Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть

1 Разбитые сердца и банка с мальчишечьими поцелуями

Поппи

Девять лет назад

Возраст – восемь лет

– Куда мы едем? – спросила я, когда папа мягко взял меня за руку и повел к машине. Почему меня так рано забирают с уроков? Сейчас ведь еще только перерыв на ланч. Уходить до окончания занятий нам не разрешалось.

Папа не ответил и только крепче сжал мою руку. Я оглянулась и пробежала взглядом по забору. Какое-то странное чувство стянуло живот. Мне нравилось в школе, нравилось учиться. Следующим уроком у нас была история, мой любимый предмет, и я, конечно, не хотела его пропускать.

– Поппи! – Стоявший у забора мой лучший друг, Руне, провожал меня взглядом. Я заметила, как сильно он сжал пальцами металлические прутья. – Куда ты? – В классе мы сидели рядом. Мы всегда были вместе, и когда кто-то один отсутствовал, другому становилось уже не так весело на занятиях.

Я посмотрела на папу, ожидая ответа от него, но он не глядел на меня. Молчал и ничего не говорил. Я снова повернулась к Руне и крикнула:

– Не знаю!

Руне смотрел мне вслед, пока я забиралась в машину. Когда я села на бустер, папа накинул ремень безопасности.

Со школьного двора донесся звонок – перерыв на ланч закончился. Я посмотрела в окно – все дети торопились вернуться в классы, но не Руне. Руне оставался у ограды, и ветер трепал его длинные светлые волосы. «Ты в порядке?» – спросил он одними губами, но тут папа сел в машину и тронулся с места, прежде чем я успела ответить.

Руне побежал вдоль забора, стараясь не отстать от машины, пока миссис Дэвис не окликнула его и заставила пойти на урок.

Школа уже скрылась из вида, когда папа наконец обратился ко мне:

– Поппи?

– Да?

– Ты ведь знаешь, что бабуля уже живет с нами какое-то время?

Я кивнула. Не так давно бабуля перебралась в комнату напротив моей. Моя мама сказала, что ей нужна помощь. Мой дедушка умер, когда я была совсем маленькая. Бабуля несколько лет жила одна, а потом переехала к нам.

– Помнишь, что мы с твоей мамой говорили тогда? Насчет того, почему бабушка больше не может жить одна?

Я вдохнула через нос и прошептала:

– Да. Потому что ей нужна наша помощь. Потому что она больна. – Внутри у меня все сжалось. Бабуля была моим лучшим другом. Она и Руне были самыми-самыми. Бабуля говорила, что я пошла в нее.

До того как она заболела, у нас с ней было много приключений. Каждый вечер бабуля читала мне о знаменитых исследователях и путешественниках. Рассказывала о великих людях и событиях – больше всего мне нравилось слушать об Александре Великом, римлянах и моих самых любимых, японских самураях. У бабули они тоже были самыми любимыми.

Я знала, что бабуля болеет, но она никогда не вела себя как больная. Всегда улыбалась, всегда обнимала меня и смешила. Говорила, у нее в сердце лунный свет, а в улыбке – солнечные лучики. Говорила, это потому, что она счастлива.

С ней и я была счастлива.

Но в последние недели бабуля много спала и почти ничего больше не делала, потому что очень уставала. По вечерам я часто ей читала, а она слушала, гладила меня по волосам и улыбалась. И все было хорошо, потому что бабулины улыбки – самые лучшие улыбки на свете.

– Да, тыквочка, больна. И даже очень, очень больна. Ты понимаешь?

Я нахмурилась, но кивнула и сказала:

– Да.

– Вот потому мы и едем домой пораньше, – объяснил он. – Бабушка ждет тебя. Хочет тебя увидеть. Увидеть свою маленькую подружку.

Я все равно не поняла, почему папа везет меня домой так рано, чтобы повидаться с бабулей, если после уроков я каждый раз первым делом захожу к ней в комнату, и мы разговариваем. Она любит слушать, как прошел мой день в школе.

Мы свернули на нашу улицу и остановились на нашей подъездной дорожке. Папа немного посидел молча, потом повернулся ко мне.

