Тяжесть венца

Глава 1 Anguis in herba[6]

Ричард Глостер прибыл в Лондон в первые дни августа. Встреча трех братьев Йорков прошла с показной приветливостью, но все одно многие разглядели за улыбками и объятиями известное напряжение.

Ричард Глостер держался лучше других. На устроенном его в честь пиру, был общителен и весел, много шутил, но его внимательный взгляд холодно подмечал все перемены. Он видел, как постарел и обрюзг король. Эдуард почти не поднимался с кресла, а его любовница – кареглазая Джейн Шор – проплясала весь вечер то с лордом Гастингсом, то с красавчиком маркизом Дорсетом. Ричард заметил, что эти двое готовы не на шутку схватиться из-за нее, а она лишь смеялась да поглядывала в сторону короля.

Джордж Кларенс много пил, а потом, как водилось, завел разговор о собственном могуществе и о том, что Яков Шотландский уже почти готов отдать за него свою сестру. Как бы не так! Яков и не помышляет об этом, в особенности после того, как Ричард передал весть об отравлении жены Джорджа, Изабеллы Невиль, и о том, насколько зыбко положение самого Джорджа при дворе. Что ж, пусть пока веселиться, пьяный болтун, а уж он, Ричард, сумеет преподнести ему сюрприз, объявив парламенту, что считавшаяся погибшей дочь Уорвика, Анна Невиль, жива и Кларенс незаконно владеет ее землями.

Ричард не сводил взгляда с лица Джорджа и не замечал, как внимательно за ним самим наблюдает королева. Элизабет знала о ненависти между Джорджем и младшим из Йорков, и ей пришло на ум, что в лице Ричарда она может приобрести сильного союзника в борьбе против Кларенса.

Поздно ночью, кода гости разъехались и со всех башен Лондона отзвучал сигнал гасить огни, королева призвала к себе своего второго сына, Ричард Грея, и велела ему подать лодку к тауэрским водным воротам под башней Святого Томаса.

– Матушка, прикажете взять охрану? – спросил мальчик еще ломающимся голосом.

– Не, сын мой. Мы будем одни, и ни единая душа не должна знать об этой поездке.

Ричард Грей провел лодку под нависающей громадой ворот. Одинокий факел, горевший в железной клетке под аркой, осветил их. Королева с улыбкой глядела на сына. Она любила всех своих детей, но не могла поборот особой нежности к этому не по годам рослому, красивому подростку. Он был сильным и высоким, его пышные пепельные волосы вились крупными волнами, у него был прямой нос, резко очерченные скулы и ярко-синие глаза под прямыми темными бровями. Внешне он очень напоминал королеве… Элизабет вздохнула и отвела взгляд. То было в далеком прошлом, о котором она запретила себе вспоминать.

Лодка плавно шла по течению Темзы. Юный Ричард греб легко и вскоре они миновали арку Лондонского моста. Вдоль берега проступали темные силуэты уснувшего города, над рекой клубился туман. Мерно ударил колокол в соборе Святого Павла. Королева всматривалась в северный берег, пока не различила стоявшее почти у самой воды каменное строение. Ярусы черепичных крыш, высокие окна, башенки по углам и удобный причал со ступенями, омываемыми водами Темзы. Байнард-Кастл! Прежде этот особняк принадлежал матери короля Сесилии Йоркской, но Ричард, при явном попустительстве Эдуарда, попросту вытеснил оттуда старую герцогиню. И теперь это была только его резиденция.

– Риччи, сверни к Байнарду, – велела сыну королева. Она видела, что за окнами теплится свет, а значит, Глостер еще не ложился.

В это время герцог сидел перед украшенным мраморной резьбой камином, слушая доклад Джеймса Тирелла. Этот человек представлял Ричарда на Королевском Совете, был его глазами и ушами при дворе, его ближайшим поверенным.

Тирелл имел привычку одеваться всегда в черное, за что и был прозван Черным Человеком. Его недолюбливали за скрытность и нелюдимость, но он был близок к сиятельному герцогу Глостеру, и перед ним надлежало заискивать. Джеймс был еще молод, ему не исполнилось и тридцати, но странная неподвижность его черт, делала его старше. У него были черные довольно коротко подстриженные волосы и желтые как патока непроницаемые глаза. Голос его звучал мягко, и Ричард внимал ему, машинально водя кончиком трости по узорам ковра на полу.

Уже в который раз герцог убеждался, что этот Тирелл просто находка для него. Хотя некогда не так-то просто было приручить этого мальчишку… Но то уже в прошлом, ныне же Глостер имел в его лице преданного человека, которому мог поручить любое, даже самое щекотливое дело. Причем сэр Джеймс всегда справлялся с блеском. Он был неглуп, умел держать язык за зубами, но мог, когда надо и сказать веское слово.

Сейчас Джеймс Тирелл посвящал своего герцога в последние новости двора. Сообщил, что король по прежнему поддерживает торговцев, посещает Гилдхолл и отдает дань коммерции, чем наносит ущерб своему достоинству в глазах знати. Из лордов двора Эдуард ныне более других приблизил к себе лорда Гастингса, хотя тот и встречается украдкой с фавориткой короля Джейн Шор. Королева Элизабет в последнее время странно нервозна, возможно это из-за того, что она вновь в тягости. Однако стало известно, что ее величество недавно тайно ездила в Саутворк к местной гадалке, и та сделала ей предсказание: покуда жив брат короля – детям Элизабет не бывать на троне.

При последнем сообщении Ричард поднял глаза, и в отсвете камина они неожиданно сверкнули красноватым волчьим блеском.

– Продолжайте, Джеймс.

Но едва Тирелл начал докладывать о необычной популярности при дворе ученого епископа Илийского Джона Мортона, как в дверь постучали. Герцог чуть повел перекошенным плечом, его брови недоуменно поползли к короткой черной челке. Кто мог потревожить его в столь поздний час? Однако Тирелл, вернувшийся от дверей, в своей обычной холодной манере сообщил, что в Байнард-Кастл прибыла сама королева.

Пусть Ричард и был озадачен поздним визитом Элизабет, но он тотчас распорядился ввести ее.

И вот королева и герцог восседают друг против друга в высоких резных креслах подле разведенного камина. Лакей придвинул инкрустированный перламутром столик, на котором возвышались серебряный кувшин с подогретым вином и два узких бокала. В посудине для лакомств, напоминающей по форме раку для церковных мощей, горкой лежали засахаренные фрукты.

Они остались одни и герцог с самой любезной улыбкой наполнил бокал королевы. Элизабет огляделась. Пламя камина поглощало речную сырость, а мягкие ковры приглушенных тонов придавали комнате уют. В полумраке поблескивали тяжелые бронзовые вазы на поставцах, полные цветов. Странно было видеть в жилище этого сурового воина Ричарда такое множество душистых растений, но королева уже давно знала, что Глостер неравнодушен к цветам, как и к дорогому оружию, инкрустированной посуде, породистым, обязательно белым, лошадям.

Она прямо взглянула на Ричарда. Он несколько изменился за минувшие годы, возмужал, резкие складки легли от крыльев носа к тонкогубому жесткому рту. А темные глаза стали еще более непроницаемыми. Младший их Йорков оставался все тем же калекой с перекошенными плечами, искривленной спиной, хромой ногой. Однако, как слышала королева, он очень много внимания уделял своему увечному телу, физическими упражнениями развивая ловкость и всячески старается, чтобы его недостатки были не так заметны. Элизабет отметила, что Ричард почти не расстается с тростью, однако эта черная с золотым набалдашником трость скорее служила дополнением к его одеянию из темного с золотым шитьем бархата, и опирался он на нее даже с известным изяществом.

– Я слышала, Ричард, что вы наконец-то намерены связать себя узами брака. Рада за вас.

