Глава 3

Темно-синий плат привычно закрыл пол-лица и фигуру до пояса. Закрепила его петелькой под подбородком и нарядной красной лентой на голове – этаким послаблением, утешением для сопливых, несозревших девчонок, которым только дай покрасоваться. Но обязанным носить эту накидку, впрочем, нисколько не сковывающую движений. А то мало ли что может случиться, еще помешает обороту.

«Как же обрыдла мерзкая, уже в печенках сидящая тряпка! Задрала!» – раздраженно прошипела я, морщась, рассматривая себя в зеркале.

И ведь только у северян принят девичий плат. Наверное, уже даже и не помнит никто толком, откуда пошла эта традиция: когда девочка становится подростком, отроковицей, и у нее меняется запах, то должна надеть плат и носить, пока не придет возраст невесты. Считается, что таким образом будущая хранительница очага и мать учится терпению, ведь юным свойственны порывы, необдуманные выходки, желание показать всем, что самая красивая. А ценятся в жизни больше не красота, а характер женщины, ее сила воли.

Правда, сами матери семейств частенько шутили, что плат для того, чтобы девочки учились привлекать парней не столько хорошеньким личиком, сколько каждым плавным движением, каждым выразительным жестом, мягкой, бесшумной поступью, приятной беседой. В общем, с помощью плата воспитываются настоящие женщины, будущие страстные, но верные волчицы, чтобы семьи были крепкими и дети сильными.

Я бы с ними согласилась, если бы не была принуждена носить его и в двадцать три года, когда пора юности уже миновала. Унизительно до боли, до глубины души.

– Савери! – привычно рявкнул снизу брат.

Вздрогнув, я быстро поправила плат, проверяя, все ли в порядке, забрала мамин амулет с изображением богини Луны и с колотящимся сердцем подошла к двери. Замерла, поднесла амулет к губам и поцеловала на удачу. Я частенько обращалась к этой богине – покровительнице женщин и семейного очага – за помощью, но пока она неизменно помогала мне оберегать чужие жизни, любовь и семью.

Выйдя на высокое красное крыльцо, я на миг замерла от изумления: в предрассветной розовой дымке, помимо обоза из нескольких добротных телег, увидела огромную толпу народа, собравшуюся во дворе, у ворот и вдоль улицы. Надо же, даже из ближайших селений приехали целыми семьями, чтобы с грустными, сочувствующими улыбками проводить меня. Глаза защипало от слез радости, благодарности, признательности, на душе полегчало.

Брат, фыркнув, величаво двинулся к охранникам обоза и замершему возле них княжескому поверенному. Этот кот с превеликим интересом наблюдал за происходящим, не скрывая удивления, и, кажется, был ошеломлен количеством жителей нашей долины всех сословий и лет, явившихся проводить заложницу из Волчьего клыка, а может, и будущую невесту князя. И немудрено, обычно столько народу на праздничные гуляния собирается, ярмарку, проводы войска, бывает, что и на большую свадьбу.

На неверных ногах я спустилась по ступеням и подошла к ближайшим клановцам. Прямиком к выделяющейся из толпы Ладе – высокой, статной, красивой волчице с толстой косой, уложенной вокруг головы. По-моему, Амаль любил ее когда-то, а если не любил, то, наверное, она ему очень нравилась. Но выбрала она скромного, неразговорчивого волка Родиона – лучшего охотника клана. Скорее всего, из-за этого брат и озлобился, ведь именно после свадьбы Лады и Родиона он вызвал на бой отца. Но я не держу на нее обиды: любовь приходит к достойным.

Лада приблизилась ко мне и, крепко обняв, едва слышно шепнула на ухо:

– Береги себя, Савери! Ты достойна самого большого счастья, поэтому постарайся не вернуться обратно! А я помолюсь за твою удачу богине!

На миг мы замерли, встретившись взглядами. Лада стала моей старшей подругой, тайной, ведь Амаль не допускал, чтобы я с кем-то сближалась. Но с тех пор как я выходила беременную Ладушку и помогла родиться ее близнецам-волчатам, между нами установилась своеобразная, но крепкая дружба.

– Я очень постараюсь, – улыбнулась ей глазами.

Лада-Ладушка, снова обняв меня, выдохнула на ухо:

– Не делись ни с кем! Там деньги… на счастье! – И громко добавила, подавая мне вышитый петухами и цветами холщовый мешочек, вкусно пахнущий мятными сладостями: – Это подсластить дорожку.

Чмокнула меня в щеку и затерялась в толпе. А я роняла слезы радости и печали – с единственной подругой попрощалась. Настоящей! Выходит, она вместе с мужем позаботилась о моем будущем, копила…

Дальше женщины подходили ко мне одна за другой и одаривали на дорогу. Все улыбались, хотели поддержать и ободрить. Кто-то всю ночь простоял у печи:

– Пирожки свежие, еще теплые…

Кто-то принес украшения и амулеты – ценные, оттого что своими руками сделанные, с душой.

– Храни вас Луна…

– На удачу…

– На счастье…

Дарили вышитые рубахи и юбки нарядные.

