Триумф сердца

Глава 2

– Давай прикинем, сколько у нас всего денег, чтобы не тратить сверх меры, – благоразумно заметил Шелдон Харкорт. Они еще не покинули уютную комнату, где пылал камин, так как в их спальнях, как и предупреждал хозяин гостиницы, было чертовски холодно, а за окнами свирепо завывал ветер.

– Я с детства сильна в арифметике, – заверила Шелдона его новая знакомая.

Если на улице дул такой сильный ветер, то, значит, и в Проливе бушевал шторм. Нет никакой надежды пересечь его в ближайшее время.

Всего три часа плавания отделяло их от Дувра, но только при условии, что буря утихнет. Пока же на это не было ни малейших надежд.

Неужели Шелдону придется терпеть столько времени присутствие дамы, овладеть которой ему хотелось в высшей степени, причем желание это было абсолютно явно для Кериссы и поэтому тем более постыдно. Он, как мог, пытался прикрыть свои неприлично топорщившиеся панталоны.

На баркасе, который Шелдон заблаговременно арендовал, были две вполне удобные пассажирские каюты. Вероятно, там раньше переправлялись разного рода преступники, ища убежище на том или другом берегу.

Бог с ними! Теперь самый честный и богобоязненный человек готов был залезть в любую крысиную нору и войти в сделку с любым контрабандистом, лишь бы избежать гильотины.

Дождавшись утра и ни разу не поцеловав «графиню», что стоило ему многих мучений, Шелдон выскользнул из погруженной в мирный сон гостиницы и прогулялся по Кале.

Ничего достопримечательного в этом провинциальном городе не было, хотя в прежние века за обладание им яростно сражались английские и французские короли. Улицы были узки и обильно залиты помоями. Все они вели к рыночной площади. Дома также производили грустное впечатление. Ветер срывал с остроконечных крыш черепицу и швырял ее наземь, изредка попадая в прохожих.

Всего жителей в городке было шесть-семь тысяч, не больше, но, к удовольствию приезжих, они были все как один – и мужчины, и женщины – очень приветливы. Ведь все их благополучие зависело от тех, кто по разным причинам желал пересечь Пролив и попасть в Англию. В каждом незнакомце, появившемся в Кале, они видели будущего соискателя места на их судне или суденышке, тем более в столь тревожные времена.

Дождь наконец прекратился, из-за серых облаков выглянуло солнышко, на улице стало немного повеселее.

Шелдон обращал внимание на хорошеньких женщин в толпе грубых рыбачек в ужасающих красных юбках и тяжелых деревянных башмаках.

Голубоглазые, светловолосые девушки заставляли вспомнить походы короля-завоевателя Эдуарда Третьего. Вернув Кале под власть британской короны, рачительный король заставил всех своих молодых рыцарей жениться на местных уроженках, и отсюда пошла неизвестно какая, но очень симпатичная раса. Наследственность особенно сказывалась у женского пола. Мужчин смешение крови почти не коснулось.

Распознав в Шелдоне англичанина, торговцы стали усиленно зазывать его, как и прочих его соотечественников, в свои лавчонки, буквально ломившиеся от сравнительно недорогих товаров.

Шелдон Харкорт слишком долго прожил во Франции, чтобы не поддаваться на уловки лавочников, не соблазняться дешевизной, как, к своему последующему глубокому разочарованию, поступали неопытные лондонские аристократы.

Обидевшись на самих себя, но возлагая вину на якобы обманувших их торговцев, английские снобы награждали французов самыми нелестными прозвищами.

Слава Богу, что пресловутое английское воспитание заставляло большей частью держать это мнение при себе. Иначе революционная буря могла бы разразиться и здесь, в тихом провинциальном Кале, и даже, чем черт не шутит, перекинуться через Пролив в туманный Альбион. Ведь там тоже полтора века назад подданные отрубили голову своему королю.

Шелдон слегка гордился в душе, что он успел познать французский нрав и душу народа. Он чаще всего старался увидеть в людях не недостатки их, а достоинства, и во французах он ценил их жизнерадостность, приветливость и воистину рыцарское великодушие, что, впрочем, слегка поугасло в наступившие тяжелые времена.

Конечно, он не мог не восстанавливать в памяти недавние события, а именно беседу с Кериссой.

«Черт побери! – разглагольствовал один из его знакомых английских снобов. – Не знаю почему, но эти француженки умеют свести британского мужчину с ума. Вероятно, их учат этому с детства».

Такого же мнения он придерживался на протяжении всего вчерашнего вечера по отношению к Кериссе.

Сидя у огня и грея свои очаровательные ножки, лишь совсем чуть-чуть приподняв для этого юбки, она произнесла:

– Я получила хорошее образование. Папа сказал, что ненавидит пустоголовых дамочек.

– Ты училась в школе или в монастыре?

Керисса резко тряхнула головой.

– В такие места я не ходок. Там бы девчонки издевались надо мной, потому что я незаконнорожденная. И дразнили бы меня «вшивой герцогиней». А разве я виновата, что мой отец действительно был герцогом?

Шелдон тут же поспешил сменить тему разговора.

Но теперь, вспоминая эти подробности, он все больше проникался уважением к встреченной им вчера авантюристке.

Он был даже склонен поверить, что ее мамочка родилась в аристократическом английском семействе, близком к придворным кругам.

Во всяком случае, мать Кериссы познакомилась с герцогом де Валенс где-нибудь в Букингемском дворце. Он там пригласил ее на танец, и после этого единственного танца его охватила безумная любовь.

Полковник Арчибальд Уоринг тогда привез свою жену и дочь на лондонский сезон.

Герцог де Валенс на следующее же утро после бала явился с визитом к Уорингам, но был принят холодно.

Мать юной Мадлен сразу же догадалась о брачных намерениях герцога, но весьма мало была польщена его предложением. Как бы родовит и богат ни был этот аристократ, отпускать дочь на чужбину она не желала. Однако ни герцог, ни Мадлен уже не мыслили жизни друг без друга. Они тайно переписывались, и эта любовная почта могла бы составить целый роман. Потом они вновь свиделись, и герцог убедил Мадлен сбежать с ним из родительского дома.

Глядя на Кериссу, нетрудно было поверить, что французский герцог без памяти влюбился в ее матушку Мадлен, если только в матери была хоть половина очарования дочки. Ради такой женщины можно было совершить самые безумные поступки.