Герцог улыбнулся одними уголками губ. Он не спешил поддерживать беседу, выжидая, когда Элизабет заговорит о цели своего визита, а тем временем внимательно изучал ее. Некогда лицо Элизабет Вудвиль имело задумчивое, мечтательное выражение, а слова она произносила медленно, слегка растягивая, так что речь ее лилась словно музыка. Но годы у власти наложили на это красивое лицо свой отпечаток, мечтательность исчезла, взгляд стал твердым, а спокойствие черт только подчеркивало властность. Сказались на ее облике и частые роды. Элизабет утратила свежесть, краски ее поблекли, даже ее холенная белая кожа приобрела некий нездоровый оттенок. Хотя королева сохранила благородную осанку, тело ее располнело, что она всячески декорировала широкими одеждами. И она опять была беременна. Может этим объясняется ее усталый вид, некая нервозность. Однако пока она будет рожать от Эдуарда, она будет иметь над ним власть, ибо признанная фаворитка Джейн Шор бесплодна, как сухая смоковница. И все же, несмотря на некоторую вялость, королева все еще привлекательная женщина: эти большие фиалковые глаза, гордый разлет каштановых бровей, светло-золотистые волосы, изящным плетением выступающие вдоль висков, где их открывала откинутая за плечи дымчато-фиолетовая вуаль. Элизабет всегда умела одеваться с неизменным вкусом, пусть даже для столь незначительного повода, как поздний визит к брату мужа. Но, черт возьми, что вынудило ее прийти?

Наконец королева заговорила, как всегда неторопливо, чуть растягивая слова:

– Мы не всегда были в добрых отношениях, Дик, не всегда ладили. Однако сейчас у нас появился общий недруг. Я говорю об известном возмутителе покоя герцоге Кларенсе. И мы с вами, ради блага королевской семьи и династии, должны заключить перемирие. Вы понимаете, о чем я? Я хочу, чтобы мы сообща выступили против Джорджа Кларенса.

Если Ричард и был поначалу обескуражен неожиданным предложением королевы, уже в следующую секунду оценил все его выгоды.

Их беседа затянулась. Ожидавший мать юный Ричард Грей, чтобы не уснуть, мерил шагами пустынную галерею, примыкающую к кабинету герцога Глостера. Почти все канделябры, кроме одного, висевшего подле высокой двустворчатой двери кабинета, были погашены, и когда юноша доходил до конца галереи, он оказывался почти в полнейшей тьме, если не считать слабого света луны, проникавшего сквозь частые переплеты готического окна, А когда возвращался, то неподалеку от двери при желтоватом пламени оплывавших свечей видел застывшую, как изваяние, фигуру Джеймса Тирелла. Кроме них здесь больше никого не было, и Грей дорого бы дал, чтобы получить возможность подслушать у дверей. Но присутствие Черного Человека сковывало. Тирелл стоял не шевелясь, чуть расставив ноги в высоких сапогах и перебросив через плечо полу широкого плаща. Лицо его было скрыто в тени глубокого капюшона, но юноша был уверен, что Тирелл внимательно наблюдает за ним.

И все-таки, каждый раз оказываясь у двери, юноша замедлял шаги и напрягал слух.

– Я пришла не за тем. чтобы брать у вас уроки красноречия, Ричард, – говорила его мать. – И если я уйду без ответа, вы потеряете союзника в моем лице, тогда как вместе мы могли бы наконец уничтожить Кларенса. Король оберегает его, но мы сумели бы противопоставить Кларенсу парламент, своих сторонников, знать. В одиночку Джордж ничего не сможет, будь он хоть трижды брат короля и трижды богат как Крез.

– Вы предлагаете союз, моя королева, однако не доверяете мне. Неужели вы полагаете, что я поверю, будто вам не известна тайна, с помощью которой Джордж многие годы держит в руках короля?

Глостер прибавил еще что-то, но Ричард Грей уже отдалился от двери, а когда вновь приблизился, звучал уже глубокий голос его матери:

– Я не знаю, что в том документе, верьте мне, Ричард. Но пока эта бумага остается у Кларенса, у короля связаны руки. Джордж изо дня в день шантажирует этой бумагой моего супруга, утверждая, что если Эдуард предпримет что-либо против него, то прибудет его человек и огласит в парламенте нечто, представляющее угрозу для всей династии Йорков.

– Огласит в парламенте… – задумчиво повторил Глостер. – Значит, человек Джорджа влиятелен настолько, что его могут выслушать первые пэры. К тому же предан Джорджу настолько, что тот не убоялся доверить ему сию бумагу. Если мы установим, кто этот поверенный – полдела сделано. У вас есть какие-либо соображения на сей счет, Элизабет?

Юный Грей, раздираемый любопытством, невольно застыл у входа, вытянув шею. Внезапно рядом оказался Черный Человек.

– Простите, милорд, но я просил бы вас отойти.

Грей резко повернулся и торопливо прошагал в другой конец галереи. Оттуда сердито оглянулся на Тирелла. Этот вон, стоит почти у двери. Может сам же и подслушивает.

Юноша снова двинулся обратно, замедляя шаги, чтобы услышать несколько взволнованный голос матери.

– Анна Невиль? Дочь Коронатора Уорвика? Вы отдаете отчет в том, что говорите, Дик?

– Клянусь всевышним, это так. Наследница Делателя Королей жива. И я намерен жениться на ней, а прежде того – потребовать у короля и парламента половину наследства Уорвика в качестве приданного моей будущей жены. Что же вы молчите, прекрасная Лиз? Я обещал помочь низвергнуть Джорджа – вы должны поддержать меня в вопросе наследства Анны. Ведь вы только выиграете от этого, ибо если Анна Невиль получит земли отца, наш Джордж, заграбаставший все себе, потеряет ровно половину из них. И станет слабее. Не в этом ли мы оба заинтересованы – ослабить Джорджа?

Грей услышал, как его мать невесело рассмеялась.

– Увы, Ричард. Ubi mel, ibi fel.[7] И вы рассчитываете, если Кларенс из-за Анны Невиль потеряет часть своих владений, именно вы, наместник Севера и констебль Англии, при помощи ее приданного станете первым лордом в королевстве?

Теперь смеялся Глостер.

– Я всегда был высокого мнения о вашем уме, королева Лиз! Да вы правы, я возвышусь, но разве я отныне не ваш союзник? И вознесшийся Глостер будет куда более значимой силой в борьбе с неуязвимым Джорджем Кларенсом.

За дверью юный Грей почти приник к створкам, желая услышать отчет матери. Он начисто забыл о Черном Человеке и лишь когда тот довольно бесцеремонно взял его под руку и увлек в сторону, словно очнулся. Вырвав руку, юноша бешеным взглядом ожег Тирелла. Что позволяет себе этот прислужник! Как смеет он так обращаться с лордом Греем, пасынком короля, единоутробным братом наследника престола!?

Но пришлось смолчать. Нельзя, чтобы мать и герцог Глостер узнали, что он подслушивал. К тому же Джеймс Тирелл – человек заменяющий наместника Севера в королевском совете, и его не отчитаешь, как зарвавшегося лакея.

Тирелл учтиво поклонился сыну королевы и занял свое прежнее место у дверей. Грей оскорблено удалился в дальний конец галереи и уселся на подоконник в нише окна, обхватив руками колени. Несколько раз он с вызовом поглядывал на сэра Джеймса, но тот стоял по-прежнему неподвижно, и невозможно было разглядеть выражение его лица под тенью капюшона.

Грею скоро надоело глядеть на него, и он повернулся к окну. Сквозь мутные ромбы стекол было видно, как тонкий серп луны погружается в мглистые облака. За широкой лентой Темзы виднелись островерхие крыши Саутворка. Грей улыбнулся, вспомнив, как недавно познакомился там с прехорошенькой дочкой пекаря. С тех пор, как Джейн Шор стала признанной фавориткой, при дворе стало считаться хорошим тоном заводить связи с горожанками. Надо вот только почаще выбираться в Саутворк…

Замечтавшись Грей не заметил, когда заснул. Проснулся от легкого прикосновения королевы.

– Риччи! Сын мой, нам пора.

Голос ее звучал немного раздраженно. Грей спросонок едва поспевал за матерью, но и прихрамывающий герцог не отставал от них.

Над Темзой сгущался туман. Королева осторожно ступила в лодку. Суденышко закачалось, и юный Грей вынужден был замешкаться. Герцог Глостер протянул ему руку и помог спуститься.

– Вы не должны сердиться на меня, ваше величество, – негромко сказал он королеве. – Я обещаю вам, что Джордж не сможет ничего предъявить парламенту. Я добуду этот документа во что бы то ни стало.

– Я не об этом просила вас, Дик Глостер. Вы должны были настроить против Джорджа северных лордов, а не начинать охоту за…

Она не договорила.

Глостер стоял, опираясь на трость. Грей переводил взгляд с герцога на королеву, ожидая, когда сможет оттолкнуть лодку от каменных ступеней.

