Узоры на коже

1. Полина

Сквозь окружающий шум до меня доносится голос подруги:

— Нет, ты не понимаешь! — надсадно орёт Аська, пытаясь перекричать музыку, и для пущей убедительности, чтобы до меня, тупицы, наконец-то дошло, лупит кулаком по столу. Удар выходит внушительный, и приложи Ася ещё хоть немного усилий, стол пал бы смертью храбрых.

Я бы не удивилась, честное слово, потому что всем, кто хоть раз сталкивался с Асей известно, на что способна моя подруга, если её чёрт под руку толкает. Сегодня, по всей видимости, её обступило целое полчище рогатых провокаторов. А ведь вечер так хорошо начинался…

Сегодня был последний рабочий день перед долгожданным отпуском, за право пойти в который пришлось чуть ли не вступить в рукопашный бой с начальством. Но не мытьём, так катаньем, положенное по закону вырвала, чему радовалась, словно ребёнок. Вот и согласилась, явно не от большого ума, пойти сегодня с Асей в ресторан. Лучше бы спать домой поехала, как собиралась изначально, чем терпеть болтовню пьяной Аськи и перепады и так не самого стабильного настроения лучшей подруги.

— Что именно я не понимаю? — смотрю на Асю, замечая, как алкоголь разжёг костёр румянца на её обычно бледных щеках.

— Ни-че-го! Абсолютно! И почему ты такая непонятливая?

Аська бросает в мою сторону убийственный взгляд и поднимает вверх руку. Меня, что ли, треснуть по башке хочет? А, нет, официанта зовёт.

— Ася, тебе уже достаточно, — пытаюсь убедить подругу завязать с этим алкогольным трипом и отправиться по домам. — Мы скоро под столом уже валяться будем. За себя не скажу, а ты так точно свалишься. Остановись, умоляю.

Поздно. Официант, чья услужливость лишь прогрессирует с каждой новой заказанной нами бутылкой, бежит к столику, роняя тапки и пломбы из зубов. И как с таким сервисом не наклюкаться? Хорошо ещё, что из нас двоих именно у меня, обычно, хватает мозгов не заливаться по самые брови. Да и должен же кто-то оставаться в трезвом уме, правильно?

— Чего ещё желаете? — Стоит, красавец, чуть склонив голову в вежливом поклоне и вооружившись карандашом. Ждёт, видимо, на что ещё хватит фантазии моей неуёмной подруги. — Или повторить предыдущий заказ?

Так и хочется рявкнуть на него, чтобы проваливал, сгрести подруженцию в охапку и выволочь на свежий воздух, но знаю, что будет только хуже: Ася вырвется и разнесёт весь ресторан к чёртовой бабушке. Вовек потом не расплатимся за причинённый материальный ущерб, а полы в счёт отработки мыть до самой пенсии хочется меньше всего.

Тем временем глаза официанта горят алчным огнём, весь аж трясётся в предвкушении солидных чаевых. А я тяжело вздыхаю и подпираю подбородок рукой, потому что отлично знаю: если Ася вошла в раж, её не остановить. Бесполезно взывать к её совести, приводить доводы рассудка и уговаривать: она всегда будет делать только то, что сама хочет. Особенно, если пьяна.

А сейчас она пьяна почти что мертвецки.

— Я всё равно это сделаю! — заявляет, когда официант скрывается из вида. — И ты меня не отговоришь. Даже не пытайся, не выйдет!

— Да тебя Саша из дома выгонит, — хмыкаю, глядя как забегали Аськины глазки при упоминании имени её дражайшего супруга. — Выгонит! Дошло? Возражения будут? Нет. Но, если хочешь жить на улице, вперёд и с песней.

Ася закусывает губу, а от досады у неё даже уши алеют. Терпеть не может, когда кто-то оказывается прав. Как я сейчас, например.

— Ничего, обойдётся, — заверяет, скорее, саму себя. — Не разводиться же из-за того, что жена татуировку себе сделала?

— Ну, нормальные люди из-за этого, конечно, не разводятся, но твой Саша... — смотрю на неё с выражением и для бо́льшего эффекта кручу пальцем у виска.

Ася щурится, но через секунду заливисто смеётся. Из-за выпитого в течение прошедших пары часов, что сидим в этом ресторанчике, смех её вскорости становится похож на бульканье умирающей лошади. Ну, той, которую легче пристрелить, чем вылечить.

— Давай лучше ещё выпьем, — предлагает Ася. И куда в неё столько влезает? И ведь на утро даже голова болеть не будет. — Потому что... Вот ты вспомнила о Сашке, и теперь я стала переживать. А вдруг и правда разозлится? Ты же его знаешь.

Вот именно, что знаю, но плакать не стала, если бы ни разу с ним не встретилась в этой жизни.

Вздыхаю и подставляю бокал. Нет, на самом деле, Аськин муж — неплохой парень, но его замшелость и ретроградство больше подошли бы старому деду дореволюционной эпохи, а не двадцатисемилетнему мужчине, коим он является. И что моя подруга в нём нашла? Никогда этому не перестану удивляться. Хотя если ей с ним хорошо, какое мне до этого дело?

Тёмно-рубиновая жидкость вырывается на свободу из горлышка бутылки зелёного стекла. Ася нетвёрдой рукой, сощурив, для большей резкости зрения, правый глаз и наклонив в сторону голову, пытается попасть в цель, но добрая часть напитка проливается на белую скатерть.

— Прекращай! — не выдерживаю и забираю у неё бутылку. — На нас уже люди смотрят. Позорище у меня, а не подруга.

— И пусть смотрят! — заявляет, воинственно подбоченясь и обводя гневным взглядом посетителей ресторана. — Когда они ещё таких красоток увидят?!

Смотрю на эту, словно пожёванную красотку и вижу лишь растрепавшуюся русую косу до пояса, голубые глаза, что те озёра, подёрнутые алкогольной дымкой, и понимаю, что сама-то, наверное, выгляжу не лучше.

Надо скорее закругляться, пока Аська не растеряла весь свой алкогольный задор и не захрапела. Потому что, если Анастасия Петровна заснёт, не найдётся во всей Вселенной силы, способной её разбудить — знаем, плавали.

— Так, Ася, давай собираться и уходить отсюда, пока ещё можем!

Вкладываю в голос остатки решимости, ибо по-другому с этой, сорвавшейся с цепи, тусовщицей не совладать.

2. Брэйн

Хрен поймёт, кто эта девица, вздумавшая снести мои двери с петель, на ночь глядя, но то, что она — пьяна в хламину видно невооруженным взглядом. Нет, это точно не одна из тех, с кем спал хоть однажды. На память пока не жалуюсь и всех своих баб в лицо помню. Да и не в моём она вкусе, честно признаться, хотя девчонка симпатичная: высокая, статная, сиськи не меньше пятого, коса длинная на плече лежит, спускаясь до самой талии. И глаза: чистые, голубые.

— Мне нужно сделать тату! — заявляет после непродолжительной паузы и смотрит прямо мне в глаза мутным взглядом. — Вы же делаете их?