Наш местный сапожник богатые, сафьяновые, расписные сапожки справил:

– Нашей кошечке сапожки – бегать по дорожке…

Скорняк преподнес тончайшей выделки овчинную курточку в цвет. Видно, вместе с сапожником подарок обсуждали:

– Теплая обновка для южной кошечки-мерзлячки…

Под конец удивил здоровенный пожилой волк Моха-кузнец. В благодарность за своих внуков вручил мне тонкий кинжал с резной ручкой и ножнами из дубленой кожи:

– В хозяйстве сгодится.

Пока мои сопровождающие складывали дары в телегу, я поясно кланялась всем. Сквозь слезы благодарила, тоже желала им удачи и здоровья, просила не поминать лихом, как принято перед долгим расставанием. Ни за что и никогда бы не подумала, что вот так буду уезжать из Волчьего клыка. Что кто-то всплакнет, что одарят подарками, добрым словом. И что еще долго будут махать вслед обозу.

Я тоже махала, с болью в сердце глядя на одинокую грозную фигуру брата, широко расставив ноги и заложив руки за спину, мрачно глядевшего на меня. Он точно не прощался и своим видом показывал, что расстаемся мы ненадолго. Единственного брата, самое родное по крови существо – и того теряю! Даже не так, бегу от него!

Когда город скрылся за поворотом, я, всхлипывая, опустила полог, осмотрелась. Амаль, как обычно, не поскупился напоследок, сено на полу кибитки накрыли парой толстых шерстяных ковров, чтобы поменьше трясло, бросили несколько шкур, чтобы ночью укрываться от холода. Рядом с сундуками положили складной столик, корзины со снедью и подарки, глядя на которые я улыбнулась и полезла за вкусно пахнущими пирожками.

После бессонной ночи, волнующего прощания и нескольких пирожков глаза закрывались сами собой. А то ночью так и не смогла заснуть, боялась, что сорвется поездка ко двору князя Северного – и все, конец мечтам.

* * *

Проснулась я оттого, что тряска прекратилась и душновато стало. Выбралась из-под шкур – весной поутру еще прохладно – и до хруста, с удовольствием потянулась. Хотела было привычно прикрыть лицо краем платка, прежде чем высунуться из кибитки, да замерла в раздумьях: а почему, собственно, нет? Ведь я будущая невеста князя. Более того, свободная кошка. И наконец-то рядом больше нет главного надсмотрщика – Амаля, единственного, кто имел хоть какое-то право заставить меня носить плат после созревания. Вернее, не имел, но заставлял своей властью. Еще, конечно, смелости добавили столь дружные и трогательные проводы.

Смелости и уверенности в себе!

Но сначала я решилась полностью открыть лицо, завязав платок, как обычные хозяйки, если прохладно или чтобы волосы не мешали, а дальше посмотрю, как моя охрана себя поведет. Волк Маран – один из самых верных приближенных Амаля. С таким же жестким, непримиримым нравом. Самый преданный. Недаром брат этого пса приставил ко мне таким же надзирателем, как сам.

Взяв фляжку с водой, я приподняла полог и выглянула наружу. Зажмурилась от удовольствия – солнышко хоть и клонится к закату (здорова же я спать), а хорошо пригревает. Прямо красота! Обоз наш всего из четырех подвод: первую нагрузили провиантом для сопровождающих – тратить время на охоту и покидать ценный груз Амаль строго-настрого запретил; затем моя кибитка и телега с золотым оброком; на последнюю сложили мешки с овсом для лошадей. Лошади времени зря не теряли, воспользовавшись остановкой, пощипывали траву на обочине.

– Доброго дня, лу Савери, – раздался со стороны леса ехидный голос Марана. Затем он еще более ядовито добавил: – Вы ничего не забыли?

Я вздрогнула, словно девочка, пойманная на шалости. Высокий, широкоплечий, черноволосый Маран и одежду предпочитал темную, словно для устрашения. Ну уж нет, не запугает, вряд ли он страшнее главы Волчьего клыка, которого я за столько лет рядом как облупленного изучила. Приподняв бровь, недоуменно и слегка высокомерно посмотрела на него и приторно-любезно улыбнулась:

– Нет, ата Маран, я ничего не забыла, наоборот, нашла день удивительно солнечным.

Неторопливо вылезла из повозки, аккуратно придерживая юбку, открыла флягу и вылила воды в ладонь. Умылась, охладив горящие щеки, а Маран стоял, расставив ноги и скрестив руки на широкой груди, и с едва заметной кривой ухмылкой пялился на меня. Так и хотелось спросить: давно в лицо не видел? Неторопливо, тщательно стряхнула с рук капельки воды и опять подняла глаза на надзирателя, продолжавшего настаивать:

– Лу Савери, вам напомнить, что приказал ваш брат насчет плата?

– Ата Маран, вам напомнить мой возраст? – Мы сверлили друг друга непримиримыми взглядами.

– Еще утром вы не были столь смелы, – кривая усмешка Марана стала еще более обидной, голос буквально сочился ядом.

– Мой характер не вашего ума дело, – одарила его, надеюсь, не менее кривой ухмылкой.

