У подножья Эдельвейса

3

Было тепло. Что-то тяжелое, немного колючее прикрывало сверху. Неужели снег? Линда боялась открыть глаза и снова увидеть белую равнину. В памяти как-то очень быстро возникла ночь во всех подробностях, а воображение дополнило картину возможными последствиями. Что с ней? Она определенно жива, но ощущения никак не тянут на «уличные». Или это обман восприятия?

Линда слышала много рассказов о том, как альпинистам приходилось ночевать в горах. Снег действительно греет, под ним теплее, чем на открытом воздухе, и еще говорят, будто он колючий. Ладно, допустим. Но почему тело ощущает эту колючесть через теплую одежду? Линда зажмурилась крепче. Страшно… страшно открывать глаза. Если не делать этого, можно напридумывать себе что угодно.

Наверное, над снежным покровом сейчас завывает ветер. Стоит только выпрямиться, и он обдаст леденящим холодом, обожжет лицо. И вообще, хорошо сказать «выпрямиться». Линда прекрасно отдавала себе отчет в том, что если у нее сейчас ничего не болит, то лишь благодаря полной неподвижности. Но пошевели она рукой или ногой, и тело отзовется болью. Может, и нет переломов, но обязательно есть обморожения, вывихи и т. д.

Одна. Это была следующая мысль, пришедшая в голову. Совершенно одна, кругом никого, кто бы мог помочь. И стало еще страшнее. А может, и не стоит открывать глаза? Зачем?

Линда представила, как в Анкоридже спустя несколько недель после этого дня спохватятся родные, забьет тревогу Чак. Сейчас она всех обманула, искать ее не будут долго, думая, что она в отъезде, но потом… А, в сущности, к чему ей возвращаться? Семья переживет. Чак? Чак забудет. И Линде стало нестерпимо грустно. Что, собственно, изменилось? Лежишь ли посреди снежной пустыни, находишься ли там, внизу, в городе, – все равно. Ведь и в Анкоридже она так же одинока, как здесь. И в Анкоридже ее голоса, ее молящего о помощи крика никто не слышит. Вот уже много лет.

Говорят, страшнее всего быть одиноким среди толпы, но Линде было не просто страшно. Ее охватил ужас от другого: она не чувствовала разницы между толпой и пустыней. И тут и там щемящее одиночество, бесконечное одиночество мятущейся души. Вспомнились почему-то дет-ские мечты об отце… Он бы примчался, нашел, выкопал из сугроба. Он бы отыскал во что бы то ни стало.

Линда почувствовала, как по щекам покатились слезы. Нет, не стоит открывать глаза, чтобы еще раз увидеть страшный мир, такой же холодный, безмолвный, как снег, покрывающий этот край девять месяцев в году.

– Ну вот, только этого не хватало, – раздался тихий мужской голос.

Что? Галлюцинации? Линда прислушалась. Голос продолжал:

– Болит что-то? Только не плачь. – Теплая рука коснулась щеки и ласковым движением вытерла слезы.

Линда затаила дыхание. Неужели она уже настолько замерзла, что потеряла сознание и теперь бредит? Но какая хорошая галлюцинация, прямо-таки ожившая мечта. Конечно, умирающий рассудок вычленил самое дорогое, самое ценное… Нет, нельзя открывать глаза, иначе все исчезнет. Иначе на место чудесной иллюзии снова придет безрадостное существование.

А голос все говорил, а теплая рука все скользила по щекам:

– Ну, перестань. – Ладонь легла на лоб. – Только температуру сбил, а ты опять нагонишь. Ты хоть скажи, что болит, я ведь не могу догадаться.

Линда наслаждалась каждым словом, каждым звуком этого голоса, каждым прикосновением этих рук, столь нежных и заботливых, что они просто не могли существовать в реальности. Нет, такой желанной бывает лишь мечта. Если бы знать раньше, что подобные мгновения можно пережить, только замерзая в снегу у подножия Эдельвейса, она кинулась бы сюда, не задумываясь отдала бы жизнь за несколько часов столь невообразимого блаженства.