Ага, разогнался, бешеным козлом поскакал. Ещё чего не хватало.

— Милая девушка, вы на часы смотрели? — спрашиваю, а моя гостья пренебрежительно хмыкает, словно делать ночами татуировки мало знакомым девушкам — моя прямая обязанность.

Только я ни хрена никому не должен, пусть проваливает.

— Ася, пошли отсюда. Уже поздно, — доносится жалобный женский голос из темноты. — Извините, она немного не в себе. Мы сейчас уйдём.

Говорящая выходит на свет и берёт свою активную приятельницу за локоть, пытаясь, видимо, увести в нужном направлении. Да только, чует мой хвост, это будет не так-то просто.

Смотрю на девушку и удивляюсь, насколько она крошечная, никогда таких раньше не встречал. Особенно, если учитывать, что во мне почти два метра роста, то контраст тем более поразительный. Буду звать её Мелкой. А что? Ей вполне подходит.

А ещё она чертовски аппетитная, с привлекающими взгляд округлостями. Но ей, похоже, не до меня, потому что её буйная подружка, воинственно подбоченясь, пытается протиснуться в студию, наплевав на то, что её никто не приглашал. И какого чёрта я не ушёл домой? Теперь вот этот весь цирк разгребать придётся.

— Эй, дамочка, куда это мы лезем? Студия закрыта, андерстенд? — кладу руку на дверной косяк, преграждая путь посетителям.

— Нашёлся ещё здесь англосакс, — фыркает выпивоха и, икнув, упирается ладонями мне в грудь в тщетной попытке отпихнуть в сторону. Само собой, у неё ничего не выходит, потому что, чтобы сдвинуть меня с места нужно быть хотя бы не девушкой. Но она упорна в достижении своей цели, пытаясь проткнуть меня ладошками насквозь.

А это становится забавным. Вечер по всем параметрам перестаёт быть томным.

— Ася, пошли домой! — рычит Мелкая, пытаясь оттащить от меня упирающуюся подружку.

Но куда там? Та тверда в своём намерении проникнуть в студию, и от этого становится весело. Насколько ещё хватит её упорства?

Всё веселее и задорнее с каждой минутой. Пожалуй, досмотрю это представление до конца. Главное, чтобы студию мне не разнесла на щепки, всё остальное переживу. Да и прогони их сейчас, во-первых, ещё непонятно, куда барышни вляпаются, а, во-вторых, тогда потеряю шанс полюбоваться мелкой красоткой.

Делаю шаг назад и поклонница тату, потеряв опору, летит вперёд. Дюймовочка следует её примеру, но я быстрее гравитации: хватаю её за руку и удерживаю от неминуемого падения.

Её кожа такая нежная на ощупь, а предплечье настолько тонкое, что в моей ладони легко поместилось бы два таких. Она вообще вся очень маленькая и аккуратная. В отличие от её дылды-подружки.

Нет, вообще-то женщин люблю и уважаю, даже пьяных, даже тех, кто вламывается в мою студию тёмной ночью, наплевав на всё, но именно сегодня устал до такой степени, что все мои джентльменские замашки, весь пиетет полетел к чертям собачьим.

— Спасибо, — бурчит себе под нос и смотрит на меня во все глаза, задрав голову. Растягиваю губы в улыбке, но руку её не выпускаю, пусть сама вырывается, если хочет. Понимаю, что наглею, но мне нравится касаться её шелковистой кожи и ничего не могу с этим поделать. — Ася, куда ты?!

Выкрикивает, в ужасе расширяя и без того огромные глаза. Слежу за её взглядом и замечаю Асю, поднимающуюся с пола и целенаправленно идущую к креслу, в которое сегодня больше никого не планировал усаживать. Нет, вот сейчас подумал и авторитетно заявляю: Мелкую бы в него усадил. Но точно не для того, чтобы сделать татуировку. Может быть, если после...

Чёрт, что за хрень в голову лезет? Нужно в отпуск, определённо, а то мозг в грязевое болото постепенно превращается.

— Извините, а вы не могли бы меня отпустить? — спрашивает Мелкая, вопросительно приподняв бровь.

— Без вопросов, — отвечаю, не разрывая зрительного контакта, и медленно, палец за пальцем разжимаю хватку.

Когда её тоненькая, что тот ивовый прутик, смуглая ручка оказывается на свободе, девушка чуть заметно — одними уголками пухлых, карамельного оттенка, губ — улыбается и медленно отводит взгляд глаз насыщенного синего цвета. А девочка-то не промах. Интересно, её губы настолько сладкие, как кажутся? И будет ли она брыкаться, если поцелую прямо сейчас? Тьфу, чёрт, что за мысли?!

— Так, я не поняла, — орёт моя потенциальная клиентка, умастырив округлый зад в кресле, — мне будут сегодня татуировку делать или нет?

Что за приключение на мою задницу? Зачем вообще открывать попёрся, если не ждал никого?

Хотя, глядя на Мелкую и её аппетитную задницу, , готов стерпеть придурь этой Аси. Пусть и дальше выписывает кренделя, если смогу любоваться её подругой беспрепятственно.

— Девушка, вы вообще в порядке? — спрашиваю, глядя как Ася ёрзает от нетерпения в кресле, перекинув русую косу за спину. Её щёки пылают румянцем, а глаза лихорадочно блестят. — Я же не скорая помощь и не бар, чтобы круглосуточно работать.

— Извините нас ещё раз, мы не со зла, так вышло, — тараторит Мелкая и решительной походкой направляется к Асе. По её нахмуренным бровям и сердито поджатым губам понятно, что она в ярости. Горячая штучка, без вариантов.

3. Полина

Мне кажется, или в его словах есть двойной смысл? Словно приглашение вместе поужинать подразумевает продолжение банкета. Я, конечно, давно не маленькая девочка, краснеющая и обмирающая от заинтересованного мужского взгляда, но почему-то рядом с татуировщиком чувствую неловкость, даже руки слегка дрожат. Но как бы он меня не смущал, на романтический лад не настроена, хотя он и симпатичный. Может быть, виной тому усталость, накопившаяся за последнее время или абсурдность всего, что происходило сегодняшним вечером? Не знаю и разбираться нет никакого желания. И надо было Асе уснуть именно здесь? Не могла в такси отключиться?

Я сказала, что он симпатичный? Соврала, точно говорю, потому что он офигенный и абсолютно в моём вкусе. Это Аська — любительница мужиков карманного формата, которые в резвом прыжке ей лишь до пупка достают. Анастасия масляной лужей растекается, если видит очередного малыша-карандаша, а мне по душе, когда мужчина — велик, массивен и брутален. И хозяин этого заведения как раз из таких.