И даже для такого опытного наблюдателя человеческих характеров, каким являлся Шелдон Харкорт, было неожиданным, какую метаморфозу сотворила с собой Керисса за время их совместного ужина в интимной обстановке отдельного кабинета.

Сперва она явилась туда как неприступная гранд-дама и превосходно сыграла роль скорбящей вдовы-аристократки.

А каково было выражение ее лица! Боже, такой скорби, трогательной печали нельзя было противостоять!

На его глазах неутешная вдова превратилась в девственницу, впрочем, весьма дерзкую. И все соблазнительное, чем она обладала – локонами, округлыми грудками и нежными ручками, – все это демонстрировалось как бы на витрине воспаленному мужскому взгляду. И все это с такой наивной непосредственностью!

Черт побери, от этого зрелища запросто можно было бы свихнуться!

Шелдон тогда нашел единственную относительно здравомыслящую фразу, которую поспешил произнести:

– Нам обоим повезло, что тебе не надо тратиться на наряды. То, во что ты одета, вызовет к тебе всеобщее сочувствие.

– Да, вы правы, монсеньор. Но к тому же у меня с собой весь гардероб покойной мамочки. К счастью, она всегда предпочитала черный цвет.

Шелдон чуть не зааплодировал, услышав такое высказывание.

Керисса между тем очаровательно улыбнулась и добавила скромно:

– Конечно, мне придется на первых порах довольствоваться скудным гардеробом.

Шелдон промолчал, позволяя милой девушке продолжать свои рассуждения. Керисса разгладила юбку, обрисовывающую округлые колени, и со вздохом произнесла:

– Мне-то, разумеется, нравятся более живые, веселые цвета, но, вероятно, траур вызовет ко мне больше сочувствия и… подчеркнет достоинства моей фигуры…

О, об этих достоинствах не стоило бы ей напоминать! Шелдон едва не накинулся на нее при этом упоминании и не повалил прямо на ковер, рискуя опалить ее локоны в пламени камина.

Но она как бы не заметила его порыва, а Шелдон умело сдержал себя.

– Да, внешний вид очень важен для твоей последующей карьеры, милочка, – сказал он, с трудом шевеля языком в пересохшем от волнения и плотского вожделения рту, – но сначала нужно подсчитать денежки и выяснить, чем мы оба располагаем. Откосвенно признаюсь, что все мое состояние, включая нижнее белье, довольно давно не стиранное, которое сейчас на мне, можно оценить максимум в шестьдесят фунтов стерлингов.

– О, так вы, монсеньор, настоящий богач! – восторженно откликнулась Керисса. – С моим гардеробом и бельем, кстати, накануне отъезда приведенном в порядок, мы прочно стоим на ногах. Нам обоим этого вполне хватит. Я помогу вам материально, если вы мне, конечно, в свою очередь, тоже поможете.

Она как бы невзначай погладила рукав его сюртука, потом ее пальцы переместились на манжету рубашки и наконец скользнули на запястье.

Керисса заметила, что Шелдон рассерженно сжал губы, оскорбленный предложением брать деньги у женщины.

– Впрочем, только вам и судить, как мне лучше распорядиться финансами при наших скудных возможностях, – мягко произнесла она. – В своей стране вы хозяин, монсеньор, и вам следует править бал. Ваше знание английских обычаев и знакомства в высшем обществе, несомненно, представляют большую ценность, и услуги ваши не должны остаться без вознаграждения.

– Вы слишком поспешно уверовали в меня, – сказал Шелдон Харкорт, – даже не узнав, что я из себя представляю, о моем прошлом и перспективах на будущее.

– Конечно, это очень важно, но… – тут Керисса томно взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

– Тогда перейдем к суровой действительности, – резко сказал Шелдон, поборов наконец свое смущение. – Будем придерживаться фактов, а не предаваться бесплодным мечтам.

– Прекрасно! Я согласна, – немедленно откликнулась Керисса. – Мой папаша подарил моей мамочке полмиллиона франков, когда началась революция. Он положил их в Парижский банк на имя Мадлен Уоринг и сказал при этом: «Это для тебя и для Кериссы… если со мной что-нибудь случится…»

– В Парижский банк! – не удержался от горестного восклицания Шелдон.

– Там же поместила мама и все свои я драгоценности перед нашим отъездом в деревню, – продолжала свой рассказ Керисса. – Мы все собирались забрать оттуда хотя бы часть наших драгоценностей, но боялись.

– Разумеется, я все понимаю.

– Когда же я решилась отправиться в Англию, то подумала, не стоит ли перевести счет и бриллианты в Лондон, и попробовала связаться с управляющим банка. Но дела пошли во Франции совсем плохо, и вряд ли мои письма дошли до Парижа…

– А теперь, когда война на носу, – уверенно заявил Шелдон, – все счета будут заморожены.

– Вы подразумеваете… что я никогда не получу… своих денег и драгоценностей?

– Во всяком случае, до окончания войны.

– Этого я больше всего опасалась… Если бы я набралась храбрости явиться в Парижский банк… но уже поздно сожалеть об этом… После того, что произошло с папой, у меня просто не было сил…

Неподдельный ужас застыл в ее глазах. Она передернула изящными плечами.

– Зато, вполне возможно, эти средства послужат вам надежным утешением в старости, – выразил осторожный оптимизм Шелдон. – А в остальном чем все-таки ты располагаешь, милочка?

– При жизни папа давал маме каждый месяц определенную сумму на наше содержание – на одежду и на жалованье прислуге. У нас были и другие слуги – не только Франсина и Бобо…

– Не сомневаюсь, – оборвал ее приятные, но бесполезные воспоминания Шелдон. – Но деньги, естественно, перестали поступать после этого злополучного августа?

Керисса печально кивнула.

– Мама рассчитала всех остальных слуг, потом мне пришлось заплатить доктору… и за похороны.

– И сколько у тебя осталось? – поинтересовался Шелдон, начиная терять терпение. Он с неудовольствием чувствовал, что жалость к девушке начинает возобладать над всеми иными чувствами.

– Семь с половиной тысяч франков.

– Три сотни фунтов на английские деньги… при условии, что удастся эти франки достаточно выгодно обменять по ту сторону Пролива, в чем я сильно сомневаюсь.

