Он двигался бесшумно, словно тень, так что сам не слышал собственных шагов. Весь окружающий мир был погружен в сон. Нигде ни огонька, ни малейшего источника света. Даже луна скрылась за тучами, погружая берег в непроглядный мрак.
Пройдя по песку и спустившись почти к самой воде, молодой человек начал медленно раздеваться. Оставшись без рубашки, он невольно поежился – в это время года на заливе почти всегда было прохладно – но тут же распрямил плечи, глядя на спокойное, словно спящее море. Совсем скоро его пылающую жаром кожу остудит холодный бальзам моря.
Впереди забвение. Такой же сон, что охватывает сейчас все вокруг, ждет и его. Осталось совсем немного – и можно будет, наконец, отдохнуть. Его встретят соленые объятия волн, тишина и покой. Вечный и такой долгожданный покой. Юноша направился к воде, чувствуя босыми ногами мокрый песок. Это было почти приятно, если бы подобные ощущения сейчас имели значение. Но уже не важно, что он чувствует. И то, что позади, тоже неважно. Есть только это бескрайнее море перед глазами. Будущее, до которого уже можно дотянуться рукой. Такое же неслышное, как его шаги, течение последних минут жизни.
Вода оказалась холоднее, чем он думал. Тем лучше. Быстрее все закончится. Он не сможет плыть слишком долго: бессонные ночи и изнуряющая усталость сделали свое дело – у него почти не осталось сил. Только для того, чтобы осуществить задуманное.
Еще несколько шагов – и берег резко ушел вниз. Теперь вода доходила почти до груди. Сердце забилось быстрее, будто его подгоняло осознание, что скоро всему наступит конец. Последние шаги и последние удары. Последний раз ему так холодно. Холоднее с каждым мгновеньем. Пусть. Назад пути все равно нет. Его больше ничто и никто не сможет задеть. Не сможет ранить или оскорбить. Он слишком долго к этому шел, но теперь осталась самая малость. Один, два, три шага – и у него получится дотянуться до мечты.
Вокруг была оглушающая тишина. Была… и вдруг взорвалась в один миг тонким, пронзительным писком мобильного телефона.
Юноша вздрогнул, машинально оборачиваясь к берегу. Там по-прежнему было темно, и взбудораживший его звук уже затих. Почему он не отключил громкость? И кому пришло в голову что-то писать в такое время? Никто на целом свете не должен был сделать этого. Ни одна живая душа.
Где-то глубоко внутри пробудилось любопытство, напоминающее боль, что возвращает к жизни занемевшие части тела. И одновременно пришли другие ощущения. Обжигающий голые плечи ветер. Пронзительно ледяная вода, мешающая дышать.
Он переступил с ноги на ногу, понимая, что уже почти не чувствует их. Клацнули зубы, и его затрясло, одновременно от холода и противного, раздражающего сознание ощущения собственного бессилия. Почему этот чертов телефон ожил именно сейчас?! Не спустя несколько минут, когда расстояние и гул моря не позволили бы уже различить никакие звуки на берегу.
Теперь придется возвращаться. Вдруг кто-то нуждается в нем именно сейчас?
Это было самое ужасное из всего, что могло произойти. Самое невыносимое. Он прекрасно понимал, что никаких чудес случиться не может. Его никто не может ждать, но пока он в этом не убедится…
Юноша выругался и поднял глаза к небу. Серые облака клубились над головой, сливаясь на горизонте с такой же серой водой. Ни одной звезды. Все тот же непроглядный мрак. Тьма вокруг, и тьма, переполняющая его. Он попытался рассмеяться, но получился лишь надрывный кашель, смешанный со слезами и колющей болью в груди. Похоже, напоследок судьба решила поиздеваться над ним.
Не в этот раз. Он все равно сделает то, что задумал. Прочитает это дурацкое сообщение – и больше ему ничто не помешает.
Обратный путь занял куда больше времени. Ноги не слушались, а вода словно тянула назад, приглашая погрузиться с головой и забыть обо всем.
– Скоро так и будет, – он не узнал собственный голос – так чуждо и хрипло прозвучали слова. Словно кто-то другой их произнес. И словно кто-то другой управлял его телом: ноги подкосились, едва он ступил на песок, и юноша едва не упал. Дрожащими руками выудил из груды одежды мобильный. Какое-то время молча смотрел на крохотный конвертик на экране, прежде чем раскрыть письмо.
Адрес был незнакомым. В висках стучало от напряжения, строчки сливались, но он все-таки прочитал до конца. Потом обернулся и посмотрел на море. На черно-серой глади мелькнул слабый блик – краешек луны пробрался сквозь тучи, оставляя свой след на воде. Юноша с трудом нагнулся, цепенея от холода, и начал медленно одеваться.
Прикоснись ко мне. Так, как умеешь только ты. Губами к губам. Сначала бережно, осторожно, будто пробуя на вкус. А потом показывая, как сильно тебе нравится. Как это важно для тебя – дышать вместе со мной.
Потому что я тоже дышу тобой. Твоим теплом и близостью. Наслаждаюсь тем, что ты рядом. Хочу тебя до безумия. Твои тонкие изящные пальчики, скользящие по моей коже. Я горю, словно в огне, а ты… ты позволяешь мне оставаться живым. Усмиряешь бушующего во мне дикого зверя одним своим касанием. Даришь мне новые силы.
Побудь со мной до рассвета. Прошедшие дни оказались невыносимыми, а завтра снова будет некогда вздохнуть. Дай мне надышаться тобой сейчас, пока еще есть время. Душа моя…
– Ника? Ника, ты да очнись ты! Слышишь меня?! – от толчка, которым меня наградила подруга локтем в бок, я ойкнула, растерянно переводя на нее взгляд.
– Ты чего?
– Это ты чего? Уснула? – Инга кивнула в сторону преподавателя. – Рогачев третий раз к тебе обращается. Злой как черт уже.
– Романова! – только теперь я расслышала голос доцента. – На экзамене вы тоже будете витать в облаках? Не уверен, что смогу по достоинству оценить ваши мечты. Или вы полагаете, что само их наличие должно меня впечатлить? Если я не ошибаюсь, мы говорили о реальных вещах. А я пока в вашем проекте не вижу ничего внятного. Да, собственно, и вас не вижу. Где вы только что были?
– Простите, Олег Евгеньевич, – я подскочила из-за стола. – Задумалась.
– Я заметил. И это не в первый раз, Романова. Вы уверены, что хотите остаться в аудитории?
– Уверена, – как будто я могла ответить ему что-то другое! – перевела взгляд на доску, пытаясь рассмотреть что-нибудь в закорючках преподавателя. Выдавила из себя, стараясь выглядеть как можно более виноватой. – Это больше не повторится.
– Свежо предание, – покачал головой Рогачев. – Хорошо, садитесь. Но учтите, это последнее предупреждение. Если есть в вашей жизни вещи более интересные, чем тема моей лекции, то и занимайтесь ими. Только не рассчитывайте на хорошую оценку за проект и на экзамене. Вам ясно?
– Да, Олег Евгеньевич, – я опустилась обратно за стол, придвигая к себе тетрадь и во все глаза глядя на доцента.