А у самой внутри все дрожало от страха. Был бы у меня запах, этот волк тут же ощутил бы его и понял, что смелость эта напускная.

– Давайте договоримся в начале нашего пути, лу Савери, – слишком спокойно предложил Маран, – вы не будете ослушиваться приказов вашего брата и дадите мне правильно выполнять свою работу.

– Я не мешаю вам выполнять работу, ата Маран. Вы охраняете золото и меня? Вот и охраняйте на здоровье, пожалуйста, – стараясь, чтобы голос не дрогнул, издевательски вежливо посоветовала.

Маран вдохнул рывком. Злится, но виду не подает.

– Ата Амаль сам отбирал охрану обоза. Каждый волк, сопровождающий вас и ценный груз, предан ему. Лу Савери, все мы женаты. Поэтому предупреждаю: нет смысла заигрывать с кем-то из нас в расчете на то, что кто-то польстится на ваше очаровательное личико.

– Правда очаровательное?! – выпалила я не в силах перебороть любопытство.

Маран весело хмыкнул, но быстро помрачнел:

– Прошу вас больше не нарушать приказ главы клана, иначе…

– А иначе – что? – подначила я. – Изобьете, как Амаль? Посадите на хлеб и воду в подвал? Что вы теперь можете сделать, если откажусь? Я в своем праве одеваться так, как сочту нужным. Я свободная кошка!

– Иначе: мне дали право напоить вас шепотником. Всю дорогу будете находиться в плену сна и шепота своих фантазий.

Я едва не задохнулась от возмущения:

– Как… как вы можете на такое решиться? Я понимаю Амаля, для него сестра – надежный резон прижать к когтю любого, ключница и порой хуже прислуги. На кого еще можно выплеснуть злобу лишнюю. Но вы?.. А вы знаете, что шепотник память может напрочь отбить, нюх и дурачком сделать?

Маран нахмурился, поморщился и осторожно пояснил:

– Я согласен с главой в одном: нашему клану жизненно необходима сильная повитуха, да еще с даром знахарки. Последние годы только в нашей долине не умирали роженицы, благодаря вам. Другие подобным счастьем похвастать не могут. У меня молодая жена; и глава дал слово, что вы проследите за моей Дамирой и будущими щенками.

Я неосознанно качала головой: да, меня всем кланом и окрест жалели, но ни один не вступился, не возмутился положением бесправной пленницы. Каждый мужчина опасался, что придет его черед просить за беременную супругу или сестру у главы клана.

– Ведь я бы никуда не уехала, жила бы в родной долине, вышла бы замуж за одного из наших, а теперь еду на смотрины. – Мотнула головой и решилась на откровенность: – Вы хоть понимаете… видите, что с ним происходит? Он же на грани!

Маран облизнул губы, блеснув крепкими белоснежными клыками, – сильный, матерый волк.

– Может, и видим. И понимаем, что вам недолго унижения терпеть осталось, – решился-таки признаться он, хоть тихо говорил, но твердо. – Посему каждый из нас заинтересован, чтобы в клан вернулась сильная повитуха и знахарка. Не обессудьте, лу, но мы в точности исполним приказ главы помочь вам не пройти смотрины. Проследим за этим.

Я ошарашенно таращилась на Марана несколько мгновений, а потом внутри у меня словно пузырь мыльный лопнул. Ах вот оно как, значит. Только Ладка тайком деньги дала и велела не показывать никому. А провожавшие сладости, пироги да вещи дарили, может, и не прощались вовсе. Настрой благостный создавали, чтоб родной дом не забывала, помнила, благодаря амулетам да нарядам.

Глаза защипало, но я прикусила до крови щеку, а потом зло и упрямо прошипела:

– Лицо больше прятать не стану!

– С нами ата Роман, поверенный князя, едет, ушлый молодой кошак и…

– Нет! – даже уши угрожающе прижала к голове, приготовившись сопротивляться не на жизнь, а на смерть за кроху свободы, которую снова забрать хотят.

Маран посверлил меня испытующим взглядом и, видимо, не решился портить отношения с повитухой – согласился, словно кость кинул:

– Хорошо, в дороге можно, но в трактирах или городе надо будет. И про запах не забудьте, береженого Луна бережет!

Я длинно выдохнула Марану в спину:

– Ладно…

Вокруг сновали охранники. Сноровисто обустраивали ночлег, разводили костер, поили-кормили лошадей. Мужчины с любопытством посматривали на меня, но ничего, кроме праздного интереса, в их взглядах не было. Оно и понятно: счастливо женатые и замужние оборотни никогда на измену не пойдут. А несчастливые браки на Зеленой стороне крайне редко случались, ведь потомства в этом случае не дождаться. До брака любой может гулять сколько влезет, лишь бы на здоровье, никто не осудит свободолюбивое существо, но семья – святое. Семья душу бережет от грани, за которой отверженными становятся, в душников вырождаются.

Свежий вечерний ветерок, наполненный лесными ароматами и смолистым дымком костра, приправленного аппетитным запахом булькающей в котелке похлебки, ласково охладил мои щеки, словно шепнув: а жизнь-то налаживается!

Загрузка...