4

Следующие два дня были просто упоительными. Виктория с головой ушла в работу, и все на свете перестало для нее существовать, кроме планов будущего парка Джона Катлера в Лоу-Лейксе. Виктория рисовала, чертила, включала свет, снова чертила, рвала бумаги, переделывала, выключала свет, варила кофе… Где-то в глубине квартиры звучала музыка, светлая, глубокая, рождающая в подсознании тысячи ассоциаций, многие из которых можно назвать по-настоящему прекрасными.

В понедельник, в половине десятого утра, Виктория поняла, что на данный момент ее силы иссякли. Любые силы. Во всех смыслах этого слова. Где она заснула, Виктория не помнила.

Проснувшись, она осознала, что лежит на софе в своей маленькой гостиной, одеялом ей служит вязаный жакет, забытый Клер, который случайно попал под руку, а в полуметре от нее на журнальном столике надрывается телефон.

Звонил Мэлори. Вполне вероятно, что он звонил и раньше, но совесть Виктории красноречиво промолчала по этому поводу, а Мэлори был слишком сдержанным, чтобы показать собеседнице хоть какое-то неудовольствие.

Своим неизменным ровным голосом он поинтересовался, сможет ли мисс Маклин приехать сегодня вечером к мистеру Катлеру «согласно договоренности» в Лоу-Лейкс, а не в офис. В голосе поверенного появились необычные нотки, когда он задал ожидаемый Викторией вопрос:

– Могу ли я заехать за вами? Или прислать шофера мистера Катлера? Может быть, вызвать такси?

Виктория пожалела, что Мэлори не видит ее улыбки, ставшей в этот момент лучезарной, и постаралась вложить все ее смысловые оттенки в интонацию:

– Буду рада увидеть вас, мистер Мэлори.

– Адрес?

Виктория продиктовала адрес, снова улыбнулась невидимому собеседнику и положила трубку. Поняв, что промежуток между шестью пятнадцатью и семью ровно, когда приедет Мэлори, не так уж велик, Виктория вскочила и…

Точнее, ей захотелось вскочить. Но все тело наполняла слабость и томная медлительность, причем неприятного свойства. Безумный режим последних дней – не лучшее средство поддерживать себя в форме. Виктория поняла, что Мэлори придется ее ждать. А еще – что нужно собрать бумаги, иначе она что-нибудь обязательно забудет.

«Бумаги» были рассредоточены по столу в кабинете, в гостиной и даже на кухне. Пара набросков оказались в кресле. Виктория вздохнула и еще раз обошла квартиру в поисках подобных находок.

А потом она зашла в ванную.

Лучше бы она этого не делала – в смысле не смотрела в зеркало. Было бы не так горько.

Ведь одно дело – когда отвратительно себя чувствуешь, и совсем другое – когда видишь, как при этом выглядишь. В такие минуты очень четко понимаешь, что ни бледный, сероватый оттенок кожи, ни помятое лицо, ни всклокоченные волосы тебя не красят.

Зато как это стимулирует!

За двадцать две минуты Виктория успела принять душ, подобрать костюм, сделать макияж… Увы, на прическу времени не хватило. Еще влажные пряди лежали по плечам.

Сжав под мышкой огромную папку с рисунками и планами, Виктория вышла из подъезда, надеясь, что Мэлори останется верен себе до конца и не подаст виду, что бизнес-леди с мокрыми волосами – зрелище необычное, и что за время поездки (с учетом вечерних пробок) волосы успеют высохнуть.

Мэлори предельно вежливо поздоровался с Викторией, скользнул взглядом по ее прическе, ни слова не сказал, не улыбнулся даже, но Виктория почти физически ощутила, как шокировала его. Мэлори открыл для нее дверцу машины, Виктория села, пряча улыбку.

Ага, вот так и закрепляется репутация непредсказуемой женщины. Неплохая роль, она мне нравится. Никогда еще не пробовала с клиентами. Точнее, совсем не пробовала. Я меняюсь… Здорово.