Надо сосредоточиться. С Рогачевым опасно портить отношения. Тем более, что в мифологии я не сильна. Сколько бы ни учила, запомнить этих бесчисленных богов никак не получается.
Принялась записывать, изо всех сил стараясь успевать воспроизводить на бумаге быструю речь преподавателя. В смысл написанного буду вникать дома, а сейчас главное создать впечатление, что я – прилежная студентка, осознавшая свои ошибки.
– Ну ты даешь! – Инга набросилась на меня, едва начался перерыв. – Знаешь ведь, что он настоящий зверь на экзаменах. В прошлом году никому продыху не давал. И такое творишь.
– Я все выучу, – пообещала я, скорее самой себе, чем ей, хотя с трудом представляла, как это вообще возможно.
– Ага, выучишь, – хмыкнула Инга. – У него мифологию никто с первого раза не сдает. А ты еще так облажалась. Завалит ведь, как пить дать! И тебя, и меня за компанию. Разве можно упомнить всех этих Амуров и Афродит.
Вроде бы ничего не изменилось. Ничего особенного не было в ее словах. Точнее, Инга не делала никаких намеков. Но знакомое имя отозвалось в сердце. Словно пазл перед глазами сложился, и я увидела строчки на экране, которые и перечитывать было не нужно: они впечатались в сознание так прочно, что, разбуди меня ночью, повторила бы их наизусть.
Ты нужна мне. Прямо сейчас. Завтра. Всегда. Твой А…
– Ника, у тебя точно все хорошо? Как будто выпадаешь куда-то постоянно. О чем ты думаешь?
Я перевела взгляд на подругу. Та смотрела с такой озадаченностью и волнением, что я не выдержала и улыбнулась.
– Да, все хорошо. Более чем.
Инга сдвинула брови.
– Знаешь, вот был бы это кто-то другой, я бы подумала, что он вспоминает жаркую ночь. Даже не вспоминает, а переживает заново. Но ты… не представляю, что должно быть в твоей голове, когда ты смотришь вот так.
– Как так? – я-то знала, что именно у меня в голове, а вот как это выглядит со стороны, было очень интересно уточнить.
– Будто тебя из постели только что вытащили. Телом здесь уже, а мысли еще там, с ним. Но я ведь знаю, что не было ничего такого, – она вдруг задумалась. – Или не знаю?
Это было одновременно и смешно, и досадно. Почему чужая личная жизнь всем так интересна? Я ведь не выспрашиваю у Инги подробности ее отношений с парнем. Сама рассказывает зачем-то. Иногда в таких красках, что неловко становится. Нет, я не ханжа, но есть вещи, которые касаются только двоих. Они тем и прекрасны – тайной, что недоступна больше никому. Страстью, что оживает лишь в мире, где нет посторонних.
Я точно не собиралась делиться. Ни с Ингой, хоть она и была моей лучшей подругой, ни с кем другим. Это только мое. Вернее, только наше с Ним. Каждая минута, проведенная вдвоем. Каждое слово. Каждая написанная строчка. Только наше.
– Ты знаешь все, что нужно, – уклончиво ответила я подруге, стараясь побыстрее сменить тему. Так лучше для всех. – Дашь мне переписать начало лекции? А то и правда не будет житья от Рогачева.
– Дорогой.
Вика подошла сзади, прикасаясь губами к обнаженному плечу. Легонько прикусила кожу, тут же зализывая место укуса языком. Она любила такие игры, а я… я устал. Уже пожалел, что привез ее к себе. Надо было закончить эту встречу сразу после ужина в ресторане, а я зачем-то повелся на ее уговоры.
С ней было хорошо, но ровно до того момента, как мы выбирались из постели. И сейчас я в очередной раз задался вопросом, а стоит ли кратковременное удовольствие того, чтобы терпеть все остальное? Слышать ее страдальческий голос и постоянные жалобы о несложившейся семейной жизни. Я понятия не имел, кем она считает меня: только ли любовником, с которым можно отдохнуть от надоевшего мужа, или рассчитывает на что-то большее. Честно говоря, это было и не важно. Я действительно устал от нее и всех прочих подобных женщин.
– Все кончено? Ты именно это хочешь сказать мне и никак не решишься?
Мне захотелось рассмеяться. В чем-чем, а в нерешительности обвинить меня было сложно. Но таким, как она, свойственно преувеличивать, говоря о чувствах и переживаниях, которых нет и в помине. Что же, если ей так проще, пусть считает, что я действительно боялся во всем признаться.
Я повернулся к ней, рассматривая красивое, почти идеальное лицо. Огромные глаза блестели. И пусть я знал, что это – всего лишь умелая игра талантливой актрисы, на душе стало тошно. Все-таки я подлец. Мне с самого начала не следовало связываться с ней.
– Ты же сама все понимаешь, милая.
– Какой же ты… – она заморгала, стараясь удержать слезы, а потом жалобно спросила: – Что я сделала не так? Вот скажи мне.
Я сжал ее пальцы, прикасаясь к ним губами.
– Ты все делаешь идеально.
– Но ты все равно хочешь уйти! – она почти простонала, высвобождая руку. – Почему? Потому что не любишь меня?
– Вика…
Это все напоминало какой-то дешевый спектакль, причем сценарий был мне хорошо известен. Знаком почти дословно. Надо просто немного потерпеть. Ведь я действительно использовал ее, хоть и с ее собственного позволения.
– Да, я понимаю, – она прикусила губу и тряхнула головой, снова пытаясь таким образом удержаться от слез. Или произвести впечатление на меня, демонстрируя свои роскошные волосы и открытые плечи. Простыня, завязанная на груди, при этом движении поползла вниз, и Вика картинно охнула, подхватывая конец ткани, правда, позволяя мне заметить обнажившуюся грудь. – Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе! Ничего не могу с этим поделать. Мне так стыдно, и иногда я даже ненавижу себя, но легче от этого не становится. Это ты виноват, что такой… такой невероятный! Я не могу не испытывать чувств к тебе. Не могу не хотеть, чтобы ты принадлежал только мне.
Сколько раз я слышал подобные речи? Они и прежде меня не впечатляли, а теперь и подавно не могли задеть. Я прекрасно знал, что она ни за что на свете не расстанется со своим мужем. Тогда к чему все это? От скуки не хватает эмоций? Тогда лучше бы мы провели это время в постели, там, по крайней мере, эмоции были бы более искренними.
Я отошел к окну, рассматривая огни в домах напротив. Их было не так много в этот поздний час, но где-то продолжала кипеть жизнь, и я вдруг подумал о том, что и там, наверняка, кто-то сейчас вот так же участвует в дешевой и не нужной никому постановке. Игра в любовь – зачем люди прибегают к ней? Ведь от этого ничего не меняется, и легче не становится.
Какой парадокс. Реальные, осязаемые чувства были для меня более эфемерными, чем Ее письма. Я только рядом с Ней и был собой настоящим. Только с Ней мог позволить то, чего действительно хотел.
