закретский не одумается, он вызовет его на дуэль. Пока же пусть этот мерзавец истекает желчью от зависти к Гришиному успеху.

III

Летом всем семейством отправились в имение Привольное – забыть про суету и этикет столицы, пожить простой и здоровой жизнью. Пока Григорий Григорьевич занимался делами конного завода, сыновья играли с крестьянскими ребятами, Мария Андреевна и Манефа хлопотали по дому вместе со слугами. После полудня, в зной, отдыхали дома – читали, играли в шахматы. Гриша приобрел фотоаппарат «Кодак» и старался запечатлеть каждый миг их счастливой семейной жизни.

Когда полуденная жара спадала, шли купаться на пруд или кататься на велосипедах. У каждого члена семьи был свой стальной конь. Располневшая Мария Андреевна на удивление легко управлялась с двухколесным другом. Она вырывалась вперед и неслась на велосипеде что есть силы. За ней мчались мальчишки. Замыкал процессию обычно отец семейства. Не то что он не мог обогнать жену с детьми, конечно, нет, но их радостные визги от того, что они его обошли, доставляли ему несказанную радость. Съезжая с холма, Маша раскидывала руки и с криком летела вниз. Сзади вопили от восторга сыновья. Для Марии Андреевны это были минуты абсолютного счастья. Это был такой выплеск энергии, заряд позитива и ощущение свободы, что Маше хотелось, чтобы они остались в этом мгновении навсегда. Она падала с велосипеда в поле, на нее валились дети, и рядом приземлялся наконец догнавший супруг. Они лежали и хохотали. Просто так, от ощущения полного блаженства. Когда Маша лежала в траве, глядя на убаюкивающее небо с пышными облаками, вдыхая аромат полевых цветов, рассматривая букашку, ползущую рядом по стеблю, слыша возню своих детей и мужа, одна мысль упорно лезла ей в голову – рай должен выглядеть именно так.

Почти каждый вечер были гости – соседи, местный доктор и управляющий конных заводов с семьей. Ужинали, слушали музыку¸ играли в игры, читали стихи, ставили короткие пьесы…

Гуля хвостом ходил за врачом. С открытым ртом слушал рассказы об опухолях, столбняке, дифтерии и холере. Все восхищались глубокими познаниями двенадцатилетнего мальчика в медицине. Все, кроме Григория Григорьевича. Отчего-то бесконечные разговоры Гули о болезнях начинали раздражать отца. Никогда сын так не интересовался торговым делом, да и никакой другой отраслью их семейного предприятия. Он вспоминал себя. В этом возрасте он уже мечтал помогать отцу. С другой стороны, все отмечали, что дети теперь взрослели позже. Возможно, еще просто не пришло время. Гриша гнал от себя начавшие тревожить его мысли.

К сожалению, эта поездка не могла длиться вечно. Нужно было возвращаться в Петербург.

IV

Вернувшись в столицу, Григорий Григорьевич занялся автомобильным предприятием вплотную. В первый свой визит, помимо Мити, он взял с собой старших сыновей, твердо решив начать приучать их к делу.

Сколько же было восторга, когда их прокатили на новеньком автомобиле. Тот рычал, вычихивал в воздух облака грязного дыма, но ехал. Митя радовался не меньше, чем дети.

Накатавшись, пошли внутрь завода. Там предупредительный инженер и по совместительству основной владелец, Петр Фрезе, устроил экскурсию. Елисеев с любопытством интересовался строением автомобиля и цехами производства и не мог понять полного безразличия сыновей. Они откровенно скучали, наблюдая за сборкой грузовиков. Гуля оживился ненадолго¸ когда увидел карету неотложной помощи, но потом опять затосковал. Григорий Григорьевич никак не мог взять в толк, как такое возможно, чтобы мальчикам не была интересна техника.

Вечером, когда дети легли спать, Григорий Григорьевич поделился своим беспокойством с женой.

– Им все безразлично, – пожаловался он, – я буквально гопака перед ними плясал, чтобы они послушали про конструкцию автомобилей…

– Гриша, они же еще дети малые. Дай им подрасти до уровня твоих интересов.

– У них были совершенно пустые глаза. Решительно нет любопытства. Мне в их возрасте все было интересно.

– Как же нет? Посмотри, как Гуля увлечен медициной, – вступилась мать, – он очень развит для своих лет. И учителя так говорят. А у Сережи явный поэтический дар.

– Какой нам прок от той медицины? Лучше б коммерцией интересовался.

– Успокойся, дорогой! Вот увидишь, совсем скоро наши мальчики начнут нам помогать, – Муся обняла мужа. Ее спокойный голос обволакивал и успокаивал Гришу, и он поверил в ее слова.

