Книга вторая ТАЙНЫЙ МИР Зима – весна 1814 года

Глава 17

– Добро пожаловать домой!

Гейбриел воспринял эти слова с улыбкой. Почувствовав слабость в ногах, он собрал волю в кулак, стараясь справиться с вихрем чувств и ощущений. Тем не менее ему все больше хотелось оказаться на носу корабля и громко вознести благодарственную молитву.

Лейтенант был достаточно добр к нему и дал некоторое время, чтобы привести в порядок мысли. Затем он любезно предложил:

– Если вы соберете семью, сэр, я отведу вас в вашу каюту. Уверен, что вы все голодны и смертельно устали.

Еще бы! Конечно, они устали, если учесть все, что с ними произошло совсем недавно.

Гейбриел, пройдя по палубе, подошел к Шарлотте, а вскоре они уже осматривали предложенную им каюту, которая, по-видимому, принадлежала самому лейтенанту.

– Мы доставляем вам неудобства, лейтенант, так что примите мои извинения.. – Гейбриел был поражен величиной помещения, в котором фактически было две комнаты: рабочий кабинет и отделенная дверью небольшая спальня, почти полностью занятая койкой.

– Нет, сэр, это не моя каюта. Обычно наш корабль перевозит дипломатов, и эта каюта предназначена для главы дипкорпуса, однако капитан решил, что здесь вам будет удобнее.

– Передайте ему нашу признательность. – Шарлотта с благодарностью взглянула на лейтенанта. – И… не могли бы вы повесить гамак в спальне?

Она не объяснила причин своей просьбы, а лейтенант не стал ничего спрашивать.

– Конечно, миссис Парнелл. – Он обернулся к Гейбриелу: – Мы приготовили кое-какую еду для вас и вашей семьи, сэр.

Оглядев стол, Гейбриел поднял салфетку, закрывавшую блюдо, и стал разглядывать то, что приготовил для них повар Королевского флота.

– Большое спасибо, – сказал он с максимальным воодушевлением, которое только сумел изобразить.

– Пока я оставлю вас, а потом покажу, как повесить гамак, чтобы вы смогли отдохнуть. Капитан просит вас остаться внизу, пока мы не покинем эти воды.

Кивнув, лейтенант покинул каюту, и Гейбриел, выждав несколько секунд, направился к двери.

– Вы хотите посмотреть, не запер ли он дверь? – Шарлотта усмехнулась.

– Именно. Сколько должно пройти времени, чтобы я мог перестать спрашивать: кто доверяет мне, а кто нет? Год? Два? По правде сказать, я и сам не знаю. – . Он пожал плечами.

– Никто не будет доверять вам, пока вы сами не будете себе верить. – Подойдя к Гейбриелу, Шарлотта положила руку ему на плечо. Затем она переместилась к столу, достала сухари и залила их молоком.

– Интересно, почему капитан до сих пор не навестил нас?

Хотя Гейбриел вовсе не рассчитывал на ответ, Шарлотта отозвалась немедленно:

– Уверена, что у капитана есть гораздо более важные дела.

– Заполнить судовой журнал или составить ежедневный отчет, хотите вы сказать? Но разве его не послали специально, чтобы забрать нас? Сейчас мы для него самое важное дело.

Шарлотта пожала плечами.

– Иди ко мне, Клер, – позвала она, – тебе пора поесть.

Взглянув на стол, Клер надула губы.

– Терпеть не могу хлеб с молоком… – Она не успела договорить, как рука Шарлотты закрыла ей рот.

– Когда мы доберемся до дома, можешь есть все, что захочешь, а пока тебе надо набираться сил. – Она взглянула на Гейбриела в поисках поддержки.

– Совершенно верно. – Гейбриел понимал, что должен поддержать Шарлотту, хотя и был полностью согласен с Клер.

И тут он вспомнил о своей матери. Она так давно покинула этот мир, что он с трудом мог представить себе ее лицо. А вот ее способность любить, ее дар бесконечного терпения ему не было дано забыть до конца жизни.

Нечто подобное он видел теперь в Шарлотте и подозревал, что, хотя ее жажда любви глубоко скрыта, сейчас она проявляется в ласковых жестах и нежном поглаживании детской головки.

В том, что Шарлотта обладает особым даром бесконечной любви, у него не было ни малейшего сомнения. Но произнесет ли она когда-нибудь эту сакральную фразу: «Я люблю тебя»?

Когда они покончили с ужином, Гейбриел открыл дверь, ожидая увидеть лейтенанта, но Bместо этого наткнулся на громилу с суровым взглядом, который, не произнеся ни слова, унес тарелки и миски.

Другой матрос убрал столик и прикрепил гамаки, после чего Шарлотта, взяв Клер на руки, устроила малышку в первом гамаке. Клер заснула тут же, а тем временем Пьер сам забрался в гамак без посторонней помощи и уснул так же быстро, как и его сестренка.

Заняв третий гамак, Гейбриел стащил с себя куртку и скинул обувь. Потом он вытянулся в гамаке, засунув свернутую куртку под голову в качестве подушки.

Шарлотта быстро сняла платье, корсет и тут же скользнула под одеяло, используя сорочку вместо ночной рубашки.

– Мне кажется, что гамак гораздо удобнее, чем эта койка, – осторожно предположил Гейбриел.

– Это приглашение?

– Вовсе нет, но… Может быть, вы хотите поменяться местами?

– Мне уже однажды довелось спать в гамаке, так что я могу сравнивать. По правде сказать, меня вполне устроит койка.

– А как насчет звезд в ночном небе?

– Вы считаете, что этого достаточно, чтобы компенсировать тесноту каюты, неопределенность и ненадежность морской жизни, вероятность нападения пиратов?

– А чем отличается это от жизни людей на берегу? Там такие же порядки. В конечном счете всем предстоит встретить смерть, не имея ничего, кроме своей бессмертной души.

Шарлотта долго молчала, прежде чем ответить.

– Для некоторых людей именно это и является настоящим удовольствием и утешением, милорд, – произнесла она наконец.

– И кто же без страха встречает смерть?

– Те, кто мечтал о прощении за ошибки, прегрешения и прожил жизнь, делая ее лучше. Это те люди, которые свято чтят главную заповедь – возлюби ближнего своего…

– В самом деле? – Гейбриел невольно усмехнулся. – Если такие люди существуют, познакомьте меня с ними.

– Их гораздо больше, чем вы можете предположить. И если поверить вашей истории, вы один из них… и я тоже.

– Ну, вы-то точно! – Гейбриел мгновенно стал серьезным. – Вот только каяться в этой жизни придется намного больше, чем того когда-либо потребует Господь.

Шарлотта отвернулась.

– Бывают времена, – медленно произнесла она, – когда человек обязан пожертвовать даже самым дорогим ради достижений высшей цели.

Глава 18

Гейбриел проснулся в темноте с ощущением, что его связали и куда-то везут. Где он, что с ним происходит?

С трудом скинув одеяло, он попытался вскочить. Гамак, вот оно что! Он лежит в гамаке, а корабль двигается вперед, увозя его из Франции. Теперь он гораздо ближе к дому, чем когда-либо со времен своей несчастливой поездки с Рисом Брейдоном более двух лет назад.

Вскоре глаза Гейбриела привыкли к темноте, и он, схватив куртку, вылез из гамака, полный решимости выйти наружу и глотнуть свежего воздуха. Намереваясь бесшумно проскользнуть мимо, не разбудив Шарлотту, он взглянул на ее койку, уверенный, что она крепко спит…

Койка Шарлотты была пуста, ее корсет и платье тоже исчезли.

В бешенстве Гейбриел стащил одеяло с ее постели, свернул в комок и отшвырнул в сторону. С кем у нее была встреча – пожалуй, это было главным, что ему хотелось сейчас знать…

Шарлотта постучала в дверь капитанской каюты и, услышав негромкое «войдите», отворила дверь и скользнула внутрь, стараясь двигаться как можно бесшумнее.

Роберт Уилтон выглядел капитаном флота даже без кителя и соответствующих регалий. Подойдя к Шарлотте, он поцеловал протянутую руку, а затем, подведя ее к единственному креслу, уселся на скамью, тянувшуюся вдоль стены.

– Вы сделали это. Вы опять сделали это. Вы просто поразительная женщина, и я в восторге от вас.

– Спасибо, капитан. – Шарлотта улыбнулась его воодушевлению. – Просто удивительно, как вы сумели найти нас так быстро без дорожных знаков и указателей.

– Мы оба знаем, как делать нашу работу. – Уилтон довольно усмехнулся. – Но вы ведь еще не закончили, верно? Жорж все еще там…

– Жорж продолжает дело, пока я устраиваю детишек, но, к счастью, я не одинока. Когда Жоржа нет со мной, рядом есть вы.

– Всегда рад помочь.

– Скажите, как ваша милая супруга?

– Все хорошо, спасибо. Она прекрасно управляется без меня. Жаль только, что всякий раз, когда я возвращаюсь домой, она обращается со мной как с еще одним ребенком.

– Прошу простить меня, Уилтон. – Шарлотта поняла, что затронула болезненную для капитана тему. – Истина в том, что ни один мужчина и ни одна женщина не могут казаться слишком взрослыми для своих близких. Ваша жена – красивая, умная женщина, которая знает, что вам нужно, лучше, чем вы сами.

– Что ж, возможно, это так. – Уилтон обернулся к лежавшей на столе карте.

– Знаете, Уилтон, – Шарлотта очаровательно улыбнулась, – если бы я могла найти мужчину, который угадывал бы мои желания, как это происходит у вас с Мадлен, я, возможно, снова захотела бы выйти замуж.

– Вы? – Похоже, Уилтона очень удивили эти слова и он забыл о карте.

– Да, я. – Шарлотта кивнула. – Но знайте, мой дорогой капитан, такого мужчины не существует. – Она рассмеялась. – Я больше не выйду замуж, и моя семья обойдется без мужчины у руля. А теперь скажите, нет ли у вас новостей о моей матушке?

– С ней все в порядке, и с домом тоже. Но существует кое-что еще, о чем вы должны знать. – Уилтон кашлянул. – Хозяйка магазина тканей сообщила Мадлен, что какой-то джентльмен спрашивал ее о миссис Страусе. Под этим именем вас там не знают, и потому никто не смог ничего сказать.

Шарлотта нахмурилась. Похоже, ее прошлое не отпустит ее даже в Суссексе.

– Если они узнают, что я вдова Шарля, самое худшее, что они смогут сделать, – это распустить грязные сплетни. Уже не впервые кто-то пытается очернить меня.

– Вы не были единственной виновницей происшедшего. – Уилтон сжал ее руку.

– О, вы так добры ко мне! – Шарлотта словно пыталась обрести утраченное спокойствие и душевное равновесие. – Это Шарль был виноват в том, что многие родители лишились своих детей, причем некоторые – навсегда. Его ненавидели больше, чем сборщика налогов и долгов, но он умер, я могу поклясться в этом. Никто не найдет его нигде, кроме как на кладбище в Гавре.

После смерти мужа Шарлотта использовала большую часть денег, чтобы вернуться в Англию, где она провела два спокойных месяца, а потом Жорж принес ей эти проклятые бумаги.

– Вы ведь знаете все, что случилось четыре года назад…

– Пусть это там и останется, забудьте об этом.

– Больше всего мне хочется именно этого, капитан, но я виновна в сообщничестве и во многом другом, что вряд ли удастся забыть.

Уилтон поднял брови.

– Неужели вы думаете, что кто-то разыскивает вас, чтобы отомстить?

– Точно не знаю, но я должна думать о семье: мать, дети, даже слуги, – Шарлотта поднялась. – Думаю, что мне все же стоит уехать на время, хотя, полагаю, мой преследователь последует за мной. Я могла бы уехать, скажем, в Эдинбург.

– Нет, лучше оставайтесь дома, где у вас есть друзья, которые постоят за вас и защитят вашу семью. – Уилтон выпрямился. – Мы с Мадлен хотим, чтобы вы оставались в Таунтоне так долго, как сами того пожелаете. Этот дом навсегда ваш, если хотите.

– Спасибо, сэр. – Никто другой не знал, кроме, возможно, жены Уилтона, каким воистину благородным и щедрым человеком он был.

– Кстати, о спасенных. Ваша попытка спасения завершилась полным успехом во всех отношениях, верно?

– Да, хотя не все прошло так гладко, как хотелось бы. – Шарлотта рассказала о слишком уж любопытном полковнике.

– Вы с Жоржем не должны больше оставаться там. Наполеон уже на пути к краху, и, я полагаю, он отречется до конца лета, что может ввергнуть страну в хаос.

– Вы правы. – Шарлотта с тревогой подумала о Рауле Дессо. – Скоро я обоснуюсь в Таунтоне и буду писать портреты, совершенствоваться в вырезании бумажных аппликаций и стану такой же, как многие другие эксцентричные женщины. Я буду довольна жизнью, даже если соседи не слишком будут мне рады.

– Если вы будете своевременно оплачивать счета и вести спокойный образ жизни, они со временем примут вас.

– Возможно, мою матушку, но только не меня: слишком уж много тайн меня окружает. – Шарлотта невесело усмехнулась. – Но все равно я жажду лишь покоя, ну и, конечно, мне хочется иметь свою студию. Точно так же вы тоскуете по морю, когда слишком долго пребываете на берегу. Что до Гейбриела Пеннистана, то он жаждет лишь одного, чтобы люди поверили в его невиновность.

– А он невиновен? – поинтересовался Уилтон.

– Возможно. Этот человек вспыльчив и в то же время добр; очень трудно представить себе, что он способен на хладнокровное предательство.

– Когда вы успели узнать его? – Капитан удивленно вскинул брови, но Шарлотта не смутилась. Она на себе познала темперамент Гейбриела и чувствовала его доброту. Впрочем, разговор об этом был ее ошибкой, верным признаком усталости, Уилтону вовсе не нужно знать эту часть ее жизни.

– Пеннистан считает странным, что капитан до сих пор не появился.

– Дайте ему немного опиумной настойки. – Уилтон допил вино. – Пусть спит, пока мы не прибудем в порт.

– Вы, должно быть, шутите. – Шарлотта отодвинула свой бокал. – Он сейчас в постели, но его тревога в любом случае не даст ему уснуть.

– А вы бы хорошо спали, если бы знали, что вас ожидает виселица?

– Виселица? – Шарлотта непроизвольно поднесла руку к горлу.

– По правде говоря, я ничего не слышал об этом с тех пор, как покинул Англию, – признался Уилтон. – Но я провел небольшое расследование для герцога, и, похоже, теперь у виконта Сидмаута есть чрезвычайно серьезное доказательство. Речь идет о том, что французский министр полиции предложил лорду Гейбриелу взятку, от которой тот не смог отказаться. – Уилтон умолк.

– Но если французы дали Пеннистану взятку и он принял ее, то почему тогда он оказался в тюрьме? – недоверчиво спросила Шарлотта. Неужели лорд Гейбриел лгал, когда уверял ее, будто не знает, за что его бросили в тюрьму?

– Мы с лордом Сидмаутом согласились в том, что на этот вопрос легко найти ответ, зная, как работает министерство полиции. Не важно, кто у них сейчас министр, но все они учились у Фуше, и поэтому, отправляя агента на задание, сообщают ему минимум информации. Тем, кто сопровождал Пеннистана, приказали доставить его прямиком в Париж, и в этом было свое дополнительное преимущество. Если каким-то образом англичане задержали бы их, Пеннистан мог заявить о том, что его удерживали против его воли. Уверен, все шло отлично, пока они не добрались до Гавра.

– Лорд Гейбриел сам говорил, что его не подвергали пыткам и не унижали, пока он не попытался совершить побег из тюрьмы. – Шарлотта задумалась. – Это сразу должно было показаться мне странным. Со шпионами не церемонятся так, как с людьми в военной форме.

– Когда ситуация осложнилась, охрана, сопровождавшая Пеннистана, поместила его в тюрьму, – продолжал Уилтон. – Затем все окончательно запуталось, и о нем просто забыли.

– Ничего не понимаю! – Шарлотта пожала плечами. – Если вы знали, что Гейбриел предатель, то почему решили помочь ему бежать? И почему направили герцога ко мне?

– Я знал, что Мерион хорошо заплатит, а вам деньги отнюдь не помешают.

– То есть вы хотели помочь мне?

– Именно. Я знал, что вы без труда сумеете организовать побег. Кстати, оказалось невероятной удачей, что лорд Гейбриел содержался в тюрьме в Гавре: никто не знает этот порт лучше вас.

– И все же, почему вы решили участвовать в спасении Пеннистана?

Уилтон неожиданно расправил плечи.

– Я здесь, мадам, только потому, что таков приказ Адмиралтейства.

Гейбриел долго смотрел на пустую койку и, наконец, успокоился настолько, что смог мыслить разумно. Находясь на корабле, Шарлотта не могла уйти далеко, к тому же она могла постоять за себя в любой ситуации.

Осторожно выйдя из каюты, Гейбриел огляделся. Его никто не охранял, и это было ему на руку. Однако спросить у вахтенного офицера, не видел ли тот Шарлотту, он все же не решился: его вопрос мог вызвать панику, если бы кто-нибудь решил, что она упала за борт.

Вероятнее всего, сейчас Шарлотта находилась именно там, где ей хотелось быть, значит, если он встанет у трапа, то, в конце концов, обнаружит ее. Скорее всего, попытался успокоить себя Гейбриел, она вышла наружу полюбоваться ночным небом и подышать свежим воздухом.

Прислонившись к мачте, он приготовился ждать и, чтобы скоротать время, стал рассматривать ночное небо: Кассиопея, Большая и Малая Медведицы – он знал их так хорошо, что корабельная качка не мешала ему, а Млечный Путь казался величественнее и грандиознее, чем вся Вселенная, простертая перед ним.

Как в таком случае Господь мог тревожиться о столь ничтожной букашке, как Гейбриел? Все его злоключения, время, проведенное в тюрьме, побег – все это меньше крошечной точки в ночном небе.

И все же Гейбриела весьма волновало, печется ли о нем Господь. Сам он тревожился за свою жизнь, семью и свое будущее, а еще за Жоржа, детей и Шарлотту.

Отойдя от мачты, Гейбриел обошел палубу и наткнулся на трех оживленно о чем-то споривших матросов.

– Прошу прощения, вы не видели мою жену?

– Да, сэр, – уважительно сказал один из матросов. – Она направлялась к капитану.

– Мы видели ее больше часа назад, – добавил второй, Гейбриел отлично понял, что имел в виду матрос.

– Они ждут меня. – Он отчеканил каждое слово, изо всех сил стараясь не обращать внимания на выразительные взгляды моряков. Затем он повернулся к ним спиной и направился к капитанской каюте.

– Втроем вам будет веселее, – услышал он за спиной.

Гейбриел застыл на месте. Он отнюдь не собирался проигнорировать оскорбление. Обернувшись и пытаясь сохранить контроль над собой, он жестко заявил:

– Я почти год провел во французской тюрьме, там мне показали столько способов искалечить человека, что вы даже и представить себе не можете. Пусть только кто-нибудь попробует оскорбить мою жену грязным намеком, и он сразу поймет, что я имею в виду.

Матросы дружно закивали.

– Это все грог виноват, сэр, – произнес один из них. – А наш товарищ ничего такого не имел в виду.

Гейбриел чуть отвернулся: возможно, кто-то из них захочет проверить его на прочность… Ни один не шелохнулся, и Гейбриел сделал глубокий вдох. Черт бы побрал Шарлотту, чем она там занимается с капитаном?

Немного постояв на палубе, Гейбриел направился в каюту капитана, где в окнах был заметен свет. Подойдя ближе, он услышал голоса, а потом громкий женский смех.

Гейбриел вдруг понял, что никогда прежде не слышал по-настоящему искреннего смеха Шарлотты: в этом смехе он без труда уловил намек на спальню, интимность и приглашение. Неудивительно, что экипаж так заинтригован!

У входа в каюту стоял стюард, и когда Гейбриел, не обращая на него внимания, взялся за ручку двери, стюард встал перед ним, заставив непрошеного гостя отступить.

– Капитан занят, сэр.

– Да-да, – Гейбриел улыбнулся, – он там с моей женой. Я уверен, они ждут меня.

– Нет, сэр, капитан сказал, что никто не должен мешать им.

– Неужели ты посмеешь остановить меня? – удивился Гейбриел.

– Точно так, сэр.

– Ну что ж, попробуй.

Однако не успел стюард вскинуть кулаки, как дверь отворилась.

– Что здесь происходит? – раздался из каюты недовольный мужской голос.

– Этот джентльмен желает видеть свою жену, капитан.

Не дожидаясь приглашения, Гейбриел вошел в каюту.

– Оставь его и держи язык за зубами, – приказал капитан стюарду.

– Слушаюсь, сэр. – Дверь за ними тихо закрылась.

Войдя, Гейбриел первым делом взглянул на Шарлотту: ее распущенные темно-каштановые волосы волнами спускались по плечам, а платье с заплатками вряд ли привлекло бы внимание хоть одного мужчины.

– Проснувшись и не обнаружив вас, я решил убедиться, что вы в безопасности… – Гейбриел неожиданно замялся.

– Как видите, так оно и есть. – Шарлотта улыбнулась, очевидно, понимая, что он блефует. – Мы с капитаном старые друзья и вот решили немного побеседовать.

После этих слов Гейбриел решил как следует разглядеть капитана, и то, что он обнаружил, повергло его в шок.

– Уилтон? Что ты здесь делаешь? – Он повернулся к Шарлотте: – Так вот, значит, как герцог нашел вас. Через моего брата?

– Я не твой брат. – Уилтон поморщился. Впрочем, вспыльчивость всегда считалась семейным проклятием Пеннистанов.

– Господи, ну конечно же, ты мой брат. Кровь Мерионов течет в нас обоих.

– Я бастард, ублюдок, а ты – возможный наследник. Это не столь уж маленькая разница, милорд. – Уилтон произнес слово «милорд» без всякой уважительности. – Вот только здесь у нас все наоборот, поскольку кораблем командую я.

Глава 19

Внезапно Гейбриел усмехнулся и, словно сдаваясь, поднял руки.

– Я пришел сюда не для драки, поверь. – Он попятился к креслу.

– Неужели? Тогда зачем ты здесь?

– С детьми все в порядке? – неожиданно прервала перепалку братьев Шарлотта.

– Они крепко спят. – Гейбриел снова повернулся к капитану: – Я здесь потому, что ее постель оказалась пустой, и я испугался: вдруг нужна моя помощь…

– Твоя помощь? – Уилтон пожал плечами. – А мне-то казалось, это она спасает тебя.

– Верно, но я всегда готов вернуть долг, если вдруг возникнет необходимость.

– К счастью, я в полнейшей безопасности. – Шарлотта не спеша собрала волосы в узел. – И поэтому предпочитаю оставить вас вдвоем, чтобы вы могли насладиться братским общением. Кстати, хочу напомнить вам, капитан, что мне полагается бонус, если этот господин доберется до Англии живым.

Шарлотта покинула каюту. Гейбриел двинулся за ней, но Уилтон удержал его.

– Наш отец умер, капитан. Став новым герцогом, мой брат наверняка захочет поправить ошибку, допущенную в отношении вас.

Уилтон покачал головой:

– Вряд ли это возможно. – Он подошел к Гейбриелу. – А пока тебе лучше подчиниться: здесь твой братец герцог не сможет уберечь тебя, если что.

В этот момент дверь открылась: на пороге стояла Шарлотта.

Решив, что оставаться больше не имеет смысла, Гейбриел быстро покинул каюту капитана, и Шарлотта последовала за ним.

– Гейбриел Пеннистан, вы лживое и хитроумное порождение Сатаны, – хрипло шептала она на ходу. – Никогда не прощу себе, что поверила в вашу невиновность.

– Почему? Потому что Уилтон оказался моим родственником? Но я уже говорил вам о нем раньше.

– Не в этом дело. Уилтон сообщил мне, что у виконта Сидмаута есть неопровержимые доказательства вашей измены.

Гейбриел опешил:

– О чем вы говорите? Что вам наплел Уилтон?

– Ему неизвестны детали, но, по словам Уилтона, у них есть сведения о взятке. Она оказалась столь внушительной, что вы не смогли отказаться, и в этом замешан сам французский министр полиции Фуше. Речь идет о преступлении, кара за которое – виселица.

– Чушь, не было никакой взятки! – Это все, что Гейбриел смог сказать ей перед лицом брошенного ему в лицо чудовищного обвинения.

– Очень убедительно, милорд. Сейчас, когда вы на свободе и на пути к дому, вы легко можете забыть о подобном предложении.

– Но это абсурд! И не вы ли сказали мне, что Фуше сейчас нет в Париже?

– Еще сказала вам, что он по-прежнему обладает большей властью, чем любой другой человек во Франции. Дайте время, и он вернется. У него больше жизней, чем у кошки.

– Мой отец тоже так считал: он ненавидел Фуше, в лицо называл его лжецом, человеком без чести, не имеющим других целей, кроме удовлетворения собственной выгоды.

– Не слишком ли опасно высказывать нечто подобное столь могущественному человеку? – Шарлотта усмехнулась.

– Мой отец сам по себе был силой. Если бы люди действительно считали, что я перешел на сторону французов, имя нашей семьи уже давно было бы дискредитировано Я могу лишь поклясться вам, что с вами я абсолютно честен.

