Твое обручальное кольцо

1

Детский психолог Джейн Сандерс долго смотрела вслед своему маленькому пациенту, прежде чем перевела взгляд на явно взрослого посетителя, который удобно откинулся в кресле с журналом «Юный эрудит» в руках.

От неожиданности у нее екнуло сердце. Джейн не видела Рональда Бартона с тех самых пор, как полгода назад их крестник, Рональд Чейн, отпраздновал свой четвертый день рождения.

Адвокат был одет в строгий серый костюм вместо обычных джинсов и мятой вельветовой куртки. Это означало, что он уже побывал сегодня на судебном заседании.

Однако сейчас модный галстук сбился, воротничок белой рубашки был расстегнут, а темные волосы растрепались — наверное, он не раз за день запускал в них свои сильные пальцы.

— Чем я могу помочь тебе, малыш? — как нельзя нежнее произнесла Джейн.

Бартон, дочитав фразу, отложил журнал и поднял взгляд. Джейн почувствовала волнение.

— Эй, Сандерс, как дела?

Рон, выросший на скотоводческой ферме близ Плейсервилля, говорил протяжно, с ленцой любителя попивать виски с медом, что нередко привлекало присяжных на его сторону, а женщин — в его постель.

Других женщин, напомнила себе Джейн. Она и Рональд — просто хорошие знакомые, не более.

Одним движением он встал и приблизился к ней. Высокий, прекрасно сложенный, широкоплечий Рональд казался настоящим атлетом — сразу и не заметишь, что он потерял правую руку. О боли и горечи в его душе знали только самые близкие друзья.

Знала о них и Джейн, как и о вспышках безудержной ярости, когда он попадал в положения, напоминавшие ему об увечье.

— Я звонил тебе, — сообщил Рон и ласково коснулся губами ее щеки, что она давно уже воспринимала как чисто дружеский жест. — Мне сказали, ты занята с пациентом.

— Да, день тяжелый, и он еще не кончился.

— Ты можешь уделить несколько минут крестному отцу маленького Рона? Это важно, — подчеркнул он, когда увидел, что Джейн колеблется. — Иначе я не стал бы просить тебя.

— Я в твоем распоряжении на… — Она посмотрела на часы, — семь с половиной минут, но не будем считаться.

И провела Рональда в свой кабинет.

Впервые они встретились пять лет назад у зала заседаний Комиссии по защите прав несовершеннолетних, где Рональд добивался для своего клиента разрешения на свидания. Известнейший детский хирург Алан Чейн ложно обвинялся тогда в приставании к собственной дочери. А Джейн защищала интересы Милли, дочери Чейна, своей пациентки.

Она сразу обратила внимание на уверенную осанку Рональда, умные карие глаза и лишь потом заметила пустой рукав пиджака.

Интерес друг к другу родился мгновенно; к тому времени, когда она поняла, что Рон явно относится к непростому типу рефлексивных, саркастичных и много переживших мужчин, Джейн уже безнадежно влюбилась в него.

Он, конечно, тоже осознавал, что между ними возникло взаимное влечение, но в те несколько недель, когда они лучше узнавали друг друга, притягательный блеск в его глазах постепенно сменился холодным безразличием.

Джейн была заинтригована и несколько обижена, пока их общая приятельница Энн Чейн не объяснила ей, что после давней скандальной истории развода Рональд научился сопротивляться серьезным чувствам.

Чем сильнее ему нравилась женщина, тем упорнее он избегал ее, утверждала Энн. Хотя Джейн подозревала, что подруга просто хотела смягчить боль ее уязвленного самолюбия.

— Как прошло заседание в суде? — спросила она, усевшись за свой порядком заваленный бумагами стол и, скинув туфли, погрузила уставшие ступни в тепло пушистого ковра.

Рональд удобно расположился в одном из кресел и ослабил узел галстука.

— Мы выиграли! — объявил он.

— Поздравляю. Собираешься отпраздновать?

Он высоко вскинул брови, и Джейн залюбовалась блеском его темных глаз и густотой ресниц. Она ни у кого еще не видела такого неотразимого и печального взгляда.

— Вообще-то я большую часть времени потратил на поиски своего стола под грудой бумаг, скопившихся, пока был в Лос-Анджелесе.

— Мой стол выглядит так же по субботам, когда я привожу в порядок свои заметки, — поддержала его Джейн со вздохом. — Я бы предпочла мытье душевых бумажной работе.

— Что касается меня, то уж лучше чистить конюшни, — лениво протянул Рон.

— О-о-о, это настоящее мужское дело!