– У меня есть еще жемчужное ожерелье, кольцо и бриллиантовая брошь… – Девушка вздохнула. – Какие у мамы были чудесные драгоценности! Если бы мы не поступили так неразумно и оставили их при себе вместо того, чтобы класть в банк…

– Задним умом мы все крепки, – резонно заметил Харкорт. – Сделанного уже не воротишь. А сокрушаться об этом – значит просто зря терять время.

– Вы правы, – согласилась Керисса. – Однако жаль и мебель, оставшуюся в нашем бывшем доме. Такие дорогие вещи! Папа желал, чтобы нас с мамой окружала обстановка, достойная ее красоты…

– А как ты поступила с обстановкой?

– Самое ценное мы с Франсиной передали на хранение местному доктору. Он, по-моему, приличный человек. Они с папой были старинными приятелями.

– А дом?

– Двери мы заперли и покинули дом глухой ночью, так, чтобы никто не увидел, как мы уезжаем…

Керисса вдруг в отчаянии всплеснула руками.

– Может быть, дом уже сожгли! Те же самые простолюдины, тот же нищий сброд… кто спалил и герцогский замок… С горечью она продолжала:

– Я захватила с собой несколько ценных безделушек – изящные золотые коробочки с украшениями из бриллиантов, миниатюры, подаренные отцом маме, с изображением древнегреческих богинь и нимф. Он говорил, что их лица напоминают ее лицо…

Керисса смолкла, погрузившись в воспоминания такого радужного, беззаботного прошлого.

– Это были подарки к Рождеству и к годовщинам их знакомства. Мама очень дорожила ими.

– Их не следует продавать, пока не наступит острая необходимость, – твердо заявил Шелдон, полный искреннего сочувствия к девушке.

Ведь нельзя было допустить, чтобы она осталась без тех милых ее душе вещичек, напоминающих ей о покойной матери, о былой счастливой жизни.

В то же время он хорошо понимал, в каком бедственном положении очутилась Керисса. Зная прекрасно, как быстро уплывают из рук деньги, он мог предугадать, что трехсот фунтов хватит ненадолго.

– Ладно. Мне пришла в голову идея, которая касается тебя, – сказал он.

А Керисса молча подняла на него вопрошающий взгляд.

– По прибытии в Англию мы не отправимся в Лондон. У меня есть причины личного порядка, чтобы не попадаться на глаза некоторым знакомым в столице. Кроме того, нам обойдется дешевле, если мы поселимся в небольшом городке. Я предлагаю тебе направиться в Бат.

– Бат? Я что-то припоминаю… Мама рассказывала мне про Бат, – сказала Керисса.

– Это фешенебельный курорт на западе Англии, куда наведываются на целебные ванны почти все аристократы с целью подправить здоровье и вдохнуть свежего воздуха.

Керисса навострила уши. Ее мгновенно заинтересовал этот райский уголок.

– Бат невелик, – между тем продолжал Шелдон, – но весьма красив и уютен. Так как он намного меньше Лондона, у тебя появится больше шансов встретить каких-либо благородных и состоятельных джентльменов и завести полезные знакомства, как говорится, запросто, якобы случайно. Я, к твоему сведению, всегда руководствуюсь в жизни принципом – ловить крупную рыбу в маленьком пруду. И хлопот меньше, и возможностей больше.

Он состроил несколько брезгливую гримасу.

– Вероятно, мои чересчур откровенные предложения не очень нравятся юной леди, пребывающей в ослеплении и тешащей себя иллюзиями, с каким восторгом примет ее высшее лондонское общество.

– Это я-то ослеплена? Ничего подобного! У меня нет никаких иллюзий. А глаза мои действительно слепы. Но в них лишь черный мрак… после всего того, что мне пришлось повидать.

Она склонила головку к плечу и закатила очи.

– Я уверен, – сказал Шелдон, – что в маленьком Бате ты станешь звездой всех местных балов и желанной гостьей во всех гостиных. Там гораздо меньше чопорности и больше непринужденности в общении, чем в Лондоне.

– Тогда едем в Бат! – вскричала Керисса с энтузиазмом великого Александра Македонского, направляющего свою армию на край света.

– Я составлю письмецо, чтобы нам зарезервировали комнаты, и опущу его в почтовый ящик в Дувре, если мы, конечно, туда когда-нибудь доберемся. Погода и в Англии, вероятно, сейчас не лучше, и путешествие от Дувра до Бата будет утомительным, но, как говорят наши иомены, овчинка стоит выделки.

– У французских крестьян есть точно такая же поговорка! А они не дураки.

В Кериссе внезапно вспыхнул вулканический темперамент.

– Я готова исполнить все, что вы мне прикажете, – с безрассудностью юности добавила она.

– Что я прикажу первым делом тебе, милая, так это обменять свои глупые франки на английские фунты до нашего отъезда, если, конечно, тебе это удастся.

Роль рассудительного, уверенного в себе покровителя юной пылкой девицы давалась Шелдону нелегко.

– Или, впрочем… – Тут его осенила хорошая мысль. – Я попробую это сделать сам. Мне это будет легче.

В ответ на недоумевающий взгляд Кериссы он пояснил:

– Наш любезный хозяин месье Дессин ценит благорасположение английских джентльменов, путешествующих туда-сюда, и прилично наживается на обменном курсе.

– Наверное, да, – согласилась Керисса.

– А так как Конвент непременно предпримет строгие революционные меры по изъятию незаконной наживы, наш друг поспешит избавиться от проклятых фунтов, заполучив в обмен на них родные франки. Ведь он наверняка патриот своей страны!

– И здесь вы правы. – Керисса вела себя как послушная девочка. – Я сейчас сбегаю и принесу деньги. Я знаю, где Франсина их прячет.

О Боже, какая наивность!

– С такой дурочкой у Шелдона могут возникнуть большие затруднения. Они оба могут застрять во Франции, а что дальше… одному Богу известно.

Девушка быстро вернулась с пачкой купюр и с кошельком, полным монет. – Вот они! Больше у меня ничего нет.

– Я же, по-моему, говорил… – Шелдон внезапно перешел на прежний уважительный тон, – что вы слишком доверчивы…

– Но я доверила вам больше, чем деньги… свою судьбу. Разве не так? – совершенно искренне осведомилась Керисса.