– Мадам, – продолжил Глостер, – я сделаю то, о чем вы просили. Северяне выступят против Кларенса в его северных землях, и во всей Англии не найдется человека, какой бы захотел вступиться за него. Что бы ни имел Джордж против короля, ему не устоять против всего королевства. Однако и вы должны поддержать меня в вопросе с наследством Анны Невиль.

Королева молчала, сидя на корме лодки.

– Хорошо, – наконец проговорила она. – Греби, Риччи.

Юноша налег на весла, Глостер, опираясь на трость, пошел за лодкой вдоль последней ступени спускавшейся к воде лестницы.

– У вас красивый сын, Элизабет.

Грей задержал весла над водой, но королева даже не повернулась. Грею показалось, что он видит, как в улыбке сверкнули зубы герцога.

– Кстати, мадам, король, разумеется, поведал вам о гибели сэра Филипа Майсгрейва?

Теперь Элизабет повернулась к нему.

– Нет.

– Увы, это так. Это был великолепный и преданный воин. Но пути Господни неисповедимы. Год назад Майсгрейв погиб при набеге шотландцев. Мне удалось отбить его замок, но, увы, не удалось спасти самого его владельца. Странно однако, что Эдуард утаил это от вас.

– Греби, Риччи, – тихо сказала королева.

Юноша сильнее налег на весла, и лодка стала удаляться, растворяясь в речном тумане.

Глостер, улыбаясь, глядел им вслед. Неожиданно улыбка замерла у него на устах. Выплыла луна, и сквозь клубы речных испарений герцогу вдруг показалось, что подле королевы в лодке находится Майсгрейв. Он оглянулся и через плечо гладит на герцога. Глостер узнал эти длинные волнистые волосы, этот надменный поворот головы, резко очерченную линию скул…

– О, святые угодники!..

Глостер даже перекрестился.

Но уже через миг опомнился. Никакой мистики – просто молодой Грей очень похож… Герцог перевел взгляд на кутавшуюся в плащ королеву на корме лодки.

– Шлюха!

Далеко идущий над водой звук донес до него голос сына королевы:

– Мадам, а кто такой Филип Майсгрейв?

Скрип уключин – и молчание. Элизабет не ответила. И лишь когда лодка уже приближалась к Тауэру, Ричард Грей услышал, как всхлипнула и тяжело вздохнула королева.

Наконец настал день, когда под сводами огромного Вестминстер-Холла собрался парламент. Его заседание началось со скандала, что случалось всегда, когда в столице собирались братья Йорки.

Эдуард IV, обрюзгший, обильно потеющий под горностаевой мантией, в короне Плантагенетов[8] и со скипетром восседал в окружении своих пэров, прелатов и лордов, с неудовольствием наблюдая за поведением младших братьев. Да и не только он – все эти многочисленные рыцари, эсквайры и шерифы, съехавшиеся по зову короля со всей Англии, не могли отказать себе в удовольствии полюбоваться, как, задыхаясь от ненависти, поливают друг друга отборной бранью сиятельные герцоги Кларенс и Глостер.

Шутка ли, Ричард Глостер вдруг объявил, что любимая дочь Делателя Королей Анна Невиль вовсе не умерла, как утверждал восемь лет назад Джордж Кларенс, и что последний все эти годы незаконно пользовался владениями наследницы Уорвика, как своей собственностью!

– Это ложь! – гневливо кричал Кларенс. – Анна мертва.

Но Ричард настаивал на своем.

– Нашему брату Джорджу было выгодно, чтобы Анна Невиль исчезла. Думаю, еще многие помнят, как он прятал младшую сестру своей жены Изабеллы, когда Эдуард с триумфом вернулся в Англию. Принцессе Уэльской тогда удалось сбежать, переодевшись служанкой. И все эти годы она скрывалась, опасаясь за свою жизнь. Как выяснилось не зря, если вспомнить, какие слухи ходили о скоропостижной смерти леди Кларенс, сестры Анны.

Эдуард невольно усмехнулся. Каков ход! Так одним махом младший брат объяснял и причину столь долгого отсутствия в Анны, и напоминал парламентскому собранию об обвинении против Кларенса в связи с кончиной его супруги.

Но Джордж не собирался сдаваться. Он потер кончик носа, где у него был небольшой шрам, и злорадно рассмеялся.

– Вопрос о смерти моей супруги так и остался непроясненным. Что же касается Анны… Если она жива, то следует отметить, что женщина ее положения не может оставаться одинокой и без покровителя. И я, как ее свояк и ближайший родственник, имею все права стать ее опекуном.

В зале поднялся шум. Одни говорили, что наглости Кларенса нет предела, другие отмечали, что его притязания отвечают закону.

Ричард терпеливо выждал, пока утихнет весь этот гомон.

– Мой государь, милорды! В словах нашего брата Кларенса имеется резон. Но недаром Анна Невиль скрывалась долгие годы, после того, как короткое время находилась под опекой Кларенса. Она наследница земель Уорвика, которые Джордж считает своими и, видит Бог, вверить сейчас леди Анну его заботам – все равно, что доверить волку овцу. К тому же, у леди Анны уже есть иной заступник. Мы помолвлены с ней, милорды, и я предъявляю в парламенте интересы моей невесты, от имени которой требую у герцога Кларенса возвращения ее доли наследства Делателя Королей!

Краем глаза Ричард видел, что Эдуард весь превратился в слух. Впервые появилась реальная – и законная – возможность ослабить Джорджа.

В зале Вестминстера стоял шум. Гул голосов эхом расходился под великолепными деревянными арками зала. Герцог Кларенс, путаясь в складках своей мантии и сделавшись столь же пунцового цвета, яростно орал:

– Анна Невиль не для тебя, Глостер! Она не станет твоей женой уже потому, что брак наместника Севера вопрос государственный, и лишь король может дать на него разрешение.

– Разрешение уже у меня есть! Король Эдуард дал мне его еще после битвы под Барнетом, еще до того, как ты, Джордж, объявил Анну мертвой.

– Однако вы не можете пожениться уже по причине вашего близкого родства. Анна твоя кузина, и без разрешения Папы ты не смеешь объявить ее своей невестой!

– Однако же Изабелла Невиль являлась твоей супругой!

– Такова была воля ее отца. К тому же тогда шла война и не время было спрашивать разрешения у Святого престола.

Король Эдуард со своего места какое-то время еще наблюдал за препирательствами братьев и наконец поднял руку. Но и тогда герольдам трижды пришлось протрубить в трубы, пока в зале не воцарилась тишина.

– Милорды, то, что мы сейчас делаем, древние называли ante lentem augere ollam.[9]

Эдуард говорил негромко, прерываемый отдышкой.

– Мы доверяем тебе, Ричард. Ты всегда был безупречен по отношению к нам и делам нашего королевства. Однако мы не можем назвать лжецом и Джорджа. А ведь именно он восемь лет назад установил, что Анна Невиль мертва.

Ричард тряхнул длинными черными волосами.

– Но разве сегодняшним своим поведением Джордж не признался в давнишней лжи? Его более волновали его опекунские права над леди Анной, нежели сомнения в смерти дочери Уорвика.

Но Кларенс тут же вспылил:

– Человек и не совершенен. Я мог и ошибиться тогда.

– Но эта ошибка предоставила тебе годы и годы безграничного владения землями Делателя Королей.

– Но, государь…

– Ни слова более. Я надеюсь, что найденная Ричардом женщина Анна Невиль. Однако пока она не предстанет пред нами и не подтвердит, что согласна стать женой герцога Глостера, мы не будем принимать никаких решений.

Такое положение не устраивало Ричарда. Он понял, что Эдуард просто вспомнил сколько ранее Анна сбегала от него, и теперь желает сам иметь над ней опеку.

– Ваше величество, – выступил вперед Ричард. – Я понимаю, что вам и всему высокому собранию непросто поверить, что женщина, которую все столько лет считали умершей, жива. Однако я умоляю не настаивать на ее немедленном прибытии. Я дал слово леди Анне, что пока она не станет моей супругой и не окажется под моей защитой, я буду хранить в тайне место ее пребывания. И тем ни менее я считаю справедливым ваше желание удостовериться, что речь идет именно о младшей дочери графа Уорвика, бывшей некогда женой Эдуарда Ланкастера. Поэтому предлагаю избрать из среды тех, кому доверяете, своих представителей, которые отправятся со мной к моей невесте, дабы опознать ее.

