Улыбнись, малышка

2

День для похорон выдался чересчур солнечным. Впрочем, разбудили меня вовсе не солнечные лучи, льющиеся в окно, а непрерывный настойчивый звонок, которым кто-то возымел намерение свести меня с ума. Этим кем-то был, разумеется, Лесли, к которому я немедленно поспешила, натянув поверх ночной рубашки мою любимую широкую и толстую кофту, которую Лесли прозвал лиловым мешком.

— Ну и видок у тебя, малышка Кэрол. — Лесли часто называл меня малышкой из-за маленького роста и полного отсутствия каких бы то ни было форм. — Так и пойдешь?

— Конечно, — недовольно покосилась я на своего ехидного друга. — Думаю, мои родственники оценят нашу колоритную пару: тебя в костюме с иголочки и меня в старой кофте, надетой поверх ночной сорочки.

— Советовал бы тебе поторопиться, — небрежно бросил Лесли, устраиваясь в кресле у камина. — Не очень-то прилично опаздывать на похороны собственной бабушки.

— Без советчиков обойдусь, — ответила я и, оставив Лесли в гордом одиночестве, побежала переодеваться.

Эта процедура обычно занимала у меня немного времени. Моя скромная одежда, как, впрочем, и весь мой гардероб, состоявший преимущественно из черных и фиолетовых балахонистых вещей, не вызвала у Лесли особого восторга.

— Да уж, — хмыкнул Лесли, покосившись на мой нехитрый наряд. — С таким гардеробом, как у тебя, можно хоть каждый день ходить на похороны.

— Вообще-то, весельчак, скончалась моя бабуля…

— Которую ты, надо полагать, нежно и трепетно любила.

Я осуждающе покосилась на Лесли, но ничего не ответила. Лесли неисправим, впрочем как и я. Мы пара убежденных холостяков, с которыми никто никогда не сможет ужиться…

Первым, кого я увидела в церкви, была Мэгги Даффин. За те годы, что мы не встречались, она успела еще больше похорошеть. Детей у них с Фредди не было, потому что моя кузина никогда не пылала любовью к маленьким чудищам, как она их называла. Фредди, судя по всему, остался дома. Впрочем, у него не было никаких причин приходить на похороны жениной бабки, которая терпеть его не могла.

Рядом с Мэгги я увидела Сесилию — тетка обрадовалась мне не больше своей дочери. Мы поздоровались довольно холодно, зато взгляд, которым Мэгги одарила моего спутника, холодным уж точно нельзя было назвать.

Лесли, несмотря на свой далеко не юный возраст, производил на женщин приятное впечатление: безукоризненно одетый джентльмен с красивыми глазами, большими чувственными губами и темными волосами, тронутыми благородной сединой, он привлекал внимание и молодых девиц и зрелых матрон. Наверное, Мэгги подумала, что Лесли мой кавалер, потому что, внимательно его рассмотрев, она окинула меня недоуменным взглядом, словно говорящим: что этот красавчик делает рядом с моей кузиной-лягушкой?

Откровенно говоря, мне было плевать на мнение Мэгги — в тот момент меня занимала куда более серьезная проблема, — поэтому я уселась на скамью рядом с Лесли, стараясь не смотреть в ту сторону, где стоял гроб с телом моей покойной бабки. Лесли в своей обычной манере принялся подтрунивать над жеманной Мэгги Даффин и Сесилией, которая показалась ему похожей на ящерицу, и я, несмотря на несвоевременность его шуточек, все же почувствовала облегчение оттого, что хотя бы один человек в церкви не сидит со скукожившимся от показной скорби лицом.

Очень скоро к нам присоединился дядя Брэд, который и в самом деле выглядел удрученным. Он специально подошел поздороваться со мной и, ласково потрепав меня по волосам, сказал мне в утешение, что за последние годы я похорошела.

За его спиной я узрела его величество Майлса, который, как обычно, счел меня достойной лишь презрительной усмешки и пренебрежительного «Здравствуй, кузина, ты совершенно не изменилась», причем я прекрасно понимала, что именно мой дорогой кузен имеет в виду.

В церкви я почти не бываю — религиозность мне совсем не свойственна, — поэтому очень скоро меня утомила долгая речь священника, из которой я вынесла только то, что бабка Агата, при жизни жертвовавшая приходу немалые суммы, непременно попадет на небеса.

— Скорей бы это закончилось, — шепнула я Лесли.

Майлс, усевшийся рядом с нами, услышал мою фразу.

— Да уж, кузина, ты никогда не пылала любовью к покойной бабуле, — язвительно бросил он, не глядя на меня.