– Но вы взваливаете на мои плечи неимоверную тяжесть и великую ответственность.

Шелдон шутил, говоря это, и в ответ она тоже пошутила:

– На мой взгляд, плечи у вас достаточно широки… И с этими словами Керисса удалилась, Шелдон никак не мог догадаться, что она делает, скрывшись из виду. А Керисса у себя в крохотном номере присела на коврике у тлеющего смрадного камина и обратилась к небесам:

– Возблагодари, Господи, этого человека за его щедрость и великодушие! Я лучшего, чем он, не встречала после смерти родителей. Он пробудил меня к жизни. Спасибо, Господи, что позволил нам встретиться».

Море никак не желало утихомириться. Солнце только выглядывало ненадолго, а потом вновь скрывалось в низко нависших облаках. Морские птицы, в основном мародеры-чайки, тоже были недовольны плохой погодой. Рыба ушла вглубь, а значит, им нечем поживиться.

За пару суток, проведенных в бездействии, скучающие мужчины чувствовали острую потребность в женском обществе, и вожделенные взгляды, бросаемые ими на соблазнительно округлую фигурку юной французской графини – а именно за нее благодаря стараниям месье Дессина принимали ее постояльцы «Англетера», – могли прожечь тело девушки насквозь.

Ну а когда они все же поднялись на борт «Святой Анны» – судна, которого только благорасположение близкой к самому Господу святой мученицы смогло бы уберечь от потопления, вихрь мужских ухаживаний закрутился вокруг Керисс почище любого шторма.

Никто из мужчин не мог себе представить, что рядом с ними накануне их предполагаемой гибели в морской пучине окажется столь элегантная, прелестная пассажирка.

Несмотря на то что она укуталась как могла в шали, пледы и меховую накидку, спасаясь от пронзительного ветра, изящные очертания ее фигуры все же просматривались и даже отвлекали путешественников-мужчин от приступов морской болезни. Ну а ее лучезарная улыбка, казалось, пролагала быстрейший путь к вожделенной пристани.

Еще когда Шелдон Харкорт и его спутница грузили на корабль с помощью негра-карлика и суровой Франсины не очень-то объемистый багаж, эта парочка привлекала к себе всеобщее внимание. Некое волнение пробежало по толпе ожидающих посадки на «Святую Анну» подобно первой морской зыби – предвестнице грядущего шторма.

Взгляды заинтересованных пассажиров переходили от женственной фигурки Кериссы к мужественной фигуре Шелдона.

В отличие от хрупкой Кериссы, Шелдон Харкорт выглядел истинным колоссом. Его модное великолепное пальто обрисовывало широкие плечи, уже сами по себе внушающие уважение к их обладателю, а начищенные до блеска черные сапоги сияли даже в скудных лучах неласкового солнца.

Но настоящую сенсацию произвели слуги Кериссы. Франсина в своем белоснежном чепчике и крахмальном воротничке была строга и величественна до умопомрачения, а Бобо, наоборот, забавлял всех.

Его черная кожа в сочетании с богато расшитой, пурпурного оттенка благородного кларета ливрее с крупными золотыми пуговицами вызывала у англичан ассоциации с карточным чертенком, в иных колодах называемым джокером, из-за которого им частенько приходилось терять немалые суммы за игорным столом. Но сейчас этот «чертенок» был важен, как туземный вождь, и распоряжался матросами, грузившими багаж, словно своими покорными людоедами.

Шелдон только сейчас заметил герцогский герб, выгравированный на пуговицах темнокожего слуги. Это была непростительная неосторожность, проявленная Кериссой.

В ответ на его безмолвный вопрос девушка произнесла тихим шепотом:

– Папа подарил мне Бобо на день рождения.

– Вместе с гербовыми пуговицами на ливрее? Разве ты законная дочь герцога?

Внезапная злость охватила Шелдона. Его раздражал весь этот спектакль.

– Герцог считал меня таковой! – не менее раздраженно откликнулась Керисса.

Он не счел нужным возражать ей в этой неподходящей обстановке. Шелдон мог только наблюдать, как искорки вспыхивают в ее глазах, как надменно вздернулся ее подбородок. Из-за высокого воротника обнажились один-два дюйма белоснежной шейки – вполне достаточное для удара ножом гильотины.

Что ж, пусть, несмотря на все сопутствующие этому заблуждению опасности, она считает себя аристократкой.

Но если Керисса захочет стать респектабельной дамой и выйти замуж за благородных кровей джентльмена, Франсина, знающая всю ее подноготную, может представлять для нее угрозу, если развяжет язык.

С первой встречи Шелдон уловил, что служанка не так простовата и не одобряет игры, затеянной ее хозяйкой.

– Что происходит с твоей Франсиной? – осведомился Шелдон у Кериссы, видя, как чрезмерно гордая служанка с явной неохотой втаскивает багаж в каюту госпожи.

Керисса улыбнулась.

– Франсина раскусила вас сразу же. Вы, по ее мнению, не такая уж важная персона, раз путешествуете без лакея. К тому же при вашей красивой внешности вы почему-то остаетесь холостяком или выдаете себя за неженатого мужчину. Она точно определила ваш возраст и решила, что очень подозрительно, почему вы до сих пор не обзавелись супругой.

Шелдон не мог удержаться от смеха.

– До чего же проницательна твоя Франсина!

– Я все объяснила ей, почему вы согласились нам помогать… но она все же боится, что я влюблюсь в вас…

– А это возможно? – поинтересовался Шелдон, сохраняя полную серьезность.

– Нет, конечно! Мамочка безрассудно влюбилась в папу и даже сбежала с ним из родительского дома, но я не похожа на нее… я трезвомыслящая…

Она запнулась в поисках подходящего слова.

– …юная девица, не теряющая головы в любых ситуациях, – закончил за нее фразу Шелдон.

– Да-да… вы угадали…

– Но жаждущая приключений… – продолжал дразнить он ее. – Не смейтесь, я действительно такая…

– Я не собираюсь смеяться над вами, – успокоил ее Шелдон. – Я сделаю все, чтобы вы сорвали самый спелый персик с верхушки дерева.

– Тогда, пожалуйста, убедите в ваших добрых намерениях Франсину. Иначе я не ручаюсь за нее и Бобо. Он способен напасть на вас…

Шелдон Харкорт удивленно вскинул брови.