– Ну, посмотри же на меня, – просил голос. – Что ты все жмуришься?

Но Линда боялась расстаться со своей иллюзией и потому только сильнее сжимала веки. Однако прикосновения были явственно четки и реальное тепло согревало тело…

Джон не сразу заметил, что девочка проснулась. Он сидел рядом с кроватью в любимом кресле-качалке и читал, раз в час меняя на лбу «пациентки» полотенце, смоченное в травяном настое. Благо девочка, оказавшаяся для своего возраста очень уж сообразительной – далеко не каждый взрослый найдет с ходу способ спасти свою жизнь в подобной ситуации, – почти не пострадала от лавины. Были синяки, отеки левого запястья и правого голеностопного сустава, полученные, вероятно, во время прыжка с большой высоты. Но это как максимум результат трещины, никак не перелома кости. А скорее и вовсе ушибы.

Куда больше волновала температура, причины которой выяснить пока было невозможно. Она лезла вверх, несмотря ни на какие принимаемые меры. Будь у Джона антибиотики, он, может, и сделал бы укол. Но у него их не было. А девочка вот уже вторые сутки металась в полузабытьи, бормотала бессвязные фразы об отце, которого ждала всю жизнь, о каком-то парне по имени Чак, о младших братьях, о скорой смерти и бог знает о чем еще.

Джон измучился, не отходя от постели больной все это время. И вот пару часов назад температура как будто пошла вниз и маленькая альпинистка наконец успокоилась. Она спала, посапывая заложенным носом, подложив ладони под щеку. Джон тоже собрался было отдохнуть, но подумал, что, проснувшись, ребенок может перепугаться. Все-таки чужой дом, незнакомый мужчина. Однако спать хотелось отчаянно. Тогда он решил отвлечься чтением. Шкаф был забит книгами по медицине, учебниками по анатомии, справочниками, энциклопедиями.

Уединившись в горах, Джон вынужден был в случае чего лечиться самостоятельно, а поскольку большинство лекарств имеет ограниченный срок годности, то оптимальным решением стали травы. К тому же Джон, любящий природу, доверял им куда больше, чем белым кругляшам и капсулам в пластиковых упаковках. Индейцы жили в этих местах много веков подряд и были здоровыми людьми, современный человек только позавидовал бы крепости их организма.

Конечно, занимаясь с утра до вечера работой, Джон раньше не мог себе позволить углубиться в медицинские изыскания в этом направлении. Слишком много времени требовалось, чтобы разобраться в соответствующей литературе, собрать нужные растения. Тем более на нем лежала ответственность за сестру. И Джон обращался в больницу, вызывал врачей, как все обычные люди.

Теперь же появилась возможность и необходимость лечиться иначе, чем он и воспользовался. Собирать летом травы, живя в горах, не составляло труда. Больше того, это было чуть ли не единственным удовольствием в теперешней безрадостной действительности. Джон увлекся, заказал книги и сейчас уже мог вылечить любую простуду, вывих, даже перелом. Пару раз он сам заболевал ангиной и обходился без антибиотиков, не прибегая к помощи врачей. А уж ссадины, порезы вообще не представляли для него проблемы. Одним словом, индейская наука нашла своего фаната.

И вот теперь у Джона появился первый пациент, точнее пациентка. Дорогу завалило окончательно и бесповоротно, а поскольку было уже начало апреля, то ее расчистку наверняка отложат до того момента, когда спадут морозы. Следовательно, девчушку придется лечить самостоятельно по меньшей мере следующие две недели. Родители, конечно, будут сходить с ума, но это лучше, чем, оставив ребенка в таком состоянии одного, идти пешком в город. Подобные переходы добром не заканчиваются.