– Матвей, послушай меня…
Голос Вики пробился в сознание, отвлекая от тех мыслей, которые всегда уводили слишком далеко. Туда, откуда я не хотел возвращаться. Я перевел взгляд на нее и произнес, стараясь, чтобы мои слова звучали максимально спокойно.
– Ты ведь прекрасно понимаешь, что я из себя представляю. И я говорил тебе с самого начала, чтобы ты не вздумала влюбляться. Что это опасно. И совершенно не нужно ни мне, ни тебе.
– Но эти слова… – она оборвала фразу, не закончив, а мне было все равно, что там должно было последовать дальше. Я хотел остаться один. Вернее, я хотел к Ней. Слышать ее голос, чувствовать ее, представлять, что она делает сейчас.
– Если ты хочешь, я уйду от мужа. Скажи только…
– Ви-и-и-ка, – я протянул ее имя, изумляясь, как такое вообще могло прийти ей в голову. Или она продолжает играть? – Перестань. Об этом не может быть и речи.
Она всхлипнула и как будто съежилась, поднимая на меня наполненные слезами глаза.
– Ты такой жестокий!
– Я намного хуже, чем ты думаешь. Это правда. Как и то, что нам лучше не встречаться с тобой больше. Не хочу, чтобы ты мучилась.
И меня мучила. Хотя это уже случилось. И я сам в этом виноват. Сам допустил такое снова. Терпеть не могу мелодрамы, а сейчас опять стал участником одной из них.
– Ты просто не умеешь любить. И тебе никто не нужен. Ты чертов эгоист! Ненавижу! – последние слова она почти прокричала. Взмахнула рукой, влепляя пощечину, и тотчас в ужасе уставилась на меня. Какой реакции ждала? Ярости? Сожаления? Я не почувствовал ничего, кроме усталости. Даже саднящая боль в щеке не смогла задеть. И это тоже уже было. ВСЕ БЫЛО.
Я проспала. То ли вовсе забыла завести будильник, то ли не услышала его звонка. Но, так или иначе, когда раскрыла глаза, за окном уже было совсем светло. Стрелка часов подбиралась к восьми, а это значило, что теперь успеть в институт вовремя у меня, скорее всего, не получится. И это при том, что первая пара опять была у Рогачева! После вчерашнего конфликта с ним рассчитывать на какое-либо снисхождение не приходилось. Поэтому опоздать я не могла. Надо было успеть любой ценой, иначе не видать мне приличной оценки на экзамене.
Давненько не приходилось собираться с такой скоростью, как и ехать в настолько переполненном транспорте. Я попала в самый час пик, сначала в трамвае, где ни то, что сесть, но и ухватиться за что-то было трудновато, потом в метро, где люди набились так плотно и так тесно давили со всех сторон, что не стоило и пытаться достать телефон. В такой обстановке я не смогла бы читать, понимая, что любой стоящий рядом человек может заглянуть в сообщение вместе со мной.
Этого я никак не могла допустить. И хотя видела долгожданный конвертик на экране, была вынуждена терпеть. Представляя. Предвкушая. Мысленно разговаривая с Ним.
Мне так сильно хотелось знать, что именно Он написал, что думать о чем-то ином не получалось. Он снова занял все мои мысли, и желание поговорить, увидеть, почувствовать превозмогало все прочие. И голод, и сонливость, и, тем более, мысли о предстоящей лекции.
Каким-то немыслимым образом я успела. Вбежала в аудиторию практически за мгновенье до Рогачева, запыхавшаяся и злая, потому что знала, что и теперь не успею ничего прочитать. Если только начну – уже не смогу оторваться, а дотошному доценту вряд ли придется по душе это наблюдать.
– Прости меня, – я прошептала одними губами, как будто Он мог сейчас услышать меня. Я верила, что мог. Знала, что Он ждет ответа. Я обязательно напишу, как только появится возможность.
Стоит ли говорить, что историю о древнегреческих богах я слушала вполуха? Вообще бы предпочла не слышать, но тогда не смогла бы ничего записать, а Рогачев то и дело пялился в мою сторону, словно следил, насколько точно я исполняю данное вчера обещание. Приходилось писать. Да, на автомате, почти не вникая в смысл его слов, но и позволить себе хоть немножко помечтать тоже не было возможности.
– Выпьем кофе? – едва начался перерыв, предложила Инга. Подруга тоже выглядела не лучшим образом. Явно невыспавшаяся, какая-то взъерошенная и уставшая. – Кошмарная ночь, вообще не знаю, как я проснулась. Снова делала эту дурацкую курсовую. Веришь, вот в такие минуты реально жалею, что выбрала именно эту профессию. Не представляю себя всю жизнь рассказывающей про каких-то там вымышленных существ. Неужели в наше время такое правда кому-то может быть интересно?
Я рассмеялась. Чувства Инги были понятны, но ведь никто из нас не собирался работать экскурсоводом постоянно. Закончится практика, потом экзамены, и можно будет заниматься совсем другими вещами, которые мы и планировали. А ради достижения желанных целей можно потерпеть и Рогачева, и его скучную мифологию.
Правда, стоило мне подумать о желанных целях, как тотчас возникли мысли, не имеющие ни к учебе, ни к работе никакого отношения. Я потянулась к телефону, сообщив подруге.
– Иди без меня. Мне кое-что надо успеть за перерыв, не хочу тратить время на кафе.
Его и так всего ничего, этого времени.
Инга пожала плечами, но уговаривать меня не стала и ушла, а я наконец-то смогла добраться до того, о чем мечтала с самого утра.
Его письмо оказалось… чем-то совершенно нереальным. Высвобождающим мои самые потаенные мечты. То, в чем я и себе-то не признавалась.
Откуда Он это знал? Откуда Он вообще всегда знал то, что мне нужно? Я часто думала об этом, но не находила ответа. Разве могут исполняться мечты, о которых ты никому не сказал? Ни в детстве, ни на Новый год, когда кто-то из родителей прочел твое письмо Деду Морозу. Я не могла бы сама придумать себе сказку красивее. А Он… Он был самой волшебной моей сказкой. Самой сладкой реальностью, настолько осязаемой, словно этот мужчина действительно находился рядом.
Не сдерживайся. Позволь себе все, что ты хочешь. Потому что мне это нравится.
Я хотела написать, насколько сильно нравится, раздразнить его, взволновать так, как чувствовала себя сама сейчас. И настолько погрузилась в собственные мысли и фантазии, что не сразу услышала обращенный ко мне голос.
– Если бы с таким же воодушевлением вы занимались мифологией, результат не заставил бы себя ждать!
Я вздрогнула и открыла глаза. Рядом стоял Рогачев, задумчиво рассматривая меня. Неужели я зачиталась и замечталась настолько, что пропустила окончание перерыва? Но в аудитории кроме нас двоих не было больше никого.
– Раз уж вы решили отсидеться здесь, давайте поговорим о вашем проекте, – доцент прошел к столу, абсолютно уверенный, что я отправлюсь за ним. Ну, а мне ничего другого и не оставалось. Вздохнув и закрыв сообщение, я поплелась следом.