Далее Ричард назвал нескольких кандидатур, из которых король остановил выбор на двоих: жене своего друга лорда Гастингса, Кэтрин Невиль, родной тетке Анны, и на лорде Стэнли, некогда тоже женатом на другой родственницы Невилей, но главное близко общавшемся с младшей дочерью Коронатора, когда она, будучи принцессой Уэльской, жила при дворе короля Генриха VI Ланкастера.

Избранные кандидатуры тотчас, под предводительством Глостера, отбыли из Лондона. И конечно Кларенс постарался проследить их путь. Тщетно. Каким бы хитрецом не слыл Джордж, не ему было тягаться с младшим из Йорков. Кларенс мог только гневаться, когда его люди сообщили, что посольство, после остановки в Сент-Ольбансе посольство словно растворилось в воздухе. Вернее, сопровождающие, слуги и эскорт были на месте, но сам Глостер, кроткая леди Гастингс и дебошир лорд Стэнли пропали бесследно.

Они вернулись меньше чем за две недели. И появились в Лондоне столь же неожиданно, как и исчезли, подтвердив, что встречались с самой настоящей Анной Невиль.

– Конечно, в последний раз я видела ее еще девочкой-подростком, – говорила леди Гастингс. – Однако берусь утверждать, что это именно моя племянница Анна.

То же подтвердил и лорд Стэнли.

– Она очень изменилась, ваше величество. Когда-то это была жизнерадостная, полная огня девушка, очаровывавшего каждого, с кем общалась. Она и сейчас хороша. Более того, я бы сказал, что с годами леди Анна стала даже красивее. Однако такая тоска и безразличие читаются в ее зеленых глазах… По крайней мере встреча с родственниками ее не оживила.

Эдуард, услышав о красоте Анны, заинтересовался, стал расспрашивать. Ричард даже заволновался, как бы легкомысленный Стэнли каким-нибудь неосторожным словом не подсказал жадно слушающему Кларенсу, где скрывается Анна. Но Стэнли выдержал испытание. Отвечая на вопросы короля, он ловко и учтиво избегал ответов о том, где и когда происходила встреча. Ричард даже подумал, что ему стоит повнимательнее приглядеться к Стэнли, ибо неплохо иметь в его лице союзника при дворе. Представитель старой аристократии, человек мягкий и покладистый; правда в свое время Стэнли совершил ошибку, женившись на женщине из стана Ланкастеров, да к тому же неимоверно честолюбивой и властной. Некогда Стэнли был влюблен в нее настолько, что готов был пойти на плаху, лишь бы оградить ее от мести Эдуарда Йорка. Однако пора влюбленности давно прошла и теперь Стэнли знал, что женился на сущей мегере, с лицом ангела и манерами ханжи.

Тем ни менее показания лорда Стэнли и леди Гастингс сделали свое дело, и Ричард на правах жениха выступил в парламенте с требованием вернуть Анне Невиль наследственные земли.

Этот вопрос вылился в настоящие торги. Кларенс цеплялся за каждый манор, каждое угодье. Но Ричарда поддержали направляемые королевой Вудвили, и большинство в парламенте оказалось на его стороне. Теперь Ричард получал за Анной один из лучших замков Уорвика Мидлхем, получал земельные угодья в Йоркшире, прекрасное имение Шериф-Хаттон. Но вопрос застопорился, когда Ричард потребовал вернуть Анне владения ее деда по отцу – графство Солсберийское. Король начал колебаться, Элизабет не спешила тут потакать Ричарду, Вудвили молчали. А потом… Неожиданно король сообщил, что с Ричарда и так довольно. На остальное имеют все права Кларенс и его дети от Изабеллы Невиль.

Дождливым октябрьским вечером Ричард Глостер и королева вновь тайно встретились, на этот раз в старинной церкви Святого Клемента Датского за Темплской заставой.

– Вы нарушили наш уговор, – сухо сказал Ричард. – Вы обещали помочь мне ослабить Кларенса, но как погляжу, вы куда более опасаетесь роста моего влияния в Англии. Поймите, Элизабет, ни я, ни вы, ни король не сможем обезвредить Джорджа, пока он так могущественен.

Ричард говорил ровно, его гнев выдавала лишь нервно подергивавшаяся на рукояти кинжала рука. Королева молчала. Они стояли подле позолоченной дарохранительницы, освещенные слабым отсветом подвесной лампады. Ричард не мог разглядеть лица королевы под вуалью, но заметил, как бурно колышется от ее дыхания легкая ткань. Однако когда Элизабет заговорила, ее голос звучал как всегда – медленно, чуть нараспев.

– Клянусь своей христианской верой, вы несправедливы ко мне, Ричард. Все это время я была вашей верной союзницей. Однако король перестал слушать даже меня, когда Джордж вновь пригрозил ему обнародованием проклятого документа.

Ричард резко отвернулся. Когда же через некоторое время он оглянулся через свое более низкое плечо, королева молилась, стоя на коленях перед изображением святого Клемента. Ричард выждал и подал ей руку, когда она поднималась. Элизабет уже должна была скоро родить и двигалась тяжело.

– Лиз, лучшее, что мы можем сделать, это выпытать у Джорджа, где находится документ.

Королева отбросила вуаль с лица, вглядываясь в глаза Глостера.

– Но как это сделать?

Ричард, прихрамывая, обошел вокруг нее. Он машинально покусывал нижнюю губу.

– Вот что, Лиз… – в его голосе звучала фамильярность, но королева, обычно столь щепетильная в вопросах этикета, сейчас не обратила на это внимания. – Вот что, Лиз, наверняка сейчас никакого документа у него при себе нет. Иначе он бы уже давно потребовал, чтобы Эдуард выступил против меня в деле с Анной Невиль.

– Джордж не настолько глуп, чтобы требовать там, где Эдуард ничего не может поделать. На твоей стороне закон и парламент.

Но Глостер не обратил внимания на слова королевы.

– Кровь Господня, Лиз, может нам стоит рискнуть и попытаться заманить Джорджа в капкан? Заставь Эдуарда не уступать, заставь Джорджа взъяриться и тогда он вызовет своего поверенного. А человека приезжего, который имеет привилегию предстать в палате лордов, трудно не заметить. Тут-то мы и перехватим его!

– Нет! – твердо ответила королева.

Ричард засмеялся.

– Ну же, Лиз! Вудвили и Ричард Глостер – немалая сила, и мы сумеем справиться с человеком Кларенса. Вы и я. Так или иначе, с этим шантажистом пора кончать.

– Нет!

Королева вдруг резко повернулась и направилась к выходу. Ричард, злясь, крикнул ей вслед:

– А ведь вы солгали, говоря, что вам неведомо, что в том документе. Но вы боитесь, что я заполучу его раньше и воспользуюсь им против вас, как и Кларенс. Но вы забыли мой девиз – «Ligat me fides!»[10]

Элизабет не остановилась. Ричард видел, как развевается покрывало на ее голове, как скользит по плитам церкви длинный шлейф. «А ведь она опасается меня куда больше, чем Кларенса», – отметил он и решился на последнюю попытку.

Прихрамывая, он устремился за королевой.

– Лиз, а ведь мне известно, что эта бумага каким-то образом связана с епископом Батским Стилингтоном.

Элизабет остановилась, словно наткнувшись на стену. Ричард выжидал.

Королева повернулась медленно, очень медленно. Даже в полумраке Глостер видел, как сверкают ее глаза.

– Никогда больше, сэр, не смейте называть меня Лиз. Я ваша государыня, и вы должны говорить со мной, не поднимаясь с колен.

«Я угадал» – понял Ричард, глядя вслед удаляющейся королеве.

И Ричард решил действовать против брата Джорджа самостоятельно. По его приказу в северных владениях Кларенса вспыхнули мятежи, причем восставшие требовали, чтобы Эдуард отрекся от престола в пользу более достойного потомка Плантагенетов – Джорджа Кларенса. Это было неожиданностью для всех, и в особенности для самого Джорджа. Поэтому, когда король пригласил среднего Йорка на заседание парламента и при всех заклеймил как изменника, Кларенс даже не нашелся, что ответить. Он только покраснел и через весь зал крикнул брату:

– Я не позволю оскорблять себя, Нэд! Ибо я воистину наследник Плантагенетов и мои дети уж наверняка получат то, что им полагается по праву. Другое дело – твои ублюдки от шлюхи Элизабет.