Джон сам не решался на такие подвиги и всегда надеялся, что лавина сойдет как раз в тот день, когда нужно будет ехать на собрание акционеров. Что ж поделаешь, природные катаклизмы, его совесть чиста. Но в этот раз лавина оказалась некстати. Хорошо хоть он уже чувствовал себя уверенно среди всех этих книг и, главное, научился готовить многие лекарства.

Сейчас Джон читал справочник по травматологии. Книга эта уже много раз побывала в его руках, но повторить некоторые вещи не мешало. Правда, сон не развеялся, спать по-прежнему хотелось. Джон уже склонялся к мысли, что стоит все-таки прилечь, ведь девочка никуда не денется. Ну, проснется, ну, закричит от испуга в худшем случае… Однако тут до его слуха донесся слабый «хлюп», словно кто-то шмыгнул носом.

Джон встал с кресла и поглядел на свою подопечную, по щекам которой… бежали слезы. Сначала это его встревожило, однако поведение девочки не было похоже на бессознательный бред, выражение лица, хотя глаза оставались закрыты, сделалось осмысленным. Джон попытался заговорить. Но она только усиленно жмурилась, словно старалась защититься от чего-то неведомого, при этом руки по-прежнему лежали под щекой. И ничто не изменилось в ее спокойной позе, настораживали только слезы.

– Чего ты испугалась? – Джон погладил девочку по волосам, проверил температуру, которая снова начала повышаться. – Ну, посмотри на меня, не бойся.

Линда отказывалась верить своим ушам. Пару раз в жизни она уже переносила состояния, близкие к смерти. Ей были знакомы и обморок, и даже кома. Подобные вещи, конечно, сопровождаются бредом, но там все расплывчато, непостоянно, стоит сделать любое движение, картинки меняются как в калейдоскопе. Сейчас же она слышала реальный человеческий голос, чувствовала заботливые прикосновения. Неужели человеческий разум способен настолько обмануть восприятие? Проверить это можно было только одним способом: открыть глаза. И Линда открыла.

Сначала она даже не поняла, где находится. Почему-то первыми в сознание вторглись звуки, а не визуальные образы. Треск горящих дров, которого раньше она не слышала за ласковым голосом, тиканье механических часов, торопливое и в то же время как будто протяжное. Потом стало понятно, что она находится в какой-то комнате. Кругом царил полумрак, слабые отсветы падали из камина и освещали дощатый пол. Стены… Стены были завешаны шкурами, лишь в некоторых местах проглядывали грубые, едва обработанные бревна. Единственное окно в деревянной некрашеной раме закрывали тяжелые темные занавески. Низкий потолок был таким же дощатым, как и пол.

Линда смотрела на все это и уже почти верила в то, что умерла и родилась лет эдак на двести раньше в семье какого-нибудь индейского шамана. На стенах кроме шкур тут висели пучки сухих трав, цветов, тонкие прутики, перетянутые ворсистыми веревками, теплая меховая одежда.

Линда повернула голову… и чуть не вскрикнула. Рядом с ней сидел человек, как нельзя больше подходящий к данному интерьеру. Длинные, темные, основательно спутанные волосы, густая борода и квадратные плечи, которые обтягивал старый, вытянутый свитер. Нет не человек, а этакий медведь. Только вот глаза у этого «медведя» были живые, добрые, исполненные отеческой нежности. Линда почему-то сразу отметила это.

– Привет. – Он улыбнулся, но под бородой было почти не видно этого, только в глазах вспыхнула радостная искра. – Ну как ты? Как себя чувствуешь?

Это был тот самый голос, те же ласковые нотки звучали в нем, то же беспокойство.

– Где я? – Линда еще раз окинула взглядом комнату.

– У меня дома. – Мужчина обвел рукой свои владения. – Тебя засыпало лавиной, я совершенно случайно заметил часть твоего снаряжения и, как видишь, отыскал и принес тебя сюда.