— Всего лишь способ зарабатывать на жизнь.

— А я всегда удивлялась, почему ты выбрал такую легкую профессию адвоката.

Сверкнула улыбка. В ней был вызов, на который, она знала, Рон не ждал ответа.

— Разве непонятно? Тот из нас, кто физически неполноценен, может заняться политической карьерой.

— Фу, как грубо, Рон. Лучше, если члены вашего научного общества не услышат это.

В юридических кругах города всем было хорошо известно, что Рон потерял руку на гонках. Джейн рассказывали, что у его машины лопнула покрышка, и он предпочел врезаться в стену, лишь бы не столкнуться с двумя машинами соперников.

Когда взгляд Джейн останавливался на пустом рукаве, ей всегда хотелось спросить, не жалеет ли он о своем благородном поступке. Но всякий раз, когда она пыталась заговорить о чем-нибудь менее отвлеченном, чем погода или спорт, он охлаждал ее пыл таким взглядом, который Джейн ни за что не хотела бы увидеть снова.

— Чем могу быть полезна вам сегодня, адвокат? — спросила Джейн, отгоняя эти мысли.

— Ты помнишь себя четырнадцатилетней, Сандерс?

Она нахмурилась, удивленная не столько банальностью вопроса, сколько небрежным тоном Рональда. Сдержанный и целеустремленный, он никогда не тратил время на пустую болтовню.

— Не очень, — в тон ему ответила Джейн, продолжая наводить порядок на столе.

— Лично я тогда впервые победил на юношеском чемпионате. Обошел своего старшего брата Джеймса. Он был просто измочален, и я решил побеждать его три года подряд.

Джейн попыталась представить себе Рона четырнадцатилетним подростком в расцвете физической красоты, полным неистовой жажды жизни.

— Мне не хочется торопить тебя, Бартон, но меня ждет пациент… Да и шесть минут уже прошли.

Рон посмотрел на часы. Он привык сам определять время и форму общения с людьми, а не наоборот. Джейн, в известном смысле, оказалась для него крепким орешком.

— Позволь мне рассказать одну историю, Сандерс. Это история молодой девушки по имени Мария Гонсалес, дочери сельскохозяйственного рабочего-эмигранта. Четырнадцатилетней девочкой отец продал ее своему хозяину, фермеру из долины Джеку Джекобсу, всего за две тысячи долларов и подержаный пикап.

— Продал? — скептически переспросила Джейн.

Движением руки он отверг ее сомнения.

— Он подписал бумаги, давшие разрешение на брак несовершеннолетней дочери с Джекобсом, за что тот вознаградил Хосе Гонсалеса некой суммой и машиной.

— О, Господи!

Джейн стала слушать внимательно, ее лоб под спутанной медного цвета челкой прорезала морщинка.

— Мария не винила отца. Она сказала мне, что была старшей дочерью, а все восемь детей — ее братья и сестры — вечно были голодны. Кроме того, она устала собирать салат-латук и мечтала хотя бы чуть-чуть пожить в доме с ванной.

Рон перевел глаза на кукольную семью, уютно расположившуюся на маленьком столике. Джейн устроила у себя в кабинете детский уголок, необходимый для игровой терапии. Приятная мизансцена, решил он. Все четко продумано, даже обои со зверюшками на стенах и букетик анютиных глазок в старом заварочном чайнике.

— Однако, — продолжал Рон, осторожно подбирая слова, — Мария не подозревала, что Джек любит покладистых женщин, а старина Джек не знал, что его девственница-невеста — девушка с характером. Когда она взбунтовалась в первый раз, он сломал ей нос. Мария пожаловалась отцу, но Хосе лишь пожал плечами в ответ и сказал, что большинство англичан воспитывают своих жен именно так.

Джейн глубоко вздохнула.

— Она оставалась с этим Джеком, потому что ей некуда было идти?

— В общем, да. После появления на свет третьего сына врач предупредил, что еще одни роды попросту убьют ее. Но Джек, узнав об этом, лишь засмеялся и ответил, что такой исход не станет для него большой трагедией. Что есть у одной женщины, то есть и у другой, а в темноте все они одинаковы.

— Таких надо расстреливать! — воскликнула Джейн.

— Вот и Мария была того же мнения. Она зарядила дробовик мужа и стала поджидать его в амбаре.

Рука Джейн, поднявшаяся к горлу, на мгновение задержала на себе взгляд Рона.

— Она убила его?

— Убила бы, если бы он не был здоров, как бык. Ублюдок всего-навсего пролежал месяц в больнице.

Рон как всегда старался казаться невозмутимым, но Джейн кожей чувствовала, как он разгневан.