Увы, пробок было мало, и поездка не слишком затянулась. Мэлори занимал спутницу беседой о погоде, и Виктория подумала, что Катлер, пожалуй, не так уж и не прав, считая своего поверенного скучным: Мэлори напоминал ей радиодиктора, зачитывающего метеопрогноз.

Виктория с невозмутимым видом, как будто всю жизнь только этим и занималась, возилась со шпильками и смотрелась в зеркало заднего вида. Лак она, конечно, забыла, да и толку от него было бы немного, все равно влажные пряди сначала охотно укладывались в прическу, но по мере высыхания все волоски норовили разлететься в разные стороны и создать одуванчиковое облако вокруг головы.

Господи, что со мной творится? Если бы месяц назад мне кто-нибудь сказал, что я буду в машине представителя клиента делать прическу из мокрых волос… Да я бы ему, пожалуй, сама дала телефон специалиста соответствующего профиля. Стоп, у меня же нет таких знакомых… Зато теперь вот…

Виктория окончательно разозлилась и резким движением вытащила из волос все шпильки. Завитые светлые пряди, легкие и тонкие, облаком легли вокруг лица.

Химическая завивка и некрасивое лицо с длинным острым носом и большим ртом…

Виктория поморщилась. Она не отдавала себе отчета в том, почему сегодня ей так больно быть собой, быть очень некрасивой художницей. Да и вообще, если бы она знала почему – разве это что-нибудь изменило бы?

Вот и знакомые уже ворота. Те же парни на входе, та же отличная, почти военная выправка, одинаковое выражение на лицах. Мэлори заехал, припарковал машину. Виктория оглянулась: искала тот самый ярко-красный автомобиль, что заметила в субботу, когда уезжала. Его не было. Виктория не без облегчения вздохнула и тут же с досады захотела ущипнуть саму себя.

Перед тем как выйти из машины, взглянула еще раз в зеркало.

Ой-ой-ой… Спокойно. Главное – сделать вид, что чаще всего я являюсь к клиентам именно с такой прической.

Виктория нервно поправила влажный локон, самым неподобающим образом свисающий на лоб.

Мэлори прилагал максимум усилий, чтобы скрасить дорогу к дому, хотя в принципе теперь его речи вовсе не требовались: Виктория была бы счастлива в молчании пройти под сенью этих столетних вязов, послушать шорох шагов по асфальтовой дорожке. Но над ухом звучал тихий ровный голос:

– Мистер Катлер с большим нетерпением ждет встречи с вами, мисс Маклин. Его очень радует возможность работать с вами. Ваши предложения пришлись ему по душе.

Нужно было отвечать. Виктория изобразила любезную улыбку.

– Да, мистер Мэлори, конечно, я тоже очень рада нашему сотрудничеству, очень.

У двери Виктория обратила внимание на то, что вместо кнопки электрического звонка желающему войти предлагают позвонить в довольно крупный медный колокольчик. В прошлый раз она этого не заметила.

– Красиво. – Она взглядом проследила за движением руки Мэлори, подергавшей за шнурок.

Звук тоже был красивый, глубокий и мягкий.

– Согласен. Вообще мистер Катлер питает слабость к предметам старины. Ну да вы уже заметили.

Виктория кивнула.

Дверь открыла служанка, все та же. Виктория узнала ее исключительно потому, что другого такого незапоминающегося лица не могло встретиться в радиусе пяти километров как минимум. Виктория вошла в дом первой, за ней Мэлори.

– Мистер Катлер попросил проводить вас в кабинет, мисс Маклин. – Из-под пушистых ресниц на Викторию смотрели светлые серые глаза молодой женщины, в которых мало что можно было прочесть.

Вскоре Виктория стояла перед тяжелой дверью катлеровского кабинета. Что-то в атмосфере неуловимо изменилось, и Викторию это немного нервировало: не факт изменения, а именно то, что ей недоступен смысл его.

Катлер работал за компьютером. Взглянул поверх очков в тонкой золотой оправе на вошедшую, любезно приподнялся навстречу гостье.