Что-то еще было во всем этом, чего Линда никак не могла уловить. Это «что-то» придавало его речи оттенок непонятной, неизъяснимой домашности. Интонация? Сами слова?

– Давай знакомиться. – Мужчина протянул руку. – Можешь называть меня просто Джон.

И опять это чувство возникло где-то в груди, словно нечаянно зацепили больную струну. Внезапно Линда поняла: незнакомец обращается к ней на «ты», словно давно знает. Почему? Есть масса причин, по которым взрослые переходят на «ты», оставалось только выяснить, какая именно имеет место в данном случае.

Во-первых, физическая близость. Сложно обращаться к человеку иначе, если переспал с ним. Линда даже испугалась этой мысли. Неужели этот… этот «медведь» изнасиловал ее или собирается? Но нет, с такими глазами просто нельзя быть насильником. Почему-то Линда точно знала это. Во-вторых, простая фамильярность, невоспитанность. Линду внутренне передернуло, такие люди всегда были ей неприятны. Но Джон совершенно не походил на них. В-третьих, снисходительность. По всей видимости, этот человек спас ей жизнь. А в подобных ситуациях многие начинают считать, что спасенные им многим теперь обязаны и, следовательно, не к чему с ними церемониться.

Линда присмотрелась к Джону повнимательнее. Но в протянутой руке, в улыбке не было и тени снисходительности. Зато нечто другое светилось в его светло-карих глазах. Но что?

– Ты боишься меня? – Джон ободряюще подмигнул. – Не нужно. Я ничего плохого тебе не сделаю, попробую вылечить, только и всего.

Рука его по-прежнему висела в воздухе, и Линде стало неловко за себя. Человек здоровается, а она лежит и проводит психологические изыскания. Нашла время! Неужели нельзя попозже разобраться в собственных мыслях? И Линда протянула руку, точнее попыталась протянуть, но запястье отозвалось острой болью. Вместо запланированного «Очень приятно. Я мисс Кроу» у нее вырвалось жалобное «Ой!».

Тут же улыбка на лице Джона сменилась неподдельным беспокойством.

– Что, больно?

– Ага, – только и выдавила из себя Линда.

– Прости, я не предупредил тебя. С рукой, видимо, дела обстоят хуже, чем я думал. Ты вообще вся в синяках, но правый голеностоп и левое запястье повреждены сильнее всего. Думаю, это в худшем случае растяжения. Я уже осматривал тебя, но ведь сложно определить, что и как болит, когда человек без сознания. Давай-ка я еще раз осмотрю руку и ногу.

У Линды волосы на голове зашевелились. Только теперь она окончательно осознала, что этот «медведь» Джон выкопал ее из-под снега и лечил какое-то время. А для этого, очевидно, снял с нее одежду. Она почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. Лишь сейчас ей стало понятно, что это за колющие ощущения. Ее раздели! Этот… этот мужлан с бородой, как у древнего старца, раздел ее!

– Послушайте! – Линда не смогла сдержать возмущения. – Кто вам позволил меня… меня… – Она запнулась, в смущении подбирая слова. – Кто вам позволил снять с меня одежду? Я вас не знаю!

Джон тяжело вздохнул: так он и знал, что эта мисс не упустит случая разыграть оскорбленное женское достоинство. А у самой, что называется, молоко на губах не обсохло! За прошедшие двое суток он много думал об этом, предчувствуя, что проблем не избежать. Вероятно, девчонка еще более капризная, чем была его Ил. А он и с родной сестрой в свое время справиться не смог, что же говорить о чужом ребенке, который просто не захочет подчиняться незнакомому человеку. Уговаривать? Задабривать? Все позволять?