Он был одним из самых загруженных работой адвокатов по уголовным делам в Сакраменто. Не потому, что гнался за деньгами, а потому, что никому не мог отказать в защите.

Нежная душа в шкуре большого злого волка — вечно подшучивал над другом детства Алан Чейн. Соперники Рона из окружной прокуратуры отзывались о нем, как о бессердечном сукином сыне, но втайне уважали за мужество и неподкупность.

— И ты собираешься взяться за ее дело? — спросила Джейн.

— Я уже взялся. Больше двух лет назад.

— И что произошло?

— Суд не устроили мотивы самозащиты. Если бы обвиняемая схватилась за ружье в состоянии аффекта, тогда… — Рон пожал плечами. — Словом, ей дали восемь лет тюрьмы, а Джек получил развод и полную опеку над сыновьями.

— Иногда плохой прицел — большая удача.

Рон криво усмехнулся.

— Она сказала, что закрыла глаза прежде, чем спустила курок. Боялась вида крови.

Джейн вспомнила ярко-красные следы на ковре в квартире, где они жили с мужем. После смерти Роберта хозяин сменил ковер, но Джейн мерещилась кровь всякий раз, когда она входила в спальню. В конце концов пришлось переехать, но и это не помогло.

— Как долго Мария находилась в тюрьме? — заставила она себя задать вопрос.

— Около двух лет. Вполне достаточно, чтобы забеременеть. Она родит через неделю или около того.

— А кто отец?

— Хороший вопрос. Я бы поставил на одного из охранников, но Мария отказывается назвать имя.

Отчаяние и гнев застыли в его глазах — отчаяние и гнев, вызванные собственным бессилием.

— Может быть, она любит этого человека и не хочет, чтобы он пострадал? — нерешительно предположила Джейн.

Рон скептически нахмурился, и она поняла, что он думает о любви.

— В записке, которую я получил от тюремного врача, говорится, что Мария на грани нервного срыва, и поэтому я здесь.

— Но, Рон, я не работаю со взрослыми! Только с детьми.

— И это значит, что тебе известно, как защитить детей гораздо лучше, чем мне.

— Да, конечно, но…

— Младенец Марии еще не родился, но бюрократы из Комиссии по защите прав детей уже шумят, что им снова придется рассматривать в суде дело об опеке. Мне нужен специалист по детской психологии, который поможет убедить чиновников подождать хотя бы до того времени, когда Марию отпустят на поруки.

Он наклонился, вытянув вперед руку — крупную мужскую руку с широкой ладонью и вздутыми венами. Да, она сильна, но похоже, совсем лишена нежности, подумала Джейн.

— Сначала я должна встретиться с ней. Поговорить, узнать получше, прежде чем решить, смогу ли быть ее адвокатом.

Рон кивнул, словно предвидел эти возражения и был готов к ним.

— Завтра начинаются праздники — День независимости, и суд объявил перерыв до вторника. Я еду утром в тюрьму, чтобы поговорить с Марией. Будет хорошо, если ты отправишься со мной. Я даже обещаю тебе ленч. А где — сама выберешь.

— Когда ее отпустят на поруки?

— Через четыре месяца. Джейн задумалась на мгновение.

— В таком случае, отсрочка не должна отразиться на состоянии ребенка, — сказала она медленно, — хотя, конечно, забота чужих людей не самый лучший вариант для новорожденного. Связь с матерью, ее присутствие очень важны в первые месяцы жизни.

— Ну, ты решила? Я, конечно, оплачу консультацию, что бы ты…

— Ленч — это очень заманчиво, — прервала его Джейн, взглянув на часы. Через несколько минут придет следующий пациент. — Конечно, если мое расписание позволит.

Джейн вынула из ящика блокнот и перевернула страницу. Пятница.

— Извини, Рон, но завтра у меня три пациента, — прошептала она, посасывая кончик ручки. — А вот в субботу, воскресенье и понедельник я свободна.

Она подняла лицо, и Рон заметил пятно синих чернил на ее нижней губе: интересно, а каковы на вкус чернила, когда целуешь женщину.

— Когда у тебя завтра последний прием?

— В одиннадцать, но…

— Я заеду за тобой ровно в полдень.

Он поднялся, снова подумал о том, что неплохо бы поцеловать Джейн, но уж слишком она хороша сегодня. Волосы растрепаны, будто только что была в постели с мужчиной. А может, виной всему белый шелковый халатик, облегавший стройную фигуру? Напомнив себе, что он злоупотребляет временем Джейн, Рон еле заметно улыбнулся и направился к выходу.