– Знаю, тебе только восемь, тыквочка, но сегодня ты должна быть большой, смелой девочкой. Договорились?

Я снова кивнула. Папа грустно улыбнулся:

– Вот и молодец.

Он вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны, помог выйти мне, и мы вместе направились к дому. Машин у дома стояло намного больше, чем обычно. Я уже хотела спросить, чьи они, когда через двор между нашим и соседним домом прошла миссис Кристиансен, мама Руне, с большим подносом, на котором лежала какая-то еда.

– Джеймс! – позвала она, и папа повернулся поздороваться с ней.

– Привет, Аделис. – Мама Руне остановилась перед нами. С длинными, такими же светлыми, как у него, распущенными волосами, она была настоящая красавица. А еще она была добрая и меня называла доченькой. Я ее любила.

– Это я вам приготовила. Пожалуйста, передай Айви, что мы думаем о вас всех.

Папа выпустил мою руку и взял блюдо.

Миссис Кристиансен наклонилась и поцеловала меня в щеку.

– Будь хорошей девочкой, Поппи, ладно?

– Да, мэм, – сказала я.

Миссис Кристиансен повернулась и пошла через лужайку к своему дому.

Папа вздохнул, потом кивнул, и мы направились к передней двери. Едва войдя, я увидела моих тетей и дядей, сидевших на диванах в гостиной, и моих кузенов и кузин, игравших на полу со своими игрушками. Мои сестрички, Саванна и Айда – обе младше меня, одной четыре, другой только два, – сидели с тетей Сильвией. Они помахали мне, но остались у тети Сильвии на коленях.

Никто ничего не говорил, но многие вытирали глаза, а другие плакали.

Я ничего не понимала и потому прижалась к папиной ноге. Кто-то появился у двери в кухню. Я посмотрела – это была еще одна моя тетя, Делла, или Диди. Молодая и веселая, она всегда придумывала что-то забавное. Моя любимая тетя. Мама была старшей сестрой, но они походили друг на дружку – у обеих длинные каштановые волосы и зеленые глаза. Как и у меня. Но все равно Диди была красивее. Хотела бы я когда-нибудь стать такой же.

– Привет, Попс. – Я заметила, что у нее красные глаза и голос звучит как-то странно. Диди посмотрела на моего папу. Потом забрала у него поднос. – Пора и вам, Джеймс, тебе и Поппи. Идите.

Мы пошли, но я оглянулась и уже открыла рот, чтобы позвать Диди, но она вдруг повернулась, поставила блюдо с едой на стол, закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Диди? – прошептала я, чувствуя, как внутри что-то стянулось. Папа положил руку мне на плечо и повел из комнаты.

– Все хорошо, тыквочка. Диди просто нужно немножко побыть одной.

Мы подошли к бабулиной комнате, но прежде чем открыть дверь, папа остановился и сказал:

– Здесь мама и Бетти, бабушкина медсестра.

Я недоуменно нахмурилась:

– А почему здесь медсестра?

Папа толкнул дверь в бабулину комнату, и моя мама тут же поднялась со стула у кровати. Глаза у нее покраснели, а волосы растрепались. Волосы у мамы всегда были в порядке.

Медсестра стояла в глубине комнаты и что-то писала на планшете. Когда я вошла, она улыбнулась и помахала мне. Я повернулась к кровати. Бабуля лежала. Из руки у нее торчала игла с прозрачной трубкой, которая вела к пакетику, висевшему на металлической стойке у кровати. У меня дрогнуло сердце.

Я вдруг испугалась и замерла на месте. Мама шагнула ко мне, и бабуля подняла голову. Она так изменилась с прошлого вечера. Лицо бледное, и глаза уже не такие ясные.

– Где моя маленькая подружка? – Голос был тихий и звучал как-то странно, но от ее улыбки мне сразу стало теплее.

Я тихонько хихикнула и подбежала к кровати.

– Здесь! Я сегодня пришла из школы пораньше!

Бабуля подняла руку и постучала мне пальцем по кончику носа.

– Вот и молодец!

Я улыбнулась.

– Мне просто захотелось повидаться с тобой. Я всегда чувствую себя лучше, когда мое солнышко рядом и когда мы можем немножко поболтать.