Сначала Джон склонялся именно к этому варианту. Ведь всего-то потерпеть нужно было какие-нибудь две, ну, максимум три недели, а потом пускай родители сами разбираются. Но если бы надо было только потерпеть, он выдержал бы. Однако от того, как поведет себя он, зависел успех лечения. Ведь дай волю этой девице, она, пожалуй, через пару дней снова рванет в горы. И Джон решил быть строгим. Нет уж, он не даст вертеть собой, как ей захочется. Иначе эта «леди из высшего света» тут все вверх дном перевернет и в первую очередь навредит самой себе.

Поэтому Джон нахмурился и сказал довольно жестко:

– А что я, по-твоему, должен был уложить тебя в постель, как кусок льда, и ждать пока оттаешь? Пока заболеешь еще сильнее, чем сейчас?

– Подумаешь, рука и нога! – вспылила Линда. – Можно было снять не все!

– И оставить тебя в мокром белье. – Джон старался говорить спокойно, но уже чувствовал, что закипает. – И вообще, ничего себе «рука и нога»! Я боялся, что у тебя половина костей переломана.

Линда негодовала, но аргументы противника показались ей убедительными, по крайней мере, крыть вот так сразу было нечем. Однако не сказать хоть чего-нибудь в этой ситуации она просто не могла. Нельзя же в самом деле проиграть первый же спор!

– Я не болею, и мое белье благополучно высохло бы на мне. – Правда, произнесла эти слова Линда уже тише и с меньшим напором.

– Ну, если у здоровых людей температура тридцать девять с лишним, то я уж и не знаю, кого бы еще записать в здоровяки.

Джон по-прежнему сидел рядом с ее кроватью и прилагал массу усилий, чтобы не высказать своей пациентке, что именно о ней думает. Да, что ни говори, а раньше он был куда терпеливее. Например, Ил подобными разговорами не могла вывести его из состояния равновесия.

– Радуйся, что цела осталась!

Но Линду уже понесло. Она теперь четко осознала, что лежит совершенно голая под шерстяным одеялом, поэтому все и колется так отчаянно. Ах он наглец! Раздел ее, лапал своими ручищами!

– А я, может, специально туда полезла и ждала лавины! И я вовсе не хотела, чтобы меня спасали! Отдайте немедленно мою одежду. Я требую! Вы ответите за свою выходку перед судом!

Линде очень не хватало жестикуляции, но размахивать руками она боялась. Как бы не сползло одеяло!

– Отвечать за тебя я буду только перед твоими родителями, и ни перед кем больше! – отрезал в сердцах Джон. – И думаю, они будут счастливы увидеть тебя живой. Тем более эта возможность им представится не раньше, чем через несколько недель.

Тут только Линда поняла, почему Джон называет ее на «ты». Кажется, произошло недоразумение и он принял взрослого за ребенка. Надо исправить ошибку, для которой есть все основания. Линда во многом пошла в отца, чистокровного северянина, хотя ее внешность и была далека от индейской. Но немного раскосые глаза и вытянутый овал лица говорили о предках из числа коренного населения Аляски. А северяне, как известно, отличаются некоторой задержкой физического развития по сравнению с южанами. Поэтому Линда в свои двадцать три действительно строением тела напоминала подростка. Пропорционально сложенного и тонкого в кости.

Все вместе это придавало ей изящества, но и создавало впечатление невинности. Чак, к примеру, после первой ночи, проведенной с Линдой, признался, что, увидев подругу обнаженной, был просто поражен и даже хотел повременить с «интимом». Девушка показалась ему самим воплощением чистоты, на нее хотелось только смотреть. Хотя потом, конечно, у него подобных мыслей уже не возникало.

В ее положении были и свои плюсы. Мужчины не могли не обернуться, когда Линда появлялась на пляже в бикини. Есть женщины, на которых представители сильной половины человечества реагируют стремительно и однозначно, словно в мозгу звучит команда «секс». Глядя же на Линду, они неожиданно вспоминали, что женщины созданы не только для постельных утех, но и для возвышенных чувств и поклонения.