— Подожди минуту. Я еще не сказала, что согласна поехать… — Но Рональд был уже в приемной.

— Рон, подожди.

— Ровно в двенадцать, — повторил Рон, придержав дверь прежде, чем она плотно закрылась. Его уже не было, а Джейн все еще бормотала возражения.

Теперь его старт.

Рон уверенно держался в седле, то и дело подгоняя крупного жеребца.

Жесткий кустарник пустыни проносился мимо смазанной полосой, напоминая о зрителях, которые так восторженно приветствовали его.

Пальцы Рона сжимали поводья с нежностью любовника, когда он направлял лошадь по той самой дороге, где некогда мчался на своей лучшей гоночной машине.

В пятидесяти ярдах впереди возвышался старый каменный столб, служивший финишной отметкой. Совсем близко от него Алан Чейн криками подбадривал своего жеребца Изумруда, но его голос относило ветром.

Черт побери, подумал Рон, натягивая поводья над взметавшейся гривой гнедого. Рональд Бартон никогда не проигрывал гонки без борьбы.

За десять ярдов до финиша гнедой вырвался вперед. Не в силах больше сдерживаться, Рон испустил победный крик, способный долететь до гор Сьерра-Невады.

— Черт побери, Корн! — крикнул он в ухо лошади. — Мы это сделали!

Ничто не сравнится с победой, думал он, похлопывая гнедого по взмыленной холке. Она заставляет мужчину снова почувствовать себя сильным. Непобедимым.

Рон перевел гнедого на шаг. Сняв шляпу и держа ее в руке, Алан развернул свою лошадь ему навстречу.

Рон усмехнулся, увидев лицо друга, огорченного поражением. Такое же выражение он замечал и раньше, на лице другого парня, которого обошел на гонках. Дважды в Инди и один раз в Лемансе.

Но это случилось давно, когда у Рона были обе руки и неодолимая жажда жить в невероятном темпе. Теперь же гонки, которые он выигрывал, что-то значили только для него самого, и даже радость победы начинала изредка утомлять.

— А ведь был уверен, что обойду тебя сегодня, — объявил Алан, когда пыль осела.

— Ты почти сделал это. Просто Корн не мог допустить, чтобы его обошел такой молодой жеребец.

— Это происходит со всеми нами — раньше или позже.

— Черта с два!

Рон направил Корна в загон.

Как утверждал дед Рона по материнской линии, активный противник Реконструкции, старая конюшня была построена сразу после войны за независимость. Все остальные, включая отца Рона, считали, что ее сооружением они обязаны испанским солдатам времен колонизации.

Однако Рона это никогда не волновало. Он любил каждый дюйм старой конюшни и той земли, на которой она стояла.

Как только он подрос и уже не съезжал с седла, отец начал учить его верховой езде в этом самом загоне. Старик и его помощники всегда были рядом и выкрикивали советы. Каждый раз, когда он ошибался, старый ковбой поправлял и подбадривал его.

— Бросай эту петлю, парень. Сделай это раньше, чем бык заставит тебя петь сопрано до конца дней. Работай кистью руки, сынок, как я учил тебя. Работай как следует! Ничто не сделает из тебя мужчину лучше, чем верховая езда и лассо.

Рон улыбнулся про себя. Первый раз, взявшись за лассо, он страшно боялся, что потеряет сразу все зубы и переломает ноги, но гордость не позволила отступить, и в конце концов он стал лучшим наездником округа.

Оба друга спешились, и лишь тогда Алан полез в карман рубахи за двадцатью долларами.

— Энн убьет меня, когда узнает, что я снова проиграл, — пробормотал он, вложив двадцатку в нагрудный карман Рона.

— Тогда не говори ей.

— Ты же знаешь Энни. Рано или поздно она умудряется выведать все мои секреты. — Алан покачал головой. — Запомни, Рон: чертовски трудно быть женатым на ученой женщине.

— Да-а, я вижу, как ты несчастлив, каждый раз, когда останавливаюсь около твоего дома.

Думая о том, как повезло Алану, Рон гладил Корна по носу рукой, которая все еще держала поводья. Спустившись на землю, он снова стал лишь парнем с недостатком, который нельзя скрыть, и ворохом горьких воспоминаний.

Заведение Фрэнка было чуть больше наспех сколоченной лачуги. Усталые и мучимые жаждой сельскохозяйственные рабочие могли здесь промочить горло дешевым пивом и часами обсуждали торговые новости.