– Возможно, но я не жду честности и порядочности от кого-либо, поскольку абсолютная честность и порядочность в принципе невозможны.

В душе Гейбриела внезапно закипело негодование.

– Неправда, порядочность возможна, вам лишь надо научиться верить другому человеку. А теперь скажите: вы с Уилтоном – любовники?

– Какая чушь! – Шарлотта сжала кулаки, чтобы в очередной раз не влепить ему пощечину.

– Отсутствие ответа – это признание вины, не так ли?

– Разумеется, не так. Уилтон и я никогда не были любовниками. Уилтон женат, а я никогда не завожу шашни с теми, кто счастлив в семейной жизни.

– Хорошо, я верю вам. – Гейбриел двумя пальцами поднял ее подбородок. – Но и вы должны поверить мне. Неужели ваша женская интуиция ничего не подсказывает вам на этот счет?

При этих словах она отстранилась от него.

– Или вы уподобляетесь мне в подобных случаях? – Он пробежал пальцами по ее руке. – Всякий раз, когда мы становимся так близки, я думаю, как много еще осталось между нами незавершенного.

Она не признавалась и ни за что не признает, что это было правдой.

– Ага, вы даже себе самой не можете признаться в этом, верно? А может, это поможет? – Он сжал ее в своих объятиях и поцеловал нежно, сладко, но с едва скрываемым желанием.

– Нет, милорд. – Шарлотта оттолкнула его. – Если вы собираетесь использовать постель, чтобы убедить меня в вашей невиновности, вы очень сильно ошибаетесь.

Гейбриел поморщился.

– Я всего лишь хотел расставить все по местам, чтобы мы могли поговорить прямо и открыто.

Она рассмеялась, он последовал ее примеру.

– Хорошо, – продолжил он между приступами смеха, – это была ложь, я признаюсь.

И именно в этот момент она поверила ему. Поверила в его невиновность.

Он взял Шарлотту под руку, и они медленно пошли вдоль палубы.

– Скажите мне, зачем вы предприняли все эти поездки во Францию?

Шарлотта молчала.

– Это все из-за детей? Вы так беспокоитесь о них, особенно о Клер. Случайно, не вы их мать?

«Наблюдателен, но далеко не гений», – подумала Шарлотта с некоторым облегчением.

– Нет.

– Тогда зачем?

– Потому что из-за меня они лишились семьи.

– Что за чепуха!

– Вам смешно? – Шарлотта остановилась.

– Нет, я ни за что не позволю себе смеяться над вашими бедами. – Гейбриел взял ее под руку. – Разумеется, вы могли совершить нечто, о чем теперь сожалеете, но мысль об убийстве кажется мне невероятной.

Прежде чем Шарлотта ответила, их отвлек звон колокола, возвестившего о смене вахты. Затем послышался шум лееров – это вахтенные спускались с мачты. Вся эта суета дала Шарлотте возможность хорошенько подумать. Между тем она заметила любопытные взгляды, несмотря на то что Пеннистан нашел укромное место на корме.

– Милорд, доброта – это оружие, прибегать к которому не всегда справедливо.

– Если бы я захотел прибегнуть к подобному оружию, вы первой узнали бы об этом. – Гейбриел проследил взглядом за матросом, карабкавшимся на мачту. – Я буду ждать, пока вы сами не захотите рассказать мне об этом.

Шарлотта улыбнулась. Было что-то очень привлекательное в том, как этот человек пытался наилучшим образом использовать данные ему таланты. Что, если бы они встретились на балу или если бы она вышла за него, а не за Шарля Страусса?

«Смени тему», – тут же приказала она себе.

– Кажется, сегодня вы нашли время, чтобы понаблюдать за ночным небом?

Гейбриел кивнул.

– После всех перипетий у вас достало сил наблюдать Большую комету с вашим другом, доктором Боргосом?

– Да. – Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем поднял руки, как бы сдаваясь. – Ладно, Шарлотта. Я обещал быть терпеливым. Мы сменим тему.

– Спасибо, – улыбнулась она лишь для того, чтобы снова увидеть его удивление.

Его удивление сменилось усмешкой, когда он разгадал ее игру. Он наклонился и быстро поцеловал Шарлотту в губы, а когда она, споткнувшись, едва не упала и резко отступила назад, рассмеялся. Ни за какие сокровища в мире Шарлотта не призналась бы, что от его прикосновения она ощутила слабость в коленках. К счастью, Гейбриел поддерживал ее, пока она вновь не обрела устойчивость.

– Это проверка, кто кого сможет сбить с толку, кто больше способен привести к чему-нибудь интересному, заинтриговать.

Он не слишком удерживал ее. У нее был выбор.

– Это приведет лишь к спору, – парировала она самым презрительным тоном, что сумела изобразить, вырвавшись из его рук. – Меня это не интересует.

– Что ж, давайте поговорим об астрономии, – как ни в чем не бывало сказал он. – Скажите, вы когда-нибудь видели Большую комету?

– Разумеется, ее трудно было не заметить. Поразительное зрелище! Такие кометы появляются довольно редко. Кстати, почему вы занялись астрономией?

– Рис Брейдон – настоящий фанатик, работать с ним было чрезвычайно интересно и полезно. Что касается меня, то я чувствую, что безраздельно владею ночными часами, когда остаюсь один. Для меня становится абсолютно ясно, что Господь сотворил жизнь на других планетах, и их астрономы, возможно, занимаются тем же, что и я. А если они на столетия опережают нас, то могут свалиться к нам с небес с визитом в самый неожиданный момент.

Шарлотта, прищурившись, посмотрела на него.

– Простите, но разве не вредно для ученого обладать таким воображением?

– Вредно? А как, вы думаете, рождаются великие открытия? Если бы Дженнер не был столь любознательным, думаете, мы получили бы вакцину от оспы?

Шарлотта пожала плечами:

– Я абсолютно ничего не понимаю в астрономии и даже не знаю, как отличить планету от звезды.

– Это очень просто, хотите, я вам покажу?

Встав за спиной Шарлотты, Гейбриел принялся находить неподвижные светящиеся точки, которые являются планетами. Затем он помог ей разобраться в путанице ночных огоньков, начиная с пояса Ориона, и далее по всему небесному своду.

Хотя Шарлотта все это время смотрела на небо, ее куда больше волновала рука, лежавшая у нее на плече, и его тело, едва касающееся ее.

Почувствовав, что Шарлотта дрожит, Гейбриел плотнее закутал ее в шаль.

– Как это прекрасно, – произнесла она, прекратив сопротивление и расслабленно прижавшись к нему. Это было не просто поражение, но полная капитуляция.

– Да, просто чудесно, – прошептал он.

Когда Шарлотта обернулась, ее лицо оказалось достаточно близко для поцелуя, а устремленный на нее взгляд словно подтверждал, что последние слова относились именно к ней.

– Скажите откровенно, Гейбриел, – прошептала она, – все эти экзерсисы с наукой были лишь предлогом, чтобы обнять меня, верно? – Она резко высвободилась из его объятий. – К сожалению, для меня сейчас не это на первом месте. Мне надо посмотреть, как там дети.

Глава 20

Когда Гейбриел вошел вслед за Шарлоттой в каюту, Клер и Пьер мирно спали.

– Разве вам не требовался предлог, чтобы оказаться ближе ко мне? – Гейбриел встал вплотную к Шарлотте, но не обнял ее. – Если я и отдал мою жизнь в ваши руки, то вы вручили мне вашу. Доверие – вот что это такое. Мы оба ищем предлог, чтобы быть вместе, и нам нужно всего лишь сделать первый доверительный шаг, то есть признаться себе в том, чего мы оба так хотим. Ваша постель вполне достаточна для двоих, вы не находите?

Шарлотта чувствовала, что уже поздно спорить с собой. Она желала его, хотя и убеждала себя, что недостатки Пеннистана намного перевешивают его достоинства.

Оставив все эти размышления на потом, Шарлотта решительно отцепила гамак, и он со стуком упал на пол.

– Ну вот и все. В прошлый раз вы заявили, что заставите меня просить, умолять, но умолять я не буду. Надеюсь, вы сами догадаетесь, что делать дальше. – Она чуть улыбнулась.

Гейбриел одним движением сбросил с плеч куртку.

– Представьте, я уже догадался.

Шарлотта расстегнула его рубашку, затем провела рукой по мускулистой груди.

– Дальше действуйте сами.

Гейбриел не заставил себя просить дважды: он быстро разделся и помог Шарлотте разобраться с тесемками на платье, после чего растянулся на койке.

Шарлотта отлично понимала, что желает Гейбриела Пеннистана ради собственного удовольствия. Сколько времени прошло с тех пор, как она жаждала прикосновения больше, чем возбуждения партнера, свидетельства и доказательства ее власти над ним?

Слегка дрожа, она решительно скинула нижнюю рубашку и скользнула под одеяло рядом с ним, после чего Гейбриел принялся осыпать поцелуями ее живот, грудь, шею. Затем он завладел ее губами. Глаза Шарлотты излучали подлинную страсть. Она чувствовала биение его сердца, но под ее губами оно стало заметно более учащенным. Прохладное гибкое тело Гейбриела полнилось жаром и напрягалось, когда она крепко прижималась к нему. Бег корабля по волнам и журчание воды за бортом задавали ритм, пока они изучали друг друга с непосредственностью и торопливостью, выдававших силу их желания.

– Я хочу вас так, как никогда еще не желал ни одной женщины. Я хочу ваше тело, ваши руки, ваши губы и даже ваши помыслы. А еще я хочу ваше сердце, хотя и знаю, что никогда не смогу заполучить его.

Шарлотта замерла. Многие ли мужчины были откровенны с ней хотя бы в постели? Пожалуй, только Гейбриел. Теперь она не столько внимала его словам, сколько чувствовала их.

– И все же я надеюсь, что хотя бы на мгновение коснусь вашего сердца, а вы почувствуете мое. – Гейбриел чередовал свою речь горячими поцелуями, после каждого из которых волны жара прокатывались по телу Шарлотты, еще больше возбуждая ее. Его руки, как и губы, ласкали ее, находя самые потаенные места. Кончиками пальцев Гейбриел дразнил соски, словно Шарлотта была неопытной девственницей, которую требовалось научить всем неведомым ей возможностям любви.

Шарлотта желала, чтобы он скорее вошел в нее, даже если это станет концом этого маленького рая. Она выгнулась под ним, готовая взять все, что он сможет дать.

Наконец Гейбриел с обжигающим поцелуем вошел в нее, и они вместе покинули этот мир и унеслись к звездам. При этом Шарлотта чувствовала себя так, будто ее сердце и душа обнажены, как и ее тело.

Когда все закончилось, Гейбриел устроился рядом с ней, скинул влажные пряди волос у нее с лица, улыбнулся и закрыл глаза.

– Даже вслепую я узнаю тебя. Я почувствую тебя, узнаю твой запах. Я почувствую твое сердце под любым именем и в любой части мира.

Затем он уснул, а Шарлотта, прежде чем погрузиться в объятия Морфея, еще некоторое время молча смотрела на него. Наконец и ее убаюкало мерное покачивание корабля.

Звук корабельного колокола разбудил их, когда кругом еще царила ночь, и они вновь занялись любовью, на этот раз более пылко и торопливо, чем прежде.

Через какое-то время Шарлотта сделала движение, чтобы подняться с постели, но Гейбриел удержал ее.

– Еще один поцелуй. – Он притянул ее к себе, и она оказалась у него на руках, словно в люльке.

Когда его губы коснулись ее губ, Шарлотта поняла, что в другое время и в другом месте они могли бы оказаться необходимыми друг для друга. Она прижалась головой к его груди, слушая, как быстро бьется его сердце.

– И все же мы всего лишь два посторонних друг для друга человека, которых свели вместе превратности войны, – нехотя произнесла Шарлотта.

– Как знать.

– Война скоро закончится, и все вернется в обычное состояние…

– Возможно, но только мы изменились навсегда.

– К лучшему, надеюсь. Шарлотта печально опустила голову.

– Разве все, что случилось с нами в прошлом, может сделать нас лучше?

– Полагаю, да. Скажу хотя бы о своем брате: после женитьбы он стал гораздо менее надменным и высокомерным.

– Я могла бы привести вам дюжину примеров, но ограничусь одним. – Шарлотта старалась сохранить максимально возможную дистанцию между ними, насколько позволяла небольшая койка. – Своего мужа Шарля я встретила в начале моего первого лондонского сезона и до наступления лета вышла за него замуж. Тогда он казался мне одним из самых привлекательных мужчин, которых я когда-либо встречала. Сколько чувственности было в его глазах, в том, как он склонялся ко мне, в его сочувствии и в его веселье! Он считал себя прекрасным дипломатом, и таким его воспринимал свет.

– Шарль Страусе? – Гейбриел напрягся. – У меня хорошая память на имена, но я никогда не слышал о нем.

– Вы слишком мало вращались в светских кругах, милорд. – Шарлотта снисходительно усмехнулась. – Когда на наши суаре приходили титулованные особы, это случалось потому, что они считали себя художниками, артистами, – ну, вы понимаете. Мои родители, благородного происхождения, не были слишком состоятельными и вращались в артистических кругах больше, чем это дозволял хороший тон; зато это было отличным местом для дипломата из маленькой европейской страны, чтобы найти жену. Шарль родился в Градебурге. Вам знакомо это место?

– Немного.

– Моя матушка считала его отличной парой. Лишь значительно позже я поняла, что единственные интересы, которые представлял Страусе, были его собственные. Он был старше меня, и мать считала, что он станет заботиться обо мне. Шарль планировал вернуться в Европу, и она полагала, что это даст мне шанс расцвести в обществе, не столь скованном условностями, как английское. Таким образом, по ее мнению, мне предстояла жизнь захватывающая и увлекательная. – Шарлотта сделала паузу. – Простите, но мне надо одеться.

Гейбриел без колебаний позволил ей встать с постели, но история его явно заинтересовала.

– Вы расскажете мне все подробнее?

В нижней рубашке Шарлотта чувствовала себя уязвимой, поэтому поспешно принялась надевать корсет.

– Со временем я поняла, что вся дипломатия Шарля была притворством, что он обеспечивал свою жизнь, оказывая помощь людям, когда у них не оставалось другого выхода, как только обратиться к нему. Главным же были деньги, которые они платили ему.

– Но вы так и не смогли от него уйти. – Это было скорее утверждение, чем вопрос. – Конечно же, нет. Вы были молоды и остались бы одна без средств к существованию.

На какое-то мгновение Шарлотта замерла.

– Однажды я попыталась бросить все и уехать, – наконец произнесла она. – Разумеется, побег окончился ничем, и я стала искать прибежище в искусстве, убеждая себя, что являюсь такой же жертвой, как и остальные – те, кому Шарль якобы помогал. – Шарлотта пожала плечами. – Его самая изощренная комбинация оказалась последней. В 1810 году дела у Шарля шли не хуже, чем у Наполеона. В то время несколько английских семей оставались в Гавре – их удерживали там со времен Амьенского мира.

– Неужели семь лет, с 1803 года?

– Да. Им не разрешали выехать, а Шарль мог устроить их отправку в Портсмут. Это была дорогостоящая операция. После революции и прихода Наполеона к власти Гавр стал в основном обслуживать военно-морской флот, и большинству торговых кораблей приходилось плыть в другие места для разгрузки товаров. Вот почему оказалось невероятно сложно найти капитана, готового взять кого-либо на борт за минимальную цену.

Шарлотта присела рядом с Гейбриелом, чтобы он помог ей справиться с тесемками платья.

– За взятки Шарль обеспечил себе сотрудничество французских властей, а от меня требовал флиртовать с теми, кому денег было недостаточно. Семьи платили ему, и некоторые даже отдавали все, что имели. Мне это известно, потому что это я собирала деньги, записывала каждого члена семьи из отъезжающей партии эмигрантов. Клер тогда не было еще и года, и ей вовсе не нравилось, когда приходилось бодрствовать позднее положенного часа, но я почти убедила себя, что Страусе творит добрые дела. Затем в ночь отплытия он послал меня, чтобы я отвлекла портовых охранников, а сам отвез семьи в гавань и доставил на борт корабля. Но тут произошло непредвиденное: капитан отказался принять на борт детей младше пяти лет.

Гейбриел удивленно вскинул брови.

– Почему же он так поступил? Я слышал, есть примета, что женщина на корабле приносит несчастье, но при чем тут дети?

– По-моему, если бы ему дали достаточно денег, он мог бы передумать, тем более что трех детей он все же взял. Остальные вернулись на берег, и корабль отплыл без них. До настоящего дня я не знаю, согласились ли родители добровольно с этим решением, но, в конечном счете, им не оставили выбора.

Шарлотта встала и начала приводить в порядок волосы, затем надела шарф и завязала его сзади.

– Клянусь, я ничего не знала о брошенных детях до самого конца, то есть до смерти Страусса.

– Я верю вам. – Гейбриел произнес это спокойно, словно никогда не сомневался в ней.

– Шарль погиб спустя неделю, убитый кем-то, кому было наплевать на его шантаж и вымогательство, ростовщичество или миротворчество. Кем – я не знаю, да и не хочу знать. Возможно, самой большой моей слабостью было то, что я не убила его сама.

Гейбриел долго молчал.

– И как давно это было? – спросил он наконец.

– Чуть больше четырех лет назад. Тогда я почувствовала, что меня словно выпустили из заключения. Я похоронила Шарля без лишних свидетелей и вернулась в Англию.

– У вас там семья?

– Мать. – Шарлотта вздохнула. – Я долго ругала ее за то, что она так жестоко продала меня. Потом я уехала в Лондон и, поклявшись никогда больше не носить фамилию Страусе, начала обустраивать свою жизнь там. У меня оставались кое-какие деньги от продажи наших вещей во Франции, но их было недостаточно. Я даже подумала, что в случае крайней нужды могла бы стать чьей-нибудь любовницей. Однако прежде чем деньги кончились, меня разыскал Жорж, он обнаружил список детей и выяснил, что Шарль сделал с ними. Последние три года мы с Жоржем разыскиваем детей и прилагаем все усилия, чтобы вернуть их родителям.

– Поразительный способ творить добро. – Гейбриел с сомнением покачал головой. – Неужели вы нашли их всех?

– Да, и вызволили – всех, кроме одного. Самый старший был продан кузнецу в подмастерья. Другому предстояло стать трубочистом. Старшую девочку продали в бордель, но я выкупила ее прежде, чем она начала отрабатывать свое содержание. Остальных отправили в сиротские приюты. Под разными предлогами Жорж и я «усыновили» и «удочерили» четверых из них и вернули в семьи, но двое не протянули долго в приюте.

– Да уж, это не самое лучшее место для слабых.

– Мы с мамой обзавелись малышами, когда выяснилось, что невозможно разыскать всех родителей. Клер и Пьер составят компанию тем троим, что у нас уже есть. Теперь для меня нет ничего важнее детей. Я готова пожертвовать деньгами, которые ваш брат обещал мне, а также отдать мою и вашу жизни ради них.

Гейбриел молчал. Да и что он мог сказать ей на это?

Шарлотта вновь прицепила гамак на крючок, изо всех сил стараясь не смотреть на него и не мешать ему размышлять над рассказанной ею историей. Она вовсе не собиралась рассказывать все это, но, начав, уже не могла остановиться.

– А откуда взялся Жорж? – Неожиданно раздалось уже за спиной.

– Жорж? Я рассказываю вам историю, о которой мало кто знает, а вы спрашиваете меня о Жорже…

– Потому что Жорж остается тайной. Если я требую слишком многого, можете не отвечать мне.

– Жорж был камердинером моего мужа.

– Камердинер? – Гейбриел придирчиво обдумывал это слово, как будто оно могло иметь какое-то особое значение. – Странно, что он остался верен вам после смерти Страусса.

– Странно, согласна, но он всегда был верен Шарлю и добр ко мне. Это единственный мой настоящий друг во Франции.

– Тогда, возможно, я стану вашим самым верным другом в Англии. – Гейбриел склонил голову в поклоне, однако Шарлотта лишь кивнула в ответ. Какое-то время они оба будут верить в это, и у каждого из них будет на кого опереться и с кем поболтать о жизни.

Увы, как это ни чудесно, речь идет всего лишь о фантазии, и в будущем это не может стать ничем иным, кроме фантазии.

Глава 21

– Порт забит кораблями! – крикнул лейтенант, стараясь перекрыть шум, производимый матросами, карабкающимися по канатам, чтобы поставить паруса.

Гейбриел кивнул, удивляясь тому, как ловко маневрирует «Дипломат» в тесном пространстве бухты.

– Потребуется некоторое время, прежде чем мы сможем высадить вас на берег, сэр. Капитан должен сообщить портовым властям, что у нас есть пассажиры, и дождаться их инструкций. – Лейтенант отошел, чтобы дать указания матросу на марсе.

– Не вздумайте самостоятельно пытаться выбраться на берег, Пеннистан. – Голос Шарлотты звучал на редкость строго, но лишь до тех пор, пока не потребовалось вмешаться в спор детей. Клер захотелось выйти на палубу, а Пьер отказывался ее выпускать, и Шарлотта поспешила выступить в качестве посредника. Гейбриел видел, что она вновь вошла в свою прежнюю роль и глубоко запрятала воспоминание о той части души, которую она отдала ему прошлой ночью. Тем не менее, Гейбриел не сомневался, что теперь она верила ему. В сумраке ночи, когда их сплетенные тела пылали в любовном экстазе, Шарлотта открыла ему свое сердце.

– Папа! – позвал его Пьер, махая ему с высоты, на которую он уже успел забраться по вантам. Мальчик настолько вжился в роль юнги, что без труда выполнял приказы боцмана, словно всю свою короткую жизнь провел на море.

Помахав Пьеру, Гейбриел обернулся к Шарлотте.

– Я без трепета встречу все, что меня ждет впереди, – заявил он. – Я хочу вновь увидеть мою семью.

Он посмотрел на Пьера и покачал головой. У этого мальчика, возможно, нет ни матери, ни отца, но с ним все будет хорошо. А вот его собственная судьба сейчас казалась ему чем-то вроде туманного пятна.

– Мадам, вам заплатят вдвойне, если я вернусь в целости и сохранности, – продолжил Гейбриел. – Теперь я понимаю, почему деньги так важны для вас: вам они нужны для обеспечения судьбы этих детей, а не ради достижения собственных целей.

Остаток утра прошел весело и оживленно, но при этом Гейбриел ни на миг не забывал о том, что, возможно, в ближайшем будущем его ждет виселица. И все же пока он здесь, где ветер означает действие, а открытое море – свободу.

К тому времени, когда капитан Уилтон вышел на палубу и отдал приказ спустить шлюпку, Шарлотта удалилась в каюту вместе с Клер, и капитан, подойдя к Гейбриелу, предложил:

– Давайте пройдем на ют, там вам никто не будет мешать.

Гейбриел последовал за капитаном и, заняв место напротив руля, сфокусировал свое внимание на человеке, которого, если отбросить предрассудки, он должен называть братом. У Уилтона была та же склонность к командованию, как и у всех. И это означало, что какую-то долю отцовского характера унаследовали они оба. Однако свою несдержанность, вспыльчивость Уилтон научился усмирять.

Внезапно капитан обернулся и негромко произнес:

– Лорд Гейбриел, я хотел бы кое-что прояснить.

– Да, сэр?

– Пеннистаны оставили мою мать жить в нищете, и она умерла прежде отпущенного ей срока, поскольку имела несчастье попасться на глаза вашему отцу и не смогла устоять перед его мужским шармом.

– Наш отец виновен не только в этом, капитан Уилтон. Линфорду было двенадцать лет, когда умерла ваша мать, вам – десять. Ни один из нас не мог тут ничего поделать. Моя мать? Она была его женой и не имела никакой власти.

– Мне наплевать на это, милорд. У меня есть жена и семья, а также профессия, которая хорошо меня обеспечивает. Мне не нужна поддержка Пеннистанов; более того, я полностью и безоговорочно отвергаю ее.

Прежде чем Гейбриел успел ответить, капитан направился к борту, чтобы отдать приказ лейтенанту, и больше разговор не возобновлялся.

День прошел так же, как и предыдущий, но теперь Гейбриел испытывал меньшее напряжение. И все же он почувствовал большое облегчение, когда Шарлотта вернулась на палубу.

– Как вы думаете, скоро мы сойдем на берег?

– Капитан занимается этим.

– И когда это произойдет, что будет со мной дальше?

– Это зависит от того, кто будет ждать вас.

Гейбриел нахмурился. Что, если его разлучат с Шарлоттой, если он никогда больше не увидит ее?

Теперь он старался запомнить все до мельчайших деталей. Как Шарлотта расправляет платье или разглаживает волосы Клер, как делает непроизвольный, инстинктивный жест, как улыбается, когда думает, что ее никто не видит, – все это он мысленно заносил в свой памятный каталог.

– Милорд, – окликнула Шарлотта с некоторым раздражением в голосе. – Вы ведь понимаете, что я не оставлю вас, пока не получу положенных денег от вашего брата.

– Именно так. Вот только я с трудом представляю себе, что брат будет ждать нас в Портсмуте.

Шарлотта пожала плечами:

– Кто-нибудь будет там. Возможно, лорд Джессап – ваш брат.

– Да, это вполне возможно.

– Такой сценарий удовлетворяет вас?

– Разумеется, благодарю, мадам.

Вскоре с берега вернулся лейтенант. Он направился прямо к капитану, а через минуту все было готово к отъезду.