– Да, это не шутка. Он жутко свиреп. Он чуть не растерзал нескольких бродяг, грабивших папин замок, прежде чем его поджечь.

– Посоветуйте ему быть поосторожней и умерить свой дикарский темперамент. В Англии он запросто может попасть в тюрьму.

– Я уже говорила с ним об этом. Но если Франсина сочтет, что вы… не мой бескорыстный друг… то я не ручаюсь за последствия. И не дай Бог, если они подумают, что мы любовники…

– А ведь их подозрения могут в любой момент оправдаться! – выразил предположение Шелдон.

Керисса слегка склонила головку и уставилась на него странным взглядом.

– А вы бы этого хотели?

Харкорт с размаху стукнул кулаком по шаткому столику в каюте, так что стоящая на нем тяжелая бронзовая чернильница подпрыгнула.

– Не следует задавать мне подобных вопросов! Ты находишься под моей опекой. Я, конечно, старше тебя и окажусь последним негодяем, если воспользуюсь моей властью над тобой. А ты, в свою очередь, должна относиться ко мне с уважением.

– Даже когда мы остаемся наедине? – спросила Керисса.

Он глянул на нее не менее свирепо, чем это бы сделал Бобо.

– С этого момента мы будем играть свои роли все двадцать четыре часа в сутки. И ни на секунду не забывать о том, что мы играем роль. Даже во сне!

Керисса опять улыбнулась. На этот раз чарующе.

– Приказ понят и будет исполнен. Но напоследок я хочу сказать… признаться… Как это по-английски? Вспомнила! Вы чертовски привлекательный мужчина!

– Спасибо! А в ответ на твой комплимент я скажу, что ты чертовски, просто до неприличия растрепана, а нос у тебя чем-то испачкан.

Керисса в ужасе произнесла что-то невнятное на французском и старательно потерла кончик носа.

Ловким кошачьим движением она устремилась к зеркалу, глянула на себя и возразила:

– Вы издеваетесь надо мной! Как вам не стыдно! У меня ничего нет на носу…

– Я сказал это, чтобы поставить тебя на место. И напомнить разницу в нашем положении – кто есть ты, а кто я. Теперь давай решим, как ты будешь обращаться ко мне.

– Я уже над этим думала. Наверное, «мой уважаемый опекун» будет звучать слишком официально. Я предпочитаю звать вас «монсеньор». Это вполне подойдет к вашему внешнему облику. Мне нравится такое обращение.

– Так обращаются к членам королевской семьи, епископам и к таким важным персонам, как твой покойный папочка, – возразил Шелдон.

– А чем вы его хуже? – быстро ответила Керисса.

– Ладно, я согласен на монсеньора. – А Шелдону не хотелось спорить по пустякам. – Но только не забывайся! Он немного разозлился. Ему показалось, что Керисса подсмеивается над ним. Надо будет серьезно поговорить с Франсиной. Уж очень нежелательно, если дикий чернокожий лилипут Бобо вдруг вцепится ему ни с того ни с сего в горло, напав из-за угла.

Шелдон воспользовался случаем, когда Франсина явилась в каюту, чтобы постелить постель для госпожи. Это произошло незадолго до ужина.

Ее плотно сжатые губы и высокомерно выпрямленный стан явно выражали недоброжелательное отношение к Шелдону.

– Я желаю поговорить с вами, Франсина.

– Я слушаю.

Он начал разговор по-французски, хотя прекрасно знал, что Франсине и английский язык вполне понятен.

Франсина воплощала собой нерушимую крепостную преграду, в которой, по его мнению, очень нуждалась податливая Керисса.

– Когда мы приплывем в Англию, – сказал Шелдон, – я намерен забрать вашу госпожу с собой в Бат. В моем отечестве у вашей госпожи нет знакомых, и я беру на себя все заботы о ней. Я введу ее в приличное общество, где она сможет найти себе подходящего супруга и обеспечить тем самым свое будущее.

Франсина не шелохнулась. Только сверлила взглядом самозваного и нежелательного для нее опекуна.

– Вам лучше, чем кому-либо, известно, какими скудными средствами располагает мадемуазель… и на какое короткое время их может хватить. Но она очень красива и в Бате получит возможность познакомиться с богатыми холостяками, которые будут счастливы предложить руку, сердце и свое состояние столь привлекательной молодой особе.

– Вы собираетесь выдать ее замуж? Поклянитесь мне, монсеньор, что таковы ваши намерения.

– Я не обманываю вас, Франсина, – сказал Шелдон. – Мадемуазель призналась, что вы не очень-то доверяете ей. Так доверьтесь мне! Я не покушаюсь на честь вашей хозяйки и не предпринимаю никаких поползновений овладеть ею. Мною движет лишь дружеское сочувствие.

Франсина продолжала пристально глядеть в глаза Харкорту, пытаясь выяснить, не лжет ли он, потом у нее вдруг вырвалось сдавленное рыдание.

Она простонала:

– Я готова отдать жизнь за мадемуазель Кериссу! Да, это именно так, монсеньор! Я была при ней неотлучно со дня ее появления на свет. Она дороже мне, чем мое собственное дитя.

– Тогда мы вместе должны побеспокоиться о ее будущем. Я нуждаюсь в помощи и вашей, и Бобо. Тебе понятно, Франсина?

Харкорт счел уместным перейти в разговоре со служанкой на более фамильярный тон. В то же время в голосе его появилась некая задушевность, которая больше подействовала на Франсину, чем слова, произнесенные им.

Она взглянула на него с теплотой, столь неожиданной после прежней суровой холодности.

– Располагайте мной, монсеньор. Я убеждена, что сам Господь послал вас нам во спасение.

Серьезность, с какой было это произнесено, позабавила Харкорта, но он удержался от улыбки, не желая обидеть добрую старушку.

Выпроводив Франсину, Харкорт погрузился в размышления.

Вся предшествующая сцена и слова, сказанные Франсиной по поводу его отношения к мадемуазель, напоминали дурной спектакль в каком-нибудь дешевом театрике на Челтнхем-роуд и не имели ничего общего с реальностью.

Он посмеялся над самим собой и над той ролью, которую вызвался сыграть в этой пьесе. Однако завязавшаяся интрига была заманчива.