– Добрый вечер, мисс Маклин. Надеюсь, я вас не слишком обременил поздней встречей. Мой график…

Катлер сделал паузу – разглядел-таки неповторимую прическу Виктории: несколько влажных прядей спадают вдоль шеи, от них на блузке – темные пятнышки, зато часть волос уже высохла, и мелкие легкие кудряшки пушистым облаком окружают лицо.

Это еще что такое? Мэлори… Он что, вытащил ее из ванной?! Идиот. Да нет, вроде в остальном все в порядке. Только прическа, как… как у женщины, лениво приводящей себя в надлежащий вид после бурной ночи. Черт, что еще за ассоциации?!

Виктория не без помощи шестого или какого-то другого чувства, безошибочно срабатывающего у женщин, которые знают, что с их внешним видом что-то не в порядке, поняла, отчего запнулся Катлер.

Держаться. Держаться. Я улыбаюсь…

Улыбнулась – довольно открыто, только все-таки немножко нервно.

От Виктории не укрылось также, что голос Катлера звучал как-то странно: возбужденно и одновременно – с некоторыми нотками усталости. Виктория отметила, что у Катлера немного блестят глаза, как при лихорадке.

– Все в порядке, мистер Катлер, мы же обо всем договорились, – Виктория улыбнулась и села в заботливо отодвинутое кресло.

– Выпьете чего-нибудь?

– Нет, спасибо. Лучше перейдем сразу к делу.

Катлер машинально повертел в руках стакан, на дне которого плескалась, омывая кубики льда, прозрачная коричневатая жидкость.

Виктория не могла пожаловаться на отсутствие интереса к ее работе. Скорее, наоборот, ее удивило, как человек, явно проработавший весь день, может проявлять столько активности в вопросах обустройства парка.

Нет, все понятно, это его дом, его парк… Разумеется. Свадьба скоро. Кстати, почему бы не спросить о невесте?

Виктория открыла было рот, чтобы задать этот вопрос, но потом передумала. Вообще-то приятно осознавать, что твоя работа важна и по-настоящему интересна заказчику, но спустя двадцать минут Виктория почувствовала себя уставшей, а через полчаса у нее предательски защемило в висках.

Все дело в режиме работы. Нужно все-таки придумать что-нибудь менее вредное для здоровья. И внешнего вида.

Виктория уже отстраненно рассматривала бледную кожу на своих пальцах, чуть подрагивающих от нервного напряжения. На вопросы Катлера она, конечно, старалась отвечать, но сейчас поймала себя на том, что уже не вполне помнит, что именно вышло из-под ее… карандаша. Особенно это касалось чертежей, которые были сделаны уже ближе к утру воскресенья и всех последующих.

Наконец они определились, то есть Катлер определился, а Виктория согласно покивала, одобряя окончательный вариант расположения дорожек, беседки, лабиринта и совсем маленьких скульптур, которые Виктория видела как-то в мастерской одного своего знакомого.

В разговоре возникла пауза, и Виктория ощутила, что у нее нет никакого желания вставать из уютного кресла.

– Мисс Маклин, могу я пригласить вас на ужин? То есть… попросить остаться на ужин в моем доме?

Ужин. Еда. Отлично. Когда я в последний раз ела?.. А вот и неправда. Я пила кофе.

Виктория чувствовала, что тех часов сна, которые она себе позволила сегодня, явно недостаточно после изматывающих «выходных».

– С удовольствием, мистер Катлер, – выдохнула она.

– Отлично. Пойдемте пока в гостиную.

В гостиной уже зажгли яркий электрический свет. Первое, что увидела Виктория, войдя в комнату, была женщина. Ослепительно красивая брюнетка с длинными волосами и в обтягивающем роскошную фигуру черном платье. Она сидела с глянцевым журналом в руках на диване очень вальяжно, как большая черная кошка, хищная, красивая, полностью осознающая свою красоту, свое великолепие, которое дает ей власть над другими. Над мужчинами. И над ее мужчиной в первую очередь.

Теперь Виктория поняла, что изменилось в доме: здесь появилась эта женщина. И заполнила все своим присутствием. В воздухе чувствовался аромат ее дорогих дерзких духов с каким-то пряным дразнящим запахом. Катлер бросал на нее жадные взгляды.

