Глаза у тебя забирают не сразу. Приношение совершается по чуть-чуть.
Зрящая мать объяснила мне, что так предпочтительнее для Аседжи. Один раз решение можно принять, поддавшись порыву. Потом это решение может показаться опрометчивым. Потом о нем можно пожалеть. Но решение, которое принимаешь каждый день в течение года – и каждый день осознанно, – опрометчивым уже не покажется.
Это было честным договором с Аседжей, ведь арахессы спасли меня от смерти.
Мне исполнилось уже десять лет. Я оказалась старше большинства послушниц и остро ощущала разницу между нами и тогда, и потом. Наверное, это чувство останется со мной навсегда, потому что десять лет – огромный срок, отделявший меня от других сестер. Многие из них едва помнили процесс своего посвящения, не говоря уже о прежней жизни. Арахессия и Соляная крепость – это все, что у них было. Иногда я жалела их. Знай они о происходящем за пределами крепости, они бы еще больше ценили нашу обитель.
Я знала. И помнила все.
В таком возрасте сложно не запомнить каждую каплю жгучего настоя маратина, который мне капали в глаза, после чего в них разгорался огонь. Помнила я и видения, заставлявшие меня по ночам метаться в кровати. Они не давали спать, а от высохших слез щеки покрывались коркой. Но главное, в десять лет уже понимаешь, что даже боль – это благословение по сравнению с внешним миром.
Люди думают, будто мы настолько оторваны от реальности, что не знаем их мнения о нас. Какая глупость! Нам известно все. Люди считают нас сумасшедшими. Еще бы, ведь мы принесли, по их мнению, невообразимую жертву. Но это была не жертва. Это был добровольный обмен.
«Дитя, закрой глаза – и увидишь весь мир».
Вопреки людской молве, мы не слепы. Нити жизни, пронизывающие все вокруг, и наше умение пользоваться ими дают нам необходимые знания. И даже больше.
В мой первый раз обряд совершила сама Зрящая мать. Она прижала мои руки к каменному столу. Было страшно. Но уже тогда своим детским умом я понимала: бояться не надо. Просто я не привыкла к виду арахесс и их повязок. Когда Зрящая мать склонилась надо мной, я не знала, куда смотреть, и потому уставилась на ярко-красную полоску ткани на ее глазах. Время над этой женщиной было не властно. Морщинки у крыльев носа и вокруг рта почти не влияли на ее сверхъестественно молодой облик.
– Дитя, ты должна сохранять спокойствие, – сказала она. – Даже перед лицом сильной боли. Помнишь, как это делается?
Мне нравился голос Зрящей матери. Он был спокойным и нежным. Судя по тону, она в одинаковой степени уважала во мне как беззащитность, так и сообразительность, столь редкую среди моих сверстниц. Едва увидев эту женщину, я осознала, что ради нее готова на все. Втайне я представляла богиню Аседжу в точности с таким же лицом.
– Силина, тебе понятно? – не услышав моего ответа, спросила Зрящая мать.
Она впервые назвала меня моим новым именем. Как же это было приятно! Передо мной словно открыли дверь и позволили войти.
Я кивнула и, преодолевая сухость во рту, сказала:
– Да. Понятно.
Это испытание, догадалась я. Меня проверяли, прежде чем допустить в Соляную крепость. Способность стойко переносить боль являлась непреложным условием, а я хорошо умела терпеть. Желая доказать это сестрам, я намеренно сломала пальцы. Прошло столько лет, но, касаясь левой руки, я по-прежнему ощущаю гордость.
Зрящая мать улыбнулась мне и кивнула сестре, стоявшей рядом.
Когда все завершилось, мое лицо было залито слезами, а рот полон крови. Я так сильно закусила язык, что потом целую неделю не могла есть твердую пищу.
Однако оно того стоило. Позже мне рассказали, что я была единственной послушницей, не проронившей ни звука.
Я больше не замечала повязки Зрящей матери, поскольку у меня, как и у всех сестер, появилась своя. Сегодня я надела красную, такую же, какая была на глазах Зрящей матери пятнадцать лет назад, когда она склонилась надо мной. Случайное совпадение.
Эта мысль пришла ко мне на общем собрании. Вместе с другими сестрами я сидела за большим круглым столом. Мои пальцы касались полоски крупной соли, рассыпанной вдоль столешницы. Каждая из сорока сестер прижимала руки к соли, связующему звену, соединяющему нас между собой и с Прядильщицей, Госпожой судьбы – богиней Аседжей, которой мы поклялись в непоколебимой верности.