А ещё у него очень красивые светло-карие глаза: большие, глубокие, с лукавым блеском... да ещё и ресницы длинные, а тёмные брови красивой формы и вразлёт. Просто мечта. Даже татуировка на черепе чуть выше правого уха в виде скандинавских рун не портит внешность хозяина студии, а добавляет изюминку, интереснее лишь делает. Мне, правда, плохо виден рисунок, потому что татуировщик громадный, точно гора, не прыгать же, чтобы рассмотреть получше. От мелькающих перед глазами картинок, как я залихватски скачу в попытке полюбоваться на татуху становится смешно, и приходится закусить щёку изнутри, чтобы не рассмеяться.

Я должна быть собрана и серьёзна по максимуму, потому что знаю таких, как этот здоровяк: стоит им только почувствовать малейшую слабинку, ринутся в бой, сметая любое препятствие на своём пути, а это точно не входит в мои планы.

— Ну, так что? Голодны? — отвлекает от размышлений о своей персоне. Как его зовут, интересно?

— Пожалуй, — киваю, аки королевишна, на что мужчина удивлённо приподнимает бровь и лёгкая улыбка трогает его губы. Так, Поля, перестань пялиться на его губы!

— Отлично, — улыбается ещё шире, от чего моё сердце, кажется, забывает как биться. — Суши? Пицца? Что заказать?

Вот как выбирать-то, если всё из предложенного нравится?

Окидываю татуировщика быстрым взглядом с ног до головы, про себя замечая, насколько он огромен. Ему и правда, лучше было лично для себя быка заказать, потому что даже представить себе не могу, сколько нужно пицц или сетов, чтобы смог почувствовать себя сытым. Штук десять, наверное.

— На ваш выбор, я всеядная.

Вот пусть сам выбирает, а то мало ли. Он же мужик, в конце концов.

— Раз так, тогда держитесь крепче, мы отправляемся в волшебную страну ночного дожора.

Формулировка меня веселит и, не успев остановить себя, смеюсь чуть не во всё горло.

— Я согласна, только если следующей точкой на карте не станет страна предрассветной тошноты или утреннего несварения.

Он снова улыбается, и от этого его мужественное лицо буквально светится изнутри. Он такой большой и сильный, с мощными руками, грудью "колесом", на которой футболка натянута столь сильно, что, кажется, слышен треск рвущейся ткани, а, улыбаясь, становится похож на беззащитного ребёнка, которого так легко обидеть.

Так, стоп! Чего это я? Совсем с мозгами поссорилась? Первый, что ли, мужик, которого увидела в жизни? Нет, точно не первый, у меня всегда было много поклонников. Значит, нужно взять себя в руки и перестать пялиться на него, будто по музею шастаю. Соберись, Поля, а то он заметит, что ты на него смотришь, и тогда понапридумывает себе бог знает, что. Не надо мне этого, мне бы Аську как-то отсюда уволочь, а то это незапланированное рандеву слишком затянулось. Но пьяный Купидон, соединяющий сердца, храпит, что конь полковой и даже не думает просыпаться. Эх. Ещё и муженек её трубку не берёт. Просто фантасмагория какая-то, а не вечер.

Пока хозяин студии разговаривает по телефону, заказывая еду, решаю осмотреться вокруг, потому что с этой взбалмошной Асей ни на что даже внимания не обратила. А зря, между прочим.

Помещение довольно большое, но уютное. Мягкий свет льётся из нескольких светильников в виде странных стальных загогулин, приделанных к стенам по периметру комнаты. Сами стены окрашены в полуночно-синий и завешаны картинами в чёрных рамах. Футуристические пейзажи, гордые мужские профили, женские лица, абстрактные изображения реальности и футуристическое будущее, животные причудливых видов и мастей. Несмотря на разнообразие сюжетов, невооружённым глазом видно, что писал их один человек — в живописи я, спасибо родителям, разбираюсь. А ещё вокруг слишком много изображений мотоциклов: графика, масло, соус, пастель, словно художник настолько сильно вдохновлён мототематикой, что решил использовать все, выдуманные человечеством, техники, чтобы запечатлеть её на своих полотнах.

— О чём задумались? — спрашивает мужчина, неожиданно и совершенно бесшумно материализуясь в моей зоне комфорта.

Он стоит так близко за моей спиной, что кожей под тонкой майкой ощущаю тепло мужского тела. Это смущает и возбуждает одновременно. Помимо воли краска заливает лицо до самой шеи, спускатся ниже к ключицам. Украдкой прикладываю ладони тыльной стороной к щекам в тщетной попытке остудиться, но это мало помогает. Хочется развернуться, задрать голову и крикнуть, чтобы отошёл, уважая личное пространство других, но в глубине души понимаю: мне до боли под рёбрами нравится чувствовать его рядом.

Так, это уже совсем никуда не годится.

— Картины рассматриваю, — произношу, отметив про себя, что хотя бы голос ещё в моей власти. — Красивые работы.

Он хмыкает и, наклонив голову вперёд, говорит на ухо, почти касаясь его губами:

4. Брэйн

Очень уж мне нравится, что она такая крошечная, будто фарфоровая куколка, что когда-то стояла у нас на полке. Мама очень ею дорожила и любила часто повторять, что это подарок из далёкой солнечной страны. Чей именно никогда не уточняла, да я и не спрашивал. Я вообще о многом не спрашивал, а сейчас жалею. Отчётливо помню, как смотрел на статуэтку и не мог поверить, что где-то существует подобная красота, настолько совершенная, идеальная. И вот сейчас, любуясь Полиной, кажется, что снова попал в солнечное прошлое, где ещё может быть тепло и радостно., а все беды находятся за пределами крошечного мирка, запертого в детском сознании. Наверное, старею, всё чаще возвращаясь в памяти к чему-то далёкому и почти забытому.

Отгоняю от себя никому не нужные воспоминания и странные ощущения, что будоражат кровь. Но одно остаётся неизменным: мне охренеть как хочется схватить Полину в охапку и утащить в самый дальний угол, где никто и никогда не сможет помешать, не потревожит. Страшно представить, на что могу смогу отважиться, если прямо сейчас не возьму себя в руки и не утихомирю бурлящие гормоны, из-за которых кое-что почти окаменело. Внезапное желание острое, сводящее с ума, и я почти уже ни о чём не могу думать, кроме вкуса её губ. Неприлично сильно хочется проверить, каковы они на вкус.

Но что-то подсказывает, что перекинуть Полину через плечо и уволочь в радужные дали будет не так-то просто. Она не похожа на всех тех девушек, готовых по первому зову прыгнуть в койку. На монашку тоже не смахивает, но и доступной не кажется, но кто сказал, что трудности способны меня остановить? Раскованные и рисковые барышни — отличные спутницы на один вечер, но слишком лёгкая добыча не делает меня счастливым. Всё-таки я ещё помню, что родился мужиком, а мужики должны уметь брать яйца в кулак и прикладывать хоть какие-то усилия, а иначе становится неинтересно жить. Я люблю риск, люблю охоту, рыбалку. Нравится, когда кровь бурлит по венам, разгоняемая адреналином, а с Полей, уверен, рискую нахлебаться им по самое не балуй.