Вот почему он был такой странный… Просто он ее хочет. Думает о своей любовнице даже тогда, когда ее нет рядом. Чувствует, что она где-то недалеко, эта пантера, бродит по дому ленивой томной походкой, ждет его…

И прислуга знает, что теперь здесь присутствует их будущая хозяйка, ведет себя потише, скромнее, опускает глаза, когда эта леди проходит мимо…

А она леди?

Не важно. Она – его будущая жена.

У Виктории как-то не вязалось с образом этой женщины слово «невеста», от которого веяло чистотой и свежестью. Ведь сейчас перед ней сидела светская львица, роскошная, блистательная, прекрасно выглядящая…

Ага. И явно старше меня на пару лет. Минимум.

– Кэссиди, позволь представить тебе мисс Викторию Маклин. Она – дизайнер нашего будущего парка.

Виктория изобразила на лице какую-то бледноватую улыбочку. Лучше не получилось. Она вдруг очень четко осознала, что все ее усилия по уходу за собой ничего здесь не стоят, потому что она стоит тут с бледной от недосыпания кожей, с голубоватыми тенями, которые залегли под глазами, в своем почти бесцветном костюме, который казался ей когда-то верхом изысканности… А на голове у нее…

Слава богу, зеркала в поле ее зрения нет.

Так вот. А перед Викторией сидела очень красивая, яркая женщина. С очень красивым лицом, с красивыми волосами, с красивым телом, одетая в превосходное платье – и с дорогим ожерельем на длинной шее.

– Мисс Маклин, это Кэссиди Уотерфилд, моя невеста.

Да. Не тонкий он человек. У него вот слово «невеста» не вызывает никакого диссонанса.

Кэссиди посмотрела на Викторию долгим взглядом, сначала – очень холодным, потом – более дружелюбным. Виктории показалось, что женщина немного близорука: она чуть-чуть, едва заметно прищурилась, рассматривая новую знакомую, судя по всему, оценила ее как возможную… то есть абсолютно невозможную соперницу и решила, что, раз эта особа не представляет для нее никакой опасности, можно воспринимать ее и помилостливее.

– Добрый вечер, мисс Маклин.

Какой низкий голос…

– Могу я называть вас Викторией?

– Да, конечно. – Виктория слегка смутилась.

– Тогда зовите меня Кэссиди. – Она неторопливым движением отложила журнал и наконец-то встала.

Кэссиди говорила с заметным американским акцентом. Виктории это почему-то не понравилось.

Вошел Мэлори – очевидно, он дышал воздухом в саду. Увидев его, Катлер будто что-то вспомнил, вызвал служанку и велел ей накрывать на четверых. Та кивнула и снова по-мышиному тихо скрылась на кухне.

Виктории стало тоскливо-тоскливо. И обидно, досадно почти до слез.

Куда делась та женщина, которая в субботу отругала Джона Катлера за невыметенную дорожку в саду и пренебрегла всеми предложенными им транспортными средствами, только бы доказать свою независимость? Ее не было сейчас. Была женщина, смотрящая на другую женщину, к которой природа – или Бог – отнеслись куда более благосклонно. На женщину, которой совсем не хочется угождать. А придется. Потому что контракт, потому что она станет женой ее клиента и через несколько месяцев будет гулять по парку, спланированному Викторией, и по этому же парку будет бегать ее ребенок…

– Прошу вас, садитесь. – Катлер указал Виктории на диван, предлагая ей занять место рядом с Кэссиди.

Виктория села в кресло.

Она с болью заметила, что Катлер избегает смотреть на нее.

Странно. Да нет, не странно – естественно.

Она представила, как смотрится рядом с Кэссиди, и поняла, что нормальному человеку просто режет глаз такое соседство, что невозможно смотреть без какого-то нехорошего, неприятного чувства на некрасивую женщину, если рядом сидит полная ее противоположность, античная Афродита из плоти и крови…

А пошли они ко всем чертям. У меня контракт!