Я снова улыбнулась, потому что это я – «ее солнышко», «свет ее очей». Она всегда так меня называла. Говорила, по секрету, что я – ее любимица. И еще говорила, что это наш секрет и что мне нужно держать его при себе, чтобы не расстраивать сестренок.

Папа вдруг поднял меня и посадил на кровать. Бабуля взяла мою руку и сжала пальцы, но я только заметила, что они холодные. Дышала она глубоко, но в груди у нее как будто что-то похрустывало.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я и, наклонившись, поцеловала ее в щеку. Обычно от нее пахло табаком, потому что она курила сигареты. Но сегодня никакого запаха дыма не было.

Бабуля улыбнулась.

– Я устала, милая. И я… – Она вздохнула и на секунду зажмурилась. Потом снова открыла глаза, поворочалась. – …Ненадолго уеду.

Я нахмурилась.

– Куда ты уедешь? Можно мне с тобой? – Мы всегда отправлялись за приключениями вместе.

Бабуля слабо улыбнулась и покачала головой:

– Нет, милая. Туда, куда я еду, тебе нельзя. Пока нельзя. Но когда-нибудь, через много-много лет, ты снова меня увидишь.

Рядом всхлипнула мама, но я только растерянно смотрела на бабулю:

– Но куда ты уезжаешь? Не понимаю.

– Домой, милая. Я уезжаю домой.

– Но ты же дома, – возразила я.

– Нет. – Бабуля покачала головой. – Это не настоящий наш дом. Жизнь, милая, это только большое приключение. Приключение, чтобы радоваться и любить всем сердцем, прежде чем отправиться в другое, самое большое приключение из всех.

Я посмотрела на нее с восторгом и изумлением, но и с печалью. Глубокой, настоящей печалью. У меня задрожала нижняя губа.

– Но мы же лучшие подружки. Мы всегда отправляемся за приключениями вместе. Ты не можешь уйти без меня.

Слезы брызнули из глаз и поползли по щекам. Бабуля подняла свободную руку и коснулась моего лица. Эта рука была такая же холодная, как и другая.

– Да, милая, мы всегда отправляемся за приключениями вместе, но не на этот раз.

– Ты не боишься уезжать одна? – спросила я.

Бабуля вздохнула:

– Нет, милая, страха нет. Я совсем не боюсь.

– Но я не хочу, чтобы ты уезжала. – У меня запершило в горле.

Бабуля не стала убирать руку.

– Ты будешь видеть меня во сне. Мы не прощаемся.

Я моргнула. Раз и еще раз.

– Как ты видишь дедушку? Ты же всегда говоришь, что он приходит к тебе во сне. Разговаривает с тобой, целует руку.

– Да, точно так же. – Я вытерла слезы. Бабуля сжала мою руку и посмотрела на стоявшую позади меня маму. – И у меня есть для тебя еще одно приключение.

Я замерла:

– Правда?

За спиной звякнуло о стол стекло. Я хотела обернуться и посмотреть, но тут бабуля спросила:

– Поппи, какое у меня было самое любимое в жизни воспоминание? Я всегда тебе о нем говорила. Что-то, что всегда вызывало у меня улыбку.

– Дедушкины поцелуи. Его сладкие мальчишечьи поцелуи. Воспоминания обо всех его поцелуях. Ты говорила, что это самые любимые твои воспоминания. Не деньги, не вещи, но его поцелуи, потому что они были особенные, и ты чувствовала себя любимой и улыбалась, потому что он был твоей половинкой. Он был твоим навеки.

– Верно, милая. И вот для твоего приключения… – Она снова посмотрела на маму.

Я обернулась и увидела, что мама держит в руках большую стеклянную банку, заполненную до верха розовыми бумажными сердечками.

– Вау! – воскликнула я восторженно. – А что это?

Мама положила ладони мне на плечи, и бабуля постучала пальцем по крышке. – Это – тысяча мальчишечьих поцелуев. Или, по крайней мере, будет, когда ты все их заполнишь.

Вот это да! Я попыталась сосчитать сердечки, но не смогла. Тысяча – это так много!

