Джослин молча поднялась следом за теткой в ту спальню, которую супруги Киркпатрик занимали всякий раз, когда приезжали в Лондон. Они всегда спали в одной постели в отличие от большинства супружеских пар своего круга. Видимо, это следовало считать еще одним доказательством того, что брак может быть счастливым.
Леди Лора открыла шкатулку с драгоценностями, извлекла оттуда небольшую — размером меньше ладони — плоскую овальную коробочку из перегородчатой эмали и вручила ее Джослин. Это оказался футляр с миниатюрой удивительно тонкой работы.
Дрожащие пальцы Джослин с трудом справились с замочком. Наконец коробочка открылась. Внутри оказалось миниатюрное изображение золотоволосой молодой жен-шины — удивительной красавицы с карими глазами. В рамку напротив портрета был вставлен пергамент, на котором изящным почерком были выведены слова: «Моей дочери Джослин со всей моей любовью».
Рука Джослин судорожно сжала коробочку — лицо матери вызвало целый поток воспоминаний. Они играют в саду — и мать надевает ей на голову венок из цветов Она, восторженно улыбаясь, сидит у матери на коленях, и они скачут верхом по холмам, окружающим Чарлтон-Эбби. Они играют в гардеробной, полной кружев и шелков, и мать совсем не сердится на Джослин за то, что она случайно испортила новую шляпку…
По щекам Джослин заструились счастливые слезы: она открыла сердце добрым воспоминаниям, отринутым вместе с невыносимой болью разлуки и разочарования. Мать любила ее! Она уехала, но помнила о дочери, она страдала от разлуки не меньше, чем Джослин!
Леди Лора молча обняла ее за плечи и дала выплакаться. Когда слезы наконец иссякли, Лора спросила:
— Теперь ты лучше понимаешь свою мать? Джослин кивнула.
— Не знаю, заживут ли мои раны полностью, но я хотя бы поняла, где они находятся и почему появились.
— Мне побыть этим вечером с тобой? Я вполне могу отказаться от званого обеда.
— Я хотела бы остаться одна. Мне надо о многом подумать. — Джослин вздохнула. — Может быть, теперь я смогу разобраться в собственной жизни.
— У вас с Дэвидом сложности?
— Боюсь, что да. И все очень серьезно.
— Он очень похож на Эндрю, моя милая, — заметила леди Лора. — Если ты сделаешь ваш брак настоящим, Дэвид никогда тебя не подведет.
— Возможно, уже поздно. — Джослин не захотела вдаваться в подробности и заговорила о другом:
— Вам придется переодеться, — Она указала на платье тети. — Я залила его слезами.
— Ничего страшного. Зато ты наконец-то избавилась от своих заблуждений, — сказала леди Лора, вызывая свою камеристку. — Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?
— Совершенно уверена. — Джослин в смущении поцеловала тетю в щеку. — Я всегда относилась к вам как к родной матери. Теперь у меня их две.
Лора улыбнулась:
— Я всегда мечтала о дочери, но даже собственную дочь не могла бы любить больше, чем тебя.
Обе прослезились, но в этот момент вошла вызванная Лорой камеристка, и тетя с племянницей тотчас же взяли себя в руки. Служанка принялась ахать над помятым платьем хозяйки, а Джослин тем временем выскользнула из комнаты. Теперь, когда к ней вернулось прошлое, ей придется распутывать те узлы, которые возникли в ее настоящем.
Радуясь возвращению хозяйки, Исида громко мурлыкала у нее на коленях. Джослин очень долго не ложилась спать — она размышляла о своей жизни и об истории отношений родителей. Возможно, она имела право сердиться на отца за то, что он лишил ее возможности общаться с матерью, но объяснения леди Лоры помогли ей понять, какими соображениями он руководствовался. Джослин всегда полагала: любовь отца не очень надежна, и она может лишиться этой любви, если ее поведение вызовет его неудовольствие. А ведь он думал только о ней! Она не доверяла его любви, но это была не его вина, а ее собственная.
