Украинские сказки

Как Иван возил жидовочку

Жил один извозчик. Звали его Иваном. Довелочь ему как-то везти жидовку. Жидовка была молоденькая, пригожая, а дорога дальняя. Иван и думает: попытаю счастья.

Дело к ночи шло, до села уже недалече, а Иван нарочно помедленней едет, чтоб в поле заночевать. Так оно и вышло: темень настала, ни зги не видно, хоть глаза выколи. Распряг Иван лошадь, привязал ее к оглобле, постелил жидовочке на телеге, а сам под телегу забрался.

Лежит жидовочка, а уснуть не может, страх ее берет — уж больно темно. И вокруг что-то постукивает, кто-то то ли кричит, то ли воет.

— А что, Иван, тут волков нету?

— Ой, барышня, бывают, и частенько. Да только чего они к нам пойдут, чего они у нас не видели?

Лежит жидовочка ни жива, ни мертва. А Ивану только того и надо. Огрел он лошадь кнутом по ноге, она отпрянула, оглобли зашевелились. Жидовочка совсем оробела:

— Иван, страшно, к нам лезет кто-то.

— Да кому к нам лезть! — говорит Иван, а сам еще раз лошадь стукнул. Лошадь всхрапнула, а у жидовки душа в пятки.

— Иван, ратуй, я тут боюсь. Пойду к тебе спать!

— Ну, иди. Что с тобой сделаешь, раз такая пугливая.

Мигом она под телегу забралась, прижалась к нему и дрожит, как осиновый лист. Иван ее прижал к себе потеснее, укрыл получше, обнял, и стал мало-помалу ее ощупывать. Она-то от переполоху ничего ему не говорит — рада, что хоть немного от страху избавилась, а к тому ж она и понятия не имела, что такое хлопцы с девками делают. Иван щупает ее то там, то сям, а она думает, это он ее развеселяет, прогонят страх.

И впрямь, погладил он ее по заду, по животу, сиськи помял, вроде веселей стало. А у Ивана стал колом, не терпится поскорее задвинуть. Он под юбку полез, пощекотал-пощекотал там, за курок немного подергал, потом вокруг все пощупал, тут и у нее тоже все разгорелось, засвербило, внутри жжет, а она и сама не знает, чего ей надо. Она уж и про страх стала забывать, а перешла ее думка на то, как бы зуд прогнать.

Иван долго не дремал, выпростал своего из штанов, прижал жидовочку ближе к себе, сровнял передок с передком, шутя поднял верхнюю ногу и притулил свой конец прямо посередине. Потом обнял ее и потихоньку все движет к себе, пока уж как есть наладил, куда следует. А у ней за это время еще сильней разгорелось.

Иван тогда разом притянул ее к себе тесно-тесно, да и засадил, сколько влез. Она и боли почти не заметила, так ее растревожило, только в горячке сквозь зубы процедила:

— Иван, не шали, не шекочи меня.

Иван пока боком ее шморгал, а потом перевернул на спину, а сам сверху. Она уже отчету себе не дает, что Иван с ней делает, только чувствует, больно уж ей хорошо под ним лежать. Сроду она такого наслаждения не испытывала, потому и не спихивала Ивана с себя и не ругала, а давала сколько душе угодно… Иван с голодухи раз пять отделал ее, а она, гляди, во вкус вошла — покряхтывает, повизгивает от удовольствия, Ивану помогает.

В ту ночь крепко они заснули, как после бани. Проспали до свету. А как засветило солнышко, запряг Иван лошадь, разбудил жидовочку, и поехали они.

Добрались до села. Едут по базару, тут она и спрашивает:

— Иван, а чего это вчера было?

Иван решил, что она про переполох вспомнила:

— Это я так, шутя. Попугал тебя малость.

Она, не долго думавши, протянулась посреди воза, задрала юбку до пупа и говорит:

— Попугай еще!

Иван стегнул лошадь, молнией базар проехал, и — быстрей из села. А за околицей объяснил жидовочке, что на людях этого не делают, и наказал: домашним, чего было, не рассказывать.

А как довез ее до места — во всю прыть помчался. Не ровен час расскажет, дурочка, достанется тогда ему на орехи.