Как только Шелдон вступил на борт «Святой Анны», его настроение резко улучшилось, и не осталось и следа от той глубокой меланхолии, что угнетала его в последние дни, проведенные в Кале.

Оставив Кериссу разбираться вместе со слугами с багажом, он вышел погулять по палубе. К морю он привык издавна, и самое сильное волнение не доставляло ему ни малейшего беспокойства. Другие пассажиры, наоборот, весьма страдали от морской болезни и разлеглись по каютам, как только «Святая Анна» покинула гавань. Поэтому на палубе не было ни души. Облокотившись о борт на корме, Шелдон бросил последний взгляд на уплывающие в туманную дымку берега Франции. И тут рядом с ним неожиданно возник Бобо.

– Простите, монсеньор, но здесь неподалеку находится джентльмен, который, по моему мнению, чересчур много выпил.

– И что из того? – равнодушно спросил Шелдон.

– У него с собой бумажник, полный банкнот, монсеньор. Если бы я не забрал его, то это, несомненно, сделал бы кто-нибудь другой.

– Не будь таким дураком! – резко откликнулся Шелдон. – Если тебя поймают, то тут же осудят и повесят. В лучшем случае отправят обратно и выдадут на руки французским властям.

Кажется, Бобо был ошеломлен таким заявлением, но разве можно было уловить какое-либо выражение на его угольно-черной физиономии?

– В Англии очень строго наказывают за воровство, – попытался втолковать ему Шелдон. – Ради благополучия мадемуазель хотя бы не смей ввязываться ни в какие переделки, которые могут привлечь к нам излишнее внимание. Ты меня понял?

Суровый тон монсеньора заставил Бобо исторгнуть печальный вздох.

– Вы, конечно, правы, монсеньор, но это было так легко, поверьте, просто одно удовольствие…

– Ты дурак, Бобо! Кого первого заподозрят в таких делишках, как не темнокожего слугу? Я сам тебе скажу, когда мы докатимся до такого отчаянного положения, что придется пойти на воровство. А до тех пор и не думай рисковать! Это мой приказ.

– Я все понял… Я буду подчиняться вам, монсеньор. Всегда к вашим услугам. Низкий поклон Бобо, преувеличенно почтительный, был весьма комичен. Затем карлик удалился походкой, не лишенной достоинства.

«Только этого нам не хватало», – с досадой подумал Шелдон Харкорт. Он вновь погрузился в созерцание морской стихии.

Шелдон хорошо понимал, что все проблемы еще впереди и ему предстоит улаживать еще немало неприятностей. Но судьба бросила ему вызов, и не в его правилах было уклоняться от поединка. Тщательно планируя предстоящую кампанию, Шелдон Харкорт действовал как умудренный опытом полководец.

Он принял решение не покидать Дувра в тот же день, как они прибыли туда. Плавание их всех утомило. Маленькому войску Шелдона требовался отдых.

Они с удобством разместились в «Королевской голове», гостинице такого же класса, как и «Англетер», можно даже сказать, бывшей его точной копией, но где кормили неизмеримо хуже.

– Я не могу это есть, – заявила Керисса, морща нос и отодвигая от себя тарелку с жесткой бараниной и гарниром из водянистых вареных овощей.

– Завтра нас здесь уже не будет, – утешил ее Шелдон. – Мы выедем, как только я раздобуду дорожный фаэтон.

– Фаэтон! – изумилась Керисса.

– Это не моя прихоть, хотя я лично ненавижу путешествовать в почтовых дилижансах, – пояснил Шелдон. – Дело в том, что нам выгоднее появиться в Бате в собственном экипаже, чтобы произвести благоприятное впечатление на местную публику.

Она внимала его объяснениям, как прилежная ученица.

Главное, чего мы должны избежать, это не показаться нищими в глазах всяких снобов, обитающих там. Нам следует произвести благоприятное впечатление и выгодно отличаться от прочих голоштанных эмигрантов, которые сейчас наводнили Англию. Если люди решат, что мы в состоянии оплачивать свои долги, нам откроют кредит и примут с распростертыми объятиями.

– Как вы правы! – горячо согласилась Керисса. – Папочка часто говорил, что именно так ведут себя придворные в Версале. Они тратят бешеные деньги на одежду, на украшения и драгоценности своих жен, и им охотно дают в долг, а сами они месяцами, а иногда даже и годами не платят прислуге жалованье и кормят слуг одними обещаниями.

– Что ж, мы увидели, к чему это привело, – глубокомысленно заметил Шелдон. – Людям надоело ждать обещанного, они постарались взять сами то, до чего хотя бы дотянулись их руки.

– Трудно понять, как придворные могли поступать так неразумно, – вторила Харкорту девушка. – Они покупали бриллианты и щеголяли ими перед нищими, которые у дворцовых ворот вымаливали кусок хлеба.

Но внезапно в настроении Кериссы произошла разительная перемена. Она воскликнула:

– И все же как хорошо быть богатым и веселиться! Давайте и мы притворимся богатыми и беспечными. Будем надувать настоящих богачей и оставлять их с носом!

– Но при этом будем осторожными, – предупредил Харкорт.

– О, монсеньор? Я буду так осторожна! Когда я буду хохотать, никто из них не догадается, что я смеюсь над ними.

– Как бы они потом не посмеялись над нами?

– О, вы, монсеньор, похожи на мою Франсину – вам все видится в мрачных тонах.

Керисса уморительно передразнила старую служанку:

– Не делай того, не желай этого! Будь осмотрительна! Не рискуй! Как следует подумай, прежде чем куда-то шагнуть! Мне надоело слушать ее наставления! Я хочу поступать так, как мне угодно.

Она раскинула руки и в этой позе выглядела настолько соблазнительно, что Харкорту стоило больших усилий сурово одернуть ее.

– Попридержи язык, милочка, и поменьше жестикулируй. Помни: ты ведь только что осиротела. Твое сердце разбито. Ты скорбишь о потере папочки и мамочки. К тому же ты еще и изгнанница, вынужденная покинуть милую свою родину.

– Я и улыбаться не имею права? – осведомилась не без лукавства Керисса.

– Улыбаться можно, но нечасто.

– Тогда мне лучше вернуться во Францию. Мне там сразу отрубили бы голову, зато я не мучилась бы от тоски. Как это – не улыбаться? Вы хотите, чтобы я все время плакала?