— По крайней мере, я не строю из себя убитую горем, как тетя Сесилия, — пожала я плечами. — Да и потом, кузен Майлс, ты ведь тоже не боготворил покойную старушку.

— Замолчите оба! — шикнул на нас дядя Брэд. — Нашли место и время выяснять отношения. Бедная мама, слышала бы она, что вы тут говорите…

Наконец церковная часть церемонии закончилась, и мы дружной толпой последовали за гробом на кладбище. Наверное, менее жестокосердное существо, чем я, думало бы в такой момент о бабушке Агате, но я, вместо этого, любовалась солнцем, игравшим в пожелтевших листьях деревьев.

Я никогда не понимала, почему люди привыкли усугублять свое горе столь торжественным и пафосным ритуалом похорон. Однажды мне на глаза попалась статья, в которой самым занимательным образом был описан ритуал погребения у одного из тех языческих племен, что существуют по сей день. Там по покойнику не плачут — напротив, за него радуются. Ему желают счастья в том мире, куда он попал. Никто не говорит длинных печальных речей — все шутят и смеются, вспоминая самое хорошее и светлое об умершем человеке.

Этой статьи тетя Сесилия, разумеется, не читала, поэтому ее прощальное слово, обращенное к Агате, было долгим, как сама вечность. Сесилии вторила Мэгги Даффин, изо всех сил пытавшаяся выдавить из себя хотя бы слезинку. Но слезы не хотели капать из ее прекрасных аквамариновых глаз, поэтому ей пришлось прикладывать платок к абсолютно сухим глазам.

На пышных поминках, устроенных Сесилией, где все заметно повеселели, отведав домашнего сидра, я удостоилась расспросов о своем творчестве. За меня пришлось отдуваться Лесли, большому поклоннику моих детективов.

Мой дорогой кузен Майлс, возмущенный слишком большим вниманием, которое уделялось моей персоне, во всеуслышание заявил, что столь низкопробный жанр вовсе не имеет права именоваться литературой.

— В детективах, особенно тех что написаны женщинами, — повернувшись к Сесилии, изрек Майлс, — как и в любовном романе, нет абсолютно никакой идеи. Разум мыслящего человека ничего не почерпнет из такого чтива. А воображение этих якобы писательниц? По-моему, оно совершенно отсутствует. Все героини на одно лицо, все их поступки предсказуемы до неприличия. Все их фразы уже сказаны в миллионе других подобных книжек. А преступления? Убитая кочергой помощница старшей горничной, которую, как выясняется в самом конце романа — хотя это очевидно с самого начала, — на почве ревности лишил жизни помощник садовника. На что это похоже?

Сесилия хмыкнула. Поглядев на жену, к ней робко присоединился Пит Шелли, которому дозволялось смеяться или не смеяться только вместе с ней.

— Дорогой кузен, — не выдержав, встряла я. Хоть Майлс обращался вовсе не ко мне, тем не менее эта полная сарказма речь предназначалась именно для меня. — Ты-то сам часто читаешь литературу подобного рода?

Его величество Майлс наконец-то соизволил повернуться ко мне. Его приторно-красивое лицо выражало злорадство. Он понял, что я приготовила ему ловушку, и был готов из нее выбраться без потерь.

— Дорогая кузина, — медовым голоском ответствовал он, — к сожалению, чтение подобных опусов входит в число моих обязанностей. Ведь я пишу критические статьи. Ты разве не знала?

Майлсу удалось меня удивить. Однако я ни разу не встречала его имени среди сонма критиков, которые неустанно ругали меня и мне подобных.

— Нет, — призналась я, и меня тут же осенила догадка: — Неужели ты взял себе псевдоним?

— Я не настолько тщеславен, чтобы любоваться своим именем на страницах газет и журналов, — хмыкнул Майлс.

В отличие от тебя, закончила я про себя фразу Майлса. Ты-то не стесняешься подписывать свою ересь собственным именем.

— Скорее ты не осмеливаешься открыть свое истинное лицо тем писателям, которые читают твои критические статьи, — в тон ему ответила я и не без удовольствия отметила, как с физиономии моего кузена потихоньку сползает самодовольная улыбка.

— И действительно, мистер Камп, под каким псевдонимом вы пишете? — поддержал меня Лесли. — Я читал массу критики в адрес нашей дорогой Кэролайн. Наверняка там были и ваши опусы.