Однако были и минусы. Пока Линде не исполнилось пятнадцать-шестнадцать, впечатление, производимое внешним обликом, не вводило людей в заблуждение по поводу ее возраста. Но потом она как бы психологически переросла собственную фигуру. Внешне она и вправду напоминала подростка, особенно если надевала какие-нибудь старые вещи. К тому же Линда не красилась и все знакомые в один голос уверяли, что в ее чертах сохранилась некоторая доля детской наивности и доверчивости. Отчасти это льстило: даже когда тебе только двадцать три, приятно знать, что ты выглядишь моложе. Но теперь, похоже, судьба сыграла с ней злую шутку.

– Простите, – начала Линда сдержанно. Теперь поведение Джона стало ей понятно, а какие претензии можно предъявлять к человеку, если он искренне уверен, что имеет дело с ребенком? – Я бы хотела уточнить некоторые моменты. Дело в том, что вы, вероятно, считаете меня ребенком, но это не так. Я взрослый человек. Давайте знакомиться, Линда Кроу.

Теперь уже она протянула руку для приветствия.

– Очень приятно, мисс Кроу. – Джон, кажется, тоже поостыл.

Он ждал чего-нибудь подобного. Разумеется, в обществе взрослого мужчины эта маленькая обманщица захочет казаться старше своих лет. На деле ей около пятнадцати, может чуть больше, но какая девочка упустит шанс поиграть в настоящие отношения. Ведь, чего доброго, поверят, будут относиться как к взрослой! Мечта любого подростка. Сколько Ил когда-то потратила сил, косметики и времени, чтобы выглядеть хоть на год старше. Да, Джон знал этот фокус и не собирался на него поддаваться.

– И все-таки давай будем откровенны с самого начала. – Он добродушно улыбнулся. – Скажи правду: ведь тебе не больше шестнадцати, да? Не нужно лгать, ничего хорошего из этого не выйдет. Прости, я задел твои чувства, позволив себе заняться лечением, но, поверь, это было необходимо…

– Подождите. – Линда не совсем поняла ответ. Этот человек, что, не верит ей? – Я же говорю, что уже давно совершеннолетняя.

– А я говорю, совершенно зимняя, – усмехнулся Джон. – Послушай, перестань, только зря поругаемся, а нам с тобой здесь полмесяца жить бок о бок.

– Но для чего мне обманывать? – Линда даже руками развела, не удержалась.

Джон только улыбнулся в ответ, словно говоря: сама знаешь. Неясное беспокойство охватило Линду. А если он не поверит? Ведь теперь она в его власти, и на довольно долгий срок.

– Но я не лгу, мне двадцать три года! Был бы паспорт, я бы предъявила! Узнайте, где хотите. Кто такая Линда Кроу вам любой в Анкоридже скажет!

– Прости, но я почти ни с кем не общаюсь. – Джон уверенно провел в воздухе рукой, словно отсек себя от окружающих людей.

Вот же настырная! Не лгу, и все тут, хоть тресни! Даже Ил в свое время была более доказательна. Она, по крайней мере, не упиралась в стену рогом голословно. Джон снова почувствовал, что выходит из себя. Это же надо! За один-единственный вечер!

– Я даже владею акциями компании отца, – продолжала Линда. – И вообще, я просто не понимаю, какой мне смысл врать в подобных вещах, как будто от этого я скорее поправлюсь или дороги быстрее расчистят. Абсурд! Вы хотели откровенности, а сами обвиняете меня во лжи, причем совершенно неоправданно. Так ответьте, зачем мне врать?

– Зачем? – Джон криво улыбнулся. – Хорошо, если ты хочешь услышать это от меня, я озвучу твои мысли. Тебе хочется меня провести. Поиграть во взрослую женщину, покомандовать мной. Еще бы, остаться в хижине посреди гор со взрослым человеком – скучища, это же теперь шагу не дадут ступить без контроля. А я тебе говорю: можешь врать, сколько влезет, – не поможет. Будешь делать, как я сказал и что я сказал. Поняла?

