Часть 1. Глава 18

Синдр:

Чахла уснула прямо у меня на руках. Она не проснулась, даже когда я ее в спальный мешок запихивал! Хорошо, белобрысый немного помог…

Пуганулись мы с ним мощно так! И ведь видел же лешего у поляны, головой мог бы подумать, что просто так он от нас не отвяжется. Скучно ему… Только у меня тогда думательное место ныло и думать не хотело.

Зато когда пушистое облако вдруг перестало мелькать поблизости, я сразу сообразил, что беда может случиться. Рванул на поиски, а шибко умная вторая немощь за мною увязалась, подскочив, словно и не спал вовсе.

Сначала-то я даже порадовался за чахлу – лешего поймать не каждый сможет. Когда она застонала и упала на землю, я решил, что это лохматый весельчак что-то ей сделал. Но сразу его прибить не успел – не до него было, а потом белобрысый выдал, что это у поганки магия внутри застряла. Вот мало того, что она пигалица нежизнеспособная, так в ней еще магия водится, которая такая же непутевая, как и сама чахла. Потерялась и выйти не может, поэтому моя поганка тут валяется, стонет и страдает!..

– И как эту магию к кикиморам изгнать?

Раз белобрысый такой умный, может, и об этом знает. И точно…

– Ее нужно положить в воду, – объявил этот мозговитый.

Я после этих слов на лешего так посмотрел, что он сразу проникся и быстренько по тропинке побежал, дорогу к воде показывать.

К трясинницам, да еще и по частям, никто не хочет. А я за чахлу распереживался так, что все мое миролюбие сбежало как раз туда, куда даже леший путников не заводил. Берегов совсем не видит, веселушка обросшая… С людьми развлечься не вышло, так он ребенка беспомощного запутать решил.

– Совести у тебя нет, лохудра бестолковая! – это было самое приличное, что я выдал, и то после того, как выдохся уже совсем. А так весь запас ругательств разгневанной бабушки ему огласил, чтобы в следующий раз думалку свою под лохмами напрягал.

Про совесть лешак побухтел немного, но все же понимал, что виноват, и лез помогать как мог. Так что обратно, с чахлой на руках, я с его помощью быстро дошагал – он все заветные тропинки открыл, чтобы мы почти напрямую шли.

Потом эльф одежду поганки аккуратно по бревну разложил, возле костра, но так, чтобы не вспыхнуло. А я ему плащ вернул, после того как мы совместно чахлу в мешок запихали.

Она рядом со мной не замерзнет, а этот хилятик нежный вдруг простудится?

Про вампира, который у нас тут на поляне где-то ужинает или завтракает, я как-то и позабыл. А вот он о нас – нет! Объявился под утро, кровосос, чтоб его русалки на дно утащили!..

Я поганку под себя подгреб и сплю себе сладко… но чутко. Это в шатре у отца расслабиться можно, и то иногда мелочь подкрадется или жена его какая-нибудь решит пошутить. Крепче всего я у мамы спал, пока в их шалашик хоть как-то втиснуться мог. Вот уж там в уши мне кричи – не разбудишь.

А когда кругом то лешие, то эльфы, то люди, то… вампиры бродят, спать крепко опасно! Так что, как только этот комар-переросток прижужжал к нам, я тут же взбодрился и весь обратился в слух.

– Зачем вы вчера к реке ходили? – это он так сразу, вместо «здрасти», на белобрысого накинулся.

– Ты меня взглядом своим не сверли, знаешь же, что у эльфов иммунитет.

Во, немощь всезнающая, дает! С такой интонацией выдал, словно это он – вампир неубиваемый, а к нему какая-то пакость назойливая прицепилась.

Иммунитет от взгляда вампира, значит… А у меня, похоже, нет его. Или есть? Или лучше не проверять?

– Драконице плохо стало?

Напряжение в голосе неправильно клыкастого мне не понравилось. Какое ему дело, что там с чахлой случилось?!

– Девушке захотелось вечером искупаться…

А вот эльф ответил с непередаваемым безразличием, словно ничего странного в желании поганки поздним вечером занырнуть в холодную реку не было.

– Искупаться, значит?.. Что ж… Девушки – они такие… ветреные, верно? Никогда не угадаешь, что им через полчаса в голову взбредет.