Какое хорошее слово – контракт. Жесткое, надежное, крепкое, зазубренное, как якорь. Его можно забросить и удержаться на месте, чтобы не снесло в даль, где вода темна и ветер выбивает слезы из глаз…

– Мы с мисс Маклин… с Викторией, – Катлер произнес ее имя немного отстраненно, словно ему было непривычно и интересно ощущать его на губах, – уже утвердили план парка. Посмотришь?

– Посмотрю, – согласилась Кэссиди и легко, почти равнодушно, дотронулась до руки сидящего рядом мужчины.

Виктории было очевидно, что эту женщину не очень волнуют те вопросы, что занимают ее будущего мужа. Возникла неожиданная мысль: акак он вообще решился жениться на этой женщине? Он уже не мальчишка. Она красивая, да, очень, но, по-моему, для нее семья – не самое главное в жизни.

– Мистер Катлер, все готово, – сообщила материализовавшаяся из воздуха служанка-мышка.

– Хорошо. Пойдемте.

Катлер встал порывисто, взял Кэссиди под локоть, пропустил вперед Мэлори и Викторию. Виктории было очень неприятно от осознания того, что ее исследует взгляд красивой американки. Она почему-то была уверена, что Кэссиди именно наблюдает за ее походкой, осанкой, а не заглядывает в глаза своему жениху.

Столовая была отделана в кремовых и терракотовых тонах. Натюрморты на стенах, цветы в старинной вазе. Виктория сразу поняла, что здесь отразились предпочтения Катлера, не Кэссиди. Теперь, узнав эту женщину, Виктория уловила, прочувствовала очень глубоко всю разницу между Катлером и его будущей женой, разницу, которая столь откровенно и рельефно выступала в различиях вкусов.

Виктория устало опустилась на стул слева от Катлера, занявшего место во главе стола. Напротив нее – пантера со сверкающими глазами, Кэссиди. По левую руку от Виктории – длинный, вышколенный, внутренне напряженный Мэлори.

Французскую кухню Виктория не любила.

Но даже блюда по рецептам из-за Ла-Манша порадовали бы ее, если бы не компания.

А вообще это было забавно: Мэлори начинал говорить об ожидаемой температуре на неделю, Кэссиди ловко переводила разговор на новые тенденции в моде… Виктория переводила взгляд с Мэлори на Кэссиди и обратно, даже не пытаясь принять участие в разговоре, Катлер смотрел на Кэссиди с каким-то напряженным любованием…

Впрочем, после ужина Кэссиди очевидно стала относиться к Виктории еще теплее. Есть одна очень веская причина, по которой красивая женщина может питать острую неприязнь к дурнушке: если считает ее умной. Слишком умной. А Виктория никак, ни в чем не пыталась показать своего превосходства, компенсировать свои недостатки… и, наверное, минут через двадцать Кэссиди воспринимала ее так же, как Виктория – служанку-мышку. То есть почти никак. Впрочем, без тени неприязни.

Хм, интересно, а Клер знает уже, что в этом сезоне модны шелковые платки? Именно шелковые, да еще с растительным орнаментом? На всякий случай нужно ей сказать. Вот доберусь до дому – и напишу ей письмо. Очень длинное письмо, очень скучное письмо… Непременно – про ужин со всеми подробностями.

Мечты о доме, о чашке горячего какао с корицей по безумному рецепту сестренки, о легком шуме работающего компьютера и обстоятельном и ироничном электронном письме, которое нужно написать Клер, немного согревали Викторию. Иначе она точно покусала бы кого-нибудь. Хотя бы на словах. Хотя бы слегка…

Право, нельзя же заставлять человека столько времени чувствовать себя в тылу врага!

Виктория предпочитала не задумываться над тем, почему она чувствует себя именно так и кто в конце-то концов здесь может быть назван ее врагом. Просто ей неуютно. Хочется уехать.

И зачем только я здесь осталась? Чтобы поближе познакомиться с типом женщин, который привлекает Джона Катлера? Увольте. Чтобы узнать, какой формы очки модны в этом сезоне? Спасибо, ценная информация, но я все равно не собиралась ничего менять.