Пока размышляю, она доедает второй кусок пиццы и, тяжело вздохнув, складывает руки на коленях, словно примерная гимназистка в кабинете директора. Меня это заводит. Нет, не её покорность, наоборот. Нравится, что не зажимается, словно перед ней — большой и страшный зверь. Мне с таким часто приходится сталкиваться, даже устать от этого успел.

— Спасибо вам, наелась, — говорит и растягивает свои чёртовы карамельные губы в улыбке, словно терпение испытывает. Синие глаза лучатся, а мне хочется сократить это глупое расстояние между нами и дотронуться до её щеки рукой.

Почти физически ощущаю, насколько бархатная её кожа на ощупь и даже руку в кулак сжимаю, будто и правда позволил себе коснуться. Сумасшедший дом, честное слово. Смотрю в свою тарелку с остатками пиццы и понимаю, что моего голода никакая еда не утолит. Сейчас бы с удовольствием выпил пива и закурил, потому что так взвинчен, что не смогу иначе расслабиться. Только если не включу режим подонка и не наброшусь на Полю прямо здесь. Но так не годится.

Толкаю столик ногой, и он откатывается в другой конец комнаты. Полина переводит на меня удивлённый взгляд, но улыбку не сдерживает, только тёмную бровь дугой выгибает.

— Брэйн, значит, — произносит своим чуть низковатым для девушки, но каким-то сладко вибрирующим голосом, от которого жилы скручиваются в морские узлы. Перед глазами мигом проносятся картинки, как сладко будет звучать её голос, когда целовать её кожу буду.

Чёрт побери, совсем башкой тронулся.

— Полина, да? — вторю ей, буквально на несколько сантиметров становясь ближе. — Красивое имя, вам подходит.

Поля хмыкает и чуть щурит глаза, снова заправляя непокорную прядь за ухо. От взгляда не ускользает лёгкая дрожь тонких пальцев. Значит, нервничает. Так-так-так.

— Но Брэйн это ведь не имя, — то ли спрашивает, то ли утверждает и слегка наклоняет в сторону голову, испытующе глядя мне в глаза.

Чёрт, если не перестанет сверлить меня своими кукольными глазищами, не сдержусь. И тогда пусть не жалуется, не поможет. Двигаюсь ещё чуть-чуть, словно по скалистому утёсу путешествую, норовя каждую секунду сорваться вниз. Интересно, как скоро она остановит меня? И остановит ли вообще? Мне нужно, просто необходимо остановиться, чтобы не быть неправильно понятым, не прослыть насильником или долбаным извращенцем, но не могу удержаться. Не собираюсь набрасываться, пугать не хочу, но и справиться с этой потребностью не в силах. Словно проклятым магнитом тянет, не оторваться.

— Не имя, правильно, — подтверждаю и кладу руку на спинку дивана, что позволяет пальцам почти касаться её волос. — Но разве так важны имена? Они ведь ни о чём не говорят, только нагружают бесполезной информацией. Я привык быть Брэйном, им, наверное, и умру.

— Но откуда взялось это прозвище? Не с потолка же.

А она любопытная, и мне это в ней охренеть как нравится. Не знаю, отдаёт ли сама себе отчёт, но я ей небезразличен, раз так настойчиво интересуется моей персоной. По глазам вижу, что это не простая вежливость. Может думать себе, что хочет, но глаза — они ведь никогда не врут, а её просто переполнены искренним интересом.

— Обещаю, что расскажу, если согласитесь сходить со мной на свидание.

И с каких это пор в моём лексиконе появились такие слова? «Свидание»… да я на них последний раз лет в пятнадцать ходил, потом положение дел немного изменилось, но вот именно с Полиной хочется куда-нибудь сходить, чтобы просто поговорить. Поговорить? Ну, а почему бы и нет? Хотя потешно, на самом деле, даже смешно.

— Не высоковата ли цена? — фыркает, округляет глаза и смешно дёргает плечиком. — Впрочем, не хотите, не рассказывайте. Мне, в сущности, нет до этого никакого дела.

Конечно-конечно, никакого абсолютно. Не сдерживаюсь и хохочу, от чего Полина морщит нос и отворачивается.

5. Полина

Впервые в жизни рада звонку Аськиного мужа — Саши. Обычно, стараюсь избегать с ним любых контактов, но сейчас, когда Брэйн сидит так близко и буквально пожирает взглядом, счастлива, что есть разумный повод отвлечься и переключить внимание на что-то другое. Потому что татуировщик смущает меня настолько, что хочется вскочить и убежать, чтобы догнать не смог. Никогда не чувствовала себя глупее.

— Чего хотела? — спрашивает, не здороваясь. Впрочем, ничего другого от него и не ожидала. — Говори быстрее, у меня времени мало.

Ага, деловой такой, вечно занят чем-то, только всё это фикция и имитация. Просто Саша любит пускать пыль в глаза, изображая из себя деловую колбасу. Придурок.

— Твоей жене плохо, — тоже не здороваюсь, потому что хрен ему, а не вежливость, — а на себе её тащить мне не улыбается.

С ним нужно говорить коротко и по существу, а иначе трубку бросит. Наши с ним отношения далеки от идеальных, и вести многочасовые телефонные беседы не входит в круг наших интересов.

— Что с ней? — без капли волнения в голосе интересуется законный супружник храпящей нимфы. Хорошо, что он далеко, а то не сдержалась бы и треснула его по голове.

— Она немного не рассчитала силы и сейчас уснула.

Чёрт, надо было сказать, что она шею сломала. Может быть, тогда хоть немного пошевелился? Правда, мне кажется, что и это не способно его пронять и сделать хоть немного активнее. Не мужик, а ледяная рыба. И что только Ася нашла в нём? Впрочем, не моё дело.

— Опять, что ли, напилась? — спрашивает, чем-то постукивая на заднем плане. Так и представляю, как Саша сидит за большим полированным столом, словно министр всего на свете и вертит в руках идеально отточенный карандаш. Зажмуриваюсь, чтобы отогнать эти странные видения, потому что Саньку до министра также далеко, как мне до Царицы Савской. Главное, ему об этом не говорить, а то разозлится.

— Не так уж часто она пьёт, — говорю, чувствуя закипающую внутри злость. — С каждым может случиться.

Ася и правда не алкоголичка, просто остановиться вовремя не умеет.

— Со мной такого, например, ни разу не случалось.

Тьфу, правильный какой. ЗОЖник чёртов. Нет, вообще-то он прав, это во мне просто злость клокочет и усталость, но иногда его чистоплюйство доводит до белого каления. Вот как сейчас, когда его жена спит в кресле татуировщика, её супруг отсиживается дома, а разгребать это всё судьба предлагает именно мне, словно мне больше всех в этой жизни надо.

— Саша, прекращай, — теряю терпение и почти кричу в трубку. — Приедь на машине, забери её. Или забыл обо всей этой чуши о горе и радости? Сейчас рекомендую вспомнить пункт о здравии и болезни.

Он хмыкает в трубку, точно размышляя о чём-то.

— Где вы? — наконец выдаёт, а я немного успокаиваюсь. Неужели он хоть иногда выключает режим занудного придурка?