Гейбриел стоял с Клер и Пьером и пытался по губам понять, о чем говорили, расставаясь, Уилтон с Шарлоттой, но ему мало что удалось разобрать, а вскоре они погрузились в лодку и покинули судно.

Море было на редкость спокойным, и все же Пьер начал волноваться, едва они оказались в раскачивающейся хлипкой посудине.

– Давай посчитаем корабли в бухте, – предложил Гейбриел.

– Нет, – Пьер помотал головой, – лучше я буду смотреть на док и думать, что скоро мы доберемся до берега.

Гейбриел кивнул, и тут же его мысли переключились на Шарлотту. Есть ли у нее дом в Портсмуте и на сколько ей хватит денег Линфорда? Он знал, что у Шарлотты свои планы и вряд ли двух тысяч фунтов хватит на их осуществление. Как бы ему ни хотелось помочь им, он не сможет ничего предпринять, пока не поможет себе самому и не уладит собственные проблемы.

Лодка пробиралась среди многочисленных судов, пока наконец перед ними не предстал Портсмут со всеми запахами и шумами оживленного портового города.

Вскоре они причалили, и матросы сложили весла, после чего один из них выпрыгнул из лодки и протянул руку Шарлотте.

Гейбриел помог высадить детей и собрался присоединиться к сошедшим на берег, когда один из матросов окликнул его:

– Простите, сэр, не могли бы вы достать мне вон ту сумку у ваших ног?

Гейбриел не понял, была ли эта просьба частью плана или чистой случайностью, поэтому, достав сумку, он молча передал ее матросу, а затем выбрался на пристань.

И тут же два незнакомца встали по обе стороны от него:

– Лорд Гейбриел Пеннистан?

– Да.

– Вам придется пройти с нами. Несколько джентльменов из Лондона уже ждут вас.

Гейбриел попытался обойти их, но один из джентльменов тростью преградил ему путь.

– Сначала я хотел бы убедиться, что леди, с которой я прибыл, не нужна моя помощь. – Гейбриел отвел трость в сторону и спокойно пошел вперед: он старался избегать движений, которые могли быть расценены как попытка к бегству.

– Вам нет необходимости так беспокоиться, – заявил один из встречавших, – Мадам пойдет с нами.

– Но с ней дети.

– За ними присмотрят.

Только тут Гейбриел заметил, что Шарлотта тоже ведет подобную дискуссию.

– Я не брошу детей: они годами были лишены отца, и теперь вы не можете лишить их еще и матери.

– Мы всего лишь хотим узнать о ваших отношениях с лордом Гейбриелом Пеннистаном…

Шарлотта неожиданно усмехнулась:

– Лордом Пеннистаном? Если бы я знала лорда, вряд ли я шагала бы сейчас к постоялому двору, скорее, меня ожидали бы здесь карета и слуги. В реальности я могу рассчитывать лишь на мужа, который должен встретить нас здесь.

Человек с тростью неспешно шагнул вперед.

– Лорд Гейбриел, вы знаете эту женщину?

Заметив, что Гейбриел колеблется, незнакомец бросил на него убийственный взгляд.

– Имейте в виду, сэр, от правильного ответа зависит ваша жизнь.

Внезапно Гейбриелом овладело какое-то странное спокойствие.

– Посмотрите, что вы делаете с детьми, – обратился он к незнакомцу. – Девочка до смерти напугана, а малыш готов защищать свою мать, не жалея жизни. Я спрашиваю вас: чего вы добиваетесь, обращаясь так с невиновными?

Почувствовав на себе взгляд Шарлотты, Гейбриел отвернулся. Если он солжет ради нее, то поможет детям, но они расстанутся. Это будет равносильно прощанию, возможно, навсегда, но разве он не должен пожертвовать собой ради детей?

– Я плыл на корабле из Франции с этой женщиной, и она говорила мне, что ее будет встречать муж. Я удивлен, что его здесь нет.

Как и надеялся Гейбриел, вокруг них собралась небольшая толпа, сразу вставшая на сторону женщины с детьми.

– Как вам не стыдно! Отпустите их немедленно!

– Какой вред может нанести женщина с двумя малышами?

Словно в ответ на это рядом с агентами неожиданно возник мужчина в военной форме, на лице Шарлотты тут же появилось выражение явного облегчения. Человек в форме майора без предисловий схватил Шарлотту в объятия, не обращая внимания на окружавших их зрителей.

– Слава Богу, ты и дети здесь, и вы живы!

– Как видишь, живы, – ворчливо ответила Шарлотта, – и очень хотим домой, в Девон.

– Да, разумеется. – Майор словно не замечал ее раздражения. – Все будет, как ты захочешь.

Он нагнулся, чтобы взять на руки Клер, но малышка отвернулась и закутала личико в плащ.

– Она, наверное, совсем забыла меня! – Офицер расстроено покачал головой.

«Ну и спектакль, – подумал Гейбриел. – Надо же, счастливое воссоединение семьи!»

Зрители тут же разразились аплодисментами, из толпы раздались приветственные возгласы, после чего Шарлотта наградила майора поцелуем, и все, наконец, стали расходиться.

Оставив Пьера с майором, Шарлотта подошла к Гейбриелу:

– Спасибо за поддержку…

Гейбриел сдержанно кивнул:

– Всегда к вашим услугам. Приношу мои извинения за эту неловкую ситуацию.

Несколько долгих минут Шарлотта смотрела ему в глаза, затем отвернулась и, взяв мнимого мужа под руку, вместе с детьми растворилась в толпе.

– Мамочка, мамочка, ты мне делаешь больно. – Шарлотта тут же ослабила хватку, но, тем не менее, не умерила шаг, следуя за майором, шагавшим впереди и державшим за руку Клер. Разумеется, она не могла не сознавать, что Гейбриел пришел ей на выручку так же, как майор Шелби. Более того, если бы он сказал правду, ничто не спасло бы ее от разлуки с детьми. Неожиданно Шелби оглянулся:

– Вы знали, что его будут ждать здесь?

– Да, Уилтон предупредил меня. – Свободной рукой Шарлотта пригладила волосы на головке Клер, и малышка улыбнулась ей. – Слава Богу, я успела подготовить детей. Если бы вы не опоздали, мы были бы уже далеко, пока Пеннистан не вылез из лодки.

– Простите, Шарлотта, но, чтобы избежать непредвиденных проблем, я должен был сначала все доложить старшему офицеру.

Что она могла сказать на это? Конечно, дисциплина нужна, иначе все пойдет вразнос, и все же…

– Почему Пеннистан сделал это для вас? – Вопрос прозвучал довольно неожиданно.

– Что именно? Солгал?

Шелби кивнул.

– А какая ему выгода от того, что меня могли задержать? Разве что лишняя трата времени. У Сидмаута отлично известно, кто я и чем занимаюсь.

– Полагаясь на человека, которого многие считают предателем, уверены ли вы, что он говорит вам правду? Он мог бы сильно осложнить ситуацию, поставив под удар вашу работу. Понимаю, Пеннистан решил защитить вас, но почему он это сделал?

– Он защищает детей, а не меня.

– Мамочка, мы заблудились? – вдруг спросил Пьер и остановился.

– Нет, дорогой, я знаю, куда нам надо идти.

Пьер кивнул, и они двинулись дальше, однако Шарлотта, чувствуя неуверенность мальчика, понимала, что он снова заговорит.

– Дядя, который притворялся нашим папой, спас нас? – Пьер оглянулся.

– Да, милый.

– И теперь они отправят его в тюрьму?

– Возможно.

– А мы не можем спасти его?

– Мы будем молиться за него, потому что это лучший способ помочь ему.

– Тогда, мадам, я буду молиться за него каждый вечер.

Шарлотта кивнула. Теперь для детей начинается новая жизнь, и им придется к ней привыкнуть. Жена Шелби возьмет их к себе, а когда они немного оправятся, то отправятся домой, на север. Деньги от герцога поступят через несколько дней, а это значит, что у нее есть достаточно времени, чтобы прийти в себя и подготовить детей.

Хотя Шарлотта прекрасно понимала, насколько необходима ее деятельность, она про себя молилась, чтобы следующая поездка оказалась последней, и молилась, чтобы завершилась чем-нибудь более полезным, чем отправка невиновного человека на смерть.

Глава 22

Задержание Гейбриела властями обернулось для него неделями, а затем и месяцами допросов. Его увезли в сельский дом в провинции, где условия были лучше, чем во французской тюрьме, но хотя его не подвергали пыткам, ему так и не позволили связаться с семьей. Что до Шарлотты, то ее образ неотвязно преследовал его, и ситуация не изменилась, даже когда зима стала плавно переходить в весну.

Остатки оптимизма Гейбриела испарялись с каждым днем заключения, как вдруг он получил письмо от Линфорда. Линфорд писал, что употребит все свое влияние и постарается уберечь его от бесчестья. Какого бесчестья? – подумал Гейбриел. Суда? Смерти через повешение? Пожизненного заключения?

В конце концов, все же допросы начались, но при этом допрашивающие подвергали сомнению каждое произнесенное им слово. Они так извращали его ответы, что даже сам Гейбриел временами был сбит с толку. Свою ярость он изливал в одиночестве, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость во время допросов.

– Меня завербовал Веллингтон, и я отправлял информацию его старшему помощнику.

– Да, мы знаем. – Агенты переглянулись. – Скажите, вы сможете узнать людей, с которыми встречались?

– Думаю, да.

– Наверняка вы вели дневник, делали другие записи.

– Конечно же, нет. Если я и записывал что-либо, то использовал шифр, который сам разработал. Но и эти записи я уничтожил, как только необходимость в них отпала.

– Вам платили за информацию?

– Нет. – По настоянию допрашивающих Гейбриел подробно описал события последней ночи.

Когда он вошел в таверну, то увидел, что его люди схвачены. Разумеется, он отрицал все обвинения в шпионаже и отказался назвать имена сообщников. Затем пожар уничтожил все улики и доказательства.

На следующий день у него был самый запомнившийся посетитель.

– Семеро погибших по твоей вине, сукин ты сын! – Мужчина, представившийся как Донкастер, велел усадить Гейбриела на стул в центре комнаты и стал ходить кругами вокруг него, осыпая проклятиями и обвинениями, всячески понося его. Все это действо завершилось воплем:

– Признайся, что ты гнусный предатель!

Гейбриел ничего не ответил, ожидая, что, обвинитель вытащит нож и прямо сейчас положит конец его существованию, но Донкастер ограничился тем, что, нагнувшись, заглянул ему в глаза.

– Ничтожество, жалкий аристократический выродок! Ты только берешь, и даже когда пытаешься что-то вернуть, оказываешься дерьмом. За одно это ты заслуживаешь смерть.

Речь явно выдавала в говорившем француза.

– Звезды он изучает! – На лице мужчины было написано столько же презрения, сколько звучало в его словах. – Бесполезная растрата жизни – вот что это.

У Гейбриела был свой ответ на это, но он очень сомневался, что его захотят выслушать.

– Жизнь будет выжата из тебя, милорд, и ты будешь валяться у меня в ногах, вымаливая милосердие, а потом молить о смерти. Я позабочусь об этом, обещаю тебе.

В этом Гейбриел не сомневался: после этой встречи ему стали сниться всевозможные вариации на эту тему. Иногда за его смертью вся семья наблюдала со слезами на глазах, а иногда они приветствовали ее радостными криками. Однажды присутствовала Шарлотта, и ее любопытный взгляд был последним, что он видел в этой жизни.

Пару раз Гейбриел пробуждался во тьме, уверенный, что он уже умер, и часто ему хотелось, чтобы так оно и было.

Допросы продолжались на протяжении всего периода после его задержания, и Гейбриел рассказал своим мучителям все, что пережил сам. Но предусмотрительно не упомянул историю, переданную ему Шарлоттой, в которой говорилось, что его собирались увезти в Париж, чтобы предложить взятку.

Так продолжалось день за днем, и потом дни превращались в недели. За все это время его ни разу не спросили, как ему удалось бежать и попасть на «Дипломат». Известно ли им что-нибудь о Шарлотте? Или им приказали не спрашивать об этом, не задавать лишних вопросов? Все это было очень странно.

Однажды утром, когда туман еще стелился по земле, Гейбриела довольно грубо разбудили, приказали одеться и поспешно посадили в экипаж, но не сообщили, что его ждет.

Последней его надеждой оставалось расплывчатое заверение, содержавшееся в письме брата, что у него еще оставался шанс обмануть смерть. Однако, похоже, злобное сопротивление какого-то неназванного человека обесценивало все усилия Линфорда.

Путешествие из Суссекса в Лондон заняло лишь часть дня, тогда как Гейбриелу хотелось растянуть время, прежде чем он вновь окажется в четырех стенах. И не только из-за неизвестности относительно того, что его ждет. Весна напомнила ему о том, что он больше всего ценил в этой жизни: о земле, об «очаровании объятий природы», как поэтически написала в стихотворении его золовка. Обещание жизни, которое приносит с собой каждая весна.

Гейбриел сконцентрировал взгляд на двух птичках, гонявшихся за третьей, изо всех сил стараясь не думать ни о чем другом.

В Лондоне место его заключения оказалось столь же уютным, как и номер в обычной гостинице. Гейбриел из окна наблюдал, как торговцы снуют по улице; он думал о том, хорошо ли Шарлотта устроила детей, когда звон ключей в руках надзирателя подсказал ему, что к нему явился посетитель.

Гейбриел встал спиной к окну – это давало ему дополнительное преимущество. Он мог ясно разглядеть гостя, тогда как тот видел лишь темный силуэт на фоне окна.

Посетителем оказался его брат, герцог Мерион.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Неужели он так же сильно постарел, как его брат? – невольно подумал Гейбриел. В волосах Линфорда поблескивало серебро, под глазами появились темные круги, хотя в остальном он выглядел таким же крепким, каким был всегда. Похоже, новые обязанности в палате лордов не мешали его ежедневным прогулкам верхом и занятиям фехтованием.

– Я счастлив видеть тебя. Жаль только, что это происходит в тюрьме…

Линфорд подошел к нему и заключил в братские объятия, столь же неожиданные, сколь и теплые.

– Мне действительно жаль, – повторил Гейбриел.

– Не сомневаюсь, что ты о многом сожалеешь и о многом тебе еще придется пожалеть. – Линфорд отступил на шаг, словно это проявление братской любви мгновенно остудило его.

Это было очень похоже на Линфорда, и Гейбриел приготовился к самому худшему.

– Садись, брат, и будем вместе искать выход из этого болота.

Оба сели, но Гейбриел тут же вскочил и преклонил колено перед братом.

– Рассчитывайте на верность и поддержку вашего вассала, Линфорд Пеннистан, герцог Мерион.

– Ну-ну, не будем воскрешать Средневековье. – Линфорд улыбнулся. – Поднимайся, Гейб, и знай: я никогда не сомневался в тебе.

– Поскольку ты занял место Мерионов в палате лордов, может, она займется чем-нибудь дельным, – усмехнулся Гейбриел, устраиваясь напротив брата. – А теперь, пожалуйста, расскажи мне, как обстоят дела у каждого в нашем семействе. Неужели Дэвид нашелся? Это просто поразительно!

– Да, именно так, но должен сказать: здесь тоже есть свои трудности. Твое возвращение можно назвать чудесным, ведь свершилось невозможное, однако Дэвид еще не появлялся в Лондоне. Полагаю, он приедет сегодня, чтобы встретиться с тобой…

Гейбриел кивнул: он чувствовал возбуждение, словно малыш, которому досталось неожиданное лакомство.

– Оливия стала еще добрее после смерти отца. Они с поваром целыми днями придумывают новые рецепты, и кое-что получается у них просто отлично. В общем, мы развлекаемся кто как может.

– А Джессап? Линфорд покачал головой.

– Джессап не вылезает из своего клуба в городе, и я не виделся с ним с самого Рождества. Уверен, что и он скоро придет навестить тебя.

– А как герцогиня?

– С ней все в порядке, она со мной в Лондоне. Леди будут ждать твоего приглашения, чтобы навестить тебя, а Оливия наверняка пришлет гостинцы и лакомства для поддержания твоей жизни.

– Не сомневаюсь, что она даже простой хлеб с сыром может сделать соблазнительным блюдом. – Гейбриел улыбнулся. Интересно, вспомнит ли она, что он больше всего любит ее пирожки с лимоном?

– Что касается отца, то мы не знаем точно, как он умер. Тело мы нашли на дне ущелья Пенси-Горж, там же был и его конь. Накануне прошла сильная гроза, и мы думаем, что тропа оказалась скользкой.

– Да, все мы пережили трудное время. – Линфорд ответил неопределенным кивком, и оба замолчали. Теперь им предстояло оплакивать человека, который совсем недавно единолично решал все в их жизни.

– Больше ты не будешь один, – неожиданно заявил Линфорд. – Все могущество нашего имени будет с тобой на каждом этапе пути. Мы знаем, что ты невиновен, и самим нашим присутствием подтвердим это. Если дело дойдет до суда, ты будешь защищен настолько, насколько это могут обеспечить деньги. И помни: во время всей процедуры предварительного следствия ты находишься под моей опекой и охраной. Правда, тебе придется оставаться здесь, но на слушания тебя не будут приводить ни в наручниках, ни под стражей.

– Спасибо, – ответил Гейбриел со столь очевидным облегчением, что заставил брата рассмеяться. – А как насчет адвоката?

– Ты невиновен, но если мы наймем адвоката, это заставит многих усомниться в этом. Одну вещь отец заставил нас хорошо усвоить: видимость столь же важный союзник, как богатство и власть.

– Иногда даже и более важный, – охотно согласился Гейбриел, вспоминая Шарлотту Парнелл. Как бы ни хотелось ему спросить о ней, он удержался от расспросов, решив сохранять терпение столько, сколько понадобится.

День шел за днем, и события разворачивались именно так, как предсказал Мерион. Сначала у Гейбриела состоялась встреча с лордом Хэсселдайном, которого Линфорд назвал «шутом, отвечавшим за обмен военнопленными». Любой мало-мальски порядочный человек после позорного провала переговоров по этому вопросу чувствовал бы себя виноватым или хотя бы пристыженным, но только не он. Вместо этого Хэсселдайн начал с обвинения, утверждая, что операция с наймом Шарлотты Парнелл была пустой тратой денег.

Какое-то время Линфорд терпел оскорбления, а затем поднял руку.

– Мадам Парнелл пришла к нам с самыми лучшими рекомендациями, – заявил он. – Мы наняли ее, когда нам стало ясно, что вашей первостепенной задачей, лорд Хэсселдайн, является использование тюремного заключения моего брата в собственных корыстных целях.

Хэсселдайн тут же начал пространно отвечать, но вдруг запнулся и умолк.

– Вы, сэр, – герцог поднялся, – из тех людей, которые стараются держаться подальше от фронта, утверждая в то же время, что стараются для своей страны не меньше, чем любой другой солдат армии его величества.

После этого Мерион счел за лучшее завершить дискуссию. Так лучше. Если бы они продолжили спор, одному из них пришлось бы вызвать другого на поединок, и Гейбриел отлично понимал это.

Гейбриел отворил дверь перед братом, и оба вышли из дома, в котором проходила встреча, не обменявшись положенными любезностями с лордом Хэсселдайном.

Покинув его общество, Мерион заметно повеселел, и настроение его явно улучшилось.

– Не хочешь ли чего-нибудь съесть или выпить, прежде чем нам придется иметь дело с виконтом и его компанией?

– Нет, сейчас мне кусок в горло не полезет, – ответил Гейбриел раздраженно. – Набить желудок не самое главное в данный момент.

– Да, я могу это понять, – произнес Линфорд с выдержкой, вызвавшей у Гейбриела чувство зависти, и кончиком трости указал направление, куда им следовало отправиться. – Вероятно, ты ждешь наихудшего?

– То есть того, что из-за меня имя Пеннистанов будет обесчещено?

Линфорд пожал плечами:

– Не думаю, что это самое худшее. И запомни: имидж семьи для нас не важнее твоей судьбы.

– Спасибо, Линфорд, но о чести семьи я предпочел бы помнить всегда. А теперь надо подумать о том, что нам вскоре предстоит встретиться с человеком, угрожавшим мне в Суссексе.

– Верно, этого мы вряд ли сможем избежать.

Впервые Гейбриел заметил некоторую озабоченность и тревогу в глазах брата.

– Это может оказаться вне сферы влияния герцога Мериона. Из-за моей авантюры погибла часть людей, а остальные все еще гниют в тюрьме. – Гейбриел вздохнул и надолго задумался.

Здание, в котором располагалось военное ведомство, размерами было сопоставимо с королевским дворцом и имело стены и колонны из белого мрамора. Когда они шли по бесконечным коридорам, звук шагов отдавался гулким эхом, словно от марширующих солдат на параде.

Гейбриел сразу отметил, что люди, словно Красное море, расступались перед его братом, уступая ему дорогу. Они могли не знать, кто такой Гейбриел Пеннистан, но герцога Мериона не надо было никому представлять, так как за ним была сила, и многие оборачивались, чтобы посмотреть ему вслед.

– Гейбриел, тебе стоит лишь попросить, и Джессап вывезет тебя на север или за границу, – как ни в чем не бывало, продолжил Линфорд, словно речь шла всего лишь о загородной прогулке.

– Нет, – возразил Гейбриел с жаром. – Спасибо и тебе, и Джессу, но я не погублю всю семью, чтобы потом жить с клеймом труса.

Мерион кивнул, словно иного ответа он и не ожидал.

Они спустились еще на один лестничный пролет и были на полпути к нижнему холлу, когда герцог возобновил разговор.

– Шарлотта Парнелл – поразительная женщина, не правда ли?

– Да, это так. – Наконец-то они коснулись темы, на которую Гейбриелу больше всего хотелось поговорить. – Надеюсь, ты заплатил ей обещанный бонус?

– Да, конечно.

– Значит, ты встречался с ней после нашего возвращения?

– Нет, но со мной связался ее агент, и через него я передал деньги. Это было сделано сразу же, едва мы получили известие о твоем возвращении.

– Но ты ведь встречался с ней лично… Что ты подумал о ней тогда?

Линфорд бросил на брата выразительный взгляд.

– Мы с Ровеной встречались с ней здесь, в городе, и после того, как она покинула нас, моя дорогая женушка сказала, что Шарлотта Парнелл удивительная женщина. «Но, – добавила она, – прошу вас, ваша светлость, никогда не встречайтесь с ней наедине».

Гейбриел от души расхохотался, и Линфорд ответил ему смущенной улыбкой.

– Вдова благородного происхождения со скромными средствами и без излишних моральных принципов. По-моему, это лучший способ убедить кого-либо, что ты готов пойти на все ради достижения своих целей. Мой источник безоговорочно верил в нее.

– А кто был твоим источником? – поинтересовался Гейбриел.

– Уилтон.

– Так вон оно что! – Гейбриел задумался над тем, насколько эта новость может быть ему полезной. – Выходит, Уилтон тоже замешан в шпионских делах?

– Думаю, да. – Линфорд пожал плечами. – Он носит военно-морскую форму, она может служить и для маскировки, как любой другой костюм. После твоего возвращения он всячески избегал меня, я полагаю, намеренно. Уилтон отказывается признать наше родство, хотя не раз встречался со мной, когда мы подготавливали твое спасение.

– В итоге я оказался спасенным женщиной. Пожалуйста, пусть об этой истории никто не узнает, иначе я этого не переживу.

Герцог рассмеялся и похлопал брата по плечу.

– Женщины постоянно приходят нам на выручку, хотя обычно и не столь драматическим образом. Я уверен, что именно миссис Уилтон подвигла нашего брата помочь нам.

– И он действительно помог.

– Да. – Мерион остановился и обернулся. – Это лишний раз свидетельствует, что по крови он подлинный Пеннистан, несмотря на его имя, что дает нам некоторую надежду на будущую дружбу с ним.

Глава 23

Вскоре они добрались туда, куда вел их Линфорд, и привратник с поклоном впустил их:

– Прошу прощения, милорд, но вас еще не готовы принять.

Герцог кивнул.

– Когда в последний раз кто-либо заставлял тебя ждать? – поинтересовался Гейбриел.

– Ради тебя, брат, я готов терпеливо сидеть тут сколько угодно. Последние несколько месяцев мне уже не раз приходилось это делать.

– Ждать результатов, положившись на женщину вроде Шарлотты Парнелл? Серьезное испытание для тебя.

– Это было едва ли самым тяжким ожиданием в жизни. Месяцами ждать письма, которое никогда не придет. Ждать неделями весточки от человека, которого я отправил в лагерь Веллингтона. – Герцог внезапно умолк. – И все же ничто не может сравниться с тем, что выпало пережить тебе.

Гейбриел невесело усмехнулся:

– Сравнивать шрамы и рубцы будем, когда все окончательно завершится, а пока для меня еще ничего не закончено.

Герцог положил руку на плечо брата.

– Это не совсем суд, но, пройдя обсуждение здесь, мы будем знать твою судьбу. Эти люди связаны со всеми шпионскими делами, и от них зависит многое. А теперь слушай меня внимательно, Гейбриел. Не говори ничего, ни слова, будь спокоен и сдержан. Не заводись, не распускайся и не взрывайся.

Гейбриел кивнул, и оба брата вошли в комнату, гораздо менее претенциозную, чем та, которую они покинули до этого.