Манефа, которая стала невольным свидетелем разговора, ворчала потом весь вечер. Она никак не могла простить этому Елисееву, возомнившему себя невесть кем, нападки на ее любимых малышей. Она без памяти любила Машу, но это ни в какое сравнение не шло с ее обожанием мальчишек, которых она разве что в зубах не таскала. Особенно она млела от старших детей, которых сама вынянчила с рождения. С остальными уже помогали другие няньки, и хоть Манефа тоже их любила, никто на белом свете не мог сравниться с Гулей и Сережей.

– Ишь, не шибко угодили ему… Эка нос задрал, аж кочергой не достать… где ж видано, чтоб от ребятишек требовали в ахтомобилях понимать… сам, небось, в их годах на деревянной лошадке еще скакал, – бурчала Манефа себе под нос, нервно расчесывая Машу. В итоге чуть не выдрала у нее прядь волос.

Мария Андреевна вскрикнула и схватилась за голову.

– Ты меня так без волос оставишь! Что происходит? Ты как будто недовольна чем-то? – возмутилась хозяйка. Ворчание Манефы было делом привычным. Скорее насторожило бы молчание. Но чтоб Манефа так драла волосы, такого не бывало.

В голосе хозяйки Манефа услышала те серебряные нотки, которые не призывали раскрыться, а скорее указывали на необходимость соблюдать дистанцию. Нянька была не робкого десятка, но она прекрасно знала Машу и понимала, какую грань переступать нельзя. В этот раз она прикусила язык. Положа руку на сердце, Манефа немного сердилась и на Машу. Она считала, что та недостаточно рьяно защищала сыновей. Но особенно с тех пор Манефа невзлюбила Гришу.

V

Казалось, поездка к Фрезе принесла всем одни лишь неприятности. Однако был один человек, который остался доволен ею. Митя вернулся домой в радостном возбуждении. Он придумал изумительный ход по завоеванию своей красавицы из школы рукоделия.

Не откладывая свой план в долгий ящик, Митя на следующий же день взял у Фрезе автомобиль, заехал в магазин, чтобы приобрести подходящий наряд, и отправился к школе рукоделия. Молодой человек умел произвести впечатление – кожаный авиационный шлем, очки-консервы, краги, высокие сапоги со шнуровкой впереди – летчик, да и только.

Когда девочки увидели в окно подъезжающую машину, они заверещали от восторга. За рулем они сразу узнали самого желанного мужчину, завладевшего умами всех воспитанниц. Всех, кроме одной.

Юные рукодельницы выскочили во двор и облепили автомобиль. Митя веселил воспитанниц историями про железного коня, а сам ждал, пока появится его Глафира. Тогда он пригласил бы девочек прокатиться. Но она все не выходила. Через полчаса Мите пришлось распрощаться с воспитанницами, чтобы не вызывать раздражение среди учителей, которые и так уже косо на него поглядывали.

На следующий день Митя был занят. Они с Григорием Григорьевичем отправились на завод, чтобы с другими акционерами попытаться найти баланс между интересами инженеров-собственников и инвесторов-собственников. Правильное соотношение было необходимо для достижения долгосрочных целей акционерного общества. На момент вхождения Елисеевых в дело наблюдался серьезный перекос в сторону инновационной деятельности, что негативно влияло на финансовую стабильность и, как ни парадоксально, в итоге и на поддержку новых технических разработок.

Митя был горд, что Григорий Григорьевич привлек его к такому серьезному делу. Всякий раз, когда старший Елисеев спрашивал его мнение по поводу того или иного предложения, у него словно расправлялись крылья. Наконец, он почувствовал себя не просто непутевым юнцом, но важным и нужным человеком, к мнению которого прислушиваются умнейшие люди современности.

Однако, когда он вернулся к тетушке домой и вспомнил о Глафире, его расцветшая днем уверенность в себе моментально съежилась. Ему не хотелось ни с кем общаться, отвечать на расспросы Марии Степановны и кузенов. Он отправился пораньше спать, чтобы просто в тишине думать о своей загадочной мучительнице.

Через неделю он сделал еще одну попытку прокатить свою красавицу на авто. Вначале все шло по уже известному сценарию. Выскочили другие девчонки, облепили его и начали звонко щебетать, как птицы, почувствовавшие оттепель. Глафиры среди них не было.

– Барышни, а не желаете ли прокатиться? – закинул Митя удочку.

Девицы стали наперебой выражать свою самую искреннюю заинтересованность, забыв про этикет и все приличия, которые пытались им привить в школе.

– Быть по сему. Но возьму только старших девочек, кому уже шестнадцать. Чтобы учителя на меня жалобу не подали, – Митя прекрасно знал, что воспитанниц, отвечающих его требованиям, всего трое или четверо. И Глафира в их числе.

Младшие ученицы разочарованно загудели. Но Мите было все равно.

– Что-то я не вижу здесь еще одну барышню… не помню точно, как ее величают – Аглая, Агрофена… – прикинулся Митя.