— В центре, в тату салоне.

По напряжённому сопению на том конце провода (так и представляю сейчас его постную рожу), по явно затянувшейся паузе понимаю, что он в высшей степени недоволен.

— Где-где? Я, кажется, не расслышал, — произносит почти брезгливо.

На секунду задумываюсь. Со стороны это, наверное, в самом деле, кажется странным: ночь, тату салон, пьяная Ася, но она, в конце концов, его жена. Я их судьбы воедино не скрепляла и брак заключать не вынуждала, чтобы разбираться со всем этим одной. Пусть приезжает, забирает её, а дома уже мозги конопатит.

— Знаешь, мне даже неинтересно, как вы там оказались, — его ледяной тон наводит на мысль, что своей тощей задницей шевелить не собирается, — но я точно помню, что запретил Асе даже думать о тату. Но ей снова наплевать на мои слова: делает только то, что хочет.

— Я тебя понимаю, но что мне с ней делать?

— Проспится, сама приедет, — отрезает Саша и кладёт трубку.

Хам.

Но это было предсказуемо, чему я удивляюсь? Сто лет этого моралиста знаю, а он не меняется. Собственно, как и его жена.

Они сошлись, ещё учась в школе, и всегда были разными, словно два полюса неизведанной планеты. Лёд и пламя, как бы банально это ни звучало. И то, что вначале казалось забавным контрастом двух противоположностей сейчас, спустя десять лет, кажется досадной ошибкой. Но пока что они держатся друг за друга, хоть бо́льшую часть времени находятся в состоянии холодной войны.

Никогда мне не понять этой логики. Зачем мучить друг друга, называя это любовью? Уж лучше никаких чувств не испытать, чем так.

Я всегда гордилась тем, что никому не позволяла измываться над собой. Правда, и не видела для себя цели в жизни издеваться над другими. Все отношения за прожитые двадцать пять лет начинались мирно, длились недолго, а заканчивались по обоюдному решению сторон. И ни тебе слёз, ни печали. Всё, как говорится, чинно и благородно. Но вот сейчас, сидя в этой комнате, рядом с Брэйном чувствую какой-то трепет, который никогда раньше ощущать не приходилось. После разговора с Сашей во мне кипит злость и хочется вскочить на ноги и запустить чем-нибудь в стену, до того тошно. Но Брэйн смотрит на меня, чуть приподняв тёмную, чётко очерченную, бровь и я ощущаю, как волна негодования медленно, но уверенно спадает. Правда, полностью успокоиться не получается, хоть ты тресни.

— Что-то стряслось? — спрашивает, глядя на меня в упор, а в глазах читается любопытство. Неужели ему и правда интересно? — Это муж твоей подруги звонил?

— Именно, — бурчу под нос, не в силах окончательно справиться с раздражением. — Придурок.

Брэйн запрокидывает голову и смеётся.

— Чего ты? — вскидываюсь, потому что напряжение из-за разговора с Сашей никак не хочет отпускать. В таком состоянии могу сорваться и нагрубить, хотя это и неправильно. — В этом нет ничего весёлого, между прочим!

6. Брэйн

Я не должен был смеяться, — вон как рассвирипела — но ничего не мог с собой поделать. Она так очаровательна, когда злится… понимаю, что поступил, как свинья, но сдержаться не смог и мне даже ни капельки не стыдно.

Выхожу на улицу, быстро закрываю дверь, ставлю на сигнализацию, и чуть было не пропускаю момент, когда девушки залезают в такси. Главное: не упустить. Пока водитель заводит мотор, запрыгиваю на мотоцикл и жду несколько секунд, пока машина стартанёт. Меня бесит, что Мелкой приходится трястись по городу в этой раздолбанной ржавой коробке. Лучше бы за моей спиной сидела, прижимаясь всем телом, чем в жестяном гробу. Отправляюсь следом, потому что не намерен так просто её отпускать. Эта девочка будет моей, рано или поздно. Не знаю, осознаёт ли это сама, но я для себя уже всё решил, а отступать от намеченных целей не привык. Знаю, злится, что не остановил — по глазам видел, но не люблю быть как все. Просить телефончик? Назначать свидания под часами? Ага, делать мне больше нечего, у меня другие методы.

Она ещё плохо знает, с кем связалась. Но при случае готов ей популярно объяснить. Как говорится, рассказать и показать.

На ночных улицах заметно спокойнее. Суета шумного города уже не так бьёт по нервам, прохладный майский ветер освежает голову и помогает успокоить расшалившийся организм, привести в порядок нервы. Да уж, чёртову уйму лет не чувствовал себя так. И, вроде бы, с сексом в моей жизни полный порядок... нет, не "вроде", абсолютный порядок, но эта девочка взбудоражила так, что низ живота пульсирует и немеет одновременно. Мать их, сколько мне лет? Тридцать через пару месяцев, юбилей, но ощущаю себя юнцом в жёстком пубертате, когда клинит от вида голых девичьих коленок. Если так пойдёт дальше, придётся в душе пар спускать, а иначе на части разорвёт.

Еду за такси, держась чуть поодаль, чтобы раньше времени не напугать. Напоминаю себе какого-то чокнутого сталкера, выслеживающего понравившуюся девушку, сидя в кустах, затаившись. Но я не привык сдаваться и упускать что-то из рук. Да и мне нравится добиваться чего-то на первый взгляд недоступного. Потому если Мелкая думала, что наше знакомство не будет иметь продолжение, боюсь, её ждёт разочарование.

Интересно, долго ещё ехать? Кажется, мы уже весь город вдоль и поперёк колёсами пропахали, а такси даже не думает останавливаться. Ряды унылых жёлтых двухэтажек, построенных пленными немцами сразу после войны, сменяется видами ещё более унылого частного сектора. Пару раз я бывал в этом районе, но это случалось в те времена, когда мы были с Филом детьми и учились вместе в художке. Тогда в любой тёплый день мы ездили на пруд, находящийся неподалёку, где купались чуть не сутками, словно обезумевшие дельфины. С нами всегда был Арчи, а с ним неизменно Наташа.

Воспоминания бушующей волной обрушиваются со всех сторон, и я несколько раз моргаю, чтобы успокоиться. Те времена были так безмятежны, так легки и понятны, чего порой так не хватает сейчас.

В те, наполненные солнцем, лёгкостью и светом под тесёмки времена, всё казалось таким простым и понятным, а судьба рисовала яркие картины счастливого будущего. Я мечтал писать картины, заперевшись от всего мира на старой мансарде, погружаясь по плечи в свой внутренний мир. Так страстно желал творить, что зубы ныли, и кожа на ладонях горела огнём.

Пока все плавали, резвились, оглушая округу звуками беззаботного детства, я сидел под деревом и плодил наброски, что сбесившийся принтер. До сих пор где-то лежит папка, в которой хранится память о рыжеволосой девочке с веснушками на носу, об Арчи, внутри которого ещё не плещется боль потери и о Филине — всеми брошенном мальчике, нашедшем покой в нашей дружбе.