– Я ждал от вас большего, Романова, – в руках Рогачева я узнала папку со своей работой. – Больше заинтересованности, больше отдачи. Больше жизни, в конце концов! А вы, – он полистал проект, потом взглянул на меня, – пишете о вещах, которые есть в каждом учебнике. Абсолютно ничего нового и интересного. Это больше похоже на школьное изложение, чем на исследование без пяти минут искусствоведа. Я так понимаю, что труды Гомера не слишком вам интересны? Может быть, в таком случае стоит изменить тему?
«Как бы я хотела знать, что ты делаешь сейчас. Соскучилась безумно…»
Я в который раз перечитал строчки сообщения. Как же мало! Почему Она не написала больше ничего? Почему не отозвалась на мое письмо? Я позволил себе лишнего? Чем-то смутил Ее?
Нет, этого не могло быть. Между нами случались и более откровенные разговоры. Я знал, что Она воспримет все правильно. Так, как мне и хотелось. Именно поэтому и сходил по Ней с ума. Потому что так никто больше не откликался на мои желания. Любые.
Что же случилось сегодня? Что-то не так было с этим Ее сообщением, но что именно, я никак не мог уловить.
Что я делаю? Вряд ли тебе было бы это интересно. Мой сегодняшний день скучен своей однообразностью. Делами, которые почему-то затягиваются дольше положенного. А еще я зол. И мне не хватает тебя, душа моя.
Я отложил телефон и взглянул на стоящую передо мной молодую женщину. Альбина встрепенулась, откидывая волосы с лица и поднимая голову. Такой привычный жест. Она почему-то была уверена, что на мужчин демонстрация ее шеи производит какое-то особенное действие. Красотка, конечно, но это единственное ее достоинство. С обязанностями своими справлялась она неважно. Уволил бы давно, но приходящие в офис клиенты-мужчины сразу «клевали» на эту смазливую мордашку. Доверять ей что-то серьезное было нельзя, а вот посадить за стойку администратора, где все, что требовалось – это лучезарно улыбаться, привлекая посетителей, оказалось довольно неплохим решением.
Она, правда, как сама призналась, не оставляла идеи «познакомиться со мной поближе». И не воспринимала всерьез негласный устав компании, в соответствии с которым служебные романы не допускались.
Я и без этого устава вряд ли бы взглянул в ее сторону. Времена, когда одна только красота могла заставить меня потерять голову, давно прошли. Цена, которую пришлось заплатить за предоставленные жизнью уроки, оказалась более чем высокой. Мне это едва жизни не стоило.
Та ночь на заливе стала переломным моментом. Я все же остался в тех черных водах. Прежний я, тот, которым был до Ее письма. С израненной и опустошенной душой, уверенный, что от судьбы не стоит больше ничего ждать.
А сегодня я ценил в людях совсем другое. И ждал другого. Даже от женщин, отношения с которыми были весьма кратковременными. Сам старался дать им что-то, помимо секса, что-то, что потом, после нашего расставания, позволило бы вспоминать обо мне не с обидой и не с болью, а хотя бы не жалеть о том, что какое-то время мы провели вместе.
С Альбиной бы такого не вышло. Я вообще с трудом представлял, о чем можно говорить с этой женщиной. Слышал пару раз ее болтовню с подружками. Магазины, диеты, наряды, Инстаграм, горячая прошлая ночь… Причем пикантные подробности, которыми эти девицы щедро делились друг с другом, наверняка были таковыми только на словах. С трудом мог представить себе нормального мужика, который вел бы себя так по-идиотски, как это звучало из их рассказов.
Да и знал я такой тип женщин слишком хорошо. Подпусти ее ближе на шаг – она бы тотчас на шею села. И после первого совместного ужина отправилась бы выбирать обручальное кольцо. А уж это мне точно было ни к чему.
– Ваша прическа прекрасна. Как и платье, – Альбина расцвела в ответ на комплимент, распахнула свои огромные кукольные глаза, кажется, и дышать чаще начала. Я усмехнулся. Даже стало немного жаль разочаровывать ее. – Но я позвал вас не за тем, чтобы вы демонстрировали мне все это. Вы помните, какой сегодня день? Я просил назначить собеседование. Не вижу ни одной анкеты. Где они?
Улыбка медленно сползла с лица красотки. Альбина продолжала хлопать ресницами, но уже не соблазняюще, а виновато. Но это трогало меня так же мало.
– Альбина, может быть, с группой поедете вы лично? Гости приезжают через неделю. Неделя – это семь дней! Всего семь! А у меня до сих пор нет ни одной достойной претендентки, и это при том, что я трижды напоминал вам об этом.
– Я думала, вы, как в прошлый раз, возьмете Наташу, – пролепетала девица, вызывая у меня стойкое желание все же распрощаться с ней. И поскорее. Никогда не относился серьезно к поверьям о глупости блондинок, но сейчас был готов с этим согласиться.
– Наташе рожать через несколько дней. Вы не заметили, что она уже больше месяца не появляется в офисе?
– Да, но я думала…
– Хватит! – О чем она думала, меня сейчас вообще не интересовало. Это все же была моя ошибка: доверить такое ответственное дело этой красивой кукле. Она действительно годится только для рекламы, сидеть и улыбаться, и призывно хлопать ресницами. Что ж, впредь буду умнее. – Можете идти. С глаз мои долой и побыстрее, пока я еще в состоянии держать себя в руках. Иначе искать тебе уже завтра новую работу.
Все же удержался, чтобы не сказать это вслух. Как бы ни выводили меня подобные проколы сотрудников, я слишком хорошо знал, что они держатся за место в компании. Альбина не была исключением, несмотря на всю свою несусветную глупость. Я никогда не считал себя идеальным начальником, но и с плеча старался не рубить. Избавиться от человека куда проще, чем чему-то его научить. Но даже те, кто вообще не обучаемы, тоже хотят есть каждый день и покупать эти свои дурацкие наряды. Поэтому пусть работает… пока.
Она ушла, а я задумался. Время, конечно, еще оставалось, вот только вариантов не было никаких. Найти приличного экскурсовода через центр занятости за неделю мне не успеть. По объявлениям на хед хантере – тоже слишком длинная эпопея. Хоть и правда, звони Наташе и уговаривай ее повременить с родами.
Я давно не испытывала столько разных чувств одновременно. И лучше бы и дальше не испытывала. Растерянности, стыда, страха, какого-то ослепляющего отчаянья. Реально не представляла, что делать дальше. Строчки из писем крутились в голове, стучали в висках, а перед глазами мелькали образы, от которых прежде я чувствовала себя самой счастливой, а теперь не знала, куда спрятаться.
Но если я и смогла бы убежать от Рогачева, то куда скрыться от собственных мыслей? Это было ужасно. Чудовищно. Думать о том, что мой Амур – это именно он. Что я влюбилась в собственного преподавателя, отвратительного пошлого старика. И именно с ним вытворяла… лучше не вспоминать, что.
Может быть, мне перевестись на другой факультет? Или вообще в другой ВУЗ? Чтобы никогда больше не видеть доцента. Забыть обо всем поскорее.
Как бы сильно ни хотелось этого, я понимала, что так просто все не получится. Без сдачи экзаменов и закрытия сессии про мой перевод и речи быть не может.