Вокруг большого стола сидели шестеро, и все они поднялись при приближении Гейбриела и герцога Мериона. В одном из них Гейбриел без труда узнал агента, допрашивавшего его в Портсмуте. Тут же присутствовал Донкастер, человек, который поклялся покончить с ним. Еще один участник встречи носил военную форму и тоже был знаком Гейбриелу, хотя его присутствие здесь оказалось сюрпризом: когда-то майор Шелби первым пришел на выручку Шарлотте в Портсмуте. Из остальных, сидевших вокруг стола, самым интересным оказался гражданский чин, явно ветеран войны, участник сражения, оставившего на его лице страшные шрамы. На нем было что-то вроде капюшона, почти полностью скрывавшего то, что осталось от его изуродованного лица.

Помощник виконта Сидмаута предложил им сесть, в то время как виконт продолжал читать какие-то бумаги. Гейбриел ждал, стараясь использовать паузу для того, чтобы успокоиться. Одновременно он с интересом разглядывал тех, кому предстояло судить его.

Человек со шрамами не поднимал головы; остальные встречали его взгляд с бесстрастным выражением на лицах, и все же не это было главным. Он надеялся, что Шарлотта тоже окажется здесь, и даже улыбнулся про себя той смеси любопытства, гнева, похоти, озабоченности и тревоги, которая возникала при любом воспоминании о ней.

В сотый раз он задавался вопросами, как она и где она. Может, в Корнуолле или в каком-нибудь тихом пригороде Лондона? А что, если в этом здании, прямо за дверью?

И если все кончится плохо, придет ли она на казнь?

Размышления Гейбриела резко оборвались, когда перебиравший бумаги виконт перестал наконец шуршать ими и наступила полная Тишина. Сидмаут сложил руки на столе: видимо, это должно было означать призыв к порядку, поскольку все присутствующие выпрямились в своих креслах.

– Прежде всего, ваша светлость, я хочу поблагодарить вас и вашего брата за согласие прийти сюда сегодня. Ваша поддержка, оказываемая брату, весьма похвальна. Приношу мои извинения за то, что заставил вас ждать: события в Европе приближаются к развязке, и крайне необходимо, чтобы мы были готовы в любой момент.

– Разумеется, лорд Сидмаут. – Герцог Мерион ответил кивком столь медленным, словно его долгожданный визит сюда, к этим людям, был любезным жестом в сторону короля и страны.

– Лорд Гейбриел Пеннистан, – начал виконт после паузы, – мы благодарим вас за те проведенные в Портсмуте месяцы, когда вы рассказывали нашим людям о том, что пережили до и после вашего задержания французами. Нам также известно, что вы жаждете увидеться с членами вашей семьей, как, впрочем, и они с вами. – Сидмаут кивнул в сторону герцога, который не промолвил ни слова: его сузившиеся глаза и мрачные складки у рта говорили сами за себя. – Я надеюсь, вы считаете это формой служения отечеству, милорд, – важно обратился к Гейбриелу Сидмаут. – Именно поэтому мы и пригласили вас сегодня сюда. Когда вы отправились в Португалию и предложили ваши услуги, некоторым из нашего ведомства показалось хорошей идеей то, что вы будете работать как гражданское лицо.

– Да, милорд. – Гейбриел старался держаться как можно более уверенно.

– По правде сказать, большинство персонала не слишком-то верили, что необученный любитель сможет добывать сколько-нибудь ценную информацию, но, к их удивлению, вы оказались весьма полезным источником, так же как и вся ваша работа в Португалии. Ваши усилия спасли сотни жизней, подорвав изнутри и доведя до роспуска и уничтожения одну из самых злобных и упорных групп вражеских секретных агентов.

Гейбриел напрягся. О чем, черт возьми, они говорят? Кажется, его возводят в герои? А куда же в таком случае девался предатель?

Невольно в нем начал закипать гнев. Он не сомневался, что отнюдь не всем нравились похвалы в его адрес, и Донкастер не замедлил это доказать.

– К сожалению, данные соображения не освобождают вас от ответственности за смерть ваших коллег и невиновного в таверне перед вашим исчезновением. Те из нашей службы, кто работал в Португалии, полагают, что вы давали информацию французам в обмен на информацию, которую представляли нам.

Гейбриел вздрогнул.

– То есть вы полагаете, что я работал на обе стороны?

– Да.

Так вот оно что! Значит, они считают его одновременно героем и предателем. Гейбриел откинулся в кресле, ожидая продолжения.

– А как иначе вы объясните успехи неопытного и необученного агента? – Человек, обозвавший его когда-то «сукиным сыном», выпятил грудь. – Очевидно, вы обменивались информацией, создавая видимость эффективной работы.

– С какой целью?

– Фуше предложил вам шанс присоединиться к врачам и ученым Наполеона для продолжения занятий наукой. – Донкастер подался вперед, глаза его пылали мстительным огнем. – Многие были убиты в результате хитрой операции, задуманной, чтобы прикрыть ваше дезертирство. Вас бы считали погибшим до тех пор, пока не пришло бы подтверждение того, что вы нашли прибежище при дворе Наполеона. Вы ведь хотели заняться анатомией, не так ли? – Последнюю фразу Донкастер произнес так, словно это была его козырная карта.

– А почему вы не могли заниматься анатомией в Англии? – поинтересовался Сидмаут.

– Мне пришлось отказаться, потому что мой отец предложил мне избрать другую область знаний для изучения.

– Это слишком простое объяснение, – поспешно возразил Донкастер. – Вы были вынуждены отказаться, поскольку на этом настоял герцог: он заявил, что не будет материально поддерживать вас, если вы решите продолжать свои занятия.

– Мой отец умер, сэр.

– Во время допросов в Суссексе вы сообщили, что не знали о его смерти, пока мадам Парнелл не сообщила вам об этом, – поспешил уточнить кто-то из присутствующих.

Кивнув, Донкастер продолжил:

– Итак, вы продолжали работу Джона Хантера. Некоторые считали его великим ученым, но на самом деле речь идет о безнравственном типе, нанимавшем жуликов, которые добывали ему тела умерших для изучения. – Донкастер обернулся к сидящим рядом. – А как мы знаем, герцог публично заявил, что Господь и вечное спасение важнее любой науки.

– Мне известно, что подобное уже случалось, джентльмены, – произнес Гейбриел. – Лорд Ричард Селвик, отправившись с Наполеоном в Египет, утверждал, что интересы науки в некоторых случаях могут оправдать отказ от верности своей стране. В этом случае я согласен с моим отцом: в мире есть вещи гораздо более важные, чем наука.

– А вам не приходило в голову, – спросил герцог, подавшись вперед в кресле, – что его работа была эффективной потому, что, будучи человеком науки, ученым, обладая врожденной наблюдательностью, он умел замечать и обобщать массу деталей и подробностей?

– Да, мы так считали, – согласился Донкастер. – До того инцидента, завершившегося его исчезновением. Когда мы не обнаружили его останков среди погибших, мы стали опрашивать наших агентов и информаторов, и постепенно у нас сложилось мнение, что это было заранее спланировано – Пеннистан должен был перейти на сторону французов. Среди наполеоновских врачей и при французском дворе его бы приняли и ценили гораздо больше, чем в Англии.

– Но неужели никому не понятно, что все дело в научных интересах, а не в личной успешности?! – в отчаянии воскликнул Гейбриел.

– Речь сейчас идет не об этом, – наставительно сказал герцог.

– Нет, именно об этом. Я занимаюсь интересующими меня темами, чтобы получить знания, а не для того, чтобы произвести впечатление на кого бы то ни было, и делаю это, чтобы помочь человеку понять окружающий мир. Это не столь очевидная польза обществу, она не сравнима с той, которую приносит солдат или, к примеру, мой брат, заседая в палате лордов, но я делаю то, к чему у меня есть талант и что мне интересно.

Присутствующие недоверчиво переглянулись, но, тем не менее, продолжили внимательно слушать.

– Я занимаюсь науками, но одновременно я такой же верный британский подданный, жаждущий служить своей стране, как и вы. И в Португалии я делал то, что от меня требовали. – Он повернулся к виконту: – По вашему собственному признанию, я действовал с успехом до самого конца. А теперь скажите, имеется ли у вас сколь-нибудь серьезное свидетельство того, что я сотрудничал с неприятелем? Или в военное время нам не требуются доказательства? – Гейбриел покачал головой. – Вы отдаете себе отчет в том, что собираетесь отправить меня в темницу или даже на виселицу лишь потому, что я оказался слишком хорош при выполнении поставленных передо мной задач?

– По правде сказать, нас это впечатляло, – согласился Сидмаут, – но когда до нас дошла информация, что вас повезли в Париж для встречи с Фуше…

– А вам не кажется вероятным, что лорд Гейбриел оказался пешкой в игре, главной целью которой была месть? – неожиданно вступил в разговор майор Шелби. – Всем известно, что Фуше и отец лорда Гейбриела были личными врагами? Вполне возможно, что зверские убийства в таверне и задержание лорда Гейбриела инсценированы самим Фуше с единственной целью – поставить в затруднительное положение герцога. Это могло бы принести дополнительные дивиденды в виде дискредитации честного имени одного из самых влиятельных критиков Фуше.

– Слишком уж все хитро и запутанно, – решительно отмел это предположение Донкастер.

– Но именно такие штучки любит проделывать Фуше. – Виконт кивнул Шелби, предлагая продолжать.

– Фуше велел доставить лорда Гейбриела в Париж, где собирался предложить ему взятку. Он пригрозил бы, что его агенты передадут англичанам информацию, свидетельствующую о вступлении в сговор с ними лорда Гейбриела и о гибели семерых его людей. Если бы Пеннистан отверг предложение, его предполагалось вернуть в Англию, где несчастного ждала виселица. При любом исходе имя Пеннистанов было бы замарано, что вполне устраивало Фуше.

Все это время Гейбриел пытался определить, кто из присутствующих, кроме Шелби, на его стороне. Человек со шрамами сидел с закрытыми глазами, словно неживой, тогда как остальных, за исключением Донкастера, казалось, заинтриговали комментарии Шелби.

– От заговора пришлось отказаться, когда Фуше впал в немилость у Наполеона и под каким-то предлогом был отправлен в Рим.

– В Неаполь, – поправил виконт Сидмаут.

– И как вы можете доказать это смехотворное предположение? – поспешил задать вопрос Донкастер.

– Вам следовало бы знать, что лорд Гейбриел говорил в ночь, когда расстреляли его товарищей, – спокойно заметил помощник лорда Сидмаута.

Присутствующие принялись спорить между собой, кивая и тряся головами, но стараясь не слишком повышать голоса.

Наконец Сидмаут, подняв руку, положил конец дискуссиям:

– У нас появилась новая информация, которая дает нам возможность сделать следующий вывод: лорд Гейбриел понятия не имел о том, как его собирались использовать.

Все взгляды обратились на виконта.

– Новая информация? – недоверчиво переспросил Донкастер.

– Да. – Шелби повернулся к виконту: – Спасибо вам за понимание. Мистер Макналти еще оправляется от ожогов и ран; даже сам факт его нахождения здесь стоил ему огромных усилий.

Тот, о ком шла речь, открыл глаза и слегка кивнул, подтвердив, что он слышит.

– Макналти! – Донкастер пристально взглянул на странного человека.

– Поскольку ему трудно говорить, он приготовил заявление, которое я, с позволения милорда, зачитаю.

– Таково ваше желание, мистер Макналти? – на всякий случай спросил герцог.

– Да, именно так.

Его голос прозвучал столь глухо, что Гейбриел поежился, а кто-то из присутствующих сочувственно кашлянул.

– Что ж, тогда приступайте, майор.

Шелби прочел дату и место написания документа, затем перешел к основному тексту.

– «Я, агент Макналти, должен был встретиться со связным, молодым человеком по имени лорд Гейбриел Пеннистан, с которым прежде не был знаком, в баре таверны. Мне следовало подойти к нему и спросить, не он ли недавно делал доклад на встрече астрономов, а затем мы должны были обменяться информацией».

Гейбриел кивнул. Он работал не совсем так, но предположил, что Макналти хотел сохранить в тайне других агентов, использовавших те же пароли и коды. Имя ему было незнакомо, а шрамы настолько изменили лицо Макналти, что он не мог с уверенностью сказать, встречались ли они прежде.

– «Пока я дожидался лорда Гейбриела, в таверну ворвались вооруженные люди; они выгнали большую часть посетителей и проституток, а нескольких посетителей поставили у задней стены».

Гейбриел слушал этот рассказ с болезненным ощущением надвигающейся беды.

– «Они ничего не сделали, лишь допросили нас и потом заявили, что используют нас в качестве примера для всех, кто предаст интересы Франции. Когда Пеннистан вошел, они схватили его и потребовали назвать имена его коллег-шпионов, но он отказался. Он мог говорить честно, поскольку не знал, кто я такой и кто еще пришел со мной. В конце концов, все его старания защитить нас завершились неудачей. Правда, Пеннистан сумел повалить одного из нападавших, но двое других схватили его и удерживали, пока остальные негодяи с помощью ружей и ножей отправляли на тот свет пленников, не разбирая, кто виновен, кто нет. Я упал до того, как они напали на нас, и лежал под телом одной из жертв – так мне удалось избежать смерти. Все это время Пеннистан безуспешно сопротивлялся с яростью и страстью, которые никто не мог заподозрить в столь почтенном джентльмене».

Гейбриел сглотнул комок, подкативший к горлу.

– «Они не убили Пеннистана и сказали, что его отвезут в Париж. Сам министр полиции якобы желает поговорить с ним, прежде чем он будет отправлен на гильотину».

Присутствующие дружно обратили взоры на Гейбриела.

– «Когда они покинули Таверну, двое остались и стали поливать пол спиртом. Они подожгли таверну, и, поскольку мне не удалось сразу убежать, я получил ранения, не зажившие до сегодняшнего дня. – Шелби на мгновение прекратил читать показания Макналти, словно хотел этим подчеркнуть невиновность Пеннистана. – Я пишу это в защиту лорда Гейбриела. Он не предавал пришедших на встречу агентов и достойно исполнял свой долг».

Завершив чтение, майор Шелби вернул документ помощнику, который положил бумагу рядом с виконтом для дальнейшего использования.

– Итак, ваши комментарии, джентльмены.

– Какие же это доказательства? – презрительно произнес Донкастер, не вставая с места. – Лишь поступок может доказать невиновность.

– Все свидетели погибли, сэр, – напомнил ему Шелби. – По крайней мере, французы решили, что это так.

Других комментариев не последовало, и тогда слово взял Сидмаут:

– Донкастер, нам понятно ваше недовольство провалом в Португалии. Ясно, что кто-то предал организацию, и мы найдем предателя. Мы сделаем это приоритетной задачей, обещаю вам.

Донкастер кивнул:

– Я напомню вам о вашем обещании.

Внимание присутствующих вновь обратилось к Гейбриелу.

– Действительно ли изложенное здесь соответствует реальным событиям, пережитым вами, милорд?

– Да, это так, – подтвердил Гейбриел. – Поняв, что французы собираются поджечь таверну, я стал умолять их не делать этого, но меня вытолкали наружу и избили до потери сознания. Это все, что я помню до того, как очнулся в местной тюрьме.

– Позвольте поблагодарить вас, мистер Макналти, – сказал виконт. – Ваш рассказ является ответом на загадку, которая долго не давала покоя всем нам. Думаю, информация, которую лорд Гейбриел предоставил нам после своего возвращения, будет столь же полезной, как и сведения, переданные из Португалии. По правде сказать, лорд Гейбриел, вас выручило то, что ни разу за последние три месяца вы не предпринимали попыток торговаться за свою жизнь или представить факты в выгодном для вас свете. Мы выжидали, но вы так и не сделали этого.

Гейбриел вздрогнул. Неужели свидетельство Макналти оказалось единственным, что отделяло его от виселицы? Он посмотрел на Макналти, но тот держался довольно спокойно, хотя что-то с ним все же было не так.

Только тут Гейбриел заметил, что руки Макналти скрывают перчатки, а сам он не отрываясь смотрит на стол. При этом одна рука двигается по деревянной поверхности, словно прощупывая ее фактуру…

И тут Гейбриел вспомнил, как пальцы Шарлотты бегали по материалу, по его телу, как будто телесный контакт, осязание могли развлечь ее так же, как хорошая книга может увлечь разум.

Он медленно поднял взгляд и заглянул в единственный открытый глаз странного агента.

Его цвет было трудно определить, хотя он был вполне узнаваем. Только теперь этот глаз, казалось, кричал: «Держи себя в руках, а не то испортишь все!»

Глава 24

Гейбриел поспешно отвернулся. Предать ее? Никогда.

Он встал и, когда Линфорд удивленно взглянул на него, бросил ему ободряющий взгляд.

– Главным моим недостатком оказалось то, что я потом долго испытывал боль в сердце при воспоминании о людях, убитых на моих глазах. – Гейбриел замолчал, чтобы вернуть твердость голосу. – Эти люди по моей вине больше не увидят своего дома: их убили, а Макналти изуродовали навсегда. И все лишь потому, что французы хотели доказать мне: моя жизнь в их руках.

– Пожалуйста, присядьте, милорд. – Виконт нахмурился. – Я знаю, что вам трудно будет поверить в это, но все мы, здесь присутствующие, переживаем те же ночные кошмары. Наши страдания не столь ярки, как ваши, но наша ответственность неизмеримо больше.

– Вероятно, вы правы. – Гейбриел пожал плечами. – Но сейчас мне нужно узнать лишь одно. – Он вновь уселся на свое место. – Я хочу услышать немедленно, что меня не ждет суд или виселица.

В комнате наступила полная тишина.

– Милорд, джентльмены, – твердо продолжил он, – я служил моей стране не столь долго и не так успешно, как вы, но военная служба не то место, где мои способности проявляются лучше всего.

Макналти издал какой-то придушенный звук, и Шелби тут же вскочил.

– Виконт Сидмаут, позвольте проводить мистера Макналти, поскольку он закончил давать показания.

Все немедленно повернули головы в сторону героического агента, и после выражения соответствующих похвал и благодарностей страдальцу было позволено покинуть зал; однако прежде, чем агент ушел, Гейбриел успел произнести:

– Спасибо вам за то, что поверили мне и спасли меня.

– Пожалуйста, сэр, – прозвучал хриплый ответ.

– Надеюсь, мы еще увидимся…

– Как знать. – Макналти начал медленно продвигаться к выходу из комнаты, тяжело опираясь на плечо Шелби.

Едва дверь за ними закрылась, Гейбриел вернулся к столу.

– Я хочу знать, будет ли мне позволено вернуться домой и возобновить те мои исследования, которые более соответствуют моей подготовке и образованию?

– Вы свободны с того момента, как покинете этот зал, милорд, в этом не может быть ни малейшего сомнения. – Виконт вынес свой вердикт столь уверенно, что остальные кивнули в знак согласия. – Возможно, в будущем мы попросим вас объяснить нам кое-что, но уже более безобидным способом.

– Благодарю вас, джентльмены. – Гейбриел поклонился. – Меня бы больше устроило, если бы мы никогда больше не увиделись.

Никто не нашелся что ответить ему, да он и не ждал ответа: ему хотелось поскорее нагнать Макналти.

Шелби и его изуродованного друга Гейбриел увидел внизу в холле, почти у самого выхода, причем Макналти передвигался уже не так медленно, как прежде. Стараясь не привлекать лишнего внимания, Гейбриел бросился за ними.

– Майор, – позвал он, – мистер Макналти!

Но они, казалось, не слышали его и вскоре оказались за дверью.

Майор помог Макналти взобраться в экипаж, когда Гейбриел нагнал их, но Шелби явно не собирался подпускать его к своему спутнику.

И тут из кареты раздался женский голос:

– Пропустите, Шелби, я поговорю с ним. – Майор послушно отошел к кучеру.

– Шарлотта! – Голос Гейбриела дрожал.

– Нет, сначала вы выслушаете меня. – Шарлотта покачала головой, с которой уже исчезла повязка. – Это прощание, милорд. – Ее слова прозвучали словно далекий удар колокола. – Шарлотты Парнелл больше нет. Я была вашим должником, поскольку вы помогли спасти детей в Портсмуте, но это мой последний маскарад.

Гейбриел просунул руку в экипаж и дотронулся до ее перчатки.

– Вы спасли последнего ребенка? – Ответа не последовало.

– Погодите, мне еще много надо узнать о вас. Скажите, где я смогу найти вас? Мы не можем расстаться вот так, не поговорив…

Шарлотта посмотрела на него с едва сдерживаемым нетерпением, словно Гейбриел был актером, а она – зрителем.

– Скажите мне хотя бы ваше настоящее имя.

– Нет. Вы спасли меня в Портсмуте, а я спасла вас здесь. Теперь мы квиты. – Шарлотта постучала в потолок кареты, давая знак кучеру, словно нанося последний удар. – Эта часть моей жизни завершена навсегда. Я не желаю вас больше видеть никогда.

– Лгунья, – буркнул Гейбриел себе под нос, когда Шелби, оттолкнув его в сторону, захлопнул дверцу и карета тронулась.

После этого Гейбриел и Шелби вернулись в особняк.

– По крайней мере, настоящему майору незачем повторять каждую вещь дважды.

– Так вы помните меня! – воскликнул Шелби. – Вы ничем не показали этого, милорд. Поразительно! Думаю, вы действительно неплохо поработали в Португалии. Могу себе представить, насколько хороши вы были в деле. Если бы война не подходила к концу, я попробовал бы убедить вас предпринять еще одну попытку.

– Полагаю, свою роль я уже отыграл. – Гейбриел усмехнулся. – Но меня интересует, существовал ли в действительности Макналти?

– Да, я знал его и называл своим другом. Он погиб два месяца спустя после возвращения из Португалии, но до этого успел поведать мне историю в основных чертах подтверждающую вашу версию. После инцидента в Портсмуте Шарлотта решила помочь вам. Я сказал ей, что в правительстве не считают вас невиновным, и пересказал версию Макналти, после чего она предложила заменить Макналти. Мы трудились несколько недель, но Шарлотта никак не могла изменить свой голос, и тогда мы придумали вариант, когда я зачитываю свидетельство в присутствии самого Макналти.

В это время в холл спустился Линфорд и стремительно подошел к ним.

– Превосходно, майор! Обмануть обманщиков, для этого требуется весьма большое искусство!

– Благодарю, милорд. Скажите, а как вы сумели узнать ее? – снова обратился Шелби к Гейбриелу.

– Просто я умею замечать детали. Разумеется, я готов все рассказать вам, если вы скажете, где я смогу найти ее.

Шелби некоторое время раздумывал, затем улыбнулся:

– Нет. Надеюсь, вы меня поймете. Зато вы сами сможете рассказать Шарлотте, какая деталь выдала ее.

К тому времени, когда Гейбриел ехал с братом в экипаже по людным улицам Лондона, он уже достаточно успокоился.

– Но как же она решилась на это, Гейбриел? – поинтересовался герцог. – И как ты узнал?

– Просто я достаточно изучил Шарлотту, – спокойно пояснил Гейбриел. – Увы, все равно все без толку: я нашел ее, но теперь она снова ушла.

– Ответь мне на один вопрос, пока ты не проникся жалостью к самому себе. Как в руководстве могут доверять кому-либо работать на этих людей, если они сами ничего толком не знают?

– Здесь дело не в доверии, а в том, чтобы найти кого-то, кто сможет добыть требуемое максимально быстро. Ты решил, что человек сможет сделать работу, но доверяешь ли ты ему?

– Очко в твою пользу. – Герцог сунул руку под сиденье и, достав бутылку бренди, выдернул пробку, а затем вручил бутылку Гейбриелу. – Я забыл рюмки, но глоток этого напитка поможет тебе поднять настроение.

Они стали пить прямо из горлышка, и это напомнило Гейбриелу его первый сезон в Лондоне. В те дни Линфорд казался гораздо более приземленным и суетным, чем он. Что должно было произойти, что с годами эта разница столь заметно уменьшилась?

Экипаж замедлил ход, пропуская карету с гербами на дверцах.

– Думаешь, еще кто-нибудь, кроме Шелби, знал, что Макналти вовсе не Макналти?

Линфорд пожал плечами:

– Виконт наверняка знал. Я несколько раз пытался встретиться с ним за последнюю неделю, но он всякий раз отговаривался чрезмерной занятостью. Тогда я подумал, что это дурной знак, а теперь считаю, что не о чем было тревожиться.

– Виконту хватило бы и минуты, чтобы сказать тебе это.

– Нет, он хотел сохранить атмосферу неопределенности, – пояснил Линфорд. – Палата лордов – превосходное место для интриг.

– Похоже, заседая там, ты отлично все усвоил. А вот я для политики абсолютно не пригоден. – Гейбриел помолчал. – Итак, ты думаешь, что Сидмаут позволил эту уловку, желая угодить тебе. А может, он все же верит в мою невиновность?

– Конечно же, он верит тебе. Вся эта ловушка за версту отдает махинациями Фуше. Вспомни бесконечные тирады отца насчет хитроумного безумца…

Некоторое время они сидели в молчании, наблюдая за проносящейся мимо лондонской жизнью. «Я свободен, – думал Гейбриел. – Я могу хоть сейчас выйти из экипажа и бегом мчаться до самого дома или остановиться в своем клубе и думать, будто я последние два года провел в Канаде».