– Поппи… – Я повернулась к ней и увидела, что ее зеленые глаза сияют. – Это твое приключение. И я хочу, чтобы ты помнила меня, когда я уйду.

Я снова посмотрела на банку:

– Не понимаю…

Бабуля протянула руку к прикроватной тумбочке, взяла ручку и подала мне.

– Я уже давно больна, милая, но мне всегда становится легче, когда я вспоминаю о поцелуях твоего дедушки. Не тех, обычных, но особенных, когда сердце едва не разрывалось в груди. Тех, которые я не забыла. Под дождем. На рассвете. Тех, когда… когда он обнимал меня крепко-крепко и шептал на ушко, что я самая-самая красивая девушка в комнате.

Я слушала и слушала, и мое сердце переполнялось чувствами. Бабуля показала на сердечки в банке.

– Эта банка для тебя, Поппи. Чтобы ты вела счет твоих мальчишечьих поцелуев. Всех поцелуев, от которых твое сердечко будет готово разорваться, самых особенных, тех, которые ты захочешь вспоминать, когда станешь старенькой и седой, как я. Тех, которые ты будешь вспоминать с улыбкой.

Она постучала по банке:

– Однажды ты встретишь мальчика, который станет твоим навеки, и каждый раз, получая от него особенный поцелуй, доставай одно сердечко. Записывай, где и когда тебя поцеловали. Потом, когда ты тоже станешь бабулей, как я, твоя внучка – твоя лучшая подружка – сможет узнать о них все-все, потому что ты расскажешь ей о них, как я рассказывала тебе о своих. У тебя будет банка-сокровищница со всеми драгоценными поцелуями, от которых твое сердце улетало к небесам.

Я посмотрела на банку и выдохнула:

– Тысяча – это так много. Это столько поцелуев!

Бабуля рассмеялась:

– Не так уж и много, милая. Меньше, чем тебе кажется. Особенно когда ты найдешь родную тебе душу, твою половинку. У тебя впереди много-много лет.

Она втянула воздух и скривилась, как будто от боли. А мне вдруг стало очень страшно.

– Бабуль… – тихонько позвала я. Она сжала мою руку, открыла глаза, и по бледной щеке скатилась слезинка. – Бабуль? – прошептала я.

– Мне тяжело, милая. Устала. Скоро пора уходить. Просто хотела повидать тебя в последний раз, дать эту банку. Поцеловать, чтобы вспоминать тебя каждый день на небесах, пока мы не увидимся снова. – У меня снова задрожала нижняя губа. Бабуля покачала головой.

– Не плачь, милая. Не надо слез. Это не конец. Всего лишь пауза в жизни. И я буду смотреть за тобой. Каждый день. Буду в твоем сердце. Буду в той вишневой роще, которую мы так с тобой любим, в солнце и ветре.

Глаза ее дрогнули, и мама снова положила руки мне на плечи:

– Поппи, поцелуй бабулю. Она устала. Ей нужно отдохнуть.

Затаив дыхание, я наклонилась, поцеловала бабулю в щеку и прошептала:

– Люблю тебя.

Она погладила меня по голове:

– Я тоже люблю тебя, милая. Ты – свет моей жизни. Никогда не забывай, что я любила тебя так сильно, как только бабушка может любить внучку.

Я держала ее за руку и не хотела отпускать, но папа поднял меня с кровати, и мои пальцы все-таки выскользнули из ее ладони. Я крепко прижала к себе банку, и слезинки упали на пол. Папа опустил меня, и я повернулась к двери.

– Поппи? – позвала бабуля.

Я оглянулась – она улыбнулась:

– Помни, луна в сердцах – в улыбках солнце…

– Всегда буду помнить, – сказала я, но легче не стало. Меня переполняла печаль. За спиной плакала мама. Проходившая по коридору Диди положила руку мне на плечо. Лицо у нее тоже было печальное.

Мне не хотелось оставаться здесь. Я не хотела больше жить в этом доме и, посмотрев на папу, сказала:

– Можно мне в вишневый сад?

Папа вздохнул:

– Да, малышка. Я потом приду за тобой. Только, пожалуйста, будь осторожна.