Бросить все просто так? Вот прямо сейчас сбежать отсюда и никогда больше не появляться? И перечеркнуть шесть лет жизни, все силы и средства, которые были затрачены на эту учебу? Это было бы еще большим безумством. И все равно не решило бы проблему. Не видеть его – не значит избавиться от того, что случилось. Я понимала, что не смогу стереть воспоминания, они останутся со мной, куда бы я ни спряталась и где бы ни находилась.
– Ник? Что случилось? – от прикосновения к моему плечу я вздрогнула. Инга. Который уже раз за сегодняшний день она делала попытку достучаться до меня, а я не знала, что ей сказать. Разве расскажешь о таком?
– Устала, – я слезла с подоконника, на котором просидела весь перерыв перед последней парой. – Уже надо идти? – доставать телефон и уточнять время не было сил, я вообще боялась брать его в руки, ведь там были письма. Его письма.
– Да, лекция сейчас начнется, – Инга выглядела расстроенной. Или обиженной, но сейчас я была не в состоянии говорить с ней не только о своей проблеме, а вообще о чем-либо. Может быть, позже, когда сама немного успокоюсь.
– Идем, – я двинулась по коридору, безуспешно пытаясь вспомнить, куда именно нужно идти. Растерянно смотрела на двери, продолжая думать о своем, пока снова не услышала голос подруги.
– Да что с тобой, в самом деле! То светишься от счастья, то как в воду опущенная! И тебя зовут, кстати.
Я растерянно обернулась на голос, действительно называющий мою фамилию, и чуть не вскрикнула, узнавая ассистентку Рогачева. Зачем я ей понадобилась? Или… ему?
– Олег Евгеньевич просил передать, что ждет вас в сто второй аудитории. Прямо сейчас, там что-то срочное. Лукьянова, вы предупредите Ольгу Александровну, что Романова немного задержится на лекцию, – это уже Инге.
Та кивнула, недоуменно глядя на меня.
– Что ему надо?
Я пожала плечами, изо всех сил стараясь сдержать дрожь.
– Понятия не имею. Что-то по курсовой, наверно. Он предложил мне изменить тему.
– Сейчас? – глаза подруги распахнулись в изумлении. – Но ведь до сдачи всего ничего осталось.
– Ему не нравится то, что я написала.
Инга что-то фыркнула в ответ, но я не услышала. Не знаю, как вообще сдерживалась. Что ему нужно от меня?
А может, оно и к лучшему? Посмотреть в его глаза и сказать, что я обо всем догадалась. Пусть делает, что хочет, ведь не тронет же он меня, в самом деле. А чувствовать себя еще хуже, чем сейчас, я вряд ли смогу. И так уже на грани истерики.
Правда, когда я добрела до аудитории, где ждал меня Рогачев, оказалась почти за гранью. Меня то знобило, то бросало в жар, губы пересохли, а сердце готово было выскочить из груди. Дрожащими пальцами я потянула за ручку двери и шагнула внутрь. Кажется, именно так должны были чувствовать себя приговоренные к смертной казни.
Доцент сидел за столом и, увидев меня, кивнул.
– Входите, Романова, входите. Мы как раз вас дожидаемся.
Мы? Я была уверена, что в аудитории не будет никого, кроме нас двоих. Растерянно осмотрелась, только теперь замечая еще одного человека. Он стоял в стороне, у окна – высокий темноволосый мужчина, которого я никогда прежде не встречала, – и смотрел на меня, задумчиво и как будто оценивающе. И, как мне показалось, то, что увидел, ему совсем не понравилось.
Это было непонятно. Чем я могла вызвать неприязнь абсолютно незнакомого человека? Но эта мысль проскользнула в моем сознании и тут же исчезла, сменяясь некоторым облегчением. Что бы этот мужчина ни делал здесь, он, в некотором смысле, мое спасение. Ведь при нем Рогачев точно не станет говорить о переписке.
Я кивнула незнакомцу, имитируя приветствие, и повернулась к столу. Поднять глаза и взглянуть в лицо доцента не хватило духа, поэтому я заговорила, уставившись в пол.
– Зачем… дожидаетесь?
– Я нашел для вас практику, Ника. Хорошую базу, где вы сможете подобрать материал для своей курсовой. Разумеется, если постараетесь.
Сколько лет этому паркету? Вытертые деревянные дощечки противно поскрипывали, когда я переминалась с ноги на ногу, а я рассматривала их так пристально, будто от этого зависела моя жизнь. Я не ослышалась? Он назвал меня Никой. Впервые в жизни назвал по имени кого-то из студентов. В свете того, что уже случилось, это показалось ужасающе фамильярным. Настолько, что все остальные слова я пропустила мимо ушей.
Приди подобная девица ко мне на собеседование, оно закончилось бы в течение первых пяти минут. Или еще раньше. Я не брал таких на работу. Маленькая нахалка, которая совершенно не умеет себя вести. Явилась взъерошенная вся, перепуганная, какая-то не слишком адекватная. У меня в голове с трудом укладывалось, что именно ее порекомендовал мне Олег Евгеньевич. И это было единственной причиной, по которой я до сих пор задержался в аудитории. Смотрел на девчонку, пытаясь что-то рассмотреть в ней. Что-то такое, что побудило Рогачева из десяток студенток предложить мне именно ее.
Получалось, прямо должен сказать, плохо. Я хотел уйти и считал это самым правильным. Но не мог. Уже сегодня следовало отправиться с новым экскурсоводом по предстоящему маршруту, все проверить и приготовить. А других вариантов, кроме этой Романовой, у меня не было и не предвиделось. Да и уйти сейчас означало обидеть недоверием уважаемого мной человека. А к этому я особенно был не готов. Их не так много осталось в моей жизни, тех, кого я уважал и ценил, чтобы относиться к этому небрежно. И раз Олег Евгеньевич решил, что эта странная девица мне подойдет, следовало прислушаться к его мнению.
– Давайте начнем с того, что трудиться придется вам. И получать за это деньги. Хорошие деньги. Такой аргумент вас устроит?
Девчонка прищурилась.
– Привыкли все покупать? И всех? А вам не приходило в голову, что деньги – не лучший мотиватор? Гораздо важнее, где и с кем работать.
Если она задалась целью вывести меня из себя, то ей это удалось. Так сильно я не злился даже на Альбину, когда она сорвала собеседования.
– Всего лишь надеюсь на ваше здравомыслие. Именно о нем говорил Олег Евгеньевич, рекомендуя вас.
Я слегка лукавил: Рогачев ни о какой здравомыслии не упоминал, но надо было как-то сдвигаться с той мертвой точки, на которой мы застряли. И выход у меня, похоже, был только один. Я знал, что бывают ситуации, когда нужно прогнуться под кого-то. Не могу сказать, что любил такие моменты, но понимал их неизбежность. И маячивший впереди проект значил для меня гораздо больше, чем немного потраченных нервов на эту взбалмошную особу. Она желает, чтобы я ее уговаривал? Ладно. Сыграем по ее правилам. Выигрыш-то все равно в итоге останется за мной.