– Глафира, – подсказала одна из младших воспитанниц с очаровательными веснушками.

– Верно! А ну-ка зовите ее тоже, – подмигнул Митя девочке, подсказавшей имя. – Чтобы мне два круга не пришлось делать.

Митя понимал, что это единственный способ побыть рядом со своей красавицей. Кататься одна Глафира не согласилась бы. Это было бы чересчур компрометирующе.

Веснушчатая девчушка вместе с подружкой поспешили в здание. Они хихикали и оборачивались по дороге. Митя подумал, что как он ни хитрил, возможно, эти маленькие женщины все равно его раскусили. Их не проведешь! Но его сердце настолько было измучено, что это уже не сильно его волновало. Главное было увидеть свою девушку-мечту.

Наконец Глафира вышла. Митя снова жутко разволновался. Ему казалось, что еще немного и он потеряет сознание. Он старался не смотреть на предмет своих воздыханий, чтобы хоть немного унять начавшуюся дрожь в руках. Куда при ней пропадало его самообладание?

Девочки забрались в автомобиль, и компания поехала навстречу новым ощущениям.

– Шарман! Восхитительно! – перебивали друг друга юные болтушки.

Девчонки лезли из кожи вон, чтобы понравиться Мите. Изображали взрослых дам, громко хохотали, стреляли глазками. В общем, выглядели максимально нелепо. Молодой человек поддерживал легкий разговор со своими пассажирками, но сам мечтал только об одном, чтобы Глаша улыбнулась и произнесла хоть слово. Глафира не снизошла.

Ночью Митя раз за разом вспоминал события этого прекрасного дня. Вспоминал, как закатный свет ложился на локоны Глафиры и превращал ее из земной красавицы в сказочную златовласку. Именно так и выглядят ангелы, думал Митя. Разве могли бы земные создания обладать такой волшебной красотой? Единственное, что смущало Митю, – это полная закрытость девушки и категорическое нежелание идти на контакт. Можно было бы подумать, что она немая. Но Митя слышал, как она иногда и немногословно говорила. Не было звука приятнее для уха страдающего кавалера. Но почему же она так сторонилась всех? Это оставалось загадкой для молодого человека.

VI

Семьи Григория Григорьевича и его брата Александра поддерживали тесную связь и старались ужинать вместе хотя бы раз в неделю, если не были в отъезде. Как только дядя переступал порог, на нем гроздьями висли племянники, включая двенадцатилетнего Гулю. Дети обожали Александра Григорьевича. Он был им как дедушка – добрый, заботливый, любящий. Банкир, несмотря на свою занятость, любил проводить с ними время и всегда искренне интересовался их делами. Гришу немного царапала ревность к такому тесному общению. Да, ему периодически приходилось быть строгим, некогда было выслушивать все детские глупости, но ведь он – отец! Он должен быть главным человеком для своих сыновей!

Став современными сливками общества, купцы не изменяли своим традициям и всегда старательно подходили к угощениям. В тот вечер для дорогих гостей приготовили почки в мадере, осетровую икру, запеченную лососину, рыжики и грузди в сметане. Мясные и рыбные блюда ели вместе с кулебяками и пирожками. Обсуждали планы на будущее.

– Я тут присмотрел имение в Белогорке, для Лизоньки. Будет им с Николаем запоздалый подарок на свадьбу, – сообщил Александр Григорьевич.

– Да, построим дом, будем выезжать на природу, – подхватила Лиза, – говорят, там какой-то воздух невообразимый…

– Я со своей астмой буду к вам часто наведываться, – пошутила Елена Николаевна.

– Я бывал там. Места – загляденье! Гора, лес, речка… Осенью буйство красок, – порадовался за племянницу Гриша.

– А постройте там замок, как Нойшванштайн… – задумчиво предложила Маша.

– Верно! – подхватила Лиза, – рыцарский замок с башенками! Чтобы выйти на заре на ажурный балкон, вдохнуть чистейший воздух полной грудью и увидеть первые лучи солнца на розах в саду…

– Не слишком ли… кисейно? – поморщился Николай Владимирович.

– Николя, чувство прекрасного тебе незнакомо, – рассмеялась Лиза, – для тебя вершина архитектурной мысли – армейские казармы!

Младшие дети под разговор о рыцарском замке устроили между собой сражение игрушечными саблями.

– А я собираюсь в Москву, подыскивать здание под большой гастроном. Это будет дворец продовольствия! Такого нет нигде в Российской империи, да и заграницей. Там будут самые изысканные, диковинные продукты в великолепном интерьере. Это должно быть совершенство в высшей степени! Чтобы никто не мог соперничать…

– Лиза, расскажи про замок! Про рыцарей! – перебив отца, заканючил маленький Саша, повиснув на своей взрослой двоюродной сестре.