– Ну зачем же! Хныкающие женщины отвратительны! – заметил Шелдон.

– Но если я не улыбаюсь, то рыдаю! Или то, или другое. Выбирайте. Вероятно, вам хочется, монсеньор, чтобы я рыдала у вас на плече. О, как поэтично! Как завлекательно! А вы бы меня утешали… ласкали…

– Прекрати! Прибереги эти сцены до той поры, когда выскочишь замуж. Будешь плакаться в жилетку своему супругу. А сейчас марш в постель! Мне еще многое надо обдумать, а ты меня отвлекаешь.

– То же самое папочка говорил мамочке, когда готовил какой-нибудь важный документ для королевских министров. Однако все потом кончалось тем, что он целовал ее и признавался, что рад тому, что его отвлекли.

Керисса сделала многозначительную паузу, потом поинтересовалась:

– Не желаете ли и вы поступить со мной, как папенька? Я имею в виду поцелуй?

– Уйдешь ли ты когда-нибудь к себе?! – прорычал Шелдон Харкорт. – И зови меня монсеньором! Сколько раз мне повторять одно и то же! Спокойной ночи!

Он взмахнул рукой со сжатым кулаком, отправляя девицу прочь, но затем, опомнившись, величественно протянул ей руку.

Керисса присела в глубоком реверансе.

– А вам хороших сновидений, монсеньор, – произнесла она насмешливо и, приподнявшись на цыпочках, запечатлела поцелуй на его щеке.

В полдень на следующий день они уселись в фаэтон, приобретенный Шелдоном Харкортом по дешевке в Дувре.

Он был слегка старомодным, этот экипаж, но в хорошем состоянии и раньше принадлежал благородному джентльмену. На стенках были нарисованы гербы, а колеса покрашены в ярко-желтый цвет.

– Как мило! – воскликнула Керисса. – У нашей кареты очень жизнерадостный вид.

Две лошади с почтовой станции тоже производили приятное впечатление, но морщина прорезала лоб озабоченного Харкорта. Произведенные расходы уже превзошли намеченную им до того цифру. Если так дело пойдет и дальше, они раньше времени окажутся на мели.

Когда весь багаж был погружен, выяснилось, что фаэтон вот-вот лопнет от обилия набитых в него баулов и сундуков. А для Франсины и Бобо осталось лишь местечко на сиденье рядом с возницей, причем чернокожий карлик водрузил на колени кожаный саквояж Кериссы, а Франсина держала шкатулку с драгоценностями мадемуазель, нкрустированную изображением пэрской короны.

Так как солнце ярко светило, Керисса украсила свою головку премиленькой шляпкой с шелковыми ленточками, завязанными под подбородком, но плечи ее укутывала подбитая мехом накидка, как будто вот-вот ударит мороз в разгар солнечного дня.

– Мы будем ехать с частыми остановками, – объявил Шелдон. – Незачем нам появляться в Бате измученными, а лошади тоже должны выглядеть свежими и отдохнувшими.

– Как я вижу, вы предусмотрели все до мелочей, монсеньор. А в Бате нам быстро ли отыщется местечко для отдыха?

– Все зависит от того, сколько с нас запросят за пристанище. Я безуспешно пытался припомнить хоть кого-то из знакомых, кто бы владел подходящим домом в Бате или поблизости от него. Я не бывал там давно. Последний раз, когда мне было всего семнадцать.

– А какая хворь привела вас, монсеньор, в столь раннем возрасте на курорт? – спросила Керисса.

Из-под полей шляпки насмешливо сверкнули ее глаза.

– Моя матушка заболела, и доктор прописал ей пить целебные воды. Обнаружилось так же, что из-за сырости в домах, где мы жили в Лондоне и Хертфордшире, у нее начался нехороший кашель…

– Ваша мать была красива? – вдруг поинтересовалась Керисса.

– Очень! – с готовностью ответил Шелдон Харкорт и добавил с печалью: – Она скончалась меньше чем через год после нашего посещения Бата.

– О, как я вам сочувствую! Вы, наверное, очень тосковали по ней?

– Конечно. А мой отец умер от тоски два года спустя.

– Значит, вы стали сиротой в том же возрасте, что и я.

– Примерно. Это нас некоторым образом роднит.

– Так же, как и многое другое… – с удивительной настойчивостью вставила Керисса.

– Что же еще?

Она на мгновение задумалась. – У нас одинаковые вкусы… хотя, впрочем, мы не имели времени, чтобы обсудить этот вопрос. А папа говорил, что общие вкусы скрепляют связь двух людей. А разница во вкусах эту связь губит, и тогда мужчина и женщина начинают раздражать друг друга одним лишь своим присутствием.

– Высказывания твоего папочки мне все больше напоминают библейские скрижали. Если он был так мудр, как пророк Моисей, куда же он завел самого себя? Под нож гильотины?

Слезинка тотчас выкатилась из глаз Кериссы.

– О, прости! Я лишь желал похвалить твоего папочку.

– Я так и поняла, но мне грустно… Я постараюсь никогда не раздражать вас, монсеньор.

– Вот именно это и есть предел моих желаний.

– Я пытаюсь, но иногда это выше моих сил. Разве вы не замечаете моих стараний? Мне грустно, что вы недооцениваете моих попыток!

– Я уже определил им цену, – улыбнулся Шелдон Харкорт. – Но давай подождем до Бата, посмотрим, как ты справишься с нашей общей задачей и какое произведешь впечатление на курорте. От этого зависит мое отношение к тебе.

Он на некоторое время задумался, а потом произнес с жаром:

– Мы свалимся на головы отдыхающих в Бате джентльменов, как бомба с зажженным запалом. И добавим к этому еще и фейерверк. Но…

Тут он выдержал паузу и погрозил Кериссе пальцем.

– Но… не сразу. Поначалу мы будем вести себя тихо, и лишь Франсина и Бобо подогреют их любопытство. И никаких подозрений о сходстве наших вкусов и о том, что за этим следует. Я твой благородный опекун, а ты моя невинная, как утренняя роса, подопечная.

– Я притворюсь и неопытной, – подхватила его мысль Керисса, – и совсем невинной. Когда вы, монсеньор, будете представлять меня джентльменам, я широко открою глаза и буду хлопать ресницами вот так…

Керисса это немедленно продемонстрировала.