Договорив последнюю фразу, Джон почувствовал, что хватил через край. И чего он так взъелся? Ведь Линда пока ничего такого не сделала, и вообще, может, она довольно милый ребенок, только уж очень хочет казаться взрослой. Определенно годы одиночества привели к окончательной утрате навыков общения. Ведь Линда пока не отказывалась подчиняться, даже словом не обмолвилась ни о чем таком. Ну, возмутилась насчет одежды. Что поделаешь, не может же в самом деле девушка обрадоваться, что ее раздел незнакомый мужчина? Джон смутился: получилось, он принял ожидаемое за действительное.

Линда, несколько обескураженная, собиралась с мыслями и молчала. Что тут ответишь? Он уже все решил, все осмыслил. Шестнадцать лет. И ведь не докажешь. Девочка и девочка, хоть убей!

Наконец она нарушила молчание:

– Я очень благодарна вам за мое спасение… – Голос ее дрогнул, сложно было подбирать слова. – И с радостью приму вашу помощь в моем лечении, но я прошу… прошу обращаться со мной соответственно моему возрасту. Повторяю: мне двадцать три года, идет двадцать четвертый. Если вас это не устраивает, ничего не могу поделать. Но я не потерплю общения в директивной манере.

Джон чувствовал, что девочка отчасти права. Действительно, кто дал ему право ею распоряжаться. Но уступи он сейчас, потом, глядишь, вообще будет не удержать. Да, с самого начала он повел себя неправильно и теперь уж деваться было некуда.

– Ты очень хорошо говоришь. – Джон кивнул в знак одобрения. – Но из нас двоих кто-то должен позаботиться о твоем здоровье. Сама ты еще мала для этого, потому позволь мне решать за тебя многие вещи, которые, быть может, родители дома тебе доверяют. У нас особые обстоятельства. Не будем препираться. Просто слушайся меня, и все. А что касается твоей одежды, то снять ее с тебя я был вынужден, чтобы выяснить, не сломаны ли кости, и растереть наиболее пострадавшие от холода участки кожи. Опять же ушибы. Думаю, ты захочешь, чтобы они быстрее прошли. А теперь перестань утверждать, что ты уже взрослая, и дай мне осмотреть руку и ногу еще раз. Потом мы вместе попытаемся выяснить, от чего у тебя поднимается температура.

Линда прямо-таки опешила от подобных слов. Замечательно! Две недели в навязанной роли младенца, который не отдает себе отчета в своих действиях. Она понимала, что спорить сейчас, да и позже, абсолютно бесполезно. А возразить ой как хотелось!

– Хорошо, как вам будет угодно. – Она снисходительно протянула больную руку. – Я попрошу только называть меня на «вы», оставьте за мной хоть эту привилегию.

– Посмотрим. – Джон подмигнул своей пациентке. – Итак, мэм, я должен вас осмотреть.

Дальше Линда только размышляла, почти не следя за происходящим. Снежная тюрьма, заточение. Да еще такое отношение! Разве она дала повод? Да, можно понять этого человека, ошибиться в ее возрасте недолго. Но он же просто не желает слышать ничего другого!

Периодически боль давала о себе знать, и Линда вскрикивала. Джон уточнял:

– Здесь болит? Так, а здесь?..

Сон подкрался незаметно. Вечер отнял последние силы, мозг уже отказывался работать. Без одежды так без одежды, не голая же она в самом деле лежит. Все-таки одеяло есть, хотя не мешали бы еще простыни, чтобы не кололось. Однако Линда так устала, что уже не в состоянии была даже попросить об этом. Кажется, она промямлила что-то вроде «шерстяное, не надо», но, возможно, только подумала.

– Ладно, температура подождет до утра. – Это были последние услышанные ею слова.

В следующий момент холодное полотенце легло на лоб. Запахло какими-то душистыми травами. Спать… И будь что будет, скорее бы только закрыть глаза.