Лишь только взглянув на мужа, Маша сразу же поняла, что он готов взорваться. Гриша слишком остро реагировал на отсутствие интереса к семейному делу и своим новым идеям у сыновей.

– Дети, попрощайтесь с гостями! Время помолиться и спать, – Мария Андреевна быстро собрала детей и отправила Манефу укладывать их.

Весь оставшийся вечер Гриша, хоть и старался не подавать виду, был зол. Когда гости распрощались, он ушел к себе, даже не пожелав Маше спокойной ночи. Он сердился на нее. Это она баловала детей без меры, хотя должна прививать детям уважение к отцу и к их предприятию. Когда-то она понравилась ему своей свободой мысли, но теперь он стал задумываться, уж не это ли и есть корень зла и истинная причина поведения мальчиков.

Маша хотела зайти к Грише в комнату, обнять его, успокоить. Но, видя его настроение, решила, что лучше дать ему время остыть.

VII

Митя не прекращал свои попытки завоевать Глафиру. Он решил преподнести ей дары, которые, возможно, растопят ее неприступное сердце. Молодой человек подошел к делу со всей серьезностью и опросил своих знакомых девушек и кузин – что бы им хотелось получить в подарок. Рассмотрев все варианты, пылкий влюбленный остановился на серебряном косметическом наборе из пятнадцати предметов, инкрустированном разноцветными полудрагоценными камнями. К набору он купил еще ручное зеркальце Фаберже. Эта ажурная серебряная вещица не могла бы оставить равнодушной даже настоящую принцессу. Митя был уверен, что теперь-то девица растает и ответит ему взаимностью.

Пылкий влюбленный на следующий же день помчался в школу рукоделия. Он не мог терпеть, серебряные безделушки словно жгли ему руки, так хотелось быстрее их подарить Глафире. По мере приближения к учебному заведению его решительность стала стремительно улетучиваться. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Снова начался тремор в руках. Митя дошел до входа в здание, но понял, что не может переступить порог. Тогда он пошел в школьный сад и уселся на скамейку. Среди легкого шелеста листьев молодой человек постепенно обретал утраченное душевное равновесие.

Хорошо, что он не смотрел вверх на окна школы, иначе ему опять стало бы плохо. Внутри здания у окна собрались девочки и, отталкивая друг друга, пытались рассмотреть, что там с собой принес их кумир. Они язвительно хихикали и строили разные догадки.

– Глаша, твой кавалер явился к тебе с подношениями, – бросила вовнутрь комнаты одна девочка. Зависть звучала в каждом слове, как ее ни старалась скрыть юная дева.

Глафира, которая в этот момент заканчивала вышивку, даже ухом не повела. Порой девочки думали, что у нее в принципе не бывает эмоций. Никаких. Она была одинаково равнодушна и к радостным, и к печальным событиям. Из-за этого одноклассницы считали ее заносчивой и высокомерной. Глаша не плакала и не смеялась вместе с ними. Они даже немного ее побаивались, поэтому дело не доходило до серьезной травли. Хотя периодически девицы отпускали колкие шуточки в ее сторону на свой страх и риск. Красавица не реагировала. Воспитанницы за глаза сочиняли про нее всякие небылицы – то она была убийцей, то незаконнорожденной из императорской семьи…

– С чего ты взяла, что он к Глаше? – возмутилась другая барышня. – Когда он катал нас на автомобиле, он с меня глаз не спускал.

– Да просто ты держала клаксон, – рассмеялась третья.

– Женщина всегда знает, когда нравится мужчине, – попыталась изобразить из себя опытную даму девочка.

Митя все сидел на лавке и, казалось, не собирался подниматься. Девчонок съедало любопытство, поэтому они решили отправить к нему младших воспитанниц.

Восстановив дыхание, молодой человек уже готов был собраться духом и подняться к Глаше, но тут к нему подбежали малышки. Среди них он увидел запомнившуюся ему девчонку с веселыми веснушками. Юные создания сделали перед ним книксен.

– Доброго дня, сударыни! – поприветствовал их Митя, приподняв шляпу.

– Доброго дня! Вы подниметесь в залу? Мы сегодня пекли пирожки, с удовольствием угостим вас чаем! Милости просим! – затарахтели девочки одновременно.

– С превеликим удовольствием отведал бы ваши кулинарные изыски, но, к несчастью, я категорически спешу, – Митя понял, что вручить подарок, когда на него будут смотреть несколько десятков глаз, он просто не сможет. – барышни, будьте любезны, позовите Глафиру. У меня к ней важное дело.

Девочки отправились в школу за Глашей, прыская от смеха.

VIII

Пока Митя изнывал от нерешительности в саду школы рукоделия, Григорий Григорьевич завез ему бумаги по акционерному обществу Фрезе. Он хотел, чтобы к следующей встрече молодой человек обсчитал несколько инвестиционных вариантов, которые они обсуждали. Парня не оказалось дома. Григорий Григорьевич передал бумаги горничной и собрался уже уходить, как вдруг его окликнула кузина, которая в домашнем платье спускалась со второго этажа.