Он взял телефон и стал кому-то звонить и просить приглядеть за мной в роще, но я не успела понять кому, потому что уже бежала к двери. Я выскочила из дома, прижимая к груди банку с тысячью мальчишечьих поцелуев. Сначала на веранду, потом на улицу. Я бежала, бежала и ни разу не остановилась.

По лицу текли слезы. Кто-то окликнул меня по имени.

– Поппи! Поппи, подожди!

Я оглянулась и увидела Руне. Он стоял на веранде, а потом побежал ко мне по траве. Но я все равно не остановилась. Даже ради Руне. Мне нужно было в вишневую рощу. Любимое бабулино место. Мне было так грустно оттого, что она уходит. Уходит на небеса.

Туда, где ее настоящий дом.

– Поппи, подожди! Не спеши! – крикнул Руне, когда я свернула за угол, к роще в парке. Сразу за входом стояли большие цветущие деревья, и из них получалось что-то вроде туннеля. Под ногами у меня зеленела трава, над головой голубело небо. Деревья утопали в цветах, розовых и белых. В конце рощи высилось самое большое дерево. Ветви его свисали чуть ли не до земли, ствол был самый толстый во всей роще.

Это было самое любимое наше с Руне место.

И бабулино тоже.

Я запыхалась и, когда добралась до любимого бабулиного дерева, опустилась на землю, прижимая к груди банку. По щекам бежали слезы. Руне подошел и остановился рядом, но я даже не посмотрела на него.

– Поппимин? – Руне так меня называл. На норвежском это значило «моя Поппи». Мне нравилось, когда он разговаривал со мной на своем родном языке.

Но я ничего не могла с собой поделать. Я не хотела, чтобы бабуля уходила, хотя и знала, что так надо. И еще знала, что когда вернусь домой, бабули там уже не будет – ни сегодня, ни завтра… никогда.

– Поппимин, не плачь, – прошептал Руне, садясь рядом и обнимая меня. Я прижалась к его груди и расплакалась. Мне было хорошо в его объятиях – он всегда так крепко меня обнимал.

– Моя бабуля… она больна и… уходит.

– Знаю. Мне мама сказала.

Когда слез уже не осталось, я отстранилась и вытерла щеки. Потом взглянула на Руне – он смотрел на меня – и попыталась улыбнуться. Он взял мою руку и прижал к своей груди. Его футболка нагрелась от солнца.

– Мне жаль, что ты печалишься. Не хочу, чтобы ты грустила. Никогда-никогда. Ты – Поппимин. Ты всегда улыбаешься. Ты всегда счастливая.

Я шмыгнула носом и опустила голову ему на плечо.

– Знаю. Но бабуля – мой лучший друг, а ее у меня больше не будет.

Руне помолчал, а потом сказал:

– Я тоже твой лучший друг. И я никуда не уйду. Обещаю. На веки вечные.

Боль, что сидела у меня в груди, вдруг ослабла. Я кивнула:

– Поппи и Руне – вместе навсегда.

– Вместе навсегда, – повторил он.

Какое-то время мы сидели молча, потом Руне спросил:

– А для чего эта банка? Что там внутри?

Я убрала руку, взяла банку и подняла повыше.

– Новое приключение от моей бабули. Путешествие на всю жизнь.

Брови у Руне поползли вниз, а длинные светлые волосы упали на глаза. Я откинула их назад, и он улыбнулся. В школе все девочки хотели, чтобы он улыбался им так, – они сами мне говорили. А я говорила им, что никто из них ни одной улыбки не получит. Руне – мой лучший друг, и делить его с ними я не собираюсь.

Руне показал на банку:

– Не понимаю.

– Помнишь, какие у бабули были самые любимые воспоминания? Я тебе рассказывала.

Руне задумался, даже лоб наморщил, а потом сказал:

– Поцелуи твоего дедушки?

Я кивнула и сорвала со свисающей низко ветки бледно-розовый вишневый лепесток. Вишневые лепестки бабуля любила больше всего. Любила потому, что они не живут долго. Она говорила, что самое лучшее, самое красивое никогда не задерживается надолго. Говорила, что цветок вишни слишком прекрасен, чтобы продержаться целый год. Что он потому и особенный, что его век недолог. Как самурай – изысканная красота и быстрая смерть. Я не совсем понимала, что это значит, но бабуля говорила, что пойму, когда стану старше.