Платил Рон. От двадцатки Алана осталось одно воспоминание. Оба они прочно приросли к стойке, сжимая в руках кружки с холодным пивом, — самым лучшим, с точки зрения Фрэнка.

— Как Энн? — спросил Рон после первой кружки. Лицо Алана смягчилось, как и всегда, когда он говорил о жене.

— Отлично после того, как прошли утренние недомогания.

— И что ты испытываешь при мысли еще об одном малыше?

— Примерно то же, что ты — после первой победы в Инда.

Улыбнувшись Алану, Рон почувствовал знакомое волнение, сжавшее горло.

— Это здорово, правда?.

Когда он говорил о прошлом, его голос становился веселым и беззаботным.

Алан зачерпнул горсть фисташек из старой деревянной миски и высыпал ни стойку.

— Между прочим, мы с Энн хотели бы, чтобы ты стал крестным отцом нашего будущего ребенка. Как ты?

Рон проглотил комок в горле.

— Черт, это было бы здорово! Если я не испорчу его, как испортил Рона.

Алан засмеялся.

— Извини, старина. Ее, а не его.

— Заливаешь!

— Не больше, чем оператор ультразвукового аппарата.

— Ты постареешь к тому времени, когда Рон и будущий малыш закончат школу.

— Ну, Энн не даст мне состариться. Уверяет, что у нас будет уйма времени на то, чтобы подкрашиваться и выглядеть о'кей.

Рон познакомился с Энн, когда Алан впервые оказался под следствием. Тогда она была его золовкой, сестрой жены, которая подбила дочь заявить на отца в полицию. Тогда никто не верил, что родная мать может заставить свою дочь лгать, но именно это и сделала Мэгги Чейн. Лишь после смерти Мэгги, когда Милли переехала к Энн, открылась правда.

Рон тяжело привыкал к женщине, которая помогла отправить его лучшего друга в тюрьму, но изменил мнение, когда Энн вместе с Джейн помогли выиграть дело Алана при очередном слушании.

После Алан уговорил Энн остаться с ним навсегда, а год спустя с громким криком на свет появился Рон Филдинг Чейн, унаследовавший упрямый нрав своего отца.

— Джейн уже согласилась быть крестной, — добавил Алан, словно только что вспомнил об этом.

Рон кивнул и сосредоточился на пиве.

Они вместе с Джейн ждали в приемной, когда родился Рон Чейн. Были и на крещении, и на каждом дне рождения крестника. Каждый раз, когда они оказывались вместе, он хотел ее.

Это очень легко объяснить. Друзья юности Рона, да и он сам, называли таких женщин, как Сандерс, «аппетитными». Округлые формы заставляли кровь в жилах мужчины бежать быстрее.

Но больше всего ему нравились ее улыбка и блеск золотистых глаз, говоривших мужчине, что он — самый привлекательный из всех, кого она когда-либо встречала.

У его жены тоже были такие глаза. И она тоже была умной, сексуальной и волнующей. Вот только вовсе неверной и, главное, недоброй.

— Эй, эти часы правильные?

Алан окликнул бармена именно в тот момент, когда Рон подумывал о следующей кружке.

— Не идут! Сломаны! — проорал в ответ Фрэнк.

Ему было семьдесят, однако волосы его напоминали по цвету красное дерево. Слух он потерял почти полностью, работая на лесопильном заводе, и уже не мог разговаривать нормально.

— Ну, мне пора. — Алан осушил последнюю кружку и поднялся. — Пошли к нам. Энн и Ронни всегда рады тебя видеть.

— Нет, я… Я не такой, как твои знаменитые хирурги. Режут, когда хотят… У меня есть работа на вечер.

Алан усмехнулся.

— В это же время на следующей неделе? Дистанция та же?

— Почему бы и нет? Мне нужны деньги.

После ухода Алана Рон заказал еще пива. Может, купить пиццу по дороге домой, думал он, глядя на Фрэнка, который приближался с кружкой. Или поболеть за играющих в бильярд, прежде чем отправиться в долину.

Он хватался за любую возможность, лишь бы не возвращаться домой до тех пор, пока не вымотается до предела — настолько, чтобы заснуть, как только голова коснется подушки.

Во сне он никогда не видел себя калекой, хотя сны ему снились очень редко. Во сне он улыбался женщине, и она улыбалась в ответ, а когда он раскрывал ей объятия, она таяла в них.

Рон поднес кружку ж губам и сделал большой глоток. Дешевое пиво ударяло в голову и имело горький привкус. Но, как и его адвокатская практика, подержанный «мерседес» 1959 года и множество воспоминаний, которые иногда хотелось забыть, это было все же лучше, чем ничего.