За сим последовала сцена, недостойная королевских палат. Король и его брат ругались, как грузчики в доках, а закончилось все тем, что Эдуард кликнул стражу и приказал отправить Джорджа в Тауэр и заточить в отдаленной башне Боуйер.

– Ты еще пожалеешь об этом, брат! – вопил Джордж, когда охрана выводила его из Вестминстер-Холла.

Король же в присутствии многолюдного собрания заявил, что Джордж давно испытывает его терпение, но теперь оно иссякло и герцог Кларенс предстанет перед судом.

Ричард мог торжествовать. Теперь оставалось только ждать, кто встанет на защиту Кларенса в парламенте. Ричарда взволновало только то, что теперь за каждым новоприбывшим бдительно следили, и понял, что Элизабет тоже стремится перехватить ожидаемое лицо, у которого на руках был компрометирующий документ.

Правда Элизабет не могла теперь лично вмешиваться в ход дела. Пришло ее время родить и в положенный срок она разрешилась от бремени дочерью. Правда в Лондоне столько говорили о судебном процессе над средним из Йорков, что рождение очередной принцессы, особо никого не взволновало.

И тем ни менее Ричард навестил царственную своячницу, заверив в своей самой искренней симпатии, как к ней, так и к новому ребенку рода Йорков. Ему даже было позволено взглянуть на малютку.

– Прелестное дитя, – сказал герцог, сутулясь над украшенной кружевами колыбелью. – Когда у младенца такие реснички, можно предположить, что она вырастет красавицей. Какое имя решили ей дать?

– Эдуард хочет назвать ее Кэтрин.

– Прелестное имя. Кстати, у меня тоже есть дочь, и ее тоже зовут Екатерина.

– У вас есть дочь? Но я слышала, что у вас только сын. Джон, если не ошибаюсь.

– О, я должен быть польщен тем, насколько вы осведомлены, моя королева. Но вам и впрямь не доложили, что у меня есть еще и маленькая девочка. Ей восемь лет, и она само совершенство.

– Рада слышать. Жаль только, что ваша Кэтрин всегда будет иметь эту досадную полосу бастарда в своем гербе.[11] Как и ваш сын. Впрочем, надеюсь, Анна Невиль народит вам кучу законных наследников.

– Безусловно.

– Если, конечно, разрешение на брак будет одобрено Римом, – улыбаясь, закончила королева.

«И если мне удастся склонить к браку саму эту упрямицу Анну», – подумал про себя Глостер, продолжая как ни в чем не бывало любезничать с королевой.

Элизабет роды пошли на пользу. Она выглядела даже цветущей. Занятая материнством, отвлеченная от обстановки ненависти и интриг, она еще не облачилась в маску холодного высокомерия, отличающую ее при дворе.

– Ричард, по сути, я рада, что вы наконец нашли себе избранницу по сердцу. И я больше не буду попрекать вас той некрасивой историей, когда вы столь жестоко обошлись с моей маленькой фрейлиной Бланш Уэд. Ведь вы тогда просто вскружили бедняжке голову, а затем заставили подстричься в монахини.

– О, у вашей шпионки, моя королева, было слишком много грехов на душе, и ей было, что замаливать в святой обители.

Королева лукаво погрозила Ричарду пальцем.

– Малышка Уэд так привязалась к вам, что уже не была моей шпионкой. Воистину вы, Ричард, странный человек. Вы можете заставить полюбить себя даже самых корыстных. Наверняка и Анна Невиль уже без ума от вас. И какая жалость, что ей так и не удастся стать графиней Солсбери.

Улыбка застыла на губах Глостера. Но он все же решил закончить:

– Дело Кларенса еще не завершено, и, следовательно, вы еще нуждаетесь во мне. И думаю, если король все же решит вернуть леди Анне владения ее деда Солсбери, вы первая сообщите мне об этом.

– Сомневаюсь.

Они обменялись самыми кроткими улыбками, но их взгляды были подобны ударам кинжала.

В Байнард-Кастл Ричард вернулся в бешенстве. Он швырнул повод коня слуге и двинулся через двор, не обращая внимания на толпящуюся вокруг незнакомую челядь и богатый дормез с белой розой на дверце. И лишь когда он увидел Джеймса Тирелла, отдававшего распоряжения каким-то людям, резко осведомился, что означает все это столпотворение.

– Простите, милорд, но в Байнард-Кастл прибыла герцогиня Йоркская.

– И ты принял ее?!

Тирелл спокойно глядел на Ричарда.

– Она ваша мать, милорд. И она утверждает, что Байнард-Кастл – ее особняк.

– Вот старая дьяволица! Сейчас я покажу ей!

И Ричард, прихрамывая и перепрыгивая через ступеньки, бросился наверх.

Сесилию Невиль, герцогиню Йоркскую, он нашел в своей опочивальне. Она стояла подле огромного камина, но, едва ее младший сын вошел, торопливо отошла и опустилась в резное кресло под балдахином, в котором обычно сиживал сам Ричард Глостер.

Это окончательно возмутило Ричарда.

– Ко всем чертям! Какого дьявола вам тут понадобилось, матушка?

Старая герцогиня гордо выпрямилась в кресле.

– Байнард-Кастл мой. И я здесь у себя дома.

– Где же тогда я, любопытно узнать?

– Вы у меня на постое.

Ричард от возмущения лишился дара речи, лишь в его темных глазах полыхала такая ненависть, что обладай его взгляд убойной силой, от Сесилии Йоркской не осталось бы и тени.

Однако и взгляд герцогини нельзя было назвать нежным. Ричард всегда знал, что мать недолюбливает его. Почти с младенчества он был заброшен ею, и леди Сесилия, так много уделявшая внимания остальным детям, удосуживалась лишь изредка справляться о Ричарде.

Поговаривали, что ей после рождения последнего сына было сделано некое предсказание, после которого герцогиня была готова даже отречься от младшего ребенка, если бы не вмешательство ее мужа, взявшего маленького Дика под свое покровительство. Ричард-младший рос в атмосфере смутных слухов и недомолвок. Из болтовни служанок он узнал, что Сесилия Невиль едва не умерла, рожая его, и что она была в ужасе, узнав, что ее ребенок родился весь покрытый волосами, к тому же еще и с зубами. Позднее оказалось, что одно плечо у него выше другого, позвоночник искривлен, а одна нога короче другой. Сущий урод. А ведь он был ее одиннадцатым ребенком, и все остальные, не считая четверых, умерших в младенчестве, выросли удивительно крепкими и красивыми… Ричард же ненавидел мать за то, что она родила его калекой, за то, что не любила и игнорировала его. Однако он был любезен с ней, пока она была в силе, пока Эдуард не изгнал мать. И тогда Ричард просто вышвырнул старую герцогиню из ее особняка, очень довольный, что Эдуарду на это наплевать, а он наконец-то может хоть частично отомстить матери за прошлое пренебрежение. И вот – взгляните – она осмелилась вернуться!

– Похоже, в прошлый раз я был с вами сама любезность, миледи, если вы решились вернуться под сей кров.

Сесилия в упор глядела на сына. Ее зеленые продолговатые глаза Невилей с возрастом поблекли, морщины избороздили лоб, а у губ залегли горькие складки. Тронутые сединой волосы она прятала под плотным вдовьим покрывалом, а темная глухая барбетта[12] скрывала дряблый подбородок. От былой красоты этой леди, прозванной некогда Рейбийской Розой, остались лишь царственная осанка да ровные белые зубы, хищно сверкнувшие, когда герцогиня одарила сына зловещей улыбкой. Но в ней по-прежнему чувствовалась сила, и Ричард отметил, что Сесилия вовсе не собирается уходить из жизни и еще долго будет вмешиваться в дела своих детей. Ей уже было далеко за шестьдесят, а она все еще ездила верхом. Сейчас она выглядела так, словно для нее пара пустяков проделать прогулку с Севера королевства в столицу.

Герцогиня Йоркская гневно глядела на сына, продолжая держаться с тем же отчужденным презрением, какое он ощутил на себе еще с детства.

– Я всегда знала, что ты чудовище, Дикон.

– Какого дьявола, скажите на милость, вы явились?

– Разве у меня не родилась новая внучка? Я хочу на нее посмотреть.

– Не лгите. Вы слишком ненавидите Элизабет, чтобы проявлять интерес к ее детям, даже если это дети от Эдуарда. Поэтому лучше скажите мне правду, или я велю своим слугам вышвырнуть вас из Байнард-Кастла.