Наверно, она была права. Бабуля не была старой и уходила молодой – так, по крайней мере, говорил папа. Может быть, поэтому ей так нравился цветок вишни. Потому что она сама была такой же.

– Поппимин?

Я подняла голову.

– Так что? Дедушкины поцелуи были ее самым лучшим воспоминанием?

– Да, – ответила я и разжала пальцы. Лепесток упал на землю. – Все поцелуи, от которых ее сердце почти разрывалось. Бабуля говорила, что его поцелуи – это самое лучшее, что только есть на свете. Потому что вот так сильно он любил ее. Вот так сильно ею дорожил. И она нравилась ему потому, что была именно такой.

Руне сердито посмотрел на банку и фыркнул:

– Все равно не понимаю.

Он вытянул губы и скривился, а я рассмеялась. У него были красивые губы – полные, бантиком. Я открыла банку, достала розовое бумажное сердечко, на котором ничего не было написано, и показала Руне.

– Вот это – пустой поцелуй. – Я указала на банку. – Бабуля сказала мне собрать за всю жизнь тысячу поцелуев. – Я положила сердечко в банку и взяла Руне за руку. – Это новое приключение. Собрать, прежде чем я умру, тысячу поцелуев от моей половинки.

– Что… как… Поппи? Не понимаю! – В его голосе зазвучали злые нотки. Руне мог быть злым, когда хотел.

Я достала из кармана ручку:

– Когда мальчик, которого я люблю, поцелует меня так, что сердце почти что разорвется, я должна буду написать все подробности на одном из сердечек. И потом, когда я стану старенькой и седой и захочу рассказать обо всем своим внукам, я вспомню эти особенные поцелуи. И того, кто подарил их мне.

Меня как будто подбросило.

– Вот чего хотела от меня бабуля! – Охваченная волнением, я вскочила. – Значит, начать нужно уже скоро! Я должна сделать это ради нее.

Руне тоже вскочил. И в то же мгновение сорванные порывом ветра мимо нас пролетели, кружась, розовые лепестки. Я улыбнулась. А вот Руне не улыбался. Нет, он как будто взбесился.

– Так ты будешь целоваться с мальчиком ради своей банки? С кем-то особенным? С тем, кого любишь? – спрашивал он.

Я кивнула:

– Тысяча поцелуев! Тысяча!

Руне покачал головой и надул губы.

– НЕТ! – проревел он.

И мне стало не до улыбок.

– Что? – спросила я.

Он шагнул ко мне, упрямо качая головой.

– Нет! Не хочу, чтобы ты целовала кого-то ради этой своей банки! Нет и нет! Не бывать этому!

– Но…

Руне не дал мне ничего сказать и схватил за руку.

– Ты – мой лучший друг. – Он выпятил грудь и потянул меня к себе. – Не хочу, чтобы ты целовалась с мальчишками!

– Но так надо, – объяснила я, показывая на банку. – Это мое приключение. Тысяча поцелуев – это очень много. Очень-очень! И ты все равно будешь моим лучшим другом. Никто другой не будет столько значить для меня, как ты, глупенький.

Руне посмотрел на меня в упор. Потом перевел взгляд на банку. В груди снова появилась боль – было видно, что ему это не нравится. Он опять мрачнел, хмурился и злился.

Я шагнула к моему лучшему другу. Он смотрел прямо мне в глаза, не отрываясь.

– Поппимин… – произнес он своим жестким, сильным голосом. – Поппимин! Это значит моя Поппи. Вместе навсегда, на веки вечные. Ты – МОЯ ПОППИ!

Я открыла рот. Я хотела крикнуть, возразить, сказать, что мне нужно начать это приключение. Но тут Руне вдруг наклонился и прижал свои губы к моим губам.

И я замерла. Я чувствовала его губы на моих губах и не могла пошевелиться. Они были теплые. От него пахло корицей. Ветер бросил его длинные волосы мне на щеки, и у меня защекотало в носу.