Вот не нравился мне кровосос, сильно не нравился. Но про девушек верно завернул. Никогда не угадаешь, что у них там в голове крутится и как оно потом обернется.

– Ты мне только на свою несчастную любовь жаловаться не начинай, красавчик. Из меня плохой слушатель, сочувствия не дождешься.

– Когда самого предали, сложно сочувствовать другим, верно?

Я уже приготовился выскочить из мешка и шмякнуть этого говорливого обухом топора по темечку, чтобы не приставал к моей второй немощи, но тут эльф меня снова удивил.

Быстрая возня меньше минуты – и потом смех вампира, уважительный такой:

– Надо же, а я думал, что все навыки уже пропил. А ты по-прежнему опасен, Эслентейн.

– А ты все такая же заноза в заднице, Алран. И лезешь туда, куда не надо.

– За последние три сотни лет ничего не изменилось. Мне по-прежнему скучно. – Вампир снова рассмеялся. – А у девчушки явно какие-то проблемы. Это же интересно, причем настолько, что даже ты выполз из своей алкогольной спячки. Только не пытайся меня обмануть! В то, что тебя, даже сейчас, смог завалить обычный человек, – не поверю. И дивный эльф, опутанный магическими веревками, – отличная сказочка для наивной драконицы.

У меня прямо уши на голове зашевелились. Едва сдержался, чтобы зубами не заскрежетать от злости. Это что ж выходит? Белобрысый тоже враг? Хотя и так ясно было, что эта немощь не так проста, как кажется. Но зачем он чахлу обманывает?

– Драконица в Иостриуме, без денег и охраны, путешествующая в сопровождении одного орка. Согласись, это повод на время отвлечься, – эльф произнес это все так, словно малому ребенку открывал простые истины. А потом снова вернулся к своему прежнему тону разухабистого придурка: – Я ее ручного зелененького спасти собирался, как случай подвернется. Но подвернулся ты, и мне даже напрягаться не пришлось.

– Да, повезло тебе со мной… – ехидно отреагировал вампир.

– Иногда ты появляешься очень даже вовремя, – точно так же насмешливо ответил ему эльф. – И исчезаешь тоже…

А спустя еще полминуты белобрысый, не повышая голоса, спокойно так выдал:

– Тебе мама не говорила, что подслушивать нехорошо? Вылезай, зелененький, выскажись, пока на части не разорвало!

Ка-арис:

Проснувшись, я где-то минуту пыталась сообразить, почему лежу в мешке голая. Но потом резко вспомнила… все! И лешего, и как я чуть не умерла. И то, что эльф знал, как меня спасти, а я сама – нет.

Зато я поняла, как Тха-арис выжил, осваивая смену ипостаси. Конечно, он научился сдерживать свои эмоции настолько, что иногда казался бездушной каменной статуей. Но теперь мне стало ясно, почему отец так любил заниматься с ним на берегу озера.

И ведь ни слова мне никто не сказал!

– О, проснулась, крошка? Держи! – Эслентейн положил рядом со спальным мешком всю мою одежду.

– А где Синдр? – поинтересовалась я, заодно натягивая на себя короткие штанишки, не доходящие даже до колен. Потом пришла очередь платья, а сапожки я натянула уже после того, как вылезла из мешка и уселась на бревнышко рядом с эльфом.

– Пошел проветриться, – ухмыльнулся в ответ на мой вопрос Эслентейн. – Завтрак в постель? – с непередаваемым галантным ехидством уточнил он, пока я еще возилась с платьем. Но вручил мне тарелку с жареным мясом только после того, как я закончила обуваться. – Кушай, крошка. Скоро уже поедем дальше.

– А вы? – уточнила я, оглядываясь вокруг. Ни котла, ни других тарелок не было.

– А мы уже поели. Зелененький как раз пошел посуду мыть. Раз нам леший теперь за нервный стресс задолжал, надо пользоваться, – подмигнул мне мужчина.

Я сначала полюбовалась, потому что пока его лицо не было скрыто капюшоном, а потом задумалась. Да, Эслентейн, конечно, безумно красивый и выглядит почти ровесником, но в том-то и дело, что на самом деле он, скорее всего, старше, сильно старше.

Ведь он не полукровка, а истинный древний.