Мысли носятся в голове, воспоминания, картины прошлых событий, но это не мешает следить в оба за старой колымагой, гордо именующей себя автомобилем, чёрт возьми. Да она же развалиться может в любую минуту! И чем Полина только думала, когда сигала в первую попавшуюся тачку? А если там маньяк? Разве они смогут от него отбиться? Хорошо ещё, что я еду сзади — во всяком случае, если что, быстро глаз на жопу натяну, кому следует, попробует только руки свои корявые к ней протянуть.

Жаль не видно, что творится в салоне автомобиля. Интересно, она удивилась бы, заметь меня сейчас? Но на улице темно, фонари горят из двадцати — полтора, поэтому вряд ли меня хоть кто-то видит сейчас. Тем лучше. До сих пор стоит перед глазами её лицо, когда смотрела на меня, стоящего возле студии, и от этого становится весело. Она определённо горячая девочка, моя девочка, пусть пока и не знает об этом.

Наконец это путешествие по диким ландшафтам частного сектора подходит к концу, и машина делает пару рывков, выпускает дым из задней трубы и тормозит у высокого забора. Глушу мотор, паркую мотоцикл под раскидистым деревом, чьи кривые ветви покрыты молодой листвой и, затаившись, смотрю, что будет дальше.

Интересно, чей это дом? И почему это вообще меня волнует? Но ведь волнует, а от этого почти страшно.

Тем временем, девушки по очереди вылезают из автомобиля и мешкают у забора. Таксист сдаёт назад, немного разворачивает свою колымагу и, включив фары, уезжает на хрен. Правильно, товарищ, уезжай, нечего тебе здесь торчать. Девушки заняты обсуждением, по всей видимости, важного вопроса: спорят, размахивают руками. Такое чувство, что сейчас подерутся. Забавное зрелище, жаль, не слышно ничего. Осознаю, что соскучился по голосу Полины — низковатым, чуть хриплым, вибрирующим. От такого голоса точно могу с ума сойти. Даже представить страшно, что будет со мной, когда она будет шептать что-то на ухо. Тьфу, хрен я озабоченный, без вариантов.

Полина достаёт телефон из кармана, свет включенного экрана падает ей на лицо, лишний раз демонстрируя мне, насколько она красива. Так бы и уволок отсюда к себе домой. Нет, точно не насиловать. Просто ещё немного полюбоваться на неё. Сжимаю кулаки, чтобы не сорваться и не побежать к ней прямо сейчас. Нет, нужно подождать, нельзя пугать, но как же хочется...

7. Полина

Брэйн несколько секунд отвратительно долгих секунд, ошарашено смотрит на меня, не мигая, но потом улыбается, и от этой улыбки внутри всё замирает, словно каменеет. Непривычное ощущение, что будит во мне его взгляд, разливается теплом по телу, заставляет сердце с большим усердием гнать кровь по венам. Это, наверное, усталость, потому что никогда мне так отчаянно не хотелось никого поцеловать, стоя под мигающим фонарём посреди улицы. Поцеловать? Его? Мамочки, какая только глупость в голову не залезет. Или всё-таки не глупость?

— Поехали? — спрашиваю, прочистив горло, в котором точно комок застрял.

Брэйн ещё шире улыбается и кивком показывает на, стоящее чуть поодаль, дерево. Я не вижу, что там, но, наверное, припаркован его транспорт. Наверное, что-то типа внедорожника, потому что такой крупный мужчина в малолитражку не влезет в силу габаритов. По телу пробегает лёгкий холодок, когда представляю, что придётся ехать с Брэйном в одной машине по ночному городу… Эта мысль немного пугает, но и волнует одновременно. А больше всего волнует: будет ли приставать? Но сильнее прочего беспокоит, что могу же и сама на него наброситься. Вот будет комедия, честное слово.

Иду туда, куда он указывает, уже готова увидеть здоровенную тачку, но замираю столбом, осознав, что придётся ехать на мотоцикле. Перед глазами мелькают кадры шального юношества, когда мы с друзьями катались ночами на двухколёсных конях и были счастливы. И вроде были эти времена совсем недавно и в то же время так давно, что почти и не вспомнить.

— Ты когда-нибудь раньше каталась на мотоцикле? — спрашивает, подойдя совсем близко, и меня будто обжигает, настолько сильный жар от него исходит, словно от печки. И умопомрачительный аромат, что сводит с ума, которым невозможно надышаться.

— Каталась, — слегка киваю, понимая, что тело перестало совсем слушаться, — правда, лет десять назад в последний раз. Потому, наверное, не считается.

Брэйн наклоняется ко мне, нависая сверху, и делает сильный вдох, от чего его широкая грудь чуть вздымается. Отчаянно борюсь с желанием прикоснуться и сжимаю ладони в кулаки до хруста и слабой боли в суставах. Зато помогает прийти в себя, успокоиться.

— Ну, опыт не пропьёшь, потому залезай.

Проходит к своему агрету — гигантскому, как и он сам — и снимает с ручки шлем. Большой и чёрный, в глянцевой поверхности которого отражаются звёзды. Окидываю Брэйна взглядом и замечаю какую-то странность, связанную с его одеждой. Сначала не могу понять, что привлекло моё внимание, а когда доходит принимаюсь безудержно смеяться.

— Что? — округляет глаза и следит за моим взглядом. Когда понимает, что я смотрю на его разорванную штанину, тоже начинает хохотать. — Это всё твоя Ася виновата. Надо было её заставить зашивать.

Я представила Аську с иголкой и катушкой ниток и принялась смеяться ещё сильнее, потому что большую нерукодельницу ещё поискать нужно.

— Ага, она бы зашила, держи карман шире, — говорю отсмеявшись.

Порыв холодного ветра пронизывает до костей, потому что, выходя из дома, даже не предполагала, что так долго буду отсутствовать. Знала бы, оделась потеплее, но уже слишком поздно о чём-то переживать. Мышцы сводит от усталости и ледяных порывов. Хочется закутаться в тёплый плед, налить себе какао и долго-долго сидеть у камина, пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях, но вместо этого торчу на улице глубокой ночью наедине с плохо знакомым мужчиной, от одного вида которого закипает кровь. М-да уж, неожиданный вираж судьбы, ничего не скажешь.

— Замёрзла? — Брэйн за секунду, словно дикий зверь — сильный и грациозный — бесшумно преодолевает разделяющее нас расстояние и становится настолько близко, что почти соприкасаемся телами. Незаметно втягиваю живот и грудь, чтобы хоть так отвоевать себе несколько сантиметров драгоценной свободы. — У меня в багажнике курта есть. Дать?

— Твоя? Или какой-нибудь забывчивой девушки? — спрашиваю поднимая глаза, потому пялиться ему почти в пупок не очень интересно.

— Моя, конечно, — усмехается, глядя на меня сверху вниз своими ореховыми глазами. — Не имею привычки хранить чьи-то вещи в своём багажнике.

— То есть ты их, обычно, выбрасываешь?