– Я твердо намерен снова найти Шарлотту, брат, – наконец произнес он.

– И как ты собираешься это сделать, если она не хочет этого?

– Через майора Шелби, разумеется.

– А если он тоже не знает, где она сейчас? – Гейбриел сделал глоток из бутылки.

– Он знает, не сомневайся. Должен сказать, что для меня те несколько дней во Франции вполне сравнимы с целой жизнью. Никогда бы не подумал, что я скажу это.

– Не сомневаюсь, но… Как же он свяжется с ней? – Гейбриел пожал плечами:

– Мне кажется, он передает записки через надежного человека, не имеющего отношения к военным.

– Вроде коммивояжера, врача или еще кого-то, с кем они оба имеют контакт.

– Тогда они встречаются где-то в городе, вероятнее всего, в борделе. – Гейбриел тут же вспомнил про заведение мадам Ростин. – Видишь ли, брат, вся хитрость в том, что в этом случае никому не требуется очень уж доверяться другому.

– Тогда тебе нужно найти связного, готового поговорить о женщине, которая, скорее всего, запутала их так же, как запутала тебя.

– Да, но я, по крайней мере, знаю, с чего начать. Ты, кажется, что-то сказал о коммивояжере?

Глава 25

Дождавшись, когда дворецкий подаст суп, герцогиня взяла ложку, и остальные последовали ее примеру.

– Гейбриел все еще очень вспыльчив, – заметил Линфорд, оглядев собравшихся, – но теперь он научился контролировать себя и может даже находить в этом определенные преимущества.

Оливия кивнула, а Гейбриел, попробовав черепаховый суп, тут же положил ложку. Ужин в городском особняке в Мейфэре был устроен в его честь, и он снова поразился тому, как резко изменилась его жизнь.

– Гейбриел, неужели тебе не нравится черепаховый суп? Может, подать тебе что-нибудь другое? – заботливо спросила Ровена.

– Суп очень вкусный, просто он намного более сытный, чем то, к чему я привык.

– Сприн, – окликнула Ровена дворецкого, – пожалуйста, принеси немного куриного бульона.

– Да, ваша светлость. – Дворецкий поспешно вышел из комнаты.

– В этом нет необходимости, Ровена. – Герцог слегка обернулся к жене. – Гейбу вообще не нужен суп, поскольку на кухне Оливия уже дала ему отведать всего понемногу.

– Верно, – признался Гейбриел, – и, кроме того, вряд ли у вас постоянно есть куриный бульон под рукой.

– Конечно же, есть. – Ровена засмеялась. – При таком количестве народа у нас постоянно кто-нибудь болен, и куриный бульон – единственное, что помогает буквально всем. Вот почему Оливия полна решимости отыскать рецепт самого хорошего куриного бульона.

– Кстати, – вступил Дэвид, – у Магды появился новый щенок…

Все дружно рассмеялись, и не только потому, что любовь Ровены к домашним любимцам была хорошо известна, – просто все были рады, что Дэвид снова с ними.

Гейбриел не спеша попробовал куриный бульон, который Сприн поставил перед ним, и кивнул в сторону сестры:

– Мне кажется, ты скоро достигнешь совершенства.

Оливия довольно улыбнулась:

– Секрет в том, чтобы медленно кипятить бульон, а потом дать ему остыть до комнатной температуры, не вынимая курицу. – Она проследила, как Гейбриел проглотил еще ложку бульона. – Когда ты чуть окрепнешь, Ровена позволит положить тебе немного курицы в бульон: так получается даже лучше.

Гейбриел усмехнулся:

– Я счастлив, что снова нахожусь здесь, с вами. Должен заметить, что без помощи Шарлотты Парнелл этого могло никогда не случиться, – она одна из самых удивительных женщин, которых я когда-либо встречал. Вот почему я собираюсь найти ее.

– Но как ты это сделаешь? – озабоченно спросил Джесс.

– Я просто пойду к ее коммивояжеру и послушаю, что он скажет мне. Потом поговорю с Шелби, человеком, через которого Шарлотта поддерживала связь с властями. Если никто из них не поможет мне, я обращусь к Роберту Уилтону – его усадьба находится неподалеку отсюда.

– Но он, кажется, был не слишком учтив с тобой… – Оливия помолчала. – Хотя, полагаю, ты сможешь стерпеть невежливость ради того, чтобы найти ее. Вот только я никак не пойму, почему это для тебя так важно.

– Шарлотта так же очарована ночным небом, как и Гейбриел, – пошутил Джесс и ткнул брата локтем в бок.

– А я считаю, что нашему дорогому Гейбриелу хочется узнать, что она за женщина, какова она на самом деле, – с уверенностью заявила герцогиня.

– Ну нет, по-моему, здесь таится нечто большее, – возразил Джесс, поднимая свой бокал и делая большой глоток, прежде чем заговорить снова. – Я готов биться об заклад, что одной из причин является желание Гейба доказать, что он остается мужчиной, даже будучи спасенным женщиной.

– Какие глупости! – воскликнула Ровена, приходя на выручку Гейбриелу, и тут же позвонила в колокольчик, давая знать, что пора подавать следующее блюдо.

Остаток ужина прошел в обсуждении маленьких семейных событий и новостей о друзьях. Но когда Джесс принялся рассказывать о последнем матче боксеров, на котором он присутствовал, Ровена прервала его на полуслове.

– Давайте перейдем в гостиную, – предложила она.

– Пожалуй, ты права. – Прежде чем встать, Оливия оглянулась на Гейбриела: – Не заставляй нас ждать слишком долго: мне хочется услышать о твоих похождениях и о том, что случилось до того, как ты встретился с миссис Парнелл.

Гейбриел пожал плечами:

– Вряд ли вы услышите что-то, кроме историй о ночах, проведенных в созерцании звезд, о долгих вечерах в прокуренных тавернах, где продается информация, иногда правдивая, иногда лживая. Больше мне нечего рассказывать.

Оливия поднялась и обошла стол, чтобы поцеловать его.

– Если тебе так хочется, братик, я больше ни о чем не буду расспрашивать. Главное, ты снова с нами.

Ровена тоже встала, и тут Гейбриел впервые заметил, что ее живот заметно округлился. Неужели она снова в положении? Два предыдущих выкидыша, о которых ему рассказала Оливия, вполне могли быть причиной, почему Ровена и Линфорд пока не объявили об этом.

Он еще больше уверился в этом, когда Линфорд поднялся, чтобы проводить жену к дверям.

– Мы скоро вернемся, – пообещал он.

Ровена чмокнула Гейбриела в щеку и вместе с Оливией вышла из комнаты.

– Итак, Гейбриел, ты, похоже, влюбился? – Джесс замер в ожидании ответа.

– Джесс, – заметил герцог, возвращаясь на свое место, – почему бы тебе не присоединиться к дамам? – Джесс энергично замотал головой:

– Спасибо, ваша светлость, но мне интересно, что еще нам расскажет Гейбриел о том, как он провел время с таинственной Шарлоттой Парнелл.

– О любви здесь нет и речи, – твердо заявил Гейбриел. – Любопытство – вот мое излюбленное прегрешение. Мне хочется раскрыть бесчисленные тайны, окружающие миссис Парнелл, и я непременно сделаю это.

– Что ж, в этом есть определенный смысл. – Герцог произнес это подчеркнуто равнодушно. – Ты можешь отправиться к ней хоть сейчас. Ночь обещает быть безлунной, так что вы получите огромное удовольствие.

– Я поеду тогда, когда мне вздумается. – Гейбриел почувствовал, как в его душе закипает ярость.

– Разумеется, ты уедешь тогда, когда захочешь, брат, – поддержал его Дэвид, и Гейбриел, нервно кивнув, погрузился в молчание.

– Мне придется сначала поговорить с майором Шелби, – произнес он наконец.

– И что ты рассчитываешь узнать, кроме того, что она сейчас в безопасности? – поинтересовался Дэвид. Гейбриел резко выпрямился.

– Первым делом я хочу получить ответы на массу вопросов, начиная с того, каково ее настоящее имя.

* * *

– Линетт Гилрей, пожалуйста, скажи мне правду: ты, случаем, не беременна?

Линетт улыбнулась:

– Нет, мамочка, я не беременна, просто очень устала от поездок.

Поначалу она сама задавалась этим вопросом и ощутила огромное облегчение, поняв, что, по крайней мере, этой напасти ей удалось избежать. Она наделала достаточно глупостей с Габриелем Пеннистаном, и ей не требовалось постоянно напоминать об этом.

Эстер Гилрей ничего не сказала и продолжала тщательно мыть волосы дочери.

– Думаю, нужный эффект достигнут, – наконец произнесла она. – Каштановый цвет исчез окончательно.

– Это просто восхитительно. Спасибо тебе, мамуля. – Линетт закрыла глаза, надеясь, что ее слезы смешаются с водой, ручейками стекавшей по ее щекам. – Так приятно смыть последние следы Шарлотты Парнелл.

– Не сомневаюсь.

– Это не было опасно, но слишком волнительно и захватывающе. Сиротские приюты ничуть не возражали, когда у них забирали детей, но для меня самой большой проблемой было вовремя вспомнить, чью роль я играю в этот раз.

– Вот как? Что ж, я счастлива, что это была твоя последняя поездка, но… Ты тоже должна бы радоваться этому, однако почему-то все время проводишь в студии и плохо ешь. Что такого случилось в Лондоне, чего я не знаю?

Линетт пожала плечами:

– Это был трудный год. Работа, которую я выполняла, прошла не слишком гладко, и к тому же мне пришлось срочно возвращаться за последним ребенком.

– Мне этого все равно не понять. Как только Наполеон признает свое поражение, разве всем не станет легче?

– Нет, мама, потому что Франция изменится. Мы с Жоржем думали, что все получится легче, если действовать быстро, но дело обернулось не так, как мы надеялись.

– И тогда ты помчалась в Лондон.

– Это была последняя роль, но какая! Тебя такое приключение очень впечатлило бы, мамочка. Помнишь, ты играла сорванца в одной пьесе, когда встретила папу?

– Еще бы! – Мать поцеловала Линетт в мокрую макушку. – Что ж, иди, но знай: теперь дети вряд ли узнают тебя, как, впрочем, и я.

Облачившись в ночную рубашку и халат, Линетт села спиной к камину и стала поглаживать кошку, устроившуюся у нее на коленях, пока мать расчесывала ей волосы.

Мурлыкающая кошка и мягкое движение гребня в ее волосах действовали так же умиротворяюще, как и тепло камина. Мать права, подумала Линетт, ее дочь действительно изменилась.

– Ну как мне тебе объяснить, – она вздохнула, – когда я сама себе не могу объяснить?

– Скажи по крайней мере – это мужчина?

– Да.

– Тот самый, за спасение которого тебе так хорошо заплатили?

– Именно. Он оказался совсем не таким, как я ожидала. – Линетт повернулась лицом к матери. – Я ненавижу его, если тебя это интересует.

– Да, дорогая, понимаю. Я тоже ненавижу его и хочу, чтобы завтра вы с девочками пошли кормить уток. Проводить время с детьми – самое лучшее лекарство для страждущего сердца, как мне известно.

Линетт послушно кивнула.

– А теперь отправляйся спать, дочка.

Оказавшись в постели, Линетт закрыла глаза и попыталась представить себя ребенком. Ей десять лет, и она проснулась от ночного кошмара. Матушка осталась с ней и не собиралась уходить. Сейчас ей ближе к тридцати, и она пережила кошмар, но, слава Богу, снова была дома, с семьей и в безопасности.

Глава 26

Усадьба Роберта Уилтона оставляла очень приятное впечатление; деревья, выстроившиеся вдоль аллеи, выглядели ухоженными и были покрыты густой листвой. Пришпорив коня, Гейбриел поскакал вверх по дорожке, наслаждаясь легким ветерком, светом и тенью солнечного дня. Увидев оленя, он подумал, не слишком ли рано пробудилась фауна в этом более теплом климате. В Дербишире пришлось бы ждать еще несколько недель, но здесь, в Суссексе, климат был гораздо умереннее, чем дома.

Дом оказался не слишком большим, но множество окон придавали ему уютный вид. Гейбриел не ожидал увидеть столь привлекательное жилище. Впрочем, хозяин его был капитаном, более двадцати лет получавшим призовые деньги за захваченные или потопленные пиратские суда.

Когда Гейбриел подъезжал к дому, его размышления были нарушены пронзительно кудахчущими курами, носившимися по двору, за которыми гналась пара сорванцов. Оба были старше двенадцати лет, и Гейбриел понял, сколь давно ушло от него детство.

Гейбриел проводил их взглядом, затем поскакал к конюшне – опрятно выглядевшему строению в нескольких шагах от дома.

Навстречу ему вышел грум и принял от него коня.

– Сэр, желаете, чтобы я проводил вас?

– Нет, спасибо.

– Миссис Уилтон дома, но только капитан сейчас отсутствует: два дня назад он отправился по делам в Эдинбург, и его не будет несколько недель.

– А ты давно у Уилтонов? – поинтересовался Гейбриел.

– Я был с капитаном уже на первом корабле, которым он командовал, однако случилось так, что я едва не утонул, и решил, что мне лучше вовремя оставить море. Вот тогда-то капитан и дал мне работу здесь. Мой отец был конюхом, так что Мне не составило труда освоить это занятие.

Дослушав историю до конца, Гейбриел кивнул и зашагал к дому. Дверь ему отворил вышколенный дворецкий, а когда несколько минут спустя он увидел Мадлен Уилтон, ему сразу стало ясно, что слуги наверняка желали скорейшего возвращения капитана. Его жена была на сносях, и до родов явно оставалось совсем немного времени.

Миссис Уилтон оказалась милой, привлекательной женщиной, и у Гейбриела сразу потеплело на душе.

– Мне так жаль, что капитана сейчас нет, – начала она, едва они устроились в креслах, и тут же послала горничную за чаем, а потом попросила дворецкого проверить, как продвигается покраска стен в детской. – Найди, пожалуйста, мальчиков и скажи им, что они останутся без яиц, если растревоженные куры перестанут нестись.

Затем миссис Уилтон перенесла все внимание на Гейбриела, и они заговорили о погоде в Лондоне, а потом переключились на то, как быстро распускаются мальчишки, когда они предоставлены сами себе. Их наставнику, объяснила миссис Уилтон, пришлось срочно уехать по семейным делам, и он будет отсутствовать не меньше трех недель.

Наконец дворецкий подал чай и большое блюдо со сладостями. Мадлен Уилтон предложила Гейбриелу блюдо, но он взял лишь сливочное пирожное, гордясь собственной выдержкой.

– Ваше письмо пришло уже после отъезда капитана в Эдинбург, но я не сомневаюсь, что он отказался бы встретиться с вами, даже если бы находился дома. Мы оба знаем, что это не нужно.

Гейбриел едва не поперхнулся: он никак не ожидал столь откровенного разговора.

– Мне бы хотелось, чтобы ваш супруг все же согласился на встречу. – Гейбриел решил отплатить хозяйке дома той же прямотой и открытостью, стараясь при этом свернуть разговор на Шарлотту Парнелл. – Ох уж это врожденное упрямство Пеннистанов!

– Вы правы. – Мадлен опустила взгляд на руки, скрывая улыбку. – Хотя я и нахожу некоторые способы, как его обойти.

– Чего только не сумеет женщина! – Гейбриел почувствовал, что почти влюбился в нее. Но знает ли миссис Уилтон о миссис Парнелл?

Мадлен подлила ему чаю, предложила еще пирожное, и тогда Гейбриел решил действовать напрямик:

– Миссис Уилтон, говорит ли вам о чем-нибудь имя Шарлотта Парнелл?

– Да, – осторожно ответила она.

– И вы знаете, где она живет?

– Знаю.

Гейбриел хлопнул себя по колену и расхохотался. Его сердце готово было выскочить из груди.

Поднявшись, он подошел к окну, и его охватило странное чувство, похожее на освобождение.

– Мне бы очень хотелось поговорить с ней, – сказал Гейбриел осторожно. – Я буду очень признателен, если вы мне подскажете, где я могу найти ее.

– Вы хотите нанести ей визит?

– Да. – Он подошел ближе к ней, однако миссис Уилтон по-прежнему смотрела в сторону, словно обдумывая его просьбу.

– Мне кажется, вам лучше дождаться Роберта, – произнесла она, бросив на него умоляющий взгляд. – Это должен решать только он сам.

– Но возможно, я мог бы убедить вас изменить свое мнение…

– Мне очень жаль, милорд. – Мадлен поднялась. – Я согласна с мужем в том, что особа, о которой вы спрашиваете, имеет право на уединение и личную жизнь. Я не хочу нарушать это уединение, не обсудив вопрос с Робертом.

Гейбриелу ничего не оставалось, как только признать свое поражение.

– Ваша верность достойна восхищения, мадам. – Он понимал, что теперь ему предстоит дожидаться возвращения Уилтона или вернуться сюда, когда будет точно известно, что капитан дома.

Прежде чем миссис Уилтон успела проводить его к дверям, у них над головой раздался грохот, и Мадлен положила руку на живот, словно стараясь успокоить будущего ребенка. Гейбриел бросился в холл, и Мадлен последовала за ним.

– Эти мальчишки неделю не получат ни куска пирога! – воскликнула она, поднимаясь по лестнице.

– Позвольте мне? – Гейбриел указал пальцем наверх.

– Вы хотите помочь? Благодарю. Вдруг там действительно кто-нибудь ушибся, а я не могу теперь передвигаться так резво, как еще несколько месяцев назад.

Когда Гейбриел вошел в комнату, из которой доносился шум, он очутился в детской, где шел ремонт.

Судя по всему, один из мальчишек попытался пройти по доске, соединявшей приставные лестницы: доска поехала, и цирковой номер закончился плачевно. Сорванец, похоже, не столько ушибся, сколько страдал от того, что оказался между сломанными досками и ступеньками лестницы.

– О, сэр, если вы поможете мне выбраться отсюда, я еще успею убежать, – простонал он.

Гейбриел сложил руки на груди.

– И кто же тогда будет виноват во всем этом? Я?

– Нет, что вы, сэр. Мы можем сказать, что это был кролик. Если вы выпустите его из клетки, он сможет натворить массу дел.

Да помогут небеса Мадлен Уилтон!

Гейбриел помог застрявшему мальчишке встать на ноги и позволил ему убежать, затем открыл дверцу кроличьей клетки и вытащил оттуда белый пушистый комок как раз в тот момент, когда в дверях появилась миссис Уилтон.

– Здесь никого нет, – невинно сказал он.

– Если у вас войдет в привычку врать, я вам не дам больше ни кусочка яблочного пирога, – незамедлительно откашлялась Мадлен.

– Простите меня. – Гейбриел безуспешно старался не расхохотаться. – Нам велено передать вам, что это кролик вырвался из клетки.

Мадлен усмехнулась:

– Сколько вам лет, лорд Гейбриел?

– Достаточно, чтобы понять, что такое целая неделя без пирога. Это ужасное наказание.

– Если бы они разлили краску, мне пришлось бы увеличить срок. – Миссис Уилтон прошла в соседнюю дверь, и Гейбриел, сунув кролика обратно в клетку, проследовал за ней.

Войдя в дверь, он оказался в классной комнате с большой картой на стене и стал не спеша разглядывать аккуратно выстроенные книги на полке, столик в углу, где вырезали шаблоны для деревянных картинок-головоломок, и прочие учебные принадлежности. Запахи грифельной доски, мела и красок полнили воздух, а лучи света, падавшие через окно, напомнили ему о школьных временах.

Когда Гейбриел обернулся к окну, Мадлен рылась в большой корзине, а за ней Гейбриел заметил нечто, заставившее его замереть.

Это была картинка с видом Гавра. Он узнал первые лучи света, поднимавшиеся за городом и оставлявшие в глубокой тени здания. Шпили церквей казались черными стрелами на фоне серого неба, водная гладь отражала бледный рассвет. Это же он видел в то утро, когда с Шарлоттой и детьми наконец покинул Францию.

Подойдя ближе, Гейбриел убедился, что изображение сделано из наложенных друг на друга слоев бумаги. Вся композиция была размером с оконное стекло и представляла настоящее произведение искусства.

Ему вспомнился сосредоточенный взгляд Шарлотты в то утро. Именно эту сцену она изучала, запоминала ее. Шарлотта Парнелл была настоящей художницей, теперь Гейбриел в этом не сомневался.

– Удивительная вещь, не правда ли? – сказала Мадлен.

– Да, несомненно. Это гораздо сложнее, чем портретные силуэты, которые я видел. Скажите, он и портреты делает тоже?

– Она делает, потому что, видите ли, художник – женщина.

– Да, конечно. – Гейбриел постарался скрыть охватившее его ликование. – Такая тонкая работа! Не у многих мужчин достало бы терпения сотворить такое.

– Действительно, вы правы.

– И где же живет художница? Мне кажется, Мерной был бы не прочь иметь портрет жены, выполненный в этой технике.

Мадлен выпрямилась, только в этот момент она осознала, что едва не выдала тайну Шарлотты.

– Она работает только для друзей, милорд. Я могу встретиться с ней и спросить, не согласится ли она принять заказ от герцога.

– Благодарю, буду признателен вам за это.

Если Мадлен и была удивлена отсутствием настойчивости, то никак не показала этого.

– Милорд, я должна найти мальчиков. Вероятно, единственный способ заставить их слушаться – это привязать их к стульям.

– Позвольте мне навести здесь порядок, возможно, они скоро вернутся и тогда я приведу их вниз.

– Спасибо. – Мадлен кивнула и направилась к лестнице, а Гейбриел принялся возвращать разбросанные вещи на свои места.

Подобрав кроличью клетку, он вернулся в классную комнату, по пути вспоминая себя в нежном возрасте и размышляя, где могли спрятаться шалуны.

На самом деле было лишь одно место, куда не заглянула их мать. Гейбриел подошел к встроенному в стену шкафу, и, когда он дернул дверцу, мальчики, чихая и отфыркиваясь, вышли оттуда.

– Как вы узнали, где мы спрятались, сэр? – Гейбриел усмехнулся:

– Мне тоже когда-то было двенадцать лет.

– Да? А мне уже четырнадцать, – сказал старший мальчик обиженно.

– Неужели? Странно, подобного поведения я не мог ожидать от такого взрослого мальчика.

Шалуны переглянулись и пожали плечами.

– Наверняка в мире имеются вещи, гораздо более интересные, чем гонять кур по двору и крушить детскую, разве нет.

– Нам хочется пойти на озеро, но мама нас не пускает, а здесь нам скучно.

– И что же интересного на озере в это время года?

– Ну, там мы любим смотреть на уток…

Гейбриел готов был держать пари на кролика, которого он держал в руках, что кормить уток на озеро ежедневно приходили девочки и в этом было все дело.

– Раз уж вам не позволено ходить на озеро, почему бы тогда не заняться фехтованием?

– Этого мы не умеем. Наш учитель носит очки, так что сами понимаете… – сказал тот, что поменьше, словно это было достаточным объяснением.

– А вы не пробовали вырезать силуэты из бумаги? – спросил Гейбриел, запихивая кролика обратно в клетку.

Дети молчали, видимо, не очень понимая, что от них требуется, и Гейбриел, не в силах удержаться от улыбки, повернулся, чтобы вновь взглянуть на вид Гавра.

– Тогда, может быть, вы хотя бы знаете, кто сделал эту картину?

– Мисс Гилрей, – без запинки ответил один из мальчиков, и у Гейбриела отлегло от сердца. Теперь остальное было всего лишь делом техники.

Глава 27

– Вероятно, эта женщина живет неподалеку? – как бы невзначай поинтересовался Гейбриел.

– Да, сэр. Ее братья приходят сюда на занятия с нашим учителем, а дом мисс Гилрей стоит на той стороне.

– Так близко?

– Да, сэр. Вам придется пройти совсем немного, чтобы попасть туда.

– По-вашему, мисс Гилрей сейчас дома?

– Да, сэр, мама навещала ее вчера.

Гейбриелу тут же захотелось оставить мальчишек, чтобы немедленно найти озеро и Шарлотту, но чувство вины перед Мадлен заставило его выбрать иной путь. Он предложит ей обучать мальчиков фехтованию, и это послужит предлогом, позволяющим ему задержаться здесь на некоторое время.

Мадлен Гейбриел нашел за письменным столом ее мужа: она задремала, и он проворно подобрал подушку, упавшую с кресла.

Это движение, должно быть, разбудило ее, и Мадлен улыбнулась ему извиняющейся улыбкой.

Услышав от гостя предложение на время стать наставником ее детей, Мадлен встрепенулась.

– Вы хоть чуть-чуть представляете, что хотите взвалить на себя, милорд?

– Я не столь давно сам был мальчишкой и поэтому думаю начать с уроков фехтования.

Заметив тревожный блеск в глазах Мадлен, он успокаивающе поднял руку.

– Мы используем рапиры с тупыми концами, а на мальчиков наденем шлемы и защитные куртки. Это будет не более опасно, чем кур гонять по двору.

В конце концов, Мадлен кивнула и тут же предложила Гейбриелу комнату. Правда, одну ночь ему придется провести в сельской гостинице, но на следующий день его комната будет готова.

Уладив таким образом самые срочные дела, Гейбриел отправился к озеру и вскоре, обогнув его, увидел небольшой опрятный двухэтажный домик с башенкой и с крышей из прессованной соломы, стоявший чуть в стороне от дороги.