Она поняла даже смысл этого проклятого завещания. Хотя Джослин никогда не делилась с отцом своими опасениями относительно брака, он, вероятно, догадался, что она умрет старой девой, если будет предоставлена самой себе. Поэтому граф Кромарти и решил составить столь странное завещание, он надеялся, что дочь в конце концов справится со своими страхами.
Джослин всегда считала, что похожа на леди Лору. Их внешнее сходство было бесспорным. Однако она немало унаследовала и от своей матери. Например, умела метко стрелять. И разумеется, унаследовала вспыльчивость матери и ее эмоциональность. С этими сторонами своего характера Джослин боролась всю сознательную жизнь, однако безуспешно. И сейчас она уже понимала: чтобы примириться с матерью, ей надо примириться и с самой собой.
Да, придется примириться.
Однако понять и принять прошлое — это только начало. Одного долгого и мучительного разговора недостаточно для того, чтобы почувствовать себя достойной любви. Даже общаясь с отцом и теткой, она испытывала какое-то смутное беспокойство, ей казалось, что она безнадежно ущербна и что любой, кто хорошо ее узнает, отвернется от нее.
И в то же время она жаждала любви, а это означало, что ей придется приучить себя к мысли: она достойна любви. Приучить себя к подобной мысли? Это не так-то просто. Но разве она так уж плоха? Она всегда относилась к людям с уважением, была щедра и не презирала тех, кто по рождению не принадлежит к аристократии. И все же ей еще долго придется привыкать к мысли, что она заслуживает любви. Если, конечно, когда-нибудь удастся привыкнуть…
Господь свидетель, она даже толком не знает, что такое любовь. Ей казалось, что она влюблена в герцога Кэндовера, — и даже после всего, что было у нее с Дэвидом, герцог по-прежнему занимал ее мысли. Была это любовь или иллюзия? Может, ее влекло к нему, потому что ей казалось, что герцог станет хорошим мужем. Ведь в отношениях с ним ей не угрожала разрушительная страсть, вызвавшая крушение брака ее родителей.
К Дэвиду Ланкастеру она испытывала гораздо более сложные чувства. Обвенчавшись с ним случайно, она привыкла к нему и стала считать его надежным другом, а потом в порыве неукротимого желания заманила к себе в постель. Она не знала, можно ли это считать любовью, но при одной мысли о том, что его не будет рядом с ней, у нее мучительно сжималось сердце.
Приедет ли Дэвид в Лондон следом за ней — или она уже погубила то, что было между ними? А если он не приедет, то хватит ли у нее смелости вернуться в Уэстхольм? А поехать туда ей придется — слишком долго она убегала от жизни.
Погружаясь в беспокойную дремоту, она чувствовала, что голова ее кружится от противоречивых мыслей.
На следующее утро Джослин проснулась с ощущением неестественного спокойствия — такое обычно наступает после бури. Завтракала она с супругами Киркпатриками, однако они ни о чем ее не расспрашивали. Перед уходом полковник пристально посмотрел на нее, но не стал задавать бестактных вопросов. Джослин была очень ему благодарна за это, сейчас она не смогла бы говорить о Дэвиде.
После завтрака леди Лора предложила племяннице отправиться вместе к модистке, но Джослин отказалась — ей хотелось побыть в одиночестве. Вернувшись в свои комнаты, она взяла перо и принялась записывать все, что узнала от тети. Джослин надеялась, что таким образом ей удастся упорядочить свои мысли и эмоции.
Около полудня она прервала это занятие, чтобы выпить чашку чаю. Если Дэвид решил последовать за ней в Лондон, то его возвращения можно было ожидать уже к вечеру Ей, конечно же, хотелось его увидеть, но она совершенно не представляла себе, что сможет ему сказать при встрече. Что она, кажется, его любит? Но ведь она не была уверена в своих чувствах! А он заслуживает большего.
Ее воспоминания уже занимали несколько страниц, теперь она понимала прошлое гораздо лучше. Странно, как только тетя Лора дала ей ключ к прошлому, она сразу все увидела в другом свете…
Джослин в очередной раз отложила перо, и в этот момент в комнату вошел Дадли с серебряным подносом, на котором лежала визитная карточка.