Но я остро ощущала пустовавшие стулья. Их стало больше со времени прошлого собрания. В тот день началось вторжение, и мы с Ашей вернулись с юга.
Было невозможно не почувствовать отсутствия сестер. Разрывы в цепи, никем не тронутые полоски соли.
Первой жертвой после высадки вампиров стала Рета. Затем в местечке Брелес скончалась Вима. Падение каждого города сопровождалось гибелью кого-то из наших сестер.
Враги продвигались быстро, не теряя времени. Их цель была понятна: захватить всю Глею. Иначе зачем им высаживаться на юге и упрямо перемещаться на север?
Я совсем не удивилась, когда Зрящая мать, откашлявшись, сообщила:
– Вампиры вторглись в Вапрус.
Никто не произнес ни слова. Но нити позволяли нам чувствовать волны страха и горя.
Кивком я указала на третий пустующий стул. Мне не требовалось знать правду.
Однако молоденькая сестра Илена дрожащим голосом спросила:
– Амара?
Зрящая мать тяжело вздохнула. Ее печаль мы почувствовали раньше, чем услышали слова:
– Да, мы потеряли Амару.
Илена закусила губу, согнувшись над столом. Ей было всего семнадцать, и утраты пока еще больно били по ней. Наверняка они больно били по всем. Просто мы научились прикрывать душевные раны другими делами. Штопать их нитями следующего задания.
Я стиснула зубы и постаралась утаить чувство безысходности, пока его не уловили остальные. Никогда и нигде я не находилась под столь пристальным вниманием, как за этим столом, в единстве со всеми сестрами, Зрящей матерью и самой богиней Аседжей.
Но в последние недели эта общность начала меня тяготить. Становилось все труднее загонять вглубь постыдные мысли, которые вообще не должны были появляться в моей голове.
– Зрящая мать, нам что-нибудь известно об их дальнейших замыслах? – спросила Аша.
Мне доставило удовольствие не только услышать, но и почувствовать нотки гнева в ее голосе.
– Думаю, им нужны наши земли, – просто ответила Зрящая мать.
– Обитранцы еще не решались на захват человеческих территорий.
Континент Обитры был родиной вампиров и находился во владении богини-отступницы Ниаксии. Три вампирских королевства: Дом Тени, Дом Ночи и Дом Крови – постоянно воевали между собой, но не нападали на земли людей. По крайней мере, с таким размахом. А сейчас? Это вторжение было продуманным и хорошо подготовленным. В Глее высадилась целая армия.
– Вампиры Дома Крови – самые непредсказуемые из всех, – уточнила Зрящая мать. – Пока невозможно понять причину их действий.
– Они что, обошлись без официального объявления войны? – спросила Аша.
– Да. Король Дома Крови не объявлял нам войну.
– Тогда этот вампир… их командующий… он проявил самоволие?
– Пока неизвестно.
В голосе Зрящей матери звучало бессилие. Она словно признавалась в своей беспомощности. Она, которую было невозможно представить уязвимой! Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого.
За столом воцарилось долгое молчание.
– А может, все это только во благо, – нарушила тишину Аша.
Она говорила вполголоса, словно рассуждала вслух.
– Пусть уничтожают друг друга. Может, это истощит обе стороны.
Я резко повернулась к ней. Мне было не скрыть вдруг охватившую меня волну негодования. Но я закусила язык, ощутив давний выступающий шрам – память о детском сражении с болью. Сейчас боль помогла мне подавить гнев.
Почувствовав на себе пристальный взгляд Зрящей матери, я поняла, что опоздала.
– Силина, что ты желаешь сказать?
– Ничего, Зрящая мать.
– Здесь не лгут.
Эти слова часто звучали за нашим столом. Возможно, они были правдой. Касаясь пальцами соли, мы были предельно открыты друг перед другом. Но это не означало, что у нас не появлялось идей, которые не следовало выражать. Таким мыслям было не место в наших умах, однако они все равно возникали.
Сейчас мне бы следовало промолчать. Но разум не успел удержать слова, и они вылетели изо рта.
– Если позволить случиться этому, война обернется большими человеческими жертвами.
– Силина, уж тебе-то должен быть хорошо известен наш принцип, – сказала Аша.
В ее голосе я уловила сожаление, отчего мне захотелось перепрыгнуть через стол и влепить ей пощечину.