– Доброго здравия, Григорий Григорьевич!

– Мое почтение, – Елисеев раскланялся и снова повернул к выходу.

– Что же ты бежишь? Останься хоть на чашку кофе.

Не то чтобы Гриша это планировал, но он в любом случае хотел объясниться с кузиной. А тут такой случай. Да еще и не его инициатива, так что мужская гордость никаким образом не была задета.

– Пожалуй, – согласился он.

Мария Степановна только глянула на горничную, та уже побежала накрывать на стол.

Вначале разговор не очень клеился.

– Давно не виделись. Как Маша, дети?

– Благодарю, все в полном здравии. Как твои домочадцы?

– Вашими молитвами…

Помолчали. Гриша мучительно пытался придумать, как подвести разговор к Закретскому.

– Как Митя? Ты им доволен?

– Да, у него светлая голова и оригинальные идеи. Уверен, у него большое будущее.

– Рада это слышать, – Мария Степановна немного помялась. – Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты нашел ему занятие, которое, кажется, ему по душе. Я была близка к тому, чтобы опустить руки. Уже и не надеялась, что он возьмется за ум. А сейчас он так старается.

– Ну что ты, мы же родные люди и, несмотря на некоторые моменты…

– К слову о моментах, – перебила его Мария Степановна, – надеюсь, ты не держишь на меня зла? Петя до сих пор со мной сквозь зубы разговаривает.

– Мы оба погорячились тогда… Но вот что мне хотелось бы узнать, какую роль во всем этом сыграл граф Закретский?

Мария Степановна хитро улыбнулась.

– Не проведешь тебя, Гриша. Да, Закретский был моей главной ошибкой. Сама не знаю, как позволила заморочить мне голову. Он приехал выразить соболезнование по поводу кончины Феди и потом стал часто приезжать. Сумел внушить мне, что питает ко мне самые теплые чувства. Мне, самому приземленному человеку, лишенному романтизма… Но не беспокойся, все в рамках приличий, не переходя границ. На фоне этого очень много наговорил про дядюшку и тебя. Да так убедительно, что я сама не знаю, как поверила…

– Об этой части истории я догадывался. А как же ты пришла к осознанию?

– До банальности просто. Сначала узнала, что он обхаживает еще несколько дам. Потом поймала на мелкой лжи, потом еще на одной, затем он запутался в обвинениях тебя… Я же отнюдь не дура, Гриша.

– Значит, ты ему уже отказала от дома. А я все думал, как же мне предупредить тебя… боялся, ты не поверишь и устроишь мне очередную взбучку, – рассмеялся Гриша.

– Я решила повременить, – немного помолчав, серьезно заявила Мария Степановна , чем повергла Григория Григорьевича в полное замешательство.

– Он еще бывает у тебя? – сказать, что Елисеев был в шоке, не сказать ничего.

– Да, такого человека лучше держать ближе. И да, я ссуживаю ему небольшие деньги под какие-то мнимые прожекты. Под долговые расписки. Чтобы он чувствовал себя обязанным мне. Так я могу его хоть немного контролировать. Гриша, я могла бы блистать на сцене, так правдоподобно я изображаю, что верю ему, – расхохоталась Мария Степановна.

– Не знаю… Это все так странно… Будь осторожна! Он мерзавец, каких свет не видывал!

– Не волнуйся. Теперь он меня не проведет.

Гриша вышел от Марии Степановны с каким-то странным чувством. Он не ожидал, что она предстанет перед ним в роли такого кукловода. Нельзя было сказать, что состоявшееся примирение полностью его успокоило. А что, если кузина обводит и его вокруг пальца? С кем она играет, а с кем искренна?

IX

Митя сидел на лавке у школы и ждал Глафиру. Прошло уже полчаса, как девочки убежали позвать ее. Но она все не выходила. И вот, когда морально раздавленный молодой человек уже собрался уйти прочь, он услышал шаги. Это была Глаша.

Девушка остановилась в нескольких шагах. Митя вскочил, от волнения уронив шляпу и трость.

– Вы посылали за мной? – без какого-либо интереса спросила девушка, не глядя на молодого человека.

– Да, я хотел… Я подумал, что вам это может понравиться… Не сочтите за наглость, это от чистого сердца, – он протянул Глаше подарки.

Митя так и стоял с вытянутыми руками, потому что красавица не пошевелила пальцем, чтобы взять подношения.

– Что это? – так же бесцветно спросила она.

– Да, право, безделушки… косметический гарнитур… девицы находят его весьма полезным, – запинаясь, стал объяснять Митя.