Вдоль подъездной аллеи расположились цветущие кусты и разбросанные в беспорядке деревья, посаженные много лет назад, из-за чего казалось, что дом когда-то сам вырос здесь в окружении этих растений.

Гейбриел остановил коня и глубоко вздохнул. Что он скажет ей? Он был так поглощен мыслью разыскать беглянку, что ни на минуту не задумался о своих дальнейших действиях.

Было ли это, как утверждал Джесс, не чем иным, как проявлением мужской гордости? Кто знает.

В любом случае отступать было уже поздно: солнце клонилось к закату, а это значило, что разбираться в собственных чувствах ему придется уже после того, как он войдет в дом.

– Клер, дорогая, Кити должна вернуться к своей мамочке. – Линетт нагнулась, чтобы лучше видеть лицо девочки. – Отпусти ее, пожалуйста.

Клер сидела на ступеньке у входа в дом, прижимая к груди отчаянно вырывавшегося из ее рук котенка. Наконец она отпустила его и надула губы.

– Я люблю эту кошечку, и мне хочется оставить ее себе. Я назвала ее Мари. Я не хочу, чтобы Мари попала в приют!

– Хорошо, мы оставим ее, а для других котят найдем хорошие дома.

Линетт отлично понимала, от чего сиротский приют был постоянным рефреном у Клер. Накануне вечером малышка расплакалась и даже не смогла доесть кашу, так как испугалась, что «их отправят в приют».

Неожиданно Клер дернула Линетт за юбку.

– Смотри, это месье папа едет к нам!

– Кто едет? – Линетт взглянула на дорогу, но так и не смогла ничего разглядеть.

– Месье папа – тот, который плыл с нами на лодке из Франции.

Гейбриел Пеннистан? Линетт вздрогнула. Теперь и она разглядела человека, едущего верхом на коне.

Она поспешно обернулась к Клер:

– Матушка сейчас в гостиной, пожалуйста, попроси ее прийти сюда, а потом отправляйся на кухню и скажи кухарке, что я прошу дать тебе яблоко, ведь до ужина еще слишком долго.

Линетт все еще продолжала наблюдать за всадником, когда ее мать появилась на пороге дома.

– А где мальчики? – спросила она, все еще пытаясь разглядеть лицо гостя.

– Маркус отвел их на старую нормандскую смотровую башню, где они собираются устроить пикник. Надеюсь, они вернутся до наступления темноты…

– Неужели они отправились туда пешком? – Внезапно Линетт почувствовала себя беззащитной в собственном доме.

– Да, ведь это не дальше трех миль отсюда. – Теперь уже обе женщины пытались разглядеть приближавшегося всадника.

– Кажется, это мужчина, и я отнюдь не уверена, что он заблудился, – взволнованно произнесла Линетт, оборачиваясь к матери.

– Тогда пошли скорее, мы запрем дверь, а служанка скажет через окно, что дома никого нет.

Несмотря на страх, Линетт едва не расхохоталась.

– Нет, мамочка, лучше мы дождемся его здесь и узнаем, что ему нужно. Если он интересуется миссис Страусе, в этом нет ничего опасного: я действительно была женой Шарля и не нарушала никаких законов.

– Но я боюсь, что кто-нибудь сочтет тебя виновной в его поступках.

Тем временем всадник приблизился к ним почти вплотную.

– Иди в дом, – услышала Линетт слова матери, – а я займусь им.

Пистолет. Она должна взять свой пистолет.

– Хорошо, мамочка, только не делай ничего без меня, просто поговори с ним. – Линетт поспешила в дом, туда, где был спрятан пистолет.

Увидев женщину у входной двери, Гейбриел вспомнил, что настоящее имя Шарлотты – Линетт. В этот раз она была одета и накрашена, как пожилая женщина, и выглядела бы весьма доброжелательно настроенной, если бы улыбнулась.

Но как она сменила цвет волос с каштановых, какими они были во Франции, на светлый, с пробивавшейся сединой? В ее взгляде Гейбриел почувствовал настороженность, словно она увидела абсолютно незнакомого ей человека. Это показалось ему странным: то, что они пережили вместе, вряд ли можно было легко забыть.

Соскочив с коня, Гейбриел продолжал пристально смотреть на нее.

– Кто вы и что вам нужно? – спросила женщина.

– Эта игра не сработает, мисс Гилрей. Вы можете перекраситься, сменить наряд, но я уверен, что ваша память и зрение столь же хороши, какими были во Франции.

Женщина подняла руку к горлу, словно только сейчас узнала его.

– Я же сказал, что найду вас и получу ответы на свои вопросы.

Едва он произнес эти слова, как из дома вышла другая женщина.

– А еще вы сказали: «За любым костюмом я смогу разглядеть ту, настоящую женщину, которую хорошо знаю». – Женщина вытянула вперед руку с пистолетом. – Похоже, вам это не удалось, милорд.

Слава Богу, подумал Гейбриел с облегчением, теперь это точно она. Он понимал, что ему следовало хоть чуть-чуть опасаться пистолета в ее руке, но сознание собственного триумфа ввергло его в настоящую эйфорию. Сделав шаг к ней, он узнал ее запах: не пряный аромат ее любимых духов, а чистую, свойственную лишь ей сладость. С незатейливой прической, в простеньком наряде, ей можно было дать не больше двадцати лет, хотя, по собственному признанию, ее возраст приближался к тридцати.

Линетт помахала пистолетом у него под носом.

– Послушайте, – с расстановкой произнес Гейбриел, – уберите, наконец, пистолет, вы же не собираетесь стрелять в меня, верно?

– А это уже зависит от вашего поведения. – Линетт все же опустила пистолет и затем положила его на выступ в стене, уставленный цветочными горшками.

– Так ты знаешь этого человека? – Пожилая женщина вопросительно посмотрела на дочь.

– Да.

– Гейбриел Пеннистан к вашим услугам, – поспешил представиться Гейбриел.

– Эстер Гилрей, мать Линетт.

– Вы столь же прекрасны, как и ваша дочь, мадам. – Линетт с интересом наблюдала за происходящим.

Гейбриел был уверен, что она скажет: «Довольно играть, в этой роли вы ужасны», – но Эстер была так явно польщена комплиментом, что Линетт ограничилась грозным взглядом в сторону непрошеного гостя.

– Линетт Гилрей? – Гейбриел сделал шаг вперед. – Прежде чем я начну думать о ней, называя таким именем, вы, мадам, должны поклясться, что это ее настоящее имя.

– А разве я не так сказала, молодой человек?

– Да, но вы не поклялись в этом.

– Поклянись, мамочка, а то этот фарс никогда не кончится. – Линетт сложила руки на груди, словно этим жестом хотела выказать свое презрение.

– Ну что ж. – Миссис Гилрей озадаченно пожала плечами. – Клянусь, что при рождении дочери мы с мужем назвали ее Линетт. Я знаю, что это не совсем обычное имя, но таково было имя моей матери и матери моего мужа. По-моему, оно очень подходит артистическому темпераменту нашей дочери…

Линетт с укором посмотрела на Эстер.

– Тебе незачем выкладывать ему всю историю моей жизни, – недовольно сказала она.

– Нет-нет, я вовсе не против, продолжайте. Я рад познакомиться с маленькой девчушкой с косичками и кисточкой в руке. – Заметив, что Линетт удивленно взглянула на него, Гейбриел признался: – Я видел несколько ваших работ в доме моего брата.

– И что вы хотите теперь от нас, молодой человек? – подозрительно спросила Эстер.

– Всего лишь поговорить с вашей дочерью.

«Мне хочется лечь с ней. Мне хочется узнать, почему она чувствует себя такой виноватой, такой несчастной. Мне хочется увидеть ее работы и услышать ее мечты». Все это Гейбриел высказал Линетт взглядом.

– Я не знаю, что вы надеетесь узнать о ней после всех этих лет. – Эстер помолчала. – Ее муж, мистер Страусе, оказался дьяволом в человеческом обличье: он взял Линетт в жены, а потом погубил ее.

– Мама! – вскричала Линетт. – Не надо! Лорд Гейбриел – это тот человек, которому я помогла бежать из французской тюрьмы, тогда он знал меня как Шарлотту Парнелл…

Если бы Линетт и ее мать не выглядели столь подавленными, Гейбриел мог бы объявить, что фарс закончен.

– Прошу простить меня за то, что расстроил вас, мадам. Так много невысказанного осталось между мной и вашей дочерью, что мне будет гораздо легче, если мы с ней побеседуем несколько минут.

– Нет. – В голосе Линетт прозвучало столь неприкрытое предупреждение, что Гейбриел невольно взглянул на то место, куда она положила пистолет.

– Ну вот, теперь я, наконец, узнаю мадам Шарлотту! Тот же твердый тон и неумолимый взгляд.

– Во мне гораздо больше, чем частица Шарлотты, милорд, и я советую вам никогда не забывать об этом. Поверьте, у меня нет ни малейшего желания видеть вас. – Линетт протянула руку и взяла пистолет. – Поэтому я предлагаю вам немедленно оставить нас.

– Как пожелаете, – спокойно ответил Гейбриел. – Я остановился у миссис Уилтон и буду заниматься с ее мальчиками, пока их учитель в отъезде. Уверен, нам еще не раз представится возможность поболтать. – Он чуть приподнял шляпу: – До следующей встречи, леди.

Затем, повернув коня, Гейбриел поскакал прочь, весьма довольный своим успехом. Теперь он знал ее имя и знал, где она живет: для одного дня этого было достаточно.

Итак, он все-таки нашел ее! Линетт очень хотелось разозлиться, она пыталась найти повод, чтобы почувствовать себя испуганной. В то же время легкую дрожь удовольствия она изо всех сил старалась не замечать.

Кажется, Пеннистан сказал, что остановился у Уилтонов? Интересно, что на этот счет думает Мадлен и что скажет капитан? Скорее всего, вернувшись, он тут же выставит Гейбриела за дверь. Все, что от нее требуется, – это проявить твердость: вряд ли незваный гость пробудет здесь достаточно долго, чтобы окончательно испортить ей жизнь.

Глава 28

– Дочка миссис Гилрей вернулась!

Гейбриел сидел за столиком в углу, наблюдая за реакцией на эту новость одного из посетителей пивной.

– Она привезла еще одного ребенка.

– Вот как? И сколько же внебрачных ублюдков может иметь женщина?

– Это не ее дети, болван. Она спасает их из публичных домов. – Приятель первого оратора обвел присутствующих значительным взглядом.

– Может, и так. Поговаривают, что она собирается открыть школу.

– Да?

– Для художников. На осенней ярмарке она сделала бумажные портреты моих мальчишек. Теперь она будет учить их зарабатывать этим на жизнь. Но, по-моему, на жизнь они не заработают, если не будут подрабатывать карманниками на стороне.

В пивной воцарилось молчание, словно идея о школе для карманников никому особо не понравилась.

– Эй, вы! – Хозяин пивной зажег лампу на деревянной стойке. – Миссис Гилрей никогда не допустит ничего незаконного. Она постоянно ходит в церковь и ухаживает за теми, кто не может обслуживать себя сам.

Присутствующие дружно закивали, и он продолжил:

– А вот девице вроде ее дочери, мисс Линетт, трудно придется без мужчины.

– Ладно тебе, Адаме! Если она захочет, то может пятерых мужиков затащить в постель, а ты специально находишь ей оправдание, потому что все твои женщины работают у Гилреев.

Хозяин хмыкнул:

– Я узнал бы первым, если бы там было что-то не так. Молодая Гилрей, конечно, странноватая женщина, скажу я вам: никогда не знаешь, когда ей взбредет в голову отправиться в путешествие. Но мне она никогда не давала повода думать о ней плохо.

Никто не оспорил этого факта, и Гейбриел, откинувшись назад, закрыл глаза. Только в Англии ты можешь найти селение, где в пивной не любят посплетничать.

Когда компания принялась с энтузиазмом обсуждать результаты скачек в соседнем городке, Гейбриел покинул пивную. На улице было теплее, чем обычно бывают весной в Дербишире. Шагая в сумерках по дороге, ведущей в усадьбу Гилреев, он думал о том, что это столь же подходящее место, как и любое другое, чтобы наблюдать за звездами.

Главное, чтобы Линетт не взбрело в голову уехать, прежде чем он успеет поговорить с ней.

Добравшись до места, Гейбриел опустился на землю и прислонился спиной к дереву. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, он стал наблюдать за домом. К счастью, куртка отлично защищала его от вечерней прохлады. Лишь бы не пошел дождь…

Стоило ему подумать это, как ветер отнес облака в сторону от прибывающей луны, и теперь дорожка, ведущая к дому, попеременно купалась в тени и лунном свете.

В этот момент Гейбриел заметил, что из-за дома появилась женщина и, подойдя ко входу, присела на ступеньку, а затем взяла в руки кота и положила его себе на колени.

К счастью, Линетт не смотрела в его сторону: ее взгляд был устремлен на луну и блистающие вокруг звезды.

Теперь ему можно было уходить: очевидно, она не собиралась бежать от него, по крайней мере, этой ночью. И все же Гейбриел не тронулся с места, продолжая смотреть на Линетт, как мальчишка смотрит на женщину, которую не решается обнять.

Скучает ли она по нему, или почувствовала облегчение, расставшись с ним навсегда?

Встав, Гейбриел размял ноги и двинулся к дому по аллее, чтобы Линетт могла видеть его, размышляя при этом, какой все-таки это удивительный дар – свобода.

* * *

Линетт ничуть не сомневалась, что вечером Гейбриел придет сюда. Усадив кота у двери, она встала и пошла ему навстречу.

– А я предполагал, что мне придется всю ночь сидеть под деревом и смотреть на вас.

– Судя по всему, нет. – Шарлотта едва заметно усмехнулась.

– Свобода – очень неоднозначное понятие, мадам. Когда нас не ограничивают оковы и тюремные стены, мы все равно свободны настолько, насколько сами это себе позволяем.

Линетт задумчиво кивнула, но не произнесла ни слова.

Тогда Гейбриел подошел к ней и тронул ее за руку.

– Догадываюсь, о чем вы думаете, но я вовсе не это имел в виду, во всяком случае, пока. Тот выбор еще придется сделать, но прежде следует решить, стоит ли нам обоим признать правду или мы и дальше будем притворяться, что равнодушны друг к другу.

– Я сказала вам правду.

– Да, когда рассказали о вашем гнусном муже. Но это всего лишь часть правды.

– Вам следовало бы заниматься философией, а не естественными науками. – Произнося эти слова, Линетт вдруг осознала, что верила ему с той самой ночи в таверне. Когда он не взял, чего хотелось ему, но дал все, что ей требовалось в тот момент.

– Я знаю Шарлотту Парнелл, но теперь я хочу узнать Линетт Гилрей, – прямо заявил Гейбриел.

– Боюсь, вы требуете слишком многого, милорд. – Она отступила в тень.

– Неужели? Но ведь я не прошу вас раскрыть мне душу, просто расскажите о вашей жизни здесь, о вашей семье, и этого будет достаточно. – Гейбриел протянул руку и вновь коснулся ее. – Я хочу также узнать, что стало с Жоржем.

– Вы что, полагаете, что я собираюсь всю ночь разгуливать с вами по саду? – Линетт хихикнула.

– Мы вольны гулять, когда и где нам вздумается. Вы и представить себе не можете, какое это счастье для меня.

Поколебавшись секунду, Линетт взяла Гейбриела за руку и повела его по посыпанной гравием дорожке к летнему домику. Она отдавала себе отчет, что слишком легко сдалась, но ей было ужасно любопытно, что представляет собой Гейбриел Пеннистан сейчас, когда он уверенно держит в руках бразды собственной жизни. И зачем, в конце концов, он разыскал ее?

Похлопав рукой по карману, Линетт с облегчением убедилась, что пистолет находится при ней.

– Жорж вернулся со мной в Англию, если вам это интересно. Он рассчитывает начать все заново и навсегда забыть о четырех годах своей жизни. Кстати, Жорж написал, что он нашел работу, и прислал свой адрес на случай, если мне потребуется его помощь. Я думаю, он сделал более чем достаточно. Ну а вы? Как вы нашли меня?

– Помните ту чудесную аппликацию в классной комнате у Уилтонов? – Гейбриел усмехнулся.

– Еще бы! Я помню этот последний восход солнца в Гавре так же ясно, как и вы.

Оставалось только удивляться непредсказуемости судьбы, заставившей Гейбриела прийти в ту комнату, где находилась картина, подаренная детям Уилтона.

– Я начала рисовать, как только научилась держать в руке карандаш, – начала свой рассказ Линетт. – Когда мне исполнилось четырнадцать, я уже могла нарисовать небольшую акварель на тему семейной жизни. – Линетт вздохнула. – Потом, когда я вышла замуж за Страусса, мне нужно было найти что-нибудь, что занимало бы меньше места, и я остановилась на вырезании силуэтов, что, по правде сказать, мне очень нравилось.

Прогуливаясь и неспешно разговаривая, они постепенно добрались до домика с жестяной крышей и верандой, где имелся лишь один шезлонг и стоял мольберт. Линетт не раз пыталась рисовать здесь, но отчего-то у нее ничего так и не получилось.

Некоторое время они стояли в молчании, Линетт решила сменить тему:

– Как вы узнали меня во время слушания дела? – Гейбриел кивком указал на ее руки:

– Когда вы нервничаете или озабочены, ваши руки никогда не остаются в покое.

Линетт тут же сложила руки на груди.

– Слишком поздно, – произнес Гейбриел с улыбкой. – Но не тревожьтесь: этот визит всего лишь закрыл одну из печальнейших глав моей жизни.

– По-моему, вам следовало дождаться завтрашнего дня для нанесения визита.

– А по-моему, чем раньше мы поставим точку на прошлом, тем быстрее обретем новое начало.

– Но я не хочу ничего начинать. Я наслаждаюсь одиночеством, у меня дом полон детей.

Обернувшись, Линетт увидела, что Гейбриел смотрит на нее изучающим взглядом, словно рассматривает картину или скульптуру.

– Тогда, может, вы скажете, почему в ваших творениях царят сплошные тени и полутона? Похоже, вы очень любите тайны, но одного-единственного поцелуя будет достаточно, чтобы доказать: между нами не осталось ничего неизведанного. Возможно, для этого хватит даже одного прикосновения. – С этими словами Гейбриел подошел к ней так близко, что их разделяло не больше дюйма.

Линетт чувствовала его тепло, его дыхание. Ее тело стремилось к нему, ей хотелось прислониться к его плечу, потянуться к нему губами и отважиться на поцелуй…

– Вот видите. – Слова Гейбриела эхом отзывались в ее сознании. – Нам не надо даже прикосновения, чтобы почувствовать друг друга.

Гейбриел выжидал, и это окончательно обезоружило Линетт. Если бы он шевельнулся, чтобы поцеловать ее, она бы отступила назад, но он выжидал, глядя на нее нежным, любящим взглядом.

– Гейбриел, это невозможно, – внезапно вырвалось у нее.

И тут он обхватил ее лицо ладонями так деликатно, словно это была тончайшая вырезанная аппликация.

– Как человек, занимающийся наукой, я готов поклясться, что в этой жизни нет ничего невозможного, а как мужчина, искренне верю: это еще далеко не все, что нам суждено пережить вместе. Вы и я, мы оба предназначены друг для друга…

– Ночь с вами станет настоящим раем, – призналась Линетт.

И тут Гейбриел наконец поцеловал ее. А может, это она поцеловала его? Впрочем, не важно: это было рай. Нежное прикосновение, и они вместе насладились им.

Силы покинули Линетт, когда Гейбриел начал целовать ее шею, губы… Теперь она думала лишь о цепочке случайностей, которые свели их здесь. Впрочем, и эти мысли вскоре улетучились; к этому времени они оба разделись, и Гейбриел устроился рядом с ней в шезлонге, натянув поверх пальто, чтобы защитить их от ночной прохлады.

Он был немногословен, и его самообладание поражало Линетт. Не выдержав, она сама притянула его к себе.

Когда Гейбриел проснулся, Линетт уныло смотрела в потолок.

– Это не начало, Гейбриел, а конец, – едва слышно произнесла она.

– Только не сейчас, Линетт. Нет необходимости принимать решение заранее. Мы можем…

– Нет. Во мне нет ничего хорошего. – Она встала и начала натягивать нижнюю рубашку.

– Дорогая, вы ошибаетесь.

– Нет, не ошибаюсь. Шарль Страусе соблазнил меня, когда мне не было и двадцати. Он показал мне все прелести плотской любви, пока я не возжелала его больше, чем собственное искусство, больше, чем честь.

– Ваше прошлое ничего не значит для меня, но если вы расскажете мне все, я готов слушать хоть всю ночь. У нас достаточно времени, и мы одни. Мне хочется, наконец, понять, почему вы такая…

На какое-то мгновение Линетт зажмурилась. Начав свой рассказ, она смотрела на Гейбриела с такой тоской в глазах, что это разрывало его сердце.

– Однажды мы отправились на бал-маскарад – один из тех, которые были так популярны в Гавре. Страусе дал мне поразительное домино из шелка, самого чудесного материала, который когда-либо прикасался к моей кожи. Он возбуждал почти также, как прикосновение мужчины.

Так вот оно что, подумал, Гейбриел, этот Страусе знал толк в соблазнении!

– Он рекомендовал мне пойти обнаженной под верхним платьем, а поскольку я была уже достаточно развращена, то охотно согласилась. По пути на бал мы пили шампанское, и когда я была уже не совсем в себе, Страусе велел мне соблазнить нужного ему человека, решив, что его жена станет самым эффектным подарком, тогда как сам он будет смотреть на происходящее со стороны. – Линетт сглотнула, словно пытаясь сдержать тошноту. – Я сделала это. – В ее голосе неожиданно зазвучал вызов. – Я переспала с тем человеком, как того требовал Шарль, а когда мы вернулись домой, Шарль был так возбужден, что захотел получить свою порцию, решив, что настал его черед. Я позволила ему это, притворившись, что мне хочется того же.

Из груди Линетт вырвался тихий стон, но она огромным усилием воли подавила его.

– Мы были женаты уже почти год, когда я однажды попыталась отказать ему, поскольку заподозрила, что он был с другой женщиной. Я просто взбесилась от ревности, и мы подрались – в прямом смысле. В конце концов, Шарль привязал меня к кровати, завязал мне глаза и заявил, что, если я немедленно не удовлетворю его, он приведет всю мужскую прислугу в доме и от души повеселится. Тогда-то я и научилась использовать свои возможности столь же эффективно, что и он.

Гейбриел почувствовал, что его мутит. Неужели Линетт до сих пор не поняла, что Шарль Страусе лишил ее большего, чем просто невинности?

– Теперь вы видите, что я всего лишь распутная шлюха самого низкого пошиба. – Линетт опустила голову, чтобы скрыть слезы.

– Страусе научил вас всему, что следует знать о соблазнении, и ничему, что касается любви, – с тихой яростью проговорил Гейбриел, – но вы заслуживаете гораздо большего.

Линетт оттолкнула его, но лишь потому, что он позволил ей это.

– Мне наплевать на то, что вы думаете, и на то, чего я заслуживаю, милорд. Правда в том, что я никогда не позволю себе вновь оказаться в подобной ситуации.

– То, что было у вас с Шарлем, не являлось браком – это было рабство, но ни в коем случае не супружество.

– Мне не нужна ваша жалость. – Линетт гордо вскинула подбородок.

– Меньше всего я думал о жалости, – поспешно возразил Гейбриел, крайне удивленный тем, что Линетт так восприняла его слова. – Не жалость, а лишь терпение – вот что я имел в виду. До недавнего времени я сам был лишен этого качества и лишь сейчас понял, почему в последние годы мне так не везло. Теперь я готов попрактиковаться в этом и буду ждать вас столько, сколько потребуется.

Гейбриел хотел продолжить, но тут произошло неожиданное: Линетт с горьким плачем бросилась прочь от него.

Гейбриел бросился было за ней, но тут же остановился, решив, что это как раз тот случай, когда он должен собрать все свое мужество и до конца сохранять самообладание.

Глава 29

Весть об отречении Наполеона дошла до поселка несколько дней спустя: ее принес капитан Уилтон, примчавшийся галопом без единой остановки от самого Лондона.

Окончание войны и прелестная весенняя погода оказались отличным поводом для празднования в деревне с ярмаркой, вкусной едой и танцами, думала Линетт, стоя рядом с Гейбриелом позади многочисленной толпы, собравшейся на ступеньках церковной лестницы. Линетт счастливо улыбалась, а Гейбриел впервые после начала войны обнаружил повод почувствовать себя хоть за что-то благодарным Наполеону.

Но еще больше он был благодарен Линетт за то, что она согласилась находиться так близко от него. Сейчас она играла роль добропорядочной леди, пытаясь лишить неоправданных надежд пару мужчин, которые уже довольно длительное время приглядывались к ней.

В конце концов, Гейбриел, на плече которого крепким сном спала Клер, попытался завязать безобидный разговор:

– Как, однако, много людей собралось, верно? Как вы думаете, хоть одна душа осталась дома?

Линетт молчала, хотя и не стала отворачиваться от него.

– Послушайте, мисс Гилрей, если вы ответите мне, те мерзкие типы подумают, что мы трое – одна семья, и отстанут от вас.

Линетт пожала плечами. Обернувшись, она заметила, что все ждут выступления капитана Уилтона: он являлся старшим по званию офицером, жившим в деревне, и должен был произнести речь в честь эпохального события.