– Ты все-таки чудовище, Дикон, – глядя исподлобья, процедила герцогиня. – И не будь ты так похож на своего отца, я бы считала, что понесла тебя от нечистого духа.

Ричард осклабился.

– И тем не менее я сын герцога Йоркского, а не какого-то руанского лучника Блейборна, как Эдуард. Ах да, я и забыл, что для вас всегда был важен только Джордж, наш кудрявый красавчик Джордж, которого вы баловали, как никого из прочих детей. А прибыли вы столь спешно, милая матушка, лишь когда узнали, что вашему баловню предстоит предстать перед судом и ответить за все злодеяния, коим нет счета.

– Хотела бы я знать, а когда придет твой через отвечать, а, Дикон?

– Ко всем чертям! Вы немедленно уберетесь из Байнард-Кастл. Это мой дом, и я не желаю жить под одним кровом со старой блудницей.

Сесилия Невиль встала. Губы ее побелели.

– Я останусь здесь, Ричард, до тех пор, пока сочту это нужным. И ты не выгонишь меня. Эдуарду сейчас более чем достаточно скандала с Кларенсом, он не станет еще разбирать и свару между младшим братом и собственной матерью.

Ричард рвал и метал. Он угрожал, оскорблял мать, требуя, чтобы она немедленно убиралась, однако одновременно и недоумевал. Он видел, что старая герцогиня до дрожи боится его, и тем загадочней было ее желание остаться с ним под одним кровом.

В конце концов он уступил.

– Забери вас чума, матушка. Байнард-Кастл не настолько мал, чтобы мы не разместились под его сводами. Однако, клянусь Святым Томасом Кентерберийским, вы должны сейчас же убраться из моих апартаментов и поселиться в другом крыле особняка.

Сесилия Невиль вновь опустилась в кресло.

– И не подумаю. Эта комната всегда была моей. К тому же, ее окна выходят в сад, а не на реку, откуда тянет гнилой сыростью. Клянусь солнцем в гербе Йорков, никакими силами ты не заставишь меня покинуть эти апартаменты!

Ричард вновь задохнулся от гнева. Вскочив, он повернулся на каблуках и стремительно вышел.

– Старая шлюха! – цедил он сквозь зубы. – Тварь, изменявшая отцу с первым же смазливым выродком! Да я велю ее в два счета вышвырнуть вон!

Он уже спускался по ступеням, когда неожиданно замер так резко, что длинные рукава его верхнего камзола обвились вокруг его тела. Ричард окаменел, пораженный неожиданной догадкой.

Сесилия Невиль, герцогиня Йоркская, наверняка и была тем человеком, о котором говорил Кларенс! Могущественная настолько, чтобы предстать перед лордами в Королевском Совете, и никто не посмел бы ее не выслушать. А Джордж, знавший, как его боготворит мать, доверял ей безгранично, и если он действительно обладал документом, способным погубить короля, то доверить его он мог только ей. Джордж отлично понимал, что за ним самим и за его людьми установлена слежка. Более того – Сесилия прибыла в Лондон именно тогда, когда он находился под судом и мог лишиться всего. Ричард не обольщался насчет того, что Сесилия имеет влияние на старшего сына, чтобы вымолить прощение своему любимцу Джорджу, однако она могла иметь права голоса и нечто сообщить. Кстати, а что это за нелепое упрямство остаться именно в Байнард-Кастл, откуда ее уже выгоняли? Почему она желает жить именно с Ричардом, почему так настаивает, что должна обосноваться в прежних своих покоях? Это она, которая всегда была так равнодушна к комфорту и не отличалась мелочным упрямством!

Ричард со всех ног бросился назад. Дверь в его спальню оказалась запертой, и он принялся стучать изо всех сил.

– Дьявол и преисподняя! Откройте немедленно, или же, клянусь всеми силами ада, я велю взломать дверь!

Он услышал ее торопливые шаги. Услышал и звук – как будто захлопнули небольшой ящичек. Ричард принялся молотить с новой силой. Его душила злость, и он не знал на кого больше сердит – на мать, которая обвела его вокруг пальца, или на себя – за то, что давно не догадался, что именно в его спальне, бывшей некогда спальней самой Сесилии, и должен находиться тайник. Семь лет назад он столь стремительно изгнал ее из Байнард-Кастла, что, возможно, она и не успела захватить все, и вот теперь герцогиня вернулась в Лондон, в свое прежнее обиталище, где ее тупоголовый сынок все эти годы в блаженном неведении оберегал ее секрет.

– Джеймс, зови Фореста, зови Грина! Будем ломать дверь!

Но в этот миг герцогиня Сесилия сама отворила дверь. Ричард ворвался в комнату, лихорадочно озираясь. Все было как всегда: бархатные портьеры на высоких окнах, в алькове – ложе под затканным шелком покрывалом, массивное резное кресло возле хрупкого столика на единственной ножке, на поставцах вазы с осенними цветами.

«Где же здесь может быть тайник? – наскоро прикидывал Глостер. – Да где угодно. Под плитами пола, в стенах под гобеленами, в подиуме ложа. Я могу велеть отковыривать панель за панелью, плинтус за плинтусом, минет месяц, но так ничего и не обнаружится».

Он вспомнил, что когда вошел в первый раз, его мать довольно быстро отступила от камина. Ничего необычного. На дворе моросит, она с дороги, и естественно грелась у огня. Но сейчас для Ричарда все это наполнилось иным смыслом. Огромный, занимавший почти всю стену камин был сложен в виде портала готического храма – с тонкими колоннами, стрельчатой аркой, ажурным тимпаном, сплошь изукрашенным библейскими сценами и фигурами пророков, с аллегорическим изображением Пляски смерти и целым строем святых и мучеников с молитвенно сжатыми ладонями. Причудливые краббы[13]украшали фронтон камина, крохотные башенки по сторонам еще больше усиливали это сходство с миниатюрным собором. О небо! В этой мешанине резьбы по мрамору где угодно могла быть спрятана пружина тайника, и неудивительно, что Ричард, столько времени проводивший в Байнард-Кастле, так ничего и не заподозрил.

Ричард повернулся в матери.

– Мадам! Давайте перестанем играть в игры пажей и поварят. Я знаю причину, из-за которой вы так возжелали вернуться в Байнард, и поэтому советую передать мне этот документ по доброй воле. В противном случае – и в этом я могу поклясться на Библии – в противном случае я забуду, что вы дали мне жизнь, и стану видеть в вас лишь заклятого врага.

Сесилия Невиль сделала вид, что совершенно не понимает, о чем речь. Однако она испугалась. По тому, как она отвечала, запинаясь и делая над собой усилие, Ричард понял, что для Сесилии такой поворот событий оказался полной неожиданностью.

Герцог распахнул дверь.

– Сер Джеймс! Отпустите на сегодня всю прислугу. И пусть люди герцогини Йоркской ищут себе пристанища в Лондоне, а не в Байнарде. Мне необходимо, чтобы особняк был совершенно пуст. Возвращаясь, захватите с собой Майлса Фореста. Мне может понадобиться ваша помощь.

Герцогиня Йоркская еще не верила и старалась сохранить достоинство. Сын же засыпал ее лавиной вопросов, в каждом из которых крылась ловушка, и с каждой минутой все больше убеждался, что его догадка верна. Последним подтверждением послужили слова самой старой герцогини, утомленной допросом, когда она, вспылив, заявила, что Ричард – последний из смертных кому она отдаст то, что доверил ей Джордж.

Осенние сумерки незаметно перешли в ночь. Дождь пошел сильнее, и герцогиню все больше стала тревожить тишина пустынного особняка. Наконец она сказала, что крайне утомлена и ей нужны ее слуги.

Ричард коротко засмеялся не предвещающим ничего доброго смехом. Сесилия Йоркская возмущенно откинулась на спинку кресла. Она видела глупо ухмыляющееся лицо здоровяка Майлса Фореста, без дела торчавшего у окна и время от времени подносившего к носу цветок, вытащенный им из высокой бронзовой вазы. У дверей неподвижно застыл Джеймс Тирелл. Лицо его было словно изваяно из камня. Она видела странное выражение в глазах сына, но отводила взгляд. Ни за что на свете упрямая гордячка Сис – как прозвали герцогиню за надменный нрав – не призналась бы, что ей невыносимо страшно. И когда Ричард ударил ее, она скорее удивилась, чем испытала боль.