Он положил подарки на лавку и стал распаковывать, чтобы показать Глафире. Руки снова предательски тряслись. Несчастный юноша был готов сквозь землю провалиться от всей этой неловкой ситуации.

– Я не могу его принять, – заявила красавица, когда увидела серебряные предметы, – это слишком дорого.

– Нет… пожалуйста… это вас ни к чему не обязывает, – Митины руки задрожали еще сильнее.

– Я благодарна вам за внимание, но не стоило… – Глафира развернулась и пошла прочь.

Митя словно увидел себя со стороны – жалкого, протягивающего трясущимися руками зеркальце Фаберже. Таким униженным он себя не чувствовал никогда! На него нахлынула ярость. Он физически чувствовал, как она наполнила его всего от макушки до пяток. В бешенстве он растоптал зеркальце, разметал серебряные предметы и бросился к выходу.

Всю ночь он провел в доме свиданий. Ему хотелось забыться, выкинуть из памяти и позорный визит с подарками, и вообще все время, что он пытался ухаживать за этой высокомернейшей особой. Он твердо решил поставить на ней крест.

Хорошо, что он не знал, что воспитанницы наблюдали за всей сценой и, как только он умчался прочь, ринулись собирать разбросанные серебряные безделушки.

Глафира тоже видела через стекло, как кавалер-неудачник топтал зеркальце. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Она спокойно пропустила несущихся на выход девочек и поднялась наверх.

X

Почти год маклер искал в Москве подходящие здания для задуманного Григорием Григорьевичем магазина. Гриша не раз выезжал на просмотр, но всякий раз ему что-то не нравилось. И вот, наконец, в конце июля 1898 года его вновь вызвали на просмотр нескольких интересных вариантов.

Посмотрели один объект – не то, второй – тоже не вдохновил. Грише казалось, что это очередная неудачная поездка. Но вот они с маклером приехали к особняку на углу Тверской и Козицкого переулка, недалеко от Купеческого клуба. Перед ними предстал великолепный, изящный образчик классицизма. Глаза Елисеева заблестели.

– Вот это здание, пожалуй, может подойти.

Отчего-то обычно болтливый специалист по недвижимости замялся. Елисееву даже показалось, что он как-то не рад его выбору.

– Я должен предупредить… возможно, вам покажется это мракобесием-с… но об этом доме ходит нехорошая молва-с. Мне бы не хотелось, чтобы потом были неприятности-с…

– И что же это за молва? Разве это не бывший дом Волконских?

– Да, но не в этом дело-с… Болтают, что там… привидение-с…

Григорий Григорьевич расхохотался. Вот уж чего он никак не ожидал услышать, так это такую мистическую историю.

– И чье же? Неужто самого Пушкина? Ведь он же был частым гостем на поэтическо-музыкальных вечерах в этом доме, не правда ли? – веселился Гриша.

– Отнюдь, это «дама в белом»-с, – маклер перекрестился. – Господи помилуй!

– Москвичи, похоже, обожают Коллинза… женщина в белом – как мило, – ерничал Елисеев.

Вдруг Гриша вспомнил про свои сны о Лизе, и у него по спине пробежал холодок. Уже пару лет он не видел этих кошмаров, и ему совершенно не хотелось ощутить весь тот ужас снова. Но он не мог упустить прекрасный особняк из-за какой-то ереси. Поэтому он попросил маклера назначить встречу с хозяевами.

Оказалось, владельцы были в отъезде за границей и дела по продаже особняка возложили на экономку, пожилую родственницу.

XI

Встретившись за чашкой вечернего чая с экономкой, Гриша подумал, что она сама и есть приведение. Старушка словно сошла со страниц произведений Александра Сергеевича, который, как верно подметил Елисеев, часто бывал в этом доме. Возможно, она даже была ровесницей поэта, о чем свидетельствовал ее припудренный парик в чепчике. Да и выглядела собеседница как раз лет на сто. Несмотря на это, древняя экономка обладала прекрасным чувством юмора.

Внутреннее убранство здания – огромные окна на первом этаже, беломраморная лестница и роскошная отделка залов – не разочаровало Григория Григорьевича. Он всегда имел хорошую интуицию, и в этот раз он твердо знал, что вложение будет невероятно успешным.

– Д-а-а, нечистая сила, – кивала экономка в знак согласия с маклером, – самая что ни на есть. Как выскочит, как завоет!

– Как же вы в таком ужасе обитаете? – поинтересовался Гриша.

– Я уже в том возрасте, молодой человек, когда призраки должны бояться меня, – рассмеялась пожилая дама.

– Вы к себе несправедливо строги! Вашему очарованию могут позавидовать многие юные барышни, – заверил Гриша. – А много ли претендентов на покупку особняка?

– Так всех распугала эта нечисть…

– Слухи распугали, вы имеете в виду?