– Все это выглядит так, словно Уилтон готовится противостоять эскадре французских кораблей. – Гейбриел усмехнулся.

Линетт бросила на Гейбриела быстрый взгляд.

– Что он сказал, когда, вернувшись, обнаружил вас в своем доме?

– Он удивился. – Линетт рассмеялась.

– Это великодушный и щедрый человек, – заметила она серьезно.

– И он никогда не говорит «нет». – Гейбриел был доволен, что хоть в чем-то они сошлись во мнениях. – Хотя тут же поясняет, как это отразится на его собственных планах.

– Я бы сказала, что это его манера – казаться эгоистичным; и все же этого человека можно назвать кем угодно, но только не эгоистом.

– Вы давно знакомы с ним? – поинтересовался Гейбриел, хотя он заранее знал, что этот вопрос может вызвать раздражение Линетт.

– Мы встретились, когда я еще была замужем. – Теперь она говорила на удивление откровенно. – Тогда Уилтон показался мне настоящим бастионом морального превосходства. Я попробовала соблазнить его, но даже после этого он обращался со мной не иначе, как с благородной леди.

Наконец Роберт Уилтон начал свою речь, и хотя, как отметил Гейбриел, его вряд ли можно было назвать самым красноречивым оратором в мире, но военная форма придавала значительность его речи, а два последних высказывания заслуживали того, чтобы быть услышанными более широкой аудиторией.

– Среди тех, кто пожертвовал жизнью ради этой победы, есть и те, кто не носит форму. – Капитан обращался ко всем собравшимся, но его взгляд чаще всего останавливался на Линетт. – Мужчины всех возрастов и положений и даже женщины вносили свой вклад в общее дело спасения нашей страны и нашего короля. Я воздаю честь и хвалу им с той же страстью и силой, с которой превозношу героев, сражавшихся под командованием Веллингтона и славной памяти лорда Нельсона.

В толпе раздались приветственные возгласы, а затем Уилтон продолжил:

– Наконец-то война закончена, и теперь мы не должны препятствовать восстановлению мира недоброжелательством и дурными отношениями. Пусть английские и французские дети станут друзьями, и пусть это начнется здесь. Боже, храни короля!

За этим призывом последовали громогласные возгласы «Ура!», и люди в толпе стали поздравлять друг друга. Гейбриел и Линетт покинули площадь и, подойдя к экипажу Уилтонов, сели в него вместе с майором и детьми.

– Позвольте мне взять Клер на руки. – Линетт высказала эту просьбу, когда проходившая мимо женщина бросила на них любопытный взгляд. – Иначе люди начнут интересоваться вами.

– Давайте скажем им правду, – предложил Гейбриел. – Я учитель мальчиков и живу у Уилтонов.

Линетт добродушно усмехнулась:

– Как я вижу, вы кое-чему научились у Шарлотты Парнелл…

– Или у миссис Страусе, – подсказал он.

– Я буду вам крайне признательна, если вы навсегда позабудете это имя, – произнесла Линетт холодно. – Наша приверженность благовоспитанности и аристократическим манерам весьма поверхностна и ненадежна. У нас всего несколько слуг и даже нет собственного экипажа.

– Я бы попросил вас делать различия, мисс Гилрей. Большинство людей живут под масками, причем не только внешними.

– Согласна. К примеру, если с кузнецом не все в порядке, он не так хорош и силен, как прежде, то он ни за что не признается в этом никому, даже себе. Дочка викария просто сходит с ума от скуки и ждет не дождется, когда ей удастся сбежать в город, к крестной матери. Если честно, все это сообщает мне матушка после того, как проведет целый день с уличными торговцами мануфактурой.

– Ваша мать умная женщина, – с уважением заметил Гейбриел. – Она видела, как у кузнеца трясутся руки и как дочка викария часами сидит, бесцельно уставившись в пространство.

Поездка до усадьбы Гилреев оказалась очень короткой, и вскоре Линетт, выйдя из кареты, пожелала всем оставшимся в карете доброй ночи.

После этого Уилтон позволил мальчикам сесть рядом с кучером, а сам занял место напротив Гейбриела, и некоторое время они сидели в молчании.

– Отличная речь получилась, Роберт, – наконец произнес Гейбриел.

– Спасибо.

– В ней была мысль, которая показалась мне особенно ценной.

– Неужели?

– Несомненно, это так. – Гейбриел кивнул. – Особенно удачна последняя часть, в которой ты призывал сограждан не держать зла на французов. Это правильно и поразительно дипломатично. Ты, наверное, с раннего возраста был приучен к дипломатии.

Уилтон кивнул, и Гейбриел продолжил:

– Линетт сказала мне сегодня, что вы познакомились, когда она еще была замужем за Страуссом…

– Так она рассказала тебе о Страуссе?

– Да.

В это время экипаж повернул на дорожку, ведущую к усадьбе, и Гейбриел сообразил, что у него осталось совсем мало времени.

– Линетт сказала также, что ты один из самых великодушных людей, которые ей известны. Ты никогда ни разу не обвинил ее в том, что случилось с теми детьми или их родителями.

– Верно, потому что она была такой же жертвой этого грязного ублюдка, как и дети, отданные в сиротские приюты.

– В том-то и дело, Роберт. – Гейбриел подался вперед. – Мой брат Линфорд, да и все мы тоже ни в чем не виновны – мы такие же жертвы коварства нашего отца. Не по вине Линфорда твоя мать жила в нужде и так рано покинула этот мир.

– Ты так думаешь?

– За тебя нес ответственность отец. – Гейбриел почувствовал облегчение оттого, что Роберт не повернулся к нему спиной. – Это был человек, который всегда кичился своей порядочностью.

Уилтон внимательно поглядывал на Гейбриела, но он ничуть не смутился.

– Пойми, Роберт, сказанное тобой сегодня применимо не только ко всей стране, но и к твоей семье. Продолжая винить Линфорда, ты сохраняешь единственное препятствие, которое не дает твоим и его детям стать друзьями.

Наступило долгое молчание, и, когда экипаж остановился у дома, Гейбриел открыл дверцу прежде, чем кучер и мальчики спустились на землю.

– Спасибо тебе, брат, и, надеюсь, ты всерьез подумаешь над моими словами. – Гейбриел повернулся и направился к дому.

Хотя до наступления темноты оставалось еще несколько часов, Линетт чувствовала себя так, словно провела без сна несколько дней. Она позавидовала способности Клер засыпать немедленно, стоило ей только найти местечко, где можно пристроить голову.

В данный момент это было плечо Линетт, и она со спящей малышкой на руках не могла уделить должного внимания мальчикам. Тем более для нее было удивительно, когда в дверях вместо матери появился дворецкий Уилтонов.

– Мисс Гилрей, – не замедлил объяснить он, – ваша матушка сейчас у нас в доме. У миссис Уилтон начались схватки, и она просит капитана поехать за акушеркой, а я пока присмотрю за детьми. – Сообщив все это, дворецкий забрал у Линетт Клер, после чего она не мешкая вскочила в двуколку, стоявшую у подъезда, и отправилась к Уилтонам.

– Спасибо, что приехала, дорогая, – приветствовала Линетт Эстер, стоя на пороге дома. – Сейчас здесь командует капитан, но Мадлен требуется компания, а ты же знаешь, что в этих случаях мужчины абсолютно бесполезны.

Линетт кивнула, и ей тут же пришло в голову, что мужчинам вообще не дано быть хоть в чем-то полезными во время родов.

– Теперь ты оставайся с Мадлен, а я отправлюсь домой, – не допускающим возражения тоном произнесла Эстер.

– Но, мамочка, я абсолютно ничего не понимаю в родах!

– Что ж, я тоже лишь однажды испытала это. Стыдно признаться, но это было так ужасно! Теперь от одной лишь мысли, что кто-то переживает подобные мучения, мне становится дурно, вот почему этим делом придется заняться тебе. – Эстер повернулась и торопливо зашагала по дорожке, а Линетт смотрела ей вслед, молясь про себя, чтобы рядом оказался хоть кто-нибудь, понимавший в этом больше, чем она.

Мадлен лежала в постели, обложенная горой подушек, и руководила горничной и остальной прислугой, отчего Линетт подумала, что, если даже ребенок появится на свет до прибытия акушерки, Мадлен точно укажет всем, как действовать.

– Возможно, ждать придется довольно долго, – сообщила Мадлен, – и все же гораздо легче себя чувствуешь, когда знаешь, что кто-то есть рядом.

– О, на это я точно сгожусь, – заверила ее Линетт и попросила поставить стул у постели, а затем стала наблюдать, как Мадлен раздает указания.

– Ну вот, – наконец удовлетворенно произнесла Мадлен, – я думаю, сейчас все уже в полной готовности. Пожалуйста, оставьте нас с мисс Гилрей, вы мне понадобитесь где-то через час, – обратилась она к горничной, и хотя та попыталась что-то возразить, Мадлен все же настояла на своем.

После того как горничная ушла, Линетт и Мадлен принялись обсуждать многочисленные темы, касавшиеся детей, как вдруг Мадлен неожиданно спросила:

– Скажите, Линетт, а каков капитан в открытом море? Я никогда не видела, как он командует кораблем, и мне это ужасно любопытно. – Мадлен скинула покрывало, словно ей было жарко.

– Дайте-ка подумать минутку. – Линетт вскочила с кресла и, сдвинув покрывало к ногам постели, аккуратно сложила его и затем снова уселась на место. – Капитан Уилтон отвечает за все, он командует спокойно и властно, держа людей на почтительном расстоянии. Он полностью соответствует своему положению, хотя иногда это и стоит ему дружеского расположения его офицеров.

Линетт остановилась, так как Мадлен в этот момент сконцентрировалась на следующей схватке.

– А брат хоть в чем-то похож на него? – наконец удалось произнести Мадлен.

– Гейбриел?

– Да. Я знаю, что у них разные матери, но все равно меня удивляет, как мало общего у Роберта и его брата Линфорда. Конечно, Джессап тоже очень сильно отличается от них обоих… Интересно, а что вы думаете о Гейбриеле?

Линетт ненадолго задумалась.

– По-моему, он обаятельный мужчина, правда, слишком доверяющий окружающим его людям.

– Да, пожалуй. – Мадлен медленно кивнула. – Гейбриел убежден, что человек сам должен преодолевать свои недостатки и слабости, – добавила она. – Он также уверен, что в один прекрасный день на Роберта найдет просветление, и Роберт займет свое место в семье. Об этом мы говорим с Гейбриелом все последние недели, и за это время я окончательно убедилась, что он неисправимый оптимист.

Тут выражение лица Мадлен резко изменилось, и она, закрыв глаза, положила руку на живот, пытаясь не поддаться охватившему ее приступу боли.

Линетт подошла к постели и взяла Мадлен за другую руку, а она с неожиданной силой сжала ее пальцы и крепко держала, пока боль не отступила.

– Ох! – Мадлен взяла влажное полотенце из стоявшего рядом таза и утерла лицо. – Линетт, как вы думаете, возможно ли, что мать оказывает влияние на ребенка еще до его рождения? У Джеймса и Роберта одни и те же наклонности и черты характера, при этом у них один отец, но разные матери. Меня это очень беспокоит, и мне хотелось бы, чтобы нашим детям передались сила и стойкость Роберта, его благородство и великодушие, его честность, его чувство ответственности.

– Разумеется, дорогая миссис Уилтон, все эти качества достойны восхищения, и, если повезет, ваши дети унаследуют лучшие качества вас обоих.

– Прекрасная мысль! – Мадлен похлопала Линетт по руке. – Я надеюсь, что однажды вы тоже найдете мужчину столь же достойного, как мой Роберт…

Глава 30

Первые серьезные схватки начались часа за четыре до прибытия акушерки, и постепенно они становились все сильнее. Акушерка, буркнув что-то себе под нос, жестом выгнала всех из комнаты, желая немедленно осмотреть Мадлен.

Линетт прошла в гостиную, откуда ее отправили в столовую, где был накрыт холодный ужин. Капитан оставался в своем кабинете: ни еда, ни общество его не интересовали. Слуга, который вернулся из дома Гилреев, заверил, что там все в полном порядке.

Поев, Линетт не удержалась и спросила у дворецкого, где находится сейчас Гейбриел.

– Он с мальчиками, следит за тем, чтобы они не слишком хулиганили. Полагаю, лорд Гейбриел наверняка съел бы кусок хлеба с ветчинкой, а если намазать на хлеб маслица, будет еще лучше. – Дворецкий приготовил поднос, добавив к вышеперечисленному немного весенней зелени. – Не хотите ли отнести это ему? И возможно, мальчики тоже захотят поесть…

Линетт прошла в крыло дома, откуда доносился строгий мужской голос. Войдя в классную комнату, она поставила поднос на стол и подошла к двери в спальню.

– Есть еще что-нибудь, что вам хотелось бы узнать на эту тему? – Голос Гейбриел а звучал, как голос профессионального учителя.

– Нет, сэр.

– Тогда я разбужу вас, когда у вас появится братик или сестричка.

– Спасибо, сэр. А мамочка не умрет, ведь правда? – Гейбриел кашлянул.

– Ваша мама – сильная женщина, и она уже благополучно проходила через это – иначе вас бы сейчас не было на свете.

– Но может быть, ей нужно чем-нибудь помочь?

– Лучшей помощью с вашей стороны станет, если вы будете вести себя тихо как ангелочки. Я знаю, что это трудно, и все же думаю, что вы справитесь. А когда все кончится, я свожу вас в «Амфитеатр Эстли» с разрешения вашего отца. Но если вы будете себя плохо вести, я подозреваю, что он попросит меня продать вас в цирк.

– Да, сэр. – Мальчики явно готовы были исполнить все, чего требовал от них их новый наставник.

– Я оставлю вам одну свечку, и вы, если хотите, можете немного поиграть, но только если я услышу шум в вашей комнате, то обязательно вернусь.

– Не бойтесь, сэр, мы вас не подведем.

Получив эти заверения, Гейбриел вышел из комнаты.

– А как насчет меня, лорд Гейбриел? – спросила Линетт. – Мне вы тоже намерены поставить какие-либо условия?

– Если потребуется. – Гейбриел хмыкнул, и Линетт предусмотрительно решила сменить тему.

– «Амфитеатр Эстли?» Кажется, вы собираетесь отвести их в цирк? Это подкинет им столько новых идей, что им хватит на годы вперед, чтобы терзать маму с папой.

– Скорее, Эстли находит новые идеи для своих цирковых номеров, глядя на детей. А еще я планирую свозить мальчиков в Лондон за собственный счет. Ох и смешно я буду смотреться в компании двух шалопаев! – Увидев поднос с едой, Гейбриел направился прямо к нему. – Конечно, если вы поедете с нами, никто даже не заметит ни мальчишек, ни меня: все будут смотреть только на вас. – Он быстро проглотил кусок бутерброда. – Как странно, – его голос неожиданно изменился, стал мягче, – мы не виделись вот уже несколько недель, а теперь встречаемся по два раза на дню.

– Странно? Но это обычный деревенский образ жизни.

– И все же мне кажется, что вы избегаете меня.

– Отнюдь. Вы не пуп земли, и солнце не вертится вокруг вас, милорд.

Гейбриел ненадолго умолк, видимо, обдумывая ее слова.

– Видите ли, – начал он, тщательно выговаривая слова, словно прилежный ученик, – чем больше времени мы проводим вместе, тем яснее, что мы просто созданы друг для друга.

Линетт промолчала и лишь пожала плечами, после чего Гейбриел сел за стол и быстро покончил с принесенной ею едой. Казалось, он был слегка разочарован, но Линетт не обращала на это внимания: она быстро прибиралась в комнате, хотя в этом явно не было особой необходимости, а затем повернулась, чтобы уйти.

– Днем естественный свет оживляет вырезанные бумажные силуэты, а как же иначе? Неужели света луны будет достаточно, чтобы разглядеть мелкие детали? – неожиданно спросил Гейбриел.

– Думаю, во время полнолуния света вполне достаточно. – Линетт недоумевала, откуда взялся этот вопрос. – Особенно в апреле и мае, когда деревья еще не покрылись листьями, а небо почти всегда чистое.

– Тут вы абсолютно правы. – Гейбриел махнул рукой в направлении окна. – Акварель с видом Гавра – это поистине произведение искусства. Жаль, что я не могу насладиться ее созерцанием прямо сейчас: обычно днем я слишком занят поддержанием порядка. – Он указал пальцем на треснувшее стекло. – Вот что случается, стоит мне только на время отлучиться и оставить мальчишек без надзора.

– Капитан и Мадлен говорят, что им нравятся вырезанные силуэты. – Линетт провела пальцем по трещине на стекле и покачала головой. – Несколько рисунков я сделала для наставника мальчиков: вершины вулкана и еще кое-что в таком роде. Сейчас это был бы очень любопытный проект. Получая хорошую комиссию, я могла бы содержать семью, выполняя заказы, и действительно стать абсолютно независимой.

– Полагаю, это ваше самое сокровенное желание. – Гейбриел кивнул, как бы подтверждая свои слова. – Скажите, вы играете в шахматы?

Этот вопрос отнюдь не стал неожиданным для Линетт. В шахматы она играла плохо и согласилась лишь прельщенная мыслью заставить Гейбриела сильно потрудиться, чтобы проиграть ей.

Когда они начали вторую партию, Гейбриел заявил:

– Я даже не знаю, чего мне хочется больше – шума вокруг или тишины, которая еще больше действует мне на нервы.

Взяв пешку Линетт ферзем, Гейбриел откинулся, в кресле в ожидании ее хода.

– Скажите, с вами не бывает такого, когда весь день проходит спокойно, и вдруг внезапно какая-то мелочь напоминает худшее из пережитого во Франции?

– По правде говоря, да. – Линетт двинула вперед слона.

– Со мной сейчас это случается особенно часто, и я даже просыпаюсь по ночам.

– А я после нескольких ночных кошмаров начала спать в студии, сидя в кресле у окна. Это помогает мне не забывать, что я дома и что меня зовут Линетт Гилрей.

В конце концов, Гейбриел отказался продолжать игру.

– Я учу ребят фехтованию и молю Бога, чтобы им никогда не пришлось применять его в деле.

– А я учу девочек рисованию и надеюсь, что им не придется сталкиваться с более трудным выбором, чем выбор красок.

– Но самое странное, – заметил Гейбриел, – что в Англии жизнь продолжается, словно и не было никакой войны.

– Иногда я тоже задаюсь вопросом, который из двух миров более реален. – Линетт вздохнула.

Прежде, чем Гейбриел успел ответить, их беседу прервал стук в дверь, и на пороге появился слуга.

– Капитан хотел бы видеть вас, сэр, – объявил он. Гейбриел кивнул:

– Передай, что я сейчас приду.

Когда Гейбриел вошел в кабинет, Уилтон сидел за письменным столом и что-то старательно писал. Остановившись напротив него, Гейбриел подумал, что он сможет выйти и посмотреть на ночное небо, когда они закончат разговор.

– Спасибо за терпение, Пеннистан. – Уилтон отложил перо и посыпал письмо песком. – У меня получается лучше, когда я пишу, чем когда говорю, и мне не хотелось потерять основную мысль.

Гейбриел кивнул.

– Эта последняя неделя оказалась на редкость насыщенной событиями. – Капитан сложил руки на бумагах. – Война закончилась, и скоро у меня появится еще один ребенок. Это значит, что моя кровь останется надолго после того, как меня не станет.

Гейбриел был крайне изумлен, когда капитан протянул ему лист бумаги.

– Я написал это письмо герцогу с просьбой принять меня в Дербишире. Мне кажется, что теперь многое можно и нужно начать заново. Я знаю, что жена герцога беременна… – Он замолчал и взглянул на письмо. – Прочти его и скажи, как по-твоему, может ли оно быть воспринято с одобрением?

Гейбриел быстро прочитал письмо, затем поднял глаза на Уилтона.

– Полагаю, ты очень кстати упомянул о беременности Ровены. Уверен, она будет рада вашей встрече, так же как и я. – Он встал и протянул брату руку: – С возвращением в семью, Роберт!

– Спасибо. – Они обменялись рукопожатиями. – Завтра же один из моих людей отвезет письмо.

Они поговорили еще немного, а в это время ночь тихо опускалась на дом.

Вскоре они услышали, как наверху хлопнула дверь, и затем перед ними появилась служанка Мадлен: она сказала, что ожидание родов затянулось, но все надеются на лучшее.

– Мы тоже надеемся на лучшее, – буркнул Роберт, когда дверь закрылась.

Гейбриел кивнул, размышляя про себя, как бы убедить Линетт присоединиться к нему, чтобы смотреть вместе на звезды, но тут звук поворачивающегося ключа заставил его вскочить с кресла:

– Если ты запрешь дверь, я ее высажу, а тебя придушу собственными руками.

Уилтон удивленно отступил назад и поднял вверх руку с ключом.

– Побойся Бога, Гейбриел, я всего лишь запер письменный стол.

– Неужели этот отвратительный звук издал столь маленький ключ? – Гейбриел вздрогнул, когда Роберт с негромким скрипом завершил операцию, затем медленно опустился в кресло и закрыл лицо руками. – Это просто ужасно. Не представляю, как долго еще самый банальный звук будет пробуждать во мне этот кошмар…

– Ну этого тебе никто не скажет. – Роберт подошел к буфету и налил бренди в два бокала. Вручив один Гейбриелу, он вернулся к своему креслу. – Единственное, в чем могу тебя уверить, – ты вовсе не безумен.

– Но это не просто паника, мы с Линетт как раз говорили об этом. До сегодняшнего дня, до празднования победы, я готов был поклясться: многие просто хотели не замечать, что страна воюет. У тебя никогда не было ощущения, что ты лишь присутствуешь, а не являешься частью окружающего тебя мира?

Роберт кивнул:

– Вот и со мной тоже. Я чувствовал себя так до того момента, как встретил Мадлен.

– Представь, часть Испании и Португалии находится в руинах, – продолжал Гейбриел, – идет бойня с десятками тысяч погибших, а здесь самая большая проблема та, что у леди Гилрей нет дворецкого. Если никто не ценит страдания, смерть, утраты, почему нас это так волнует?

– Потому что мы не хотим, чтобы нашим семьям довелось переживать то, что пришлось пережить нам.

– Верно, – с энтузиазмом согласился Гейбриел.

– Работа, которую вы с Линетт проделали, была бескорыстной и самоотверженной: вы не носили формы и действовали тайно, не ожидая ни похвалы, ни вознаграждения. Теперь вы снова дома, и главное для вас – избавиться от своих страхов и забыть сердечную боль. Что до меня, то я нахожу утешение, когда вижу, как смеются мои дети, как Мадлен улыбается мне. Поверь, Гейбриел, это наши главные ценности, за это стоило сражаться.

– Да, конечно. Когда меня нещадно били, когда даже крысы не приходили ко мне, когда я ждал, что французский полковник вот-вот убьет меня просто так, из прихоти, я думал о тех, кого любил и кто любит меня, о братьях и сестре, о детях, которых у них еще не было, о других своих умерших близких.

– Так и должно быть.

– Линетт скажет, что она все это делала ради детей.

– А разве нет?

– Иногда мне кажется, что я знаю, чего она действительно хочет…

– Когда будешь окончательно уверен, скажи мне. – Роберт рассмеялся.

– Ты будешь первым, кто узнает это, – произнес Гейбриел серьезно, после чего они подняли бокалы и выпили за настоящую братскую дружбу.

Несколько мгновений спустя они услышали, как кто-то торопливо сбегает вниз по лестнице в холл. Затем дверь без стука распахнулась, и слуга громогласно объявил:

– Капитан, у вас девочка!

Глава 31

Ближе к рассвету волнение в доме улеглось настолько, что его обитатели смогли, наконец, заснуть, но перед этим новоявленный член семейства был показан остальным родственникам.

Линетт и Гейбриел были тоже причислены к членам семьи. Мадлен, сияя, не уставала повторять, что радость момента начисто стерла все ее предшествующие переживания.

Наконец Гейбриел и Линетт решили, что им пора, и Гейбриел взял ее за руку.

– Почему бы нам не отправиться в дом на озере, где мы сможем посидеть на террасе и полюбоваться звездами, – предложил он.

– Вы это серьезно?

– Вполне. Я же сказал вам, что мы будем играть по вашим правилам, но лишь тогда, когда вы того пожелаете.

Неожиданно Линетт, миновав парадный вход, вошла в салон, который Мадлен использовала для приема гостей.

– Наверняка когда-нибудь в вашей жизни найдется место и для меня. – Гейбриел явно не собирался сдаваться.

Линетт неожиданно обернулась:

– Послушайте! Десять дней назад я получила письмо от человека по имени Адам Шоцко. Мама уже раньше говорила мне, что кто-то разыскивает миссис Страусе, но я и подумать не могла, насколько это интересно для меня. Оказалось, что жена этого человека увидела мои работы и показала их доктору Шоцко, после чего он разыскал меня, чтобы предложить мне работу: изготовление многослойных калек на базе рисунков Везалия. Вам знакома эта книга?

– Да, конечно.

– Шоцко хочет, чтобы я попробовала сделать прозрачные копии рисунков, и готов оплатить мою работу. Если результат окажется удовлетворительным, он закажет мне целую серию таких рисунков.

– Но это же чудесно! Искусство – это словно далекий отзвук чего-то, сотворенного прежде, не правда ли?