Джеймс Тирелл со своего места невозмутимо наблюдал, как Глостер избивает мать. Он был очень силен, этот хромой горбатый калека, и, нанеся удар наотмашь в лицо, едва не опрокинул тяжелое кресло вместе с герцогиней. По губам старой женщины струйкой побежала кровь, но она лишь глухо охнула. Молчала она и потом, когда упала с кресла на ковер, а ее сын продолжал избивать ее ногами, а потом и набалдашником трости. Сесилия только раз со стоном произнесла, что Ричард не человек, а исчадье преисподней, и даже если он сейчас убьет ее, она так и не сознается, где сокрыто то, что он ищет.

Потом она потеряла сознание. Лежала без чувств на полу, лицо ее было залито кровью, головное покрывало сорвано, седые волосы разметались, и теперь невозможно было представить, что это та полная достоинства аристократка, что так решительно вступила сегодня в Байнард-Кастл.

Ричарду стало жарко. Он сбросил камзол, и теперь оставался в узких черных штанах, плотно облегавших его мускулистые ноги, и свободной светлой рубахе, распахнутой на груди. Прихрамывая, он стремительно заходил из угла в угол, его иссиня-черные волосы сбились на более низкое плечо, а тонкий шелк рубахи натягивался на спине там, где выступал горб. Ричард со злостью поглядывал на лежавшую без чувств мать. Пожалуй, он перусердствовал. Но она сама виновата. Упряма, как старый мул. Пора бы понять, что сила давно на его стороне. Как она сказала, не скрывая издевки: «Ричард, ты даже не предполагаешь, как близко от тебя то, что ты так жаждешь заполучить!»

Она еще смела потешаться над ним! Неудивительно, что он так погорячился…

И опять Ричард подошел к камину и принялся ощупывать, надавливать и пытаться повернуть мраморные изваяния. Огонь в камине догорал, груда углей рассыпалась, и тени на резных украшениях углубились. Герцог велел Форесту принести свечи. Тирелл, заметив, что корзина для дров почти пуста, предложил принести еще поленьев и вновь развести огонь.

Герцогиня слабо стала стонать, приходя в себя. Ричард покосился на нее и нехорошо улыбнулся.

– Ступай, Джемми. И принеси побольше дров. Они нам понадобятся.

Едва Джеймс Тирелл покинул спальню герцога, его гранитную невозмутимость словно ветром сдуло. В длинной галерее он отворил окно и несколько минут жадно вдыхал сырой воздух.

– Силы небесные! Он же готов убить ее!..

Лишь через несколько долгих минут он смог взять себя в руки, но не пошел сразу на хозяйственный двор. Торопливо перейдя через ряд переходов, стал подниматься по витой лесенке в помещение, где находилась соколятня. Здесь в полумраке на насестах сидели птицы с колпачками на головах, на стене висело сокольничье снаряжение и было тепло и сухо. С лежанки в углу раздавался зычный храп.

Джеймс Тирелл принялся бесцеремонно расталкивать спящего. Тот выругался, сел, сонно тараща глаза. Потом подскочил.

– О, сэр Джемми!

Пожалуй никто, кроме старого сокольничего, не мог столь фамильярно общаться с мрачным Черным Человеком, которого челядь герцога недолюбливала и побаивалась. Сокольничий даже улыбнулся ему.

Тирелл негромко и торопливо заговорил:

– То, что я скажу тебе, Джексон, очень важно. Но если ты меня предашь, я собственноручно сверну головы всем твоим кречетам, перепелятникам и даже большому белому соколу из Берберии.

Джексон стал серьезен, однако отнюдь не потому, что на него подействовала угроза.

– Да ладно, разошелся… – проворчал он незлобливо. – Я и так не предам тебя, Джеймс, хотя скорее поверю, что ты свернешь шею мне, чем обидишь хоть одну из этих чудесных птиц.

– Ладно, ладно, ты прав, – Тирелл торопился, у него не было времени на споры. – Джексон, ступай на конюшню и возьми самую быструю лошадь, но так, чтобы тебя не заметили. Потом ты должен помчаться в Вестминстер и там разыщи кого угодно из Вудвилей. Пусть не медля ни секунды передадут королеве, что Сесилия Йоркская в Байнард-Кастле и что она собирается отдать нашему герцогу бумаги. Если сделаешь все тайно и быстро, клянусь обедней, я отдам тебе моего уэльского кречета.

Уже возвращаясь с охапкой дров в покои Глостера, Тирелл пожалел о содеянном. Он слишком хорошо знал своего господина и то, как расправляется герцог с изменниками. Джон Дайтон, как-то подвыпив, рассказал, как некогда Ричард разделался с неким аббатом, предавшим его: святого отца бросили в бочку с кипящей смолой, а потом его изуродованные останки закопали где-то среди йоркширских пустошей. Дайтон утверждал, что именно по вине этого аббата от Ричарда и ускользнула та женщина, на которой он ныне вознамерился жениться.

Когда Тирелл вернулся, Ричард и Майлс Форест уже привязывали герцогиню к столешнице большого стола. Герцог зло рыкнул на Тирелла за задержку и велел пожарче развести огонь в камине. Тирелл повиновался, хотя, несмотря на жар огня, у него леденели руки.

Он долго возился у камина, стараясь оттянуть время. Подкидывая самые сырые поленья, Тирелл мысленно прикидывал: вот Джексон выводит коня из конюшни, вот садится верхом и мчится к заставе Темпл-бар. Сколько времени ему понадобится на дорогу. И если он не справится… А то и того хуже проболтается не тому, кому надо… От этих мыслей Тиреллу стало так худо, что он перестал замечать едкий дым, от которого из глаз полились слезы.

Огонь в камине наконец разгорелся, снопы искр понеслись в трубу. Майлс по приказу герцога раскалили на огне кочергу.

– Ты не сможешь этого сделать, Дикон, – приподняв голову, глухо проговорила герцогиня.

– Смогу, клянусь страстями Господними! Но мне очень не хочется этого, матушка. Лучше бы нам договориться полюбовно.

– Лучше бы я умерла, прежде чем произвести тебя на свет! – откинулась назад старая леди.

– Что же, видит Бог, я надеялся, что вы окажетесь благоразумнее.

Ричард быстрым резким движением разорвал платье на груди матери. И тотчас она тихо заплакала.

Ричард с насмешкой глядел на старую, опавшую грудь герцогини, на ее выступающие ключицы.

– Рейбийская Роза! – хохотнул он. – Майлс, кочергу мне!

Герцогиня Йоркская потеряла сознание, как только раскаленный металл коснулся ее кожи. Ее стали приводить в чувство, однако обморок был таким глубоким, что Ричард даже забеспокоился, не умерла ли она.

– Этого мне только не доставало!

Он шагнул к одной из ваз и, вышвырнув из нее цветы, вылил воду на голову матери. И едва она стала приходить в себя, он почти ласково стал умолять открыть ему, где тайник. Однако герцогиня лишь тихо стонала, но молчала.

Наконец Ричард не выдержал.

– Бог свидетель, я не хотел снова повторять это. Джеймс, добавь огня!

Пламя лизало багровыми языками высокий свод камина. Святые на его карнизе, казалось, шевелятся, а скелеты в Пляске смерти оживают. Тирелл раздувал огонь мехом, лихорадочно думая, что Джексон уже давно должен был оказаться в Вестминстере, и если ему повезет, вскоре сделает то, что ему приказал Тирелл. Время, время! Как еще можно затянуть время?

Неся кочергу герцогу, он сделал вид, что споткнулся и уронил ее в лужу воды у стола. Потом, когда вновь принялся раскалять кочергу, задвинул так далеко в угли, что Майлс не смог ее извлечь. Наконец Ричард сам взялся за дело, но когда он, потный, в расстегнутой рубахе, с раскаленной до малинового свечения кочергой в руке вновь приблизился к матери, та вдруг перестала стонать и внятно произнесла:

– Довольно, Ричард. Вели развязать меня. Ты получишь то, чего добиваешься.

Ричард удовлетворенно хмыкнул, глядя, как мать запахивает изорванную одежду и, стеная, делает несколько осторожных шагов к камину. Она старалась сохранить остатки достоинства и, хотя и выглядела после пережитого весьма жалко, с негодованием отвергла предложенную ей Тиреллом руку. Ричард лишь усмехнулся, откинувшись в кресле.