Я заставил себя улыбнуться. Не думать о том, что эта маленькая задира возомнила о себе слишком много.
– Простите, Ника, мы с вами действительно начали не с той ноты. Мне нужна помощь экскурсовода на ближайшую неделю-две. И Олег Евгеньевич убедил меня, что в этом я могу на вас положиться.
Девица задумалась, явно обескураженная сменой моего настроения. Больше всего хотелось послать ее ко всем чертям. Но вместо этого я продолжал улыбаться, рассказывая о том, что надо будет сделать. Всматривался в лицо, пытаясь понять, что происходит сейчас в ее голове. А заодно представлял, какими глазами будут смотреть на нее Леванес и его компаньоны. Падкому до женской красоты Костесу она, пожалуй, даже может приглянуться. Девчонка была симпатичной. Не в моем вкусе, но как раз это не имело значения. Главное, чтобы она понравилась гостям. Тем более, что в одном Рогачев точно был прав: за словом в карман она не полезет. Что же, уже это хорошо. А со всем остальным попробуем постепенно разобраться.
– Ну что, я вас убедил? Теперь могу рассчитывать на ваше согласие и помощь?
Она погрузилась в собственные мысли и стала серьезной, склонила голову, внимательно рассматривая меня. Из прически выбилась прядь волос и упала на лоб, а мне вдруг захотелось дотронуться до нее. Натянуть эту прядку на палец и потянуть к себе. А потом отпустить, любуясь тем, как волосы шелковым покрывалом накроют лицо девушки. Если бы она лежала, они рассыпались бы вокруг ее головы золотистым веером. Как в моих безумных фантазиях, о которых я писал Ей.
Какого лешего! О чем я вообще думаю! У этой девицы нет и не может быть ничего общего с моей Психé. Та понимает меня с полуслова, с полувздоха, а с этой я не могу договориться об элементарных вещах. Да и внешне они ничем не похожи, разве что цветом волос. Я представлял Психею совсем другой, оттого разозлился сейчас еще больше, что драгоценного для меня человека внезапно сравнил с этой особой.
Романова обхватила себя за плечи, как будто ей стало холодно, и взглянула на меня с каким-то испугом. Боится? Отлично. Такой вариант общения мне нравился куда больше вздорных выпадов.
– Хорошо, – вдруг просто ответила она, а я опешил. Уже устал препираться с ней, но оказался не готов к согласию. Почему-то рассчитывал, что придется еще долго что-то объяснять и доказывать, уговаривая пойти мне навстречу. А она просто сдалась.
Странно, но я не испытал ни радости, ни облегчения. Весь этот разговор здорово вымотал меня и сейчас единственное, чего действительно хотелось, – это оказаться дома и запереться в своей кабинете и написать Ей. Единственной, кто мог принести облегчение. Кто знал, как мне помочь, даже когда я сам был на это не способен.
Душа моя, где ты сейчас? Я хочу зарыться лицом в твои волосы и ощутить их шелковую мягкость. Хочу перебирать твои пряди, когда прижму тебя к своей груди. Хочу тебя.
В первом же музее, куда мы приехали, девчонке удалось меня удивить. И совсем не в плохом смысле. Все же не зря я доверился выбору Олега Евгеньевича. Предмет Романова знала хорошо, на все мои вопросы, даже самые заковыристые, отвечала быстро и достаточно профессионально. Если дела и дальше пойдут так же, думаю, что и Леванес останется доволен. А значит, желанный проект у меня в кармане.
Из машины, стоило Ольшанскому остановиться возле моего дома, я практически сбежала. Благо, дождь почти закончился. Наскоро попрощалась, стараясь не думать о том, что мой новый работодатель ведет себя как-то очень странно. Странно поглядывает в мою сторону, странно сосредоточен, хотя вроде бы остался доволен нашим визитом в музей и моим рассказом. Даже молчит тоже странно, как будто злится на меня за что-то. Впрочем, если и так, это его проблемы. А у меня было достаточно своих, чтобы заботиться еще и о том, что на уме у этого типа.
Оказавшись в квартире, я разделась, стаскивая с себя мокрую одежду, и забралась в душ. Включила настолько горячую воду, как только могла терпеть. Слабая попытка расслабиться – это не очень-то помогало. Напряжение и не думало никуда уходить. Хорошо хоть на работу сегодня было не нужно, не уверена, что для этого у меня хватило бы сил.
Ужасный вышел день, какой-то невыносимо тяжелый, и хуже всего было то, что я понятия не имела, как вести себя дальше с доцентом. Надо было учиться, как минимум, сдать сессию, но как это сделать, если при мысли, что придется снова встречаться с ним, меня бросало в дрожь?
Раньше каждый вечер, когда я возвращалась домой, я перечитывала Его письма. Вникала в каждую строчку, впитывала их и проживала по новой. А сегодня не только перечитать, я думать об этих письмах боялась. Выложила телефон из сумки и оставила на подоконнике, подальше от собственных глаз. Хотелось вообще отключить, но позволить себе такую роскошь я не могла, чтобы не пропустить звонок с работы.
От тоски была готова завыть. Несколько лет общения, такого дорогого и важного дня меня, теперь оказались перечеркнуты. И с этим надо было как-то справиться. Пережить. А лучше всего – забыть, как будто писем и не было никогда.
Но ведь они были… Я медленно сползла по стенке душевой и уткнулась руками в лицо. И не смогла сдержаться – расплакалась. Да, я жалела себя. Свои мечты, фантазии, которые оказались уничтоженными в один миг. Я уже скучала без Него, такого, каким Он был для меня до того, как стала известна правда. По тому волнению, которое переполняло меня всякий раз, стоило подумать о Нем. По тем безумствам, которые мы позволяли себе. Которые доставляли столько удовольствия. Я настолько сильно привыкла ко всему этому, что сейчас казалось, будто у меня вырвали кусок души. Отняли что-то, без чего мне было сложно дышать.
Я злилась на Рогачева, почти ненавидя его за то, что он оказался моим Амуром, но при этом не могла не осознавать, что такой выход, скорее всего, самый правильный. Если доцент с самого начала знал, с кем он переписывается, то давно пора было положить этому конец. Вот только как сжиться с мыслью о том, что больше не будет ничего? НИ-ЧЕ-ГО.
Не знаю, сколько времени я проторчала в ванной. Наревелась так, что даже слез не осталось. Добрела до комнаты, кутаясь в огромное полотенце, забралась на диван, подтянув под себя ноги. Продолжала беззвучно всхлипывать, пытаясь набрать в легкие воздуха, которого отчего-то стало мало. К горлу подступил тяжелый ком, а в груди болело. Сердце? Я сейчас чувствовала себя почти так же, как когда осталась одна после гибели родителей. Жуткое, угнетающее опустошение.
Наверно, кощунственно было это сравнивать: смерть близких людей и потерю какого-то эфемерного партнера по переписке. Но я жила Им… все эти годы. Жила благодаря Ему. Училась, работала, пыталась чего-то достигнуть благодаря тем силам, которые мне дарило общение с Ним.