Виктория откровенно устала от Кэссиди, от безупречности ее волос, макияжа, ногтей, покрытых сияющим пурпурным лаком. Устала от взглядов, которые на нее бросал Катлер.


Джон Катлер, кстати говоря, чувствовал себя тоже не очень уютно. Он совершенно не мог расслабиться. И виной тому – присутствие рядом этой странной бледной женщины в строгом костюме и с не уложенными волосами, очень молчаливой и задумчивой.

Сто лет я не ужинал с женщиной, у которой по плечам рассыпаны волосы – причем рассыпаны не продуманно, а в силу допущенной откровенной небрежности. С ума сойти. А теперь вот пожалуйста получите… При том что с другой стороны стола сидит моя будущая жена. Безумие какое-то.

Катлер усмехнулся. Ему было некомфортно, очень некомфортно, главным образом оттого, что Виктория отстранилась от разговора, а он при этом никак не мог забыть о ее присутствии.

Провозгласив тезис: «Мода – высочайшее искусство, потому что призвано украшать и указывать на необыкновенное в человеке», – Кэссиди с чувством рассказывала о показе мод в Нью-Йорке, на котором была не так давно. Нужно оговориться: Кэссиди не была пустышкой, дурочкой. Она была просто светской львицей, великолепной, красивой, блистательной – и соответствующим образом расставляла приоритеты для себя. Такой имидж нужно поддерживать. А говорила она хорошо. Мэлори слушал ее с любезным видом. Катлер смотрел, но не слушал. Молчание его и Виктории затягивалось.


Виктория ела без аппетита. Настроение испортилось дальше некуда – причем само по себе. Она бросила быстрый взгляд на хозяина дома… и поймала такой же молниеносный ответный взгляд.

Она подумала о том, что иногда компания из четырнадцати человек за столом все-таки лучше, чем из четырех: в последнем случае гораздо меньше шансов найти себе собеседника по душе.

Вот и слушаем теперь мисс Кэссиди Уотерфилд… Ха, Катлеру тоже «весело». Ну куда он смотрел, когда выбирал эту женщину? Тори, прекрати! Во-первых, это не твое дело, а во-вторых, куда смотрел – это вполне понятно! На нее…

Виктория стала развлекаться тем, что неотрывно и с любопытством разглядывала Катлера. Почему-то ей хотелось смутить этого сильного человека с жесткими пепельными волосами… Она была уверена, что волосы у него именно такие – упрямые, непокорные, очень жесткие на ощупь. Хотя все это совсем не важно.


Черт, почему она на меня так смотрит?! Что за взгляд такой?

Катлер не привык к тому, чтобы его вот так разглядывали деловые партнеры. Нанятые работники – тем более. И потому начинал кипятиться…


Виктория с удовольствием отметила, что ее взгляд не остался без внимания. Катлер повернулся к ней, хотел что-то сказать… но вовремя заметил, что Кэссиди еще не закончила очередную сентенцию.

Есть эффект.

Какая-то непонятная сила толкала Викторию на то, чтобы провоцировать Катлера. Она никогда не считала себя – и совершенно справедливо! – кокетливой, не заигрывала с мужчинами.

Да и какой смысл? С моими-то данными.

Но сейчас она упивалась тем, что создает ощущение дискомфорта для Катлера, который, собственно говоря, не просто выше нее стоит на социальной лестнице, но и является ее непосредственным нанимателем.

Ах да. Контракт. Мой глубокоуважаемый клиент. Очень важная персона.

Виктория теперь сидела с абсолютно непроницаемым лицом, сама строгость и спокойствие, элегантно поворачивала голову, когда Мэлори подавал реплики, улыбалась уголками губ Кэссиди, когда взгляды их встречались.

Интересно, где находится порог его терпения и что будет, когда я его переступлю?

Ну что поделать, не нравится он мне. Почему-то.

Это так легко – оправдать какое-то колючее чувство, возникающее к человеку.

Катлер подчеркнуто внимательно слушал Кэссиди, которая переключилась, к его огромному удовольствию, на модные курорты. Здесь он и сам мог кое-что порассказать.