Майлс был загнан в тупик. Ему пришлось раскрыть свою маленькую тайну. Оказалось, воображения моего дорогого кузена хватило только на то, чтобы приставить к собственному имени одну букву и проделать почти то же самое с фамилией: таким образом из Майлса Кампа получился Смайлс Крамп. Разгромные статьи Смайлса Крампа мы с Лесли читали неоднократно. Мой изобретательный кузен критиковал в основном женские романы, с особенным скепсисом относясь к детективам, написанным, если и прекрасной, то далеко не самой умной, по его мнению, половиной человечества.

— Смайлс Крамп? — Лесли повернулся ко мне и прочитал в моих глазах такое же удивление. — Да мне и в голову не могло прийти, что тебя, малышка Кэрол, станет критиковать собственный брат.

— Кузен, — поправил его Майлс. Такое прилюдное разоблачение пришлось ему явно не по вкусу. Получалось, что его вынудили признаться, а моему дорогому кузену не нравилась роль человека, загнанного в угол. К тому же рьяная критика произведений собственной кузины тоже не делала ему чести. Хотя, Сесилия Шелли и ее дочь, Мэгги Даффин, придерживались абсолютно иного мнения.

— Какая разница, кузина ему Кэрол или нет? — заступилась за Майлса Мэгги. — Критик должен быть объективным.

— Вот именно, — поддержала дочь Сесилия. — Если Майлс увидел недостатки в романе Кэрол, он не мог о них не написать. Это было бы нечестно. Разве вы так не считаете, мистер…

— Зовите меня просто Лесли, — с невозмутимой улыбкой ответил мой «адвокат». — Возможно. Но если отбросить в сторону все родственные связи и говорить по существу, я, признаться, нашел критику мистера Крампа…

— Кампа, — поморщился Майлс.

— Крампа, если мы говорим о ваших критических статьях. Так вот, я нашел критику мистера Смайлса Крампа довольно субъективной. В ней слишком много сарказма и слов не по существу. Иронизируя над романами Кэролайн, мистер Крамп забывает подкрепить свою критику примерами. Он сыплет общими фразами, но не приводит в доказательство своей правоты никаких существенных аргументов. Все аргументы мистера Смайлса — его собственное мнение и вкус.

Сесилии и Мэгги пришлось прикусить язычки. Подобные споры не были коньком этих дам, привыкших перемывать косточки женам соседских фермеров. Вот если бы речь шла об урожае или о ценах на кукурузу и яблоки, тогда Сесилия и Мэгги трещали бы без умолку.

Однако мой дорогой кузен не собирался проигрывать какому-то выскочке. Критика была его епархией, в которую Лесли не имел права совать свой нос. Подозреваю, что Майлс стал критиком именно потому, что, уж простите за тавтологию, никому не придет в голову критиковать критика.

— Может, вы плохо помните содержание моих статей, Лесли, — снисходительно улыбнулся он моему другу. — Я нередко цитировал целые абзацы из романов Кэролайн и ее, если так можно выразиться, сестер по перу. И эти строки ярче всяких слов подтверждали мою правоту…

Бог знает, чем бы окончился этот спор, если бы дядя Брэд не поднялся из-за стола и не предложил выпить за бабушку Агату.

— И правда, — поддержала брата Сесилия. — Ведь мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать романы нашей Кэролайн. — Она покосилась на меня так, будто я первая заговорила о себе и привлекла внимание к собственной персоне. — Мы собрались в этом доме, чтобы помянуть нашу дорогую и всеми любимую Агату…

В нотариальную контору я отправилась только из-за Лесли. Он заявил, что я единственный человек, которому могло прийти в голову не явиться на оглашение завещания богатой бабки.

— Даже если Агата ничего тебе не оставила, — сказал мне Лесли, — все, что ты потеряешь, это полчаса на посещение конторы. Неужели тебе даже не любопытно, как старушка распорядилась своим имуществом? К тому же нотариусы и адвокаты довольно любопытные персонажи. Вдруг ты найдешь для себя что-то интересное? Тебе ведь нужно вдохновение — ты сама говорила, что никак не можешь сесть за новую книгу.

— Ну хорошо, — сдалась я и с надеждой посмотрела на Лесли. — А ты не составишь мне компанию?

— Учись обходиться без меня, малышка, — улыбнулся мне Лесли. — Не ровен час я женюсь — и что ты тогда будешь делать?

— Ты женишься?! — расхохоталась я. — Звучит так же смешно, как если бы я сказала, что иду на свидание. Нет, Лесли, брак не наша стихия. Придумай другую отговорку.