Выходит, меня настигла расплата за такую зависимость? Но разве кому-то было плохо от этого? Я ведь чувствовала себя счастливой. Я действительно влюбилась в Него. А Рогачев, получается, просто играл? Негодяй, какой же он негодяй…
Тишину комнаты внезапно нарушил писк входящего сообщения. Нет. Только не это, пожалуйста. Я не хочу ничего читать.
Кого я пыталась обмануть? Мое глупое сердце заныло, забилось птицей, загнанной в сети, а руки сами потянулись к телефону.
Душа моя, это был невыносимый день. Ты нужна мне сейчас, как никогда. Я не соскучился – я изнемогаю без тебя. Хочу, чтобы ты была рядом, – слышать, чувствовать, трогать тебя. Я голоден… и не смогу насытиться никем другим. Не хочу никого другого.
Хочу касаться твоей груди, сначала нежно и осторожно тронуть кончиками пальцев соски, а потом надавить сильнее, сжать, потянуть, ощущая, как они твердеют. Накрыть их губами, ласкать языком, дразня тебя. Или себя? Твое тело откликнется на эти ласки, ты захочешь большего. А я… я уже хочу. Попробовать тебя на вкус. Всю. Руками, губами, кусать, ласкать, доводя до исступления. Пока ты не станешь умолять о продолжении, пока не захочешь до боли, так же сильно, как хочу я. Пока не отбросишь стыдливость, раздвигая бедра и открываясь для меня. Влажная, горячая, тугая настолько, что одна мысль об этом сводит меня с ума. Хочу быть в тебе. Хочу чувствовать, как твой жар обволакивает меня, хочу слышать твои стоны, твои всхлипы. Хочу дышать тобой, твоей страстью, твоим желанием…
Капли слез упали на экран, и от пелены в глазах строчки расплылись. Я даже не смогла дочитать до конца. Я снова Его хотела. Хотела всего того, что успела прочесть. Хотела позволить Ему это… и даже больше. И ненавидела себя за эту слабость, а Его – за то, кем Он был. Я не могла остановиться в этой сумасшедшей игре, но и продолжать тоже не могла. Не имела права. Дрожащими пальцами набрала несколько слов и нажала «отправить», быстрее, чем успела осознать, что именно делаю. А потом отшвырнула телефон и снова разрыдалась.
Эта девица здорово завела меня. Слишком сильно. Настолько, что я, кажется, начал понимать тех своих сотрудников, которые игнорировали правило об отсутствии романов на работе. И ведь не в нехватке банального секса было дела: Вика ушла только вчера. Чем зацепила эта Романова? Обычная же девчонка, ничего особенного. Отчего же я реагировал, как подросток с разбушевавшимися гормонами?
Она ушла, вернее, убежала из машины. Так торопилась, будто испугалась, что я наброшусь на нее прямо здесь. Неужели мое состояние оказалось таким заметным? Я ведь старался и не смотреть в ее сторону, чтобы не выдать себя. Но кто знает, насколько она проницательна.
Остался один и долго еще сидел, обдумывая то, что случилось. Свою реакцию на нее. Вспоминал все с первого мгновенья, как только Романова появилась в аудитории и до этих минут. Куда лучше размышлений и анализа мне бы помог бы сейчас холодный душ, но выбираться снова под дождь я не имел никакого желания, а до дома было довольно далеко. Да и выводы сделать не помешало бы. Ведь уже завтра придется снова с ней встречаться, а если я и дальше буду чувствовать себя так же, то наши визиты по музеям очень скоро закончатся в постели. А это не нужно – я был уверен – ни мне, ни ей.
Дело, скорее всего, в банальном любопытстве. Она просто отличалась от всех тех женщин, с которыми я привык иметь дело. Во всяком случае давно уже не возникало ситуаций, когда мне было бы трудно предположить, чего ожидать от какой-то из них в следующий момент. Но Романова изумляла странной смесью зрелости и невинности, детского озорства и хитрости. Девчонка слишком часто менялась и от того была неуловимой, быстрой, как ртуть. Притворялась? Я не мог этого понять. В аудитории она выглядела напуганной и при этом слишком дерзкой. Этакая избалованная самоуверенная кукла, привыкшая, что все в этом мире происходит по ее прихоти. Но когда она оказалась босая под проливным дождем, я засомневался в собственных выводах. Это была весьма странная комбинация практичности и самозабвенной бесшабашности. Вряд ли кто-то другой из моих знакомых мог бы позволить себе разуться в самом центре Петербурга даже ради спасения туфель. Нашлась бы сотня причин не делать этого, и самой основной из них стало бы нежелание уронить себя в глазах окружающих. А Романову, казалось, вовсе не беспокоило, что подумают о ней прохожие. Да что там прохожие, ее ничуть не смутило мое общество – ее работодателя и непосредственного начальника.
Я задумался. Может, это и есть причина, по которой меня так потянуло к ней? Ее нежелание произвести впечатление на меня. Она не строила глазки, не пыталась меня очаровать, вообще не делала ничего такого, что было характерно для женщин. А ведь до сегодняшнего дня я был уверен, что знаю их достаточно хорошо.
Отнюдь. Я поморщился от боли в паху, которая стала сильнее, когда перед глазами снова возникли такие заманчивые картинки: девчонка приподнимается на носочках, переступает с ноги на ногу и одергивает уже промокшую, липнущую к телу юбку. Вот уже в машине обхватывает себя руками, скрывая грудь от моих глаз. Глупышка. Ее попытки укрыться лишь притянули еще сильнее. Я уже позволил в своих мыслях сделать с ней такое, о чем эта малышка, наверняка, даже представить себе могла.
Дождь снова усилился, косые струи бежали по стеклу и весь мир снаружи казался размытым и серым. Какой-то дурман, подступивший слишком близко. Я смотрел на светящиеся окна домов, пытаясь понять, за каким именно скрывается моя новая знакомая. И что она делает сейчас. Пытается отогреться в горячем душе?
Картинки перед глазами стали еще ярче. Струйки, ласкающие молочно-белую кожу. Потемневшие и потяжелевшие от воды волосы. Я запустил бы в них пальцы, вынуждая ее наклонить голову назад, подставляя моим губам шею и ключицы. Позволяя смотреть, трогать, исследовать ее тело, вынуждая желать большего. Просить, умолять меня о большем...
Я выругался сквозь зубы. Плохой способ прийти в себя, думая о том, что именно я сотворил бы с ней сейчас. И что бы она чувствовала при этом.
Я вытащил телефон. Знал, что это поможет. Всегда помогало. Нет, я не собирался заменить секс с реальной женщиной письмом Психé. Но я нуждался сейчас в Ее тепле, поддержке, хотел ощутить, что нужен Ей. Хотел услышать это признание от Нее. Рассказать об испепеляющем меня желании. Будь Она здесь, настоящая, мне не понадобился бы никто другой. Ни Вика, ни эта Романова с ее постоянно меняющимся настроением. Все безумные идеи и мечты я бы воплотил с человеком, лучше которого меня больше никто не понимал.
Никогда прежде не возникало такой острой потребности увидеть Ее. Увидеть воочию, не в своих лишь фантазиях и снах. Вжать в себя, до боли стискивая хрупкие плечи, так чтоб дышать не могла без меня.