– Забавно. Многие из этих мест я объездил еще тогда, когда о них не писали в журналах с целью рекламы. И теперь это мне очень, очень на руку. Престижно, черт возьми…

Это вскользь брошенное Джоном Катлером выражение немного покоробило Викторию. Но он рассказывал о Средиземноморье, о маленьких островках в Атлантическом океане, об австралийских берегах так чудесно, что Виктории показалось, будто она слушает не бизнесмена, который большую часть своей жизни проводит за рабочим столом в кабинете и в офисе компании, а самого настоящего моряка, путешественника, очень многое повидавшего на своем веку. И он делился с ними жемчужинами из своей коллекции впечатлений…

Виктория не знала, что в Австралии есть пляжи с белым тончайшим песком, очень узкие, обрамленные темно-зелеными кустарниками с большими листьями, и никогда не бывает в этих местах тишины, потому что воздух наполнен тысячами разных звуков, тихих и громких, но неумолчных. Не знала, что в крохотных итальянских селениях раз в год празднуется оливковая ночь, и жители поют и пляшут до утра, чтобы отблагодарить щедрую природу за урожай, и оливы украшаются маленькими бумажными фонариками ярких цветов.

Благодаря хозяину дома ужин был спасен.

Виктория недоумевала, как это она раньше не заметила, что ее клиент очень интересный человек.

Это же просто чудо какое-то! Уметь дарить другим свои впечатления во всей их полноте!

Виктория улыбалась теперь совершенно искренне. Если несколько минут назад она ждала окончания ужина как божественного благословения и мечтала очутиться дома, то сейчас многое изменилось. Ничего вроде бы не произошло, но дом Джона Катлера и сам его хозяин теперь были гораздо ближе Виктории, чем полчаса назад.

И всего-то – один недолгий рассказ…

Лица у всех сидящих за столом посветлели. Кэссиди положила ладонь на руку Катлера. Ненавязчиво, нет, но этот ее жест продемонстрировал всем, как она гордится своим мужчиной. Она им довольна.

А она его любит?

Наверное.

Мэлори помог Виктории встать… И, встав, она поняла, что все напрасно: напрасно не спала столько часов подряд, напрасно выпила десятки чашек кофе, напрасно согласилась остаться на этот ужин.

Точнее, все это она поняла потом, позже. Потому что именно сейчас мир сделал какое-то неуловимое движение, прямо-таки обманный маневр, и ловко увернулся из-под ног. Перед глазами все заволокло сероватой неприятной дымкой.

Виктории посчастливилось не упасть, вернее, посчастливилось, что рядом стоял Джон Катлер, у которого оказалась отличная реакция. Флегматик Мэлори, наверное, ничего и сообразить-то не успел.

Виктория сделала вывод, что сознание все-таки ее не покинуло, потому что она явственно ощущала жесткие сильные руки Катлера, который поддерживал ее, боль в голове от качки, когда он быстрыми шагами нес ее на диван в гостиную, непритворное аханье Кэссиди и суету двух служанок рядом. Однако как-то повлиять на ход событий – словом ли, жестом – она не могла. Хотя пыталась: голова наполнилась шумом и болью до краев, как ваза – мутной водой, и от каждого резкого звука эта боль колыхалась и плескалась. А сколько резких звуков могут издавать пятеро взволнованных людей, столпившихся возле одного дивана…

Господи, да что же это с ней?! Беременна, что ли?

Джон Катлер, как и большинство мужчин, терялся перед таким сложным, труднообъяснимым и редким явлением, как женские обмороки. Пока он нес Викторию на руках в гостиную, а это заняло, пожалуй, целых четыре секунды, он лихорадочно пытался сообразить, что же делать дальше, как ей помочь и вообще – не умрет ли эта странная женщина прямо здесь, в его доме…

В общем, полный абсурд, на который способно только сознание шокированного человека.

Мэлори вызвал врача, Кэссиди проявила максимум человеколюбия и руководила решением вопроса о том, чем же еще помочь «бедняжке мисс Маклин».