– Нет. Любопытствовали, оставались на ночь, но сбегали, не дождавшись утра…

– Не сочтите за наглость, а нельзя ли и нам остаться и познакомиться с привидением? Я твердо намерен приобрести здание, неприлично было бы вот так ввалиться, не будучи представленным постоянному, пусть и потустороннему, жильцу, – иронизировал Гриша.

– Я вынужден просить прощения-с и откланяться, – заблеял маклер. Он стал на ходу сочинять историю про больную матушку. Ложь была слишком очевидной, но его это не останавливало. Похоже, он действительно верил во всю эту потустороннюю историю.

– С превеликим удовольствием проведу этот вечер в компании такого элегантного и молодого джентльмена, – ответила Грише старушка-шутница, – даже если после этого мое реноме добропорядочной дамы пошатнется.

Маклер, несмотря на несомненную материальную заинтересованность в сделке и забавную беседу покупателя с продавцом, улепетывал из особняка на всех парах, бросая Елисеева один на один со старушкой, ровесницей египетских мумий, и призраком. Только бы выскочить из этого проклятого здания до темноты! Григория Григорьевича настолько смешила вся ситуация, что он даже не разозлился на этого труса.

XII

Митя снова проводил время в загулах. Небольшой перерыв, который был вызван его влюбленностью в воспитанницу школы рукоделия, закончился. Молодой щеголь опять был в центре женского внимания и, казалось, совершенно забыл о постыдной истории безответной любви.

Даже когда спустя два месяца после его неудачного дароприношения учителя нашли у девочек те самые серебряные вещицы и передали их Александру Григорьевичу с целью выяснения обстоятельств, Митя хладнокровно заверил всех старших родственников, что если и было какое-то мимолетное увлечение, то оно в прошлом. Все посмеялись и закрыли дело.

– Так всем будет только лучше, – заверил Александр Григорьевич, – у девочки и без этого сложная судьба.

– У них у всех сложные судьбы, – фыркнула Мария Степановна, – блюли б свою честь, так все было бы значительно проще.

– Девочка же не виновата в грехах своей матери, – вступилась Елена Ивановна.

– От яблони – яблоко, а от ели – шишки. Что можно ждать от девицы, рожденной и выросшей в доме терпимости? – на Марию Степановну не действовали никакие доводы.

– Пора уже забыть об этом. Бывает добрая овца и от беспутного отца, – поставил точку в разговоре Александр Григорьевич, – теперь она в добрых руках. Выйдет замуж, станет добропорядочной хранительницей очага.

На словах дяди о том, что Глафира выйдет замуж, у Мити снова началось учащенное сердцебиение. Как это выйдет замуж?

Этот разговор всколыхнул утихшие было чувства. Митю раздирали противоречивые эмоции. Он был зол на девушку, которая отвергла его, имея такое прошлое. Понимал, что она не пара ему и сгодилась бы разве что на роль содержанки. Но самое ужасное – он безумно ревновал, когда представлял ее в объятиях другого мужчины.

Друзья-собутыльники не бросили его в беде. Они закружили его в очередном хмельном хороводе. Перед его глазами мелькали милые женские лица, которые он даже не старался запоминать, не задумываясь, разбивая юным созданиям сердца. Он бросал их в топку своей собственной пылающей от боли души. Постепенно огонь потух и рана вновь затянулась.

Митя с нетерпением ждал возвращения Гриши из Москвы. Он услышал, что в магазине Хэрродс в Лондоне запустили лестницу, которая автоматически везла покупателей вверх, на второй этаж. Люди, поднявшиеся на эскалаторе, получали рюмочку виски, чтобы снять стресс от такого невероятного эксперимента. Молодому фантазеру хотелось побыстрее рассказать об этом Григорию Григорьевичу, чтобы он позаимствовал идею для своего нового шикарного магазина.

Да и вообще Митя скучал по своему старшему другу, компаньону и родственнику.

XIII

Не только Митя скучал по Грише. По своему супругу, естественно, тосковала Мария Андреевна. Даже несмотря на то, что между ними пробежала черная кошка после последнего визита Александра Григорьевича с семьей, Маша изнывала от разлуки. Иногда на нее накатывала паника – что, если Гриша забыл ее и завел себе другую женщину? После того вечера и до отъезда он ни разу не был в ее спальне. Он не позволял обнять и поцеловать себя. Ссылаясь на занятость, постоянно отсутствовал дома. Маша несколько раз предпринимала попытки примириться, но все было тщетно. Муж не желал идти навстречу.

Маша сидела перед зеркалом и, как когда-то в юности, рассматривала свое отражение. К сожалению, она больше не видела там юную девушку с гибким станом. На нее смотрела грузная женщина в возрасте. Черты лица стали грубее, а глаза – грустнее.

Манефа расчесывала ее шикарные волосы, которые начинали седеть, и словно читала ее мысли.

