— Ли-и-и-и-за, — протягивает он своим писклявым омерзительным голоском. — Ещё одну, ну, пожалуйста, девочка. Только одну.
Я сижу, не шевелясь. Смотрю в парту. Поднять глаза — значит, дать слабину. А он это чувствует сразу.
— Лиза, Лиза, Лиза, — я слышу скрип кресла, а это значит, что он поднялся на ноги, у меня внутри что-то обрывается. — Из-за таких, как ты, я был неудачником всю мою жизнь. Но теперь все по-другому.
От его взгляда неприятное чувство распространяется по всему моему телу: меня будто бы обмазали слизью, и мне хочется немедленно принять душ. Он говорит размеренно, не торопясь, растягивает слова и постоянно называет мое имя.
— Лиза-Лизонька. Знаешь, мне нравится эта работа, — я вижу его коричневые потертые ботинки, он совсем близко, — нравится быть учителем. Быть учеником куда сложнее. Они щеголяют чуть ли ни в чем мать родила, а мне нельзя даже смотреть. Потому что они злые, жестокие. Они унижают, оскорбляют, а иногда даже бьют.
Мягкость в его голосе исчезает, кажется, будто бы сейчас у него начнётся истерика. Но нет. Самообладание он не теряет никогда, надо отдать ему должное.
— Посмотри на меня, — просит он ласково, но я продолжаю смотреть в парту, на ней несколько трещин и рисунок, который кто-то нацарапал шариковой ручкой: свиное рыло.
— Посмотри!
Я быстро поднимаю голову и смотрю. Его лицо сероватого оттенка, глаза маленькие, но цепкие, над верхней губой жиденькие рыжеватые усы. Мне становится жутко. Он не улыбается, не сердится, просто нависает над партой и смотрит на меня. Его руки совсем рядом с моими.
— Еще одну, — повторяет он, — всего лишь одну.
Три пуговицы на моей рубашке уже расстегнуты. Если я расстегну четвёртую, будет видно мое нижнее белье. Но если я этого не сделаю…
Дрожащими руками я расстегиваю четвертую пуговицу, и он дотрагивается до моих волос. Он гладит меня по голове, приговаривая:
— Вот умница, Лиза, молодец. Ведь ничего страшного в этом нет, правда?
В горле пересыхает. Становится душно. Я бы отдала все, чтобы оказаться на улице. Среди людей.
Слышу, как он шагает обратно к столу.
— А ведь у тебя точно такой же взгляд, — говорит он разочарованно. — Вы все одинаковы. Но теперь я могу смотреть. Ты не против, если я сделаю пару снимков?
Картина меркнет. Дальше я понимаю, что стою в кабинете директора, рубашка расстегнула полностью. Я плачу и сбивчиво рассказываю о том, что произошло. О том, что происходит изо дня в день. Я не могу больше держать это в себе. Я нашла силы обратиться за помощью. Я заканчиваю рассказ и прошу стакан воды.
Директор — высокая худосочная женщина в строгих очках наливает мне воду из графина. Ее лицо непроницаемо. Ни один мускул не дрогнул от моего рассказа. Она протягивает мне стакан, и я жадно осушаю его.
— Ты понимаешь, что ты мне только что рассказала? — спрашивает она.
Я киваю несколько раз и умоляюще смотрю на неё. Она сидит, откинувшись на спинку кресла и сложив руки вместе, будто бы собирается произнести молитву. Затем подаётся вперёд и буравит меня неровно подведёнными глазами.
— Тебе не нравится этот учитель? — уточняет она и приподнимает брови. — Поставил двойку? Выгнал из класса?
— Ничего такого. Я же сказала…
— Тихо! — директриса презрительно окидывает меня взглядом. — Вы, дети, частенько придумываете всякую ерунду. Почему я должна тебе поверить?
— Он… — я начинаю заикаться, — он с-снимал меня. В-вы можете найти у него фотографии, где… Где…
А теперь уголки ее рта изгибаются в улыбке.
— Он — уважаемый учитель, Литова. На первый раз я сделаю тебе всего лишь замечание, но в следующий раз наказание будет суровым. Я не потерплю такого в моей школе! Это же надо было придумать…
— Я ничего не придумывала! Он смотрел на меня! Он заставлял меня!
Директриса обрывает меня и встаёт на ноги:
— Даже если бы такое имело место быть, — шелестит она, — ты бы это заслужила. Посмотри на себя… А теперь — вон отсюда! Глаза бы мои тебя не видели.
В этот же день я узнаю, что худосочная директриса — его жена.
Я открываю глаза. Этот кошмар мучает меня частенько, но сегодня этот сон был уж слишком похож на реальность. Меня трясёт. Я прокручиваю это в голове снова и снова.
Голова раскалывается. За окном темно. Я вспоминаю сегодняшний вечер, и мне становится лучше. Это все было давно. Теперь я учусь в другой школе, с другими людьми. И я больше никогда не увижу того учителя в коричневых туфлях. Все прошло.
Я вспоминаю о Нике, о Стелле. И, конечно, об Артеме. Виски снова пронзает болью. Как он узнал? Как?!