– Мы действуем, – уточнила она, – исключительно по воле Аседжи, а не на поводу у своих чувств.
Да, так оно и есть. Двадцать лет назад Король питоры варварски завоевал Глею, ввергнув растерзанный край в состояние нескончаемой войны. Но даже этого было недостаточно, чтобы арахессы начали действовать. Они принимали решения не на основе нравственных принципов и представлений о добре и зле, хотя выходки Короля питоры по всем меркам были злом. Прядильщица показала нам более серьезную причину: Король питоры нарушил естественный порядок и сместил наш мир с надлежащего курса.
Понятие врага для арахесс определялось волей Аседжи и потерей природного равновесия – и этим отличалось от человеческого.
Однако нынешняя ситуация… она воспринималась…
– Аседжа не питает ненависти к детям Ниаксии, – напомнила мне Аша. – Возможно, даже поддерживает вторжение. Порою боги считают необходимым устроить чистку.
– Чистку? – переспросила я, не успев подавить гнев.
– Движение вперед не обходится без жертв.
В последнее время моего терпения не хватало надолго. Оно словно истощилось. Особенно по отношению к Аше. Стоило мне услышать ее голос, как я, не вникая в смысл слов, сразу вспоминала ее приказ отступить.
А ведь я могла бы тогда убить его, и эти стулья сегодня не пустовали бы.
И вместе с тем я сознавала ее правоту. Ниаксия – мать вампиров – была врагом Белого пантеона человеческих богов. Две тысячи лет назад, еще будучи молодой второстепенной богиней, Ниаксия влюбилась в Аларуса – бога смерти и стала его женой. Но их союз вызвал недовольство других богов, что привело к казни Аларуса. Обезумев от горя и гнева, Ниаксия покинула Белый пантеон и создала вампиров, целиком подчиняющихся ее власти. Теперь все боги Белого пантеона относились к Ниаксии с неприязнью. Единственным исключением была Аседжа, проявлявшая терпимость как к самой Ниаксии, так и к роду вампиров.
Словом, не нам судить завоевателя.
Но меня это не устраивало. Я хотела его судить. Я хотела судить каждого, кто превращал города в развалины и вызывал чувства, какие я испытала много лет назад, лишившись родного дома.
Это делало меня плохой арахессой, зато я могла честно оценить свои сильные и слабые стороны.
Умение управлять выражением лица – еще не все. Однако, как и телесное зрение, гримаса лишь поверхностно указывает на истинное состояние. Я могла контролировать все мышцы, включая лицевые. А вот управлять изменениями в ауре куда сложнее. Особенно за столом, когда все твои эмоции видны остальным сестрам.
Сейчас моя аура бурлила от гнева. Я злилась на вампира-завоевателя. На Ашу, заявившую, что жизни, погубленные его армией, могут способствовать всеобщему благу. И еще (зачем себе лгать?) – на Зрящую мать, не позволившую мне выстрелить в вампирского главаря.
«Силина, ты хочешь еще что-то сказать?» – спросила по нити-шептунье Аша.
Я уже готова была огрызнуться и бросить ей: «Довольно!»
– Довольно!
Голос Зрящей матери одновременно разнесся в воздухе и по нитям-шептуньям.
Мы замолчали. Я заставила себя успокоиться.
– Силина права, – сказала Зрящая мать.
Я удивленно вскинула брови, задев ткань наглазной повязки, но почувствовала удовлетворение.
– Нам лучше, чем кому-либо, известно, что зло способно принимать множество обличий, – продолжила она. – Да, Король питоры – наш враг. Но это не означает, что все его враги должны быть нашими друзьями. Вампир-завоеватель вызывает у нас обоснованное беспокойство.
Скажи это кто-то другой – и «беспокойство» ощущалось бы слишком мягким словом. Но в устах этой женщины оно могло быть проклятием.
– Зрящая мать, с тобой говорила Прядильщица? – осторожно спросила Илена.
Наставница ответила не сразу. Она встала, упершись ладонями в соль.
– Пока еще рано обсуждать, какого она мнения об этом. Грядут мрачные времена. И это, дочери мои, правда. Мы должны заглянуть внутрь себя… А теперь ступайте готовиться к вечерним молитвам.
Единым заученным движением мы взмахнули руками, рассыпая соль по столу, и поднялись. Вместе с сестрами я направилась к выходу.
«Силина, останься, – прозвучал по нити-шептунье голос Зрящей матери. – Ты пойдешь со мной».