— Если серьезно, то у меня тоже некоторые трудности. Моя троюродная сестра, которая живет в Миннеаполисе, разводится с мужем. От мужа сестрица имеет дочь. Мою троюродную племянницу зовут, кажется, Энджи. Так вот, моя дорогая родственница не придумала ничего лучше, как на время развода отправить эту самую Энджи ко мне. Психолог убедил ее в том, что разговоры о разводе могут нанести ее дочери непоправимую травму, а ближе меня никого не нашлось. Я и рад был бы придумать какую-нибудь отговорку, но в голову ничего не пришло. Так что теперь мы с тобой товарищи по несчастью. Ты ищешь домработницу, а я — няню.

— И сколько у тебя будет гостить племянница?

— Месяц-другой, пока все не уляжется.

— И сколько ей лет?

— Кажется, девять. Я помню ее еще маленькой девочкой, точнее вечно пищащим кульком. Кэрол, я понятия не имею, как вести себя с детьми. Представляешь, в каком положении я оказался?

— Сочувствую, — искренне поддержала я Лесли. — Это куда хуже, чем завтракать подгоревшими тостами и пить переваренный кофе.

В адвокатскую контору я пришла одновременно с Мэгги Даффин и Сесилией. Обе были в строгих черных платьях. У Мэгги, привыкшей носить короткие юбки, платье доставало до пят. Впрочем, на этой эффектной блондинке даже самый нелепый наряд сидел бы исключительно хорошо. На ее фоне я всегда выглядела особенно непривлекательной. Впрочем, я давно перестала огорчаться по этому поводу.

Кроме Мэгги и Сесилии в контору пришел дядя Брэд, Майлс и старая подруга Агаты — одна из фермерских жен. Мы расселись в просторном кабинете, несколько сумрачном из-за темно-бардовых гардин, наполовину закрывших окна, за которыми виднелось унылое серое небо. Все торжественно молчали, ожидая, когда же нотариус вскроет заветный конверт.

Нотариус не собирался томить нас ожиданием и, разрезав большой конверт, произнес:

— Итак, господа, я оглашаю волю покойной Агаты Камп. — Развернув лист, вполне соответствовавший размеру конверта, он начал читать: — «Дорогие мои родные и близкие, томящиеся в ожидании своей участи! Вначале я хотела составить обыкновенное завещание, которое обычно и составляют в таких случаях. Но, хорошенько подумав, решила поступить иначе. Может быть, вы поблагодарите меня за это, а может быть, проклянете — этого я никогда не узнаю. В любом случае я уже не изменю своего решения.

Все свое хозяйство и дом (за исключением того, что будет оговорено далее) я оставляю моей дочери, Сесилии Шелли, в девичестве Камп, в благодарность за то, что долгие годы она терпела мой скверный характер. Своему сыну, Брэду Кампу, я завещаю участок хорошей и плодородной земли, которую купила специально для него. Продать ее или заняться фермерским хозяйством — дело его самого. Также я оставляю Брэду некоторую сумму, которой ему хватит на то, чтобы построить в Адамсе приличный дом, впрочем деньгами, как и землей, он может воспользоваться по своему усмотрению. Своей дорогой подруге, Маделайн Смит, я оставляю часы с кукушкой и шкатулку с украшениями, которые ей так нравились.

Теперь о вас, дорогие мои внуки. При жизни вы доставили своей бабке не так уж много радостей, так попробуйте хотя бы после смерти оправдать ее надежды. Все мои сбережения, отложенные для вас, будут разделены между вами поровну. Однако для того, чтобы получить эту сумму, вам всем придется выполнить мои условия.

Маргарет Даффин, в девичестве Камп, моя внучка, которая всегда терпеть не могла детей и не желала ими обзаводиться, должна будет устроиться няней в первое же место, куда ее пожелают взять, и проработать там целый месяц.

Майлс Камп, мой внук, известный в литературном мире как критик Смайлс Крамп, чьи разгромные статьи направлены против писательниц любовных и детективных романов, должен за один месяц написать детектив, который при этом вызовет хотя бы один положительный отклик.

Кэролайн Камп, моя внучка, писательница детективов, должна будет, подобно своим вымышленным героиням, раскрыть одно преступление, совершенное в Рочестере или в Адамсе. Кроме денег — независимо от вышеозначенного условия — я, выполняя просьбу ее покойного деда, Доуэлла Кампа, оставляю Кэролайн домик, который так любила ее прабабка Элайза Камп.

Все вышеперечисленные условия должны быть выполнены не позже чем через месяц после оглашения завещания. Если кто-то из моих внуков не справится с поставленной задачей, та сумма, что причитается ему по завещанию, делится поровну между теми внуками, которые выполнят мои условия.

Такова моя последняя воля. Ваша Агата Камп».