Вопрос неожиданно получился с двойным подтекстом. Почему-то я уверена, что Брэйн не из тех, кто долго может быть с одной женщиной. Но мне нет до этого никакого дела. Не должно быть, но есть.

— Нет, бельё бабское коллекционирую. Трусы там, лифчики. Хобби у меня такое, страсть потаённая.

Он кажется абсолютно серьёзным, но на дне глаз притаилась улыбка, а уголок губ чуть дёргается вверх. Вдруг протягивает руку и берёт меня пальцами за подбородок, приподнимая и удерживая. Наклоняет голову и, нахмурившись, смотрит в глаза. Не знаю, что он там пытается высмотреть, но становится неловко от всей этой ситуации. Поцеловать хочет? Или у меня просто лицо испачкалось?

— Отпусти, что уцепился? — выдавливаю из себя, не отводя взгляд.

Это всё нервы, на самом деле я очень милая особа, просто устала как собака.

— А если нет?

— Кричать буду, всех собак на уши поставлю, — отвечаю, но активных действий, чтобы вырваться не предпринимаю. Мне интересно, что он будет делать дальше.

— Но рискну всё-таки, я очень непослушный.

Не отрывая руки от подбородка, второй берёт под задницу и легко приподнимает в воздух, словно я совершенно ничего не вешу. Инстинктивно расставляю ноги и обхватываю его за талию. Наши лица оказываются практически на одном уровне и от этого мурашки тысячными отрядами маршируют по коже.

— Кричи, чего молчишь? Ты обещала, — говорит, понизив голос практически до шёпота, а я, зажатая его хваткой, чувствую как быстро бьётся большое сердце рядом с моим.

8. Брэйн

Она такая сладкая, что можно, наверное, умереть от диабета, целуя её постоянно. На самом деле терпеть не могу всё, в чём содержится сахара чуть больше чем ничего, но от Полины не мог оторваться, настолько она хороша.

Я остановился, потому что почувствовал: не сделаю этого сейчас, после уже не смогу. Слечу с катушек, и ничего не смогу с этим поделать, но для приличия и разнообразия иногда можно побыть и грёбаным джентльменом. Хотя, видит бог, мне стоило это всех сил, которых и так почти нет, когда Полина рядом. Твою мать, я знаю её, по сути, всего несколько часов, а мой организм настойчиво требует содрать одной рукой с неё эти чёртовы шортики, которые с ума сводят, и взять её прямо у этого дерева. Быстро, жёстко и без излишних нежностей. А потом посадить, голую, на мотоцикл и отвезти к себе домой, где смогу полностью реабилитироваться, показав, что способен быть не только диким зверем, потерявшим остатки рассудка. Хочется доказать, что я вообще-то на многое способен, но в глубине души понимаю, что так нельзя. Поля… она другая. Да, она не зажатая пуританка, но точно не похожа ни на одну из тех, с кем доводилось в этой жизни спать.

И хоть внутренние демоны настойчиво уговаривали заняться сексом прямо здесь и сейчас, я остановился, хоть жалею об этом каждую секунду, пока едем по направлению к её дому. Полина осторожно держит меня за бока, а я усмехаюсь, потому что там, на улице, она не была столь аккуратной и зажатой. В ней почувствовал настоящую страсть взрослой умной женщины, которая знает, чего она хочет и умеет этого добиваться. Пусть сама не осознаёт, как сильно хотела меня, но я настойчивый — от меня так просто не отделаться.

Дорога оказалась слишком короткой, что почти бесит. Я даже окольными путями пару раз проехал, но всё-таки слишком затягиваться не стал — и пьяному ослу ясно, что Полина слишком устала, чтобы долго играть в мои игры. Ещё, чего доброго, вырубится к чертям за моей спиной и свалится в придорожную канаву. Подъехав к большому дому по нужному адресу, глушу мотор, но слезать с мотоцикла не тороплюсь. Мне интересно, что будет дальше, выжидаю. Полина убирает руки, слишком поспешно на мой вкус, и спрыгивает на землю, словно за шиворот кипяток налили. Мелкая снова решила включить режим недотроги, только она ещё не знает, что я люблю трудности. Просто обожаю, и такой ерундой, как неприступность, меня вряд ли возможно остановить. Распалить ещё больше? Да, но не остановить.

Никогда не стать было тем, кто есть сейчас, имей я привычку пасовать перед трудностями. А их в моей жизни случалось слишком много, только всегда плевал на них с высоты собственных без малого двух метров. Зато так жить интереснее.

— Значит, здесь ты живёшь, — задумчиво протягиваю, рассматривая двухэтажный дом, окружённый могучими деревьями, за высоким каменным забором. — Неплохо.

— Спасибо, что подвёз, — говорит, поглубже закутываясь в мою куртку. Поля всё-таки согласилась её надеть, хоть и сопротивлялась знатно. — Сколько я тебе должна?

— В смысле? — приподнимаю бровь и скрещиваю руки на груди. В рассветных лучах замечаю тёмные тени, залегшие под синими глазами и бледность кожи. Она похожа на Белоснежку, только ленточки красной не хватает.

В голове проносятся картинки весьма, кхм, непристойного характера. Я согласен быть для неё прекрасным принцем. Или злым колдуном — по желанию и на выбор. Но могу быть и тем и другим, если она будет лежать голая в моей постели.

Мать моя, точно содержимое черепа расплавилось. О чём я думаю? А о чём должен, если она стоит совсем рядом?

— В том смысле, что у меня есть деньги, а ты меня подвёз, поэтому давай я оплачу твои услуги. Шофёра.

Она такая смешная в куртке, которая на меня давно мала, а Полине достаёт почти до колена. И пусть плотная чёрная кожа, унизанная заклёпками и цепями, скрывает её тело от моих глаз, от этого, что удивительно, ещё больше возбуждаюсь. Хотя, кажется, куда ещё, если и так почти на пределе.

Нет, надо уезжать отсюда, пока не натворил глупостей. Возьму выходной, запрусь в квартире и проведу день, отсыпаясь и нажирая бока вредной жратвой, сидя перед теликом. И ещё напьюсь, потому что по-другому, боюсь, не расслабиться.

— Ну? Чего ты молчишь? — возвращает меня на землю. — Сколько я тебе должна?

— То есть хочешь заплатить? — спрашиваю, слезая на землю. Чем ближе подхожу, тем сильнее она напрягается. Боится, что ли? — Но деньги и у меня есть, зачем они мне? Лишнее брать не обучен.

— Тогда чего ты хочешь?

Ха, начни я сейчас в красках перечислять, чего именно от неё хочу, боюсь, всё это закончится сексом под окнами её дома, и пусть хоть пожар вокруг. Сглатываю и произношу единственное, на что способен:

— Тебя, — касаюсь губами её виска, легко, почти нежно, хотя внутри бушует желание сжать Полю в объятиях до костного хруста. Полина вздрагивает и чуть отстраняется, вскидывая на меня взгляд, в котором ожидаю увидеть испуг, но в нём лишь вызов.