– Кака купавна! Брови соболины, походка лебедина! – для няньки Маша была всегда красавицей. Ей хотелось внушить это и самой Марии Андреевне, видя ее разочарование в собственном отражении.

– Оставь, Манефа! Растолстела купавна, как гиппопотам! Так, что супруг дорогу в спальню забыл…

– Тощий живот ни в пляску, ни в работу… Гришку тваво отец мало сек! Заносчивого коня построже зануздывают! А ты шибко ласкова с ним…

– Манефа, не забывайся! Он твой хозяин… А я действительно виновата – и мальчиков слишком балую, и себя запустила… Самой смотреть на себя противно, – Маша заплакала.

– От ведь – волос долог, да ум короток! Чево городишь? А коли брюхо да чресла самой не по нраву, так неча реветь! Как запасы набрала, так и сгонишь. Глупый киснет, а умный все помыслит.

– Точно! – приободрилась Маша. – Займусь упражнениями, как императрица Сиси. Она себя держала в идеальной форме. А ей совсем не тридцать и даже не сорок было. Нужно приобрести гантели…

– Чем бы дитя ни тешилось…

– И он вернется ко мне!

– Куды ж он денется! – хмыкнула Манефа.

XIV

В комнату Гришу проводил глухой и такой же дряхлый, как экономка, мажордом.

Слуга оставил свечи на столе у кровати и удалился. Гриша открыл окно и выглянул на улицу. Июльская жара не спала даже к вечеру. Собиралась гроза. Гость отметил, что воздух в Москве все-таки отличается от питерского. Елисееву он казался каким-то более тягучим и сладким. Вопреки тому, что Гриша был одним из самых модных столичных франтов, одевался с иголочки и любил шумную питерскую жизнь во всех ее проявлениях, он чувствовал себя уютно в купеческой Москве. Он как будто возвращался к истокам.

Город за окном еще бодрствовал. С улицы слышалось цоканье лошадей, смех, ругань, игра на гармони. Где-то пели цыгане, никак какие-то купцы гуляли.

Гриша повесил на спинку стула свой летний сюртук и, не снимая брюк и белоснежной накрахмаленной рубашки, лег на кровать. Он не собирался спать, потому что решил, что должен поймать привидение. С самого начала, как маклер рассказал историю про призрака, в Грише играло какое-то ребячество. Он жалел, что не взял с собой Гулю с Сережей. Вот мальчикам было бы веселье. Это тебе не сборные автомобильные цеха или лавка. Потом он вспомнил про Машу. Как бы она хохотала сейчас. Гриша задумался об их отношениях в последнее время. Вроде они и не были в ссоре, не было скандалов, но Григорий Григорьевич потерял ощущение комфорта и счастья. Причем разлад шел от него самого. Мария Андреевна пыталась сгладить все шероховатости, была как всегда заботливой, нежной, понимающей. Гриша сознательно не шел навстречу. Будто пытался ее наказать за непослушание детей, за их равнодушие к его труду. Но сейчас Елисеев вдруг почувствовал, как ему хочется быть рядом с женой, обнять ее, посмеяться вместе над мистической историей и трусом-маклером. Он решил, что непременно вернет мир и любовь в семью, когда вернется домой.

Под вспышки молнии и раскаты грома по карнизам забарабанил дождь. Идеальная ночь для явления потусторонних сил. За дверью послышался скрип паркета. Гриша схватил подсвечник, подкрался к двери и резко распахнул ее. В конце коридора он увидел хромающего в сторону своей комнаты мажордома. Никакого приведения. Гриша разочарованно вернулся в постель. Возможно, предыдущие испуганные гости принимали старика за приведение?

Ночь была очень душной. Дождь кончился, но молнии продолжали рассекать черноту, вызывая громовое ворчание небес. Наконец, Елисеев провалился в дрему. Проснулся среди ночи, весь липкий от пота. Снял рубашку. Подошел к открытому окну. Даже после короткого ливня воздух стоял плотной желейной массой. Ни дуновения. В свете свечи можно было разглядеть идеальный торс Гриши. Занятия парусным и конным спортом не проходили даром. Редко у кого из его ровесников сохранились такие фигуры.

Вдруг дернулось пламя свечи. Значит, где-то сквозняк.

Неожиданно недалеко от комнаты раздалось холодящее кровь завывание. Гриша схватил свечу и бросился из комнаты в поисках призрака. Когда он выскочил на лестницу, то отчетливо увидел во вспышке молнии удаляющуюся наверх фигуру в саване. В эту же секунду сквозняком задуло свечу. Гриша застыл один в ослепляющей темноте, ощущая среди жары лета дыхание могильного холода. Новый раскат грома заставил Елисеева подпрыгнуть от неожиданности и страха.

Вдруг совсем рядом он услышал шорох. От нахлынувшего ужаса Грише казалось, что сердце перестало биться.