Я начал писать, откликаясь на призыв сердца, на жгучее желание почувствовать Ее рядом прямо сейчас. Нажал «Отправить» и только после этого вздохнул с облегчением. Сейчас Она ответит, а в следующем письме я скажу о том, что наше общение пора вывести на другой уровень. Слишком долго мы играли в прятки. Слишком долго я сходил с ума по женщине, которую никогда не видел, вместо того чтобы коснуться Ее в реальности.
День угасал, и вокруг слишком быстро становилось темно. Или не вокруг – во мне? Экран телефона засветился, но показалось, что в одно мгновенье меня окутал мрак, подступая слишком близко, вплотную. Я прочел короткие строчки. Еще раз и еще. Зачем-то проговорил их вслух. Закрыл глаза, прижимаясь лбом к прохладной коже оплетки руля. Такого не может быть. Какая-то ошибка, наверняка. Снова взглянул на экран, уверенный, что сейчас же смогу убедиться в этом. Но корявые расплывающиеся иероглифы соединились в те же самые слова:
Я почувствовала Его присутствие за мгновенье до того, как увидела воочию. Даже не оборачиваясь, просто поняла, что Он рядом. Что пришел ко мне. Снова угадал, что нужен мне сейчас, услышать мой потаенный зов, уловил мою потребность в Нем, в которой я и себе-то не смела признаться. Как всегда, лучше меня самой осознал, что самое важное теперь. Сердце забилось быстрее, и стало почти осязаемым волнение. Так бывает, когда внезапно исполняется мечта, сладкая и долгожданная, и сладостный трепет подступает к горлу, а опустошение, которое было лишь мгновенье назад, сменяется какой-то волшебной легкостью. Предвкушением того, что последует дальше.
Одно только Его присутствие заставило забыть обо всем. Про все мои страхи, все смятение, что я пережила накануне, когда узнала, кто скрывается за Амуром. Будто меня отбросило назад, к тому времени, когда я могла только наслаждаться Им. И сейчас наслаждалась. Закрыла глаза, чтобы только чувствовать: как сомкнулись сильные руки на моей талии, как Он прижал меня к своей груди, почти вдавливая в себя. Как сдвинул волосы, обнажая шею, и теплое дыхание коснулось кожи. Вначале только дыхание, но уже от одного этого я застонала, ощущая, как растекается по телу жар желания. Грудь налилась болезненной тяжестью, становясь настолько чувствительной, что было все труднее думать о чем-то ином, кроме Его ласк, в которых я так отчаянно нуждалась сейчас.
– Хочу, – сказала вслух или вздохнула неслышно? Или лишь подумала? Представила, как Он дотрагивается до меня. Как водит руками по телу, и оно откликается на каждое Его касание. Как нарастает внутри пламя, палящее и спасительное, которого я ждала так долго. Мучительно долгие, бесконечные минуты без Него.
И Он услышал. Или просто понял, какие именно мысли и желания сейчас одолевают меня. Руки сместились выше, накрывая ноющую грудь и сжимая соски. Я всхлипнула, когда Он потянул их, сначала нежно и осторожно, но тут же добавляя силы, будто и сам не мог сдержаться, сдавливая до боли. Но эта боль была такой желанной, она не шла ни в какое сравнение с другой, что оплела тело, делая меня голодной до Его прикосновений, жадной и ненасытимой.
– Что ты хочешь? Расскажи мне – и я это сделаю. Все, что ты пожелаешь… – одни лишь Его слова довели меня до грани. Они были подобны самой дерзкой ласке, потому что рождали такие мысли и фантазии, от которых кружилась голова и подкашивались ноги. Я упала бы, не поддержи Он меня. Теплые губы скользнули по шее, я ощутила прикосновение Его языка, прочертившего линию к плечу перед тем, как прикусить кожу на нем. Каким-то безошибочным образом Ему удалось определить тот предел, оказавшись за которым, я могла бы Его остановить. Но не сейчас. Сейчас я хотела другого.
Подалась назад, ощущая ягодицами Его возбужденную плоть. Осознание того, что Его потрясающее, совершенное тело так реагирует на меня, завело еще больше. Я накрыла своими руками Его ладони и потянула их вниз. По животу, к бедрам, в средоточие желания. Его руки на моем теле, повторяющие мои собственные движения, – это было невероятно. Это сводило с ума, хотя рядом с Ним я и так давно стала безумной.
Мои собственные руки дрожали. Я пыталась направлять, но стала ведомой, податливой, покорной – и это мне нравилось. Он, как скульптор, лепил меня, подчинял, увлекал за собой. Преображал, задевая самые чувствительные места.
Его пальцы проникли между ног, погружаясь во влажный жар, и я снова не смогла сдержать стон. Машинально подалась назад, теснее прижимаясь ягодицами к Его бедрам. Но и этого было мало. Мало чувствовать Его возбуждение – я хотела, чтобы Он был во мне. Частью меня. Наполнил, затмевая все иные ощущения, позволяя насладиться полнотой этой близости.
Я просунула руку между нашими телами, обхватывая пальцами Его плоть, – и мужчина зарычал, толкаясь в мою ладонь. Губы снова сомкнулись на плече, пальцы запутались в волосах. Он потянул за них, заставляя меня запрокинуть голову, а потом впился жадным поцелуем в мой рот. Язык проник внутрь, не нежно, не лаская и не соблазняя – покоряя: такой желанной была Его власть сейчас.
Опять потянул меня за волосы, отрывая от своего тела и понуждая повернуться. Подхватил за бедра, насаживая на себя так резко, что мы оба вскрикнули. Я оплела ногами Его поясницу, обхватила руками за шею, снова всхлипывая, когда Он толкнулся глубже. Потянулась к Его губам, желая быть наполненной целиком. Везде. Дышать, двигаться вместе с Ним. Насытиться, наконец, выпуская наружу страсть, испепеляющую нас обоих…
***
Тонкий пронзительный писк будильника пробрался в сознание, вырывая меня из объятий сна. Из Его объятий. Я замерла, застыла в постели, не открывая глаз и отчаянно надеясь удержать сладкий дурман, что медленно, но неизбежно таял, вынуждая возвратиться в действительность. Знала, что ничего не выйдет, что сон не вернется, и все, что было, лишь пригрезилось мне, но лежала, не шевелясь, пытаясь ухватить последнюю призрачную надежду. А потом резко подскочила на кровати, внезапно осознавая, что в моем сумасшедшем сне я впервые видела Его лицо. Не туманный образ, как было всегда раньше. И не лицо ненавистного доцента, которым Он и был на самом деле. Моя желанная мечта, мой потрясающий любовник из сна обрел иной облик: человека, которого вчера я увидела впервые в жизни. И с которым не могла и не должна была иметь ничего общего. Матвея Ольшанского.
***
– Ну, и что ты смотришь? – мрачно уточнила я у собственного отражения, стоя перед зеркалом. – Не нравится то, что видишь? Мне тоже. Не надо было реветь целый вечер. Теперь не помогут никакие патчи.