Кажется, с этой девочкой будет интересно.

— А не многовато хочешь за пятнадцатиминутную поездку на мотоцикле? — спрашивает, пытаясь сдержать улыбку, но краешки губ предательски подрагивают.

— Тебя заклинило на оплате, что ли? — отхожу от неё и замечаю, как она расслабляется. — Я с девушек оплату не беру, так что прекращай. Не беси меня этой ересью, хорошо?

— Ладно, — кивает и снимает с плеч куртку, когда я завожу мотор.

— Оставь себе, — говорю перед тем, как мотоцикл трогается с места. — Будешь спать с ней в обнимку и меня представлять. Увидимся.

Она хочет что-то сказать, уже открывает рот, но я уезжаю, рассекая прохладный воздух, словно ножом масло. Понимаю, что снова не спросил её номера, но улыбка сама собой расцветает на лице, когда представляю её озадаченное лицо. Наверняка, снова будет злиться, но нечего было заводить разговор о деньгах, я ей не долбаный таксист.

9. Полина

— Полинушка, детка, это ты? — слышу голос бабушки, доносящийся из кухни. Бросаю быстрый взгляд на напольные часы в гостиной: лишь пять утра. Чего ей не спится? — Иди сюда, милая.

Разуваюсь, вешаю сумку на крючок в виде львиной лапы, и быстро иду на зов. От бабушки моей не спрятаться, не скрыться, потому лучше не затягивать, всё равно достанет с расспросами, где не прячься. Да и ноги гудят, одно желание: скорее присесть.

Из большого кухонного окна на кремово-белые стены падают бледные лучи восходящего солнца, а моя бабуля сидит за столом, перебирая специи в, кажется, тысяче разных цветных пакетиков. Если есть кто-то в этой жизни, по-настоящему одержимый кулинарией, так это моя Жанночка — маленькая женщина с огромным сердцем в груди, способном приютить любого, кому не хватает тепла и ласки.

— Вернулась, гулёна? — Жанночка смотрит на меня поверх элегантных очков в тонкой оправе. — Когда-нибудь вы с Асей попадёте в крупные неприятности. Уже ведь не девочки, право слово.

А ещё у бабули есть "замечательная" привычка: сыпать направо и налево мрачными пророчествами. Хорошо, что они никогда не сбываются.

— Жанночка, мне двадцать пять лет, — обнимая бабулю за плечи и вдыхая полной грудью знакомый с детства аромат: специй и сдобы. — Ничего со мной не случится. В конце концов, твоя я внучка или подкидыш? Голова на плечах, слава богу, имеется.

Ага, конечно. Только умолчим, на какие глупости я, оказывается, бываю способна, когда встречаю красивых татуировщиков.

— Если думаешь, что очень взрослая, то ошибаешься. Вон, ещё какой ветер в голове гуляет, — бабуля откладывает в сторону бесчисленные пакетики и, взяв меня за руку, сжимает мою ладонь. — Но ладно, расскажи, где были, что видели, кого повстречали.

В её синих глазах, что передаются в нашей семье из поколения в поколения, словно главное достоинство, сияет огонёк любопытства. Сейчас бабуля больше всего похожа на девчонку, хоть и покрыто лицо сеточкой морщины, а, смоляные некогда волосы, тронула седина. Но Жанночка очень любит болтать о жизни, мужчинах, приключениях своей и чужой молодости. В этом она вся — без таких вот бесед зачахнет.

— В ресторане были, — говорю, подходя к холодильнику. Есть я не хочу, но вот от глотка сока или обычной воды не отказалась бы. Главное, выпить чего-нибудь освежающего, потому что всё ещё кажется, что горю изнутри. — Потом хотели поехать домой, но что-то пошло не так. И мы оказались в тату-студии.

— Ты сделала себе татуировку? Снова?

Смеюсь бабушкиной реакции. Она единственная из членов семьи в курсе, что на моём теле уже красуется парочка замысловатых узоров, больше никому об этом знать не положено, не то кого-нибудь точно инфаркт хватит. Отца, например. И маму заодно.

— Нет, ничего я не делала, не волнуйся, — спешу успокоить бабулю, пока и ей не поплохело. Как бы она ни была всегда на моей стороне, лишний стресс в почтенном возрасте точно ни к чему. — Это Ася под пьяный глаз удумала разукрасить себя, словно у неё не кожа, а пасхальное яйцо.

Бабушка хмыкает и улыбается. Хоть она и бурчит частенько, но Асю любит.

— Узнаю Анастасию, вот где неугомонная. И как, исполнила твоя подруга заветную мечту?

— Слава богу, нет, — открываю пакет сока, и тёмно-оранжевая, пахнущая солнцем и летом, распространяющая по кухне аромат апельсинов, жидкость наполняет высокий стакан почти до краёв. — Попался татуировщик, который знает толк в своей работе, а не то быть Аське выгнанной её Саньком за порог. Он против подобных экспериментов с внешностью, считая, что женщину украшает скромность.

— Насчёт этого Александра ты знаешь моё мнение с самого начала, — безапелляционно замечает Жанночка, стирая невидимые крошки со стола. — Ничего хорошего у них не могло получиться. Эти отношения с самого начала были обречены на провал.

И это одно из немногих её зловещих пророчеств, в которое готова поверить целиком и полностью.

— Согласна, — вздыхаю, присаживаясь напротив, — но Ася никогда и никого не слушает.

— От того и все её проблемы, — отрезает бабуля, поднимаясь на ноги.

Для своего возраста — почти семьдесят — она сохранила удивительную лёгкость и подвижность. Природа и время милостивы к ней, чему мы все несказанно рады. И пусть с ней иногда сложно, но именно Жанночке нужно быть благодарным за то, что все члены нашей беспокойной семейки до сих по не поубивали друг друга.

Бабуля подходит к плите, на которой стоит кастрюлька, источающая дивный аромат. И будь я немного более голодной, захлебнулась бы слюнями только от одного лишь запаха.

— Мой руки, будем завтракать, — говорит Жанночка, помешивая содержимое кастрюльки деревянной ложкой с длинной ручкой. Сколько раз мои непутёвые братья получали от неё этой ложкой по лбу? Не сосчитать.

— Нет, бабуля, не хочу.

Она поворачивается в мою сторону и, прищурившись, внимательно рассматривает свою внучку, словно хочет увидеть то, что я так тщательно пытаюсь скрыть.

— То есть ты отказываешься от моего фирменного рагу? — спрашивает, будто сама не верит, что это вообще возможно. — И где это тебя накормили настолько плотно?

Вздыхаю, понимая, что так просто она меня не отпустит: будет выпытывать подробности, напридумывает себе страхов и ужасов, расстроится и обидится — этот сценарий я знаю слишком хорошо.

— Мы в ресторане ели, плотно.

— Да? — заламывает тёмную бровь, сверкая очами. — Так это когда было...

— Но мне до сих пор не хочется.

— Ну, как знаешь... — с оттенком лёгкой обиды в голосе протягивает Жанночка и захлопывает крышку кастрюльки.