— К вам гость, миледи.
Взяв карточку, Джослин прочла:
«Герцог Кэндовер».
Она невольно вздрогнула. В ее дом пришел человек, который так долго занимал ее мысли, который служил ей защитой от реальности.
«До сентября»…
Оказалось, что герцог вернулся в Лондон чуть раньше. Может, это случайность? Или ему хотелось как можно скорее с ней увидеться? Герцог не забывал о ней — подтверждением тому был томик стихов, который он прислал ей в подарок.
Она хотела получить ответы на свои вопросы? Что ж, у нее появилась такая возможность.
— Я сейчас спущусь, — сказала Джослин дворецкому. Когда Дадли ушел, она ополоснула лицо холодной водой — ей следовало освежиться. Потом тщательно изучила свое отражение в зеркале. Мари потрудились на славу: леди Джослин Кендел была, как всегда, привлекательна и элегантна Как ни странно, мысленно она по-прежнему называла себя именно так, а не «леди Престон». Возможно, это был своеобразный протест — ей не хотелось признавать столь опрометчивый брак.
Глядя в зеркало, Джослин попыталась улыбнуться. Улыбка выглядела не очень убедительно, но пришлось удовлетвориться этим. Чувствуя странную готовность смириться с судьбой, она спустилась к гостю.
Смуглый красавец герцог стоял, небрежно опираясь на каминную полку, но при появлении хозяйки сразу же выпрямился. Его серые глаза смотрели на нее с восхищением.
Приблизившись к гостю, Джослин проговорила:
— Доброе утро, Кэндовер. Какой приятный сюрприз!
— Я вернулся в Лондон по делам и, проезжая мимо вашего дома, решил зайти. Однако я не надеялся застать вас… — Он взглянул на нее так же страстно, как смотрел на балу, при их последней встрече. — Хотя сентябрь еще не наступил… смею ли я надеяться на то, что вы готовы… — Он взял ее руку и поднес к губам. — Надеюсь, вы готовы развлечься.
Джослин в ужасе почувствовала, что ее влечет к этому человеку. Она надеялась, что останется совершенно холодной, но герцог по-прежнему казался ей чертовски привлекательным. Более того, она не сомневалась: Кэндовер — истинный джентльмен, то есть человек глубоко порядочный.
Джослин понимала: ей следует проявлять осторожность, пока она не разобралась в своих чувствах.
— Эта тема открыта для обсуждения, ваша светлость, — проговорила она с очаровательной улыбкой.
— Думаю, вам следует называть меня Рэйфом. Мне хочется, чтобы вы обращались ко мне именно так. — На его губах заиграла чувственная улыбка. — Напрасно мне дали имя одного из архангелов, не правда ли?
С этими словами он взял ее за подбородок и поцеловал.
Этот поцелуи вызвал у Джослин противоречивые чувства. Герцог был очень привлекательным мужчиной и, судя по всему, замечательным любовником. Именно о таком мужчине она и мечтала.
Но все же Кэндовер — не Дэвид. Ее реакция на поцелуй герцога была чем-то слабым и мимолетным по сравнению с бурей чувств, вызванной близостью с Дэвидом Оставалось только удивляться, что она так долго не могла понять, что все-таки любит его. Однако теперь было очевидно: она начала влюбляться в Дэвида с той первой минуты, когда увидела его, когда заглянула ему в глаза. И это чувство росло в ее душе, хотя она этого не замечала, — ведь мысль о любви всегда страшила ее. Она долго убеждала себя в том, что Дэвид просто стал ей другом, заменил брата — ей всегда хотелось иметь брата… Она даже не подозревала о том, что любит его.
Дэвид рассмеется, когда она ему об этом расскажет, но этот смех будет теплым, в нем не будет презрения. Теперь, когда она наконец-то разобралась в своих чувствах, ей необходимо вернуться к нему и попросить прощения за свое глупое поведение.
Джослин как раз собиралась высвободиться из объятий герцога, когда дверь гостиной распахнулась.