Драконы прекрасно чувствуют внутреннюю суть, природную. Поэтому нас никакими иллюзиями не обманешь. А раз Эслентейн – истинный, значит, родиться он должен был еще до исхода эльфов…

Или… его семья зачем-то осталась? Такое ведь тоже возможно. И тогда он действительно мой ровесник. Его страсть к странному ядовитому напитку легко объясняется как раз тем, что он рос среди людей. А плащ и кинжал перешли к нему от отца…

– Крошка, ты о чем задумалась?

Пока я размышляла о том, кто же он, навязавшийся мне в спутники странный мужчина, Эслентейн успел загасить костер и даже свернуть наш спальный мешок.

– Думаю, сколько тебе лет, – призналась я. Иногда, чтобы получить честный ответ, лучше всего задать прямой вопрос.

– Во время великого исхода эльфов я был примерно таким же наивным ребенком, как ты. – В этот раз усмешка у Эслентейна вышла не очень веселой.

Значит… Ледяные грани! Ему примерно лет пятьсот? Интересно, сколько это по меркам эльфов? Для высшего дракона это взрослый зрелый мужчина, готовый к тому, чтобы продлить свой род.

Тха-арису еще далеко до зрелости, он совсем недавно перешагнул за черту юности. Ра-аброн – муж На-арис – с натягом может считаться зрелым. Но с продлением рода у них с сестрой что-то не складывается, а может, они вообще пытались создать видимость попыток исключительно ради моего отца.

Для детей высших, не получивших вторую ипостась, пятьсот лет – это много. Обычный дракон живет от силы тысячу, человеческие потомки и того меньше. То есть для двух моих старших сестер, рожденных после На-арис, пять сотен – это дряхлая старость. Они и так уже… не очень молоды.

Для вампиров пять сотен – тоже большой срок. Но они сами не умирают, так что среди них есть и те, кто старше моего отца. Но есть и «не выдержавшие скуки бессмертия» – так у них принято оправдывать своих собратьев, спаливших самих себя на солнце, например.

Интересно, сколько пять сотен лет для эльфа… и… Может быть, ему во время исхода было не двести, а двадцать?!

– Детка, будь ты эльфийкой, я бы сказал, что гожусь тебе в отцы. Если бы у моего поколения не было проблем с продолжением рода.

Эслентейн устал любоваться на мое задумчивое лицо и сжалился. Я благодарно кивнула и улыбнулась, давая понять, что оценила некоторый намек на юмор.

Значит, у эльфов возраст определяется примерно так же, как и у высших драконов. И… проблемы у нас схожие.

– Сначала мы развиваемся почти как люди, так что на момент великого исхода мне не было и сотни. Я был еще мальчишкой, который наивно считает себя уже взрослым. А вот достигнув зрелости, мы перестаем меняться внешне до самой смерти.


– А сколько живут эльфы?

Если бы я могла втянуть сказанную фразу обратно, обязательно так бы и сделала, но она уже вылетела на волю. И мне было ужасно за нее стыдно…

– Думаю, где-то еще лет через пятьсот-шестьсот я начну постепенно стареть, а через тысячу стану дряхлым эльфийским стариком, – рассмеялся Эслентейн.

Только я чувствовала, что ему почему-то невесело.

– Магия уходит из этого мира, а эльфы, как и драконы, очень от нее зависят. Так что, возможно, все закончится гораздо раньше и мне не придется ждать так долго.

После этих слов у меня не осталось никаких сомнений: тему про возраст и длительность жизни лучше больше не поднимать.

И тут к нам очень поспешно подбежал Синдр, глаза у него странно сверкали, воинственным азартом.

– Лешак сказал, что по дороге из Фрайдера скачет группа всадников. Быстро скачет. И леший уверен, что они собираются напасть на обоз.

– Как далеко? – Эслентейн резко встал, оглядел поляну, явно что-то взвешивая и обдумывая.

– Приготовиться к нападению успеем, а сбежать от них – нет. – У чудовища даже выражение лица изменилось, и из добродушного или брюзжащего придурка он стал похож на готовившегося к битве воина.

– Хорошо, что не в ночи нагнали. Хотя жаль, что Алран не сможет с нами повеселиться. Он любит драки.

Этих нескольких фраз мне хватило, чтобы понять две вещи. Эслентейн знает, как зовут вампира, который нас спас. И уже успел выяснить, что тому нравится. Только… Ледяные грани! Когда?

Загрузка...