– Давно бы так, матушка. Я ведь знаю, как добиваться своего. А вы, к тому же, заставили взять меня такой грех на душу. И хотя я и подозревал, что тайник скрыт именно где-то в этой каминной резьбе…

В следующий миг он подскочил и бросился к герцогине.

Но опоздал. Никто из них так и не заметил, какой выступ нажала Сесилия, но одна из фигур Пляски смерти сдвинулась, и прямо в руки герцогине упал свернутый в трубку лист пергамента, который она тут же отправила в огонь.

Тиреллу пришлось схватить Ричарда, который, казалось, готов был кинуться даже в гудящую пасть камина за вожделенной бумагой. На нем затлела рубаха, задымились волосы. Герцогиня с криком стала сбивать с его рукава огонь. Но боль уже отрезвила Дика, хотя он все еще не терял отчаянной надежды достать таинственный документ, имеющий такое влияние на короля и королеву. Он принялся расшвыривать поленья, разгребать угли. Вспыхнула бархатная портьера от далеко откатившейся головни. Форест едва успел сорвать и затоптать ее. В воздухе повис запах гари. Стал тлеть и ковер на полу, но, к счастью, в комнате еще было достаточно ваз с цветами, и Тирелл с Форестом залили огонь.

Ричард же был словно в припадке безумия. То, что он извлек из огня, уже ни на что не было похоже. Хрупкий черно-сизый клочок, на котором можно было разобрать только одно слово. Имя – «Элеонора».

Ричард опустился на пол, тупо глядя в это ничего не говорящее ему слово.

Джеймс же думал лишь о том, какова будет ярость герцога, когда он окончательно очнется. Но в этот миг он услышал шум в глубине переходов, и вскоре за дверью раздались тяжелые шаги и громкий голос именем короля потребовал отпереть.

Сесилию Йоркскую в тот же вечер отвезли в Вестминстер, а на другой день Ричард имел крайне тягостное свидание с братом. Эдуард так бушевал, что с ним сделался припадок, и пришлось вызвать лекаря и пустить кровь. И лишь когда он ослаб от потери крови, Ричард позволил себе немного отыграться.

– Ты, Нэд, привык что кто-то делает за тебя всю грязную работу. И сейчас ты должен не метать громы, а благодарить меня. Ведь этот пресловутый документ сгорел и теперь Джордж не представляет для тебя никакой опасности. Наконец ты можешь предать его суду, не опасаясь шантажа!

И действительно, спустя несколько дней состоялся суд над герцогом Кларенсом, и Ричард был приглашен на судебное заседание. Это означало одно: король простил младшего брата. При их встрече Эдуард был даже любезен с Ричардом, а поскольку король по натуре скорее был прямолинеен, чем скрытен, Ричард понял, что Нэд, как всегда решил воспользоваться чужими трудами.

Однако сам Глостер был мрачен и раздражен. «Видимо, я упустил единственный шанс добиться влияния на него. И если Джордж так долго оказывал давление на царственного брата, значит, в этом проклятом документе было нечто такое, что могло поставить на колени и короля, и Элизабет, и всю ее родню».

Ричард почти без интереса наблюдал за крикливыми выпадами Джорджа, который, поняв, что больше нечем защищаться, вел себя более чем по-хамски. Он поминутно клялся на Библии, говоря, будто ему ведомо, что оба его брата только и ждут его смерти, что его хотят отравить, что клевещут на него, чтобы отнять земли Уорвика. Наконец он опять заявил, что имеет больше прав на корону, и судебное заседание закончилось скандалом, когда король, до последнего хранивший хладнокровие, кинулся с кулаками на брата.

После этого инцидента королю опять стало так плохо, что вновь пришлось прибегать к услугам лекарей.

«Сколько он еще протянет?» – прикидывал Глостер, снова и снова вспоминая с какой уверенностью Джордж твердил, что после Эдуарда только он один имеет права на корону. Но отчего при этом он забывал о законных сыновьях Эдуарда? Нет, тут что-то явно было. Ведь не зря же так опасался Джорджа старший брат. Дьявол! Знать бы хоть строчку из документа, сгоревшего в его собственном камине! И что это за таинственность вокруг некоего аббата из города Бат, которого так охраняют люди короля?

Наступили рождественские праздники. Ричард стал подумывать об отъезде. У него ведь было еще дело – следовало завершить приручение Анны Невиль, этой дикой кошки, которая еще не знала, что на их с Ричардом брак уже дано высочайшее разрешение. А здесь… Ричард не сомневался, что Джордж уже проиграл, и не сегодня-завтра его кудрявая голова скатится с плахи. И потому он был так удивлен, когда его опять тайно навестила королева.

Ричард уже готовился к отъезду и встретил ее не слишком любезно.

– Что вам надо, Лиз?

Не так давно она запретила ему так называть себя, однако на этот раз словно не придала этому значения.

– Ричард, мне нужна твоя помощь. Видишь ли… – она странно мялась. – Дело в том, что Эдуард никогда не доведет дело с Джорджем до казни.

Ричарду даже показалось, что он ослышался. Ведь приговор был уже произнесен, все пэры высказались за смертную казнь, а Эдуард… Но ведь Эдуард и впрямь все никак не решится назвать день казни!

Видя его замешательство, Элизабет в своей обычной неторопливой манере поведала о том, что давно поняла: последнего решительного удара брату Эдуард не нанесет. Он может разорить его, унизить, заточить в тюрьму, но никогда не лишит жизни.

Когда королева умолкла, они с Ричардом долго глядели друг на друга. Оба были заинтересованы в смерти Джорджа, и это делало их союзниками.

– Я никогда не поверю, – начал Глостер, – чтобы такая умная женщина, как ты, Лиз, не смогла уговорить Эдуарда.

Она медленно вздохнула.

– Есть вещи, в которых я бессильна. Это когда речь идет о вашей семье, Ричард. Вы – Плантагенеты. И ты, и твоя мать значите для Эдуарда куда больше, чем я.

Ричард машинально поиграл рукоятью кинжала на поясе.

– Как я понял с твоих слов, Сесилия Йоркская просила сына о своем любимчике?

– Да. Она, по сути, не вставала с колен, хотя я еще раньше поняла, что Нэд пощадит Джорджа. Эта ваша нелепая поговорка: Йорк никогда не пойдет против Йорка…

На ее лице отразилась досада, но Ричард усмехнулся.

– Что касается меня, то я не нахожу ее такой уж нелепой. Однако в одном ты права, Лиз: если Эдуард решил пощадить брата – он это сделает.

Последнюю фразу Ричард произнес самым бесцветным тоном. А через миг уже улыбался.

– Ты права, Лиз, что вновь прибегаешь ко мне за помощью. К тому же разве я не говорил, что ты первая сообщишь мне, если моей невесте все-таки вернут ее солсберийское наследство?

Элизабет согласно кивнула.

– Вы опять становитесь, Дик, моим bono socio[14]. Как я могу отказать вам в такой мелочи?

Она долго и напряженно смотрела на него. Наконец Ричард сказал:

– Вы можете устроить так, чтобы мои люди были назначены стражниками в Тауэре?

Тонкие крылья носа королевы нервно дрогнули, но больше ничто не выдало, что она поняла его замысел. Элизабет осознавала, что, если Джорджа не станет, Ричард будет вторым человеком в королевстве с огромной властью! Однако гораздо больше ей необходимо было уничтожить того, кто был посвящен в их с Эдуардом тайну. И она опять согласно кивнула.

На следующий день, отправляясь в путь, Ричард отдал Джеймсу Тиреллу и его людям кое-какие распоряжения и свел их с людьми королевы. После этого у него в Лондоне больше не оставалось дел. Его тянуло на Север. Его ждала… Он усмехнулся, вспомнив свою невесту. Которая еще не знает, что попалась.

Уже отъезжая, на склоне Хемстедского холма Ричард приостановил коня. Его отряд, повозки, вьючные животные не спеша взбирались на дорогу, ведущую к северным графствам. Удерживая у горла срываемый ветром капюшон, Ричард смотрел на оставшиеся позади башни и шпили Лондона – туда, где за серебристой гладью Темзы мрачно высились старинные башни Тауэра. Там теперь пребывал в заключении герцог Кларенс. Пока пребывал. Ибо Ричард был уверен в своих людях. Они сделают все, как полагается.