Руне отстранился, но не отступил. Я попыталась дышать, но в груди вдруг стало легко, как будто ее наполнило пухом. И сердце застучало быстро-быстро. Так быстро, что я прижала руку, чтобы почувствовать, как оно трепещет под ладонью.

– Руне, – прошептала я и подняла руку, чтобы дотронуться до его губ. Он не сводил с меня глаз. Моргнул. Раз и еще раз. Мои пальцы коснулись его губ.

– Ты меня поцеловал, – ошеломленно прошептала я. Он сжал мою ладонь. Мы стояли, держась за руки.

– Я дам тебе тысячу поцелуев. Всю тысячу. Никто и никогда не будет целовать тебя, кроме меня.

Я вгляделась в его глаза. Сердце все стучало и стучало.

– Это целая вечность. Чтобы никто другой меня не целовал, мы должны быть вместе. Всегда, на веки вечные!

Руне кивнул, а потом улыбнулся. Улыбался он нечасто. Обычно только ухмылялся или скалился. И зря. Улыбка так его красила.

– Знаю. Потому что мы вместе навсегда. На веки вечные, помнишь?

Я медленно кивнула, а потом, глядя на него исподлобья, спросила:

– Так ты дашь мне все мои поцелуи? Столько, что их хватит, чтобы заполнить целую банку?

Руне снова улыбнулся:

– Все. Мы заполним всю банку и даже больше. Мы соберем намного больше тысячи.

Уф! Чуть не забыла! Я высвободила руку, достала ручку и сняла крышку. Потом вынула чистое бумажное сердечко, села и начала писать. Руне опустился рядом на колени и положил руку мне на локоть.

Я удивленно посмотрела на него. Он сглотнул, убрал за ухо прядь волос.

– Ты… когда… когда я поцеловал тебя… твое сердце… оно едва не разорвалось? Ты ведь сама сказала, что в банку надо складывать только самые-самые, особенные поцелуи. – Щеки его вспыхнули, словно от огня, и он смущенно потупился.

Ни секунды не задумываясь, я подалась вперед и обняла моего лучшего друга за шею. Я прижалась щекой к его груди и затаила дыхание, слушая его сердце.

Оно билось так же быстро, как мое.

– Да, так все и было. Особенней не бывает.

Я почувствовала, как он улыбается, и отстранилась. Села, поджав ноги, положила розовое сердечко на крышку и взяла ручку. Руне уселся рядом в такой же позе.

– Что напишешь? – спросил он. Я постучала ручкой по губе. Задумалась. Потом выпрямилась и, наклонившись вперед, написала:

Поцелуй 1

От Руне

В вишневой роще

Мое сердце едва не разорвалось

Закончив писать, я опустила сердечко в банку и крепко-накрепко закрутила крышку. Потом посмотрела на Руне, все это время наблюдавшего за мной, и с гордостью объявила:

– Ну вот. Мой самый первый мальчишечий поцелуй!

Руне кивнул, но его взгляд скользнул к моим губам.

– Поппимин?

– Да? – прошептала я. Он потянулся к моей руке и кончиком пальца начал вычерчивать узор на тыльной стороне ладони.

– Можно… можно мне поцеловать тебя еще раз?

Я сглотнула подступивший к горлу комок. В животе как будто взмахнули крыльями бабочки.

– Ты снова хочешь поцеловать меня… уже?

Руне кивнул:

– Мне уже давно хочется. Ну, ты же моя, и мне это нравится. И ты вкусная… как сахар.

– Ела печенье на ланч. С пеканом. Бабуля его больше всего любит, – объяснила я.

Руне глубоко вдохнул и наклонился ко мне. Его длинные волосы качнулись вперед.

– Хочу поцеловать тебя снова.

– Ладно.

И он поцеловал.

А потом еще, еще и еще.

К концу дня в банку легли еще четыре поцелуя.

Когда я вернулась, мама сказала, что бабуля ушла на небо. Я сразу побежала наверх, в свою спальню. Мне хотелось поскорее уснуть. Как и обещала, она пришла ко мне во сне, и я рассказала ей все про мои пять мальчишечьих поцелуев.

Бабуля улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

Теперь я знала – это приключение будет самым лучшим в моей жизни.