– Пожалуй, вы правы. Я собираюсь встретиться с Шоцко завтра или даже уже сегодня.

– Разве он уже здесь?

– Надеюсь, что да. Выполняя этот заказ, я несколько лет смогу содержать семью, а это очень важно для меня.

– В самом деле идеальное сочетание: вы делаете работу, которая вам нравится, получаете за это достойное вознаграждение…

– Да, это так, – ответила она с удовлетворением. Услышав шум колес подъезжающего экипажа, Гейбриел осторожно положил руку на плечо Линетт.

– Скоро вы с головой уйдете в работу, а финансовая обеспеченность гарантирует вашу независимость. Неужели пропала моя последняя надежда стать вашим покровителем и поддерживать вас? Неужели я совсем не тронул ваше сердце? – Линетт рассмеялась:

– Жаль вас разочаровывать, но мое сердце заледенело много лет назад так сильно, что до сих пор пребывает в этом состоянии.

– Но разве оно не оттаяло чуть-чуть хотя бы после того, как эта страшная война закончилась?

– Может, она и закончилась, но все доброе в моей душе было выплакано кровавыми слезами задолго до этого, и в ней остались лишь уродливые рубцы и шрамы.

Гейбриел не сомневался, что это было правдой, но не мог придумать, как отвлечь Линетт от горьких воспоминаний. Приступ неудержимой ярости охватил его.

– Я бы убил этого ублюдка Страусса собственными руками, если бы он не умер собственной смертью. Единственное утешение, что теперь он осужден навечно гореть в самом страшном круге Дантова ада.

Линетт покачала головой, но ничего не сказала, и Гейбриел продолжил:

– Вы не просто хорошая, вы редкостная женщина – благородная, верная, внушающая доверие, решительная, изобретательная…

– Перестаньте сорить словами, словно влюбленный дурачок, – решительно прервала его Линетт.

– Но я действительно хочу, чтобы вы были рядом. Почему бы вам не потребовать от меня вернуть вам всю любовь и все, чего вы так долго были лишены? И разве сами вы не хотите этого?

Линетт долго смотрела на него, затем отвернулась.

– Вы ошибаетесь, а ваши выводы из собственной болтовни ровно ничего не значат.

И тут Гейбриел неожиданно для себя взял ее лицо в ладони. Он ожидал, что Линетт оттолкнет его, но она и не думала этого делать.

– Поймите, я люблю вас, люблю каждую вашу частичку, даже самую колючую и сердитую. Любовь – это не тюрьма, Линетт, и я докажу вам это. А пока я готов ждать до тех пор, пока вы не передумаете. – Сказав это, он отпустил Линетт, и они в молчании направились к экипажу.

Вскоре Линетт с головой окунулась в работу. Эстер зазывала ее на ужин, а Клер просила поиграть с ней, но чаще всего ей приходилось отказываться. Почтальон регулярно приносил посылки, которые заказывала Линетт. Ее план состоял в том, чтобы, полностью отдавшись искусству, прогонять мысли о Гейбриеле Пеннистане. До поры до времени это срабатывало, но затем пришло известие, что он покинул Уилтонов.

Уехал? Не увидевшись с ней? Не попрощавшись? «Не будь дурой! – выругала она себя. – Ты же сама сказала ему, что все это безнадежно и бессмысленно, и он поверил тебе». Правда, это так не похоже на него – безропотно признать свое поражение…

Шоцко одолжил ей на пару дней свой экземпляр книги Везалия, и Линетт, трудясь так, что у нее едва не сводило руки от судорог, сумела скомпоновать общий дизайн в целом, а затем начала заказывать недостающие материалы.

Шоцко обещал ей отвечать на все возникающие вопросы, но теперь ей очень недоставало совсем другого человека.

Линетт писала письмо доктору, когда кто-то без разрешения вошел в студию.

– Дочка, я просто не знаю, что делать с дворецким. – Эстер с треском захлопнула дверь и уселась в ближайшее кресло.

– Я полагала, что ты уже нашла кого-то на это место…

– Да, у меня на примете есть человек, который отлично подойдет нам.

– Тогда в чем проблема? – Линетт изо всех сил старалась сохранять терпение.

– Он не сможет приступить к работе в ближайшие две недели.

– Мама, у нас не было дворецкого последние два года, и мы жили совсем неплохо.

– Да, но теперь мы можем позволить себе нанять человека. Кстати, Гейбриел Пеннистан предложил нам помощь, пока новый дворецкий не сможет начать работать, и собирается приступить немедленно, сразу по возвращении из Лондона, куда он отлучился по делам.

– Мама, он же лорд, брат герцога Мериона, а не дворецкий!

– Конечно, не дворецкий, но он помогает нам в тех делах, где мне одной не управиться.

– Нет, это не годится. – Линетт покачала головой. – Ты уверена, что приняла верное решение?

Эстер Гилрей выглядела скорее раздраженной, чем уязвленной.

– Да, моя дорогая, в отличие от того случая, когда я сдуру согласилась помочь тебе в этой дикой авантюре по спасению детей.

Это положило конец раздражению Линетт.

– Прости, мне жаль, что я так сказала.

– А мне нет. Знаю, я далеко не лучшая мать и совершила ужасную ошибку со Страуссом, но теперь я стараюсь исправить ее и стать матерью, которой не смогла быть раньше.

– Ты всегда была моей самой чудесной мамочкой!

– Это ты сейчас так говоришь. Но иногда наступают моменты, когда я чувствую, словно ты никогда не простишь меня и какая-то часть в тебе будет всегда ненавидеть меня за то, что я подбила тебя на столь неудачное замужество…

– Ох, мама, довольно! – Линетт опустилась перед Эстер на колени. – Ты согласилась принять меня обратно, когда я ругала и проклинала тебя; с тех пор я не слышала от тебя дурного слова и чувствовала себя любимым, избалованным ребенком.

– Спасибо, доченька. – Эстер смахнула слезу. – Я скажу тебе так: мне нелегко далось решение помогать тебе. Поняв, что это будет не краткосрочная договоренность, я отправилась посоветоваться с нашим викарием. Мы долго говорили, и, в конце концов, он меня убедил, что любовь может исправить все. Нет такого гнусного преступления, которого бы не простил Господь. Но если Иисус может делать это, то почему я не могу простить свою дочь и позволить ей простить меня?

Это было самое красноречивое выступление Эстер, и Линетт, чмокнув ее в щеку, встала.

– Лорд Гейбриел может выступить в роли дворецкого, если тебе так хочется, – вздохнув, произнесла она, – но пока он находится здесь, я по-прежнему буду проводить большую часть времени в студии, и не хотелось бы, чтобы он навещал меня. Ты меня понимаешь?

– Да, дорогая, разумеется. Но иногда я задаюсь вопросом, а слышала ли ты меня вообще…

Особняк Мадлен Уилтон казался тихим аббатством по сравнению с жилищем Эстер Гилрей. Дом Гилреев был гораздо меньше, но зато обитало в нем вдвое больше детей, которым всегда что-либо требовалось: внимание, еда, лечение. Двери постоянно громко хлопали, а к полудню пол был усыпан мячиками и игрушками, несмотря на то, что каждый вечер их подбирали и раскладывали по местам.

Тем не менее, все дружно преодолевали трудности, и, несмотря на постоянный хаос, никто не изъявлял желания пожить в каком-либо другом месте.

Гейбриел быстро втянулся в привычную жизнь дома и начал вносить в нее посильный вклад: подбирал книги для Линетт, следил, чтобы часы были вовремя заведены, помогал готовить детей ко сну.

Тем не менее, в первые дни своего пребывания в доме ему удалось увидеть Линетт лишь однажды.

– Линетт всегда была упрямым ребенком, – рассказала ему миссис Гилрей. – Я думала, что Страусе выбил из нее это, но не совсем. Тем не менее, я полагаю, это хороший признак, что она так упорствует с вами, очень хороший.

Эстер Гилрей оказалась неисправимым романтиком. Может, упрямство Линетт и является хорошим признаком, но как завоевать внимание красавицы, не видя ее?

Желая прояснить ситуацию, Гейбриел спросил у миссис Гилрей, почему они с Линетт решили воспитывать нескольких детей. Оказалось, что они собирались заботиться о детях до тех пор, пока не будут найдены их родители, но у одного мальчика родители эмигрировали в Канаду, а родители близнецов погибли. Родителей Клер и Питера они так и не смогли отыскать. В итоге все дети вошли в одну большую семью.

– А вы знали, что когда-то я работала актрисой? – С энтузиазмом рассказывала миссис Гилрей. – Мой муж выходец из состоятельной провинциальной семьи, которая желала найти ему место в высшем обществе. Тем не менее вместо этого он женился на мне, и ни один из нас не пожалел о своем выборе. Когда родилась Линетт, его родители сжалились и были достаточно добры к нам, но настоящий брак и настоящая семья гораздо важнее и денег, и положения в свете. Увы, когда Линетт встретила Страусса, я как будто ослепла. Клянусь, я никогда больше не повторю подобной ошибки. А теперь позвольте мне дать вам один совет: не терпите ее упрямство слишком долго.

На второй день вечером Гейбриел отправился в студию, захватив с собой некую вещицу, которая, как он полагал, сделает его визит более желательным. Дверь выглядела как и все остальные двери в доме – до неприличия чиста и была плотно закрыта, но за ней для Гейбриела таилась кладовая, полная сокровищ.

Постучав и не получив ответа, он осторожно заглянул внутрь.

Линетт спала в кресле у окна.

Едва дыша, Гейб вошел в комнату, намереваясь положить пакет на рабочий стол и уйти, но так увлекся созерцанием, что наткнулся на кошку и едва не упал.

Мгновенно проснувшись, Линетт вскочила.

– Простите, я не хотел испугать вас, – робко произнес Гейбриел.

– Надеюсь, что так. – Линетт поднесла руку к сердцу, словно пытаясь умерить его учащенное биение. – О чем только думала матушка, нанимая вас!

– Думаю, она все сделала правильно.

– Тогда, может, вам завести флирт с ней?

– О, я постоянно только этим и занимаюсь. Если вы меня отвергнете, мы начнем жгучий роман прямо под этой крышей.

Конечно, это была шутка, однако Линетт даже не улыбнулась.

– Лучше скажите, что вам здесь нужно?

– Я принес вам кое-что, полагаю, весьма полезное. – Гейбриел кивком указал на принесенный пакет. – Подарок от человека науки художнику.

– Простите, но я ненавижу загадки. – Однако Гейбриел и не думал отступать.

– Откройте его, и загадки кончатся.

Линетт осторожно открыла пакет, словно боялась, что мальчишки могли завернуть в него сотню жуков, готовых немедленно выскочить наружу, но, увидев его содержимое, даже замерла на мгновение.

– Спасибо, вы так добры…

– Не стоит благодарности. – Сердце Гейбриела радостно забилось. Наконец-то он нашел нечто, что вызвало ответ в сердце Линетт.

– Целая книга столь прекрасных рисунков, это сокровище, которое мы оба ценим, хотя и абсолютно по разным причинам. Это чудесный подарок. Я буду бережно хранить его и верну, когда закончу работу, – пообещала Линетт и вдруг, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Гейбриела в щеку.

Покинув студию, Гейбриел отправился на поиски Клер в таком приподнятом настроении, какого у него давно уже не было.

А между тем его время уходило: новый дворецкий должен был появиться уже через два дня.

Глава 32

Хотя Гейбриел и уезжал, в доме у него был союзник в лице Эстер Гилрей, благодаря которой он надеялся оставаться в курсе последних новостей. Как это ни печально, окончание войны не произвело смягчающего эффекта на Линетт, но он по-прежнему не терял надежды.

Гейбриел возвращался после посещения миссис Уилтон и ее новорожденной дочери, но шумная весенняя гроза задержала его, и он очень торопился. Подъехав, он увидел Линетт и Эстер в саду перед домом: Линетт держала мать за руки, и было заметно, что Эстер чем-то сильно расстроена.

– Ее нет в детской, – услышал Гейбриел, подойдя ближе, – и двое котят убежали. Наверное, она пошла их искать.

– Уже почти стемнело, миссис Гилрей, – сказал Гейбриел, приблизившись. – Надеюсь, Клер не уйдет далеко. У нее есть любимое укромное местечко?

Линетт кивнула и быстро направилась в глубь двора.

– Конюшня! Клер любит бывать там и смотреть на кошку с котятами.

– Сходите с ней, лорд Гейбриел, – умоляюще произнесла Эстер, – а я пойду опрошу слуг.

Эстер с поразительной быстротой побежала к дому, а Гейбриел вместе с Линетт подошли к двери конюшни, и как раз вовремя: изнутри до них донесся испуганный голосок ребенка:

– Мамочка, мамочка, помоги мне!

Они одновременно ворвались в конюшню, но тут же остановились, поскольку в помещении царила кромешная тьма. Слышно было лишь, как беспокойно топтался конь и в деннике хныкала малышка.

Гейбриел сам каждый день ухаживал за своим конем, а потому хорошо знал расположение внутри. Звездный был единственным конем, и Клер пряталась где-то позади него в глубине.

Гейбриел схватил Линетт за руку, и в этот момент Клер заплакала громче, моля о помощи.

– Это мой конь, – взволнованно произнес он. – Он не слишком брыкливый, но его напугала гроза, и к тому же он терпеть не может кошек.

– Хватит болтать и отпустите меня, Гейбриел. Нам надо срочно помочь Клер.

Гейбриел кивнул.

– Позвольте мне уладить это.

Клер начала всхлипывать, и Линетт закрыла глаза.

– Ладно, только поспешите: девочка очень напугана.

Гейбриел двинулся вперед, и Линетт последовала за ним. Они продвигались осторожно, чтобы в темноте не наткнуться на какое-нибудь препятствие.

Наконец глаза Гейбриела привыкали к темноте, и он, найдя подходящую палку, направился в угол.

Клер спряталась под кормушкой в стойле Звездного, где конь не мог ее достать, и не двигалась. На ней было белое платье, хорошо заметное в темноте, а в руках она держала одного из котят, всем своим видом показывая, что ни за что не бросит его.

– Месье папа! – Клер начала выбираться из своего убежища и уже готова была броситься к Гейбриелу…

– Оставайся на месте, дорогая, не двигайся, сейчас я помогу вам обоим – тебе и котенку.

– Ладно, – Клер шмыгнула носом, – но мне очень не нравится этот конь.

– Нет, дорогая, он хороший, просто ты очень напугана.

– Я хотела помочь моему котенку, а конь напугал нас.

Поняв, что медлить больше нельзя, Гейбриел решительно двинулся в угол стойла, а когда Звездный учуял движение, он быстро сунул вперед заранее приготовленную палку, и конь прихватил ее зубами.

Пока все шло так, как планировал Гейбриел. Он отвернулся от Звездного и, скользнув в угол, подхватил Клер на руки.

Они почти достигли выхода, когда Гейбриел почувствовал толчок в спину, но удержался на ногах.

Оказавшись в безопасности, Гейбриел передал Клер Линетт и обернулся, чтобы убедиться, что Звездный не собирается снова атаковать их; однако конь лишь взглянул на него диким взглядом, помахал хвостом и отошел в глубь стойла.

– Ну вот, кажется, все закончилось благополучно. – Гейбриел с трудом перевел дыхание.

– А почему у вас такой злой конь? – спросила Линетт, гладя Клер по голове.

– Он не злой, просто испугался. И чтобы снова не напугать его, нам лучше поскорее уйти отсюда.

Когда они вышли из конюшни, все домочадцы уже столпились на почтительном расстоянии у ее дверей.

– Не волнуйтесь, все в порядке, – успокоил их Гейбриел. – Теперь вы можете вернуться в дом.

К тому моменту, когда взошла луна, все, наконец, разошлись, а Линетт исчезла в своей студии. Что до Гейбриела, то ему не оставалось ничего другого, кроме как отправиться на кухню посмотреть, не осталось ли чего-нибудь от ужина. Затем он собирался смотреть на звезды и думать о том, чем заполнить жизнь, пока Линетт не начнет доверять ему постоянно, а не только в случае чрезвычайных обстоятельств.

Линетт сидела у окна в компании кота и украдкой наблюдала за Гейбриелом.

Вскоре, постучав в дверь, вошла Эстер и, поставив свечу на стол, подошла к окну, рассчитывая обсудить с дочерью события прошедшего дня и планы на завтра.

– Сегодня было больше суматохи, чем обычно, верно, дочка?

Линетт пожала плечами:

– Ты хочешь сказать, что наша жизнь превратилась в хаос?

– Возможно, но это неизбежно, кода в доме так много детей. Я надеюсь, что новый дворецкий сумеет навести здесь порядок.

– Да уж, не то что Гейбриел Пеннистан.

– Как ты можешь так говорить о нем? Лорд Гейбриел нашел Клер и спас ее.

– Не хочу напоминать тебе, но не было бы его – не было бы и коня и Клер не оказалась бы в опасности.

В это время Гейбриел вышел из конюшни и направился по тропинке к дому у озера.

Вскоре он растворился в темноте, но мать и дочь продолжали сидеть в молчании.

В конце концов, Линетт задала вопрос, который давно терзал ее:

– Что мне делать с ним, мама? Для меня выйти за него замуж или даже просто стать его любовницей означает совратить и испортить его таким же образом, как Страусе погубил меня.

– Не смеши меня, Линетт, и не путай столь разные вещи. Ты дашь ему то, чего Страусе никогда не давал тебе, – в этом главная разница. Люби его, и все вокруг тебя станет светлым и праздничным.

– А тебе не кажется, что это звучит несколько театрально?

– Театрально? С чего ты это взяла?

– А с того, что не все может возродиться заново. Хотелось бы мне, чтобы все было так легко, как ты себе представляешь.

Эстер с укором посмотрела на дочь.

– Легко? Ты думаешь, любить легко? Девочка ты моя, это же самый большой риск, на который может решиться женщина.

– Верно, и потому я никогда не любила Страусса. Возможно, я вообще не могу любить…

– Неправда. Ты любишь наших детей, и ты смогла вновь полюбить меня. Это первые шаги на пути к большой любви.

– Откуда ты набралась всей этой премудрости? – искренне удивилась Линетт.

– Мы с лордом Гейбриелом много беседовали вечерами, и иногда я ходила с ним смотреть на звезды. У него есть прелестное местечко на вершине холма, как раз там, где небольшая рощица. Это просто удивительно, как легко говорить откровенно в темноте. В основном мы говорили о его отце и примирении его брата с Уилтоном, а под конец сошлись на том, что любовь к семье является основой подлинного счастья… Пойду-ка я спать, дитя мое. – Эстер поднялась и чмокнула дочку в щеку, а затем взяла свечу и вышла из комнаты.

Линетт посидела еще некоторое время, размышляя, насколько откровенна была с ней Эстер. Она так настойчиво старалась заставить ее подойти к Гейбриелу, что это невольно вызвало протест в ее душе.

Все же, надев плащ, Линетт отправилась на поиски Гейбриела и нашла его на вершине холма: он лежал на спине и разглядывал небо, а может, просто спал.

Когда она подошла, Гейбриел сел, однако не повернулся к ней.

– Добрый вечер, мадам. – Линетт замерла.

– Не молчите, я знаю, что это вы. – Гейбриел встал и отряхнул одежду. – Добрый вечер и добро пожаловать в мою обсерваторию. – Он указал туда, где прямо на земле было расстелено одеяло, а другое, скатанное, лежало в изголовье, служа подушкой.

– Как вы догадались, что это я?

– Если тихо лежишь на земле, то можешь почувствовать чужие шаги. Я знал о вашем приближении задолго до того, как смог увидеть вас.

– А что делает это место таким идеальным? – Линетт повернулась, чувствуя себя совсем крошечной под покровом ночи.

– Это место расположено выше других, и отсюда можно беспрепятственно смотреть во всех направлениях. А там, чуть ниже, есть маленькая рощица, где можно укрыться, если погода вдруг резко изменится. Кроме того, отсюда вы можете заранее увидеть приближение ненастья и бегом вернуться в дом.

– Пожалуй, чтобы дать отдохнуть глазам, это просто идеальное место, – задумчиво произнесла Линетт.

Гейбриел усмехнулся:

– Здесь я могу смотреть сразу и на вас, и на звезды.

Это заставило сердце Линетт дрогнуть.

– А мне казалось, что вы хотите избавиться от меня…

– Нет, моя милая, я очень внимательно вас слушаю. Даже без слов вы говорите мне много интересного.

Сердце Линетт снова дрогнуло. Интересно, как он догадался, что ей нужно время и что фраза «Я люблю вас» будет самой трудной из всех, когда-либо произнесенных ею?

– Когда я впервые приехала в Англию и не могла содержать себя в качестве художницы, я обзавелась любовником.

– И как вы себя тогда называли?

– Мари Лесёр.

– Вы явно отдаете предпочтение французским именам.

– Это сценическое имя моей матери.

– Тогда понятно.

Гейбриел отвернулся, и Линетт показалось, что он полностью погрузился в созерцание звезд.

– Линетт, я люблю вас – неожиданно услышала она, и ее сердце дрогнуло в третий раз. – Не важно, чем вам пришлось заниматься, чтобы выжить, не важно, как вас зовут сейчас или как звали раньше. Я люблю вас, и этим все сказано.

Произнося слова, которые Линетт показались волшебными, Гейбриел улегся на спину, и Линетт последовала его примеру. Так они лежали бок о бок, и единственным звуком вокруг было их дыхание.

– Спасибо, что вы спасли Клер, – тихо произнесла Линетт.

– Едва ли это было спасением. Я знаю своего коня и знаю, чего ждать от него. Мне не грозила даже малейшая опасность, как не грозила бы она и вам. – Гейбриел повернул голову к Линетт. – Но я никогда не забуду то, что вы доверили мне заботу о человеке, близком для вас.

Линетт вздохнула.

– Когда-то я искренне ненавидела вас, Гейбриел. – Она засмеялась сквозь слезы. – Но правда и то, что я уже давно не желала так сильно ни одного мужчину.

Он возник над ней и вытер слезу, бежавшую у нее по щеке.

– Вы первый и единственный, кому я доверю свою жизнь. – Линетт сделала глубокий вдох, словно желая окончательно избавиться от отчаяния и безнадежности.

Гейбриел нежно обнял ее и, когда Линетт расслабленно прижалась к нему, натянул плащ на них обоих. Теперь они лежали на спине, тесно прижавшись друг к другу.

– Звезды действительно очень загадочны, – признала Линетт. – Но мне и не нужно много знать, чтобы почувствовать себя одной из них.

Она подняла голову, чтобы Гейбриел мог заглянуть ей в глаза, и поцеловала его.

– Ты сияешь так ярко, что я не вижу ничего, кроме тебя! – с трепетом в голосе воскликнул Гейбриел.

Ее губы были, как и все остальное у Линетт Гилрей, нежные и ждущие, с пряным ароматом, становившимся особенно сладким, когда она прижималась к нему, издавая стоны наслаждения.

– Спасибо.

– За что? – Он снова притянул ее к себе. – Я буду счастлив повторять это снова и снова.

– За то, что ты подарил мне «завтра».

Новый поцелуй оказался еще нежнее, и он стал полным совершенством, когда Линетт произнесла:

– Я люблю тебя.

Еще некоторое время они лежали, обнимая друг друга, но, в конце концов, Гейбриел стал подумывать о постели. Впрочем, сначала придется рассказать Линетт, о чем он размышлял перед тем, как она пришла к нему.

– Сказать по правде, я вряд ли буду и дальше заниматься астрономией: все равно доктором Боргосом мне никогда не стать.

– Вероятно, тебе пришла в голову другая идея?

– Да. Теперь я хочу снова заняться физиологией человека и сделать не меньший вклад в науку, чем Везалий. Многое изменилось с тех пор, как он написал свой шедевр, и теперь мы знаем, как функционирует человеческое сердце и работают остальные части тела. В результате многие рисунки Везалия оказались устаревшими. Мы могли бы работать вместе и подготовить новый набор рисунков с учетом последних открытий. Я знаю нескольких издателей, которых это определенно может заинтересовать.

Линетт недоверчиво уставилась на него:

– Надеюсь, ты не шутишь?

– Господи, ну конечно же, нет. Спроси Джессапа, и он подтвердит, что мой интерес к физиологии намного превосходит интерес к астрономии. Увлечение звездами я позволил себе в ожидании, пока мой отец обретет чувство реальности, но этого так и не произошло. Лишь его уход в мир иной положил конец ожиданию. – Гейбриел вздохнул. – Мне грустно, что он ушел, но моя жизнь теперь станет полнее. А когда я осознал, что любое мгновение с тобой значит для меня больше, чем все звезды на небе, мне стало ясно, что я никогда не был истинным астрономом. – Говоря это, Гейбриел положил руки на плечи Линетт и повернул ее лицом к первым лучам зарождающегося дня.

Линетт прижалась к нему, с восторгом наблюдая за тем, как небо окрашивается в разные цвета, постепенно переходя от серого к розовому и золотому, затем она медленно повернула голову.

– Вот оно и наступило, наше завтра, – медленно произнесла она, и ее лицо осветила торжествующая улыбка. – И теперь оно полностью принадлежит нам.

Едва она закончила говорить, как Гейбриел без промедления запечатлел поцелуй на ее губах, и они вместе стали спускаться с холма.

Впереди их ждала новая жизнь.

Загрузка...