А может быть, ей просто не хочется находиться здесь?

Джон сидел рядом с Викторией на краешке дивана и совсем не знал, что делать. Мысли в голове скакали, обгоняя друг друга, и среди них не было ни одной конструктивной.

Он давно не носил женщин на руках. А сегодня пришлось, и – вот удивительно! – Джон не запомнил ощущения ее тела на руках; только то, что она показалась ему невозможно легкой ношей.

Странно. Дико. Ненормально. Она такая… сильная. Гордая. Со своими причудами: отказаться от машины до дома, сверлить меня взглядом. А теперь вот – лежит здесь бледная, будто лицо вырезали из бумаги. Какая тонкая рука. Красивая…

Виктория открыла глаза. Дрогнули ресницы. Из-под полуопущенных век на Джона смотрели бархатно-васильковые глаза. Ему даже показалось – чуть насмешливые.

– Ну как вы? – Он порывисто сжал руку Виктории, потом осознал, в каком положении застыли его пальцы, смутился и потихоньку убрал руку.

– Почти в полном порядке. – Голос Виктории звучал, как всегда, но бледность с лица не исчезла. – Сейчас я встану.

– Не вздумайте! – резко оборвал Катлер.

Виктория вздрогнула.

Ой-ой-ой… Голова…

Ему стало стыдно.


Виктория ощущала себя ужасно. Едва ли не большие страдания, чем головная боль и безумная слабость, ей доставляло осознание того, что она сейчас выглядит беззащитной и слабой в глазах этого мужчины…

Вот только встану. Я верну все свои позиции. Как только встану.

Нет, ну правда, как же это смешно, наверное, в его глазах выглядит теперь: и недоразумение при знакомстве, и мой отказ от машины, и мое молчание за ужином!

Мамочка, ну помоги мне выйти из этой ситуации красиво!

Консилиум, собравшийся на кухне, очевидно, не нашел ничего лучше пакета со льдом, который принесла служанка-мышка. Подошли Мэлори и Кэссиди.

– Спасибо, Дейзи. – Джон собственноручно попытался пристроить пакет на лбу Виктории.

Кэссиди встала рядом и положила руку на плечо жениху.

– Вам лучше, Виктория?

– Да, спасибо. – Придерживая лед рукой, Виктория предприняла героическую попытку сесть. – Ваш шофер отвезет меня домой?

– Отвезет. После того как вас осмотрит врач.

– Что-о? – Виктории сразу удалось встать. Врачей она ненавидела с самого детства.

– Я позвонил доктору Моули, он живет здесь неподалеку, – вмешался Мэлори.

– Не нужно мне врача, я здорова! – Виктория поняла, что лучше все-таки сесть. Голова кружилась отчаянно.

– Конечно, – легко согласился Катлер.

– Но нам всем будет спокойнее, если доктор все же осмотрит вас, Виктория, – подытожила Кэссиди.

Ну вот. Как это у меня получилось в такой короткий срок оказаться в центре внимания всех в доме?

Не протестовать. Только дети капризничают.

Виктория легла и устало прикрыла глаза.

Побыстрее бы это все закончилось! Домой. Домой, я хочу домой, где меня никто не будет видеть…


Доктор Моули оказался кругленьким старичком с очень редкими усами и бородкой. Естественно, ничего нового он не сказал Виктории ни про ее режим сна, ни про мигрени. Зато сделал выговор Катлеру, который оказался крайним во всей этой истории «со своей вечной спешкой».

Катлер пообещал доктору, что лично проследит за тем, чтобы «мисс Маклин отдохнула». Виктории после этого пришлось долго сражаться за право поехать-таки домой и выспаться на своей тахте. Победу ей принес довод: «Не могу я заснуть в чужой постели!». Виктория уезжала на машине Мэлори. Чувствовала она себя взволнованно и странно.

Дома Виктория не стала пить снотворное. А зря. Тогда ей не снились бы туманные и пугающие своей сладостью сны о морском ветре, скрипучей палубе корабля, покачивающейся под ногами, и чьих-то сильных руках, прижимающих ее к себе.

Загрузка...