Нотариус поднял глаза и посмотрел на нас не без ехидства. Еще бы! Если бы я оказалась на его месте, наверное не удержалась бы от гомерического хохота. Агата Камп — вот уж кого я никогда не могла обвинить в хорошем чувстве юмора! — сыграла с нами презабавнейшую шутку. Не знаю, что думали в тот момент мои кузен и кузина, но во мне пробудилось уважение к покойной старушке.

Первой не выдержала кузина Мэгги. Она вскочила со стула с лицом, выражавшим крайнюю степень раскаяния в том, что она вообще пришла сюда.

— Нет, это какая-то чепуха! Разве такое завещание может иметь юридическую силу?!

— Вполне, — спокойно ответил нотариус, очевидно уже привыкший к подобным сценам. — Агата Камп составляла его, будучи в здравом уме и трезвой памяти, что было засвидетельствовано доктором.

— Нет, я отказываюсь участвовать в этом абсурде, — заявил Майлс, поднявшись следом за Мэгги. — Мы можем опротестовать это завещание в суде…

— Увы, мистер Камп, — возразил ему нотариус, — это бесполезно. Вы лишь напрасно потратите время и деньги. Агата Камп могла распорядиться своим хозяйством и деньгами по собственному усмотрению. Даже если бы она оставила все чужим людям, ни один суд не стал бы оспаривать ее право…

— Вот как… — помрачнел Майлс. — Бабуля всегда была с заскоками, но это не лезет ни в какие ворота.

— Майлс, не говори так о маме, — одернул сына Брэд. — И хорошенько подумай, прежде чем отказываться. Сумма, которую она оставила, очень велика. К тому же ты умеешь писать…

— И так часто критиковал детективы, — не удержавшись, вставила я, — что наверняка напишешь бестселлер.

Майлс бросил на меня полный негодования взгляд.

— Хотел бы я посмотреть, дорогая кузина Кэролайн, как ты блеснешь в роли сыщика. О преступлениях ты знаешь столько же, сколько продавец бургеров о технологии скотоводства. Все твои романы были плодом твоего воображения. А теперь придется узнать, что же это такое на самом деле. Или ты решила раскрыть преступление, не вставая с кресла?

— Вам-то досталось хоть что-то интересное, — надула губки Мэгги Даффин. — А мне? Почему я должна вытирать сопливые носы и возиться с этими маленькими чудищами?

— Не вздумай отказываться! — шикнула на нее Сесилия. — В кои-то веки у тебя есть шанс получить приличные деньги. Ты думаешь, твой Фредди когда-нибудь их заработает? Да ничего подобного! Он умеет только тратить то, что зарабатываешь ты!

— Мама!.. — одернула мать Мэгги.

— Что — мама? Моя мать была права — ничего путного из твоего брака не вышло!

Лесли, как это часто бывало, оказался прав: мои родственники, готовые перегрызть друг другу глотку, так и просились на бумагу. Какая колоритная сцена: разъяренная семья после оглашения завещания всеми любимой бабки…

— Буду ждать вас ровно через месяц, — сообщил нотариус, когда возмущение наконец улеглось. — И желаю вам удачи.

— Спасибо, — саркастически хмыкнул Майлс. — А я желаю вам, чтобы ваша бабка не додумалась составить подобное завещание.

— Да уж, — поддакнула Мэгги. — Хотя, подозреваю, бабушка Агата единственная в своем роде.

— Бывало и похуже, — покачал головой нотариус. — Один весьма богатый клиент моего коллеги из Сент-Пола не оставил своим родным ни цента — все состояние завещал своему хомячку. Так что завещание вашей бабушки по сравнению с этим — венец здравомыслия.

— Венец, — хмыкнула Мэгги. — На голову-то его не наденешь.

На этой глубокомысленной фразе, изреченной моей гениальной кузиной, наша встреча закончилась. Все разбрелись по домам, а я первым делом позвонила Лесли, который от души посмеялся над причудами покойной Агаты и пообещал, что лично сведет меня с Мэтью Соммерсом, детективом из Рочестера, уже не раз помогавшим мне ценными советами.

Конечно, сумма, которую оставила нам Агата, была очень велика, но от денег я, человек не слишком притязательный, могла бы отказаться. Не меркантильные соображения руководили мной, когда я решилась выполнить условие бабки. Я хотела доказать ей, пусть и после смерти, что способна сделать то, о чем так много писала. Что я не настолько глупа и далека от действительности, какой она — да и не только она — меня считала. Что мои сюжеты и мои героини не только плод моего воображения — они вполне могут существовать в реальном мире, полном самых, казалось бы, неправдоподобных историй.