— Я остановился, только когда отец перестал издавать звуки. Бил и бил, пока не заметил, что не произвожу никакого эффекта, — заканчивает рассказ Игорь. — С той девушкой мы расстались, когда я вышел за дверь. Она все слышала. Но мне и не до нее стало. Как только отец попал в больницу, его бизнес автоматом перешел ко мне. Я бы не стал влезать в его дела, знакомиться с его влиятельными друзьями и решать их проблемы, но мне пришлось погрузиться в это.
Я все еще в шоке от этого рассказа. Теперь ясно — Игорь отправил своего отца в пожизненный отпуск и приковал к каталке. Я на его стороне, такого отца надо было поставить на место, но наносить человеку, который тебя породил, настолько тяжкие травмы — тоже неправильно. Меня раздирают противоречивые мысли. Не могу сформировать четкое мнение. Но больше всего сейчас мне бы хотелось избавить самого Игоря от боли, которую он носит в себе.
Он переводит на меня тяжелый взгляд и кивает на вино. Подчиняюсь, чокаюсь с ним, делаю глоток. Руки как ватные, я сижу в таком оцепенении, что мне даже шевелиться сложно.
— Как я тебе уже говорил, из этого мира просто так не уходят и войти туда тоже непросто, — продолжает Игорь озабоченным тоном. — Мне пришлось завоевать свое право занять место отца. Кто будет воспринимать всерьез двадцатитрехлетнего молокососа? Доверять юнцу, которого они в глаза ни разу не видели и хорошо, если слышали о его существовании?
Наверное, и тут Игорю пришлось нелегко. С каждым его словом картинка, которая раньше казалась размытой, обретает четкость. И обнаруживаются обоснования чертам его характера. Въедливость в мелочах, нарочитая строгость, требовательность, пунктуальность и извечная тема доверия — все встает на места.
— Я тогда чуть учебу не забросил, столько свалилось внезапных дел и хлопот, — Игорь допивает вино. — Пока этот упырь отлеживался в больнице, я прибирал к рукам его империю. Хотел или не хотел, пришлось, потому что в противном случае его бы убрали. А когда у него появился преемник, успокоились, стали присматриваться ко мне.
Он снова доливает себе вина и смотрит на меня с искорками облегчения во взгляде.
— Ну вот, рассказал! Полегчало! — он улыбается и поднимает тост. — За справедливость!
Отвечаю. Звук хрусталя отражается в моем ошалелом мозгу тонким перезвоном. Делаю маленький глоток вина, чтобы не опьянеть. Мысли вдруг разом выветрились. Справедливость для кого? И вообще, что такое справедливость? Что ее мерило?
— Ты чего такая бледная? — голос Игоря уже звучит обычно. Он и правда выглядит как человек, который избавился от тяжкой ноши. — Мой рассказ шокировал тебя? Неужели сильнее, чем известие о твоей семейной ситуации?
— Так это после того… — выдавливаю не без труда, — ваш отец прикован к кровати?
— Да, — голос Игоря становится злее. — Перелом позвоночника. Отец парализован от середины спины. А последнее время еще и в маразм впадает. Я так и не услышал от него признания собственной вины передо мной. До сих пор не понимаю, как можно быть таким мудаком и ни разу не раскаиваться!
Меня потряхивает. Это ж как надо бить человека, чтобы сломать ему позвоночник? Не знаю, заслужил ли Михаил Павлович такую участь, но спорить с Игорем точно не буду. Я иначе отношусь к папе и не стану ему мстить.
— Так вы заплатите долг моего отца? — возвращаюсь к теме, которая была до всех этих ужасных откровений.
— Считай, я уже это сделал, Эльвира, — бархатисто отвечает Игорь, и у меня отпадает челюсть. — Бизнес Марка вскоре будет куплен одним из моих знакомых, и кредит Руслана Равильевича будет погашен.
Уже? Это когда? Как? Я в таком шоке, что не могу даже спасибо сказать. Нет, я благодарна, конечно. Я по-прежнему хочу, чтобы моя семья не пострадала из-за действий Марка, а Алия смогла спокойно доучиться. Но в душе клубится страшное ощущение, что это не просто так. Ладно, он оплату работы высокую предложил «за вредность». Но сейчас он каким-то образом списал непонятно насколько большой долг моего отца — только за красивые глаза? Или все дело в том, что он от меня хочет? Думает, теперь я прилипла окончательно и не смогу отказать? А я смогу?
— Спасибо, — все же произношу, справившись с первым шквалом эмоций. — Но вы же за это что-то попросите?
Игорь хмурится, будто не понял вопроса, а потом растягивает губы в хищной улыбке. Красивый до безобразия и пугающий до чертиков.
— Совсем недавно ты сказала, что отработаешь долг отца до рубля, — пристально сканирует мое лицо, которое, кажется, бледнеет. — Я прошу того же, чего и раньше — ничего сложного, ничего сверхъестественного, — вставляет ту же фразу, которую сказал в нашу первую встречу. — И, насколько я понял, тебе все нравится.
Последнее звучит уж слишком сально, и тон мурлыкающий прибавляет этой фразе околосексуальный оттенок. Или это все только в моей голове? Я напридумывала себе больше, чем есть на самом деле?
Игорь углубляется в свою баранью котлету, а я вяло клюю овощи и грибы. Очень вкусно сделаны. Нельзя не признать — готовят тут отменно. Но кусок в горло не лезет после всего, что я узнала этим вечером.
Игорь снова ничего не говорит, а для меня действует правило, но мне самой не хочется нарушать молчание. Такое ощущение, что он нашел свободные уши, выговорился, и я больше не нужна. Интересно, с Жизель он тоже говорил в одностороннем порядке?
Когда еда подходит к концу, Игорь просит счет. Может, если бы этот ужин не был таким эмоционально тяжелым, я бы хотела посидеть еще какое-то время, попить вина и насладиться пусть даже молчанием с Игорем, но сейчас я рада возвращению в поместье.
Домой нас, на удивление, везет тот же водитель. Хочется спросить, что случилось с Сережей, но не рискую этого делать. Я все равно так или иначе узнаю, куда он подевался. Может, у него просто выходной, хотя мне не особо в это верится.
Стоит мне зайти в дом, за спиной раздается хриплое:
— Иди сюда…
Игорь за плечо разворачивает и прижимает меня к стене. Жадно целует, поймав лицо в ладони. По телу ползут горячие мурашки, колени становятся мягкими. Черт, как же это сладостно. Игорь исключительно мужественный мужчина. Во вселенной оборотней был бы альфой.
Его власть и бесцеремонность плавят мое сознание, но в душе поднимается волна испепеляющего стыда и обиды. Я не Жизель. Я не хочу быть чучелом умершей жены. Решительно разрываю поцелуй и заглядываю в горящие возбуждением черные глаза.
— Я не хочу, Игорь, — выговариваю твердо. — Я не она и не стану ее заменой.