– И буду спрашивать у всех, на каком свете я нахожусь, – не без юмора добавила она.

Девушка издала легкий смешок. Лучше бы она этого не делала.

Харкорту захотелось впиться поцелуем в эти пухлые смеющиеся губки. Его остановила лишь произнесенная ею тотчас же фраза:

– Мужчинам ведь нужна именно глупышка? Как вы считаете, умудренный опытом монсеньор? Им нравится брать над ними верх!

– Тебе не следует задумываться о подобных философских материях! Это не входит в твою роль, какую мы сейчас репетируем.

– Мои размышления не касаются вас, монсеньор.

– Так и не высказывай их вслух.

– Они предназначены только для вас…

– Тогда придержи их! – с гневом сказал Шелдон Харкорт, получивший в награду за свои хлопоты звание монсеньора и вдобавок дерзкую «племянницу».

Следующую ночь они провели в премиленькой гостинице на пути в Бат, где оказались единственными постояльцами.

Владелец приветствовал их, стоя на пороге, и отвел им лучшие апартаменты, причем сделал вполне простительную ошибку, приняв их за мужа и жену.

В их общей гостиной, соединяющей две спальни, в камине горел веселый огонь, а ужин, поданный туда и состоящий из традиционных английских блюд, все же не вызвал приступа отвращения у Кериссы. Она устала и была против обыкновения не слишком разговорчива.

После обильной трапезы Шелдон Харкорт, усевшись у камина со стаканом портвейна в руке, сам уже стал клевать носом.

Раскинувшаяся в кресле напротив Керисса была очаровательна в своей дремоте, как спящая нимфа.

Заботливый Бобо подложил ей под голову подушечку, укутал ее все той же роскошной меховой накидкой, как и при первой ее встрече с Шелдоном.

Во сне ее личико выглядело совсем детским и лишенным того железного упорства и вызывающей иронии, какая буквально исходила от этой девицы, когда она бодрствовала.

Но почему-то искры в камине казались тусклыми, когда Харкорт вспоминал подобные искорки, вспыхивающие в ее насмешливых глазах. Они были ярче, так и воспламеняли душу…

Он тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Долгое время Шелдон просидел неподвижно, наблюдая за ней, словно энтомолог за только что усыпленным красивым насекомым. Но не крылья и прочие атрибуты этой бабочки интересовали его, а собственные чувства. Чуть более двух суток прошло с тех пор, как он встретил это странное существо. И почему-то оно, с его нелепой судьбой, с малоправдоподобной историей, вошло в его жизнь, а его жизнь неожиданно обрела смысл. И у него появилась цель, а в голове стали роиться хоть какие-то, пусть глупые, но все же реальные планы.

И надо же, глупая девчонка отдала ему в руки последние свои сбережения как раз в то время, когда он сам последние свои пенни не мог сохранить на черный день.

У него была надежда, что, добравшись до игорного стола, он возместит все потери, понесенные им ранее во Франции. Уж, во всяком случае, он не ограбит и не оставит без гроша девушку, которую разглядывает сейчас с таким сочувствием.

– Клянусь, я найду тебе хорошего мужа!

Он произнес это вслух и надеялся, что его голос разбудит ее.

Но Керисса безмятежно спала.

Шелдон мысленно поклялся, что его покровительство не будет стоить ей ни пенни и что он найдет ей мужа как можно быстрее… чтобы убрать ее с глаз долой, чтобы она самим своим видом не резала его сердце по живому.

Затем его мысли перенеслись в недалекое будущее. Кто бы мог стать приемлемым супругом для Кериссы? В особо высокое общество он не мог ввести ее, поскольку сам был туда не вхож.

Но Керисса была настолько чарующе прекрасна, что смогла бы преодолеть любые препоны.

Или он ошибается, поддается извечным иллюзиям?

В жизни Шелдона Харкорта появлялось и исчезало множество красивых женщин. Их белоснежные ручки ласкали его, мелькали рядом с ним за игорным столом, когда он выигрывал, сыпали монеты в его карманы, таяли в воздухе при малейшей его неудаче. Он пытался, но не мог сравнить удивительные, меняющиеся, как погода в Ла-Манше, глаза Кериссы с вожделеющими денег или постельных утех глазами своих прежних приятельниц.

Шелдон подумал: «Какой мужчина в Бате или еще где-нибудь устоит перед этим насмешливым огоньком в глазах в сочетании с гордым носиком и пухленькими губками, особенно когда они кривятся в чуть иронической улыбке».

Он вспомнил весь спектакль, разыгранный ими при их первой встрече в Кале. И ее жалкие попытки обмануть такого опытного мужчину, как Шелдон Харкорт, выдав себя за вдову казненного революционерами аристократа. И он даже ее поцеловал. Правда, губы ее были тогда безжизненны, лишены страсти, но… но тело… ее стройное юное тело, освобожденное от покровов, представлялось ему в воображении, и он не мог заменить это наваждение никакими другими картинами, вызванными из памяти.

Он еще долго смотрел на Кериссу и вдруг подумал, что это его дитя. Шелдон встал и захотел разбудить ее, чтобы отправить в детскую, но помедлил. Ему нравилось рассматривать ее спящей. Она притворялась женщиной, а на самом деле была девственницей. Уж такому искушенному человеку, как Шелдон Харкорт, нетрудно было в этом убедиться.

Но в ней была иная тайна, которую Шелдон пока не раскрыл. Что она скрывает?

Шпионские сведения или затерянные сокровища казненного полтора века назад короля Карла Первого? Вряд ли, но какая-то тайна в ней была.

Она так мирно спала, что было бы жестоко разбудить ее. И все же он обнял Кериссу, поставил на ноги.

Керисса вздрогнула, приблизила свое личико к его лицу, ожидая нежного поцелуя, может быть, как в детстве, потом вновь забылась во сне.

Шелдон перенес ее на руках по узкой скрипучей лестнице, на каждой ступени ощущая ее дыхание, пахнувшее весенними фиалками.

Он отдал девушку на попечение Франсины, ожидающей их появления, будто адский пес Цербер, но попросил не будить мадемуазель.

Шелдон сам донес девушку до постели, уложил, попятился к двери и удалился.

Никто в мире, кроме него, не мог повести себя так по-джентльменски.